Янковский Валерий Юрьевич (1911-2010) – писатель, член Союза российских писателей, почетный гражданин Владимирской области.
Биография этого писателя — его произведения. Они созданы на документальной основе. Валерий Юрьевич выполнил свой долг перед известным родом Янковских, по которому прокатилось колесо сталинских репрессий.
Валерий Юрьевич Янковский
Родился В.Ю. Янковский 28 мая 1911 года в имении Сидеми на полуострове Янковского в 30 километрах от Владивостока. Полуостров получил свое название в честь его деда Михаила Ивановича Янковского — известного исследователя-дальневосточника, ученого, зоолога-практика. Отец писателя Юрий Михайлович был известным в этих краях охотником и тигроловом, владельцем конезавода, который в октябре 1922 года, опасаясь за судьбу своей семьи, эмигрировал в Корею. Вместе с ним в эмиграции жил и Валерий. Об этом периоде в своей жизни он вспоминает в книге «От гроба Господня до гроба ГУЛАГа»: «Когда мы бежали в Корею, мне было одиннадцать лет, я хорошо помню Владивосток. И первый же приезд с отцом в Харбин мне показалась, что я снова в России. Русские вывески на магазинах, кафе, ресторанах … Доброжелательные российские лица, нарядная толпа». Валерий окончил Харбинскую мужскую гимназию, затем лесной техникум в Пхеньяне. Вместе с отцом и братьями вел хозяйство в Новине (50 км. к югу от Чхонджина (Корея). Он здесь женился, решил создать свое хозяйство в Манчжурии, взяв в долгосрочную аренду большой участок земли с пашней и лесом. С 1928 по 1944 гг. профессионально занимался охотой и пантовым оленеводством. В зиму 1943 – 1944 годов он удачно охотился, хорошо заработал. Вскоре женился на красивой девушке Ирме. За короткий срок на «Тигровом хуторе» – так они назвали свое место, выстроили пятикомнатный дом. Сразу же начало развиваться фермерское хозяйство: «Ирма развила несколько выводков цыплят. Готовились перевести из Новины оленей. Словом строили казалось, радужные планы на будущее …» Летом 1945 года стало известно, что Ирма ждет ребенка. А в августе разразилась война между СССР и Японией. Когда стало известно, что красная армия заняла г. Яньзци, Валерий с братом Юрием отправились ей на встречу. Их взяли на службу в качестве переводчиков японского и корейского языков. С боями они дошли до Пхеньяна, где прослужили до января 1946 года. 24 января Валерий Янковский получил отпуск, но по дороге домой в г. Канко был арестован и осужден на шесть лет «за оказание помощи международной буржуазии». Через три месяца состоялся второй суд «по его кассационной жалобе». Еще через три месяца состоялся второй суд (по его кассационной жалобе), который определил ему уже десять лет. И отправили его в телячьем вагоне, за решетками, этапом во Владивосток. Бежал из лагеря в Тавричанке, получил после первоначальных десяти – 25 лет. Из Находки проплыл 1,5 месяца на теплоходе типа «Либерти» Японское, Охотское и Берингово море в Северный Ледовитый океан. В августе теплоход пришвартовался у причала заполярного порта Певек. Работал на прииске «Красноармейский» в нечеловеческих условиях. Прошение о пересмотре приговора, написанное в Уссурийске, нашло Валерия Юрьевича на Чукотке. Постановлением Военной коллегии Верховного суда сбросили 15 лет. Вскоре в лагере ввели «зачеты»: за перевыполнение нормы выработки. И Валерию удалось освободиться раньше срока. В августе 1952 года получил первый на территории СССР документ – «справку об освобождении», в которой дословно сказано: «Видом на жительство не служит, для прописки не действительна».
Валерий Юрьевич Янковский с тигром
Уехать на «материк» не разрешили, направили по «вольному найму» на прииск «Южный». Там Валерий окончил курсы горных мастеров и дослужился до начальника промприбора на промывке песков оловянной руды. Выйдя на ограниченную свободу на Крайнем Севере, он постепенно, через управление ГУЛАГа, разыскал в заключении отца, брата, двоюродную сестру. Завязал с ними переписку. В 1955 году он прилетел в Магадан и вскоре женился на только что освободившейся от четырнадцатилетнего заключения Ирине Казимировне Пиотровской, которая отсидела два срока – за стихи Есенина, прочитанные шестнадцатилетней девочкой на дне рождение одноклассника. Вскоре Ирина Казимировна. В 1957 году и Валерий Юрьевич были реабилитированы «за отсутствием состава преступления». 4 февраля 1959 года у них родился сын Арсений. До 1966 года Валерий Янковский работал лесничим Магаданского лесничества. В эти годы появились первые публикации В. Янковского в местных газетах, а позднее очерки и рассказы стали появляться в журналах «Вокруг света», «Охота и охотничье хозяйство», «Уральский следопыт». В 1966 году Янковские с сыном Арсением переехали во Владивосток, с намерением остаться здесь навсегда. Но сырой климат был противопоказан сыну, страдающему хронической пневмонией. Прожив около двух лет на проспекте 100 лет Владивостоку, в 1968 году семья перебралась в тихий город Владимир.
В 1968 году семья Янковских перебралась в тихий город Владимир, где Валерий Юрьевич прожил до последнего дня.
В 1972 году в Ярославле в Верхне-Волжском книжном издательстве вышла первая книжка Валерия Янковского «В поисках женьшеня». Спустя семь лет там же была напечатана повесть о деде Михаиле Ивановиче Янковском. В 1979 году издана повесть «Нэнуни — четырехглазый». В книгах читателю предстают три поколения Янковских, обаятельных, талантливых, мужественных охотников-зверобоев. Все годы после освобождения Валерий Юрьевич вел переписку с сестрами Музой и Викторией, первенцем Сергеем и женой Ирмой, которая спустя пять лет после ареста и полной неизвестности решилась на повторный брак и эмигрировала в Канаду. 20 декабря 1986 года состоялась встреча отца и сына. «После пятнадцати лет обращений и отказов повидаться с родными в Америке, в 1986 году, при Горбачеве, наконец-то получил загранпаспорт и визу… А потом — встреча в аэропорту Ванкувера с Ирмой и бородатым дядей с сединой на подбородке, сыном Сергеем, который через сорок лет сказал «папа». В 1988 году – член Союза писателей СССР (с 1993 года – член Союза российских писателей). В 1989 году был создан владимировское отделение общества «Мемориал». Из-за солидного возраста полномочия председателя Янковский сложил, но остался почетным членом общества репрессированных. В 1989 году в Дальневосточном книжном издательстве вышла документальная повесть «Полуостров», рассказывающая о жизни и деятельности Михаила Ивановича Янковского. В этом же году альманах «На Севере дальнем» опубликовал автобиографическую повесть «Побег». В.Ю. Янковский награжден орденом Отечественной войны II степени, боевой медалью «За победу над Японией» и четырьмя юбилейными медалями. Владимирский прозаик является действительным членом географического общества СССР.
30 октября 1993 г., в День памяти жертв политических репрессий, были торжественно открыты Памятный знак в виде креста на территории монастыря и мемориальная доска на его стене. Авторами памятника стали архитекторы В. Константинов, А. Трофимов, В. Миронова, инженер А. Толмачев, резчик по белому камню В. Куковицкий. С тех пор в этот день каждый год у этого креста на территории монастыря проходят памятные собрания, организованные обществом «Мемориал» и властями города.
По сообщению «Агентства национальных новостей», 12 января 2007 г. Никита Михалков отправляется в Уссурийскую тайгу. Режиссера заинтересовала судьба знаменитого дальневосточника - 95-летнего Валерия Юрьевича Янковского, продолжателя известного дворянского польского рода, сосланного в Сибирь и пустившего свои корни в приморской земле в конце ХIХ века. По данным газеты «Владивосток», Никита Михалков собирается провести съемки на юге Приморского края, в селе Безверхово (Сидими), где находилось знаменитое имение Янковских. В свое время там было великолепно отлажено хозяйство: племенной конезавод, питомник пятнистых оленей, женьшеневые плантации, подводные огороды… В 2009 году на телеканале «Россия» состоялся показ документального фильма «Янковские» о семье Валерия Юрьевича и о нем лично. Из аннотации документального фильма телеканала «РОССИЯ». 2009 год. Дальневосточный исход. Фильм 1-й. Янковские. Герой фильма - Валерий Янковский - потомок знаменитых исследователей Дальнего Востока. Его жизнь похожа на приключенческий роман - один из самых блестящих молодых людей дальневосточной эмиграции и бесстрашный охотник на тигров отверг предложение убить тогда еще малоизвестного Ким Ир Сена. Родившийся еще до революции 1917-го, он пережил потерю Родины, устройство на чужбине в Корее, арест и годы в ГУЛАГе…».
Деятельность В.Ю. Янковского была отмечена правительственными наградами: орденом Великой Отечественной войны II степени, медалью «За победу над Японией». Умер В.Ю. Янковский 17 апреля 2010 года.
В 2018 году во Владивостоке вышел двухтомник Валерия Янковского.
Память: - Звание почетного гражданина Владимирской области Валерию Юрьевичу присвоено посмертно постановлением Законодательного Собрания Владимирской области от 16.12.2010 года № 407.
Улица Комиссарова, д. № 25
- 28 мая 2013 г., в день рождения писателя, на доме № 25 по улице Комиссарова появилась мемориальная доска, посвященная ему. - В 2021 г. к юбилею владимирского писателя Владимиро-Суздальский музей-заповедник подготовил выставку «Век Янковского». Это название отсылает к долгой и плодотворной жизни Валерия Юрьевича, в течение которой ему довелось стать очевидцем и участником многих значимых событий отечественной истории. Большая часть экспонатов передана музею сыном писателя Арсением Янковским. Бесценную помощь в организации выставки оказал Музей истории Дальнего Востока имени В.К. Арсеньева, предоставивший ряд уникальных фотографий из своей коллекции. Выставка работала в музейном центре «Палаты» до 25 июля.
