Александр Аляба вышел со своими людьми из Литвы на службу царю Московскому Василию III в двадцатых годах XVI века.
Начало XVII столетия в истории России ознаменовано, так называемым, Смутным Временем. Но ясность исторического горизонта уже заволакивалась тучами Семибоярщины в детство Иоанна IV. Смута подавлялась террором его царствования, сдерживалась внешними войнами и внутренними реформами первого избранного царя Бориса и вырвалась на свободу, когда, за прекращением династий и царя Ивана и царя Бориса, снова перед страною стал вопрос избрания Царя.
Вопрос этот был чужд пониманию народа, привыкшего чтить царя, Богом данного, - народа, не приемлющего понятия «вручения власти» на каких либо условиях. Василий Иванович Шуйский, приемля 19 мая 1606 года власть, дал запись и в исполнении ее целовал крест. Православная Москва, привыкшая к тому, что царь при помазании только исповедывал православный Никейский символ веры, не могла простить царю Василию этого целования креста в исполнении записи, потому что: «того искони в Московском государстве не важивалось». Исконное взаимное доверие православного царя и его народа не нуждалось в договорных хартиях, основываясь на религиозном понимании помазанничества самодержца и его подвига царствования. Такое новшество, принятое в эпоху смуты, почти всенародной, не могло внести ни успокоения, ни порядка. После смерти царя Бориса волна разгула охватила Россию. Произвольные провозглашения царями самозванцев взбаламутили народное море, разнуздали личные честолюбия. Власть основывалась исключительно на силе, утратив этическое свое основание и, как бы подкрепляемая договорными обязательствами, теряла ореол духовного сана, теряла ореол подвига в несении послушания помазанничества. Когда второй Лже-Димитрий 1-го июня 1608 г. достиг Тушина (в 12 верстах от Москвы) и там ждал добровольного признания Москвой его прав, мятеж охватил почти всю Россию, выбросив знамя с именем, будто бы спасенного, законного преемника престола, сына Иоанна Грозного - Дмитрия. Это имя было в легенде спасения царевича окружено для народа ореолом видимого проявления Промысла, сохранившего царственного отрока, и внушало религиозный трепет перед попыткой непризнания его. Надо было быть уверенным в мученической кончине царевича, необходима была твердость в памятовании и хранении своей присяги царю Василию, чтобы бороться с мятежен. Только несколько - семь или восемь - городов отказались признать Лже-Димитрия II царем, прозвав его «Тушинским вором». Эти немногие города были как острова рассеяны среди мятежного моря, посреди которого, как маяк, вдохновляла к стойкости Троицко-Сергиевская лавра. В числе этих немногих городов был и Нижний-Новгород, верный присяге своей дарю Василию, решившийся умереть за спасение православной Руси и самодержавие ее Царя. В это время на Нижнем-Новгороде воеводствовали князь Репнин и Андрей Семенович Алябьев (сын дьяка при царе Иоанне Васильевиче Грозном), а духовным пастырем был благочестивый архимандрит Иоиль. Положение Нижнего было затруднительное. Будучи как бы узловым пунктом общения Москвы с городами северными и низовыми, он обращал на себя особое внимание Тушинских начальников, а потому они старались прервать всякое сообщение Нижнего с другими местами, преданными Василию. Обязанность взять и разрушить Нижний была в Тушинском стане возложена на князя Семена Вяземского. Шайки вольницы бродили во всех направлениях около Нижнего, громя все на своем пути, и препятствуя соединению нижегородцев с Шереметьевым, который шел от Астрахани через Казань, чтобы подать помощь осажденной Москве. Окруженный врагами, Нижний внутри испытывал страшную тесноту от чрезмерного стечения окрестных жителей, скрывшихся в него от похождений Тушинских шаек. Противники царя Василия часто подсылали к нижегородцам людей, склонявших их предаться Лже-Димитрию. Даже духовные лица, ища успокоения, во что би то ни стало, иногда пытались поколебать твердость нижегородцев. 