Соколов-Соколенок Николай Александрович
Соколов-Соколенок Николай Александрович (1899 —1977) — советский военный деятель и комсомольский работник, участник Гражданской войны, Почётный гражданин города Владимира.
По происхождению из безземельных крестьян бывшей Рязанской губернии Михайловского уезда, села и волости Виленки. Родился в Москве 19 ноября 1899 года в семье безземельных крестьян Веры Михайловны и Александра Васильевича.
Окончив в 1912 году начальную школу, вместе с родителями и тремя сестрами перебрался во Владимир — к бабушке, имевшей на Верхнем Боровке, на Лыбеди, собственный небольшой домик.
Тихий губернский город стал для мальчугана родным. Отец, Александр Васильевич, был музыкантом (впоследствии и дирижером), подрабатывал в Успенском соборе и Николку своего тоже определил в певчие, как-никак, а заработок. Если бы отцу сказали тогда, что его щуплый и тоненький Николка со звонким дискантом будет лихим кавалеристом, сорвавшим голос в атаках, а потом генералом, он бы испуганно закрестился и замахал руками: «Свят!.. Свят!..»
Когда Коля слышал понравившуюся мелодию или арию, то придя домой, мог её сыграть на рояле на память. Причем, играть на инструменте его никто не учил. Вскоре он стал солистом хора Ставровского, выступая с сольным исполнением песен и оперных арий. Вести о редком мальчишеском голосе распространились и до Москвы. Её представитель после прослушивания предложил родителям перевести сына солистом синодального патриаршего хора. Ему полагалось солидное жалованье, полное казенное обеспечение и гарантировалось продолжение образования в консерватории. Но родители от такого заманчивого предложения отказались. Их устраивал заработок сына, который был существенной помощью семье. А дальнейшее получение музыкального образования сыном их, по всей видимости, не интересовало.
Николай учился во Владимирском высшем начальном училище.
В 1914 году началась Первая мировая война, и отца мобилизовали солдатом на фронт. Ученик четвертого класса Владимирского высшего начального училища Николай Соколов остался главой семьи. Мать и три сестренки Екатерина, Елена, Елизавета были на его неокрепших плечах. Он стал работать писарем, благо отец приучил к аккуратности, и уроки чистописания ему особо правились в училище. Переписывая справки, прошения, жалобы, он как бы с изнанки взглянул на жизнь. Полуграмотный, простой, работящий люд обманывался и попирался всеми, кому не лень. Особенно тяжело было вдовам, которые из-за крошечного пособия месяцами обивали пороги казенной палаты.
Тяжело пришлось им в 1916 году. Коля оставил хор. Мать не спала ночами - шила солдатское белье, зарабатывая этим гроши на пропитание.
Николай не только работал. Гудела, как в хорошей печи, в нем тяга к знаниям. И вот он ученик вечерней школы для взрослых. Она находилась недалеко от Стрелецкого городка, и ее посещали солдаты и унтеры двух запасных полков, стоявших во Владимире. Запасники живо обсуждали положение на фронтах, материли генералов и царя, скрытно передавали друг другу запрещенные книжки и газеты. Николая долгое время чурались (как же — писарь! казенная душа), но-постепенно стали доверять ему.
Во Владимире организуются революционно настроенные союзы и кружки учащейся молодежи. Николай входит в них. Его можно видеть на студенческих сходках и в солдатских казармах.
Февральская революция. 3 марта 1917 г. во Владимире ночью было получено сообщение о том, что из Москвы едет делегация от войск и народа, примкнувших к новому правительству…
Колонна демонстрантов, разраставшаяся за счет присоединяющихся к ней солдат и горожан, шла по главной улице города под «Марсельезу» духового оркестра. На смену ей звучала революционная песня «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног...». Пел эту песню и бывший солист архиерейского хора Коля, лихо вышагивающий вместе с другими мальчишками впереди колонны.
Самой запоминающейся в то время для него была встреча у Золотых ворот с отрядом подполковника Штинского - сторонника царского режима, который ехал верхом на коне во главе отряда для наведения «порядка» в городе. И тут кто-то из солдат крикнул: «Кончайте с ним, братцы! Хватит, попили нашей кровушки!» Все, кто стояли рядом с полковником, моментально набросились на него, свалили с коня, разоружили и сорвали погоны. Соколов лично участвовал в стаскивании с коня подполковника Штинского. Соколов-Соколёнок писал: «разбушевавшегося подполковника с коня стаскивал и я вместе с другими. По-мальчишески цепко, помню, схватил его за левую ногу и разжал пальцы только тогда, когда подполковник уже валялся у ног лошади. В этой своей первой «боевой» операции я был даже ранен, рассадив руку о подполковничью шпору». «Кстати, не пройдет и часа, как я стану участником точно такого же «ниспровержения» с лошади реакционно настроенного командира 215-го полка полковника Евсеева, которого мы разоружили в расположении его собственного полка», - гордо вспоминал Соколов-Соколенок о событиях 3 марта во Владимире.