ПРОИЗВЕДЕНИЯ В. ЯНКОВСКОГО КНИГИ: - В поисках жень-шеня. — Ярославль: Верх,- Волж. кн. изд-во, 1972. — 176 с. - Нэнуни — четырехглазый: Повесть. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1979. — 239 с. - Рец.: Баранова С. «Жизнь — поиск, работа, открытия...»//Призыв. — 1979. — 11 окт. - Потемки Нэнуни: Повесть и рассказы. — М.: Сов. писатель, 1986. — 320 с. - Повести о своем деде - М.И. Янковском, ученом-натуралисте и охотнике - "Нэнуни четырехглазый" (1979). - Янковский В.Ю. Полуостров//Повесть: Об участнике польского восстания 1863 г., ученом-натуралисте, пионере освоения Приамурья М.И. Янковском. — Владивосток: Дальневост. кн. изд-во, 1989. — 185, [4] с.; портр. - Автобиографическая повесть "Долгое возвращение" (1991). - Янковский В. Ю. ТИГР, ОЛЕНЬ И ЖЕНЬ-ШЕНЬ. - М.: Тропа, 1993. - 269 с. В вошли рассказы об охоте и приключениях семьи зверобоев в дальневосточной тайге. В их основе - подлинные события. ПУБЛИКАЦИИ В СБОРНИКАХ И ПЕРИОДИЧЕСКОЙ ПЕЧАТИ ПРОЗА: - Осечка: [Рассказ]//Комс. искра. — 1969. — 25 мая. - Старое ружье: Рассказ//Призыв. — 1969. — 2 авг. - Берлога: Рассказ//Комс. искра. — 1969. — 3 дек. - Дедовская трехстволка: Рассказ//Комс. искра. — 1971. — 19 сент. - Грабитель: [Рассказ]//Охота и охотничье хозяйство. — 1979. — № 10. — С. 20—23. - Старый таза: Рассказ-быль//Охота и охотничье хозяйство. — 1980. —№ 1. — С. 36—38. - Экспедиция мистера Рида: [Рассказ]//Охота и охотничье хозяйство. — 1988. — № 5. — С. 32—35. СТАТЬИ. ОЧЕРКИ: - Дорогами солдата: [К 70-летию со дня рождения владим. писателя Н.А. Городиского]// Призыв. — 1988. — 21 февр.: порт. - Побег: Докум. повесть//Комс. искра. — 1989. — 5, 26 янв.; 2, 9, 16, 23 февр.; 2, 16, 23, 30 марта; 6, 13, 20, 27 апр.; 4, 11, 18 мая. - Схватка: Рассказ//Охота и охотничье хозяйство. — 1989. — № 8. — С. 32—34. ЛИТЕРАТУРА О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ В. ЯНКОВСКОГО: - Никитин С. Об авторе этой книги//Янковский В. В поисках женьшеня. — Ярославль, 1972. — С. 3 — 6. - Гамазина Ф. О людях смелых, гордых и сильных//Призыв. — 1981. - 5 июля. - Фоминцева Л. Сонсэн://Призыв. — 1986. — 27 мая. - Волков О. Приморские приволья//Охота и охотничье хозяйство. — 1987. — № 9. — С. 34. - Лалзкин Н. Через годы, через расстоянья//Отчизна. — 1989. — № 8. — С. 52—54. - В. Ю. Янковский, советский писатель//В помощь работе библиотек с краеведческой литературой в 1986 году. — Владимир, 1985. — С. 36—37.
Янковский Валерий Юрьевич
«Призыв» 25.05.2011 г. Про таких людей, как Валерий Юрьевич, его отец и дед, Маяковский должен был сказать: «Вот это – человечище!». В наше время нет таких людей, как он, с таким же внутренним стержнем, несгибаемой волей и оптимизмом, какие были присущи ему и членам его семьи, воспитанным дедом и родителями. Несмотря на то, что Родина пыталась их согнуть через колено и сломать, Янковские оставались верными и преданными стране, ставшей для них родной, хотя и оказались здесь в результате ссылки за политическое восстание 1863 года в Польше. Знакомясь с жизнью клана Янковских по воспоминаниям Валерия Юрьевича, я убедился в том, что чувство патриотизма и любви к своей родной земле воспитывалось в детях ненавязчиво, постепенно на протяжении всей жизни. Детей учили любить окружающую их природу, животных. Учили понимать красоту гор, лесов, долин рек и озер, расположенных в окрестностях семейного имения Сидеми. Янковские буквально врастали корнями в свою землю. И чувство любви к своей Родине только укреплялось. Они всегда знали, за что боролись и что отстаивали. Свободолюбивые носители культурных ценностей не позволяли хозяйничать на приморской земле различному отребью, привыкшему только грабить других людей и брать у природы, не давая ей ничего взамен. На таких семьях и была призвана расцветать и крепнуть Россия, но… пришли другие времена и у власти оказались те, кто был ничем, и кого звали никак. Могли ли эти люди, не воспитанные в духе патриотизма и любви к родной земле, создать что-либо ценное и стоящее. Таких чудес в природе и в истории человеческого общества не бывает. До основания, а затем… Не дожидаясь откровенного глумления над собой и результатами своего труда, Янковские вынуждены были иммигрировать. Но даже пройдя через великое переселение, их клан продолжил заниматься начатым в России. Было построено новое поместье Новина. Сколько же надо было иметь сил, мужества и упорства, чтобы начать все с начала на новом месте? Янковские в очередной раз продемонстрировали свои лучшие морально-волевые качества. Чтобы как-то выживать в те трудные для семьи времена, они начали организовывать и проводить охоты для иностранцев, приезжавших в Корею за охотничьей экзотикой. Аутфиттерская работ а не очень им нравилась, признавался мне сам Валерий Юрьевич в наших беседах об охоте. Их вольнолюбивой натуре зверобоя претило обслуживание мало готовых к настоящим охотам иностранцев. Рожденные на свободе и будучи вольными охотниками по сути своей, они с малых лет привыкали переносить неудобства и лишения охотничьих скитаний, скудность пищи и погодные капризы природы. В процессе этих скитаний в юных охотниках воспитывались чувство локтя, отвага, взаимопонимание. Охота фактически была школой жизни и сама жизнь для всех мужчин семьи Янковских. Для охоты на дикого зверя требовались, кроме крепкого здоровья и хорошей физической подготовки, глубокие познания природы, повадок диких животных и пернатой дичи. Дети с детства учились распознавать следы различных зверей. Хорошими следопытами и зверобоями они становились уже непосредственно на охотах. Без знания основ топографии и умения ориентироваться в незнакомой местности их охоты не были бы возможны. Стрельбой все потомки Янковских, включая девочек, овладевали с раннего возраста. В доме всегда было много различного огнестрельного оружия, включая пулеметы. Так что умение хорошо стрелять было у них в крови. Все стреляли много и очень хорошо. Продиктовано это было исторически не только охотой, но и необходимостью самообороны. Нападения хунхузов (китайских бандитов) во времена освоения Приморья были не редки. Валерий Юрьевич неоднократно повторял в наших с ним беседах, что не понимает охоту с вышек, практикуемую в настоящее время во многих охотничьих хозяйствах. Для него были более естественны длительные охотничьи экспедиции от нескольких дней до нескольких недель. Благодаря писательскому творчеству Валерия Юрьевича мы узнали о том, как охотились Янковские. В его книгах подробно описаны охоты на фазанов, уток, гусей, кабанов, оленей. Но особое место в повествованиях занимали охоты на уссурийских тигров и снежных дальневосточных леопардов. Из этих книг было очевидно, что тигр для Янковских поначалу являлся не столько простым объектом охоты, сколько конкурентом в борьбе за жизненное пространство. Тигры наносили существенный урон их хозяйству, истребляя ценнейший племенной материал – лошадей, из которых Янковские хотели вывести породу, приспособленную для помощи людям в освоении Приморья. Переехав в Северную Корею, Янковские фактически являлись спасителями мирного населения. В первой трети ХХ века жители Кореи, находившиеся под оккупацией Японии, были лишены возможности иметь какое-либо оружие. Этим искусно пользовались хищники, в изобилии обитавшие в тех местах. Особым коварством отличались умные и осторожные уссурийские тигры. Они таскали домашний скот прямо из загонов во дворах. Некоторые, по всей вероятности, старые тигры, вламывались в ветхие жилища корейцев и нападали на людей. Не отличались особым дружелюбием и местные кабаны. Они могли за ночь большим стадом уничтожить урожай картофеля или кукурузы на одном из полей близ корейской деревни. Янковский красочно и в мельчайших подробностях описал свои охоты на тигров, леопарда, кабанов, косуль и оленей. Читатель может узнать о том, где, как, в каких погодных условиях и в какой одежде охотились в 30-х и 40-х годах прошлого столетия Янковские. Из этих рассказов видно, что на таких настоящих охотах от человека требовались большая физическая выносливость, способность противостоять суровому климату, когда зимой температура опускалась ниже -25 градусов с пронизывающим ветром. Именно на таких охотах в Янковских проявлялись все те морально-волевые качества, которые воспитывались у них с детства. Навыки следопытов и знание повадок опасных хищников помогали им в охотах на тигров и леопардов. Чувство отваги и самообладания спасали их жизнь в самых сложных ситуациях. Примером тому может служить описанная Валерием Юрьевичем сцена, когда его младший брат Арсений точным выстрелом спас жизнь своему отцу, на которого напала раненая тигрица. А Арсению на тот момент не было и двадцати лет. Думаю, что выражу мнение читавших такие произведения Валерия Юрьевича, как «Нэнуни четырехглазый», «По следу тигра», «Корея Янковским»: многие факты, описанные в этих произведениях, могут рассматриваться как учебное пособие для тех, кто хотел бы узнать побольше о жизни и повадках диких животных в природе, о самой природе во всех ее проявлениях. Эти книги, как ни один школьный учебник, научат читателя любить свою природу и относиться к ней с трепетом человека, пришедшего в этот мир не на один день. Умение восхищаться красотой первого весеннего цветка и заката над морем сможет сделать наше подрастающее поколение добрее и чувственнее, что в эпоху современной технократии незаконно утрачивает свою актуальность. Все произведения, написанные Янковским, отражают