21 Ноября 1608 г. пришла грамота, снова увещававшая нижегородцев покориться «царю Димитрию». Иона, игумен Луговской и Тихоновской пустыни, увещавал архимандрита Иоиля склонить воевод: князя Репнина и Алябьева и всех жителей к покорности Лже-Димитрию, грозя в случае упорства многочисленною ратью, польскою и русскою. Посоветовавшись с воеводами и старейшинами нижегородцев, архимандрит Иоиль ответил игумену от лица всего города о твердой решимости всех его жителей «остаться при своем» и звал Иону приехать: «с избранными мужами Балахонскими в Нижний на совещание о добром деле». С своей стороны архимандрит Иоиль умолял Иону убедить балахонцев остаться в прежнем дружественном общении с нижегородцами и не проливать христианской крови. Но этот призыв архимандрита Иоиля остался безуспешным. 2-го декабря 1609 г. Балахонцы подступили к стенам Нижнего Новгорода. Нижегородцы решились силою привести их к покорности. Собравшись на воеводском дворе, все старшины города присудили Андрею Семеновичу Алябьеву идти на изменников и возложили на него задачу усмирения Балахны и наказания ее за упорство. Это избрание из двоих воевод именно А.С. Алябьева может быть объяснено его опытом в ратном деле и его почтенным возрастом, так как надо предполагать, что ему тогда было уже за 60 лет. Исполняя такое постановление, Алябьев устремился на осаждавших, разбил их при деревне Копасове, потом при Казине и, отбив их «воинский снаряд» и взяв многих пленных, достиг Балахны. Здесь встретило его войско самозванца под предводительством воеводы балахонского Степана Голенищева. Схватка была горячая; нижегородцы одолели, и Алябьев разогнал тушинское войско. Голенищев был взят в плен «с лучшими балахонцами», также и атаман Таскаев, усердный слуга Лже-Дмитрия. Пушки, знамена, литавры и весь снаряд воинский достался в добычу Алябьеву. Пришедши в Балахну, он потребовал теперь того, чего раньше просил - все жители присягнули царю Василию. Возвратившись в Нижний, Алябьев казнил Таскаева, а с ним вместе повесил и многих других из наиболее значительных пленных. Дружина А.С. Алябьева, кроме обыкновенного городского воинства и разноплеменного отряда, присланного из Казани Шереметьевым, состояла из литовцев, немцев, турок, валахов, сербов. Но разгром Балахны, плен ее воеводы, казни Таскаева и других не надолго водворили тишину вокруг Нижнего Новгорода. 10 декабря Алябьев выступил из Нижнего на село Ворсму, где было тогда сборище приверженцев Самозванца. Не доходя 5-ти верст, встретил он их и произошла битва. Алябьев разбил их на голову и гнал до самого села, забрал многих в плен и, разграбив Ворсму, предал ее огню. Узнав, что ещё сильный отряд их пришел двумя дорогами к селу Павлову, не далеко от Ворсмы, он устремился на них и рассеял их. Возвратясь после этих побед в Нижний, он спешил и далее восстановить власть царя Василия, но уже довольствуясь только угрозами, основанными на молве об одержанных им победах. Тотчас по возвращении, в тот же день, Алябьев пишет в Стародубскую вол. Муромского уезда, чтобы она присягнула скорей «законному царю», обещая, в случае упорства, участь Ворсмы, и посланцы стародубцы немедленно пришли к нему с повинной царю Василию. Вслед затем явился с тем же гонец из Лухова*, того самого Лухова, из-под которого игумен Тихоновской пустыни Иона II, за несколько недель перед тем, уговаривал нижегородцев признать