Петр Грандицкий родился в 1899 году в селе Большое Петровское Юрьевского уезда Владимирской губернии в семье священника. В найденном свидетельстве о крещении новорожденного Петра отмечена дата следующего дня за его появлением на свет. Это говорит о том, что у ребенка при рождении были какие-то серьезные угрозы для жизни и здоровья, потому что обычно детей так быстро не крестят, только на 40 день.
Желая, чтобы старший сын пошел по стопам предков, отец отправил Петра в Горицкий монастырь — очень известный монастырь, которому покровительствовала царская фамилия. Но, видно, это было не его. В тоске он «облил слезами все пеньки». Но не сбегал оттуда, как его старший брат, который дал деру из монастыря до самого Кольчугино (впоследствии тоже не стал священником, работал лесником). Он хоть и принимал отцовскую волю, но сам не смирялся с ней, чуя в душе поэтический полет. Отец тоже не стал настаивать на своем и забрал сына из монастыря. Ведь люди, которые служат в храмах, зорко следят за своим потомством.
С детских он отчётливо сознавал, что наделён особым даром стихотворца: «Я не философ, не мудрец, у них ищи себе ответа. Удел иной мне дал творец — удел пророка и поэта. Я послан в этот мир презренный с душой и речью вдохновенной». Это стихотворение «Жизнь» написано в далёком 1916 году, когда Петру Грандицкому было всего 15 лет.
С 1910 по 1918 г. он учился во владимирской гимназии, которую закончил с золотой медалью.
Придет пора — и рок неумолимый
Разлучит на с тобой, поэзия моя.
Но верю я, что в трудные мгновенья
Она зажжет мне сердце искрой вдохновенья
И сердце приобщит священного огня.
И тихих дум живые вереницы
Возникнут в глубине души
И что ж, быть может, я скажу,
Смахнув слезу с ресницы:
Да, было время — не вернешь!
Это стихотворение очень точно передает и чуткость поэтической души юноши, и его прозорливость, свойственную творческим людям. Окончил он гимназию с золотой медалью, как и его сестра, которая училась тоже во владимирской женской гимназии.
Затем поступил в Ярославский университет. В годы учебы в Ярославском университете вошел в Союз ярославских поэтов. В 1926 году он печатается в поэтическом сборнике «Ярославские понедельники» вместе с другими поэтами 20-30-х годов: М. Сироткиным, Х. Ханаевым, М. Петровых, Е. Ракицким, Г. Успенским и другими. Чуть позже Грандицкий становится учеником литературных курсов поэтов при Всероссийском союзе поэтов, где знакомится с Арсением Тарковским и Борисом Пастернаком.
В период работы в Воронеже судьба сводит Грандицкого с семьёй О. Мандельштама.
В 1927 году он женится на известной поэтессе Марии Петровых. Это были два поэта, увлеченных одним делом, летевших на одной волне — такие люди всегда неумолимо сближаются, всегда лучше понимают и ощущают друг друга.
Брак продлился восемь лет. В новом браке Петровых родила дочку Аришу, и Пётр Алексеевич до самой смерти помогал ей материально и морально. Она ему писала: «сокровище мое», «наша творческая жизнь будет неразрывной», «ты мой единственный и единственно необходимый читатель», «о, какое это невыразимое горе — наша неудавшаяся с тобой жизнь», «только ты источник мой. Только ты».
Петр Алексеевич Грандицкий
Со своей второй женой Перт Грандицкий познакомился буквально «в полях». А важную роль в их знакомстве сыграла обыкновенная сельская женщина, у которой Грандицкий остановился на квартире во время практических исследований в колхозе «Борец». Колхоз был очень отстающий, несмотря на прекрасные земли, и он решил как научный работник разработать для них все — от кормов для всех видов скота до расчета зарплаты, все методики. Он держал колхоз под наблюдением и часто туда ездил. И вот туда приехала молодая женщина Вера, агроном — и ее поселили в той же избе, что и Грандицкого. И вот хозяйка избы и сказала ей: «Присмотрись, какой прекрасный мужчина ходит! Не пьет, не курит, все по полям ходит. Уж на речку бы вдвоем сходили!». И этим, конечно, заронила мысль в голову молодой женщины. И в одной из городских контор, встретив снова знакомого ученого, она продолжила «деревенское» знакомство. Он ей принес как-то на суд свой роман «Огонь и камень». А роман же о нем и Марии Петровых! Он настолько жил прошлым и не обращал внимания на настоящее, кроме работы, что даже не подумал, как будет выглядеть этот его поступок в глазах неравнодушной к нему женщины! Просто сказал «Прочтите, вы все обо мне узнаете, всю мою жизнь». И она после прочтения сказала ему: «Ну что Петр Алексеевич, роман романом, а жизнь жизнью» — и всю жизнь жила с этим его прошлым.