реальные события и реальных людей. Героями были те, кто окружал его, приезжал в гости в имение, сопровождал по жизни. Именно поэтому интерес к писательскому творчеству автора не угасает и среди специалистов в области истории, краеведения, природоведения и охотников. Два самых первых его напечатанных произведений – «На грани выживания» и «В поисках женьшеня» – явились ярким призывом против хищнической и бездумной эксплуатации естественных ресурсов. Они стали свидетельством трепетного отношения писателя к сохранению природы. Особо выделяются книги, написанные Валерием Юрьевичем Янковским об охоте и просто путешествиях в уссурийской тайге, в Северной Корее и Маньчжурии. Первой пробой пера в жанре охотничьей литературы было «В поисках женьшеня». Этой книгой был задан стиль на подлинность в изображении способов охоты, повадок животных и психологии поведения людей в экстремальной ситуации – тех, на кого он мог положиться в самый ответственный момент. Отношение Янковского к своей исторической Родине – Приморскому краю наиболее ярко выражено в его эссе «Земля отцов. Последний поклон». В нем он рассказывает о том, какой стала и какой могла бы быть его родная земля. Во время одного из своих последних визитов в Приморье его поразило многое, но больше всего то, что звероферму с норками разместили посреди их усадьбы Сидеми и зловонный запах распространялся по всей площади, где ранее была расположена усадьба Янковских. Произведение Янковского «От гроба Господня до Гроба ГУЛАГа» (вышла в 2000 году), в котором говорится о том, что помогло выстоять и не сломиться в системе ГУЛАГа. Это еще один литературный документ нашей истории, обличающий жестокость и бесчеловечность тоталитарного режима. Трудно переоценить вклад Янковских в освоение российского Приморья. Они фактически явились основателями пантового оленеводства, велика их роль в пополнении ботанического, орнитологического и энтомологического разделов российской науки. Одному из полуостровов Приморья присвоено имя Янковского. Обитает в Приморье вид овсянки, получивший имя Янковского, так же как и некоторые виды бабочек. Выведенная дедом порода лошадей была единственной пригодной для освоения этой территории. Они первыми создали плантацию дикорастущего женьшеня. Ссыльные поляки Михаил Янковский и Бенедикт Дыбовский, швейцарец Юлий Бриннер, финн Фридольф Гек – этих людей по праву можно назвать гордостью российского Дальнего Востока. Эти иностранцы внесли свой вклад в освоение Дальнего Востока России в целом и Приморья в частности. Они отстаивали эту территорию от китайских и других бандитов и мошенников. Сейчас те же хунхузы, только в другом, «мирном» обличии, осваивают наш Дальний Восток, вползая туда со своими ядовитыми товарами из пластика, поставляя на наш рынок фрукты и овощи с высоким содержанием ядовитых веществ, травящие наши чистые сибирские реки ядами для того, чтобы вычистить из них всех земноводных. Валерий Юрьевич часто представлял свои материалы и в различные охотничьи издания – такие, как «Охота и охотничье хозяйство», «САФАРИ», «Охота и рыбалка. ХХI век» и другие. Его повествование об охотничьих приключениях всегда отличалось достоверностью в отображении мест, где проходили охоты, красочным колоритом описания природы, точностью в описании повадок диких зверей, охотничьих собак и непосредственно процесса и условий охоты на того или другого зверя. Умер Валерий Юрьевич Янковский 17 апреля 2010 года, не дожив всего лишь года до своего векового юбилея. В этом году 28 мая ему исполнилось бы 100 лет. Этот человек прожил долгую и интересную жизнь, пронеся сквозь года и различные эпохи высокую общечеловеческую культуру, преданность Родине и великую страсть к охоте. Кстати сказать, на охоту Валерий Юрьевич выезжал вплоть до последних дней своей жизни. Думаю, что еще ни одно поколение охотников и просто любителей природы, хорошей литературы будет воспитываться на книгах Янковского и получать радость общения с миром, отображенном в его произведениях.
ЛИЧНЫЕ КАЧЕСТВА Нельзя не сказать о личных качествах Валерия Юрьевича – его порядочности, пунктуальности, преданности своей семье, родной земле и стране. В самых сложных жизненных ситуациях он всегда считал необходимым высказать свое мнение. И оно не всегда совпадало с общепринятым, но было объективным с точки зрения человеческой логики. Его порядочность помешала ему при побеге из лагеря. Тогда свобода находилась от него на расстоянии вытянутой руки, и он мог уйти самостоятельно. Но его «друзья» по побегу «надавили» на данное им слово уйти вместе. Они потеряли время, и их настиг конвой. Янковский являлся носителем хорошего русского языка, на котором говорили его предки и окружение. Часто приходилось слышать из его уст такие фразы, как «Милости просим», «Я приглашен», «Я уже принял приглашение», «Кланяйтесь своим дамам!». Автор: Дмитрий Встовский
ПУТИ ГОСПОДНИ НЕИСПОВЕДИМЫ
На всю жизнь я запомнил утиную охоту на лесном озере под Кидекшей, когда осторожно подгребая веслом, толкал лодку мимо островков, а Валерий Юрьевич напряженно всматривался в прибрежные густые заросли в ожидании взлета птиц. Это поединок - крякве давался шанс уцелеть, выйти победителем. И трижды уткам это удалось, а вот в четвертый раз, на самом взлете, красавец-селезень был сбит метким выстрелом охотника. Так я стал свидетелем живой иллюстрации одной из страниц охотничьих произведений писателя Валерия Янковского, имя которого широко известно у нас в стране, особенно среди охотников. Вот что недавно написал Анатолий Можаров, рецензируя книгу владимирского писателя «Охота» в журнале «Сафари»: «Каждая книга Валерия Янковского - событие в охотничьей жизни страны. Один из читателей журнала написал нам «Я вырос на рассказах В. Ю. Янковского и так можно сказать о многих охотниках поколения 50-80-х годов». В конце рецензии А. Можаров называет Валерия Янковского «живым классиком был, безусловно, честный отечественной охотничьей прозы»... И с этим трудно не согласиться. Но вряд ли читатели «Охоты» (Янковский был постоянным автором и другого популярного журнала «Охота и охотничье хозяйство») знают - насколько драматична его долгая жизнь. По ней сегодняшнему поколению можно судить о минувшем жестоком XX веке... «Правда, всегда интереснее вымысла. Вымысел может быть занимательным, но по-настоящему интересной бывает только правда». Это высказывание замечательного писателя Сергея Никитина невольно вспоминаешь, когда с неподдельным интересом перечитываешь произведения Валерия Юрьевича Янковского. Ибо здесь, именно тот случай, когда биография писателя - его произведения. Все написанное им - правда, каждая строка выстрадана и пережита. Гримасы жестокого минувшего XX века он почувствовал на себе как никто другой. Нерасторжимость его жизни и творчества налицо. Уверен, что со мной согласится каждый, кто прочел его книги «Потомки Ненуни», «Долгое возвращение», «Полуостров», «От гроба Господня до гроба ГУЛАГА», «Охота» и другие. Еще раз убеждаешься, как немилостиво было минувшее столетие, как жизнь порой фантастичнее любого вымысла. Мы с ним сблизились и подружились. Нас объединили не только литература, но и общество «Мемориал». Мы оба были делегатами самой первой, учредительной, тогда еще Всесоюзной конференции (1989), где общались с академиком А.Д. Сахаровым, другими известными правозащитниками, писателями, историками, бывшими политзаключенными - всеми теми, кто инако мыслил, впервые решился собраться, организоваться и создать независимую от властей легальную политическую организацию. И пусть «Мемориал» не был тогда зарегистрирован, но пробил брешь в однопартийной системе. Вскоре появились многочисленные партии и движения. Но надо не забывать, что путь им проложили и прочистили мемориальцы - такие, как Валерий Юрьевич Янковский. Вернувшись из Москвы, Янковский стал одним из создателей и руководителей владимирского общества «Мемориал». Почти девять лет мы с ним были его сопредседателями. Долгое время с Янковскими мы жили по соседству. В его квартире нет ничего лишнего, парадного, но где все говорит об образе жизни и увлечениях, а точнее, страсти охотничьей главы семейства. На стенах заставленных книжными стеллажами и полками, висят укрупненная карта Дальнего Востока с обозначением мест, где жил и трудился Валерий Юрьевич Янковский, фотографии деда, отца, снимки тигров, оленей, кабанов, а также птиц и бабочек, носящих имя Янковского (открытые в свое время дедом). На отдельных полках - книги отца Юрия Михайловича и сестры Виктории, семейный архив. Однажды я, читая вырезки из газет, регулярно присылаемых ему из Приморья, обнаружил в одной из них сообщение о приезде во Владивосток руководителя союза польских писателей Войцеха Жуковского. Гость в интервью газете «Красное знамя» признался: «... у нас в Польше и не подозревают, как много в Приморье связано с именем Янковского, выходца из Польши. Уже здесь, во Владивостоке, мне рассказали об удивительной судьбе, о том, что, оказывается, в археологии существует понятие «Янковская культура» (он описал стоянку древних людей), что есть бабочка Янковского, гора Янковского, полуостров Янковского. Думаю, что многогранная деятельность этого человека должна стать достоянием поляков, мы должны знать о своих земляках как можно больше, ведь это часть нашей национальной культуры. И я очень благодарен приморцам, что мне предоставлена возможность посмотреть места, где жил этот человек». В этой заметке упоминалось