Стоит крайний слева В.Н. Пятницкий, сидит крайняя справа Н.И. Пятницкая (Смирнова)
С порецких полей видно было село Суворотское. Хотелось мне побывать там, но обида на мать удерживала меня от этого; не был я там с января 1911 г. Навещали мы с Ниной дядю Ваню в Новом селе. Летом мы съездили в село Патакино, к моему двоюродному брату Василию Александровичу Александровскому, который был там священником. В этом году я немного пожил в Кадыеве, так как поторопился в Юрьев на государственные экзамены. Наступал последний, решающий момент в нашей учёбе. Во второй половине сентября мы уже держали экзамен по глазным болезням и дальше пошли экзамен за экзаменом. На этот раз и Нина расставалась более спокойно, чем в прошлые годы: во-первых, мы были уже не молодожёны, и потому наша любовь вступила в более спокойную стадию, во-вторых, предстоящий серьёзный момент государственных экзаменов накладывал на нас отпечаток серьёзной рассудительности и подавлял проявление чувствительности. Нина с нетерпеливым любопытством следила за результатами моих экзаменов. Я в тот же день писал ей об удачном выдержании того или другого экзамена, однажды в один день выдержал испытания по двум предметам. Нина обычно поздравляла меня с успехами и желала успехов в дальнейшем, а вообще она так была уверена в моих способностях, что неуспехов даже и ожидать не могла, а тем не менее после она созналась, что молила Бога, чтобы он помогал мне. Кроме этого, Нина присылала мне часть своей учительской зарплаты для физического подкрепления. Они жили в школе вместе с сестрой Марией, которая тоже была учительницей, поэтому жизнь, питание обходилось дешевле, чем одной. Декабрь 1912 г. В 8 часов я держал последний экзамен по гигиене. В этот день мои товарищи устроили последнюю, прощальную пирушку по поводу моего отъезда из Юрьева. 13 числа я уезжал из Юрьева. 14 декабря - я в Петербурге, где в магазине готовой одежды за 70 рублей приобрёл себе хороший костюм и ватное драповое пальто с каракулевым воротником. Вообще приобретал приличный вид, как подобало новоиспечённому врачу. 15 декабря я заехал в Орехово к Столетовым, которые за последний год принимали большое участие в моей судьбе, чтобы они порадовались моему учебному финалу. 16 декабря я в Кадыеве у своей Нины. Она была уведомлена о дне моего приезда, поэтому с нетерпением ждала меня и встречала. Поезд на станцию Колокша приехал около 3-х часов дня; нужно было нанять извозчика до Кадыева, - часов около пяти я должен быть в Кадыевской школе. Нина и Маня выходили к крайнему дому деревни и здесь сидели, глядя на дорогу от станции. Стемнело, меня всё нет, они озябли и ушли в школу греться. Только они разделись, а я тут как тут и появился. Радость встречи была неописуемой. В песне поётся: «Кончен, кончен дальний путь, виден край родимый; славно будет отдохнуть мне с подругой милой». По приезде моём в Кадыево мы отпустили Марию Ивановну в Порецкое отдыхать от школы, я стал за неё вести занятия в школе, тем более что приближались рождественские школьные каникулы - с 21 декабря. На Рождество и мы с Ниной должны были ехать в Порецкое на традиционный праздник: Рождество в Порецком престольный праздник. Мы условились приехать туда 26 декабря, на второй день праздника, а до этого решили пожить в Кадыеве, вдвоём, без людей; просили Марию Ивановну выслать для нас лошадь на станцию Боголюбово в этот день. Так и было сделано. Я ехал в