Дальне-восточная катастрофа, приведшая русскую армию и флот к Мукдену и Цусиме, заставила русское общество из отчаяния и апатии перейти к резкому возбуждению. Озлобление против правительства росло. Русское общество было готово к решительному перевороту. Организовался рабочий пролетариат, сплачивалось крестьянство в попытках аграрных движений. Учащаяся молодежь от демонстраций и манифестаций перешла к забастовкам. Лица разных профессий группировались в союзы. До самой осени 1905 года шла усиленная мобилизация общественных сил для завоевания политических свобод и подготовлялась всеобщая забастовка, которая к началу октября стали неизбежной. Всеобщая стачка, изумившая в свое время всю Европу, разразилась с 10 октября. Двор и правительство охвачены были паникой, под влиянием которой Николай II подписал составленный по инициативе возвратившегося из Портсмута гр. Витте манифест 17-го октября с провозглашением свобод и предоставлением Государственной Думе законодательных функций. Без осуществления обещанных свобод манифест 17 октября не внес успокоения в революционно настроенное общество, а наоборот побудил правительство к подготовке симуляций контрреволюции, как гласа народа, ожесточившегося будто бы ущербом самодержавия. Губернаторы получали предложения допускать патриотические манифестации с участием военных и духовенства. Сыщики, переодетые полицейские, члены «союза русского народа» посылали царю патриотические депеши, по получении ответов на которые начинались погромы с убийствами, поджогами, разгромами винных лавок. Восстание на Черноморской эскадре, в Прибалтийском крае, на Кавказе, аграрные беспорядки в центральной России, Сибирское движение, наконец Московское вооруженное восстание - вот что наполняет собою конец 1905 года. Для борьбы с революцией в мятежные области снаряжались карательные экспедиции с инструкциями: «патронов не жалеть и арестованных не иметь».
Революционное движение продолжалось и в 1906 году. Пролетарский праздник 1 май не в первый раз уже сопровождался демонстрациями и забастовками. В 1906 году бастовало уже огромное большинство заводов России, к которым на этот раз присоединились служащие в органах самоуправления и даже школьники. В эту эпоху общего политического возбуждения все явления принимали заразный характер. День этот был нарушен кое-где демонстрациями и более яркими, чем простая забастовка: были случаи стрельбы по толпе, раненые, убитые (Казань, Муром, Царицын и др.). Погромы, приноровленные к этому дню, были заранее инсценированы. Столкновение с полицией и войсками возникали преимущественно после митингов и на вечерних гуляньях по городским бульварам, когда так трудно было удержаться молодежи от пения. Конец апреля, когда собиралась Государственная Дума и все ждали амнистии, был особенно насыщен электричеством, и достаточно было неосторожного возгласа, случайного выстрела, чтобы подать повод к столкновениям.
Иллюстрацией, характеризующей настроение общества в 1906 году, может служить и Муромское первомайское избиение.
В ночь на 2-е мая 1906 г. Владимирским губернатором Леонтьевым была получена телеграмма от уездного Муромского исправника В. С. Лучкина следующего содержания: «Нонче часов около 10 вечера произошло столкновение полиции толпой бульваре, раненых из толпы тяжело 3, городовых 2, все больнице». Этой телеграммой началось дело Канцелярии Владимирского губернатора секретного стола «О беспорядках в гор. Муроме», закончившееся письмом Лучкина к губернатору от 19 октября того же года, в котором Лучкин оправдывал себя во взводимых на него клеветах. Тотчас же губернатор телеграммой запросил исправника о подробностях и причинах столкновения и отправил другую телеграмму министру внутренних дел с донесением о событии и дополнением о положении дел в Иванове, Орехове и Александровском районе, самых тревожных пунктах губернии в то время. 2-го мая губернатором уже был получен рапорт с надписью: «секретно» и протокол о событии 1-го мая, составленный помощником исправника Китаевым по поручению исправника. В освещении полиции событие рисуется в таком виде.
Рабочие машинно-строительного завода Валенкова и завода Киселева решили отпраздновать день 1 мая и снять с работы других своих товарищей. Переодетые городовые, назначенные исправником следить за настроением рабочих, слышали на Бучихе (овраг за городом) часов в 10 утра из толпы рабочих в 150 человек выкрик «товарищи, идите, нынче 1 мая, работать не дадим, пойдем все гулять». Толпа двинулась по набережной Оки к фабрикам Суздальцевых, Ушакова, а оттуда к винному складу, затем опять на Бучиху. Толпа потихоньку что то пела. Реалисты раздавали прокламации. Прокламации раздавались также и депутатами от рабочих Валенкова. С Бучихи рабочие пошли по Касимовской улице с пением марсельезы, с 2 красными и 1 черным флагом (флаги были в руках О. В. Окушко социал-демократки и чертежника Волкова), постояли у реального училища и опять пошли на Бучиху. О движении толпы все время сообщалось исправнику. Пристав вместе с командою городовых, выехав на Касимовскую, увидел толпу, послал за стражниками и доложил о том исправнику. Толпа, заметив пристава с городовыми и стражниками, растаяла.
