Ребан Родион Карлович (1937 г.р.) – писатель, сценарист.
Родион Карлович Ребан
Родился в селе Амбарчик Ирбейского района Красноярского края 15 апреля 1937 года в крестьянской семье. Вскоре вместе с семьей Родион переезжает в Алтайский край в г. Горно-Алтайск. Здесь он заканчивает среднюю школу. После десятилетки поступает в Пензенское художественное училище, но художником не стал. Стремится найти себя, свое дело, работает в геологоразведке, формовщиком на заводе, поступает учиться и успешно закапчивает Всесоюзный государственный институт кинематографии в Москве.
Но чем бы ни занимался Родион Ребан, он постоянно пишет рассказы и повести. Некоторые из них появились в журналах. В 1968 году в издательстве «Советская Россия» вышел первый сборник его рассказов «Через поле, широкое поле», а спустя четыре года издательство «Советский писатель» выпускает вторую прозаическую книгу «Шиповник на каменном берегу».
В 1973 году Р.К. Ребана принимают в члены Союза писателей СССР.
В 1974 году журнал «Знамя» публикует его роман «Танцы на мосту», который неоднозначно приняла критика. Вскоре Родион Ребан переезжает в Александровский район Владимирской области. Здесь он некоторое время работает воспитателем в детдоме и пишет повесть «Взрослый сад», где ставит вопрос об ответственности взрослых перед детьми. Повесть вошла в книгу «Имя и отчество, изданную «Советским писателем».
Отрывок из повести «Взрослый сад». «Два слова о себе. Не так давно я любил планировать свою жизнь, составлял помесячные графики на год вперед; составлю — и полюбуюсь. Или вот списки — что именно из человеческого наследия, в какой последовательности и в какой срок я обязан прочитать и усвоить. Составлю — и полюбуюсь. Или вот тоже день (всегда только завтрашний) разграфлю — полюбуюсь. Но тут что оказывается: во-первых, обязательно что-нибудь мешает выполнить, во-вторых, если мешает и не выполнил — мучаешься, а в-третьих, если много запросил и не выполнил — то еще и характер портится. Ну а портить себе характер я не собирался. Так что к тому времени, когда я стал работать в вечерней школе учителем черчения, всякие боли и тревоги поутихли, состоялись кое-какие примирения, и теперь у меня все, ну, или почти все хорошо, моей зарплаты нам с матерью хватает (отца у меня нет), а насчет там чтоб жениться, так в двадцать четыре это еще не горит.
Но — хватит. Нечего развозить. Да и не так уж это, наверное, важно — какой я. Ну а кто я и зачем я, то есть зачем я сверх того, что вот родился и живу, — об этом не стоит и начинать. Тут уж и никакой дядя не поможет».
ПРОИЗВЕДЕНИЯ Р. РЕБАНА КНИГИ: - Через поле, широкое поле: Рассказы. — М.: Сов. Россия, 1968. — 72 с. - Шиповник на каменном берегу: Рассказы и повести. — М.: Сов. писатель, 1972. — 272 с.: портр. - Танцы на мосту: Роман. — М.: Сов. писатель, 1975. — 280 с. - Имя и отчество: Повесть, рассказы. — М.: Сов. писатель, 1983. — 232 с. - Рец.: Добросоцких А. Взросление души. - Голос труда. — 1983. — 6 авг. ПУБЛИКАЦИИ В СБОРНИКАХ И ПЕРИОДИЧЕСКОЙ ПЕЧАТИ: - Беспокойство родства/Интервью вела А. Добросоцких//Призыв. — 1987. — 15 апр. - (Очерк о Ю.А. Беляковой, сотруднике ВНИИСИМСа] //Счастливые: Книга очерков /О. Ревякина, В. Зима, А. Пастернак, Р. Ребан. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во. - 1987. — С. 117 — 127.
СЦЕНАРИИ:
- 1972. Первое лицо множественного числа (фильм-спектакль)
- 1970. Алексеич (короткометражный)
- 1969. Фургон (фильм-спектакль)
Такие памятные лица: рассказы о владимирских писателях / Леонид Зрелов. - Владимир: Владим. обл. науч. б-ка им. М. Горького, 2017. - 108 с: ил.
