Павел Александрович Свавицкий
Павел Александрович Свавицкий — сын коллежского ассесора, чиновника Контрольной палаты, коренной житель города Владнмира: здесь он родился в 1880 г., жил, здесь же и учился в училище, в Владимирскй духовной семинарии. О нем можно сказать словами поэта: «как мало прожито, как много пережито!» Почти вся жизнь для него была непрерывной, тяжелой борьбой. Пятнадцати лет, при поступлении в семинарию, он лишился матери; с этих пор, при постоянно больном отце, он должен был жить один—один с своим миром, с своими заботами, горем, с своими мечтами: с этих малых лет он должен быль заменить воспитательную роль матери в своей семье, принять на себя все заботы, всю нравственную опеку над своими младшими братом и сестрой. Будучи в первом классе семинарии, он определил брата своего в духовное училище: потом готовил сестру свою к поступлению в гимназию: с большим трудом и препятствиями он поместил ее в гимназию, когда сам был в четвертом классе семинарии. Наряду с этими семейными заботами и горестями он строго и неуклонно исполнял и свои ученические обязанности, к которым относился очень внимательно: поведения был прекрасного, учился хорошо (в числе первых учеников).
По окончании семинарии П.А. собрался ехать в духовную академию: но и здесь дело не обошлось без неприятностей; отец был против того, чтобы сын продолжал учение дальше. Только благодаря содействию начальствующих семинарии, Павел Александрович мог с новыми надеждами, с новой верой в будущее смело отправиться в Московскую духовную академию, куда и поступил на казенную стипендию (1900).
Такая нелегкая жизнь, естественно, рано развила в Павле Александровиче сильный характер — независимый, энергичный, развила уверенность в себе, в своем деле. Но вместе эта же жизнь, полная семейных тревог и горя и большого школьного труда, какой, вообще, требуется для воспитанника первого разряда (студента),— незаметно подрывала физические силы его слабого организма, так что он часто страдал слабостью, общим недомоганием, хотя и неизвестно, чтобы он, в период учения в семинарии, болел серьезно. Внешний вид имел цветущий, розовый и отличался удивительной жизнерадостностью.— В академии занимался очень серьезно, заботился о самообразовании: «я старался взять в академии все, что было можно, но за это слишком дорого заплатил»,— говорил он по окончании академии. Первые два курса из всех студентов, при общей их замкнутости и отчужденности от общества, Павел Александрович резко выделялся своею общительностью, жизненностью, бодростью. Он всем существом любил жизнь, упивался ей, умел радоваться жизни. Это был дорогой человек в наше время среди общества, зараженного тоской, нытьем. В своих взглядах, в своих отношениях к товарищам, к людям он чужд был фанатизма, уважал личность другого, хотя бы и расходился с ним во взглядах, в настроении, был миролюбив, честен, справедлив и независим, никогда, ни в каких общих волнениях нe подчинялся слепому давлению толпы, массы.
Интересен один факт, который прекрасно обрисовывает нравственную личность Павла Александровича. На последнем, выпускном курсе, к которому принадлежал Павел Александрович, среди студентов произошел разлад по некоторым вопросам академической жизни. Этот разлад вскоре принял характер крупной вражды,— так что многие товарищи не разговаривали между собой, на прощанье не хотели обменяться фотографическими карточками, навсегда расстались, разъехались, не простившись, не примирившись. Грустно и тяжело было смотреть, как закончился долгий, учебный период пятнадцатилетнего труда. Больной уже в это время — П.А. очень грустил при виде такого печального разлада; он со всеми примирился, со всеми, с кем мог, обменялся на память своей карточкой и дружески, забывая все прошлое — неприятное, простился: «вражда до гробовой доски не может продолжаться»,— говорил он.
Печально все-таки, трагически кончилась академическая жизнь для Павла. Его все время беспокоила семья — брат и сестра, которых он очень любил и мечтал в будущем помогать им; силы его подрывал и усидчивый, серьезный труд, то над семестровыми сочинениями, то над кандидатским. Уже на третьем курсе он почувствовал боль и слабость груди: у него открылась чахотка: но ему еще оставлена была надежда на выздоровление. С этих пор Павел Александрович вдруг затих: к общему удивлению знакомых и товарищей он перестал показываться в обществе, перестал гулять в дружеской компании; если и гулял, то один в саду, в поле. Несмотря на явные приступы и признаки болезни, он все-таки старался
быть исправным в своем учебном деле: усидчиво, старательно, распределяя регулярно время, писал он кандидатское сочинение. Этот труд, особенно утомительная работа над переводом немецких пособий для сочинения окончательно добили его последние силы и вместе содействовали полному раскрытию и развитию чахотки. Кандидатское сочинение он подал в назначенный срок (и здесь при своей болезни оказался исправным), но за то, увы, совершенно заболел, не мог держать последнего экзамена: в это время лежал в больнице и ему запрещено было говорить, волноваться. Так печально закончились все его труды, все его ученье! — Замечательно, что за все время болезни от него не слышно было ни ропота, ни стона.
