Нередко бываешь наслышан о человеке раньше, чем с ним познакомишься. Так и у меня получилось с Иваном Петровичем Игнатьевым. Помню, приехали мы с рейдовой бригадой в совхоз «Ставровский» Собинского района. Проверяли качество уборки картофеля. И на первом же поле оказались свидетелями одного инцидента. Едва вышел из нашей машины управляющий отделением, как к нему подскочила какая-то женщина. Рассерженная, не говорила, а кричала: она что-то требовала от него. Как потом выяснилось, накануне закладывали картофель на зимнее хранение. Закрыть бурт полностью не хватило соломы.
— Опять семенами свиней кормить будем? — горячилась женщина.
Управляющий уверял ее, что уже распорядился и что через час-другой солому привезут.
— Игнатьева на тебя нет! — не унималась она.
Позже я поинтересовался, кто такой Игнатьев.
— Председатель областного комитета народного контроля, — сказал управляющий. — В позапрошлом году был у нас неприятный случай. Много попортилось семян картофеля. Дело дошло до области. Разобраться в причинах случившегося поручили народному контролю. Бригаду возглавил сам Игнатьев. Очень обстоятельно он вел проверку. Крепко досталось тогда и директору, и главному агроному совхоза, да и мне... Теперь при первом же удобном случае рабочие напоминают нам об этой истории. Когда впоследствии я рассказал Ивану Петровичу об этом случае, он отреагировал на него довольно своеобразно.
— Конечно, помню, — и после некоторой паузы продолжил: — Пришлось людей наказывать, хотя каждый раз душа противится этому. Вот уже восемнадцать лет являюсь председателем областного комитета народного контроля. И все эти годы постоянная борьба с собой. Поверьте, так не хочется, чтобы наш орган рассматривали лишь как карающий. Ведь в слове контроль совсем иной смысл заложен...
В его голосе угадывалось внутреннее переживание. Определенную неловкость почувствовал и я. Вероятно, от того, что был склонен видеть в народном контроле прежде всего его карающую функцию.
— Особенно было трудно побороть такое мнение в первые годы, — пояснял он. — Приходилось много и часто доказывать весьма грамотным и компетентным людям, что если мы будем делать ставку на наказания, то люди не пойдут к нам, не станут говорить откровенно. А без них ничего не добиться. Мы потому и называемся не просто контроль, а народный.
Позже я не раз убеждался, что сказанное не просто слова, а жизненное кредо человека. Где бы ни встречал Ивана Петровича — в заводском цехе или на колхозной ферме, в ателье или магазине — всюду видишь его беседующим с рабочими, колхозниками. Выспрашивает обо всем со знанием дела. Порою приходилось только удивляться, откуда он знает работу и токаря, и ткачихи, и доярки, и продавца.
— Я жизнь учил не по учебникам, — часто говорит Иван Петрович.
И верно, жизнь рано приучила его к самостоятельности. Сын крестьянина, он еще в детстве познал, как добывается кусок хлеба.
— Семья у нас была большая — одних детей шесть человек, — вспоминает Иван Петрович. — Поэтому едва научился держать в руках топор, косу — отец сразу стал брать с собой. Как-то отец сказал мне: «Тяжело нам стало с матерью. Видишь, сестренки подросли. Скоро последней пора в школу. Расходы растут, а работников — я да мать. Помогай...»
Летние каникулы для одних были настоящим отдыхом, а для Ивана Игнатьева, как бы сейчас сказали, трудовым семестром. Рано приходилось вставать, поздно ложиться. В то время возраст был не в счет. Трудились все — и взрослые, и дети. Вот почему те, кому сегодня далеко за шестьдесят, вправе сказать, что и они участвовали и в индустриализации, и коллективизации страны.