Порецкое уже не студентом, а врачом. По дороге из Боголюбова мы завернули в Новое село к дяде Ване: во-первых, повидаться с ним и поведать ему об окончании моего учебного пути, поделиться своей радостью и, во-вторых, пригласить их с тётей Олей в Порецкое на праздник. Дядя долго не думал, запряг свою лошадь и вместе с нами отправился на вечер в Порецкое. Там мы были приняты с великой радостью. Там были ещё моя свояченица Таня со своим мужем Моисеевым Александром Ивановичем, моим товарищем по селу. Вечер прошёл весело. Через несколько дней мы с Ниной ездили к дяде Ване с ответным визитом - он пригласил нас к себе. Дядя Ваня решил помирить нас с моей матерью и уговорил нас вместе с ним съездить в село Суворотское: «Худой мир лучше доброй ссоры». Мы согласились, и из Нового села поехали в Суворотское. Дядя Ваня с тётей Олей на своей лошади, а мы на порецкой. Приезжаем. Выходит мать, отец отворяет ворота двора для приёма лошадей и говорит мне: «Приехал, гордец». Вошли в дом, поздоровались. Проявления радости по поводу нашего приезда я в своих родителях не заметил, хотя не видел их почти два года. Мать глядит мрачно и почти не разговаривает. Сели пить чай. Мать разливает его, подаёт всем чашки-стаканы, а подавая Нине, почти отворачивается от неё и ни слова. Тяжёлая получилась встреча с моими родителями. Посидели немного и поехали назад в Новое село. При прощании нас не пригласили ещё приезжать вопреки долгу вежливости. Ехали мы из Суворотского грустные. В Новом селе нам пришлось ночевать. Тётя постелила мне и Нине общую постель-перину в зале на полу около печки. Когда мы легли, Нина долго крепилась, а потом не выдержала, расплакалась горькими слезами обиды, так что мне пришлось её успокаивать: «Жили без них и проживём без них!» - говорил я ей. Наутро мы уехали в Порецкое, а по окончании святочных каникул перебрались в Кадыево, где я продолжал отдыхать после учебных трудов. На этом наши взаимоотношения с суворотскими родными не прекратились. Через месяц моя сестра Мария выходила замуж; венчание и свадьба должны были произойти в Суворотском. Сестра прислала мне и Нине письмо с просьбой приехать на свадьбу ради неё, не обращая внимания на мать. Решение этого вопроса я предоставил Нине, и она согласилась съездить, правда, по совету Анны Фёдоровны, которая стояла за «худой мир». Нина даже купила какой-то подарок во Владимире невесте. Приехали мы сначала в Порецкое, а оттуда поехали в Суворотское. Ночевали у Тани в школе. Гостей на свадьбе было много, но не скажу, чтобы нам было весело: мы отправляли родственную повинность. Мать была с нами неласкова, хотя, может быть и потому, что ей было не до нас из-за хозяйственных хлопот. Отец, пьяненький, говорил: «Вот у меня теперь три сына и одна дочь», то есть нового зятя включает в число сыновей, а дядя Ваня поправил его: «И две дочери». Видимо и отец при всей своей скромности усвоил от жены, моей матери, неодобрительный взгляд на мою женитьбу. С 1 марта 1913 г. я уехал в село Груздево Вязниковского уезда, на место врача. Нина приезжала туда ко мне в гости на Пасху через Шую, чтобы посмотреть на наше будущее местопребывание. Я выезжал за ней в Шую на паре земских лошадей - от Шуи до Груздева 45 вёрст. В Шуе мы ночевали в гостинице, купили кое-что из обстановки, закупили продукты на Пасху. По пути заехали в село Палех к врачу Михаилу Ивановичу Шахову, прекрасному человеку; была и другая цель заезда - завязать семейное знакомство. Село Груздево расположилось в лесной местности; Нина ехала и всё удивлялась тамошним дремучим лесам, каких она раньше не видывала. Ехали мы в прекрасном настроении: я вёз Нину к себе в гости, а раньше к ней приезжал в гости. Стоял прекрасный солнечный день, дорога была даже пыльная. После Пасхи она опять уехала в Кадыево заканчивать учебный год, причём везла в подарок своим сёстрам и братьям во Владимир кулич собственного приготовления. На лето Нина окончательно переселилась в Груздево. Летом к нам приезжали в гости её сёстры. Ходили за ягодами, грибами, цветами, купались в Груздевском озере. 13 сентября 1913 г. у нас родился первый ребёнок - сын Сергей, это имя напоминало мне моего друга детства Сергея Ивановича Цветкова. Родила Нина в Груздевской больнице при содействии опытной акушерки Екатерины Михайловны Радугиной; и я присутствовал тут, я всех больше волновался. Помню такой случай: Нина с акушеркой поехали в село Помогалово (в 7 верстах), - акушерка ехала навестить роженицу, а Нина при содействии акушерки хотела нанять прислугу. Они поехали с кучером Иваном-чувашом, дитём природы; я остался в роли няньки при маленьком Серёже и, провожая их, говорю Ивану: «Иван, скорее приезжай, а то меня Серёжа одолеет». В Помогалове по окончании всех дел, акушерка хотела заехать в школу к учительницам, а Иван не захотел - по лошади кнутом и проехал быстро мимо школы: «Барин не велел. Серёжа одолеет!» - пояснил он. Приехали. Акушерка жалуется мне на Ивана, а я смеюсь, хвалю Ивана за верность и даю ему 20 копеек, чем он остался доволен. В июне 1914 г. земство предоставило мне месячный отпуск, на который мы уехали в Порецкое: Нина скучала по Порецкому, по родному дому и своим родным, иногда горько плакала, как девочка. Были во Владимире, даже с маленьким Серёжей - сфотографировались на память, как принято; купили подарки отцам на подрясники, как лицам духовным, а матерям на платья, значит порецким и суворотским. Сделали визит в Суворотское - с подарками; от подарков ли, от времени ли родители приняли нас уже по-родственному. Брат Михаил, который в январе 1911 г. был на стороне матери, теперь учился в Казанской духовной академии, приезжал к нам в Груздево и старого не помнил. В сентябре 1914 г. я попал по мобилизации на военную службу в госпиталь в г. Владимире и здесь поселился со своей семьёй на частной квартире. 19 декабря 1914 г. во Владимире у нас родилась дочь Лидия, в родильном доме у Золотых ворот. Дочь после сына появилась очень скоро - через 1 год и 3 месяца. Зато дальше в деторождении у нас был большой перерыв: третий и последний ребёнок - сын Владимир родился в селе Борисовском, где я был врачом, 6 июля 1922 г. по новому стилю. Крестили его не в церкви, как первых двоих, а дома; крестил родственник отец Павел Касаткин из села Суходол в большом тазу, вместо купели, обложенном живыми цветами - розами.
В.Н. Пятницкий в годы Первой мировой войны
Когда мы жили во Владимире, суворотские родители часто навещали нас, к себе звали, и мы иногда ездили к ним - сменился гнев на милость: видят, что ничего не поделаешь, и ничего дурного не произошло. На лето 1915 г. сняли в Порецком один крестьянский пустой дом и моя семья переселилась на дачу туда - Нина, двое детей и няня, а я почти каждый день ездил к ним после работы на велосипеде, ночевал, а утром уезжал. Родители мои сюда приезжали к нам на Преображенье.
