Теплякова Мария Сергеевна
Теплякова Мария Сергеевна (1982 г.р.) – автор песен, поэт.
Теплякова Мария Сергеевна
Теплякова Мария Сергеевна родилась в 1982 г. в Калининграде. Отец - известный гитарист, композитор. Мама преподавала в музыкальной школе фортепиано. В детстве было много музыки и моря. Окончила философское отделение исторического факультета КГУ (ныне РГУ им. И.Канта).
Жила в Москве. Выпускница Московской школы звонарей Ильи Дроздихина. Работает певчей и звонарем в храме Успения Божьей Матери на Княжьем дворе (Суздаль). Играет на гитаре, гуслях.
Член Союза писателей России, Балтийской гильдии поэтов и Союза художников народного искусства.
Автор стихотворных сборников «Стихотворения», «Небо начинается в душе» и «Словарь зимы».
Публиковалась в журналах и альманахах Калининграда, Санкт-Петербурга, Риги, Москвы, Владимира, Суздаля.
Мария – лауреат Международного фестиваля авторской песни «Балтийская Ухана», Международного конкурса «Золотая строфа», в 2006 году снялась в документальном фильме «Пелёнки» (реж. Н. Якубсон).
Живёт в Суздале.
* * *
Удержишь спросил удержу удержу
Ну на тогда птицу ссадил на рукав
Как стала она напевать да летать
Так стало понятно что это любовь
Иду вдоль дороги вечерней порой
А птица как лодку качает меня
Качаюсь корабликом на облаках
Взлетаю сквозь тучи как шар голубой
К тебе все дороги мои убегут
К тебе все синицы мои журавли
Все капли дождя каждый стебель травы
И колокол каждый поет о тебе
Серебряный наш продуваемый рай
Где жар облепиховый зряч и горюч
Сквозных колоколен столетние сны
* * *
Я растаял. Я рухнул, как мартовский снег.
Всходит солнце сегодня от имени тех,
Кто весной превратился в ручей.
Я беззвучно кричал, я не мог убежать,
Эту жизнь так хотелось в руках удержать…
Мои волосы стали травой.
Уходи, но свою оборону держи.
Вот, возьми мои хлебные карточки, жизнь,
Я — туман над Невой.
О, глазастое небо твое, Ленинград!
Никуда не ушли, в карауле стоят
Все деревья твои.
* * *
Пуговица теряется навсегда.
Пуговицу подхватывает вода,
Руки воды так бережно принимают.
* * *
Спасибо за целое дерево под окном,
За немецкую улицу летчика Лукашева,
Пойдешь направо - увидишь вечный огонь
Или налево - там сумрачный лес еловый.
Еловый лес, сажали тебя да жгли -
Давно в земле - прости их, и те, и эти...
А он молчит, боясь потревожить их,
Особенно на рассвете.
И дом молчит, как старый военный пес.
Хозяева не вернутся, а бросить жалко.
Так дремлет и сожалеет, что в землю врос:
Сбежал бы.
Глаза ослепли, но щурится сквозь пенсне
И различает троицу поселенцев.
Спит равнодушно, видит себя во сне
Младенцем.
Стоишь в раздумьях, не знаешь куда свернуть?
Здесь все дороги к цели вести могли бы,
Но незнакомцу, что жестом укажет путь,
Скажешь вдруг Filen danke,
То бишь - спасибо.
* * *
Составлю для тебя словарь зимы
Из всех снегов, пришедшихся на город,
Где снегирей в руках держали мы,
Счастливчики трамвайных разговоров.
Продолжить длинный список мелочей,
Забытых незаслуженно вещей -
Коньков, ушанок, спящих насекомых
И прочих неизвестных, незнакомых...
Там будет речка, схваченная льдом,
Немецкий осыпающийся дом,
На глубину ушедшая плотвица,
Потерянная кем-то рукавица,
Созвездия шиповника в саду,
Две маленькие тени на виду
В большом снегу по тонкие колени, -
припоминаешь? - стертые ступени...
