С.Ф. Корочкин. СТРАНИЧКА ИЗ ПРОШЛОГО (Из воспоминаний владимирца-большевика)
Корочкин Сергей Фёдорович. СТРАНИЧКА ИЗ ПРОШЛОГО (Из воспоминаний владимирца-большевика)
«Московской охранке понадобилось „выяснить личность „Тани", получающей письма из Москвы по адресу: „Владимир на Клязьме, большая улица, Архиерейский дом, надзирателю Сергею Корочкину, для „Тани". В ответ на запрос об этой „Тане" в Москву направляется 12(25) августа 1908 года характеристика С.Ф. Корочкина: „сын крестьянина села Твердилова, Переславского уезда, окончил семинарию в июне 1908 г., выехал на родину около двух с половиной месяцев. Корочкин человек мало общительный, круг знакомых имеет очень ограниченный".
Первые мои шаги на революционном поприще начались во время моего пребывания в стенах Владимирской духовной семинарии. В среде учащихся уже в 1904 г. заметен был определенный революционный подъем. Обыкновенно, весной и осенью местные организации соц. демократов и соц.-революционеров устраивали где-нибудь за городом, в лесу или за Клязьмой, митинги, или, как тогда звали, массовки. Семинаристы и гимназисты валили на эти массовки целыми толпами.
В период 1905—1906 учебного года наша семинария представляла собой настоящий революционный котел. Большинство учеников разбилось тогда на группы: больше было в эсеровской группе и меньше в социал-демократической. Открыто шла продажа литературы той и другой партии. Ходили по рукам разные подписные листы. Без всякого стеснения в стенах семинарии распевались революционные песни и начальство было бессильно этому помешать. Нередко возникали протесты против попыток администрации создать тюремный режим для живущих в общежитиях.
Вышло, кажется, 2 —3 номера подпольного ученического журнала, с призывом работать в народе, сеять революцию. На каникулы многие разъезжались с твердым намерением работать среди крестьян — читать революционные книжки, объяснять смысл происходящих событий.
Осенью 1906 года семинария встретила нас сурово. Начальство, по предписанию свыше, стало проявлять во всем „твердую руку". Прежние вольности были отняты. Революционное настроение огромного большинства учащихся улеглось остыло. Но зато наша ученическая соц.-дем. группа определенно оформилась и связалась как с общегородской ученической организацией, так и с городской социал-демократической группой. Правда, наша группа была невелика. В нее входили: И. Беляев, Н. Малинин, В. Ноаров и я.
Вскоре по приезде из каникул, мы стали ходить на кружковые занятия куда-то за „Золотые ворота". Мы горели жаждой одолеть науку марксизма. Марксизм увлекал нас своей жизненностью и стройностью системы. С помощью его перевернулось и осмыслилось до поразительной ясности все воззрение на окружающий мир. Но наши кружковые занятия продолжались недолго.
Во Владимир приехал, вышедший из рядов РСДРП, некто „Валерьян" (А.Н. Дьяконов), ставивший целью создание своей особой революционной организации. Он сумел как-то связаться с с.-д. ученическими кружками, в том числе и с нашим. Нужно отдать ему должное — он взялся обрабатывать нас очень усердно. Его призывом было итти немедленно в солдатские и крестьянские массы, так как в них, как говорил он и что очевидно было нам самим, уперлась наша революция. Он развивал перед нами идею технической подготовки к вооруженному восстанию, которое, де, не за горами. Такого рода доклады увлекли нас с головой. Мы решили про себя, что предложение „Валерьяна" заслуживает внимания, чем кружковые занятия. Если мы продолжали читать еще социал-демократическую литературу, то уже лишь постольку, поскольку это было нужно в целях предстоящей практической работы.
Не больше, как через месяц после нашего знакомства, „Валерьян" дает нам (тогда у нас в семинарии группа осталась лишь в три человека) поручения. По данным „Валерианом" явкам, предстояло отправиться в два места — на фабрику, кажется, в Лемешки, и в какое-то село. Все трое мы получили от семинарского начальства отпуска к несуществующим у нас в городе дядьям и отправились на вокзал. Ехать надо было до Боголюбова. На площадке вагона мы поделили свои роли — мне нужно было идти на фабрику, остальным двоим — в село. Последнее поручение считалось более трудным. Мне было очень невесело отправляться одному. Но делать было нечего.
