Воспоминания ликвидаторов последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС
Часть 1
И.Г. Аверин (г. Владимир) вспоминает: « ...Раз работали мы на первом этаже административного корпуса 3-го энергоблока, мыли оборудование уже часа четыре, мешка четыре набили использованной ветошью. Сопровождающий нас офицер, по долгу своей службы, решил проверить радиационный фон на этих мешках. Оказалось - три рентгена в час. Нам тут же было приказано покинуть территорию и отправляться в душ. Около раздевалки дозиметрист проверил каждого на наличие радиации. Первые его слова были: «А где вы работали, хлопцы?». Он очень удивился, когда ему ответили - где. Всю одежду и обувь с нас сняли и уложили в мешки - для утилизации.
Приняв душ и одевшись в другую одежду, мы поехали в часть, но прежде получили свежие лепестки (ватно-марлевые повязки). Однако наши приключения на этом не закончились. Во-первых, машину, на которой мы возвращались, не пропустили на ПУСО, так как она сильно «фонила». Пока машину обрабатывали, мы стояли неподалеку, и к нам подошла собака, местная брошенная хозяевами при эвакуации. Наш дозиметрист возьми и замерь - сколько эта псина «светит». Оказалось - 0,8 рентгена в час, и нам пришлось от нее ретироваться.
Машину нашу так и не пропустили, как ни обрабатывали - все равно она «светила» выше допустимой нормы. Пока шла разборка с нашим водителем, мы пересели на другую машину и поехали в свою часть объездными путями, мимо «рыжего леса», минуя все посты.
Вечером в палатку явился старший лейтенант Иванов и приказал всем, кто работал на первом этаже третьего энергоблока, постричься наголо, по приказу командира 26-й бригады. Где нашли машинку и ножницы, не помню, но приказ был выполнен.
В следующий раз работали на системе вентиляции, и получилось примерно то же самое, что и в первом случае. Мы - три человека - по очереди подходили к вентилятору и пытались, уже в течение получаса, снять стоящий между вентилятором и основной системой вытяжки фильтр, то есть отвернуть его. Наконец, дозиметрист догадался проверить этот фильтр. Оказалось, тот «светил» до 4,5 рентгена в час, и мы вновь были отправлены в душ.
В другой раз разбирали оборудование и отправляли вниз для утилизации. Так увлеклись, что потеряли дозиметр-накопитель, выдаваемый на 4-5 человек, на основании показаний которого нам устанавливалась полученная доза радиации. Искали долго, но нашли. Правда, его показания в зачет не попали.
Как-то нас привели в коридор административного корпуса. Здесь предстояло работать в течение пяти минут. На каждого надели резиновый фартук, закрывающий тело спереди и сзади. В руки дали молотки и зубила. Этими орудиями труда мы сбивали со стен штукатурку. За время работы «получили» по два рентгена.
Какая по счету была «ходка» на ЧАЭС, не помню, но запомнилась она хорошо. К месту работы мы пришли в сопровождении нашего офицера-дозиметриста, а также работника станции. Нас обстоятельно проинструктировали, разделили по парам, свободных отвели в сторону. К люку вентиляционной шахты была подведена кран-балка, а сверху люк закрывала металлическая плита, очень толстая. Ее зацепили, подняли и отвели в сторону. Подошла первая пара ликвидаторов, вытащила первый фильтр, а он размером где-то 1 метр на 1 метр и высоты такой же, уложила в черный полиэтиленовый мешок. Затем это же выполнили вторая, третья и четвертая пары. Мешки с фильтрами оттаскивали к двери грузового лифта. Каждой паре отводилось времени - 20 секунд. «Получили» по два рентгена. Это и понятно - фильтры не менялись со дня аварии и были забиты радиоактивной пылью.
Один раз работы нами проводились не на третьем блоке, а недалеко от него. Мы прокладывали новый силовой кабель. Работали лежа, в ограниченном пространстве, а сам кабель был очень толстым и тяжелым.
Случались у нас и свободные дни от поездок на ЧАЭС. Это когда мы заступали в наряд. Однажды я и Саша Федоров (с города Брянска) в наряд не попали и очень этому удивились. Но рано радовались. В палатку пришел офицер и забрал нас с собой. Пересекли границу 30-километровой зоны, мимо японского шлагбаума, очень чувствительного даже на самую малую дозу радиации, и ушли километра на два вглубь зоны, где стояла радиоактивная техника, не выпущенная из зоны. Ее-то нам и предстояло охранять, видимо, от мародеров. Ночь была холодная, нашли мы в лесочке рамы старые, разобрали их и разожгли костер, так и грелись, а, заодно, костер освещал порученный нам объект.
Утром, на обратном пути, проверили шлагбаум на чуткость к радиации. Оказалось, он, и правда, «чуткий» - немного не дошли до него, а он уже сработал.
Трудились мы и на чердаке третьего блока. Вид там был ужасный. Со стороны четвертого блока, прямо под крышу, то есть на чердак третьего блока, заливали бетон, и он заполнил проем застывшей кучей - и лежал, как напоминание о чем-то страшном. Зато рядом оказалось окно с видом на крышу третьего блока и на реку Припять, в которое мы с интересом посмотрели. Как мне тогда показалось, территория станции равна, примерно, территории любого райцентра с населением 10 тысяч человек, типа Суздаля или Юрьев-Польского, районных центров Владимирской области.
На чердаке мы убирали мусор, складывали в мешки, которые сами же, на плече, выносили на улицу.
В последнюю «ходку» на ЧАЭС мы попали с Валеркой Солнцевым (из Коврова). В тот раз работа оказалась «не пыльная», можно и так сказать. Старший лейтенант Иванов и мы в архиве ЧАЭС складывали документацию в мешки для отправки на утилизацию.
После каждой поездки на ЧАЭС, по возвращении на территорию части, расслабляться не приходилось. Строили клуб, столовую, баню, КПП, расширяли палаточный городок, перебрали картошку, убирали на склад поступающее оборудование, разгружали кирпич и много еще чего делали. В таком ритме шла наша «чернобыльская» жизнь...».
И.Л. Жильцов (г. Владимир) вспоминает: «В августе 1986 года меня вызвали повесткой в Октябрьский районный военный комиссариат города Владимира. Вместе со мной явилось человек двадцать. Офицер cказал, что поедем на уборку урожая. Завтра утром необходимо явиться с вещами.
Наутро явились, как было приказано. Помню Александра Баженова, Александра Аксенова, Николая Фролова. До вокзала шли пешком. На электричке доехали до Москвы. С Курского вокзала, на поезде - до города Курска. Там, в войсковой части, нас переодели и на грузовых машинах - ЗИЛах - повезли сразу до лагеря ликвидаторов вблизи села Оранное, радом с границей чернобыльской зоны.
В лагере - построение. Офицеры начали спрашивать - у кого какая профессия? Требовались водители, строители, дизелисты и так далее. Я всю жизнь отработал водителем, поэтому получил ЗИЛ-131 с крытым кузовом, в котором рядами были установлены скамейки для перевозки людей.
Первые дни я возил на станцию ликвидаторов. После выгрузки мой ЗИЛ, как и остальные грузовые машины, стоял на специальной площадке около канала. Мы же, водители сидели в кабинах.
