Яков Артемьевич Старостин родился 22 апреля (4 мая) 1846 года в деревне Бараново Ковровского уезда, в семье барановского крестьянина, занимавшегося офенским промыслом.
В детстве ему пришлось вместе с отцом много путешествовать. Эти странствования по селам и деревням на всю жизнь оставили в душе мальчика неизгладимые впечатления.
После смерти отца в 1854 году его мать переехала в Псков, где открыла небольшую галантерейную лавку.
В Пскове Яков Старостин поступил учиться в уездное училище, которое закончил в 1858 году с отличием. Незаурядные способности мальчика обратили на него внимание учителей, и ему было предложено продолжить образование. Учителя брались подготовить его для поступления в гимназию. Однако по законам того времени доступ крепостным крестьянам в гимназию был закрыт. Директор Псковской гимназии поэт и переводчик А.Н. Яхонтов (1820-1890) просил ковровского помещика Н.Е. Андреева об отпуске Якова Старостина на волю и предлагал даже выкуп, но получил отказ. Это происходило накануне отмены крепостного права.
Судьба талантливого подростка привлекла внимание местного губернатора графа Константина Ивановича Палена (стал в 1867 году министром юстиции), благодаря вмешательству губернатора, Яков Старостин поступил на казенный счёт в 3-й класс гимназии. Губернатор так же помогал оплачивать учебу Старостина.
В 1866 г. окончил Псковскую гимназию с серебряной медалью.
Известно, что в 1860-е годы И.С. Тургенев несколько раз приезжал из-за границы на родину. В один из приездов он останавливался в Пскове в местной гостинице. Это произошло после окончания Старостиным гимназии, в 1866 году Тургенева в России не было. Весть о приезде прославленного писателя разнеслась по городу. Старостин решил повидать Тургенева, чтобы получить отзыв о своих стихотворениях. Сам он не оставил воспоминаний об этой встрече. О ней мы можем судить со слов его друга А.С. Лебедева, записавшего в конце 1870-х годов рассказ Старостина. «Когда юноша предстал перед знаменитым писателем, он до того смутился, что хотел, было сбежать. Его ужасала мысль, что сам Тургенев будет читать и критиковать его стихи! Но благодаря деликатности Тургенева робость начинающего поэта быстро прошла, и тетрадка со стихами, лежавшая в кармане мундирчика, через несколько минут была в руках у Тургенева.
— Прежде всего, я спрошу вас, — начал Тургенев, отрываясь от тетрадки, — почему вы взяли сюжет и размер у Кольцова, а не у другого поэта?
— Кольцов мне кажется более близким, чем остальные. Я чувствую в нём что-то родное для себя...
— Разве вы тоже мещанин по происхождению?
— Нет, я крестьянин.
— Это интересно. Каким же это образом вам удалось поступить в гимназию и успешно кончить её?
— От платы за ученье меня освободили. Мы с матушкой жили первое время на крохи, оставшиеся после отца, а затем с третьего класса я давал уроки; матушка брала шитьё от чужих людей. Этим мы и кормились.
— Вы думаете продолжить образование?
— Да, я решил уже поступить в Санкт-Петербургский университет на филологический или юридический, ещё не знаю. Я боюсь только, что не справлюсь со средствами. Ведь в большом городе трудно жить.
— Этого не скажите. Если вы останетесь в глуши, то своими стихами, наверное, ничего не заработаете, только в альбомы барышням будете их вписывать; а в Петербурге, где много редакций, что-нибудь да поместите в журналах, и кое-как проживёте. Я не говорю, что это вас обеспечит. Нет! Но, кроме того, студентов часто приглашают в те же редакции для более чёрной работы. Вы ею не брезгуйте. Всё же это лучше, чем уроки, за которые платят мало, чрезвычайно мало. Во всяком случае, вас это не должно пугать.
— Конечно, я очень мало надеюсь на то, что мои литературные опыты дадут мне средства к существованию. Но разве у нас нет писателей, которые зарабатывают очень много?
— Есть, но это исключения. Я знаю случаи, когда существование литературным трудом вело за собой какое-то отвращение к самой литературе. У Вальтера Скотта есть очень хорошие слова на эту мысль. Он прямо говорит, что средства к жизни можно и нужно зарабатывать торговлей, службой, ремеслом, но не литературой; литературный труд никогда не будет для него главной статьёй доходов. Он выразился очень остроумно, что если литература и будет для него жезлом, то ни в коем случае не костылём.