Началась его первая трудовая осень. Вместе со взрослыми выходил на работу. Часто шел рядом с отцом. Иногда встречные, здороваясь с Петром Никоновичем, одобрительно говорили: «Хороший помощник вырос у тебя, Петро. Добрый работник из него выйдет». Но судьба распорядилась по-своему. Как-то встретил Ивана председатель местного колхоза «Высокая гора». Хозяйство еще только становилось на ноги. И, естественно, ему нужны были грамотные люди. — Иван, в школе мне сказали, что ты хорошо разбираешься в арифметике, — заговорил председатель. — А нам нужен счетовод. Семь классов — это большое образование. Я думаю, справишься. Игнатьев согласился. А через неделю — хотел отказаться. Многое не получалось. — Не отчаивайся! — успокаивали его. — Не боги горшки обжигают. Научишься. Почаще бери в руки бухгалтерские книжки. Кто-то посоветовал ему обратиться на курсы при областном статуправлении. Оттуда прислали необходимые книги по колхозному учету. Вечерами сидел и штудировал их. Вскоре бухгалтерское дело было освоено. Жизнь в деревне — что зерно на ладони. К Ивану внимательно присматривались. Людям нравилась его обстоятельность, честность, твердость характера. А главное — что бы ему ни поручали, за все брался всерьез, начатое доводил непременно до конца. Вероятно, это и явилось первоосновой той доброй молвы, которая пошла о нем в округе. Однажды, вернувшись с работы, мать — ткачиха соседней фабрики — сообщила Ивану, что им интересовался их бухгалтер, просил заглянуть к нему. — Зачем? — удивился Иван. — Скажет, — ответила мать. В уголках ее губ скользнула улыбка, а глаза излучали радость, смешанную с гордостью. Сын уловил это. — Ведь знаешь! По глазам вижу. Ну скажи, — допытывался он. — На работу зовет к нам. Счетоводом. Так судьба сделала еще один поворот в его жизни. Но не последний. Юность есть юность. Ей всегда чего-то не хватает. Продолжал искать себя и Иван, как и многие в те бурные годы. — Никакой оседлости! — шутит иногда Игнатьев. — Только осилишь одно, предлагают взяться за другое. Считай, за три года побывал и счетоводом, и бухгалтером, и кассиром. Однако за этой шутливостью кроется многое. И прежде всего то, что с юных лет он учился самостоятельно принимать решения. Непростое это дело. Надо быть твердо уверенным, что не ошибаешься, что выбранное тобою решение является единственно верным, перспективным. И нужно уметь отстоять его, убедить других в его правильности. — Эту житейскую мудрость особенно отчетливо понял, когда пришел на партийную работу, — говорит Иван Петрович. — До сих пор убежден, что партийному работнику, как минеру, ошибаться нельзя. Понимаю, сравнение, может быть, и не совсем точное. Но связь есть тесная. От минера зависит жизнь людей. От партийного работника — их вера. А без нее нет боренья, успеха, если хотите — подвига. В 1955 году его направили работать в Меленковский район. Избрали первым секретарем райкома партии. Конференция закончилась вечером. Когда уходили из клуба, кто-то из стоявших у входа мужиков громко, чтобы слышал Игнатьев, сказал: «Секретари приходят и уходят, а дело не меняется». Не сразу уловил Иван Петрович смысл этих слов. Только, когда побывал в ряде хозяйств, понял, что район достался ему далеко не передовой. Проехал деревни Злобино, Иватино, ряд других. Осмотрел фермы. Заглянул в МТС. Домой вернулся поздно. Впечатление удручающее. Долго не мог заснуть. Беспокоило не столько то, что хозяйства очень слабые, сколько неверие людей в свои силы. На следующий день снова отправился в хозяйства. Приехал в Илькино. И первым делом на ферму. — Коров поили? — поинтересовался он у сторожа. — Вестимо.
Игнатьев взял ведро, зачерпнул им в чане воды и дал корове. Она жадно стала пить. Дал второе — выпила и его. Ту же процедуру проделал в другом конце коровника и понял, что скот не поили. Вызвал М.В. Толокина — председателя колхоза, который на вопрос, почему не поен скот, ответил: — Некому. — Вот что, — сказал Игнатьев, — коль не смог организовать людей, пои коров сам. И сейчас же, при мне. Толокин принял это сначала за шутку. Но по виду первого секретаря понял, что сказано без шуток. Взял ведра и стал разносить воду коровам. На следующий день Игнатьев собрал бюро райкома партии. Пригласил на него всех руководителей хозяйств. Подробно рассказал вчерашнюю историю с Толокиным. Она, хотя поначалу и вызвала улыбку, оказалась очень полезной. Завязался откровенный разговор. Руководители говорили о трудностях, о том, какую бы помощь хотели иметь от райкома партии и лично от него, Игнатьева. Иван Петрович внимательно слушал их, делал себе пометки в блокноте. Вопросов было много. Простых и сложных. На разрешение одних требовался день, других — и года