Несколько раз из разрушенного 4-го блока случался выброс - слышался хлопок, и над развалинами появлялось оранжевое облако. Если мы были не в подвале, а облако ползло в нашу сторону, следовала команда: «В укрытие!», и мы бежали в подвал 3-го энергоблока, где пережидали некоторое время.
В один из дней к нам, сидящим в своих машинах, подошел офицер и предложил пересесть на КАМАЗы - «Пока стоите». Я взял стоящий неподалеку КАМАЗ, подъехал задним ходом к 4-му блоку, где в кузов с помощью крана поставили контейнеры с радиоактивным мусором. Колонна КАМАЗов, в которой оказался и я, двинулась в сторону могильника. Там контейнеры выгрузили, также с помощью кранов. Перед возвращением, краем глаза я успел увидеть, как бульдозер на дне могильника стаскивал контейнеры в плотную кучу.
Так продолжалось несколько дней: я доставлял ликвидаторов до станции на ЗИЛе, а далее, пока ликвидаторы работали - пересаживался на КАМАЗ, и уже на нем возил радиоактивный мусор - до могильника.
Однажды, когда находился на станции, подошли офицеры, спросили: «Свободен?» Я ответил утвердительно. «Поехали!» Два офицера сели в кабину моего ЗИЛа, а третий офицер с пятью солдатами - в кузов. Поехали через «рыжий лес» на Припять. Офицер в кабине кричит: «Гони!». Видимо, радиация на дороге была немалая. Приехали на окраину города, к недостроенным гаражам. Тут и там высились кучи неиспользованного кирпича. Солдаты загрузили в кузов кирпич, и я повез его в наш лагерь. Дело в том, что мы жили в «летних» палатках, а уже началось строительство «зимних», утепленных палаток, и кирпич нужен был для кладки печей в них. Солдаты разгрузили машину, офицер предложил поработать и мне, но я отказался и отошел в сторону: каждому - свое. Затем я вернулся на станцию - ждать «своих» ликвидаторов, чтобы отвезти их в лагерь.
На обратном пути, на ПУСО машину остановили - кузов «звенел»! Ликвидаторы повыпрыгивали на землю - кузов продолжал «звенеть» - кирпич, побывавший в кузове несколько часов назад, был радиоактивным! В итоге, ликвидаторов отправили до лагеря пешком - восемь километров, ЗИЛ отправили в отстойник, а мне дали другую машину.
Кстати, в Припяти, во время эпопеи с кирпичом, воочию видел «мародеров»: на окраине города военные вытаскивали из помещения какого-то предприятия печатные машинки, холодильник, еще что-то, да и в жилых домах чувствовалось некоторое «шевеление» - кое-где мелькали фигурки людей с ношей.
Видимо, радиации в этот период я «схватил» немало - через полторы недели из головы полезли волосы, на коже появилась сыпь, страшно болела голова. По совету товарищей, я собрал с подушки вылезшие волосы и так, в горсти, понес их в медпункт, где показал капитану медицинской службы. Тот сказал: «Хватит ездить!».
Три дня я сидел в лагере, а потом вновь начались рейсы: то до ПУСО, то до станции. Так и «крутил баранку», пока не набрал 20 рентгенов. А там начальство и говорит: «Давай, поработай до 25-ти». Лишь когда насчитали мне 24 с лишним рентгена, командир сказал: «Жди отправки».
С.М. Каракин (г. Владимир) вспоминает: «В Чернобыле я оказался так же, как и большинство моих товарищей-чернобыльцев.
В начале октября 1986 года я получил повестку из Октябрьского районного военного комиссариата. Мне предписывалось явиться «по вопросу учета». В военкомате нас собралось человек тридцать. Майор В.Г. Шариков объяснил, что мы призываемся на специальные военные сборы в районы повышенной радиации, точнее, в Чернобыль, на ликвидацию аварии.
После «вводного инструктажа», на троллейбусах поехали в военный госпиталь, где прошли медицинскую комиссию. А на следующий день, 6 октября, около 10 часов выехали на «Икарусах» от областного военного комиссариата к месту назначения. Прибыли в расположение большого пехотного полка, дислоцировавшего в пригороде Курска, вблизи деревни Дурнево. Нас разместили в спортивном зале, переодели в военную форму.
Далее, до Киева, следовали на поезде, а с киевского вокзала, в северном направлении - на автомобилях «Урал». Все 125 километров просидели на деревянных скамейках, по 20 - 25 человек в кузове.
По пути сделали остановку в «мертвом городке» - небольшой деревне, население которой было эвакуировано.
Вечер. В деревне - ни души, не слышны людские голоса, в окнах домов - темнота, ни единого огонька. В огородах - сорняки вровень с забором. В некоторых дворах, на веревках - грязно-серое белье с рваными краями. Тут и там на земле разбросаны предметы быта: бельевой таз, велосипед, посуда, книги.
По всему было видно, что люди уходили в спешке, бросив дома, хозяйство - все, что имели в то время.
Было ясно, что случилась большая беда, и человек ушел отсюда надолго, а, может, и навсегда.
Изредка подавали голоса одичавшие кошки...
- По машинам! - раздался голос командира, мы вновь заняли места в кузовах и двинулись дальше, не зная точно, что там впереди. Изредка переговаривались, каждый думал о своем. Впечатления от увиденного в брошенной деревне остались самые тяжелые.
Поздно вечером прибыли в палаточный лагерь ликвидаторов, расположенный вблизи села Оранное, рядом с границей 30-километровой зоны вокруг Чернобыльской АЭС. Меня зачислили в роту связи, в кабельный взвод.
Первые дни осваивались. Я успел сходить в наряд - дневальным по роте. И вот, дня через три - первый выезд на Станцию...
Вечером, 17 октября, на вечерней проверке зачитали список, в котором была и моя фамилия. А 18-го, утром - построение на плацу, затем прозвучала команда: «По машинам!» Нам досталась машина ГАЗ-66, крытая брезентом. Колонна шла медленно, с соблюдением всех условий передвижения.
Прибыли на станцию к зданию Административно-бытового корпуса № 2 (АБК-2). Там, на пятом этаже, переоделись в рабочую одежду. Запомнилось большое количество металлических шкафов для переодевания.
В первый день работали на различных отметках (этажах) 3-го энергоблока - надев резиновые перчатки, мыли стены водой со щавелевой кислотой. Время работы составило 40 минут. Этого хватило для получения предельно разрешенной дозы радиации.
Обедали в столовой на территории ЧАЭС, рядом с недостроенными 5-м и 6-м энергоблоками. Посуды в столовой не было, поэтому каждый имел с собой котелок, кружку и ложку.
После работы нас направили на контроль спецодежды: дозиметрист проверял с помощью специального прибора степень загрязнения спецодежды радиацией. Сильно загрязненное обмундирование откладывали отдельно в кучу.
Затем минут двадцать мылись в душе, после чего нам вручили чистое нательное белье: кальсоны, рубашку, портянки и полотенце.
На седьмом этаже АБК-2 получили ватно-марлевые повязки (респираторы) на обратную дорогу (утром на станцию ехали с надетыми на органы дыхания респираторами, полученными в части).