Заканчивались белые листы
И складываться буквы не хотели,
Но кто-то нас любил, поскольку ты
Смеялся, поднимая край метели.
* * *
Забудь свою земную карусель -
Любимую каурую лошадку,
Ладонь руки, квадратный сахар сладкий,
Скамейку, парк, июльскую метель, -
Окаменей навстречу немоте,
Которая перетекает в слово,
Так птица, избегая птицелова,
Склоняется к серебряной воде.
Ты слышишь - слоги, посвисты земли:
Рассыпался букварь и всё запело,
И жилочка ручья пробиться смела
Колоратурным возгласом своим
И дальше, дальше меж корней кривых
Стремится, удаляясь от истока,
Во всю немую силу, что до срока
Взрезает корни гласных вековых!
* * *
Тайное союзничество рук
над мостами сумеречных рек.
Здесь когда-то был убит Колчак.
Небо – продолжение воды.
Летний воздух с привкусом беды –
Ни сказать о ней, ни промолчать.
Господи, такая тишина,
Слышно, как расходится волна
По камням холодным, и опять
Ясен небосвод и недвижим.
Так меняет русло только жизнь,
Неужели можно убежать.
* * *
Речную воду как святую
Возьму в ладони.
Ничем сегодня не рискую –
Я посторонний
Любой любви, любой печали,
Лучам и тучам.
Вернусь сюда, незамечаем,
От райских кущей
Отрекшись для земного хлеба,
К порогу дома,
Глядеться в небо, небо, небо.
Не петь, не помнить.
* * *
Веселая скрипка, однако суббота и дождь.
Пойдем переулками, шляпу подставив воде.
Пойдем переулками, шляпу подставив воде.
Никто не услышит, так тихо сегодня поешь
На ушко судьбе.
А все-таки весело, хоть и не видно мостов.
Они затаились в тумане, и город притих.
А ты себе знай про любовь, про любовь, про любовь,
Про этих двоих.
Да чем они дороги? Разве что слепоглухи
Ко всей окружающей жизни, к субботе, дождям,
И ты крысоловом, слагающим втайне стихи,
Идешь по следам.
И нет невозможного, всё подпевает тому,
Кто снова влюблен по прошествии тысячи лет.
Уходят неспешно две маленьких тени во тьму
И скрипка – вослед –
…Вернусь за тобой, я однажды вернусь за тобой,
И ты не печалься, моя дорогая, смотри,
Ведь больше не плачет – поёт над твоей головой
Оса золотая с серебряной осью внутри…
© Copyright: Мария Теплякова, 2007
Поэма «Звонарь»
Посвящается Валерию Гаранину
…О, светло светлая
И красно украшена
Земля Русская
И многими красотами
Удивлена еси…
(Слово о погибели земли Русской, ХIII в)
1.
Пейзаж на пороге зимы
Когда с цепи срывается октябрь —
Он сквозняком распахивает двери
И золото прихватывает бабье,
И воду льет, до обморока пьян,
На черные от времени ступени.
Он дурачок, из местных сумасшедших —
То на Торговой площади танцует,
То прячется у Каменки в туман.
Унылая пора, пора одеться.
Коты – и те отращивают шубу
И возлежат на теплой батарее,
Мечтая о небесных крендельках.
В такое время город — словно рыба –
Кругом вода, куда ногой ни ступишь.
Река растёт, смелеет, обступает,
Несёт грозу на жилистых руках —
Огромную грозу, в три океана.
Вот сом на дне простудою разбужен,
Чихает в небе чахлая ворона,
По фонарю когтями дребезжит…
Внутри себя — ты в храме запустелом —
Давно болит, не слушается тело,
Да и душа – уже бы полетела,
Но их улитка уха сторожит.
Всё – музыка тебе. Не просто ветер —
Иерихонский вой! Вокруг вскипает
Не дождь, но симфоническая буря,
И ангелы играют на трубе…
Ты ясно веришь и в Святого Духа,
В молекулу воды и кислорода,
Ты слышишь суть вещей, чудак.
Ты — ухо.
Звонарь, я знаю правду о тебе.