После окончания Ярославского университета Пётр Грандицкий с головой уходит в науку. 62 года он посвятил своей любимой экономике, был профессором кафедры организации производства в Тимирязевской сельхозакадемии, выпустил 46 учебников, воспитал целую плеяду выдающихся учёных, но никогда не прекращал писать стихи.
Умер в Москве в 1987 году.
В 2004 году по инициативе дочери поэта от второго брака - Марины Петровны Грандицкой в Москве издан сборник его стихов «Сердца свет».
***
Глава из книги «Моей судьбою стало это имя» М.П. Грандицкой. Лето в разгаре. Солнечные лучи яркими бликами играют на террасе. Среди прочей мебели здесь стоит старинный шкаф. Он хранит таинственный дух прошлого. В былые времена его исконного владельца, Юрия Константиновича Звонникова, за дворянское происхождение отправили на Дальний Восток в командировку по укреплению кадров, в условия, мало чем отличающиеся от лагерных. Я помню ласковую, мягкую улыбку, весь его облик действительно нес печать благородства. Это был близкий друг моего отца по Ярославскому Союзу поэтов, существовавшему в двадцатые годы. Тонкая натура не вынесла тяжелых условий и климата тех мест, вернулся поэт совсем больным, сильно постаревшим.
Перед отправкой, освобождая жилплощадь, он оставил папе свою мебель, которую погрузили в повозку, в пути опрокинувшуюся в снег; объятому печальными думами, папе невдомек было искать в сугробе отвалившуюся от письменного стола ножку, по всей вероятности, он этого даже не заметил. Так и остался стол «о трех ногах» и с костылем вместо четвертой.
По возвращении Юрий Константинович решил, что уже «не имеет смысла» забирать мебель. Какие горькие слова... За ними стоит и личная трагедия, и глубокая трагедия целого поколения.
Проходили годы, менялись стили, эти вещи, как сосланные, были отправлены на дачу... Но только теперь я почувствовала, что они несут на себе печать тех трагических событий.
Смотришь на них и вслушиваешься в тихий напев поэзии того времени — голоса серебряного века, и представляются поэты-кружковцы молодыми, еще не вкусившими ни своей славы, ни предстоящих страданий — все это было впереди.
Мы начинали без заглавий,
Чтобы окончить без имен.
Нам даже разговор о славе
Казался жалок и смешен. (Из стихов Марии Петровых 40-х гг.)
Затаив дыхание, выплескивали свое они вдохновение вольному волжскому простору и несли к пристани все свои чувства и настроения - радость и отчаянье, свет первой любви, творческое озарение, суровую тяжесть первых потерь...
Все они были очень разные, но их объединяло трепетное отношение к слову.
...Представляется тонкая, целеустремленная и любящая Мария Петровых.
«Любить такого человека как Петр. Ну и что ж - и люблю. И эту любовь никто не в силах сокрушить... Почему же во мне столько силы?! Ах - столько силы, что мне страшно. Право на счастье, как это страшно. Я никогда об этом не думала. Право на счастье? А что такое счастье? Мне кажется — это должно быть что-то очень хорошее. Счастье. Это звучит красиво. Я хочу его, понимаешь, хочу!
Право на счастье - это непонятно и красиво. Ты говоришь. Что это право надо завоевать. И что это значит - завоевать? Нет. Я не сумею завоевать. Я могу только любить. Ты понимаешь - я люблю его, я полна им.
...Но — понимаешь: радость — страданье — одно. Понимаешь, что радость моя так огромна, так необычайна, что она граничит со страданием, она переходит в него. И обратно. Но - конечно ты прав. Ведь какой-нибудь конец да должен быть. И мой будет, конечно, будет: верю в хороший - в счастливый исход. Но пойми меня. Я понимаю смерть, как один из ударов. Обрати внимание - один - а не последний!.. Ну да это зависит от миросозерцания, не будем об этом говорить». (Из записки М.С. Петровых И.А. Ханаеву, 1925 г.)
