Город, по-осеннему нарядный, сиял желтыми березами, красными гроздьями рябины. Радуясь погожему дню «бабьего лета», Калачева неторопливо шла по центру Вязников. Вдруг услышала: — Здравствуйте, Софья Васильевна! Повернула голову: перед ней незнакомый мужчина, смущенно улыбается: — Не помните? Вы мне жизнь спасли. Я еще маленьким попал в больницу... Конечно, она не помнила. Разве упомнишь всех за сорок лет медицинской практики? Но приятно, что о тебе не забывают. «И правда, — думала она, продолжая путь к дому, — сколько разных случаев было... Но запомнились самые тяжелые. Вот хоть та девочка с голубеньким бантиком, лет шести из Ненашева. Уже умирала, гнойный перитонит... А ничего, обошлось, выходили. Несколько дней и ночей пришлось дежурить самой. Мать девочки жалела: «Софья Васильевна, пошли бы подремали...» Какой там сон, когда и после операции температура у девочки долго держится, и, значит, жизнь на волоске...» Девочку эту Калачева выходила! Сейчас она в магазине продавцом работает. Всегда вежливая, предупредительная... «А выписывалась, — вспоминает она и у нее теплеет на сердце, — влетела в кабинет и... протянула куклу. «Возьмите, доктор, — словно колокольчик, зазвенела, — возьмите, у меня еще дома есть!»
Кукла была красивая, долго стояла у нее на диване...
А однажды она сама лежала в больнице, после инфаркта. Возле нее постоянно дежурили старший сын Геннадий и сноха. И в один из дней, несмотря на строгий запрет, к ней прорвалась женщина.
— Извините, — торопливо заговорила она, — проститься зашла. Уезжаю из Мстёры во Владимир, насовсем. Узнала, что вы болеете и не могла уехать, не повидав вас. Вы ж меня, можно сказать, воскресили...
Признаться, в ту пору эти слова были важнее для нее самых ценных лекарств. Встреча ли подействовала, другое ли что, но она пошла на поправку. Верно говорят: и слово лечит. В тот день она, помнится, чувствовала такую же радость, как весной 1961-го, когда получила орден Ленина. И это понятно. Ведь и то и другое — результат людского уважения. А уважение людей — великое дело: значит, не зря живешь...
Калачева для Вязников — не просто врач, она его гордость. Почти четверть века заведовала хирургическим отделением первой городской, а затем центральной районной больницы. По сути дела, была главным хирургом города и района. Если случался тяжелый больной в Степанцеве или Никологорах, вызывали ее. И она спешила туда на «неотложке», днем ли, ночью. Надо было — делала операцию. Достаточно было совета — давала совет.
При ней в хирургическом отделении царил строгий порядок. Больные любили ее и полностью доверялись, коллеги уважали и по-доброму завидовали. Все поражались ее мастерству и энергии.
Загруженная до предела на работе, Калачева была активной и как член пленума горкома партии и как депутат городского Совета. Она дважды избиралась в областной Совет, была кандидатом в члены обкома КПСС. Много лет возглавляла партбюро центральной больницы. И за все бралась с большой охотой.
Отделение ее всегда было в числе лучших. В коридорах — полнейшая тишина. Даже врачи старались говорить шепотом: ведь там, за дверьми, в палатах, — больные. Калачева внушала персоналу постоянно: больным нужен полный покой, повышенное внимание и чуткость. И сама она отдавала все силы делу. И не только во время операции, успех которой она считает лишь первым шагом к выздоровлению. Самое главное, учила она, выходить человека, помочь ему встать на ноги, вселить веру, что он будет здоров и работоспособен.
Старшая сестра отделения Альбина Федоровна Куклева вспоминает:
— Если случались тяжелые больные, Софья Васильевна все ночи проводила в больнице, поминутно беспокоилась, заходила в палаты. Молва о ней за многие годы проникла буквально во все уголки района. Ее знали даже те, с кем ей никогда не приходилось встречаться. Знали и любили. А если попадали в больницу, то требовали, чтобы оперировала именно она. Мы с персоналом за глаза называли ее «наши золотые руки...» Казалось бы, чего проще — аппендицит. А, бывало, начнет оперировать лечащий врач и вдруг непредвиденное. Тогда срочно зовут на помощь Калачеву.
Что это? Какое-то профессиональное бесстрашие? Нет, она не считает себя бесстрашной. Таких людей, по ее мнению, просто не бывает. И операций у нее никогда не было легких. Удачные — дело другое. Но чтобы они удавались, она не спешила, а поторапливалась. Выслушает внимательно, если надо, переспросит. Так же внимательно осмотрит и прослушает. Пока лаборанты исследовали кровь, хирург заходила в палату к больному через каждые полчаса, иногда чаще. Случалось и подолгу уточнять диагноз. Не так все просто, как со стороны кажется. Ведь человек доверяет тебе свое здоровье, как можно легко решиться на операцию? У нее стало правилом: четко представлять себе диагноз и быть начеку: а вдруг какой побочный «сюрприз»? Сколько их, операций, было у нее, подсчитать невозможно. Только плановых — три в неделю. А неплановых?