Сон св. Павлина
Так странно, что Италия реальна…
Вечерний час в провинции Кампанья,
Епископ шел устало по тропинке,
Трава стелилась под ноги ему.
Цветы, склоняя головы, молчали.
И только непослушный колокольчик,
Тихонько напевал, от счастья пьяный,
И человек увидел – почему:
Был голос дан, и песня раздавалась.
Епископ опустился на колени,
Чтоб рассмотреть простое чудо света…
Качался язычок туда-сюда,
И ангелы, невидимые глазу,
Стояли и держали колокольцы,
И нежный звон струился прямо в сердце.
— Ты понял всё?
И он ответил:
— Да.
И он велел позвать к себе ученых,
И долго размышлял о том, что видел,
Они втроём решали так и этак,
И вот был первый колокол отлит.
Как в храмах Прозерпины и Цибелы
У греков хитроумных и смешливых, —
В Италии кампаны зазвучали
И небо стали музыкой хвалить.
О звонаре Московском
А в Москве — по храму на каждом холме,
Пальцем в небо указывают колокольни,
Как пойдут звонить во вся да на каждой, —
Загудит Москва, полетит Сараджев,
За веревки держится, легче пуха,
Слышит голос вещей за пределом слуха,
Каждый колокол, словно дитя родное,
Узнаёт по возгласу, с полуслова.
— Божье ушко, эта земля глухая,
Что ты ходишь ночью, людей пугая?
Что тебя здесь держит, какая боль?
— Балерина, Леночка, ми-бемоль.
В каждой вещи Бог говорит чуть слышно,
Видишь, камень тоже живой и дышит,
Излучает тепло и свет…
Скажешь, нет?
Это просто. Звук в тишине родится —
Словно гром в грозу, словно в древе птица,
Каждый звук имеет число и цвет…
Скажешь, нет?
А Москва куполами горит на солнце.
Тишина вокруг, как на дне колодца:
Колокольное за морями зарево…
С ним – звонарь его.
2.
Красный звон в Спасо-Евфимие
Звонарь, я знаю правду о тебе.
Как на престол восходит царь во славе,
Ты медленно восходишь на помост.
Как солнце из-за леса — в полный рост!
Остановить его никто не в праве.
Рука нежнее птичьего крыла,
послушна золотая колесница.
Танцуй, танцуй! Пусть Божия десница
Тебя прикроет от земного зла.
Господь через тебя недужных лечит —
Ты отведешь от Суздаля беду
И души грешных вызвонишь в аду! —
Больной, земной и грешный человече…
А женщины у стен монастыря
Торгуют клюквой или облепихой,
И о насущном хлебе говорят…
Так тихо…
Метельный звон
Ни лихой человек, ни зверь
Путника не возьми.
Заговаривает метель…
Уходи, не ложись в постель
На груди зимы.
Руки тянет морозный лес,
Хоронит дорогу.
Ты отыщешься на земле —
Слышишь, колокол там, в селе,
Говорит о Боге.
Матерь Божия и Святой
Николай Угодник,
Пусть меня не тронет голодный
волк,
Только б колокол
не умолк!
Ветер
Ветер, ветер,
колокол не качай,
Рук не студи,
веревки не вырывай.
Жарко пышет
русский
морозный рай,
Колокольня –
гора Синай.
Младшая из семьи
корабельных мачт,
выросла
прямо в облако
головой,
Ветер, ветер,
ты лучше плачь,
пой!
Тоже
быть человеком
хочешь?
Знаешь, как это больно —
когда
К небу
Вытягивается
Позвоночник —
В нитку до рая
от
а
да
Колокол
По небу катишься в колеснице,
Лошади звонкие, словно птицы —
Тройка зазвонных – в правой руке,
Ты невесомый
на
о
бла
ке.
Колокол – конь!
Если поводья слегка ослабли —
Болтается, как на базаре
Бабы,
Свободу почуяв —
Не спи, звонарь! —
Колокол – ярь!
Старшие братья – клепала, била,
К всенощной звали, от сна будили
Братию в оные
времена.