о его родном деде, польском шляхтиче, Михаиле Ивановиче Янковском. Он же себя считает русским, ибо его бабушка и мама - русские. Дед, будучи студентом земледельческого института, в городе Горки Могилевской губернии в 1863 году, принял участие в известном польском восстании и «заработал» восемь лет каторжных работ, пешим этапом был отправлен на Нерчинские золотые рудники в Забайкалье, где в свое время отбывали каторгу декабристы. В 1868 году вышла царская амнистия, всех поляков освободили на вольное поселение без права возвращения на родину. А спустя четыре года товарищ по каторге, в прошлом профессор биологии Варшавского университета Бенедикт Дыбовский, пригласил Янковского принять участие в экспедиции ИРГО (Императорское русское географическое общество) Иркутск - Дальний Восток. Трое ссыльных переселенцев (третьим был Виктор Годлевский) спустились на самодельной ладье «Надежда» по речкам, впадающим в Амур. И два года выполняли задание географического общества, препарируя и отправляя встречными пароходами зверей, птиц, рыб, бабочек, образцы горных пород. После экспедиции Михаил Иванович стал управляющим золотоносным прииском на острове Аскольд в Японском море, в 50-ти километрах от Владивостока. Здесь он продолжал свою научную деятельность и собрал богатейшие коллекции бабочек, птиц, некоторые из них были впервые открыты для науки. Многие его экспонаты хранятся до сих пор в зоологических музеях нашей страны. Затем М. И. Янковский замыслил вывести дальневосточную лошадь, в ней явно нуждался Уссурийский край. Для этого он обследовал все побережье до границы с Кореей, открыл полуостров, где за несколько лет создал уникальное хозяйство и конный завод. Лошадьми, не боявшимися невзгод, Янковский снабжал армию и переселенцев-хлебопашцев. В его хозяйстве также росло стадо пантовых пятнистых оленей, и была разведена первая в России плантация женьшеня. Им, членом общества изучения Амурского края, написано несколько научно-популярных брошюр о коневодстве, об острове Аскольде, об оленях, тиграх и барсах, о «кухонных остатках», где рассказывается об открытой им стоянке доисторического человека, археологической культуре, получившей теперь название «Янковская культура». Интересна и насыщена событиями жизнь отца писателя, Юрия Михайловича Янковского. Двадцатилетним парнем уплыл он в Америку, где в течение трех лет изучал на практике передовое сельское хозяйство и коневодство в Техасе и Калифорнии. Привез оттуда четырех прекрасных чистокровных производителей, после чего конный завод на полуострове поднялся на качественно новый уровень. Хозяйство Ю. М. Янковского стало образцом для фермеров Приморского края. При нем энергично развивались рыбная ловля, охотничий промысел, разрасталась плантация женьшеня, прокладывались дороги, сажались леса. На своих лошадях он принимал участие в бегах и побеждал на ипподроме во Владивостоке, снискал себе славу отважного охотника на тигров. Юрием Янковским была издана в 1944 году в Харбине книга «Полвека охоты на тигров»… Почему в Харбине? Дело в том, что в 1922 году при установлении советской власти на Дальнем Востоке Юрию Михайловичу, к тому времени конезаводчику, помещику, и жене Маргарите Михайловне, дочери известного в этих краях судовладельца, купца М.Г. Шевелева, на трагическом примере других стало ясно, как рискованно оставаться в Приморье. И они решились со всей своей многочисленной семьей и соседями в октябре за несколько недель до общего отступления Белой армии эмигрировать в Корею, город Сейсин. Многое нажитое годами с собой они, конечно, взять не сумели и вскоре попали в очень сложное материальное положение. Детям пришлось совмещать учебу с работой: выпекать хлеб и пирожки на продажу, развозить по городу керосин. В свободное время охотиться на зверя и птицу. Этим и жили. Но позднее глава семьи все же нашел выход. В конце двадцатых годов Янковские сначала арендовали, а затем и приобрели большой участок земли в 50-ти километрах от Сейсина, рядом с курортным поселком горячих ключей Омпо. Своими силами построили дачи, столовую и кухню, перекинули через бурную горную речку мост. Вскоре, благодаря хорошо организованной рекламе, к ним на летний сезон потянулись дачники. Организовался еще один курорт на теплом берегу Японского моря с прекрасным пляжем - Лукоморье. В хозяйстве стали разводить пятнистых оленей, коров, лошадей, появились фруктовый сад, огород, пасека. Жизнь текла по принципу: работе - время, потехе - час. Осенью и весной занимались охотой, ездили в богатую зверем Маньчжурию. Часто подолгу жили зимой в палатках, били и сдавали по договору десятки коз, кабанов, медведей, изюбров, брали рысь, барсов, тигров. Это приносило доход. Жизнь налаживалась. Но с войнами между Японией и Китаем, потом между Японией и Америкой, позже между СССР и Германией обстановка в Корее и Маньчжурии становилась все тревожнее. Повсеместно были введены полувоенное положение и карточная система. Напряженней стала ситуация и в семье. Как казалось сыновьям, причиной этому была вторичная женитьба отца в сорок первом году (спустя пять лет после смерти матери). А может быть, пришло время распадаться семейному гнезду? Все дети давно выросли и тяготели к самостоятельной жизни. Старшая сестра Муза уехала в Шанхай, там вышла замуж, позднее, уехала в Чили, оттуда в США. Вторая сестра Виктория, писавшая стихи, стала женой управляющего одной из маньчжурских фирм. Она издала сборник стихов «Это было в Корее», затем у нее вышло еще несколько поэтических сборников. Брата Юрия забрали в армию, куда - хочешь, не хочешь - принудительно загоняли всю эмигрантскую молодежь. Арсений с женой оставался с отцом, а Валерий решил создать свое хозяйство в Маньчжурии, взял в долгосрочную аренду большой участок земли с пашней и лесом. В зиму 1943-1944 годов он удачно охотился, хорошо заработал, купил быка, телегу, запас продуктов. Вскоре женился на молодой и красивой девушке Ирме. Юрий Михайлович уступил сыну пару коров, часть охотничьих собак, хозяйственный инвентарь. За короткий срок на «тигровом хуторе» - так они называли свое место, выстроили пятикомнатный красивый дом с кухней и ванной. Эти первые и, как оказалось, единственные: осень, зима и лето - незабываемые. Дни были заполнены радостным созидательным трудом, счастьем любящих друг друга людей. Вновь удачной были зимняя охота, а весной, когда ярко-зеленые горы стояли усыпанные цветущей азалией и багульником, засеяли поля, обработали огороды, заготовили строительный лес для новых домов. Ирма пестовала телят и развела уйму цыплят. В июле 1945 года приехал в «Тигровый хутор», вернувшийся из армии, брат Юрий. Созрела гречиха. Всей «коммуной» вышли ее убирать. Работали дружно и весело, но тут Валерий рассек себе ногу. Ирма стала ее перевязывать и, не поднимая глаз, призналась, что ждет ребенка... Мог ли Валерий предположить в ту минуту, что увидит сына лишь через 41 год? Утром 9 августа началась война СССР с Японией. Когда стало известно, что Красная Армия заняла город Янцзы, Валерий с Юрием отправились ей навстречу. Их взяли на службу в качестве переводчиков. Они владели японским и корейским языками. С боями дошли до Пхеньяна, где и прослужили до января 1946 года. Оба присутствовали во время встречи генерал-полковника Чистякова с будущим руководителем КНДР Ким Ир Сеном. 24 января Валерий Янковский получил отпуск, но по дороге в город Канко был арестован и осужден на шесть лет за «оказание помощи международной буржуазии». А через три месяца состоялся второй суд (по его кассационной жалобе), который определил ему уже десять лет... Как выяснилось позднее, на другой день после ареста Валерия взяли брата Юрия, а затем - двоюродную сестру Татьяну и в 1945 отца. Юрия Михайловича взяли в имении Новина, осудили на десять лет, имущество конфисковали. С отцом ему даже «повезло» увидеться и поговорить в 1947 году на одном из перевалочных этапов. Но, как оказалось позже, в последний раз. Юрий Михайлович так и не дожил до своего освобождения, умер в лагере между Тайшетом и Братском в мае 1956 года... Для Валерия же наступил период, в котором основной целью стало - выжить. Предстояло пройти этапы, рабочие лагеря. Им был предпринят побег - десять дней глотков свободы, снова арест, суд в Уссурийске, где ему уже выдали на «всю катушку» - 25 лет ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей). После выхода из заключения в конце 1952 года ему еще три полевых сезона пришлось работать на прииске «Южный» в глубине Чукотки в качестве так называемого вольнонаемного. А куда денешься? В течение трех лет ему и другим политическим зэкам не выдавали никаких документов. При этом нельзя было отлучиться даже в Магадан. И еще одна деталь. Для тех, кто заключал договор и приезжал на работу с материка, северные надбавки начислялись сразу же через полгода, а для бывших зэков только через полтора года. Это, несмотря на то, что на севере Янковский находился уже семь лет. И еще один парадокс того времени - без «документа» нельзя было передвигаться по стране, но ружье можно было купить по одной лишь резолюции оперуполномоченного «разрешаю» на клочке бумаги просившего Янковского. В 1955 году Валерий Юрьевич поселился жить в Магадане. Однажды он охотился неподалеку от поселка Талон, и забрел в расположение женских концлагерей, где повстречался и познакомился с Ириной Пиотровской, которая уже отбыла тринадцать лет и ждала своего освобождения. Ирина была арестована в 1941 году по статье «58-10, часть первая, 58-11 и 17-8 УК РСФСР: за антисоветскую агитацию и участие в антисоветской группе». Вина же ее состояла в том, что на дне рождение одноклассника в 1940 году она прочитала стихи запрещенного в то время Сергея Есенина «Возвращение на родину»... Причем, по одному и тому же обвинению Ирину Пиотровскую осудили дважды, что, просто немыслимо. В 1956 году вся группа школьников была полностью реабилитирована. Валерий Юрьевич влюбился в Ирину и вскоре, после ее освобождения, женился на ней. Ирина Казимировна стала соратницей Янковского во всем, умным советчиком, другом. В 2007 году, 27 марта они отметили «золотую свадьбу». Валерий Юрьевич был также вскоре реабилитирован «за отсутствием состава преступления». Позднее его наградят орденом Отечественной войны II степени, медалью «За победу над Японией», медалью «Г.