Сергей Федорович КОРОЧКИН
Первое наше деловое выступление было не из удачных. Мне еще с большим трудом, под видом родственника одного из рабочих, к которому была явка, удалось провести беседу с значительной группой рабочих о разгоне 1-й Госуд. Думы и о предстоящих выборах во 2-ю. Этому способствовали сами условия. Рабочие после работы высыпали из каморок в коридор. Я расположился там же на полу с газетой в руках. Вид у меня был самый рабочий. Беседа затянулась и мы проговорили долго. Спал я со своим „дядей" на нарах в одной из крохотных каморок, где помещалось — 8 человек.
Утром на другой день я вместе с „дядей" и одним молодым рабочим отправились во Владимир, где я наделил их литературой и мы сговорились — где и как встречаться на будущее время. Мои товарищи, отправившиеся в село, потерпели неудачу. Их адресат оказался, кажется, гуляющим на свадьбе, или просто на какой-то вечеринке. Пришлось им уйти „не солоно хлебавши". Темной, холодной ночью они вернулись во Владимир. Итти было некуда больше, как в семинарию. Они перелезли через забор и с риском, что их, отпускников, инспектор или его помощник обнаружат в спальной, все-таки легли на свои места. Я в общем был доволен своей поездкой, они же повесили нос и ругались, что, де, дают такие скверные явки.
После этой нашей поездки „Валерьян" ввел нас, как равноправных членов, в свою революционно-демократическую организацию. Туда входили, кроме него самого: И.А. Завадский, сестры Царевы - А.В. и Е.В., Федоровская, О.И. Кузнецова, А.С. Нежданов; кое-какое участие изредка принимал в наших собраниях И. Чичерин.
На одном из собраний организации членам ее были даны клички, которыми мы и стали называть в дальнейшем друг друга. Клички были установлены следующие: А.В. Царева — „Наташа", О. Кузнецова — „Василиса", А. Федоровская — „Людмила", И. Завадский — „Борис" или „Спиридон", А. Нежданов — „Григорий ", В. Ноаров — „Демьян", Н. Малинин — „Данила", я — „Николай".
Затем мы были посвящены в то, что у „Валериана" имеется тайная типография. Скоро узнали и весь состав работников этой типографии. Туда входили трое: „Шаляпин" (кажется, Иваново-Вознесенский рабочий), «Дмитрий» — красивый молодой человек и женщина — «Маруся». «Дмитрий» и «Маруся» — по мнению некоторых товарищей — были костромичами, первый — Дмитрий Орнатский, вторая — Мария Захарова.
Наша семинарская группа стала втягиваться в работу „Валериановской" организации по-настоящему. Наши отпуска на праздники к «дядьям» сделались регулярными. Обыкновенно, каждый из нас отправлялся в одно из ближайших сел от 3 до 10 верст в окрестностях Владимира. По данным явкам мы приносили туда литературу, в частности газету, издававшуюся „Валерианом" во Владимире. Узнавали о состоянии дела, о кружках, и тут же устраивали беседы по тому или другому вопросу. Кружки были, конечно, мизерные — по 5-7 чел. Мы развивали в них мысль, что крестьянам надо объединиться в беспартийный крестьянский союз, который мы противопоставляли Всероссийскому крестьянскому союзу, находившемуся под эсеровским влиянием, так как иначе, как нам казалось, подойти к ним нам, социал-демократам, было тогда нельзя. Иногда на этой почве у нас получались курьезы. Говоришь с „распропагандированным" членом беспартийного крестьянского союза, а он тебе замечает, что лучше — это партия с.-р., а вы, дескать, как с.-д., защищаете только интересы рабочих.
Как бы то ни было, но мы устраивали даже Владимирскую уездную конференцию своих крестьянских групп. Она происходила в какой-то школе за „Золотыми воротами", где учительствовал А.С. Нежданов.
Когда оглядываешься назад, видишь, что эти первые шаги революционной работы были у нас (не знаю, у всех ли) подернуты некоторым романтизмом. Мы были преисполнены благоговения перед теми поручениями, которые нам давались.
Помню, мне и остальным двоим из семинарской группы раза по два пришлось побывать и помогать в работе нелегальной типографии (за Лыбедью). Там печаталась „Крестьянская Газета" рев.-дем. организации. С каким наплывом чувств шли мы туда и возвращались потом обратно! Казалось, что мы приобщились к самому истоку революционной организации.