Голос твой громче, судьба —
Одна.
Зимнее небо над колокольней.
Снег серебрится и гул спокойный
тихо доносится сквозь метель…
Колокол – колыбель.
Крещён огнём, ты получаешь имя.
Ты дивная поющая икона,
Молитва, оживающая в бронзе,
Ты со Христом на дереве терпи —
Хоть ассирийский медный колокольчик
со времени царя Салманассара,
хоть Лебедь из Великого Ростова —
Господь в любом всё время говорит:
Нечистый, не ступай на это место,
Здесь небеса благословляют землю,
Гроза, пожар – отходят стороною,
Их звук предупреждает, словно меч.
Хоть карильон, хоть рельс или куранты,
Обрезанный баллон, аклей и рында —
Все лезут в проповедники и братья,
Но лишь тебе дана прямая речь!
Царь-колокол, ты – царь, хоть безъязыкий.
Хоть ты не сам отрекся от престола —
Величие твоё неоспоримо.
И тем страшнее эта немота —
Когда она гудит и нарастает,
Когда она проста и справедлива,
Как плач святой Марии Магдалины
Над телом у позорного креста.
— Омммм…
Бомммм…
Бог.
3.
Проводы Масленицы
Как на площади соборной
Не смолкают разговоры –
Утро раннее плывёт,
Первый колокол поёт:
— Лю-бишь Бога, хо-ди в храм!
Лю-бишь Бога, хо-ди в храм!
Чтобы не было печали —
Два поменьше отвечали:
— Го-ли-ка-ми при-ты-ка-ли!
— Го-ли-ка-ми при-ты-ка-ли!
Дин-дон! Дин-дон!
Такой трезвон!
Жаркий снег и лошадь в мыле,
Смех, мелькание подков —
— Без чис-ла мы согре-шили!
Без чис-ла мы согре-шили!
— Е-дин Бог без гре-хов!
Е-дин Бог без гре-хов!
Солнце крутится по небу,
Мужики и бабы едут…
Крики, пение и лай,
Ай!
Солнце, масленый блинчик,
А где весна?
Разрумянь-ка девочкам личики,
Разбуди от сна!
Ветер, ветер,
угомонись –
Вон звонарь глядит
Сверху –
Вниз!
Эй, на колокольне!
Парень ты
или дед,
Ты тепло
одет?
Ветер трясет, сдувает
С твоей
башни,
Полетишь,
Кувыркаясь,
Вверх
тормашками!
Будешь потом потирать
Лоб,
Шапку свою искать
Под забором:
«По-чём трес-ка?
Ру-быль-со-рок, ру-быль-со-рок!»
Пасха
Бог
Воскресе из мертвых,
Смертию
смерть поправ.
Звёзды стоят,
как дети,
Держатся
за рукав.
Что ты о жизни
понял?
Понял, что смерти
нет.
Ночью
на колокольне
Первым встречаешь
свет.
Метель на время расступилась,
Как море Чермное когда-то,
Проходят с песнями живые
Под перезвон колоколов,
Исходят мёртвые из ада, —
Им ничего от нас не надо,
Лишь только вербы прутик если,
И запоздалую любовь.
Без рукавиц застыли руки —
Так рано нынче Воскресенье,
Ты зачерпнешь пригоршню снега,
Поднимешь выше воротник…
Вода сочится через пальцы —
Уходит, наполняет землю.
Так жизнь твоя звенит по капле,
Звонарь, ты — вечности язык!
28 сентября — 6 октября 2013
Мария ТЕПЛЯКОВА
Рассказы
УТРО
И. Федосовой
Утро начинается между тремя и четырьмя. Люди говорят - три часа ночи, но четыре часа утра. Значит, утро начинается ближе к четырём. Не всякая ночь для сна, иная для работы.
Странная и простая, такая незаметная работа - записывать жизнь, смотреть, подглядывать, давать голос вещам. Кто говорит? Полночь. Лодка на реке. Синица. Колокол. Дерево.