К. Жукова» и другими. Немного спустя магаданцы познакомились с творчеством лесничего Валерия Янковского, который регулярно стал печататься в местных газетах, выступать по радио, а потом и по телевидению. Его рассказы и очерки публиковались и в московских журналах «Вокруг света», «Охота и охотничье хозяйство» и других. В 1968 году Янковские с сыном Арсением переехали жить во Владимир. Решение это было принято из-за ухудшения состояния здоровья сына: врачи посоветовали сменить Приморье с его влажным климатом на центральные области России. Все эти годы после освобождения Валерий Юрьевич вел переписку с сестрами, первенцем Сергеем и Ирмой, которая спустя пять лет после его ареста, уже не веря в возврат Валерия, приняла предложение, проживавшего в Харбине и имевшего германское гражданство Юрия Швейдера, уехала с ним в ФРГ, а затем в Канаду, в Ванкувер. От сына и Ирмы он получил несколько вызовов-приглашений, но ему почему-то не разрешали выехать из СССР для встречи со своим родным сыном. Янковский не раз обращался в ОВИР, писал Косыгину, Брежневу, Воротникову, другим руководителям страны, но тщетно. Все словно в рот воды набрали. И только в годы перестройки, когда Валерий Юрьевич обратился с личным письмом к М.С. Горбачеву, дело сдвинулось с места. В ноябре 1986 года ему выдали заграничный паспорт. В Ванкувере «Боинг» приземлился в три часа. Валерий Юрьевич поразился тогда теплой ночи. Все, кого он видел внизу, были без головных уборов, в плащах и куртках. Кругом зеленые газоны, хвойные и лиственные деревья и даже лавр. А в Центре этого, как ему казалось, праздничного великолепия стояли в ожидании женщина, бывшая сорок с лишним лет назад его женой, бородатый мужчина - сын Сергей, которого он видел впервые в жизни, жена Сергея, молодая симпатичная канадка, и их малышка, его внучка Мари. С ней ему также предстояло познакомиться... Одним словом, русскому писателю в своей стране нужно жить долго, чтобы восторжествовала справедливость. Это была их первая встреча. В Канаде он встретил 1987 год, ему старались показать все: индейскую деревню, музеи, парки, бега, скачки, театры. Отсюда было рукой подать и до американского Сан-Франциско, куда Янковский вскоре и вылетел. Здесь его ожидали сестры Муза и Виктория. Виктория Янковская - поэтесса, жила в Форт-Росс на Русской речке, молилась в православном русском храме. Цикл ее стихов из сборника «По странам рассеяния» я предложил редакции журнала «Отчизна», где он был опубликован в августе 1989 года. Вот некоторые строки из ее стихотворения: «Сан-Франциско - кружевные берега... Эти волны к нам бегут издалека. От любимой, от родной земли, Где сожгли когда-то наши корабли... Где погибло все. Сгорело без следа, Что любили мы, и чем была горда. Ну, а память? Память не сожжешь! Память горьким пеплом в сердце пронесешь...» «- В России я не печаталась с двадцатых годов» - признается потом мне Виктория Юрьевна при встрече во Владивостоке. Встречи с родственниками, воспоминания со слезами на глазах, впечатления и волнения от всего того, что ему старались щедро показать... Три недели пронеслись незаметно, как исполнение многих давних снов, в том числе и лагерных. До конца даже и не верилось, что такое с ним случилось... Впрочем, об этом читатель прочтет в его очерке «На берегах Великого и Тихого». Вернувшись во Владимир, под впечатлениями заокеанских встреч В. Янковский написал продолжение повести «Побег» и выпустил в 1991 году книгу «Долгое возвращение». В октябре того же года Янковские были приглашены общественностью Владивостока на открытие памятника на полуострове его основателю Михаилу Ивановичу Янковскому. Автор этих строк также решился на поездку. Хотелось хоть в какой-то мере понять и почувствовать, увидеть своими глазами многое из того, о чем прочитал в произведениях своего старшего товарища. Во Владивостоке оживали страницы книг, зримой стала географическая карта дальневосточного побережья Тихого океана, висевшая над рабочим столом прозаика во Владимире. В «аэробусе», летевшим из Москвы во Владивосток, мы сидели вместе с Валерием Юрьевичем. Полет длился более восьми часов. Он много и охотно рассказывал, словно готовился к встрече со своей юностью. По его воспоминаниям имение деда «Сидеми» к началу двадцатого века стало показательным, куда приезжало немало высокопоставленных и известных гостей. Среди них поэт Бальмонт, писатель Арсеньев, ученые Дыбовский и Комаров. Последний станет президентом советской Академии Наук. Кони, выращенные в хозяйстве М.И. Янковского, пополняли русскую армию, а также регулярно побеждали на скачках во Владивостоке, стадо пятнистых оленей перевалило за две тысячи голов, крупная плантация женьшеня лечила россиян. На берегу бухты работал цех по засолке сельди. Успешно курсировали два паровых катера... Всем этим управлять деду с каждым годом становилось все труднее, здоровье ухудшалось и он, передав дела сыну Юрию, уехал в Москву, где ему посоветовали сменить дальневосточный климат. Михаил Иванович так и сделал - приобрел дом в Сочи. Но в 1912 году дед все-таки не выдержал разлуки и навестил свой полуостров, и, как оказалось, в последний раз. По возвращению в Сочи простудился и в ноябре умер... И вот теперь спустя годы Михаил Иванович Янковский возвращался в виде памятника на свою вторую родину, полуостров, носящий его имя. Получив приглашение, несколькими днями раньше нас, на свою малую родину прилетела из США 82-летняя поэтесса Виктория Юрьевна Янковская в сопровождении сына Ора и двух внучек. К полуострову Янковского мы плыли вместе в одной каюте. Море слегка штормило, катер медленно, но уверенно резал высокие волны. Брат и сестра не могли наговориться друг с другом, припоминая эпизоды и случаи детства. Зная их судьбу, нельзя было со стороны без волнения наблюдать за ними... Подошли мы к полуострову Янковского вечером, при луне. Его осмотр отложили до утра, несмотря на все наше нетерпение. А в полдень состоялся митинг жителей поселка, который они провели в честь открытия памятника М.И. Янковскому. Валерий Юрьевич и Виктория Юрьевна рассказали о своем деде, отце, трагической судьбе рода Янковских. О многом местные жители услышали впервые... Две недели продолжалась наша дальневосточная поездка. И все дни Валерий Юрьевич был в центре всеобщего внимания. У него брали интервью и газетчики, и телевизионщики, с ним консультировались музейные работники, ученые-краеведы. Мы обошли почти весь полуостров пешком, купались в океане, приняли участие в Янковских чтениях, посвященных деду Михаилу (они стали регулярными и традиционными), побывали в музее Владивостока, где Янковским отведена постоянная экспозиция. В городе Валерий Юрьевич показал мне великолепные здания, которые в свое время принадлежали его деду по материнской линии купцу и судовладельцу Михаилу Григорьевичу Шевелеву. Эта поездка - свидание со своим детством и малой родиной произвела на него огромное впечатление. Это было видно по его вдохновенному выражению лица, сквозило в наших разговорах, когда мы возвращались из Владивостока во Владимир. Валерий Юрьевич в свои восемьдесят испытывал в эти дни истинное счастье и наслаждение. Поездка, несомненно, его расшевелила, подтолкнула к написанию новой книги. Вернувшись с полуострова, писатель засел за машинку и через два года выпустил в московском издательстве «Тропа» книгу «Тигр, Олень, Женьшень», в нее он включил 24 рассказа. Эта книга заметно расширяла наше представление о жизни в Приморье, о русской охоте. Огромный подлинный интерес вызвала книга-повествование «От гроба Господня до гроба ГУЛАГа». Это сага о Янковских! Летопись его славного рода, начиная с описания жизни деда Михая, потомка высокочтимого рыцаря Тетеуша Новина-Янковского. Вот что написал в своей рецензии на выход книги известный владимирский писатель, бывший политзаключенный Павел Рачков: «Обычно повести такого рода называются документальными, автор назвал точнее - быль. Строго придерживаясь жанра, писатель не делает лирических отступлений, не допускает догадок и вымыслов, пишет только достоверную правду». И далее также надо согласиться с рецензентом: «Сказание написано чистым русским языком, читается легко». К сказанному хочу добавить, что книга В. Янковского «От гроба Господня до гроба ГУЛАГа» - литературный документ истории России, свидетельство минувшей эпохи. В ней Валерий Юрьевич также обобщает и подытоживает, иллюстрируя многочисленными документами и уникальными фотографиями, семейную хронику. Для осуществления замысла потребовалась его многолетняя переписка с родственниками, живущими в Канаде, США, а также с адресатами