В 1973 году, когда я, начинающий литератор, поступил на работу в Бюро пропаганды художественной литературы, Родиона Карловича Ребана приняли в Союз писателей СССР. Жил он в Александровском районе, в посёлке Арсаки. В этом красивом названии было что-то привольное, кочевое. Родом из Красноярского края, до переезда на владимирскую землю Ребан жил на Алтае, учился в Пензенском художественном училище, потом окончил ВГИК, успел поработать в разных сферах, в том числе в геологоразведке. И слово у него, как я вскоре убедился, было на вес золота. Рослый, с большим вытянутым лицом, светлыми глазами, он сразу привлекал внимание. Зорин любил беседовать с ним с глазу на глаз. К нам Ребан даже не заглядывал, словно и не знал, что при писательской организации существует Бюро, «боевое подразделение», всегда готовое поспособствовать писателю в прямой связи с читателями, в решении финансовых проблем. Опубликовать книгу в Верхне-Волжском издательстве, где печаталось большинство владимирских писателей, не стремился. У него уже вышли две книги в столичных, наиболее престижных издательствах: в «Советской России» — «Через поле, широкое поле», а в «Советском писателе» — «Шиповник на каменном берегу». В 74-м году в журнале «Знамя» напечатали его роман «Танцы на мосту», который быстро подхватил тот же «Советский писатель». Пообщавшись, Зорин и Ребан выходили из кабинета, оба статные, успешные. Эдуард Павлович провожал Родиона Карловича до самого порога. Ладони у Ребана были такие большие, широкие, хоть на медведя с голыми руками выходи. Как я узнал позднее, этими руками он мог один без всякой помощи срубить избу, и срубил, да не одну, о чём ещё скажу. Всё шло у него хорошо — и писалось, и печатный станок в столице работал исправно, без сбоев. Гром, как говорится, грянул среди ясного неба: в центральной печати появилась заметка, бросившая тень на его имя: некий писатель нашёл в танцевальном эпизоде романа Ребана подозрительное сходство с абзацем своего произведения. «Все танцуют одинаково», — хмуро заметил Зорин. Сравнив кусочки двух текстов, покачал головой: «Нет, неодинаково, да и эпизод у Ребана, хоть и проходной, но написан куда лучше». В то время главное писательское руководство интересовалось «жизнью на местах». В «Большом Союзе», то есть в правлении Союза писателей СССР, высказывали беспокойство в связи с газетной публикацией, хотели разобраться. Зорин и Ребан поехали в Москву. Вернулся Эдуард Павлович со щитом: специально созванная комиссия не усмотрела ничего общего в текстах двух эпизодов. Писатель, предъявивший было Ребану нешуточную претензию, согласился с вердиктом, принёс ему извинения. Но такие метки, пусть и нелепые, ошибочные, не стираются долго... А может, Родиону Карловичу просто не писалось?.. Так или иначе, но следующая его книга «Имя и отчество» была издана только восемь лет спустя. После Бюро я работал редактором кинопроката, корреспондентом многотиражной газеты. В то время у меня появились журнальные публикации, а в издательстве «Молодая гвардия» вышла в свет первая книга «Варианты исключаются». Одну новую рукопись я представил в издательство «Советский писатель», а другую отнёс в писательскую организацию.
Как обычно, Василий Иванович сначала прочитал рукопись сам, а потом отдал на рецензию Ребану. Рецензию Родион Карлович написал хвалебную, чуть ли не восторженную. Я был даже удивлён и, конечно, польщён. И ещё он подметил то, чего специально я не делал: родной город оказался одним из главных «героев» моих произведений. Впоследствии, во многом благодаря этому наблюдению Ребана, я уже осознанно и часто выбирал местом действия свой город. («Город, который я так любил, так знал, так старался понять!» — по выражению знаменитого в ту пору писателя Ю.В. Трифонова, имевшего в виду столицу.)