Юноша несколько ободрён. Он считает теперь удобным моментом для него, чтобы перейти на разговор о своих стихах и поэзии вообще.
— Во всяком случае, будет ли для меня хотя бы подспорьем гонорар за мои стихи? Например, поместят ли хотя бы то, что вы читали у меня?
— Боюсь что-нибудь сказать вам на это. У каждого человека свой вкус, а у многих редакторов он и своеобразен. Один примет, другой найдёт мало интересным. Во всяком случае, это не должно удерживать вас от поступления в университет.
— Разве нельзя писать хорошие стихи и человеку без всякого образования?
— Конечно, можно. Но стихи и останутся стихами. Не всякий стихотворец — поэт, и далеко не всякий поэт писатель. Чтобы быть писателем, мало таланта; необходимо университетское образование.
— Ну, а Кольцов, Никитин?
— Их двое и есть, и оба останутся только поэтами. Вот и вы можете писать, дарование у вас несомненное, стих гладкий, но вы не должны забывать, что все юноши пишут стихи. Это дело чуть ли не физиология. Пришла пора любви, зрелости — они пишут стихи. Поуспокоятся — бросают, хотя и плохо делают. Поэзия облагораживает человека, возвышает его, а для юноши она служит каким-то очищением от всякого грязного, пошлого. Если вы не будете поэтом по призванию, как Алексей Толстой, Майков, Полонский, то продолжайте любить поэзию. Само по себе стремление к прекрасному уже хорошо. Вы не рисуете?
— Нет! В гимназии немного рисовал.
— Конечно, этого мало. Ведь надо украшать чем-нибудь жизнь. Я вижу, что вы к чему-то стремитесь. Похвально и прекрасно. Относительно стихов — вот мой совет. Не сосредоточивайтесь исключительно на подражании Кольцову. Ведь теперь, живя в городе, а при том ещё в таком прозаическом и скверном, как Петербург, вы будете вдохновляться не самой деревенской природой и жизнью, от которой вы оторваны с тех пор, как сели на гимназическую скамью, а стихотворениями других поэтов, на которых природа эта влияет непосредственно. Из петербургской квартиры природа вам будет казаться слишком очаровательной, слишком прекрасной, и вы будете воспевать не её самоё, а только запах её, — и это будет в том случае, если вы будете находиться под влиянием тяжелых условий жизни в большом и шумном городе. <...>. Вам нужно взяться за другие мотивы. Если, вы, сами вышедшие из народа, будете живо писать мотивы вам близкие, например, быт крестьян, нужды деревни и т. д., то на вас, наверное, обратят внимание. Пишите приблизительно так, как Некрасов.
— Хорошо, я приму ваши советы.
— Боже упаси! Я ничего не советую вам, кроме университета. Я только указываю более благодарное поле. Пожалуйста, не считайте мои слова советами. — А форму моих стихов вы как находите?
— Об этом особенно не беспокойтесь. Всё это выработается со временем. Иностранные языки вы знаете?
— Очень плохо.
— Это жаль. Подучитесь получше и читайте новейших французских поэтов. Они большие мастера по части внешности. Просто гимнасты со стихами и рифмами, эквилибристы на словах и фразах.
На этом разговор Тургенева со Старостиным и кончился, и с тех пор они ни разу не встречались. На прощанье Тургенев подарил юному поэту свой портрет, который Старостин показывай своим друзьям, как драгоценное сокровище. Дружеский совет популярного писателя молодой человек исполнил».
В 1867 году поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета.
Будучи студентом, Старостин стал печататься в петербургских журналах. Первая публикация была в 1869 году в журнале «Будильник» (№ 9) — перевод стихотворения «Весельчак» французского поэта-песенника Густава Надо. В 1870 и 1871 гг., и в тот период, когда он уже служил в Уфимской губернии несколько его стихотворений и переводов были напечатаны в журнале революционно-демократического направления «Дело»; в конце своей недолгой жизни он опубликовал четыре стихотворения в журнале «Живописное обозрение».
Яков Старостин в 1870 г. окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета со степенью кандидата. Окончив университет, он получил при содействии писателя и историка М.М. Стасюлевича место одного из помощников в Пскове у известного петербургского адвоката В.Д. Спасовича. Прослужил на этой должности недолго.