Так, по словам полиции, прошло утро 1 мая в Муроме. Вечером по ее словам, страсти разгорелись. На бульваре в 7 часов вечера играла музыка по случаю открытия летнего сезона. Предполагались бесплатные танцы. Около 10 часов вечера, когда уже стемнело, на бульваре образовалась толпа в человек 20 учащейся молодежи и рабочих и направилась вдоль бульвара с пением марсельезы. Большая часть публики разбежалась, остались лишь сочувствующие поющим. Помощник исправника уговаривал толпу оставить пение, но из толпы послышались свистки и, по-видимому, по адресу помощника слова: «Долой полицию! Придется пустить в ход револьверы». Помощник отправился разыскивать исправника, чтобы посоветоваться, как быть далее. В это время со средины бульвара из кустов раздались выстрелы. В ответ стала стрелять полицейская команда. Толпа рассыпалась, отстреливаясь и отбегая к собору. У входа на бульвар помощник встретил дочь отставного полковника гимназистку 7-го класса Наталью Буткевич, которая жаловалась, что задыхается от крови, что она умирает. В сопровождении городового Буткевич была отправлена в больницу. Ранеными оказались еще учительница Гуреева, повар Жирков, реалист 2-го класса Андреев, продавщица Ягунова, рабочий Мошенцев, лудильщик Синев, реалист 2-го класса Дрижаченко и два городовых — Суходыров и Орехов.
Исправник, выйдя из ротонды клуба, услышал пение, пошел к собору и полицейскому управлению, где обратился к толпе с убеждением разойтись. Бульварная толпа опять удалилась к ротонде. Исправник решил окружить ее наличным составом полиции и пошел по бульвару. За ним шли пешие стражники. В полицейскую команду было сделано несколько револьверных выстрелов. В ответ для самообороны открыли огонь городовые и стражники; толпа разбежалась из сада, но небольшая кучка осталась за загородкой бульвара у собора и начала стрелять по направлению к полицейскому управлению. Вследствие этого и тут завязалась перестрелка с толпой. Стражники (их было 22) выпустили 10 пуль, городовые — 39 пуль (городовых было 17 человек). Местный товарищ прокурора выяснил, что шашки употреблены не были. С толпой команда на близкое расстояние не сходилась. На другой день были найдены патроны, подброшенные на пароме 3 неизвестными.
Иначе рисует событие 1 мая участник его, тогда реалист 5-го класса В. А. Иванов. Вот его воспоминания о 1 мая 1906 года в гор. Муроме.
«30 апреля 1906 года на совместном заседании комитетов муромских организаций с. р. и с. д. было решено воздержаться от демонстраций в городе в виду свирепствовавшей в то время реакции и суровой расправы над рабочими, так или иначе проявлявшими свои симпатии к освободительному движению, а собраться для празднования 1 мая за городом, в Бучихе, где партийные агитаторы должны были объяснить собравшимся значение первомайского праздника трудящихся. На празднование могли быть приглашены не только члены партий, но и вообще все рабочие, желающие принять участие в нем, при чем, чтобы не возбуждать подозрения полиции, положено было собраться в Бучихе небольшими группами. К 11 часам дня в Бучихе собралось до 600 рабочих и учащихся. День был солнечный, теплый, настроение у всех бодрое, приподнятое, и казалось, что природа радовалась вместе с нами нашему празднику, расточая нам свои весенние ласки. Руководители празднования в целях конспирации разделили собравшихся на две группы по их сочувствию к партиям и разошлись в противоположные стороны, выставив для охраны часовыми партийных товарищей. Группа, где был я, расположившись по склону оврага, представляла живописное зрелище. На фоне свежей зелени, освещенной лучами солнца, пестрели яркие блики цветных рубах. Возбужденные лица, горящие глаза, сдержанный гул голосов и ритмичный шум мутных волн разливавшейся Оки вторил весенней мелодии жаворонков. На большой муравьиной куче среди собравшихся один за другим сменялись партийные агитаторы. По окончании речей полились стройные звуки революционных песен, заполняя весь овраг и разливаясь по широкому водному простору. Пронзительный звук тревоги вдруг ворвался в овраг резким диссонансом и оборвал песню. Запыхавшийся часовой сообщил, что пожаловали незванные гости исправник Лучкин со своей сворой. Инициаторами празднования было предложено собравшимся разойтись по домам. Все быстро рассеялись, направившись в разные стороны.