На Соборной площади состоялся митинг. К его концу на трибуну стали подниматься один за другим представители вышедшей из подполья партии большевиков - солдаты Иван Токарев и Сергей Комиссаров. Оба они под гром аплодисментов солдатской массы открыто, простым и доходчивым языком заявили, что борьба не окончена, что революция, которая нужна рабочим и крестьянам, только начинается. Вопросы войны и мира, передачи земли крестьянам, а фабрик и заводов рабочим не могут быть решены людьми, принявшими на себя власть после царя. Кровные интересы народа, говорили большевики, может защитить только власть трудового народа, и поэтому нужно немедленно создавать Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
Большевики для Николая успели стать самыми авторитетными на свете людьми. При формировании отрядов Красной гвардии во Владимире остро встал вопрос об оружии и боеприпасах. По призыву партии он добровольно сдал трехлинейку в губком, им тогда она была нужнее. Вошел он туда, почти что со слезами, а вышел радостным и окрыленным: ведь теперь его боевое оружие принадлежало партии большевиков.
— В Петрограде революция! В Москве бои! — эта весть быстро облетела Владимир. Уже 27 октября в нем установилась Советская власть. А в Москве шли бои, и Александр Соколов был ранен. Николай собрался к отцу. И не знал он тогда, что эта поездка швырнет его на большие шляхи революции, на дороги военной судьбы. Ему было семнадцать лет, а на вид никто не давал ему больше пятнадцати.
Отыскав место нахождения отца, он подошёл к часовому и вежливо обратился:
- Нельзя ли, пожалуйста, вызвать музыканта Александра Васильевича Соколова?
- Какого это Александра Васильевича, капельмейстера, что ли? А ты кто ему будешь?
- Я его сын. Только из дома приехал, из Владимира.
- Ну раз из дома, тогда можно. Подождь немножко.
Увидав солдата, часовой закричал:
- Эй, браток!.. Браток, ты покликай там наверх капельмейстера Соколова, пусть выйдет. Здеся ево сын - Соколёнок приехал...
Так появилась его кличка Соколёнок, которая потом была официально приплюсована к фамилии Соколов и сделала ее двойной.
Отец представил сына полному георгиевскому кавалеру, командиру отряда. Тот с согласия Николая решил зачислить его тоже в красногвардейцы. Александр Васильевич намеревался оставить сына в оркестре, но он предпочел общую красногвардейскую службу.
Батальон переформировался в отряд Красной Гвардии. Здесь были не только солдаты, но и рабочие Пресни, крестьяне подмосковных деревень. Николай остался в отряде, и его иначе и не звали как Соколёнок. В боях участвовать не довелось, но азы военной науки, преподанной в батальоне, усвоил крепко.
В марте 1918 года после расформирования отряда отец и сын вернулись во Владимир.
Во Владимире Соколов служил в ВЧК, участвовал в создании комсомольских объединений. Тогда Николай и познакомился с Сашей Безыменским, начинающим поэтом и руководителем кружка «Союза рабочей молодежи «III Интернационал». Знакомство это переросло в дружбу не на один десяток лет.
Весной 1919 года, в здании бывшего губернского дворянского собрания, состоялось комсомольское собрание. На повестке дня была зачитана телеграмма ЦК комсомола, в которой предлагалось провести мобилизацию комсомольцев на Южный фронт для отправки их на Северный Дон. В ней указывалось, что для укрепления создаваемых там органов Советской власти и замены засевших в них контрреволюционеров в первую очередь поедут добровольцы. Так Николай оказался в списке из восемнадцати человек.
Их пришёл провожать чуть ли не весь город. Грянул оркестр. Под звуки походного марша колонна владимирских комсомольцев с огромной толпой провожающих двинулась на вокзал. Там состоялся короткий митинг, на котором от имени всей владимирской комсомолии выступил поэт Саша Безыменский.
Солдатская шинель, сапоги, все ладно, все пригнано. Отряд владимирских комсомольцев едет на фронт. Уже все ясно и решено: Николай Соколов-Соколёнок станет кадровым военным, белогвардейцы и вся буржуазия еще узнают его смелость и выдержку.
Поезд шел на Дон полторы недели, о чем только не передумалось, не перемечталось. По пути на фронт, куда был направлен Николай, особое впечатление на него произвели хутора с белоснежными хатами и богатыми садами, а также гордо вздымающиеся ввысь, диковинные для северян, пирамидальные тополя.