Правда, один из моих рассказов не пришёлся Ребану по вкусу, а у меня, напротив, было особое отношение к нему: никакая реальная история не послужила основой для его написания, всё навеял добрый сон, у героев по сути не было прототипов — так разве что полупрозрачные тени, и никаких заведомо дурных поступков они не совершали. За этот рассказ я был совершенно спокоен: он не сулил мне никаких сожалений, его уже напечатали в саратовской «Волге». Но раз Ребану не понравился, я вынул его из рукописи. С такой рецензией Родиона Карловича она без затруднений прошла через «сито» секции прозы и была принята к публикации в Верхне-Волжском издательстве. И когда встал вопрос о моём вступлении в Союз писателей, потребовались, как было принято, три рекомендации. Одну написал Борис Александрович Василевский, замечательный писатель, мой московский наставник. Вторую, как я говорил, — Ребан. За третьей я обратился к Юрию Михайловичу Медведеву, заведующему отделом прозы журнала «Москва». Он недавно приезжал во Владимир, читал некоторые рукописи и отобрал для публикации в журнале один из моих рассказов. Но в рекомендации Медведев отказал, по его словам, она только повредила бы мне. Ну не чуден ли писательский мир, если рекомендация хорошего писателя, патриота, бывшего морского офицера, могла оказать прямо противоположное воздействие?! Однако Медведев и обнадёжил: о рекомендации он позаботится сам. Ждать пришлось довольно долго. Накануне собрания по приёму в Союз писателей у меня её ещё не было. Василий Иванович сказал, что в таком случае мне придётся подождать до следующего такого собрания, то есть не менее полугода. Но вот утром (почту тогда разносили по два раза в день) я вынул из почтового ящика извещение... Юрий Михайлович сдержал слово: прозаик Николай Попов прислал недостающую рекомендацию. Помню, за несколько дней до этого собрания мне позвонил Зорин. «Я тут поговорил, настрой, в целом, благоприятный для тебя», — сказал он. Впоследствии, будучи членом Союза писателей, я сам порой создавал «настрой» и, конечно, писал судьбоносные рецензии, давал рекомендации. Моральный пример не имеет цены. Родион Карлович приезжал на все более-менее значимые мероприятия. Задумчивый, самоуглублённый, он был совершенно не склонен к конфронтациям, старался сбить, погасить вспыхивавшее порой пламя. А ниточка между нами завязалась, и крепкая. И всё шло, как по заповеди, без забот о завтрашнем дне, и, помимо творческих планов, не надо было строить каких-либо сугубо практических. Кроме «Верхней Волги», дело шло к изданию моей книги и в «Советском писателе». Я работал за письменным столом, времени хватало на всё, а оно незаметно приближало нас к роковым девяностым... В Ярославле была издана моя книга «Не повторить круга», а другую включили в план издательства «Советский писатель» на 1991 год, но «реформы» уже стояли на пороге, тянули щупальца, в последние декабрьские дни план издательства был сокращён на две трети, среди них и издание моей книги. Родион Карлович отдал свою очередную рукопись в «Советский писатель» позднее меня, но с планами всё уже было покончено, и не только в книгоиздании, экономике — в самой жизни «дорогих россиян». А на литературном небосводе зажигались новые звёзды. Ребан теперь реже бывал в писательской организации, да и мероприятий стало меньше. Мы подолгу не виделись. Но однажды встретились «на Музейной», куда уж давно переехала «со Столярова» писательская организация. Посовещались, больше для проформы, потом «расслабились» — и мы вместе со всеми, да и как тут не взгрустнуть: «иных уж нет, а те далече». Потом вдвоём поехали ко мне. Движение сердца навстречу другому сердцу приглушает слова. Не помню в подробностях, о чём мы говорили, но для меня было очевидно: «реформироваться», начинать заново с пресловутого чистого листа, Ребан не станет. Свою боль он выдал лишь раз, и она не имела никакого отношения к литературным делам. Оказалось, его сын длительное время лежал в областной больнице. Состояние оценивалось как довольно тяжёлое. Отец то и дело приезжал. Путь на перекладных от посёлка Арсаки был долгий, утомительный. Про последний его отрезок — от города за Клязьму, к больнице, — он сказал: «Самая плохая дорога», то есть усугубляющая и без того тяжёлое душеное состояние. И такая горечь чувствовалась в его голосе, что не передать. И, хотя я любил и эту дорогу, вибрации наших внутренних струн совершенно совпали, у меня точно такое отношение к местам, дорогам: где было больно, печально, там так и останется навсегда, а где было светло, восхитительно — там забывается всё, что бы ни тяготило ещё минуту назад. Родион Карлович остался у меня ночевать. Потом как-то я привёз его к себе вместе с гороховецкой поэтессой Наташей Семяковой, и мы славно посидели. Возможно, у нас с ним это была последняя встреча. Мастер слова, а ещё и плотницкого дела, он срубил избу где-то в Московской области и уехал туда с семьёй. Сначала он хотел остаться «на учёте» во Владимирской писательской организации, это позволялось, но, увы, Василий Иванович почему-то отказал, о чём сам обмолвился, но причину не назвал. По слухам, в Подмосковье он не задержался надолго, срубил новую избу, где-то по северо-западному направлению. Родион Карлович был старше меня на семь лет. Связь с ним давно потеряна, где он сейчас — не знаю. Может, построил ещё одну избу, последнюю, в Прибалтике?..
Когда была издана книга «Писатели Владимирской области», прошло без малого полтора десятка лет, как Ребан уехал от нас. В книге о нём — ни слова. Непростительное упущение с моей стороны...
В писательской организации сейчас другие люди. Всё больше новых лиц. Я пишу очередную рекомендацию, сам всё чаще вспоминаю Родиона Карловича, мысленно обращаюсь к нему. Одна, последняя, надежда, что он ещё слышит меня...
Владимирское региональное отделение Союза Писателей России