В центре сидят родители В.Н. Пятницкого, на земле сидит крайняя слева Н.И. Пятницкая (Смирнова)
Осенью 1915 г. меня по службе с госпиталем перевели в Кинешму, туда я перевёз и семью; туда приезжали к нам в гости обе матери. В июне 1916 г. я был отправлен на фронт, семье пришлось переехать в Порецкое к родителям, куда я приезжал раза два в отпуск с фронта. В январе 1918 г. я был демобилизован и устроился работать в селе Борисовском, в 2 верстах от Порецкого и в 6 верстах от Суворотского. Стали жить в родных местах, в родном окружении. Родители наши и те, и другие часто бывали у нас и мы у них. Взаимно друг другу помогали. Только Нина обратила внимание на дурную привычку моей матери: украдкой, по-воровски заглянет во все уголки, что где лежит, иногда что-то утащит - вроде куска мыла, хотя Нина старалась помогать им - делилась всем, что было в избытке. Когда отец мой состарился, он уже не служил псаломщиком; псаломщиком был зять, муж сестры Марии (уже второй муж - первый умер). Мои родители жили в Суворотском в отдельном доме, и я им помогал. В феврале 1923 г. отец умер, мать стала жить одна на моём содержании, но содержать её отдельно было трудно, и я перевёз её к себе в семью в конце 1924 г. на фабрику Оргтруд, куда переехал врачом в фабричную больницу. Не хотелось моей своенравной матери терять свою самостоятельность и подчиняться снохе, но пришлось. Если оглянуться назад на всё произошедшее, оправдалась пословица: «Не плюй в колодец: пригодится воды напиться». На фабрике я жил хорошо материально (было время нэпа), была хорошая квартира, но было много дел. Ушёл я оттуда с принуждением - меня уволили по подлости секретаря парторганизации, который невзлюбил меня за то, что я отказался делать аборт его жене. Когда я уезжал с фабрики, население жалело меня. Я хотя и огорчился, но не возражал против ухода с фабрики, потому что губздрав дал мне место в городе, а у меня пришло время учить старших детей в средней школе, которой на фабрике не было. Я пробовал учить сына и дочь с фабрики в городе, держал там для них квартиру и увидел, что это дело дорогое. В сентябре 1927 г. я перевёлся на службу в г. Владимир на должность участкового врача. Переехала с нами и мать во Владимир; но всё- таки, как ни корми волка, он всё в лес смотрит: мать каждое лето на месяц ездила в Суворотское в свой домик и там наслаждалась самостоятельной жизнью. Наконец я уговорил мать продать её дом крестьянину села Суворотского Николаю Моисееву за 500 руб., и деньги эти положил на сберкнижку, чтобы на них похоронить мать в Суворотском рядом с мужем. Умерла она в мае 1932 г. Увезли её в Суворотское и там похоронили по церковному обряду. Закончила свою жизнь своенравная старинных патриархальных взглядов женщина, моя мать, много работавшая за свою жизнь, но не умеющая уловить новых жизненных веяний в своих детях и не могущая к ним приспособиться, что можно подытожить словами: «Отцы и дети».
Семья Пятницких
Совсем другой дух царил в моей семье. Во-первых, у меня с Ниной никогда не было никаких недоразумений между собой, было полное согласие и взаимопонимание. Мы прожили 33 года, и за это время я не помню никаких ссор с Ниной. По отношению к детям своим она была, как наседка: вникала во все стороны жизни детей, знала всех их товарищей, которые очень любили Нину Ивановну, группировались около неё и потом, разлетевшись в разные стороны, вели с ней оживлённую переписку. У нас были материальные нехватки, особенно когда мы стали учить в высших учебных заведениях старших детей, а им, как детям врача, стипендии не давали. Мы иногда белого хлеба не могли купить, довольствуясь только чёрным; Нина никогда не роптала и во мне поддерживала бодрость. Она поступила в училище, чтобы свой заработок отдавать на воспитание детей. Как-то она сказала, что мы золота не нажили, а я ей возразил, что золото - наши дети, она улыбнулась и согласилась со мной и даже, кажется, поцеловала меня. Я несколько раз был в командировках, например, в научных по 4-6 месяцев. Я страшно скучал по семье, по Нине и возвращался с порывом молодого, любящего человека. Как счастлива была наша жизнь, как быстро она промелькнула!
Учителя г. Владимира в педкабинете Дома учителя. Крайняя справа Н.И. Пятницкая. 19 августа 1940 г.