В 1873 году получил назначение судебным следователем в городок Белебей Уфимской губернии, а потом был секретарем Уфимской соединенной палаты гражданского и уголовного суда.
2 июля 1878 года в уфимской городской Сергиевской церкви была крещена Ольга – дочь кандидата прав Якова Артемьевича Старостина и его жены Людмилы Федоровны. Восприемниками стали уфимский купец Мартимиан Стефанович Васильев и вдова надворная советница Елена Стефановна Вавилова. Прожив только три недели, девочка умерла (НА РБ. Ф. И-294, Оп. 2, Д. 19, ЛЛ. 264, 302).
В Уфе 13 марта 1879 года на 33-м году жизни Яков Старостин скончался от чахотки, которая в ту пору была фактически неизлечима. 15 марта был погребен на Сергиевском кладбище. Отпевал и хоронил его настоятель Сергиевской церкви протоиерей Федор Михайлович Троицкий. Надгробие на могиле поэта Якова Артемьевича Старостина не сохранилось.
Смерть его прошла почти незамеченной. Только в «Псковских губернских ведомостях» появился некролог, а в журнале «Живописное обозрение» было опубликовано стихотворение А.В. Круглова «Памяти Я. Старостина»:
Ты не был гением, твой стих
Не прозвучал у нас набатом,
Но в песнях искренних своих
Скорбел ты сердцем за больных,
Страдал с терпящим муку братом.
В 1879 году журнале «Живописное обозрение» было опубликовано стихотворение писателя, журналиста и издателя Александра Васильевича Круглова (1852-1915) «Памяти Я.А. Старостина». В нем он упоминает о встрече с друзьями поэта.
Пришлось на чуждой стороне
С твоими встретится друзьями,
С кем ты заветными мечтами
Делился, душу открывал,
Кому все тайны поверял!
При жизни Старостин публиковался мало, в основном, в журналах «Дело» и «Живописное обозрение», и эти редкие публикации не привлекли внимания критики. Спустя почти пять лет после смерти поэта журнал «Вестник Европы» опубликовал шесть его стихотворений, однако потом поэт оказался почти полностью позабыт. Из небытия его вывел владимирец Георгий Овчинников, научный сотрудник Государственного архива Владимирской области, кандидат филологических наук, опубликовавший ряд статей о поэте и несколько лет собиравший материалы по его биографии. Однако Г.Д. Овчинников в ноябре 2010 года скоропостижно скончался, и отдельным изданием стихи Якова Старостина не издавались.
В поэзии Старостина можно отметить явное некрасовское влияние в отдельных темах, мотивах, героях, интонациях. Так, например, в стихотворении «Ночная прогулка»:
И ночь, и тишь! Брожу я одиноко
По улицам пустынным, полон дум,
И в тишине разносится далёко
Моих шагов однообразный шум.
Недавно здесь, заботами тревожим,
По улицам, спеша, сновал народ;
Теперь все спят... Мы его не потревожим:
Пусть Божий мир, усталый, отдохнёт!
Или в другом стихотворении — «Поэту»:
Поэт! Чтоб стих в сердцах людей
Родил сочувственные звуки,
Пой не восторги светлых дней,
Пой тёмной жизни скорбь и муки.
Большинство стихотворений Старостина проникнуты настроениями печали, тоски:
Мне грустно стало от того.
Что из прожитого всего
Не нахожу я ничего
О чём бы стоило жалеть.
Чувство одиночества перед равнодушным и холодным миром, надвигающимся на поэта, пробудили в творчестве Старостина обострённую чуткость к страданию. Из его произведений особого внимания заслуживает стихотворение «Родной язык»:
Родной язык, родные звуки!
Отца и матери язык,
Которым с детства радость, муки
И мысль я выражать привык!
Он прозвучал мне в первой ласке,
Мой первый лепет был на нём,
Меня он тешил в старой сказке
Старушки-няни вечерком.
Далёко от родного края
Я долго жил в чужой стране,
И долго-долго речь чужая
Терзала слух и сердце мне.
О, как я ждал нетерпеливо
Тех встреч, где слышалась мне вдруг
Родная речь, в которой живо
Проникнут лаской каждый звук!