Пасхальная верба пустила корни в стакане. Мы просили её чуть-чуть посидеть дома, но радостно и неотвратимо грянули свежие листочки. Пришлось посадить в землю под окно. Сидит, счастливая, как Марья-Царевна. Придёт дядя Гена с газонокосилкой и привет. Он не посмотрит, что в траве сидит царевна верба.
Напиши про вербу стихи. Напиши про неё простыми словами рассказ. Она как девочка, сердится, нахмурилась, а вот уже улыбается, мягкая и маленькая. Напиши о ней, как о своей дочери. Начнёшь с вербы, и совсем скоро встанут у тебя за плечом все те, кому хочется высказаться. Аист из детской песенки, которую подбирала ты одним пальцем. Ракушки для дочери с египетского берега. Маленькие серые мышки, которых мама ловила за хвост и бросала за окно в северную тьму. Заполярный город с кошачьим именем.
Всё вокруг поёт и хочет быть любимым, остаться в памяти. Мой папа пятьдесят лет играет на гитаре, он знает, что лучшая музыка — тишина. В ней Бог нашёптывает на ушко.
В Петербурге пели афонские монахи. Их было четверо, двое совсем молодых и двое старцев. Я уснула, как только они взяли первые ноты. Это было слишком много для земных ушей. Сколько они пели, как вышла на улицу - неизвестно; помню только, что серые тучи истончились и сквозь них во все стороны били солнечные лучи. Человек стоял, маленький, растерянный: как вместить всё это в свой разум, в сердце? Не вмещай, пусть себе льётся, проплывает сквозь тебя, высветляя и облагораживая.
Вспомнила об этом, когда увидела вчера на полу зелёную звезду. Она вспыхнула так ярко, а это всего лишь была простая детская крошечная блёстка, сама по себе ничто, но на неё попал луч света. Так и человек, который ищет Бога, вдруг вспыхивает ясно под Его взглядом...
Не всякая ночь для сна, иная для молитвы. Молитва о человеке — и есть любовь. Окна смотрят в небо, а небо уже прояснело. Три часа ночи или четыре часа утра?
Утро начинается в любое время, когда приходит преображение.
СВЕТЛАЯ МЫСЛЬ
Соня сделала самолётик и выпустила за окно. Была нелётная погода, но воздухоплаватель, исписанный ученическим почерком, отважно полетел над домом. Зимний день наполнился светом. Что ты там написала на крыльях, девочка?
Нет, он не был солнечным, этот день. Он был плотным и тихим. После крещенских морозов небольшая оттепель казалась долгожданным прощением и облегчением. Столько снега высыпалось в тот день, что города почти не осталось, только возвышались кое-где мачты колоколен.
Собаки торопились на свадьбу, а одна не поспевала. Это была гремучая смесь лайки и фокстерьера, и снег слепил ей глаза, намерзал на мохнатой морде густыми льдинами. Собака горестно повизгивала и пыталась вытереть морду о накатанную тропинку, отчего становилось только хуже. Не взвидя света окончательно, собака села на хвост и заплакала.
Человек шёл по направлению к кремлёвским валам, надвинув шляпу на глаза. Он хотел сократить расстояние и отправился напрямик по глубокому снегу, словно начат новую страницу. Детский самолёт, покачивая крыльями, пролетел мимо и приземлился на том берегу. Человек оглянулся, присвистнул, собака с заледеневшей мордой отделилась от стаи и пошла за ним.
Соня закрыла окно. «Светлая мысль!» - сказала она.
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ
Звонарь Валера, угрюмый, с тяжёлым взглядом Рогожина, работает на скотобойне. В колокола он звонит неистово, пасхально, но получается всегда какой-то погребальный трезвон.
Валера со своей колокольни видит людскую скорбь и немощь. Человек жил и дышал, смотрел круглыми глазами, умер не вдруг. Везут его по темному коридору два всклокоченных мужика, и синие ноги торчат с каталки, а потом они складывают тело вместе с простынёй пополам и, как мешок картошки, по полу тащат в подвал.