На станции городка Козлова давал концерт Федор Иванович Шаляпин. Интересно было встретиться со столь знаменитым русским певцом, которого он увидел и услышал впервые. При большом стечении народа он спел арию мельника из оперы Даргомыжского «Русалка», «Песнь о блохе» Мусоргского и народные песни «Ноченька» и «Вдоль по Питерской». Николай был поражен его исполнительским мастерством, силой и красотой тембра голоса. Известные ему замечательные басы солистов хора Ставровского не входили и сравнение с голосом знаменитого Шаляпина.
Перед комсомольцами была поставлена задача: на местах установить и укрепить Советскую власть. В своих настроениях и симпатиях люди были самые разные: одни - за неё, другие - еще колебались, боясь возвращения белых, а третьи настроены к красным враждебно. В любую минуту можно было ожидать, как прямых вооруженных нападений, так и диверсий.
Николай со своим земляком и другом Васей Царьковым прибыли в глубинную станицу Малодельскую, пограничную с Саратовской губернией. Ныне она входит в Волгоградскую область.
— Выгружайся! Приехали...
Командир вызвал Соколёнка к себе:
— Говорят, у тебя почерк хороший, товарищ красноармеец?
Николай замялся.
— А еще, говорят, ты поешь неплохо?
Краска залила Николаю лицо.
— Такой, как ты, орел нужен в станице Молодельской. Будешь попечителем школы и загса и еще начальником клуба.
Николай получил нагрузку секретаря, завкульта и заведующего отделом актов гражданского состояния. Он выдавал справки-удостоверения, без которых совершать церковные обряды запрещалось. Друзья сразу же приняли на себя заботы о местной школе. Узнав, что в станице не хватает преподавателей, они срочно связались с Владимирским губкомом. Через две недели к ним прибыл на пополнение гусевской учитель, комсомолец Тодорский. Они решили вовлечь молодежь в общественную работу и организовали драмкружок и хор, которые покорили не только одностаничников, но и заявили о себе на всю округу: даже встал вопрос об их «гастролях» в соседние районы. В драмкружке Николай исполнял главные роли, а в хоре выполнял обязанности руководителя, дирижера и солиста. В небольшой одноактной пьесе-агитке «Солдат вернулся с фронта» он играл роль солдата. По ходу пьесы на почве семейной ссоры старший брат стрелял в казака-красноармейца из карабина, который зарядили холостым патроном, в чём они лично убедились до начала спектакля. В нужный момент раздался выстрел, но, как оказалось, не холостым, а самым настоящим боевым патроном. Падая на пол, он подумал: «Как здорово бабахнуло, вот это произведет впечатление на публику!..» Так оценили выстрел и все остальные члены кружка. После спектакля, делясь впечатлениями, кто-то обнаружил, что настоящая пуля пробила насквозь дверь на сцене и застряла в стене следующей комнаты. Нашли и дырку под мышкой его шинели. Потом было установлено, что гибель Николая была бы неминуемой, если бы одежда была по его росту. Наступив на волочившуюся полупальто, он споткнулся и начал падать на какую- то секунду раньше выстрела. Кто же из кружковцев в последний момент перезарядил карабин боевым патроном? Установить не удалось. Тут он и вспомнил об анонимках, которые угрожали и требовали: «Москали, убирайтесь в свою совдепию, иначе мы с вами расправимся и живыми не выпустим». Станичные враги от анонимных угроз перешли к их осуществлению. Чуть не поплатился жизнью и Вася Царьков, когда ночью при обходе дежурных точек станицы кто-то в него стрелял.
Владимирские комсомольцы старались перенять обычаи местного населения. Главной мечтой Николая было научиться хорошо управлять конём и владеть шашкой. Этому мастерству взялся обучать его старый бывалый казак, да так охотно, словно хотел доказать свою искреннюю преданность Советской власти. Сначала он учил его просто сидеть на лошади («Чтоб не выглядел, как мешок с овсом»), потом правильно держать между пальцами повод и управлять конем. Николай падал с него, но ежедневно настойчиво в свободное время продолжал этим заниматься.
Вместо Совета казачьих депутатов ревком начали признавать единственно законной местной властью. Комитет заслужил уважение, доверие и авторитет станичников. Жизнь в станице входила бы в нормальное мирное русло, если бы не белобандиты.
Он ездил по хуторам, читал доклады о текущем моменте, учился скакать верхом, делил с казаками землю, рвался на фронт. А фронт пришел неожиданно, и станица оказалась в тылу белых.
В станице Молодельской формировался первый конный партизанский отряд Северного Дона. Соколов-Соколёнок был одним из его организаторов. Вот когда мечты обрели крылья. Спокойный, знающий, он доставал фураж, заготавливал провизию и боеприпасы, произносил зажигательные речи.
— В бой хочу идти коммунистом.