Вечером на бульваре над Окой гремела музыка. Учащаяся молодежь шумно делилась впечатлениями дня. Рассказывали, что некоторые группы рабочих и учащихся, возвращавшиеся с Бучихи, подверглись нападению полиции во главе с исправником Лучкиным. Были избиты нагайками даже подростки, не пощадили и хромую с. д. Окушко. Глубокое возмущение охватило молодежь, и группа реалистов человек в 10—12 на одной из скамеек бульвара запела марсельезу. Сначала робко и неуверенно, потом, по мере того как молодежь с других скамеек присоединилась, звуки росли, ширились, и вскоре призывный гимн свободы мощно разлился по бульвару. Толпа росла и двинулась широкой лавиной по аллее. Рабочих в толпе не было, были только реалисты и гимназистки. Помощник исправника Китаев несколько раз пытался остановить толпу увещаниями, но бесполезно. Толпа двигалась, наэлектризованная могучей марсельезой. Просили оркестр играть революционные песни, но он отказался, ссылаясь на неимение нот. А гимн борьбы все ширился и лился мощным потоком. Вдруг у входа на бульвар я, находившийся в центре толпы, почувствовал, как толпа дрогнула, и в это же время от входа на бульвар загремели выстрелы. Вмиг толпа, как стая вспугнутых воробьев, рассеялась во все стороны. Я спрятался за акациями у забора вместе со своим товарищем. Городовые и стражники с озверелыми лицами беспорядочно бежали к веранде, стреляли во все стороны. Слышен был только топот ног и частые выстрелы. В едва сгустившихся сумерках я видел главную аллею и бегущих по ней городовых и стражников. Три гимназистки, взявшись за руки, выскочили на главную аллею и побежали навстречу полиции. Какой то стражник ударил одну из них прикладом, и все три, как снопы, повалились на землю. Раздался сдавленный мужской крик, и вслед за ним выбежала на главную аллею гимназистка Наташа Буткевич, с широко открытыми, полными ужаса глазами, простирая руки, как бы ища помощи к бежавшему навстречу ей с обнаженной шашкой приставу Филоматову. Шашка пристава сверкнула в воздухе и ударила по лицу Наташи. Дикий крик огласил бульвар, и бесчувственная Наташа повалилась к ногам героя пристава. Мой сосед, зашумев акациями, перепрыгнул через забор. Пробегавшие мимо меня стражники, услышав шум, произведенный моим товарищем, бросились к забору и увидели меня. Я почувствовал щемящую боль в плече от удара прикладом, и тут же две пары сильных рук перебросили меня через забор. Я не удержался на тропинке между забором и откосами и скатился вниз к шоссе, ведущему к кузницам на берегу Оки. Придя в себя, я не нашел фуражки и часов и полез в гору к бульвару, рассчитывая их осторожно разыскать. Выстрелы на бульваре затихли, но войти на бульвар, я, встретив товарища, не решился, и мы повернули обратно. Недалеко от тюрьмы на опустевших улицах мы встретили 4-х стражников, и один из них, спешившись, выстрелил в нас. Мы пустились бежать. Пострадавших, не обращавшихся за медицинскою помощью в больницы, было очень много. Поранения двух городовых можно объяснить только тем, что они бежали и стреляли в беспорядке и ранили сами своих товарищей. Стрелять в них из поющих никто не мог вследствие внезапности их нападения, а также и экспромта демонстрации. Через некоторое время нас не раз вызывали к допросу об этом кровавом событии. Долго после 1 мая на головах ребятишек стражников и городовых красовались, не считаясь с размерами, трофеи их храбрых родителей, исчезнувших на короткое время следствия, но потом вновь появившихся с циничною откровенностью».
Возмущенное действиями полиции в день 1 мая, общество сильно взволновалось и забило тревогу. В № 115 газеты «Клязьма» от 3 мая появилась корреспонденция из Мурома «Кровавый террор» о событии 1 мая. Настроение создавалось напряженное, тревожное. Другие газеты, как «Биржевые Ведомости», «Русское Слово», «20-й Век», «Наша Жизнь», также резко освещали событие: последние две требовали, чтобы со стороны губернской администрации были приняты самые серьезные меры против истинных виновников несчастья. И только «День» сваливал вину события на интеллигенцию и евреев.