«...А Петр со мной всегда не смотря на то, что высота его недосягаема! Я чувствую его и устремляюсь к нему. Думаю ли, работаю ли, читаю ли - все стремлюсь к нему, каждый миг напоен им». (Из письма М.С. Петровых И.А. Ханаеву, 1925 г.)
Весна так чувственна. Прикосновенье ветра
Томит листву, и грешная дрожит.
Не выдержит? И этой самой ночью...
Пахучая испарина ползет
И обволакивает. Мягко
Колышутся и ветви клена,
И чьи-то волосы, и чей-то взгляд.
Все - обреченное. И я обречена
Под кожу втягивать прохладную звезду,
И душный пот земли, и желтый мир заката...
Но по железу ерзнула пила,
И кислое осело на зубах. (Мария Петровых, 1927 г.)
...Представляется крепкий, с мятежным ореолом пышных вьющихся волос, весь как воплощение силы земной, через всю жизнь пронесший в сердце трепетное отношение к дням юности, Иван Ханаев (Иванко, как тепло называла его Мария Петровых).
Каково в лихую непогоду,
Надрываясь стонут дерева!
Тяжелей березовой колоды
На плечи ложится голова!
Плыл в очах невычерпанный вечер,
Трепетали ноздри-паруса,
Я не знал, что будет эта встреча
Холодна, как летняя роса.
Я не знал, не думал о разлуке,
Крепко радость выточив о плуг –
Ты ушла за сумрак сухорукий,
Уплыла в предутреннюю мглу!
Ты ушла. Кому какое дело,
Что живую рыбу потрошат,
Что болит закрученное тело,
И в крови купается душа!
И пускай заиндевеют росы
На осеннем выцветшем лугу -
Этих дней сиреневую осыпь
Я навеки в сердце сберегу. (Иван Ханаев, 1925 г.)
...И очень интеллигентный, с врожденной утонченностью Юрий Звонников - Юза, как тепло обращались к нему в поэтическом объединении. Одаренный поэт, художник, музыкант, легко и виртуозно владеющий техникой фортепианной игры, и не удивительно - эту способность унаследовал от матери - прекрасной пианистки.
Много позднее, бывая у нас в гостях, он приводил всех в восхищение своими безукоризненными манерами. Особенно это трогало мою бабушку, в прошлом - воспитанницу института благородных девиц.
Не уходи. Побудь еще немного,
Ведь торопиться некуда тебе.
Поговорим, а можно - так. И молча.
Рука в руке. Рукой по волосам
Поглаживать. И слушать время.
Не уходи. Побудь еще немного.
Ведь торопиться некуда тебе
О, если б хоть на час отсрочить ночь.
О, если бы, без просыпа как раньше –
И стрелка прыгала с двенадцати на восемь,
И вечер превращался прямо в утро.
О, если б хоть на час отсрочить ночь.
Когда уйдут друзья, тогда приходят думы.
Они бесшумно отворяют двери.
Одна, другая - целой вереницей
Они скользят, не задевая пола.
И вот - рассаживаются вдоль стен,
На стульях, на диване, за столом,
И складывают, молча, руки.
Они в одеждах темных и похожи
На женщин, потерявших мужа.
Они не плачут. Нет. Сухими
Глазами смотрят мне в глаза,
И медленно кивают головами.
И мне не скучно с ними. Нет! Но...
Не уходи. Побудь еще немного.
Ведь торопиться некуда тебе. (Юрий Звонников)
...И немногословный, исполненный благодати Божией и мудрости старческой Петр Грандицкий.
По орбитным извечьям пучин,
Пламенея, блуждают светила.
Ты мне бросила вызов в ночи,
Первородная женская сила.
В этом кличе, призывном, как рог,
Власть и немощь твоя прозвучала.
Я тебя не почуять не мог,
Разлитую во мне изначала.
Две стихии - мы сшиблись в борьбе,
Сумасшедшая, дикая сила!
Ты меня растворила в себе,
Но во мне и себя растворила. (Петр Грандицкий, 1927 г.)
Я представляю папу, с друзьями, на террасе нашей подмосковной дачи, уже в дни их более поздних встреч. Долгие часы были посвящены беседам о литературе, о творчестве. Слегка опершись на руку, он, исполненный доброты, с легкой полуулыбкой и задумчивым взглядом, устремлен мыслями в неведомую даль будущего, или в самые сокровенные воспоминания о далеком прошлом...