тушинского Лже-Дмитрия царем. В Муром Алябьев послал список своих побед, приписав требование, чтобы они поспешили преклониться на сторону царя Василия, а то он пойдет на них «с великой ратью» и, разграбивши их, возьмет их жен и детей. Владимирский воевода Вельяминов в отчаянии извещает Сапегу об успехах Алябьева, добившегося измены Шуи и Гороховца Тушинскому Самозванцу, и умолял прислать к нему помощь, пока Алябьев не занял еще Мурома и Владимира. Он уведомлял самозванца об отложении Валахонского уезда и всех окрестностей. О том же взывал к Сапеге и воевода Суздальский Плещеев. В Юрьевце против самозванца восстал чарочник Красный и начал очищать окрестности от шаек Самозванца. Темницы Нижегородские наполнились упорными приверженцами самозванца, которых присылали туда из всех городов, подчинившихся требованиям Алябьева. В Арзамасе, Владимире, Муроме, Суздале также возникло движение против Самозванца. Из Галича, Устюга и других городов летали гонцы в Нижний. На всем севере закипело восстание против Самозванца. Но не везде одинаково смело оно поднималось. Были места, где население, несмотря на сильное свое ожесточение против насилий Тушинцев, колебалось. Пораженный бедствиями, изнемогая от смуты, народ трепетно ожидал конца восстания, чтобы покориться сильнейшему. Стоит только развернуть любое сказание современников, чтобы видеть, каким ужасом была объята тогда Россия, храмы Божии расхищались, святыни подвергались поруганию, монастыри с их иноками подвергались пыткам. Некоторые города, не имея возможности противиться силе неприятеля, сдавались, то одной, то другой шайке, не взирая на то, за кого эта шайка стояла, за ляхов ли, или за Лже-царевича. Ввиду такого общего напряженного состояния, А.С. Алябьев, разгромив Балахну и Ворсму, спешил ободрить этой вестью население, готовое подняться под знамя царя Василия, но не смевшее этого сделать из страха лютой мести самозванцевых сподвижников, казавшихся непобедимыми. Такое положение вещей смутило стан Сапеги под стенами Троицкой Лавры и отвлекло из-под ее стен Лисовского, который вторгся в Ярославль, овладел Костромой и навел страх на Север; но по мере движения его войска, восстание вновь овладевало пройденными Лисовским местами, как только он покидал их. Подвиги нижегородцев, роль Нижнего, как средоточия верности Василию и непокорности Самозванцу, встревожили Тушинский стан. Самозванец, желая усмирить восстание на Севере, послал в Муром Никифора Плещеева, а на Нижний князя Вяземского и Тимофея Лазарева. 7-го января 1609 г. Тушинское войско подступило к Нижнему. На воеводском дворе собрались Репнин, А.С. Алябьев, старейшины города, архимандрит и священство; долго длилось совещание. Продолжительной осады Нижний выдержать не мог, в нем не было съестных припасов, и запас пороха был слишком незначителен. После торжественного молебна в соборе, войско стало снаряжаться. Между тем Вяземский послал к ним грамоту «царя Дмитрия» с милостью за раскаяние и с угрозами за упорство. Дожидаясь ответа, Лазарев направился берегом Оки, чтобы напасть на Нижний с южной стороны. Ответа все не было. Вяземский двинулся к городу с западной стороны, как вдруг растворились ворота и через них нижегородцы, с Алябьевым во главе, ринулись на отряд Вяземского дружным напором. В сознании необходимости победы, чтобы избежать полной гибели, они отчаянным натиском расстроили и разгромили многочисленный отряд Вяземского. Лазарев хотел помочь ему, но его отряд вяз в снегу, взбираясь на крутизну. Встретив отпор нижегородцев сверху, отряд Лазарева бежал. Лазарев был весь изранен. Нижегородцы разбили и гнали неприятеля. Вяземский был взят в плен. Через несколько часов