23 января 1944 г. умерла моя Нина после тяжёлой изнурительной болезни. <...>. Похоронили её во Владимире, рядом с могилой её отца Ивана Сергеевича, который в 1931 г. умер у дочери Лизы. Похороны были скромными - на автомобиле, без попов и без ладана, согласно духу времени. В погребении приняли участие немногие учителя и знакомые. На могиле было сказано два прочувствованных слова: Екатериной Герасимовной Орловой - от Союза народного образования и Афанасьевой Л.К. - учительницей и матерью товарища нашего сына Володи. [Говорили о том], как любила молодёжь Нину Ивановну и как почитали её чуть ли не второй матерью. Наконец, я сказал сквозь слёзы следующее: «Дорогая Нина! Над раскрытой твоей могилой благодарю тебя за совместную 33-летнюю жизнь, которую мы прожили в мире и труде. Благодарю тебя за то воспитание, которое ты дала нашим детям: с ними я теперь беззаботно проживу остаток своих дней без тебя, но с доброй памятью о тебе. Прощай навеки!» Пришёл конец моей счастливой жизни. Вернулись домой печальные и осиротевшие. А ночью приехал младший сын Володя - военный лётчик из-под Спас-Деменска: ему писали о болезни и близкой кончине мамы. Опять слёзы. А он без слёзки, отупел, сел за стол, подперев голову рукой, и сидит недвижно. На следующий день показали ему дорогой холмик. В декабре 1945 г. вернулся из немецкого плена старший сын Сергей, и он сходил поклониться тому же холмику. Когда он после плена получил возможность писать письма, все его письма были обращены к матери, которую он очень любил, а её уже не было. И вот, волею судьбы, я живу без Нины, которую так любил, с которой так сжился, с которой так много передумал, пережил. Сам себя чувствую стариком: когда Нина оставила меня, мне был 61 год, а теперь уже 63-й. Начинаю думать чаще и чаще о конце своей жизни, особенно при воспоминаниях о Нине, только жаль, что там, за громом, нет жизни, и люди милые там не соединяются, а обращаются в небытие: «Земля еси и в землю пойдёшь». После потери жены служба стала для меня отвлекающим душевным средством; на службе я забываю о своей тяжёлой утрате, о неполноценности своей домашней жизни, служба приносит мне облегчение в моём горе, и потому я стал отдаваться ей с увлечением. У меня две службы: в поликлинике я веду заведование терапевтическим отделением, с частичным приёмом больных, с консультационной и комиссионной работой. И 4 раза в неделю веду преподавание внутренних и инфекционных болезней в фельдшерско-акушерской школе, где работаю с 1936 г. Я имею учительский талант, то есть умею в ясной, понятной форме изложить ученикам ту или другую тему и заинтересовать их предметом. Эти занятия дают видимые результаты: сам видишь процесс постепенного развития медицинского мышления в учениках, который как бы перекачивает твои познания.
Фельдшерско-акушерская школа (?). В.Н. Пятницкий 3-й справа в 3-м ряду. 1946 г.
Теперь я перехожу к заключительным замечаниям своего биографического очерка. Как видели, в последней части моих воспоминаний центральное место занимала Нина Ивановна, сначала как моя невеста, а потом жена и мать моих детей. Я её сильно любил и, прежде времени потеряв её, ещё больше чувствую любовь, так сказать, к памяти о ней и величину своей утраты. Это и побудило меня описать свою жизнь с Ниной: мне захотелось хотя бы на бумаге передать свои мысли и чувства. С другой стороны, если когда-нибудь эта писанина попадёт в руки моим детям, пусть они увидят, как их отец был непреклонен в достижении намеченной цели - в учёбе, в труде и в любви; и может быть, это придаст им сил и бодрости на их жизненном пути. Я расцениваю описание своей жизни с Ниной как воздвигнутый мной памятник ей, только не надгробный, не надмогильный. Последний создать не удаётся, потому что вандалы XX века советской эры, разрушив религию, нарушили и культ почитания могил предков: разрушаются ограды и памятники могильные, горючие части растаскиваются на топливо, каменные ограды кладбища разбираются как материал для печей, по кладбищу разгуливают козы, поедая могильные и околомогильные растительные насаждения. Мир праху твоему, дорогая Ниночка! Славная память о тебе сохранится у меня и наших детей, подбадривая нас на жизненном пути! Много любивший тебя, и теперь много любящий память о тебе. В.Н. Пятницкий. 14.04.1946 г.