Об этом звонит Валера. Поднимается он в утреннем тумане на свой помост и начинает без объявления войны. Тяжело от его колоколов, словно тащат скомороха с гуслями на площадь, на истязание, а он упирается, ногами сучит.
Хотел бы Валера по-другому, да не может. Слишком туго в нём жизнь и смерть переплелись, как жилы на руках. Размашисто звонит он, кулаками ударяет по веревкам. Даже не звонит - бьёт в колокола. Бьёт колокола. Кричат колокола, мычат, как коровы. Вечерами Валера сам кричит под гитару.
Но Пасха приходит и для него. Мрачно, преданно, неотступно верит Валера в Бога. Он бы не дал Христа распять. Он бы так двинул тому прокуратору, что все бы разбежались. Валера уверен в этом. Христос приходит к нему:
- Что же ты так кричишь, а? Я же с тобой!
Долго исподлобья смотрит звонарь на Бога. Медленно поворачиваются жернова мыслей и чувств внутри него. Наконец он начинает звонить. Но теперь звонит он бережно, так тихо, как может. Колокола гудят, как пчёлы в улье. Стрельцы отпускают скомороха, где-то в Твери рождается мальчик и начинает дышать, война проходит стороной.
Люди выходят из храма под пасхальный трезвон. Христос Воскресе!
ОДУВАНЧИК
В.М. Улитину
Какая она такая - окарина? Это глиняная дудочка, может быть даже сфера. Она впитала в себя тепло рук мастера, вобрала соль земли, причастилась огню. Теперь в твоих ладонях прячется тайной, подуй в неё и услышишь голос тысячелетий. Заговорит она низким круглым голосом, засвистит синицей, зашелестит степным ковылём, всё припомнит. Твоё дыхание, твой удивлённый вздох обратит она песней.
Татары подошли вплотную к стенам Успенского собора. Лихо неслись они вдоль всей земли, разбрасывая семена смерти, как вдруг — препятствие. Обжигает злое дыхание загнанных лошадей. Гудит снаружи красный ханский огонь, а внутри поёт голубой и золотой свет литургии. Епископ Митрофан сегодня причащает всех, потому что это в последний раз: сейчас татары ворвутся и всех перебьют. Запылает, затрещит иконостас, застонут золотые купола, и в соборе пойдёт снег.
Они все успели в тот день причаститься и теперь хороводом уплывают в вечность. Это голос твоей земли, послушай. Неубиваемая песня звучит над пепелищем, храмы облаков встают над ним.
Сегодня мы стояли над Клязьмой у стен собора и видели, как небо начинается у самой земли. Тысячи одуванчиков раскинули свои невесомые парашюты и летели по крутым холмам, вдоль тёмной реки, летели нам в лицо. Один серебряный цветок мы взяли с собой, он тихо напевал внутри себя, как воздушная окарина.
Мы шли гуляя, но на самом деле это был крестный ход. Из репродукторов струилась музыка, проплывал ветер. На солнце показалось, что это не одуванчики вокруг, небесное воинство. Седина святых благоверных князей оживала под ветром. Птица кричит и кричит что-то. Что? Вслушиваемся: «Христос Воскрес!»
- Воистину воскрес — отвечают ей дружным хором с той стороны реки.
Начался дождь, но капли не долетали до земли, разбрызгиваясь в воздухе. Одуванчик плыл по городу сквозь дождь и людской поток, как свеча, горячий и невесомый.
Люди шли нам навстречу. Мы слушали неведомую знакомую музыку нашей земли. Земля распахнулась солнечному дождю, заструилась к небу запахами, зазвучала травами в низкие оконца владимирских домушек, ласточкиными гнёздами гулко загудела над обрывами...
Вечером мать Марфа закрыла дверь за последними посетителями и собралась чистить подсвечники. Все свечи уже давно догорели. Только у иконы Боголюбивой Божьей Матери неярким светом одиноко горела бесхитростная свеча одуванчика.
ВЕНОК СОНЕТОВ С ОСТРОВА ОЛЬХОН
Ударится о зеркало травы
Твой белый голос, расходясь кругами.