Два раза мне в Чернобыле приходилось надевать спецкостюм и работать в условиях высокого уровня радиации. В первый раз мы убирали радиоактивный мусор, который ликвидаторы сбросили с крыши третьего энергоблока. Внизу, под стеной энергоблока, были установлены контейнеры, такой же формы и размера, как для бытового мусора. Но далеко не весь сбрасываемый с крыши мусор попадал в контейнеры. Часть его оказалась на земле.
И вот собрали нас на первом этаже АБК-2, в санпропускнике. Инструктаж проводил подполковник, с виду немолодой, с седыми висками, плотного телосложения. Он объяснил, что работать будем в спецкостюме, короткое время, в условиях высокого уровня радиации, соблюдая все необходимые правила. Команды будут подаваться жестом руки, поэтому надо быть очень внимательным. Нас поделили на тройки, и мы начали одевать спецкостюмы. Что это такое? Это два длинных резиновых фартука толщиной около семи миллиметров с вкрапленной в резину свинцовой пылью. Весят такие изделия около двадцати килограммов. Первый фартук надевается сзади, на спину с помощью лямок, как солдатский вещмешок, второй - спереди. На шею накидывается ремень, а на поясе - еще два ремня, завязывающиеся узлом на животе, плотно обтягивающие тело. Одеваться нам помогали, подбирая фрагменты одежды по размеру.
На голову надевался респиратор-противогаз. Такого я раньше не видел. Привычной трубки он не имел, коробка противогаза крепилась прямо на маске. Хорошо, что были защищены глаза.
Скомплектовали три тройки. Меня записали во вторую тройку, старшим определили Олега из г. Липецка, серьезного и ответственного солдата.
Тут же, в зале, дежурил капитан медицинской службы с зеленой брезентовой сумкой, помеченной красным крестом.
Подполковник напоследок сказал: «Бросите в контейнер по две лопаты мусора и возвращаетесь ко мне. Потом - в санпропускники - быстро раздеваться. А сейчас я иду на исходную позицию. Вас приведут следом».
К месту работы нас сопровождал младший офицер. Передвигаться требовалось только бегом. Вышла первая тройка и быстро вернулась, сделав работу.
Мы, дождавшись команды, побежали трусцой от АБК-2 к третьему блоку, у стены побросали в контейнеры мусор и - назад. Третья тройка точь-в-точь повторила маневры двух первых троек.
И вот мы уже снимаем тяжелые средства химической защиты, на очереди - другие бойцы.
Все остальное - как и раньше: раздевалка на пятом этаже АБК-2, душ, получение белья. Идем к машинам, на ходу надевая ватно-марлевые повязки. Машины трогаются, мы изредка переговариваемся, кто-то считает ходки и полученные рентгены, а я задумываюсь: «А стоило ли ехать такие версты, чтобы бросить в контейнер две лопаты мусора?» И сам же отвечаю: «Значит, стоило. Приказ в армии не обсуждается...»
В следующий раз нам была поставлена задача - снять зараженный радиацией грунт у стены четвертого энергоблока, уже закрытого саркофагом. Время работы было ограничено двумя минутами. Порядок - прежний: переодевание, инструктаж, выход на территорию, получение лопат.
Я оказался в первой группе. Командир дает условный сигнал - отмашку рукой вниз. Мы пробегаем тридцать - сорок метров и приступаем к работе. Острие лопаты срезает тонкий пласт земли. Бросаем беглые взгляды на командира, две минуты пролетают быстро. Наконец, командир поднимает руку вверх - работа закончена. Сделали немного, но на душе спокойно. Бежим на исходную позицию, к работе приступает следующая группа. А мы, как в прошлый раз, снимаем фартуки, идем в душ и т.д. В этот раз я не задаю себе вопрос о двух минутах. Понятно, что такие минуты могут очень дорого стоить, но тогда мы не думали о льготах, деньгах и наградах, а просто выполняли солдатский долг».
С.В. Киселева (г. Владимир) вспоминает: «Когда случилась Чернобыльская авария, я работала старшим электромехаником на Прилукском районном узле связи. Станция Прилуки расположена в Черниговской области, километрах в 250 от Чернобыльской АЭС - недалеко, но думалось об аварии мало. В мае инженер нашего узла связи ушла в отпуск, возможно, предчувствуя грядущую командировку. Начальство поручило мне исполнять ее обязанности. В середине июня начальник вызвал меня и сказал, что пришла разнарядка из Черниговского областного управления связи - командировать в Чернобыль техника-телефониста. Я должна была определиться с кандидатурой. Никто из временно подчиненных мне девушек желания не изъявил, я доложила об этом начальнику. «Езжайте туда сами» - последовал ответ.
В группе из Прилукского узла связи нас оказалось три девушки: я - техник и телефонистки Зоя Жученко и Лида Шевцова. Вместе с завхозом, в Прилуках же, сходили в универмаг, купили одежду и обувь, каждой: три спортивных костюма, кеды, два платочка, носки, нижнее белье, а также сумку.
До Киева ехали «своим ходом», на автобусе. При въезде в город были проверены дозиметристом - неважно, с какой стороны прибыли: от Чернобыльской АЭС или с противоположного направления. Пока ехали по улицам, обратили внимание - город был полупустым, народу мало.
Явились в Киевский производственно-технический узел связи. Нас завели в Ленинскую комнату (или «красный уголок», что одно и то же), вместе с другими командированными, прибывшими со всей Украины. Кто-то из руководства со сцены объявил, что списки уже подготовлены - кто в какую смену и в какой день будет работать в радиоактивной зоне. Я попала в ночную смену текущего дня.
После «инструктажа» нас на автобусе повезли в город Иванков, находящийся недалеко от границы зоны. Прибыли на местный узел связи, зашли со двора и вскоре оказались в «красном уголке», где стояли раскладушки - это оказалось женское отделение. Мужчин поселили в другом помещении.
Вечером мне предстояло заступать на смену. Нас, кому выпал этот черед, одевшихся в спортивные костюмы, повезли на микроавтобусе в столовую, где бесплатно накормили и дали с собой по булочке, а также сметану, творог, сгущенку и по бутылочке питьевой воды. На том же транспорте выехали, шесть человек, в город Чернобыль: я, три девушки-телефонистки, техник Виктор и Михаил - старший группы. Дозиметрический прибор был только у Михаила.
В ночь, с 20-00, приступили к работе на Чернобыльском узле связи. С нами остался местный сотрудник узла связи, который объяснял, что мы должны были делать: настройка и проверка аппаратуры, монтаж новых соединений, проверка связи, включение и выключение радиоузла.
Утром выглянула в окно и увидела, как пожарная машина обмывает наше здание белой пеной - дезактивация!
В 8 часов приехала следующая смена, мы же пошли пешком в столовую, надев на лица ватно-марлевые повязки - все-таки улица, пыль, которая радиоактивна. В столовой, перед столом раздачи, стояла чисто мужская очередь. Увидев нас - трех женщин - мужчины тут же пропустили нас вперед.
Кстати, в эту и последующие смены на улицу мы выходили только по крайней необходимости - в столовую и обратно.
Едем со смены в Иванков. Надо бы помыться. Заехали в одно село - баня закрыта, в другое - та же картина. Тогда Михаил привез нас в поле, к большой палатке, тоже оказавшейся «баней». Рядом стояли две автомашины, подававшие холодную и теплую воду. Сначала помылись женщины - потом - мужчины. Одели ту же одежду, в какой были до мытья, и только после этого вернулись в Иванков.