Японии, Австралии и Кореи. Замечу, что Янковский общается с ними на их родных языках... То же самое можно сказать и о позже вышедших его книгах «Корея. Янковским...» и «Шевелевы». Немало мыслей и раздумий вызвали у меня публикации Валерия Янковского в тихоокеанском альманахе «Рубеж», членом редколлегии которого он состоит с самого первого номера вышедшего в 1992 году во Владивостоке. Десять лет назад в Сиднее (Австралия) на английском языке в переводе М. Гинце вышла книга Валерия Янковского, а в г. Мияко (Япония) - автор Эндо Кимио и в Сеуле (Корея) - автор Ким Ре Хо изданы книги о трагедии семьи Янковских. Рассказы В. Янковского не остались без внимания со стороны его коллег-писателей и критики. Лестно отзывались о творчестве владимирца известный столичный писатель Олег Волков (также прошедший дороги Гулага) и талантливый суздальский прозаик Павел Парамонов. Последний писал: «Есть утверждение, что писатели бывают двух видов - одни от природы, другие от жизни. Так вот применительно к Валерию Янковскому: он писатель от жизни. В самом деле, большая жизнь такой густоты и насыщенности, что кажется, не начать писать невозможно: накопленный опыт требует выхода. И не нужно ничего придумывать, фантазировать, изобретать, потому что жизнь уже изобрела и преподнесла такое, что никакой фантазии не хватит». Напомню также, что предисловие к первой книге Валерия Янковского «В поисках женьшеня» (Ярославль, 1972 год) написал Сергей Никитин, он же одновременно был и ее общественным редактором. Мне также посчастливилось. Я, признаюсь, считал за честь работать над изданием его книг: «Новина» и «Охота». За свою издательскую деятельность (был 10 лет директором и главным редактором областного книжного издательства «Золотые ворота») я отредактировал и издал более ста книг. Но от работы над творениями Валерия Юрьевича получил не только истинное удовольствие, но и большое духовное впечатление. В книгу «Охота» вошла повесть «Побег». Это произведение по своим художественным достоинствам, по внутренней напряженности, острой сюжетной детализации, можно смело поставить в один ряд с произведениями А.И. Солженицына, В. Шаламова, А. Жигулина. Действия в повести происходят стремительно и захватывающе. Язык точен, естествен, колоритен. Чувствуется, что писалась она автором на одном дыхании. Читается с неподдельным сопереживанием, волнением и беспокойством за судьбу главного персонажа повести, самого автора. Убедительны характеры и ситуации, почти физически ощущается надрывное дыхание того тяжкого времени - кандального для него. Не оставят равнодушным читателя и двенадцать рассказов-былей, собранных автором под одной крышей с повестью. Они расположены в хронологической последовательности реальных событий, свидетелем и участником которых непосредственно был сам Валерий Юрьевич Янковский. Рассказы-были, увлекательные эпизоды жизни, описания пейзажей, состязаний и поединков с тиграми, медведями, кабанами, уверен, предоставят удовольствие не только охотникам и любителям природы, но и ценителям литературы. Под Кидекшей, на кордоне «Гридинское», на берегу живописного лесного озера лет десять назад по инициативе Валерия Юрьевича появился охотничий домик, который владимирские и суздальские охотники окрестили «избушкой Янковского». Каждый год сюда приезжает писатель из Владимира со своими друзьями-охотниками. И редко Валерий Юрьевич возвращается с охоты без трофеев. Вот и в этом предъюбилейном году он уже несколько раз навещал избушку, готовясь к очередному открытию сезона охоты. И, несмотря на свои почти 99 лет, Янковский не собирался уступать во время охоты своим молодым друзьям охотникам. Есть еще порох в его пороховницах. Он переиздал книгу отца «Полвека охоты на тигров». Валерий Юрьевич всегда высоко чтил своего отца. Он написал вступительную статью к этой книге. Умер Валерий Янковский для всех неожиданно, незадолго до своего 99-летия, ибо был полон сил и энергии. Накануне рокового события он ездил в суздальские леса перед открытием охотничьего сезона. Утром 17 апреля как обычно он встал рано и стал делать привычную утреннюю зарядку - подставил стульчик к высокой гимнастической стенке и стал отжиматься... Неожиданно руки оторвались от перекладины и он затылком ударился об пол, да так сильно, что в больнице врачи не смогли его спасти... Хоронить Валерия Юрьевича приехали из Владивостока, Москвы, Саратова. Попрощаться с писателем истинным демократом пришел владимирский губернатор-коммунист Николай Виноградов, отдавая честь заслугам В.Я. Янковского перед страной и обществом. Писателю Валерию Янковскому присвоено звание «Почетный гражданин Владимирской области» (посмертно).
Несколько лет назад в нашем квартире раздался телефонный звонок и женский голос с чуть заметным иностранным акцентом произнес: - Валерий? Говорит ваша старая знакомая, сестра писательницы Наталии Ильиной. Ольга Лаиль. Гуля. Вы меня помните? - Гуля? Боже мой, конечно. Вы откуда? - Из Суздаля. С экскурсией. Привезла туристов из Парижа. Со мной муж Морис и ваша давняя знакомая по Корее - Женя. Она теперь живет в Лондоне. Помните, как ее укусила змея? Так вот, мы приглашаем вас с женой сегодня на ужин к нам, в ГТК, как это здесь называется... Так мы встретились с "осколком" моей юности, познакомились с милейшим месье Морисом Лаиль, и провели в компании добрых людей вечер. Вспомнили свое далекое прошлое и, разумеется, эпизод с "медянкой". И я обещал им написать об этом рассказ, все как было, и по экземпляру отправить в Париж и Лондон. В то погожее июльское утро две подруги, "харбинетки" - дачницы из Харбина - Гуля и Женя карабкались по крутому склону распадка Уэтэги. Чем выше, тем ярче рисовалась перед ними панорама этого уголка Страны Утренней Прохлады. Как на карте, раскрывалась окруженная горами долина. Сверкала, извиваясь среди скал и гранитных валунов, светлая речка, проступали плесы с песчаными пляжами. На большой нижней излучине, белея невысокими домиками, раскинулся полуяпонский, полукорейский курорт Омпо. В полутора верстах выше по течению вытянулся дачный поселок Новина - русское гнездо, свитое многолетним трудом большой семьи. Вдоль прямой, обсаженной тополями и акацией дороги были разбросаны солидные и простенькие дачи, тут же находились театр, столовая с кухней, контора. Со скалы на скалу переброшен висячий мост. Вокруг поля, фруктовые сады. На холме среди сосен сложенная из речного гранитного валуна часовенка. Под холмом, обнесенная каменной стенкой, пасека. Неподалеку - загородка из лиственничных досок, загон для пойманных в горах пятнистых оленей. На плато, с одной стороны шоссе - волейбольная площадка, с другой - теннисный корт. Зимний дом-фанза под черепичной крышей, гараж, колодец с высоким журавлем. Все это было видно с высоты, на которую забрались дачницы. Вдали, на востоке, просматривалось море, на западе - бесконечные ряды горных вершин. Рядом - зеленые, дальше голубовато-сиреневые, а по горизонту на фоне синего неба сверкали белыми гребнями "Лысые горы", становой корейский хребет, где снег ненадолго сходит лишь в конце лета. С тех снежных гор и сбегает студеная речка Понпа. Девушки перебегали от цветка к цветку роскошных красных и желтых лилий-саранок, фиолетовых ирисов, бордовых звездочек "мальтийского креста". Рвали, нюхали, окрашивая оранжевой пыльцой носы, щебетали. Вокруг порхали иссиня - черные махаоны и пестрые парнасиусы - мечта многих энтомологов. Взобрались высоко, начало припекать. Глянули на часы: как бы не опоздать к обеду! Гуля гостила у Жени в большой красивой даче состоятельных харбинцев Кореневских, куда Женя прибыла в качестве репетитора по английскому языку своенравной хозяйской дочки Ирмы. Порядок в доме был строгий, опаздывать не полагалось. Пора! Спуск оказался крутым. Прижимая к груди букеты, девушки бежали все быстрее. Прыгали, как козы, среди высоких трав и кустов, валежин и камней, едва успевая глянуть под ноги. Обе были в легких сарафанах и открытых парусиновых туфлях на босу ногу. Бежавшая впереди Гуля вдруг услышала отчаянный вопль подруги. Обернувшись, увидела, как та, рассыпав цветы, повалилась в траву. Но приподнялась, села, схватилась за ногу. - Ой, Гуля, змея, медянка. Вон она уползает! Я, кажется, на нее наступила. И она меня... О-о, такая боль, не могу встать... Подбежав, Гуля увидела, как Женя пытается выдавить кровь, алыми бусинками выступавшую на подъеме ступни. Вот она легко подтянула ногу прямо к лицу и, изогнувшись, припала к ранке губами, пытаясь высосать еще не успевший распространиться яд. Но вдруг оторвалась: - М-м-м, у меня же губы растресканы, кажется, яд попал туда! Ой, Гулька, как мне плохо... Беги скорее на шоссе, может, кого встретишь, а нет - в Новину, зови на помощь. Кажется, умираю... Рассыпав цветы, Гуля, не оглядываясь, понеслась вниз. Статная, розовощекая девушка летела что есть сил. Распадок Уэтэги выходит к автомобильному шоссе между курортами Омпо и Новиной, почти посередине; наконец Гуля ступила на широкую твердую дорогу. Но куда бежать дальше? Омпо чуть ближе и там полиция, но какую найдешь помощь, не зная ни слова ни по-корейски, ни по-японски? В Новину - дальше и на подъем, но там свои. Она перевела дыхание, собираясь с мыслями, и тут заметила приближавшуюся рослую фигуру, а рядом - собаку. Боже, какое счастье! - Глеб, Глеб! Женя... змея... медянка... (Надо сказать, в те годы ядовитых медно-коричневых щитомордников многие у нас ошибочно называли "медянками").