мало. И тем не менее после такой трудной беседы у него отлегло на душе. Удался первый шаг — люди заговорили! Заговорили заинтересованно. Значит, теперь надо добиться, чтобы они начали действовать. На это нацеливал и весь аппарат райкома КПСС. Теперь трудно подсчитать, сколько времени он провел в хозяйствах. Но Иван Петрович точно помнит, что не было такой фермы в районе, на которой бы он не побывал, не поговорил по душам с людьми. И тот день, в который ему не удавалось вырваться в село, рассматривал как неполноценный. — Вот тогда я с благодарностью вспоминал тех, кто заставлял меня всерьез изучать бухгалтерскую азбуку, — рассказывает Иван Петрович. — Она мне очень пригодилась. Ведь убеждать людей приходилось с карандашом в руках, точными подсчетами. А скептиков и маловеров было немало. Взять, скажем, ту же илькинскую ферму, на которой Игнатьев «давал» урок председателю колхоза М.В. Толокину. Доярки в голос уверяли, что от этих коров больше, чем они дают, не возьмешь. Не раз и не два встречался с ними Игнатьев. Рассказывал о том, как работают животноводы в передовых хозяйствах, за счет чего добиваются хороших надоев и привесов, и тем самым заинтересовывал людей. Через несколько месяцев и эта ферма стала производить молока вдвое больше, чем прежде. Когда в середине 1956 года подвели итоги соревнования ферм, то все обратили внимание на то, что большинство животноводческих коллективов заметно повысили продуктивность животных. Очередной хозяйственный год район, руководимый Игнатьевым, завершил успешно. По сравнению с предыдущим годом меленковские животноводы продали государству молока больше на 703 тонны. Это была большая удача. Она, безусловно, радовала первого секретаря райкома партии, ибо в ней была и его доля труда. Но одновременно наводила на серьезные размышления. Нужно было не только закрепить успех животноводов района, а и развить его дальше. Однако для этого было необходимо, чтобы также успешно работал цех растениеводства. А он-то как раз и отставал. Неоднократно на бюро райкома партии намечались меры по его укреплению, но должной отдачи они пока не приносили. Значит, что-то не учли. Причины срыва объясняли все по-разному. Одним казалось, что слаба техническая оснащенность, другие обвиняли агрономическую службу. Но эти доводы Ивана Петровича не убеждали. Соседние районы и техникой не богаче, и кадрами не крепче, а результаты имеют выше. Допоздна он засиживался в своем кабинете. Анализировал данные, изучал, сравнивал, делал определенные расчеты, которые потом обсуждал со специалистами. Как-то вечером заглянул Игнатьев в колхоз «Свобода». В конторе толпилось много народу. В основном коммунисты. — Только что закончилось партийное собрание, — пояснил секретарь парторганизации. — И о чем же говорили? — поинтересовался Иван Петрович. — О льне. Думаем этой весной расширить его площади. Игнатьева заинтересовало это, ибо и сам частенько подумывал об увеличении в районе посевов льна. Культура экономически выгодная. Дает хорошие доходы. Только довольно трудоемкая. К тому же в последние годы урожаи ее были очень низкие — всего по 3,3 центнера семян и по 10 с хвостиком тресты с гектара получали. Вероятно, это и побудило большинство хозяйств сократить площади подо льном. — И насколько думаете увеличить? — спросил Игнатьев. — Вдвое. — Осилите? Не оконфузитесь? — Не должны. В этом году мы решили перейти на звеньевую систему выращивания льна, картофеля, кукурузы. За каждым звеном закрепляем определенное количество гектаров. Оно обрабатывает почву, сеет, ухаживает за культурой, убирает ее. А потом по итогам производим расчеты. — Кстати, у нас есть в этом деле хороший пример, — вмешался кто-то из коммунистов, — звено Карповой. Иван Петрович долго беседовал с коммунистами. О звеньевой системе он был хорошо наслышан, но хотелось узнать мнение самих колхозников, потому и выспрашивал все до мелочей. По дороге домой взвешивал все «за» и «против». И, чем глубже анализировал, тем больше чувствовал, что именно здесь ключик к успеху. К началу полевых работ в районе было создано 305 звеньев. За ними закрепили 1653 гектара льна, 1300 — кукурузы и свыше 2000 гектаров картофеля. Однако создание звеньев — лишь начало большой работы. Нужно было обучить людей, вооружить их знаниями, передовым опытом. По настоянию Ивана Петровича организовали обмен опытом работы лучших звеньевых района, соревнование звеньев. Регулярно проводились практические занятия по агротехнике возделывания льна, кукурузы, картофеля. В каждом хозяйстве произвели необходимые расчеты, разработали меры материальной заинтересованности колхозников, каждому звену вручили памятки, в которых указывалось, сколько заработают