Так я отработала пять дневных и ночных смен. В перерывах между сменами сама стирала спортивные костюмы. А когда уезжала домой, рядом с границей зоны отчуждения только-только открылся банно-прачечный комбинат, с душевыми кабинами, услугами которого мы успели один раз воспользоваться.
О радиации. Мы дозиметров не имели. Михаил же регулярно смотрел свой дозиметр-накопитель и говорил: «У Вас все нормально», хотя, когда я ехала из Иванкова в Чернобыль на смену, все тело щипало и кололо, как иголками.
Постоянное напряжение рождало желание расслабиться, забыть о грозящей страшной опасности. У одной командированной женщины на этот период выпал день рождения. В Иванкове купили винца, клубники - отметили, хотя мысли типа «откуда клубника, не радиоактивная ли?» и возникали в голове. Но ничего, обошлось.
По дороге домой, на выезде из Киева, опять подверглись дозиметрическому контролю - пропустили без замечаний.
По возвращении в Прилуки мне дали путевку на август - в Болгарию. Но, к сожалению, в течение года мы не обследовались медиками. Только через год нас, «чернобыльцев», начальство отправило в Черниговскую областную больницу, где мы прошли обследование».
Геннадий Александрович Кузнецов (г. Владимир) вспоминает: «30 апреля 1986 года в авиационном вертолетном полку на аэродроме города Телави (Грузинская ССР) производились полеты. В 4-й эскадрилье летали на вертолетах МИ-26. Отрабатывали полеты с грузом на внешней подвеске. В 12 часов я, в то время - командир четвертой ВЭ (вертолетной эскадрильи), был вызван по радио на командный пункт управления полетами. Мне была поставлена задача подготовить семь экипажей своей эскадрильи и два экипажа третьей ВЭ к перелету по маршруту: Телави - Ростов-на-Дону - Чернигов. На подготовку экипажей выделили два часа. Все экипажи были готовы к выполнению боевой задачи, так как в период 1981-82 годов в течение года выполняли интернациональный долг по оказанию помощи афганскому народу. Все летчики - первого класса. Личному составу было сообщено: «В городе Припять, на атомной станции произошел взрыв. Вам необходимо выполнить перелет по данному маршруту и поступить в распоряжение командира соответствующей войсковой части. В дальнейшем выполнять все задания по указаниям данного авиационного начальника».
В 16-00 все девять экипажей вылетели с аэродрома города Телави на Ростов-на-Дону. Переночевали на аэродроме. Специалисты из наземной службы за ночь поставили на вертолеты защитные свинцовые плиты (толщиной 15 мм) - под ноги и подлокотники летного состава. Это было сделано для защиты от проникающей радиации при выполнении полетов над разрушенным реактором.
В 10 часов 1-го мая 1986 года мы вылетели из Ростова-на-Дону, держа курс на Чернигов. При пролете больших и малых городов нас приветствовали люди, которые участвовали в первомайских демонстрациях (не зная - куда и зачем мы летим).
Прилетев в Чернигов, получили новую задачу - перелететь на площадку, находящуюся в семи километрах от Чернобыльской атомной станции. Там нам объяснили дальнейшую задачу. Мы должны были выполнять полеты с грузом (речной песок в мешках) на внешней подвеске и сбрасывать их на взорвавшийся 4-й энергоблок.
Первый контрольный полет выполнил я, а затем дал совершить контрольные полеты всем летчикам эскадрильи. Для транспортировки «груза» мы использовали тормозные парашюты истребителей и бомбардировщиков, отработавшие свой ресурс. В каждый парашют наваливали мешки с песком, общим весом 7-8 тонн, и сбрасывали на реактор. По дальности нам подсказывал руководитель полетов, находившийся в пятистах метрах на вышке, на 90 градусов слева от нас по курсу. Он говорил, например: «267-й, приготовиться... Сброс!» По направлению подлета подсказывал штурман, и мы сбрасывали груз.
У каждого члена экипажа имелся индивидуальный дозиметр. Летному составу можно было работать до получения суммарной дозы радиации 25 рентгенов. Мы не снижались при пролете над реактором ниже двухсот метров (рядом стояла труба высотой 180 метров).
В эскадрилье был свой доктор, который вел записи и осуществлял контроль за летчиками и техническим составом, а также за радиоактивным облучением личного состава.
В 17 часов все экипажи выполняли перелет с площадки базирования на площадку около аэродрома города Чернигова. На этой площадке проходила дегазация и дезактивация авиационной техники. Далее перелетали на черниговский аэродром. На следующий день все повторялось.
На четвертый и пятый дни вместо песка мы бросали свинец (в виде болванок и ружейной дроби) - тоже по 7-8 тонн за один пролет.
Некоторые экипажи, набравшие уже по 22-24 рентгена, выполняли полеты по перевозу техники и грузов по территории Украинской ССР. Все летчики в среднем набрали 23-24 рентгена и далее на реактор не летали.
Однако на аэродроме Чернигова мы выполняли тренировочные полеты. Поднимали 9 тонн свинца на внешней подвеске на высоту 400 метров, 5 тонн воды в резервуаре - на высоту 200 метров. Выполняли и другие полеты. Например, транспортировали японские агрегаты из Киева и летали по заданиям местных властей.
Ни одного отказа авиационной техники за этот период не было. Ни один член экипажа, а также, наземный состав, не отказался от выполнения боевых задач.
14 мая, после выполнения задания, весь личный состав убыл в свою часть на самолете. Вертолеты оставили в Чернигове...»
Л.А. Лаврентьев (г. Владимир) вспоминает: «... 10 декабря я был в Киеве, а двенадцатого встал на первую вахту, и эта вахта протянулась до 22 февраля. Правда, режим был именно «вахтовый»: две недели - рабочие, а две недели - отдых, и в это время можешь ехать куда хочешь. Обычно ездили в Киев, где, как и в любой столице, есть, что посмотреть, да и окрестные места были интересны в историческом плане.
Город Чернобыль, находящийся в зоне поражения (17 километров от ЧАЭС), являлся главным штабом и сосредоточением специалистов всех профилей по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, но базировались, то есть проживали, эти специалисты вне зоны поражения - в поселке Зеленый Мыс. Еще один такой элитный лагерь базировался на речных теплоходах в затоне, но были еще и полевые лагеря, где дислоцировались химические войска и другие военные части Минобороны и МВД, необходимые для работы и охраны зоны отчуждения (в народе тех, кто в них служил, называли «партизанами»). Эти люди выполняли громадную работу по химической обработке и зачистке всей загрязненной территории, как на станции, так и вокруг нее.
Сам я занимался в составе группы дозиметристов так называемой подготовкой помещений в городах Чернобыль, Припять к их использованию для технических и жилых нужд учеными и медиками, проверкой бань для дальнейшей передачи этих помещений дезактиваторам. Раз произошел курьезно-трагический случай из-за неисправности дозиметрического прибора ДП-5, кстати, проверяли баню. Проверили один угол, второй, третий, четвертый, ну, думаем, все, вроде, нормально. Решили, напоследок, проверить краны и середину помещения, взглянули на стрелку прибора, а ее - зашкаливает, у одного из наших дозиметр был, так его треск до сих пор в ушах стоит. Вроде бы, все обошлось, по крайней мере, «карандаши» (дозиметры-накопители) ничего не показали, как нам было сказано. Мы их каждый раз сдавали, а о том, сколько там накопилось, нам не говорили. Это было «военной тайной». Случайно, в конце своей работы, я узнал свои «накопления», они превышали довольно значительно допустимую (условно) величину, но подтверждающего документа (справки) я не получил, и вряд ли кто-то получил справку с истиной полученной им дозой.