Родной язык! В душе унылой,
В душе измученной моей,
Ты воскресил волшебной силой
Воспоминанья прежних дней:
Отец с приветливой улыбкой,
Мать с грустной думою в очах,
И наш язык, богатый, гибкий,
Я слышу снова в их речах.
Известно, что он переводил французских поэтов Г. Надо, А. Шенье, А. Морже, а также классических немецких поэтов Гёте, Гейне. Только незначительная часть из его переводов была напечатана.
В редакционных предисловиях, сопровождавших посмертные публикации стихов Старостина, он характеризовался как «рано умерший, даровитый» поэт демократического направления. Творческое наследие поэта не велико. Нами выявлено пятнадцать оригинальных стихотворений Старостина и семь переводов иностранных поэтов. Отдельного издания сборника стихотворений Старостина ни при жизни, ни после его смерти не было.
Сочинения Я. Старостина:
- Ночная прогулка / Дело. 1870. № 10. Детские грёзы // Дело. 1871. № 5. Поэту // Дело. 1873. №5. Печаль поэта. // Дело. 1874. № 9. Больное сердце. // Дело. 1876. № 8.
- Тучка // Дело. 1878. № 3.
- Добрый гений // Живописное обозрение. 1878. № 7.
- Любка бесшабашная (Рассказ судебного следователя) // Живописное обозрение. 1879. № 18.
- Болезнь // Живописное обозрение. 1879. № 19.
- «Уже полночь. Город погружён...» // Вестник Европы. 1884. № 1
- Моё назначение // Вестник Европы. 1884. № 1.
- Родной язык / У Вестник Европы. 1884. № 1. Перепечатано в кн.: Золотые ворота. М.. 1985. С. 347. Смех // Вестник Европы. 1884. № 1.
- «Опять вокруг меня роскошные виденья...» // Вестник Европы. 1884 № 1 «Хорошо ль порой...» (Песня) // Вестник Европы. 1884. № 1.
Переводы Я. Старостина:
- Г. Надо. Весельчак // Будильник. 1869. № 9.
- Из Гамерлинга. «О, как я часто приходил к тебе...» // Дело. 1873. № 5.
- Из Шенье. Молодая узница // Дело. 1874. № 9.
- Из Гёте. Рыбак // Дело. 1875. № 4.
- Из А. Морже. Сила творчества // Дело. 1876. № 11.
- Из Гейне. «Уймитесь, безумные дни...» // Живописное обозрение. 1879. № 19. Г. Надо. Реформы // Осколки. 1884. № 2.
РАЗСКАЗЫ ДЕДУШКИ
Сядьте, детушки, – довольно
Бегать да скакать,
Мне хотелось бы немного
С вами поболтать.
Но на этот раз не сказкой
Я потешу вас,
Я на этот раз правдивый
Поведу рассказ.
Хоть рассказывать я стану
Об вещах простых –
Каждый день и зачастую
Вы видали их,
Но услышите вы много,
Много кой о чем,
Что быть может пригодится,
Детки, вам потом.
Не хитер рассказ мой будет,
Ну, а все ж порой
Вас, родимые, быть может
Прошибет слезой.
Так старайтесь хорошенько
Вникнуть в эту речь,
Это чувство, эти слезы
Надолго сберечь.
Поутру надев рубашку,
Как-нибудь порой
Вы задумались ли, детки,
Над рубашкой той?
Сколько пролито тут поту,
Сколько горьких слез
Может быть над каждой ниткой,
Детки, тут лилось!
Глубоко под лен крестьянин
Вешнею порой,
Обливаясь потом, землю
Взбороздил сохой;
И мужицкий труд обильно
Был вознагражден:
Трудовым политый потом,
Уродился лен,
Уродился тонок, долог,
Волокнист и бел…
(Ведь недаром же трудиться
В поте Бог велел)
Но еще трудиться много
Мужичку пришлось,
Прежде чем свой лен он в город
На базар привез.
Книга 1.
ОДА IV.
Куда плывешь, корабль, вновь по волнам бурливым.
Займи скорее порт. Не видишь, ослеплен,
Что злого Африка порывом
Твой бок от весел обнажен?
Чуть держится мачта, ревут и стонут снасти,
Канаты лопнули; твоя больная грудь
Валов могучих ярой власти
Уже противится чуть-чуть.
Нет новых парусов; угнетена бедою,
Понтийская сосна, дочь гордая лесов;
Взывает с тщетною мольбою,
Прося о помощи богов.