- Она там, на горе, лежит в траве, не может идти, - переведя дыхание, частила Гуля. Глеб шел по делу, но, конечно, ни секунды не колебался, тут же окликнул свою собаку: - Геба, сюда, быстро! Гуля, показывай - куда... Немедля они кинулись по ее следу. Где шли, где бежали. Наконец Гуля остановилась. Она запомнила большой камень возле тропки, к которому "скатилась" с косогора. А дальше куда? Летевши сломя голову, ни разу не оглянулась, ничего не запомнила и теперь была в полной растерянности. - Кажется, вон туда, - сказала она неуверенно. - Там еще такие серые камни... Но камни и трава - не приметы, они везде одинаковые. Гуля всхлипнула: - Женя, Женечка! Откликнись, мы пришли, слышишь? Зеленая гора равнодушно молчала, а они лезли все выше. Запнувшись в бурьяне за какую-нибудь валежину, Гуля в ужасе шарахалась. И все звали, кричали... ... Лежа среди почти скрывавшей небо зелени с опухшей ногой, которую она едва нашла силы перетянуть ленточкой с волос, Женя, как сквозь вату в ушах, слышала крики, но не могла ни подняться, ни ответить. Ей казалось, она куда-то уплывает; тело стало чужим и непослушным. В этот момент охотник встал, перевел дух: - Геба, ищи! Поищи, Гебушка, поищи! Плотная, шоколадной окраски сучка - датский пойнтер, умная, старательная собака, услышав знакомую команду, завертела обрубком хвоста, пошла кругами и через минуту-другую сделала в сторонке стойку. В те годы собаки составляли неотъемлемую часть нашей охотничьей семьи. Помимо большой зверовой своры, состоявшей из разношерстных полукровных лаек корейской и маньчжурской породы, каждый имел свою личную собаку, в основном датских пойнтеров. Они шли за уткой, гусем, фазаном. На фазаньей охоте помогали брать лису, догоняли подранков косуль, а некоторые, как ни странно, хорошо шли на крупного зверя - на кабана и хищника. Родившийся почему-то совершенно черным, пес Ларго в разное время загнал на дерево и подставил под пулю трех крупных барсов, пытавшихся напасть на наших оленей в загородке. Заметив, что Геба замерла в стойке, охотник и Гуля бросились к ней и сразу наткнулись на безмолвную, скрюченную под кустом фигурку. Схватив под руки, полуволоком спустили пострадавшую на тропу. Глеб присел, подставил широкую спину. - Женя, держись. Помоги, Гуля! Я поташу ее к дороге, а ты дуй вперед, зови ребят с автомобилем. Они все там, на площадке, режутся в теннис! Женя, как могла, пыталась удержаться на крепкой спине Глеба... Летом в Новину съезжалось много дачников и туристов. Из Харбина, Шанхая, Тяньцзина, Сеула. Русские, англичане, немцы, французы, испанцы. Купались в горячих источниках, речке, море, танцевали, ходили в горы, рыбачили и охотились, играли в волейбол и теннис. Теннис был очень популярен, разыгрывался даже кубок Новины. В то воскресное утро на корте, протянувшемся вдоль окаймленной тополями и белой акацией дороги, кипел жаркий поединок. Судья на вышке вел счет, зрители бурно поддерживали своих фаворитов. Я стоял на подаче и уже занес над головой ракетку – «плей!» - как вдруг заметил на дороге сникшую, едва живую фигуру. Голова и прядь волос клонились к плечу, рука безвольно болталась. Разглядев меня сквозь вуалевую тень акаций, странное видение пискнуло: - Валерий, помогите, Женю цапнула медянка, ее нужно в больницу. Она там. - Гуля показала рукой куда-то назад, за поворот дороги. Ракетки и мячи полетели на скамейки к зрителям. Все кинулись к гаражу. Не прошло и пяти минут, как игроки уже сидели в открытом голубом фаэтончике, имевшем два запасных сидения. Я - за рулем, Гуля - рядом. Еще почти новенький "Форд", который мы прозвали Толубок", как пробка, выскочил из гаража, промчался мимо опустевшего корта, взял первый вираж и устремился вниз. Я заметил их на спуске, за поворотом, и резко затормозил. Глеб опустил на землю свою ношу и с трудом разогнулся. Он едва держался на ногах. Когда поравнялись, Женя уже сидела на обочине, сжавшись в комочек, уткнув голову в колени. Мы выскочили из машины, подбежали к ней. Услышав звуки автомобиля и голоса, она с усилием подняла голову, и все тут же смолкли: на бледном, неживом лице застыли бесцветные глаза и странно вспухшие, как вывернутые, сиреневые губы... Мы на руках прямо через борт внесли полуживое тело, положили на заднее сидение, обхватили, не давая сползти, и "Голубок" рывком взял с места. Этот "фордик" умел набирать скорость сразу, без разбега. Промелькнуло Омпо, проносились поля и рощи, деревушки, сами люди, двухколесные арбы, машины. Я не очень выбирал дорогу, не слишком считался с общепринятыми правилами. Все сидели, не проронив ни слова, удерживая на сиденье почти безжизненное тело. Только бы не опоздать.
Вероятно, этот "пробег" до станции Шюоцу был рекордным по времени. Пыля по проулку, «Форд» влетел во двор частной лечебницы корейского доктора Ри. Я выпрыгнул, ворвался в приемную. - Где доктор? Я привез укушенную змеей "мамуси"! Сонный дежурный нехотя поднялся со стула, промямлил: - Сегодня же воскресенье. С утра пациентов не было. Сэнсэй, учитель, отпустил персонал отдыхать, сам ушел домой. Велел, если потребуется, позвать... - Едем на квартиру! Показывай дорогу! Бегом! К счастью, мы захватили известного на всю округу врача в его белом особнячке, и он, вовсе не суетясь, собрался в считанные минуты. Застегнул большую черную кожаную сумку с никелированными пряжками и, солидно посапывая, влез ко мне на переднее сидение. По дороге коротко расспросил о случившемся. Доктор Ри был прекрасный врач с европейским образованием, закончивший медицинский институт в Берлине. Полный, выхоленный, внешне медлительный, никогда не пустословил, не делал лишних движений. На месте мы перенесли бедную Женю в операционную, и он сразу приступил к делу, распоряжался лаконично и четко. - Помощников звать поздно, ассистировать будете сами. Какая в горах погода? Жарко? Сколько времени минуло после укуса? - У нас сегодня очень тепло. Прошло, думаю, часа полтора-два, - сказал я. - Кладите на операционный стол, пристегивайте руки и ноги, но все равно держите крепче. Переведите тем, кто не понял. Крепко держать! - приказал доктор Ри. Он был спокоен, это вселяло уверенность. Наконец худенькая, без кровинки в лице, Женя "распята" на столе. Доктор сделал анестезирующие уколы, перетянул ногу резиновым жгутом, продезинфицировал больное место и свой инструмент. - Повторите, пусть держат крепче. Если б прошло меньше времени и не было так жарко, можно было глубоко не резать, а так... Чирк! Одним уверенным движением он рассек ногу пониже щиколотки. Блестящий скальпель полоснул загорелую тонкую кожу по багровым ранкам от зубов щитомордника и ушел так глубоко, что сразу открылись какие-то косточки, сухожилия, бордовая ткань. Женя не охнула, глядела безучастно, видимо, уже хорошо действовало анестезирующее. Ей то уже - ничего, а "ассистентам" стало не по себе. Я глянул на рану, на вдруг вспотевшие, побледневшие лица помощников и внезапно почувствовал, что меня начинает мутить. Это было странно, в те годы так часто на охоте приходилось докалывать, дорезать раненного зверя, потрошить, свежевать. Даже собственная кровь и раны не производили особого впечатления, а тут... То ли от жалости к беззащитно распростертой девушке, с которой я был совсем мало знаком, то ли от вида этой узкой, почти детской ступни, так неожиданно ужасно располосованной, но мне стало нехорошо. Я выскочил во двор и несколько раз глубоко вобрал ртом свежего воздуха прежде, чем полностью пришел в себя и вернулся в операционную. Профессор быстрыми движениями накладывал швы, сделал повязку. - Все! Опасность миновала, но везите осторожно, Валери-сан. Дома уложите, создайте покой. Завтра приеду на осмотр и перевязку. Мы вынесли оперированную и бережно положили в машину. Но если на станцию неслись сломя голову, то назад в горы ехали совсем по-иному; тяжесть свалилась с плеч, все расслабились и нервно смеялись по каждому пустяку. Я установил зеркальце заднего обзора так, что мне было видно Женино лицо. Теперь жутко распухшие губы опали, слегка порозовели. Глеб с другом Борисом не сели в машину, а улеглись на передние крылья - таким способом мы часто возили с охоты добытых зверей. «Голубок», тихонько посапывая и посвистывая карбюратором, бежал шустро, но осторожно и мягко, тщательно выбирая дорогу, огибая ухабы грунтового шоссе. Да, этот "Форд" получил свое прозвище за яркую, небесного цвета окраску, а еще за то, что на крышке радиатора "сидел" расправивший крылышки никелированный голубь. Но сегодня бедный фаэтончик, словно пережив всю драму вместе с нами, сорвал-таки голосок и вдруг осип, а потом и вовсе замолчал. Однако это оказалось лишним поводом для веселья. Когда нужно было посигналить, я опускал руку за борт и нажимал под ребро лежавшего на крыле. Тот взвывал наподобие сирены, второй с противоположной стороны вторил, и все, кроме больной, с великим удовольствием присоединяли свои голоса и дико хохотали, находи, видимо, в этом разрядку скопившемуся напряжению. Подкатив к даче Кореневских, мы с Глебом "свили" из рук походное креслице, усадили в него спасенную и в окружении свиты внесли на просторную веранду, усадили в лонгшез. Елена Николаевна, Константин Филиппович и Ирма восторженно приветствовали группу спасателей, принесли всем по чашке кофе. Женя вскоре поправилась, но долго прыгала с костылем, пока не затянулась глубокая рана. Обязательный доктор Ри аккуратно навещал ее до полного выздоровления.