СТИХИ
РАЗЛУКА Нине Постниковой
Не раз в минуту вдохновенья
Я слышал звук твоих речей.
Очам незримое виденье,
Рукой водила ты моей.
Я буду, буду помнить вечно
Твоих движений красоту,
Твой голос, нежный и сердечный,
Улыбки милой простоту;
Твой смех задорно-серебристый
Как звон ручья в лесной тиши,
Очей прекрасных взгляд лучистый
И ясность тихую души. 1917
ПАРАБОЛА
Двух созвездий в серебряном таборе
Неразрывным узлом не сплести.
Никогда крутобокой параболе
Не замкнуть кругового пути.
I Рукавами мерцающей млечности
Мы раскинуты в синюю даль.
Только там, только там — в бесконечности
О звезду раздробится звезда.
1925
* * *
Глаза твои распахнуты, как крылья.
Захлестнут ими я, подхвачен - и лечу.
Лечу, чтоб потонуть в трущобах Затагилья
В сибирской свежести смятенных чащ и чувств.
Но веки тяжелы избытком непосилья.
И синий день испуган и померк.
Я вновь хочу, чтобы взметнулись вверх,
Твоих ресниц надломленные крылья!
10 июня 1929
КАК ТЕСЕН МИР
Как тесен мир! Куда ни обращаю
Мой неприкаянный, мой иступленный бег -
Везде тебя, одну тебя встречаю –
О неужели так огромен человек?
Оленем загнанным бегу высоко в горы,
Чтоб от тебя спастись над снежной крутизной.
Но гляну вниз - в стесненные просторы –
Ты речкой тонкою мерцаешь в тьме лесной.
На утлой лодочке плыву далеко в море,
Чтоб в шторме яростном волненье потопить.
Но разве может что, чем бешенство немое,
Тебя полней и ярче воплотить?
Ракетой взорванной лечу высоко в воздух —
К земному потолку и даже - за.
Но мне и в них, в далеких этих звездах
Навстречу мчат любимые глаза,
Нигде пощады нет от смертной муки этой.
Так что мне горы вечности? Земля!
В тебя лечу расколотой ракетой,
Планета милая и тесная моя!
1935
* * *
Накинь свою ночку в снежинках и звездах
Рукой торопливой на плечи твои.
Под нею - морозом прохваченный воздух
И пламенем синим мерцанье хвои.
Земля, до свиданья! Подъема кривую
К какому причалу стремит высота?
И та ль высота, по которой тоскую?
Коль верить и ветру и трепету - та!
Коль верить! Проклятье! Надо проверить!
Сомнение штопором в темь и в пургу,
Затем, чтоб не гибелью счастье измерить,
А свистом полета в огне и снегу!
1935
* * * Посв. М. П. С.
Игра в стихи. Бесплодное занятье,
Нарядно-пустотелые слова,
Необязательные, как объятье,
Когда любовь мертва.
Игра в стихи. Не мощь, а немощь чувства,
Не красота — с красивостью возня,
Не плоть и кровь, а видимость искусства
Мерцанье без огня.
Игра в стихи - с судьбою бой неравный.
В забвенье безвозвратная тропа.
Души самовлюбленной и тщеславной
Пустая скорлупа.
1939 * * * Посв. М.С. Петровых
Сгущенный свет, янтарный виноград
В подвалах вековых, в глубокой тьме томят.
Чем дольше вызревает в них вино,
Тем крепче, благороднее оно.
Слова свои, сгущенный сердца свет,
В душевной глубине таишь ты много лет.
Тем благородней, крепче, тем острей
Янтарный хмель поэзии твоей.
1943
ДЕМОН Посв. М.С. Петровых
Демон грозный в тельце малом,
От своих предвечных скал
Что лисенком одичалым
К берегам моим прислал?
Ты ль, надменный, стал бескрылым,
Плен пушистый возлюбя?
Как же волнам и светилам
Не вступиться за тебя?
Только ль ребрышки худые
Маком бровки на челе,
Если Рьяволом стихия
Залегла во влажной мгле?
Что тебе немые хоры
Красных рыб на дне морском,
Если мраморные взоры
Издают беззвучный гром.
Что тебе гнилая влага,
Ржа и тлен кривой воды,
Если пламя Карадага
Плавит сплав твоей руды, —
Пламя страсти и обиды,
Пламя мести и вины,
Что разит пращей Давида,
Жжет - безглавьем сатаны?