По окончании курса он стремился поступить на родину в духовную семинарию. Желание его исполнилось, но для того, чтобы сложить свои кости в родном краю, рядом с родным отцом. Назначен на должность помощника инспектора Владимирской духовной семинарии в октябре месяце, осень проболел воспалением легких и явился на службу около праздника Рождества Христова — разбитый, слабый, исхудалый. Все-таки на праздниках взялся служить — дежурить и после праздников дежурил почти месяц и до тех пор, пока не мог уже долго сидеть и ходить. Во все время службы ужасно страдал и мучился, что не может исправно отправлять свои обязанности, что вместо себя заставлял служить других. Не подымаясь с постели, он рад был, если кто приходил к нему проведать его, расспрашивал про воспитанников, про текущую жизнь, но говорить сам не мог, не мог и долго слушать. Лежал тихо, с полным сознанием, чувствуя, как организм его слабеет, как смерть приближается час за часом. «Я умираю... иду туда... я счастливей вас»,— тихо прошептал он своему товарищу накануне смерти.— «А страдания, а жажда жизни?» — «Я со всем примирился!» — ответил он. Умер он в полном сознании: за десять минут до смерти говорил, все видел, все понимал; скончался мирно, будто уснул, в 8 ч. 45 мин. утра. 4-го мая 1905 г., 25 лет от роду.
Погребение Павла Александровича было совершено 7-го мая; в промежуток между 4-м и 7-м мая совершались панихиды у гроба, то oт всей корпорации семинарии, то oт воспитанников семинарии, то от родственников и знакомых. Погребение совершено было собором четырех священников во главе с о. Ректором семинарии. Архимандритом Евгением после литургии в присутствии всех воспитанников. На кладбище гроб несли сослуживцы и воспитанники. Воспитанники почтили память своего воспитателя — незнакомца венком и провожали тело его до могилы при общем воодушевленном пении. При погребении в церкви у гроба покойного сказал прочувствованную прощальную речь его товарищ по академии и сослуживец помощник инсп. Владимирской семинарии П.Н. Васильков.
Речь при погребении Павла Александровича Свавицкого
Прощай, дорогой товарищ! Недавно еще в храме науки — стенах академии мы дружно пели песнь любви и жизни, мы смело рвались вперед, с верой хотели служить любви, свободе, правде! Дни юности, дни святых порывов, светлых надежд, дни товарищеской жизни и забот увенчала твоя трагическая, безвременная кончина. Твой светильник на веки погас!
Прощай, юный страдалец! Сколько труда и невзгод, сколько разочарований, сомнений ты бодро перенес, стремясь к свету, к знанию, к жизни, к свободе! Жизнь перед тобой почти уже раскрывала свои объятия. Вот—вот, и ты увенчан за свои труды, ты свободен, жизнь зовет к себе... Но у самого порога свободы, жизни, среди полного расцвета весны над тобой промчалось холодное дыхание смерти и оковало твое любящее, юное, горячее сердце: час за часом, мгновение за мгновением медленно, но беспощадно смерть похищала у тебя, у твоей жизни, похищала твои молодые силы, разбивала твои мечты, твои надежды, тихо ты гас, тихо ты умирал! Ты это чувствовал, ты сознавал, видел и затихал в немом страхе, вопросе! Цветок завял, не расцветши, не принесши плода!
— Прощай, дорогой питомец родной семинарии! Не таким тебя все надеялись встретить: питомцы ее ждали от тебя любви твоей, твоих сил, твоих знаний, твоей дружбы и помощи! Вместо этого ты пришел сюда разбитый, утомленный, пришел здесь сложить свои кости; ты остался незнакомцем для них, ты не успел положить свою лепту от долгих трудов своих на алтарь дорогой своей семинарии!
— Прощай, милый, дорогой брат родной семьи! С любовию ждали тебя, чтобы заключить тебя в свои ласковые объятия: ты был их единственной надеждой, опорой; ты хотел заменить им родного отца, принести жизнь свою в помощь им — горячо любимым брату и сестре. Увы, твое любящее сердце перестало биться: смерть сковала его на веки!
— Прощайте, золотые мечты, святые надежды, благие порывы, прощайте, дни юности, дни жизни!
— Покойник-страдалец любил жизнь, умел радоваться и радовался жизни, всем существом своим стремился к ней: «лишь бы только здоровье, только здоровье: я был бы счастлив», — говорил он! Цветущий, честный, миролюбивый, независимый, смелый, он дружески шел к людям, старался пробуждать в них чувства свободы, уважения к личности,— чувства живой жизни; с верой в себя, в жизнь, в свое дело, он хотел работать, служить... Все унесла с собой его смерть! Чувства грусти, чувства страха волнуют сердце при виде этого юного мертвеца, при виде этой драмы жизни! В то время, когда все кругом ликует, все пробуждается, когда каждый листок, каждая травка будто воскресают, радуются жизни,— в это время, среди такого торжества и праздника жизни увядает на веки цветок, гаснет юность. «А жить как хочется»,— невольно шепчут его уста, и в это время смерть уносит последние его силы, прекращает последнее биение его сердца...
— Кроме последнего «прости» у этого гроба остается молчать молиться и благоговеть — благоговеть перед той Божественной тайной, которой покрыта жизнь сего юного страдальца, жизнь наша, жизнь всего мира. «За что? — спрашивал он,— за грехи отцов, за мои грехи?» Ответа нет! И он затих перед этой Божественной тайной. Страданья, приближающаяся смерть разбили все, чем жил, к чему стремился он, и унесли взор его туда, за грань смерти, в мир иной! Перед смертью он прошептал им: «иду туда... я счастливей вас... я со всем, примирился». С новой верой, с новой надеждой он на веки уснул — тихо, мирно, с полным сознанием. Господи, прими дух его с миром!
Спаситель! Спаситель! Чиста моя вера!
Но, Боже, и вере могила темна!
Объединим же, все присутствующие — друзья, родственники и знакомые,— объединим все крупицы нашей веры и в единой, стройной молитве вознесем ее к престолу Бога любви, да упокоит Он раба Павла в жизни вечной, где нет ни слез, ни воздыханий!
(Владимирские Епархиальные Ведомости. Отдел неофициальный. № 11-й. 1-го июня 1905).
Святители, священство, служители Владимирской Епархии
Владимирская епархия.
|