Педагогический Совет Муромской женской гимназии, постановил выразить сочувствие матери пострадавшей девушки, возбудил ходатайство пред министром народного просвещения о назначении особой комиссии для расследования дела 1 мая, в состав которой вошли бы и родители. Член Государственной Думы К. Черносвитов обещал внести в Думу предложение о назначении парламентской комиссии для расследования происходящих насилий и продолжающихся репрессий.
Сходки рабочих и забастовки продолжались. Мать Буткевич обратилась к губернатору с просьбой дать взаймы денег на лечение дочери, которую необходимо было, по ее словам, везти заграницу. Губернатор возбудил ходатайство о деньгах для Буткевич пред управляющим Собственной Его Величества Канцелярией, упомянув в ходатайстве, что пострадавшая была в числе демонстрантов. Из Канцелярии ответили отказом. Между тем по делу 1 мая, по требованию губернатора, которого тревожил в свою очередь министр внутренних дел, производилось дознание Лучкиным с участием тов. прокурора Унтилова. Были сняты показания с 132 человек. Министр народного просвещения передал просьбу родительского комитета гимназии в Департамент Полиции. Директор Департамента, не допустив смешанной комиссии, о которой просили родители, предложил Владимирскому губернатору послать в Муром уполномоченное лицо для всестороннего исследования дела. Таким лицом был назначен старший советник губернского правления М. Альбицкий. Кроме того Буткевич, Зворыкин, Гуреева возбудили с своей стороны жалобы на действия полиции в день 1 мая. Расследования закончились в начале октября 1906 г. и к 11 октября судебным следователем Влад. Окр. Суда 1 участка Муромского уезда было представлено прокурору Влад. Окр. Суда следственное дело о Лучкине, обвиняемом по 341 ст. Уложения о наказаниях, и городовых Аношине, Шаронкине, Емельянове, обвиняемых по 346 ст. Уложения о наказаниях. Делу не дано дальнейшего движения... Лучкин и Китаев только получили через губернатора от директора Департамента Полиции выговор за нераспорядительность...
Очевидно, что вся вина за событие 1 мая падает на полицию. Если думать, что «дыма без огня не бывает», то этим огоньком был молодой задор учащихся-подростков. Толпа демонстрантов не могла первою начать стрельбу: это очевидно из того, что с оружием не был задержан никто. Да и расследовавший дело Альбицкий в своем донесении губернатору сообщает о невозможности выяснить, кто первым начал стрельбу: а товарищ прокурора более откровенно пишет о невозможности расследовать, было ли у толпы манифестантов оружие. Кроме того, подавляющее большинство из 132 допрошенных утверждали, что стреляли и били прикладами только полицейские и что многие из полицейских чинов были пьяны. Противное утверждали только купцы, священники, отставные учителя и др. элементы, преданные полиции. Даже помощник начальника жандармского управления Сомов и тот жалуется губернатору на бездействие и нераспорядительность исправника, не смогшего дать никаких инструкций городовым и стражникам, действовавшим произвольно. Пресса единогласно указывала, что даже черносотенные купцы отвернулись от Лучкина, своего прежнего партнера в карточной игре, озлобленные на него за своих помятых и перепуганных детей. Китаев пишет губернатору, что ему на допросах не желают отвечать, что детей его дразнят, что при встрече с ним с некоторых и делается историка. Как сообщает Иванов, к нему несколько раз приходил пристав Филоматов, прося умолчать на показаниях о его поступке с Буткевич. К сожалению, в цитируемом деле Канцелярии губернатора приведено немного показаний: не зафиксированы и показания Филоматова.
Потерявший почву исправник Лучкин пошел по пути клеветы и ложных доносов. Он доносил, что в больнице будто бы наложили грязные повязки на раны городовых. Командированный в Муром Владимирский врачебный инспектор Успенский отверг эту ложь. Лучкин, напуганный губернатором, который ему поставил на вид, что он своими действиями компрометирует власть, подговаривая полицию давать ложные показания, в конце концов пишет губернатору жалобное письмо, в котором напрасно старается обелить себя ссылкой на свою 28 летнюю непорочную службу. Этим письмом обрывается секретное дело Канцелярии губернатора о первомайском избиении Муромской молодежи.
О. Рытова.
/Труды Владимирского Губернского Научного Общества по изучению местного края. Выпуск 1-й. 1921 г./
Окский парк. Здесь 1 мая 1906 г. полицией была учинена кровавая расправа над участниками маевки рабочей и учащейся молодежи города. Помни и береги светлую память о революционных делах старшего поколения, проложившего путь к свободе и счастью нашей Родины!