Сорок лет спустя в Суздале, на другом конце земли, в миниатюрной седой даме я, конечно, никогда не узнал бы спасенную нами учительницу английского языка.
Валерий Янковский ПОБЕГ Отрывок из повести
В декабре, в лютый мороз снова заговорили об этапе на Север. Отбирали по упитанности. Комиссия заставляла раздеваться догола, поворачиваться, приседать, нагибаться. Тех, на ком ещё оставалось сколько-то мяса, отправляли в отдельный пустой барак. Там велели всё снимать, бросать в кучу и бежать в другое отделение, где якобы выдадут «полное северное обмундирование». К тому времени многие, в том числе и я, припасли кое-какие тёплые вещички. Кто поумнее, их пронёс. А наивные получили и натянули на голое тело далеко не северное обмундирование: правда, новые, но очень тонкие стёганые, на подкладке с цветочками куртку и брюки, ушанку, по паре портянок и простые ботинки. А так мечтали о валенках и действительно тёплой одежде! Нет, оказалось, ты экипирован для Севера, а там как знаешь. В таком виде загнали в трюмы большого теплохода типа «Либерти» - «Красногвардеец», из тех, что нам отпускали по ленд-лизу союзники во время войны. Эта десятитысячетонная цельнометаллическая громадина так промерзла к моменту нашей погрузки, что все борта, переборки, пол и потолок трюмов сверкали покрывшей их в палец толщиной сизой изморозью. По обеим сторонам огромных «кают» тянулись свежесколоченные трёхъярусные нары из нестроганого, сырого, а потому тоже покрытого куржаком леса. На верхний ярус таких нар я и забрался с группой дрожавших, как в лихорадке, зэков, натянувших на плечи подхваченный где-то обрывок серого брезента. В пятёрке примостившихся под обрывком брезента полузамёрзших зэков я оказался рядом с «Санькой-глухонемым». Глухим он, правда, не был. Но объяснялся при помощи пальцев и жестов, сопровождая их нечленораздельными звуками: «Хы-хы-хы, гы-гы-гы»... При этом, как ни странно, Санька был признанным «воришкой в законе», пользовался известным авторитетом и уважением. И он пытался разъяснить нам разницу между уважаемыми блатными уркаганами и презренными интеллигентами. Показывал на примере делёжки хлебных паек. Если мелочные интеллигенты разрезают хлеб ниткой (любые ножи держать в зоне запрещалось), то они - широкой души «воров в законе» - просто ломают: кому сколько достанется! Санька показывал, как они ломают свои пайки, сопровождая движения единственно доступным ему рычанием: хы-хы-хы, гы-гы-гы... А то, что уголовники, «друзья народа», в отличие от «врагов» обращались с хлебом без особого уважения, объяснялось вовсе не широтой натуры, а тем, что благодаря попустительству лагерной администрации они имели возможность воровать и добывать еду помимо законно установленных норм. Вскоре раздали пайки хлеба, Но он был так проморожен, что даже здоровые зубы были бессильны отгрызть хоть кусочек. Эти пайки оттаивали кто как мог: под мышкой, на животе, между ног. Наконец, зашумели дизеля, раздался гудок, теплоход вздрогнул и отчалил. Вскоре началась качка, но никто не прилёг, ибо это означало замёрзнуть. Мы, как воробьи, сидели плотной кучкой, глядя вниз. А в трюме бушевал блестящий бал! Замерзающие люди прыгали с нар и кружились на скользком железном полу в каком-то диком танце. Трюм сверкал в лучах электрических лампочек, а пары кружились, скользили, падали, но вскакивали и снова неслись в вихре этого трагического танца. Роскошный бал! Временами чудилось, что я слышу бравурную музыку, какой-то сатанинский оркестр. И вдруг прямо напротив нас, видимо от качки, с грохотом рухнули наскоро сколоченные нары. Раздался жуткий звериный вой. А когда разобрали обломки, увидели на железном полу то, что осталось под ними: какие-то странные лепёшки, словно раскатанные из теста фигурки-игрушки. Их вынесли на палубу и, говорят, бросили в море... Эти дни конца декабря 1947 года, когда промёрзший насквозь «Красногвардеец» преодолевал путь из бухты Ванино в Находку, - сплошной кошмар. Они слились в памяти, как мутный сон. Монотонный шум дизелей. Вопли. Драки за место, за миску баланды. За кусочек ещё живого тепла в бренном теле. Дикий голод и холод... Кто же послал всех на смерть недрогнувшей рукой?
Прежде всего, конечно, Сталин. Своим лозунгом-тезисом - «неизбежное обострение классовой борьбы». Этим он дал дорогу всем тёмным силам страны сводить счёты, беспрепятственно распоряжаться судьбами людей. И преимущественное право произвола досталось, разумеется, высоким партийным чиновникам. Без их звонков и приказов, подписанных замысловатыми закорючками, ничего не делалось. Эти упитанные, розовощёкие, наодеколоненные пузаны - генералы и полковники войск НКВД-МГБ - в большинстве вообще не нюхали пороха. Благодаря родству, кумовству, связям и разного рода взяткам осели в тёплых кабинетах ГУЛАГа и УСВИТЛа (управление северо-восточных лагерей). Покуривали любимые Сталиным папиросы «Герцеговина Флор» и «Беломорканал». Попивали импортный кофе с армянским коньяком. Травили похабные анекдоты. Тискали и щупали хихикающих секретарш... Вызывали на ковёр подчинённых, отдавали приказы по телефону: «Погрузить в трюмы свободного теплохода «Либерти» столько-то тысяч не людей, нет, - зэков; направить туда-то...» Конечно, если б дело касалось отправки рогатого скота или баранов, за которых придётся держать ответ перед Москвой, эти нелюди задумались бы. А вдруг замёрзнут в неотапливаемых трюмах при тридцатиградусном морозе? Однако тут речь шла «всего» о четырёх тысячах «врагов народа», которых в изобилии водилось и поставлялось со всех уголков необъятной страны. Так о чём беспокоиться? Снял трубку, распорядился: «Отправить столько-то туда-то!» - и весь сказ... На четвёртые сутки пришли в Находку, но корабль с замерзающими людьми продержали на рейде ещё день, в то время как все остатки тепла были израсходованы. Наконец, подошли к пирсу, бросили сходни, дали команду выходить, но большая половина двигаться уже не могла. Несколько сот трупов поехало под сопку, а колонна полукалек тащилась от пирса уже без строя. Я сильно приморозил большой палец левой ноги, но был в числе ковыляющих своим ходом. Вонючий барак показался раем. Тут удалось выменять на пайку хлеба очень приличный полушубок - в тепле можно день на баланде пролежать. Однако радовался недолго. Ночью, пока бегал в сортир, увели выданную в Ванино телогрейку на подкладке с цветочками. Остался, поистине, в нагольном тулупе. А обмороженный палец разнесло, он посинел. К великому счастью, взяли в стационар, предложили ампутировать. Отказался. Тогда стали лечить. Никогда не забуду доктора - зэка Беляковского. Худой, сутулый, он сидел с 1937 года, побывал на Колыме и ещё бог знает где, но остался человеком. Пожалел. Когда я стал поправляться и уже мог ступать, он продержал меня ещё несколько дней в роли санитара, хотя двадцатипятилетников держать строго запрещалось и он, конечно, мог пострадать. Этот маленький в низком бараке стационар порта Находка - лучший курорт в моей жизни: тепло, больничный паёк, уход, лечение. Корыто, в котором можно помыться. По утрам 200 граммов белого хлеба! Мы лежали на нарах-вагонках: трое внизу, трое наверху. Многие - актированные, возвращавшиеся с Чукотки. Большая часть их этапа за два года осталась лежать во льдах мыса Шмидта на берегу Северного Ледовитого океана. А те, что выбрались, были инвалидами. Их актировали за негодностью и теперь оформляли документы. Каждый день кто-то получал литер на поезд и сухой паёк: хлеб, селёдку, сахар на дорогу до дома, Кто ехал в Сибирь, кто на Украину, в Россию или Белоруссию. Со мной на нижних нарах лежали Иван и Лёшка. Иван часто вспоминал родных, жил близкой встречей. Улыбался застенчиво: «Работать по-настоящему уже не смогу, но сторожем в колхозе возьмут. Всё ж повидаю родителей, родные места. А всё проклятое окружение...» Все они отбывали срок за немецкий плен. Алексей больше молчал. Ел жадно, родных не поминал. Утром фельдшер назвал фамилию Ивана: «Идите на укол». Тот встал, прошаркал за занавеску, где делали назначенные врачом процедуры. Занавеска из старой простыни, сквозь неё отчётливо просматривались силуэты. Была видна тень Ивана, его согнутая рука, рука фельдшера со шприцем. Но вот тени разъединились, занавеска колыхнулась. Как-то виновато улыбающийся Иван, придерживая пальцем ватку, медленно шёл на своё место. Дневальный разносил утренний паёк - по ломтику белого и чёрного хлеба. Мой положил слева, на моей тумбочке, паёк Ивана и Алексея на тумбочку в правом проходе между нарами. Увидев хлеб, Иван заулыбался ещё радостнее и двинулся в обход стоявшего поперёк топчана. Почти его обошёл, как вдруг сказал: «Ой-ой», покачнулся, присел на топчан, потом прилёг и, издав протяжный звук, вытянулся... Больные закричали, вбежал доктор Беляковский, пощупал пульс: «Камфару!» Сделали укол, но... многострадальный Иван уже отдал Богу душу. В этот момент я услышал какую-то возню и сопение. Оглянулся и замер: молчун Алексей, давясь, всухомятку запихивал в рот и глотал хлебный паёк ещё не остывшего товарища. А свой затолкал под подушку...