Какая-то из птиц взмахнёт руками,
Едва твоей касаясь головы.
Зелёный мир воспрянет от дремот
И возвестит хвалу существованью
На языке полночном и гортанном,
На языке, известном наперёд.
Так жаль, что улетела стрекоза,
Не дав ни направленья, ни ответа...
Но стоило тебе поднять глаза -
Тебя Господь тотчас же заприметил.
Хранил от наступающей беды
И улыбался камнем из воды.
1
Ударится о зеркало травы
И в нём тысячекратно отразится
Упавшая в разросшийся ковыль
Случайная неназванная птица.
И в крике всколыхнутся небеса,
Единственное чадо призывая,
И соберётся туча грозовая,
Когда в один сольются голоса!
Раз участи своей не избежать,
Испей до дна её целебной грусти:
Земной ковыль так просто не отпустит,
Его земных объятий не разжать.
И льётся над рекой и облаками
Твой белый голос, расходясь кругами.
2
Твой белый голос, расходясь кругами,
Нам обещал покой и благодать.
Молчала жизнь загробная, другая,
Как было ей положено молчать.
Светились камни, все - с улыбкой Бога,
Молчанием о тайне тайну для,
И вся большая спящая земля
Белела вариантами дороги.
Боясь вздохнуть и расколоть покой,
Не грянет звук и не сорвётся камень,
Придержанный невидимой рукой.
Но сердце упадёт, когда во сне,
В безмерной абсолютной тишине
Какая-то из птиц взмахнёт руками.
3.
Какая-то из птиц взмахнёт руками
И полетит сквозь сумрак слюдяной,
Как в небо устремляемое Амен
Мольбы земной.
И будет вещим сном тебе оттуда
До дней воскресных, до седьмых седьмиц
Гореть и петь, обманчивое чудо,
Покуда ниц
Полулежишь в цикадовом раю
Ещё по эту сторону пространства,
А я на древней дудочке пою -
Не потеряться.
И да взойдут созвездия травы,
Едва твоей касаясь головы.
4
Едва твоей касаясь головы,
Пройдут года и сутки остановят,
И та, без имени, замрёт передо мною.
Помедлив - Вы?
Дрожа секундной стрелкой на часах
У Вечности, пред ветром вечно юным
Об этом пели все на свете струны,
Да все - не так!
Ты слышишь голос: нет тебе путей
Вне синевы по берегу другому?
Держись реки, она выводит к дому.
- А дом - ничей...
Но совершая свой круговорот,
Зелёный мир воспрянет от дремот.
5
Зелёный мир воспрянет от дремот,
Протрёт глаза ладонями рыбацких
Бесшумных вёсел, поделив по-братски
Вселенную на гладь и небосвод.
Там каждый камень - белая душа
Сквозь воду лет загадочно мерцает,
Там рыбы со столетними глазами
Так счастливы, что могут не дышать.
И мир увидел светлого тебя.
Так протяни ему свои ладони.
Он твой ребёнок, он не посторонний,
Он долго плакал ливнями дождя.
Услышишь, как замрёт от ликованья
И возвестит хвалу существованью.
6.
И возвестит хвалу существованью
И небесам небесное вернёт:
И птица, поднимаясь, запоёт,
Всё время помня, как оно, за гранью.
Теперь поймёшь, как тяжела неволя:
Есть правая и левая рука,
Любя речной песок, как облака -
В два раза больше сердца - больше боли.
Тоска по небу превосходней музык,
И старше слов и выше птичьих стай...
Собой не дорожи, взлетай, взлетай!
Без этой песни мир бесцельно узок.
И вот она над сонным океаном
На языке полночном и гортанном.
7
На языке полночном и гортанном.
На языке воды и насекомых,
На языке как будто иностранном,
Но всё-таки безудержно знакомом.
На языке своей всеобщей скорби
По поводу разлада нераздельных...
И мшистые протягивают горы
Далёким звёздам пасмурные тени.
И ветер, перебежками волнуясь,
Погладит камень, и вздохнут цикады:
Легчайшие, они затишью рады,
А скалы - небесам и поцелую.