после битвы, на площади нижегородской, на той же самой виселице, на которой за месяц перед тем умер Таскаев, висело тело князя Семена Вяземского, а рядом с ним умирал израненный Лазарев, истекая кровью. Один из немногих, уцелевших от отряда Вяземского. Муромский боярский сын бежал в Муром и своим рассказом о неудачном походе на Нижний навел ужас на Плещеева. Победа Алябьева была сильным ударом, нанесенным воинской силе Тушинского лже-царевича. Воевода Муромский с ужасом взывал к пану Сапеге. Владимирский воевода Вельяминов, с своей стороны, молил о помощи и нарочно послал свое слезное послание с очевидцем поражения Вяземского и Лазарева. Вскоре после того он снова писал Сапеге, теперь требуя уже более сильного подкрепления, и предупреждая о намерении нижегородцев идти на Муром и Владимир. И действительно Алябьев не долго заставил себя ждать. 16 января явился он под Муром. Передовое войско ночевало за 20 верст от Мурома, а сам он с главными силами остановился в селе Яковцеве, за 80 верст от Мурома, выжег его и шел к самому городу. Но овладеть Муромом Алябьеву не удалось раньше конца марта месяца. Такая медлительность в овладении Муромом объясняется, вероятно, тем, что Алябьев берег свои воинские силы, так как не мог надеяться на помощь Шереметьева, спешившего выручить Москву. Кроме того, по данным того времени, надо предполагать, что Муром был прочно укреплен. Овладев им, Алябьев остался в нем воеводой и немедленно отрядил войско ко Владимиру. Узнав о том, что нижегородцы, овладев Муромом, идут на Владимир, владимирцы взволновались против Самозванца и требовали от своего воеводы Вельяминова дружественной встречи нижегородцев; но упорный приверженец Тушинца, Вельяминов на это не согласился. Тогда народ в ярости бросился на него и хотел его растерзать, как изменника законному царю Василию. Однако, смилостивившись, толпа позволила Вельяминову перед смертью очиститься от грехов. После исповеди и причастия его вывели из храма и священник произнес над ним краткий суд: «Вот враг государства Московского». Народ устремился на него и немедленно побил каменьями. Узнав об этом, Плещеев, бежавший из Мурома, выпросил себе сильную помощь у Сапеги и обратился на отряд Алябьева, который, соединясь с владимирцами, шел на Суздаль. Плещеев с Лисовским и большим польским войском разбил отряд и устремился на Владимир, опустошил его окрестности и осадил самый город; но владимирцы насмерть засели в нем и оказали такое сопротивление, что, не взявши города, Плещеев с Лисовским отошли, спеша возвратить самозванцу Ярославль.
17 Февраля 1609 г. было смятение в Москве. Царь Василий вышел к народу и волнение утихло. Крамольники бежали, патриарх Гермоген, указывая на этот случай, как на явное проявление Промысла, охраняющего неприкосновенность главы помазанника, заклинал народ обратиться снова к царю истинному, проклинал изменников, укорял народ в Богоотступничестве и жестокосердии. Из древнего Новгорода спешил выручить царя с сильным шведским войском знаменитый Скопин-Шуйский. Его неутомимыми стараниями очищена была от изменников северо-западная сторона России. Северо-восточные же силы теперь стекались в Ярославль. Шереметьев достиг Нижнего и шел через Владимир путем, очищенным для него Алябьевым. Царь Василий вздохнул свободнее; в избытке благодарности он рассылал во все города и ко всем воеводам похвальные грамоты, суля им великие награды. А.С. Алябьев привлек особенное его благоволение. Обещая щедро наградить Вологду, Устюг, Тотьму, Кострому, Галич, Вятку и другие северные города за их ревность, царь Василий приказывал им советываться в своих предприятиях с воеводами и преимущественно с Алябьевым.