В душе давались клятвы до конца работать для революции, что бы ни случилось. А случайностей мы, конечно, всегда ждали. Какими то путями про наше участие в революционной работе пронюхал инспектор, по кличке семинаристов — „Вобла". В одно из путешествий Н. Малинин заблудился в дороге и не возвратился вовремя к урокам. Инспектор наведался к его фиктивному родственнику — «дяде», а тот заявил, что Малинин у него и не бывает. Инспектор сразу насторожился. Вызывает меня. Спрашивает, где Малинин. Притворяюсь, что ничего не знаю. А он мне пошел и пошел все выкладывать. Рассказал, как мы переодетые ходим куда-то, якшаемся с „подозрительными" элементами. Мне даже он прямо сказал, что я сотрудничаю в подпольной газетке и ее распространяю. Н. Малинин тогда чуть не был исключен. Какими то судьбами его оставили.
В первых числах января 1907 г. в „Валериановскую" организацию вошел Алексей Иванович Скобенников, под кличкой „Андрей". Но к этому времени в жизни этой принципиально беспочвенной группки назрел кризис. Как было нам ни тяжело сознаться, однако, все мы убедились, что из наших хождений в деревню ничего не выйдет. При этом обнаружилось, что попытки отдельных членов группки вступить на путь „эксов", как тогда говорили, для технической подготовки вооруженного восстания, могут привести к разложению. Все это заставило «Валериановскую» организацию в конце января или начале февраля 1907 года отказаться от своих замыслов и ликвидироваться.
Владимирская группа с.-д. получила в нашем лице сразу несколько пропагандистов, хотя только начинающих и не совсем опытных. Только с этого момента я могу по праву считать начало своей соц.–демократической (большевистской) работы. Из девиц Валериановской организации ни одна на работу в с.-д. группу не перешла в то время.
Во Владимире в то время не было фабричного пролетариата. Пропагандистскую работу мы вели, главным образом, среди таких крохотных во Владимире рабочих прослоек, как портные, печатники, приказчики, телеграфисты, а частью среди учащихся. В состав нашей пропагандистской коллегии при Владимирской группе РСДРП входили тогда, примерно, следующие лица: Никол. Петр. Растопчин („Николай Николаевич"), Мария Александровна („Таня"), И.А. Завадский, А.И. Скобенников, С.И. Назаров. А.С. Нежданов, наша семинарская группа и еще несколько других лиц. У каждого было по два, а то и больше кружка. Кружки собирались в мастерских, на квартирах у сочувствующих интеллигентов, а весной где-нибудь на валу.
Наступила весна 1907 года. Синод распорядился вести, отмененные в 1905 г., в семинариях экзамены, но лишь для не совсем успешных учеников. Я был от экзаменов освобожден. Наша группа, задолго до самых экзаменов, развила агитацию против них. Была выработана прокламация. В ней мы протестовали против разделения учащихся „на козлищ и овец" и связывали введение экзаменов с общим состоянием страны. Заканчивалась она лозунгами: „Да здравствует демократическая республика" и „Свободная школа — в свободном государстве". Мне не пришлось быть в момент обсуждения вопроса об экзаменах на общем собрании, но говорили, что наша линия чуть не собрала большинства голосов.
Не хотелось мне покидать Владимир на лето. Малинин и я нередко строили план бросить ученье, не ехать домой, а пойти исключительно на партийную работу. Не прочь я был остаться на лето в нелегальной с.-д. типографии, которая тогда была во Владимире и в которой работал С.И. Назаров. Но Мария Александровна — „Таня" уговорила меня поехать на лето в деревню отдохнуть, чтобы с осени начать работу со свежими силами. Скрепя сердце, я уехал.
Через несколько дней по приезде домой я попал в свой уездный город. Зашел там к одному учителю с.-д. Филатову и узнал от него, что во Владимире были обыски и аресты социал-демократов и что арестован А.И. Скобенников, школьный товарищ Филатова. А через день или два я уже получил извещение от Владимирских друзей, что при аресте Скобенникова найден мой адрес, хотя без упоминания фамилии, а только клички. Пришлось, конечно, почиститься, чтобы не попасть с какими-либо уликами.
Это лето 1907 года было для меня не особенно спокойное. Несколько раз в село приходил жандарм из города и разыскивал того человека, чей адрес был найден у Скобенникова. Но вел он свои розыски по-дурацки. Сначала он взял справку о всех Николаях в селе и этим удовлетворился. Во второй раз попытался установить, кто из Николаев живет на стороне. Таких оказалось только двое, но и те никогда во Владимире не бывали. Помню, крестьяне много говорили о таинственной личности, которая разыскивается жандармерией. В этих разговорах принимал и я участие. Большинство сошлось на том, что это кто-то назвался нашим односельчанином при аресте, затем сбежал, ну вот его-де и ищут. Никто не думал, что виновник всего — я.