Ни славным именем пучин не обморочишь,
Не испугаешь их расписанной кормой;
О берегись, коль быть не хочешь
Ветров игрушкою пустой.
Холодный прежде, я тревожною измучен
Заботою теперь и ужасом объят:
Пройдешь ли ты благополучен
Меж скал блистающих Киклад?
ПТАШКА
Перезябнула малая пташка,
И, ко мне она бьется в окошко.
Без боязни влетай, моя крошка,
У меня отогрейся, бедняжка.
До весны я тебя здесь укрою,
Обижать никому не позволю;
Крупных зерен я дам тебе в волю,
Напою тебя чистой водою.
А как вешнее солнышко глянет
Так светло и тепло и радушно,
Будет здесь тебе тесно и душно
И тянуть на поля тебя станет, –
Ты томиться в неволе не будешь,
Сам тебе отворю я окошко…
Улетай, моя малая крошка…
Улетишь… и меня позабудешь.
Полетишь, запоешь и засвищешь…
А наступит плохая минута, –
Не ищи ты иного приюта:
Здесь всегда ты охрану отыщешь.
По всей видимости, эти три стихотворения были написаны в 1870-х годах Яковом Старостиным.
«Ода IV» - это перевод стихотворения древнеримского поэта Горация (65 – 8 до н.э.). В разные годы ее переводили многие известные русские поэты, в том числе П.А. Вяземский, А.А. Фет, В.Я. Брюсов.
НОЧНАЯ ПРОГУЛКА И ночь, и тишь! Брожу я одиноко
По улицам пустынным полон дум,
И в тишине разносится далеко
Моих шагов однообразный шум.
Недавно здесь, заботами тревожим,
По улицам спеша сновал народ;
Теперь все спят… Мы сна не потревожим:
Пусть Божий мир, усталый, отдохнет!
Во мне самом смеряется тревога,
Волнение разнузданных страстей;
Мое чело не так угрюмо строго
При кротком свете месячных лучей.
Я чувствую возможность примиренья;
Как дальний звук, в душе оно звучит…
И в тайники людского сновиденья
Моя мечта, незримая, скользит.
В темнице узник спит, закован в цепи;
Сочится кровь из-под желез,
И грезятся ему родные степи
И синева родных ему небес;
И слышит он знакомой песни пенье;
Приветно солнце блещет в вышине…
Свободен он… Пусть длится сновиденье:
Пусть будет он свободен хоть во сне!
Уснул бедняк на нищенской кровати,
Работаю измучен, полусыт;
И грезит он: в разубранной палате
Он за столом изысканным сидит;
И не тревожит тяжкое сомненье
Его души о следующем дне;
Он сыт, богат… Пусть длится сновиденье
Пусть будет сыт он, бедный, хоть во сне!
Спит девушка; не высохшие слезы
Еще у ней блистают на щеках,
Но блещет под наитьем светлой грезы
Веселая улыбка на устах.
Ей грезится в восторге упоенья:
В его объятьях счастлива вполне,
Любима вновь… Пусть длится сновиденье;
Пусть ей любовь приснится хоть во сне!
И ночь, и тишь! Но сладостные звуки
Внимет сердце чутко в тишине;
В груди умолкнул голос жгучей муки,
Водворено спокойствие во мне.
И ночь, и тишь! И сладостная нега
Наполнила измученную грудь,
И я б хотел добраться до ночлега
И мирным сном навеки там заснуть… Журнал «Дело» (Санкт-Петербург) 1870 год, № 10.
ДЕТСКИЕ ГРЕЗЫ
Мои ребяческие планы
Все вспоминаются порой.
Бывало в сказочные страны
Летал я детскою мечтой,
В те страны где не вянут розы.
Где царство вечное весны…
Где те несбыточные грезы?
Где те младенческие сны?
Тому мечтательному бреду
Душой отдавшись, грезил я:
Я шар земной вокруг объеду,
Увижу чуждые края,
Искусства чудные созданья,
Мир меркантильной суеты…
Где эти детские мечтанья?
Где те роскошные мечты?
Едва узнал любовь по книгам,
Огонь в груди затрепетал,
В моей душе создался мигом
Любви высокий идеал;
В порывах жгучего томленья
Мне снился образ красоты…
Где эти чудные виденья?
Где эти юные мечты?