Приходили к нам - дозиметристам - и частные лица, просили осмотреть их дом, моторную лодку, мотор, автомашину и прочее, необходимое в хозяйстве. Если проверка показывала, что объект относительно чист, рекомендовали пользоваться и дальше. Но с обязательным условием помыть, либо обработать спецраствором и после обработки вновь показать нам. И уже после окончательной обработки выдавали справку для предъявления на контрольном посту - для выезда и, соответственно, вывоза из зоны.
Почему-то наградой за нашу работу в таких случаях всегда был самогон, даже если «объект» подлежал захоронению в могильнике.
Многое мы делали: дежурили на дозиметрических постах, определяя - кого сразу пропустить, кого - отправить в душ, кому - одежду заменить полностью, кому – частично, осматривали помещения, машины, дома, квартиры, лодки (населенные пункты, прилегающие к реке Припять, немыслимы без лодок - река «кишела» рыбой и до трагедии, и после. Рыбу ловили и после взрыва, но ели только мясо, выбрасывая все, до самой малой, кости, в которых и копилась радиация). Результаты замеров фиксировались в журнале с полной описью проделанной работы, с указанием наших фамилий и фамилии обратившегося человека, либо наименования обратившейся организации...»
Борис Леонидович Манин (г. Владимир) вспоминает: «...Имея специальность армейского санитарного инструктора, я попал в полк Гражданской обороны, в медицинскую роту. Будучи биологом, я прекрасно представлял всю остроту влияния последствий взрыва на АЭС. Но это невидимое воздействие вызывало у моих сослуживцев или множество необычных домыслов о влиянии радиации или полное пренебрежение к соблюдению элементарных правил безопасности. Так, один парень показывал, как металлический рубль прилипал к его лбу, при этом он утверждал, что это - влияние радиации. На самом деле его лоб был просто потным. С другой стороны, когда нам приходилось мыть из пожарных шлангов машины, некоторые пренебрегали правилом одевать ОЗК (общевойсковой защитный комплекс). А на колесах - страшный фон радиации. Правда, после смены все мылись и надевали чистое белье, но все равно полученная доза реально оказывалась больше записанной в карточку. Однажды ребята сбегали в сад, недалеко от Припяти, набрали яблок и с аппетитом ели. Мои доводы на них не действовали.
В один из первых дней нас направили на вырубку леса для линии электропередач внутри 30-километровой зоны. Вероятно, планы, связанные с перспективой дальнейшей эксплуатации ЧАЭС, были еще в силе, но не это меня поразило. Мы вырубали сосновые посадки, и когда я отходил в сторону, то обнаруживал много пеньков от срезанных грибов. А, как известно, грибы и лишайники лучше других растений впитывают в себя вредные вещества, однако местное население занималось обычными заготовками.
Полк наш дислоцировался рядом с зоной отчуждения, и, примерно через день, мы выезжали в зону, на ПУСО, на котором занимались обработкой всего, что выезжало из зоны в нашем направлении. Там же, около ПУСО, была баня. Мы обслуживали и ее, в ней обрабатывали одежду ликвидаторов. Рабочий день продолжался 12 часов, причем - по сменам - на день или на ночь. Это являлось обычной нашей работой. Но один раз мне пришлось побывать на крыше третьего энергоблока, о чем хочется рассказать подробнее.
Утром 22 сентября, на построении, перед очередной отправкой в зону отчуждения, комбат объявил, что сегодня личный состав направляется на работы по расчистке крыши третьего энергоблока. Работа опасная - на крыше очень высокие уровни радиации, поэтому поедут только добровольцы, остальные могут остаться, а также в обязательном порядке остаются те, кому еще не исполнилось 25 лет. Остались немногие. Их потом перевели в другую часть, и они служили дольше нас. Зато поехал кое-кто из молодых - по собственной инициативе.
Сначала нас доставили в район 5-го и 6-го энергоблоков. Там, на асфальтовой площадке, являвшейся как бы макетом крыши 3-го энергоблока, объяснили - как заходить на крышу, куда скидывать радиоактивные обломки.
Затем подвезли к зданию АБК-2 (административно-бытовой корпус № 2), где, в санпропускнике, мы оставили верхнюю одежду, по длинному коридору прошли в здание третьего энергоблока и поднялись в чердачное помещение. От крыши нас отделяли всего два лестничных пролета. Готовились к выходу на крышу группами - человек по тридцать в каждой, а работали еще меньшими - человек по десять. В чердачном помещении каждому на тело, поверх х/б, надели свинцовые плавки, повесили свинцовые латы и освинцованные резиновые халаты - для защиты от радиации. На тело, под латы и одежду закрепили по дозиметру. На головы - шлемы, типа пожарных, и противогазы.
И вот наша группа поднялась в последнее помещение перед выходом. Здесь стоял монитор, оператор которого объяснил нам, показывая по экрану - что, как и где мы должны делать.
Наконец, мы на крыше. Разобрали лежащие здесь же орудия труда - ломы и лопаты, затем, вдвоем с напарником, надели поочередно на два лома два полых стержня и сбросили их вместе с ломами в развал реактора 4-го энергоблока. Затем взяли лопаты и начали сбрасывать туда же мусор и обломки. Тогда уже велись работы по строительству саркофага, и краем глаза я заметил, что стены саркофага были подняты примерно на треть, и что-то возводилось в самом развале. Над строительством возвышались огромные подъемные краны. Работали мы минут пять и так увлеклись, что не услышали гонг. Пришлось оператору, работавшему на мониторе, высовываться из двери и нехорошими словами загонять нас назад.
Документальное фото – ликвидаторы на крыше 3-го энергоблока
Потом выяснилось, что дозы мы набрали разные. На моем дозиметре оказалось 8 рентгенов, у кого-то - 13, а у одного парня - 25. Его на следующий день отправили домой.
Многие из нас несколько дней чувствовали себя плохо, а на лице одного ликвидатора через день появился румянец, он два раза падал в обморок. Как-то они теперь, мои тогдашние товарищи...»
Э.С. ОСОКИН (г. Владимир) вспоминает: «В 1987 году я жил в городе Чирчике, Узбекская ССР, работал на радиозаводе. 28 апреля руководству завода поступил звонок из городского военного комиссариата с предложением выделить трех специалистов для работы на строительстве. На каком строительстве - не указали. Выбор начальства пал на меня, а также Валеру Герасимова и Бориса Фукса. Мы обрадовались, подумали, что отдохнем от работы какое-то время.
На сборы дали два часа. К указанному сроку мы были в военкомате. Кроме нас там набралось еще человек тридцать - с других предприятий. Начался отбор. Отобрали только тех, кому уже исполнилось тридцать пять лет, и у кого имелось не менее двух детей. Нам все еще было невдомек - куда мы попадем?
Всех, признанных годными, на автобусе привезли в Ташкент на общий сборный пункт, где, кроме нас, оказалось еще человек сто, не меньше. Продержали в Ташкенте двое суток - распределяли по профессиям. Говорили - на стройку. На какую - не уточняли. А мы о Чернобыле и не думали, и в мыслях не было.