члены звена, если вырастят хороший урожай, вовремя и без потерь уберут его и сдадут государству. Такая организаторская и политическая работа с людьми дала хорошие плоды. Осенью, когда подвели итоги, стало ясно, что урожайность льна повысилась чуть ли не вдвое. Благодаря этому поднялись доходы колхозов. В отдельных хозяйствах они увеличились в 3 — 4 раза. Опыт меленковцев стал привлекать тружеников других районов области, потому что они научились выращивать не только лен, но и картофель, и кукурузу на силос. Год за годом крепла экономика района. Менялись к лучшему и люди. Они больше стали проявлять инициативы, деловой предприимчивости, заботы об общественном хозяйстве. Казалось бы, теперь легче и самому Игнатьеву. Но не в его характере сбавлять, как он иногда говорит, обороты. Хотелось большего. Он уже делал прикидки, рисовал не столь отдаленную перспективу, как неожиданно пригласили в обком партии. По тому, как его встретили, он понял: ждет особый разговор. Про себя прикидывал, о чем будут спрашивать. Перебирал в голове все данные по району. Но ничего не потребовалось. Секретарь обкома, после короткого вступления, сообщил Ивану Петровичу о том, что бюро обкома партии решило направить его на работу в Александровскую городскую парторганизацию. — Понимаем, хорошие всходы имеете в районе. Жаль, конечно, оставлять, — полушутя, полувсерьез продолжал секретарь, — ибо урожай придется снимать другому. Но вы коммунист, к тому же фронтовик. А работаем мы все не ради личной славы. Обратная дорога домой показалась ему длиннее, чем обычно. Мысли захлестывали одна другую. Слова, подобные тем, что говорили ему сегодня в обкоме, Игнатьеву доводилось слышать не раз. И тогда, когда его впервые выдвигали на партийную работу, и потом, когда рекомендовали секретарем Камешковского райкома партии, и перед тем, как поехать в Меленки. Но сегодня они прозвучали как-то по-иному. Миновали Муром. На дороге стало больше попадаться рытвин. Шофер, лавируя между ними, то и дело чертыхался, потом со вздохом проговорил: «Эх, дорожка! Фронтовая!..» — Она, дорогой, бывает разная, — проговорил Иван Петрович. Помолчав, продолжил: — Вот у нас на фронте дорога всегда была гладкая-гладкая, ни ямочки. А идешь по ней — душа замирает. Шофер ни о чем не расспрашивал. Он давно знал, что его «шеф» встретил войну в первый день ее. Воевал дерзко. Был моряком Черноморского флота. Сторожевые корабли, на одном из которых служил старшина Игнатьев, вели борьбу с немецкими подводными лодками; кроме того, по ночам сопровождали наши корабли, доставлявшие геройски сражавшемуся Севастополю боеприпасы, продовольствие, а оттуда вывозили раненых. Ночной путь к городу через минное заграждение и имел в виду Игнатьев, когда говорил о гладкой дороге. Водитель знал и то, что, уйдя однажды в охранение, Иван Петрович уже больше никогда не смог вернуться на свой «морской охотник»: при освобождении Феодосии он был тяжело ранен. О тех неимоверно трудных днях ему напоминает орден Славы III степени — его первая боевая награда. Знал шофер и то, что не так часто рассказывает Иван Петрович о своей фронтовой жизни. Бывает это лишь в особых случаях. И, коль сегодня он заговорил о фронтовых дорогах, значит, такой случай настал. Судьба, говорят, своенравная дама. В жизни партийного работника тем более. В Александрове Игнатьева избрали первым секретарем горкома партии. Началась опять кропотливая работа. И вновь он уходит в гущу масс. Несмотря на обилие всяких дел, выкраивал время, чтобы побывать в хозяйствах, поговорить по душам с коммунистами. — В течение первого года побывал на собраниях во всех партийных организациях, — вспоминает Иван Петрович. — А это немаловажный факт. Именно здесь лучше понимаешь, чем живут коммунисты, а в их лице и все труженики, что их волнует, на что способны. А когда тебе ясна цель — легче идти к ней. Если взглянуть сегодня в послужной список коммуниста Игнатьева, то непременно заметишь, что это жизнь настоящего бойца. Партия доверяла ему разные участки работы. Был он и секретарем парткома фабрики, и завотделом райкома партии, и заместителем председателя облисполкома, и заведующим отделом обкома КПСС — и всюду трудился так, как велит ему долг коммуниста, настоящего партийца. Родина высоко оценила его труд. На груди рядом с боевыми наградами играют пурпуром и перламутром три ордена Трудового Красного Знамени и шесть медалей. Есть у нас хорошая песня. В ней говорится о ветеранах, которые не стареют душой. Когда я слышу ее, то поневоле думаю, что она сложена и о нем, Иване Петровиче Игнатьеве, ветеране труда, ветеране войны, ветеране партии.
Владимирский край в годы Великой Отечественной войны Владимирская область