27 мая 1610 года царь Василий послал Алябьеву похвальную грамоту за его «прямую службу и правду, которую он являл, будучи в Нижнем», за его «великое радение ко благу царскому», за его «отвагу и за взятие Мурома и Владимира», выговаривая ему, однако, за медленность в соединении с владимирцами для похода на Сапегу под Троицкую Лавру. В той же грамоте возвещалось о всеобщем ратном движении ополченной России и о действиях верных сынов России против мятежников. Грамота заключалась повелением спешить к Сергиевской обители. В это время подвиги Скопина и подоспевшего к нему на помощь Шереметьева истребляли шайки Самозванца. Скопин разбил Сапегу у Калязина монастыря и укрепился с Шереметьевым в Александровской слободе. Устрашенный их победами, Самозванец торопился овладеть Москвой. Но, потерпев неудачу в этой последней отчаянной попытке, он бежал в Калугу. Внезапная смерть сразила Скопина. Лишь только его не стало, крамолы бояр, врагов Шуйского, снова поднялись. Рязань отложилась, ее примеру последовали и некоторые другие области. Шведское войско, приведенное Скопиным-Шуйским, покинуло Россию. Крымцы укрепились в привольных степях. Гетман Желкевский, истребивши огромное царское войско, приближался к Москве. А вечером 18 июля 1610 года Василий Шуйский был уже заключен в келью Чудова монастыря, и власяница инока заменила на нем царское одеяние. Лишив престола Василия, враги его созвали в Москву всех сынов отечества для избрания царя. Спешно, прежде чем поспели в Москву представители многих городов, по предложению князя Мстиславского, был избран польский королевич Владислав, который для занятия престола Московского обязался «принять святую веру Российскую». Веря этому обязательству и ненарушимости договора, подкрепленного клятвою, согласились на это избрание и многие города, остававшиеся верными Василию, коих представители не поспели к избранию. Признал этот выбор и Ляпунов. Но Россия от всех этих событий не успокоилась. Поляки по-прежнему притесняли русских. Король Сигизмунд громил Смоленск, а на севере шведы, под предводительством де-Лагарди, громили русские города. Лисовский свирепствовал под знаменем Лже-Димитрия. Снова разные города признавали, кто Лже-Димитрия, кто Василия, кто Владислава. 11 декабря 1610 г. был убит Лже-Димитрий. Патриарх Гермоген воззвал ко всей России, напоминая ее сынам долг освободить отчизну от крамолы и поляков. Нужен был ему надежный посредник в сношениях с преемником своим на Казанской митрополии Ефремом (в миру Давид Хвостов). Таким посредником явился А.С. Алябьев. С этого времени Алябьев сходит с военного поприща и начинается его гражданская деятельность. В конце декабря 1610 г. начал он ссылаться с Гермогеном. 12 января 1611 г. отважные нижегородские посланцы принесли Нижнему, словесно, благословение патриарха на славный подвиг ополчения. С этими посланцами прибыли в Нижний от Гермогена послы из под Смоленска, которые умоляли народ русский восстать на притеснителей. Снесясь с балахонцами и Ляпуновым, нижегородцы отправили из Нижнего передовой отряд своего ополчения 8 февраля 1611 г. Главное войско, под предводительством более молодого воеводы, князя Репнина, 17 марта уже сражалось под Москвой с поляками. С выступлением князя Репнина из Нижнего, Андрей Семенович Алябьев один на воеводстве Нижегородском и Муромском. Деятельность его главным образом обращается на сотрудничество митрополиту Казанскому Ефрему в распространении анти-польского движения в Кострому, Ярославль, Вологду, Пермь и Устюг. Эти северные города не торопились высылать своих дружин к Москве; уставши от 4-х летних смут соперничества за власть над Россией, они плохо верили сплоченности остальных городов в их борьбе против нашествия поляков. Кроме того в этой медлительности северных городов, вероятно, сказывалось и влияние Казани, где под влиянием митрополита Ефрема хранилась идея о правах потомства Филарета Никитича Романова на престол. В смутные годы борьбы между приверженцами