И год тянулся вслед за годом,
И грез иных пришла пора,
И снилось мне: несу народам
Идеи правды и добра;
Снимаю с ближних крест страданья,
Несправедливость укротив…
Где те высокие мечтанья?
Где тот восторженный порыв?
И в жизнь вступил я. Жизни холод
Мой детский пыл охолодил,
А тяжкий опыт словно молот
Мечты воздушные разбил.
Теперь я поднимаюсь с зорькой
Для ненавистного труда,
И иногда с насмешкой горькой
Я вспомню детские года
(Журнал «Дело» (Санкт-Петербург) 1871 год, № 5.)
ПОЭТУ
Поэт! Чтоб стих в сердцах людей
Родил сочувственные звуки,
Пой не восторги светлых дней,
Пой темной жизни скорбь и муки.
Не часто слышится нам клик
Восторгов светлых, ликованья,
И платим мы за светлый миг
Годами жгучего страданья.
И даже ток кому судьбой
Дано изведать наслажденья,
Знаком с тяжелою борьбой
И с пыткой жгучего сомненья.
(Журнал «Дело» (Санкт-Петербург), 1873 год, № 5.)
ПЕЧАЛЬ ПОЭТА
С участьем тайного привета
Вы задаете мне вопрос:
«Зачем всегда душа поэта
Полна печали, жгучих слез?
А эти сладостные звуки,
Поэта грудью рождены,
Зачем страданьем жгучей муки,
Тоской и стонами полны?».
* * *
- Зачем? В глубокой бездне моря
Немало жемчугу лежит,
И сколько слез и мук, и горя
Зерно жемчужное таит.
Сбирая жемчуг, тихо ходит
Пловец отважный в глубине,
И вместо жемчуга находит
Следы крушения на дне.
* * *
Не без невольного испуга
Глядит – и видит, и дрожит:
Вот труп исчезнувшего друга
Обезображенный лежит.
И разразиться сердце просит
Слезами в глубине морской,
Но он на берег нам выносит
Не слезы – жемчуг дорогой.
* * *
Есть бездна глубже бездны моря;
Что в глубинах она своих
Таит и мук, и слез, и горя,
И перлов лучше перл морских!
То – грудь людская, где сбирает
Поэт свой жемчуг дорогой,
Но в той же бездне почерпает
Он слезы с жгучею тоской.
(Журнал «Дело» (Санкт-Петербург), 1874 год, № 9.)
БОЛЬНОЕ СЕРДЦЕ
Заколдуй меня, кудесник,
И предай заклятью,
Это сердце запечатай
Семерной печатью,
Чтоб в груди оно не билось
Как дитя больное,
Чтоб не ждало, что вернется
Счастье прожитое,
Что целительной водою
Снова брызнут слезы,
Оживут опять надежды
И былые грезы;
Что в душе моей проснуться
Вновь святые звуки.
Только пусть оно не знает
Уж и жгучей муки,
Беспокойно не трепещет,
И, томясь и ноя,
Пусть ничем не нарушает
Моего покоя.
Не снимай с меня до смерти
Своего заклятья:
Пусть умру без сожаленья,
Но и без проклятья.
(Журнал «Дело» (Санкт-Петербург), 1876 год, № 8.)
ТУЧКА
Всплывает тучка золотая,
Несется по небу, играя,
И видит землю под собою
В роскошном утреннем уборе.
Вон золотистою воною,
Переливаясь, блещет море.
Еще на лоне тишины
Почиют злачные долины,
Но блещут горные вершины,
Сияньем дня озарены;
Встал над дубровою дремучей
Туман серебряною тучей.
И тучка, радостна, светла,
По небу синему плыла.
Но вот открылись ей для взора
Картины мрачные раздора,
Вражды преступные дела:
Облиты кровью, рдеют долы,
Повсюду мертвые тела;
Дымятся города и сёлы.
Везде, куда ни бросишь взор,
Конями стоптанные нивы,
И селянин бежит пугливый
Во тьму лесов, в ущелье гор.
Где битвы нет, - везде уныло
И мертво. Тучку омрачила
Невольно жгучая печаль, -
Но вновь она несется вдаль.
А там в туманной синей дали,
Столицы пышные сияли.
И видит тучка с высоты
Благоустроенные страны
Картины мелкой суеты
Да ложь, да алчность, да обманы.