Первого мая посадили нас в два вагона и повезли. Сопровождавшие офицеры, конечно, знали о конечном пункте, но помалкивали.
Ехали трое суток. Четвертого мая высадились на какой-то станции, и велено было идти пешком. Только тут офицеры сказали, наконец, что работать будем в Чернобыле. А что это за Чернобыль - толком никто не знал.
Шли часа два, и пришли, действительно, в город Чернобыль, уже в сумерках. Сразу - в парикмахерскую и - переодеваться. Свои вещи сложили в герметические пакеты и сдали на хранение. Поселили нас в здании интерната, на окраине города, у реки Припять. На следующий день - построение, на котором мы узнали, для чего приехали, что будем делать, потому что нас начали распределять по профессиям: кого - в шоферы, кого - в строители, кого - в электрики. Несколько человек, в том числе и я, попали в бригаду в составе управления строительства № 605 (начальник - Дроздов В.Н.), в группу «Демаг» - для устранения неполадок в электрической части этих кранов - гигантов.
Каждое утро нас привозили на освинцованном автобусе на ЧАЭС - к саркофагу. В нескольких десятках метров от него находился бетонный бункер с одной дверью - с противоположной стороны от саркофага. Каждое утро мы заходили внутрь и ждали, когда появится задание. Если во время работы крана что-то не срабатывало, крановщик по рации сообщал - что случилось, и нам надо было в течение нескольких минут добежать до крана, подняться к блоку управления и, либо устранить неисправность на месте, либо заменить неисправный блок на исправный, принесенный с собой. В этом случае неисправный блок ремонтировался в бункере.
Такая работа продолжалась три месяца, из которых два месяца ремонтировали два имевшихся «Демага», а затем запускали третий, вновь привезенный, «Демаг».
В свободное от работы время, конечно, ходили по городу Чернобылю. Оказалось, что городок небольшой: несколько многоэтажек, а остальное - частный сектор. Центральная дорога - мощеная, своя церковь, в неплохом состоянии. В многоэтажках были расселены гражданские рабочие. Дорога, шедшая через городок, выходила прямо на пляж реки Припять. И, конечно же, мы ходили на Припять кутаться. У реки все было брошено: моторные и просто лодки, рыбацкие сети, инструмент - все - валом.
Купаемся как-то, а по Припяти - милиция, то и дело, в моторных лодках: туда - сюда. Одна из лодок причалила, и офицер спросил - можем ли мы отремонтировать телевизор?
Мы согласились, сбегали за инструментом, и «помчались» по воде до деревни, где располагался этот офицер. По дороге он рассказал, что по воде из Киева приходят «лихие» люди, забирают брошенные лодки и продают их в чистой зоне. Лазают они и по брошенным деревням и забирают из домов - что понравится. А ведь все это - радиоактивное! Поэтому милиция и охраняет деревни вокруг Чернобыля.
Доехали до деревни. Сделали телевизор, поправили антенну. Офицер попросил посмотреть телевизор у его сослуживца, но нам надо было уже заступать на смену. Конечно, мы понимали, что вокруг - радиация, но, со временем, привыкли к опасности.
Бывали мы и в городе Припяти - жуткая картина! Оттуда хотелось бежать. Мертвый город. Страшно. Лазали мы и на брошенных складах. Чего там только не было - по хозчасти: и электронные блоки, и лампы, и унитазы, и детские коляски, и любой инструмент. Но нам хватало ума ничего не трогать. Там же все «звенело»!
Ходили мы, конечно, смотреть и на сосну крестообразную, стоящую недалеко от станции. Говорили, что во время войны враги вешали на широко раскинувшихся ветвях партизан, но правда это, или нет - не знаю. Лес вблизи этого дерева был, практически, желтым.
Работали мы в три смены. После развода каждому подразделению ставилась задача, но нас это не касалось - мы сразу отправлялись в управление, к гражданским, и ждали каждый свою смену.
Что интересно - дорогу до места нашей работы ежемесячно прокладывали новую, а со старой убирали радиоактивный грунт и завозили чистый. Дороги поливали круглые сутки. Это называлось - «пылеподавление». Оно и понятно - пыль-то радиоактивная!
Разжигать костер или просто курить строго запрещалось. Курили только в специально отведенных для этого местах.
После работы мы обязательно проходили через очистительные душевые кабины и получали новую одежду. По прибытии в часть - в интернат, в котором мы жили, обязательной была процедура выноса на улицу и выбивки постельного имущества.
Кормили нас, мягко говоря, «на убой». Мы - советские люди - не то что не пробовали, но и не видывали раньше таких «яств». Даже сейчас не едим так, как ели тогда. В городе были две столовые: одна - небольшая, человек на тридцать, другая - через дорогу - общая для всех, но кормили в обеих одинаково. Перед входом в столовую обязательно стояли дозиметристы с приборами. Если на обуви - повышенная радиация, тут же, из рядом стоящих ящиков нужно было взять баллончик со смывающей пеной и обработать обувь.
У каждого из нас было два дозиметра-накопителя: один, в виде блестящего металлического «карандаша», - ежедневный, другой, со специальными «таблетками», - месячный. После работы «отстреливали», а, проще, проверяли показания суточных дозиметров и записывали в журнал. Каждый из нас вел и свой учет полученных доз радиации. Через три месяца, при отъезде домой, сличили «свои» подсчеты с данными справок, которые нам выдали, и удивились. Цифры отличались в десятки раз! Но разве кому-нибудь что-то докажешь?! Работать на самой станции и получить, в итоге, два-три рентгена - это сказка!
Уезжая домой, мы ничего с собой не брали. Хотя были такие «коллекционеры», захватывавшие домой какой-нибудь «сувенир». Но это же отрава - родных травить!
А в Чернобыле, на третьи сутки, начался кашель. Уже дома, в больницах, врачи сказали, что это - следствие нарушения щитовидной железы...»
Поликарпов Юрий Васильевич (г. Владимир) вспоминает:
«... - На отбойные молотки! - объявляет командир взвода Волков, вернувшись из штаба. - Работаете на минусовой отметке, группами по пять человек, по двадцать минут. Взять шланги, молотки, ключи, плоскогубцы, защитные щитки и респираторы. Респираторы надеть поверх лепестков.
Минусовая отметка - это подвал. На Станции не говорят: «Этаж». Говорят: «Я пошел на двенадцатую отметку». Это значит - двенадцать метров выше уровня земли. Подвал считается наиболее опасным участком работы - в нем скопились зараженная радиацией вода и пыль, которой уже некуда деться, уровень радиации там, где мы работали, доходил до рентгена, а в отдельных местах и выше. По инструкции при работе в подвале поверх лепестка необходимо надевать респиратор - чтобы вдыхать как можно меньше пыли.
Респиратор защищает от пыли лучше, чем лепесток. Но ходить в нем много нельзя. Ведь все они уже не раз побывали в работе, все заражены, «фонят». Поэтому и надевают его только на время работы на минусовых отметках - на двадцать - тридцать минут. За это время много из него не получишь. А хранятся респираторы в каптерке, как и другие предметы, необходимые при работе...