Тушинца и приверженцами Москвы, Казань, управляемая митрополитом Ефремом с дьяками Шульгиным и Дитчевым, долго держится выжидательного образа действий в борьбе между партиями Шульгина, Тушинца и Бельского, приверженца Москвы. Но как только возникла опасность польского владычества, Казань открыто и дружно отзывается на воззвание своего бывшего пастыря Гермогена. Вместе с митрополитом Ефремом, Алябьев деятельно сносится с северными городами, передавая им грамоты Ляпунова и воззвание из-под Смоленска. Вологда отзывалась обещанием прислать к нему на совещание своих людей. Андрей Семенович извещал все эти города о присоединении к движению других городов, пересылал к ним благословение патриарха Гермогена и воззвание москвичей, уведомлял о выступлении нижегородцев и о подвигах Репнина под Москвой. Он заклинал вологжан скорей вооружиться, пока Литва и Польша не овладели совершенно государством Московским, и пока еще многие люди «не прельстились и не отстали». Он говорил им о благодарности потомства, о послушании святителю Гермогену, о долге христианском. Наконец ему удалось возбудить и Вологду. Но и это движение не закончило смут, поляки заняли Московский Кремль и выдерживали там осаду. Смерть Ляпунова лишила соединенное Российское воинство авторитетного вождя, и ополчения разошлись по городам, не довершив освобождения Москвы. По примеру других возвратились и нижегородцы в свой Нижний. Установить точно время этого возвращения нижегородского ополчения по каким-либо документам не представляется возможным, но очевидно, что сношение Алябьева с Гермогеном не прекращалось, ибо 25 августа 1611 г. Андрей Семенович получил от патриарха грамоту, в которой Святитель увещевал нижегородцев не признавать сына Марины (якобы сына Лже-Димитрия II) и довершить освобождение родины. На снаряжении великого Нижегородского ополчения, поднятого Козьмой Мининым Сухоруким под начальством князя Д.М. Пожарского, кончается историческая деятельность Андрея Семеновича Алябьева, которому в то время, как надо полагать, истекал уже седьмой десяток лет. Далее Андрей Семенович остается воеводой Нижегородским и Муромским, но неизвестно до какого времени. В 1620 г. апреля 26 Андрей Семенович жалуется милостивою грамотою царя Михаила Феодоровича, за его деятельность 1608 - 1614 гг. Что при царском дворе памятовалась эта деятельность Андрея Семеновича Алябьева по сохранении верности Нижнего Новгорода Москве, можно судить и по тому, что как при первом бракосочетании царя Михаила Феодоровича, так и при обоих бракосочетаниях Алексее Михайловича стольники Степан Григорьевич и Федор Андреевич Алябьевы участвовали в свадебных процессиях вместе с племянником Козьмы Минина. Но этот Федор Андреевич, впоследствии воевода Галицкий, не был сыном Андрея Семеновича, а вероятно его двоюродным племянником - сыном Андрея Димитриевича, так как о браке и потомстве Андрея Семеновича не сохранилось никаких сведений в семейных документах рода Алябьевых. Напротив, как можно судить по переходам вотчин и поместий, Андрей Семенович умер бездетным и его имения перешли к его двоюродному брату Ивану Дмитриевичу и сыну его Ивану Ивановичу, бывшему при царе Алексее Михайловиче воеводою на Кавказе. После этого Ивана Ивановича за его бездетностью имения перешли опять к его двоюродному брату Никите Петровичу (Петр Дмитриевич Алябьев во Владимире в 1633 году содержал селитреные варницы), прямое потомство которого существует поныне в единственно сохранившейся линии.
Есть легенда, что имение Братилово Владимирского уезда Ундольской волости носит свое название от таких переходов по наследству к братьям двоюродным. Алябьев Борис Иванович, внук Василия Фёдоровича Алябьева, храмоздателя церкви Святой Троицы села Арбузова, был последним владельцем широко известного имения Алябьевых во Владимирской губернии в сельце Братилове Арбузовского прихода (его отцу - Ивану Васильевичу принадлежали с-цо Корчагино и с-цо Братилово).
<
Город Муром в XVII веке