Бывало, только домой вернется, а «скорая помощь» следом:
— Софья Васильевна, тяжелого привезли. Подозрение — острый холецистит...
Снова одевается.
— Мама, ты опять в больницу? — спросил младший, Ванюшка. Она молча кивнет головой. И прикажет:
— Вы тут бабушку слушайте! — и — за порог.
Что это: чувство долга?
— Просто я люблю свою работу, — ответила она как-то на подобный вопрос.
Случается, что человек неосознанно, еще с детства, тянется к главному делу жизни. Так было и у Калачевой. Для отца, помощника мастера фабрики «Свободный пролетарий», Василия Дмитриевича, и матери, Феклы Самуиловны, было удивительно, когда после окончания школы их Сонюшка вдруг заявила: «Хочу быть врачом!»
— У нас никого и в роду-то медиков нет, — изумился отец.
— Ты подумай, Соня, хорошенько, — вторила мать.
А дочь настояла на своем. Стала студенткой Ленинградского мединститута. Училась с увлечением. Благодаря прекрасной памяти, все предметы усваивались легко. По воскресеньям — музеи, театры. Жизнь в Ленинграде пролетела как один миг.
Заканчивали четвертый курс, когда началась война. Их курс стал заниматься по ускоренной программе. Учились все лето до октября. И сразу — курсы военно-полевой хирургии. После — действующая армия, 14-й медсанбат 86-й стрелковой дивизии в районе Невской Дубровки. Наши войска стояли на правом берегу Невы, немцы — на левом. Страшное время. Тяжелые, кровопролитные бои. Бывало, по нескольку суток хирурги не покидали операционной. Отдыхали по часу-полтора. И — снова за скальпель. И откуда только силы брались? Даже профессора из института усовершенствования удивлялись выносливости и умению вчерашних студентов.
Калачева испытала на себе все тяготы блокады. Голод. Холод. Бесконечные обстрелы. На каждом шагу подстерегала смерть.
То время ей тяжело вспоминать, особенно теперь, когда пошаливает сердце. Мне тоже нелегко слушать мою собеседницу, видеть, как по ее лицу пробегают слезы.
— Когда учились, получали в сутки 250 граммов хлеба, — вспоминает Софья Васильевна. — Бывало, сидишь на лекции, щиплешь в портфеле по крошечке, а к концу занятий глядишь — чуть-чуть осталось. А этот хлеб рассчитан на обед и на ужин... Да какой там ужин, густо посолишь кусочек, съешь и ложишься в постель, чтобы сохранить побольше сил: ведь завтра идти на учебу... Все видела своими глазами: и умерших от голода прямо на улицах, и убитых в бою, и скончавшихся от ран...
Моя собеседница долго сидит молча. Потом негромко продолжает:
— Недавно хорошие стихи прочитала в журнале, запомнились строчки: «Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне...»
Ей было 22 года, когда началась война. Я пытаюсь и никак не могу себе представить ее девчонкой, хрупкой и беззащитной, на которую обрушилась такая непомерная тяжесть. Думаю, как она могла выстоять в той борьбе. Но и об этом красноречиво свидетельствует медаль «За оборону Ленинграда».
Да, она из тех, о которых говорят: сильная. Хотя сама и не считает себя такой. Просто ей кажется, что ее жизнь — это один длинный тяжелый день, заполненный до последней минуты работой, сделавшей сс счастливой.
В родные Вязники она возвратилась осенью 1943-го после прорыва блокады. Работала хирургом в эвакогоспитале, второе и третье отделения которого размещались в бывшем учительском институте. Тоже пришлось несладко. Когда привозили раненых, всю ночь и весь день были на ногах. Очень благодарна она заслуженному врачу РСФСР Алексею Петровичу Смирнову, главному хирургу госпиталя. Это он не давал им, молодым, унывать. Это он первым заметил в ней будущего хирурга. Ей и в голову не приходило, что пройдет время, и к ней тоже потянутся за советом и помощью, что она станет заслуженным врачом РСФСР. Тогда она просто работала, старалась изо всех сил, приближала Победу.
В Вязниках ей, конечно, было не легче: жила у родителей. Все хозяйственные заботы лежали в основном на матери. Она и детей ее вынянчила. И хоть Софья Васильевна видела своих ребятишек чаще всего урывками, но выросли сыновья, крепко встали на ноги. И она по праву гордится ими. Геннадий — инженер-радиофизик, работает в Горьком. Младший Иван — геофизик, в специальном отряде Северо-Морского пути, живет в Ломоносове под Ленинградом. У Софьи Васильевны уже четверо внучат: три мальчика и одна девочка, — ее любимица Катюша. Не забывают мать сыновья. Приезжают в гости семьями, звонят часто: — Как ты там, мама? Она старается не тревожить их:
— Все в порядке. — И переводит разговор на другое.
Однажды Катюша, чтобы сделать приятное бабушке, сказала:
— Вот вырасту, бабуся, и тоже стану врачом, как ты. Чтобы и со мной, как с тобой, все на улице здоровались.
Софья Васильевна засмеялась неожиданному повороту мысли внучки. Сама она, когда собиралась стать медиком, о признании не думала.
Владимирский край в годы Великой Отечественной войны Вязниковская земская больница