Первая группа, забрав в каптерке необходимый инструмент, уходит вслед за командиром и дозиметристом, которые уже успели побывать на объекте работ, замерили уровень радиации и высчитали, сколько можно работать, не рискуя «сгореть», то есть получить более 0,6 рентгена.
Двадцать минут пролетают быстро. В дверях появляется Волков и зачитывает состав второй пятерки. Слышу и свою фамилию. Быстро встаем, стряхивая с себя остатки сна - кое-кто уже успел задремать. Идти на объект - минуты две. Вскоре в уши бьет прерывистый рокот отбойных молотков. Вот и объект: большая продолговатая комната, много труб, вентилей, металлических шкафов с разводками проводов. По полу, как гигантские змеи, расползлись, переплетаясь, толстые резиновые шланги. По ним к отбойным молоткам подается сжатый воздух. Вдоль правой стены - воины, упорно долбящие неподатливый бетон. Под ногами - бетонная крошка, в воздухе - клубы пыли.
Отработавшие передают нам щитки из оргстекла, закрывающие лицо от отлетающей бетонной крошки, респираторы и тут же уходят - никому не хочется получать лишние рентгены. Надеваем щитки, респираторы - поверх лепестков, проверяем, нет ли щелей, правильно ли одеты респираторы, берем отбойные молотки, оставленные тут же, на полу, предыдущей сменой и начинаем долбить. Работа - не из легких, а если к тому же и без привычки - в особенности. Попробуй продержать на весу восемь килограммов вырывающегося из рук металла двадцать минут! Причем, глядя через то и дело запотевающий щиток и с трудом дыша через лепесток и респиратор, постоянно съезжающий на глаза. Но и здесь есть свои приемы: если упереться молотком в стену и давить на него всем своим весом, пока от стены не отколется кусок бетона, руки устают гораздо меньше, а дело движется быстрее. При хорошей работе за двадцать минут можно выдолбить 0,5 квадратного метра стены на глубину 3-4 сантиметра.
Нескончаемо бегут минуты. Молоток с раздражающей неутомимостью дергается в руках, из-под острия то и дело скачут искры, куски бетона и бетонная крошка летят во все стороны, иногда попадая в щиток, шапку или грудь, оставляя на одежде невидимые и неощутимые радиоактивные следы.
Внезапно резкий шипящий звук рвется в уши. Штанг, соскочивший со штуцера отбойного молотка Телешина, как живой, мечется по полу, подымая в воздух новые клубы бетонной пыли. Телешин быстро ловит конец шланга, ослабляет на нем плоскогубцами проволочную петлю и пытается надеть шланг на штуцер. Но не тут-то было. Шланг раз за разом со свистом слетает со штуцера и норовит вырваться из рук. Надо помочь. Кладу свой молоток на пол, и вот мы уже вдвоем с Телешиным пытаемся скрутить голову взбесившемуся змею. Наконец, шланг надет на штуцер и крепко притянут к нему проволокой. Шипение стихло. Можно продолжать работу. Неожиданно замечаю, что дышится слишком легко. Проверяю положение лепестка и респиратора. Так и есть - все это сооружение сдвинулось в сторону, и я, оказывается, дышал через щель между респиратором и щекой. А, значит, надышался радиоактивной пыли. Не повезло... (в подтверждение этого я на последующие три дня потерял голос - говорил только шепотом, пока дыхательные пути не очистились от заразы)... В это время в дверях появляется следующая смена. Передаем им свою амуницию и спешим в отстойник...»
«...Дружная и спорая работа - одна из отличительных сторон быта воинов-ликвидаторов. К такой работе приучает Станция. Там по-другому работать просто нельзя: не уложился в отведенное время - значит, переоблучился.
Однажды пятая команда получила задание: перенести из подвала, с самой низкой отметки, в одно из помещений нулевой отметки электродвигатель. Уровень радиоактивности внизу большой - около рентгена, а в некоторых местах и повыше. На стенах подвала - сырые, ржавые подтеки, пол залит водой. Нас - пятеро. На лицах - лепестки, поверх них - респираторы, на ногах - резиновые сапоги. Остальная одежда - как обычно.
Быстро спускаемся в подвал. Времени отведено двадцать минут. Перед нами пытались вынести электродвигатель ребята из четвертой роты, но у них не вышло. Вернулись ни с чем. Как-то будет у нас?
Хлюпая сапогами по радиоактивной воде, проходим по коридору, поворачиваем налево и попадаем в небольшое помещение, пол которого буквально закрыт переплетениями труб различных диаметров. Посередине комнаты - крохотная площадка, а на ней - злополучный электродвигатель, весом килограммов на сто пятьдесят. Раздумывать некогда. Каждый делает то, что считает нужным. Причем молча. Лишние разговоры - потерянное время. Мгновенно обматываем груз предусмотрительно захваченной веревкой, используя каждый выступ, каждое отверстие. То и дело садясь верхом на трубы, с невероятным напряжением сил тащим, задевая за них, свою неподъемную ношу. Миша Жук подцепил один конец электродвигателя к крюку небольшого ручного мостового крана, установленного под низким потолком, и с предельной скоростью крутит колесо лебедки, подтягивая груз вверх. Не ослабляя усилий, достигаем двери. Быстро отцепляем лебедку и выносим груз в коридор.
Стараемся идти быстро - слишком тяжело. Не останавливаясь, на одном дыхании, приступом, берем шесть пролетов обледенелой, уходящей из-под ног, лестницы и буквально вываливаемся в транспортный коридор. Короткая остановка, перехват рук, рывок поперек коридора в противоположную дверь, спуск по небольшой лестнице, еще десять метров и - финиш!
- Молодцы! - за пятнадцать минут успели, - командир доволен. - Можете идти в отстойник.
- А, между прочим, на гражданке мы бы этот двигатель целый день тащили, - задумчиво говорит Миша Жук.
- Точно, - соглашается Коля Нефедов. - Еще бы и на завтра оставили...»
А.Н. Тютин (г. Владимир) вспоминает: «22 июня 1986 года в дверь моей квартиры позвонили двое в штатском и вручили повестку, в которой говорилось, что меня призывают на специальные военные сборы. Мне предлагалось явиться на следующий день к семи часам утра к Фрунзенскому районному военному комиссариату города Владимира, имея при себе все необходимое на трое суток. Набралось человек тридцать. Нас посадили в автобус и отвезли в областной военный комиссариат, где ждали несколько автобусов.
После переклички мы загрузились уже в эти автобусы. Конечной целью маршрута был город Скопин Рязанской области. Переночевали в помещении местной войсковой части, на полу, а утром началась сортировка. Обратно отправили тех, кто имел двух и более детей, был моложе 34 - 35 лет и, что было совершенно неожиданным, имел судимость.
Формировали нашу войсковую часть, в основном, из тех, кто владел строительными специальностями. Я подошел, как экскаваторщик 6 разряда, машинист сваебойной установки и водитель-профессионал без ограничения тоннажа на ось плюс водитель-дизелист и автослесарь 4 разряда.
После завершения формирования части нас переодели в военное обмундирование и погрузили в эшелон, где мы и узнали, что нас повезут в Чернобыль. Ехали долго. Конечным пунктом оказалась станция Бородянка. Пересели в автобус ЛИАЗ и отправились на место нашей предстоящей дислокации - село Хочева Иванковского района Киевской области.