И всё вокруг прекрасно запоёт
На языке, известном наперёд.
8
На языке, известном наперёд,
Молчит трава, а в ней душистой тайной
Твоя улыбка клевером цветёт,
Не отцветает.
Я бурый мох, ползу по камню вверх.
Мы тоже часть пейзажа, будем верить.
Пока звучим в ряду небесных сфер
И междусферий.
И кто сказал, что прошлое - пустяк?
Я видела с открытыми глазами,
Как двое шли к воде и пели как
Лишь мы, я знаю...
И пусть вернуться в прошлое нельзя
Так жаль, что улетела стрекоза...
9
Так жаль, что улетела стрекоза -
Любви немногословный соглядатай.
А мы смеялись, падая, когда-то,
Глаза в глаза.
В траву валились, плакали навзрыд
От птичьей боли и земного счастья.
Большого мира - незаметной частью
Остаться бы!
Здесь каждый звук направлен в небеса.
Полуприкрыв для дальности глаза,
Один ответ держали перед светом...
И нас держали травы на руках.
Но уплывали в небо облака,
Не дав ни направленья, ни ответа.
10
Не дав ни направленья, ни ответа,
День замолчал, и в тот же самый час
Чудесный незнакомец вспомнил нас:
Вдруг стало слышно - он заплакал где-то.
Ко мне приплыл вниз по теченью камень.
Безмолвный, точно просьба потерпеть:
Зелёный, словно золото и медь,
Он вспыхнул и согрелся под руками.
Вперёд - вслепую, за неярким светом.
Так незнакома эта тишина:
Но чуть запела тонкая струна,
Припомнилось столетье, кто ты, где ты...
Наверняка никто не мог сказать,
Но стоило тебе поднять глаза...
11
Но стоило тебе поднять глаза
И различить светящуюся точку,
Я поняла, что можно в одиночку,
Двоим - нельзя.
Нельзя молчать, не плакать от щедрот,
Нельзя дышать не в такт с водой глубокой.
Мы дети птицы той, голубоокой,
Тела - не в счёт.
Так будем петь и слушать остальных!
Смотри, кузнечик стал на страже лета.
И мы с тобой - два только силуэта,
И нет иных.
Однажды будет воздано по снам.
По двум улыбкам, переросшим в третью...
Я посмотрела долго в небеса,
Тебя Господь тотчас же заприметил.
12
Тебя Господь тотчас же заприметил,
И ты стоял средь неба и воды,
Как в первый день - безгласный, неодетый,
Смятенный ты.
И листья наготу твою скрывали,
И улыбалась жизнь из глаз твоих.
Так совершенно всё предугадали,
Создав двоих!
А я когда травой тянулась к солнцу,
Где цвёл чабрец, спускаясь в водоём...
Мы выпили тот жаркий день до донца,
Бредя вдвоём.
И падал луч на пыльные следы,
Хранил от наступающей беды.
13
Хранил от наступающей беды.
Мы шли землёй. Над нами было небо.
Никто из нас пернатым больше не был:
Мы были оба волнами воды.
И пылью звёздной столько тысяч лет,
Кружась под ветром, встретившись едва ли,
Мы снова разбегались по спирали...
Ты видишь нескончаемости след.
Приблизим лица, на колени став
Перед водой, она одна узнает.
Смотри, там Вечность страшная мерцает,
Все жизни вдруг в одну перелистав!
...Там пел Господь сиянием звезды
И улыбался камнем из воды...
14
...И улыбался камнем из воды.
А целый мир сгрудился за плечами,
Боясь дышать, не то, что даже пить.
И все молчали.
И было столько красок на земле,
Таких чудесных после долгой ночи.
Из-за холма рождался новый день -
Всё громче!
Дотронулся до каждой головы,
Коснулся скал порывом ветра длинным,
Погладил корни сосен вековых.
Все замерли в раскатах грозовых
И наблюдали, как прощенья ливень
Ударится о зеркало травы.
Июль-сентябрь 2005 г.
Владимирское региональное отделение Союза Писателей России
|