Я читал крестьянам на сходках все имеющиеся у меня популярные брошюры, грамотным давал их на дом, объяснял прочитанное, беседовал, но они не видели во мне революционера. Они знали меня как своего односельчанина, который живет их жизнью, так же, как они, пашет, косит, молотит, а потому им и в голову не приходило, чтобы меня могли искать.
Думал я было перейти учиться в университет, или в какое либо другое учебное заведение, но из этого ничего не вышло. Для семинаристов, не окончивших полного курса, хотя и окончивших четыре общеобразовательных класса, доступ в высшую школу был ограничен и очень труден. Пришлось поневоле возвращаться в семинарию.
Сложилось так, что меня за „крамольный дух" исключили с казенного содержания. Нужно было искать заработок. Очень скоро мне удалось устроиться репетитором к малолетним ученикам духовного училища, состоявшим в архиерейском хору. Я очутился за монастырской стеной. Сейчас же мой адрес был использован для партийных сношений. В моей комнате уютно чувствовали себя партийные работники. В частности, тогда партийным организатором во Владимире был А. Воронский („Валентин"). Подружились мы тогда с Павлом Батуриным, трагически погибшим впоследствии на Колчаковском фронте. Батурин был тогда (1907—1908 учебн. год) в последнем классе гимназии. С ним мы были связаны по городской и по соц.-дем. ученической организациям.
Помнится, в то время у меня в комнате был отпечатан один номер нелегального семинарского журнала. Ближайшим помощником моим по этому делу был К.И. Миронов. С ним сообща мы варили гектограф, составляли статьи, редактировали и печатали самый журнал. Выход его был большим событием. Благодаря одной нелепой случайности (Миронов жил в квартире с.-р. землемера Лясковского, у которого полиция время от. времени делала обыски; по пути в этот раз она обыскала и комнату семинаристов, в числе которых был Миронов.), у Миронова был произведен обыск, после чего его арестовали. Я ждал, что такая же участь постигнет и меня. Но этого не случилось. Мне удалось благополучно продержаться до окончания курса. Удивляюсь, как все сходило мне тогда с рук. Ученье я почти забросил. Инспектор и другие знали мой „вредный" образ мыслей. Они были убеждены, что я связан с подпольной организацией. На одном докладе о христианстве, который читал перед большой аудиторией один из помощников инспектора, я прямо заявил в своем слове, что христианство — религия рабов и что оно потому и приспособлялось во все периоды своего развития господствующими классами в своих интересах. Но меня не исключили, так как, очевидно, надеялись на исправление. Начальство ожидало, что я, быть может, соглашусь пойти в духовную академию. Но такого удовольствия я им не доставил.
Весной 1908 года я окончил семинарию. Моей единственной мыслью тогда было ринуться в Москву, зажить жизнью большого города, уйти в партийную работу. Инспектор „Вобал" , прощаясь со мной, сделал отеческое внушение: — „благодарите судьбу, — сказал он, — что удалось кончить. Мы знали, что вы связаны с „подозрительными" элементами и с организациями, но мы на это смотрели сквозь пальцы. Берегитесь, потому что в другом месте вам уже несдобровать". Его слова впоследствии оправдались и в этом не было ничего удивительного. Но во всяком случае я не мог и не хотел внимать таким советам.
Осенью 1908 г. я был в Москве. Я достиг того, чего желал. Скоро окружающая жизнь захватила меня. Владимир стал постепенно заволакиваться дымкой. Только одно воспоминание щемило сердце, — это то, что там в каторге сидят и будут еще долго сидеть Владимирские друзья — Скобенников, Нежданов и др. Побывать потом во Владимире мне довелось почти через два года, когда из Москвы возила меня туда на суд.
С тех пор прошло много времени. Немало было в жизни всяких перемен. По часто и сейчас еще вспоминаются мне старые Владимирские друзья. Судьба разбросала нас кого куда. О некоторых ничего не удалось узнать. Где-то они сейчас? Верны ли они заветам революции? Горит ли в их груди огонь, который был у нас тогда и который сплачивал нас в дружный отряд для борьбы за диктатуру пролетариата?
Источник:
ВЛАДИМИРСКАЯ ОКРУЖНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ Р. С.-Д.Р.П. (Материалы к истории социал-демократической большевистской работы во Владимирской губернии) 1892—1914. Под редакцией А.И. АСАТКИНА. ИЗДАНИЕ ВЛАДИМИРСКОГО ИСТПАРТА. Гор. Владимир 1927 г.
Волнения во Владимирской духовной семинарии
Из семинарских воспоминаний
История подпольной библиотеки и тайного кружка Владимирской духовной семинарии
«Валериановщина»
Владимирский Комитет РСДРП (б)
Владимирская энциклопедия
|