Переночевали в поле, на матрацах (на матрац лег, матрацем укрылся), а утром стали ставить палатки.
Обустроились. Вскоре появились «покупатели», разобравшие нас по подразделениям. Я попал в «Гидроспецстрой», где меня сразу направили учиться на курсы при войсковой части на машиниста СВД-300Р.1.М - сваебойной установки, с выдачей соответствующего удостоверения.
Управляя установкой, в составе Уральского участка, я выполнял работы по созданию «стены в грунте» глубиной 32 метра.
Потом меня направили к городу Припять, на глиняный карьер, где, уже как машинист экскаватора, грузил глину для уплотнения «стены в грунте», чтобы радиоактивная вода не попадала в реку Припять.
Затем, на экскаваторе Ковровского экскаваторного завода, снимал зараженный радиацией грунт и также грузил в КАМАЗы. Однажды разрушился трак. Я стал его заменять, нажал на трак грудью, а на груди у меня был закреплен дозиметр-накопитель в металлическом корпусе. От нажима он лопнул, я стал его поправлять, он частично разрушился, смялся, и я увидел, что он пустой. Я пошел к дозиметристу, поскандалили, чуть не до драки. В итоге мне выдали другой дозиметр, иного типа.
На другом, тоже ковровском, экскаваторе, в карьере за городом Припять я грузил глину, которую увозили на КАМАЗах для забивки «стены в грунте, которую возводили вокруг ЧАЭС. Именно тогда я впервые увидел этот мертвый город - форточки в окнах домов открыты, на балконах- белье, сушеная рыба.
Однажды, после окончания смены, за мной не приехал, как обычно автобус. Я пошел пешком до трассы. Вдруг, откуда ни возьмись – БТР с тремя солдатами на броне – отлавливали мародеров. Солдаты, поначалу, насторожились – кто такой? Но, увидев пропуск, висевший у меня на груди, посадили на броню, довезли до трассы, где я пересел на попутку - миксер-бетономешалку, на которой и добрался до части.
В один из дней на трассе Чернобыльская АЭС - г. Иванков водитель миксера-бетономешалки совершил аварию. Водителя увезли в больницу, а разбитая машина осталась на трассе. Мне поручили захоронить миксер в грунте. К месту аварии я прибыл с территории ЧАЭС на колесном экскаваторе. Выкопал яму, ковшом экскаватора столкнул в яму разбитую технику и закопал ее.
Через некоторое время меня перевели в первую роту, так как больше никого подходящего не нашли. Только я с нашего участка мог работать на гусеничном экскаваторе Костромского экскаваторного завода «Драглайн». Я забрал его на УМСР (Управление механизации строительных работ), недалеко от крана «Демаг», совсем рядом с Чернобыльской АЭС, очистил от защитной пленки и гнал своим ходом по зараженной радиацией территории.
С 1 по 12 сентября на этом экскаваторе я чистил берег реки Припять, пока не запретили дозиметристы - уровень радиации на экскаваторе «зашкалил» все нормы.
Один из видов военной техники, используемой на работах по очистке местности
В расположение нашей части с места работ нас доставляли на автобусе. Иногда автобус заезжал в г. Чернобыль, где был оборудован медицинский пункт. Там мы сдавали на анализ кровь из пальца. Случалось, что у кого-то анализ оказывался плохим. Тогда этого человека на несколько дней освобождали от работы.
Набрав предельную дозу, с 13 по 23 сентября я был свободным от вахты, находился в палаточном лагере, ждал отправки домой».
В.В. Хорунжий (г. Владимир) вспоминает: «2 мая 1986 года я был вызван по тревоге в военный госпиталь г. Владимира вместе с другими военными врачами-терапевтами. Получил приказ: прибыть в 10-00 3 мая в г. Москву, в госпиталь имени Н.Н. Бурденко для дальнейших указаний, в связи с событиями на Украине, а какими именно - осталось тайной.
Утром следующего дня в фойе актового зала госпиталя нам устроили строевой смотр. Его проводил начальник медслужбы Московского военного округа генерал-майор медслужбы Спичев В.Ф. Он проверил наш внешний вид и тревожные чемоданы. Генерал-майор сделал замечания, а нескольким врачам приказал заменить поношенные фуражки и галстуки на новые, отправив их в военторг. Покупки были сделаны, естественно, за свой счет. И это вместо того, чтобы рассказать о предстоящей работе и выдать нам средства индивидуальной защиты от радиации, о чем мы уже стали подозревать. Подозрения наши подтвердились при инструктаже специалистами из Министерства Обороны и Минздрава СССР.
Затем нас отправили на Чкаловский аэродром, откуда мы вылетели в г. Киев. После приземления в Жулянах нас отвезли в Киевский госпиталь.
Вечером мы вышли на прогулку в центр Киева и увидели финиш Международной велогонки мира на безлюдных улицах. Обратили внимание, что город как будто вымер. Людей на Крещатике и в транспорте было очень мало. Позже узнали, что Гражданская оборона города рекомендовала жителям находиться в помещениях с закрытыми окнами, и без особой надобности на улицу не выходить. Мы с опаской закончили прогулку и вернулись в помещение.
Одному из наших коллег удалось навестить родственников из еврейской семьи, которые подтвердили, что радиационный фон в Киеве повышен, и все евреи уже из города уехали, а они покинут свой дом завтра. Дали совет: надо проявлять осторожность. Все эти новости нас не обрадовали.
Еще мы узнали, что радиация не помешала украинским властям провести демонстрацию трудящихся 1 мая. Позже такое же произошло и в День Победы. Вместо того, чтобы защитить людей, решили показать всему миру, что у нас все нормально, и ничего не произошло.
Глубокой ночью 170 военных врачей посадили в автобусы и в обстановке повышенной секретности отправили в г. Припять. Утром, после построения, мы с подполковником медслужбы А.П. Ханькевичем приняли подчиненных: группу врачей и медсестер из Ленинградского военного госпиталя. Получили приборы радиационного контроля и санитарный автомобиль УАЗ-450. Группа состояла из 9 человек, а меня назначили начальником данной мобильной группы. Вот когда до конца открылась тайна нашей миссии!
Перед нами поставили задачу: выявлять лучевую болезнь у гражданского населения в Полесском районе Киевской области со всеми селами и хуторами, совершая подворные обходы. Мы опрашивали селян, выявляя симптомы облучения, проводили анализа крови и радиационный контроль. Работали в своей повседневной форме одежды. Только на третий день удалось выпросить индивидуальные средства защиты для всей группы в штабе Гражданской обороны.
Жителям выдавали йодистые препараты для блокировки щитовидной железы, которая без этого часто перерождалась в злокачественную опухоль. Детей и беременных женщин направляли в санатории и профилактории Крыма и Кавказа.
В результате комплексного обследования выявили несколько десятков больных лучевой болезнью, которых направили в клиники Киева, Москвы и Ленинграда.
Командование опергруппы забыло поставить нас на довольствие. Пищей снабжали местные жители, постоянно усаживая за обеденный стол во время подворных обходов, проявляя заботу, чуткость и понимание.
Через две недели узнали, что нас отзывают. Доложили медицинским руководителям из Министерства обороны о проделанной работе и были отправлены в Киев, а потом, самолетом - в Москву».
Продолжение » » » » Воспоминания ликвидаторов последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС. Часть 2
|