Все те же темные дела
Злодейства, хитростью прикрыты,
И правде нет нигде защиты
Среди царящего зла.
Людскими темными делами
Еще сильнее омрачась,
Внезапно горькими слезами
На землю тучка пролилась.
(Журнал «Дело» (Санкт-Петербург), 1878 год, № 3.)
ДОБРЫЙ ГЕНИЙ
Был век стихов и рифм; - наш век иной:
Поэзия у нас теперь не в моде,
И на стихи спрос очень небольшой;
В поэзии мы видим что-то вроде
Ребячества и шалости пустой.
В наш век сухой, холодной, дельной прозы
Осмеяны несбыточные грезы
Об образах нездешней красоты.
Пустые, но роскошные мечты!
За ними мы немало погонялись.
Но их убил рассудочный анализ.
Я сознаюсь: а все-таки порой
Разделаться с поэзией нет мочи;
И я несусь восторженно душой
Куда-то вдаль, в мир грез… и часто очи
Туманятся непрошенной слезой.
Фантазия шалит и прихотливо
Рисует мне настойчиво так живо,
Так ярко ряд причудливых картин,
Рой образов… особенно один,
Таинственный, прекрасный и унылый;
Рисуется с особенною силой.
Не знаю, где душа его нашла;
И в душу мне навеян он откуда,
Один Бог весть; быть может, создала
Его моей фантазии причуда.
Но помню: я девчонкою была,
В дому отца в тяжелые мгновенья
Душа рвалась, - и в тишь уединенья,
Незримый гость, он прилетал ко мне,
Беседовал со мной наедине,
И к моему склоняясь изголовью,
Грудь согревал приветом и любовью.
Печаль сбегала с моего лица,
И погрузясь в задумчивые грезы,
Я забывала муку без конца,
Мою неволю, вечные угрозы;
И образом сурового отца
Я не пугалась. Весело, привольно
Мне становилось; высоко и вольно
Дышала грудь, и все в моих глазах
Преображалось чудно, на губах
Невольная являлася улыбка,
И сердце билось шибко, шибко, шибко.
Тот образ: чудное высокое чело,
На нем печать какой-то важной думы,
И грустное раздумье налегло;
Печальные, но вовсе не угрюмы,
Глаза глядят приветливо, тепло.
Взяв за руку меня одной рукою,
Куда то вдаль указывал другою.
И говорил таинственно: «Иди!».
И предо мной, как будто впереди
Какая то завеса поднималась.
Хоть уловить я точно не могла
Картины той туманные контуры:
Я видела, в тумане без числа
Там двигались неясные фигуры;
Но эта даль, таинственно-светла,
Меня к себе влекла неотразимо;
Моя душа рвалась неудержимо
В тот край, куда указывал мой друг.
Я поднималась… Пропадало вдруг
Создание моей досужей грезы,
И горькие опять лила я слезы.
Темна, печальна женщины судьба;
Она чуть-чуть не с самой колыбели
Вплоть до часа последнего, - раба
Житейских дрязг и самой мелкой цели.
Я выросла, - и началась борьба.
Мне не хотелось общей женской доли –
Переходить в неволю из неволи;
Но долго мой противился отец, -
Что вынесла тогда я! Наконец,
Он уступил, и в сферы жизни
Вступила я с боязнию невольной.
И вот теперь, когда мне душу вдруг
Невольное сомнение встревожит,
В тяжелую минуту жгучих мук,
Когда мой дух в бореньи изнеможет,
Является таинственный мой друг,
И снова дух мой падший восстает,
И вновь веленью тайному послушна,
Ярмо невзгод несу я равнодушно.
(Журнал «Живописное обозрение» (Санкт-Петербург ), 1878 год, № 7.)
Источники:
Возвращение поэтов. Яков Артемьевич Старостин (1846 – 1879) [Электронный ресурс] // LIVEJOURNAL : [сайт]. – 2018. – URL: https://janinas.livejournal.com/61350.html
Поэт 1870-х годов Яков Старостин [Электронный ресурс] // KVRV.ру : [сайт]. – 2017. – URL: http://kvrv.ru/history/Istorija_v_licah/Pojet_1870h_godov_-_Jakov_Starostin/%D0%9F%D0%BE%D1%8D%D1%82
Владимирское региональное отделение Союза Писателей России Владимирская энциклопедия