21 июня 1919 года, перед самым выходом из станицы на стол ревкома легло заявление Николая о приеме его в члены партии. Партийная организация Молодельского станичного ревкома приняла Николая Соколова-Соколёнка в члены РКП (б) единогласно.
И начался рейд по тылам белогвардейцев, тяжелые и упорные бои. Отряд пробил линию фронта и влился в состав Красной Армии.
Николай Соколов-Соколёнок стал комиссаром полка. Рассудительный и храбрый, он всегда появлялся в нужный момент и увлекал за собой. Однажды он отличился. Полк вел наступательные бои за село Терсу, позиции белых были хорошо укреплены, мощные пулеметные ячейки стали камнем преткновения для наступавших красноармейцев. Николай сам вызвался идти в разведку. Глубокой ночью балками он вместе с семью бойцами обошел село и ждал рассвета. Но тут созрел план:
— А что, если мы шуганем их, хлопцы? Побольше шума и дерзости.
Семеро врываются в деревню. Грохот, пальба. Полусонные белогвардейцы выскакивают из домов, не понимая, в чем дело, а однополчане Соколова, подумав, что разведка попала в засаду, поспешили к ней на выручку. Мощная атака — и противник выбит из села, потери красноармейцев были минимальные. Но в этом бою шашка белогвардейского офицера дотянулась до комиссарского плеча. Николай был серьезно ранен (по другим данным заболел тифом), его отправили в Тамбовский военный госпиталь. И уже в госпитале он узнал, что за бой под Терсой он награжден высшей наградой республики — орденом Красного Знамени.
В это время в город нагрянула армия Мамонтова. Она дочиста опустошала, замусоривала магазины, лавки, склады, аптеки, ломала двери и ставни, выбивала окна. В городе начались пожары и охота за большевиками и евреями. Николай был вынужден скрыться. Но вскоре белоказаки, настигаемые Красной армией, оставили город. Через пять дней он тоже покинул Тамбов.
В 1920 году его вторично наградили орденом Красного Знамени. Из приказа Реввоенсовета по армии: «Награждается орденом Красного Знамени вторично комиссар 199-го стрелкового полка Соколов Николай Александрович за то, что 18 января при форсировании реки Маныч он во главе кавалерийской группы атаковал превосходящего численностью противника и разбил его. Своей храбростью и самоотверженностью товарищ Соколов способствовал успешному форсированию реки и дальнейшему поражению врага».
С сентября 1920 года - слушатель Академии Генштаба РККА в Москве.
Ему было доверено представлять армейский комсомол на его III съезде.
Есть в жизни человека такие моменты, такие встречи, которые, по существу, определяют всю его дальнейшую жизнь. И сколько бы ни прошло лет, человек мысленно всегда возвращается к этим моментам и думает про себя: «Да, это начало, это исток». Для Николая Александровича Соколова-Соколёнка такой встречей, таким моментом стал III съезд РКСМ (2.10.1920), на котором он слышал выступление Владимира Ильича Ленина. Вот как потом он сам описывает этот день:
«И вот точно в установленное время Владимир Ильич появился на сцене. Поднялся невообразимый шум, гром аплодисментов. Во всю мощь комсомольцы скандировали: «Ленин, Ленин, Ленин...» Казалось, что овациям не будет конца... Он жестами стал призывать делегатов успокоиться, а потом вынул из кармана жилета часы и не без строгости показал на циферблат, как бы говоря, что время ограничено и его ждет еще государственная работа… После речи и ответов Владимира Ильича на многочисленные записки делегатов все, кто был в зале, вскочили со своих мест и ринулись в фойе, через которое он должен был пройти. Толпа делегатов уже успела окружить его, образовав плотное кольцо. Мне, как и всем, хотелось того же, но я сидел довольно далеко и оказался отрезанным от Ленина плотным кольцом спин. Тогда я пустился на хитрость. Нагнувшись, будто обронил какую-то вещь, встал на колени и, шаря рукой по полу, начал на четвереньках пробираться к центру круга. Хитрость удалась. Преодолев барьер из ног, я поднялся, как из-под земли, впереди самых первых и оказался сзади Владимира Ильича, за его левым плечом. Не скрою, за такое нахальство я получил несколько увесистых ударов от товарищей, но что они могли значить, когда я уже стоял совсем-совсем рядом с любимым вождем!..
Трудно сейчас сказать, что привлекло внимание Владимира Ильича, но меня он все-таки заметил и не без отеческого лукавства в голосе спросил:
- А вы что делаете теперь, товарищ... военный?
От волнения я не сразу даже сообразил, что вопрос относится ко мне. Но, тут же собравшись с духом, выпалил:
- Я приехал учиться в Академию Генерального штаба!..
Владимир Ильич, не ожидая, пока я еще что-либо скажу, чуть-чуть коснувшись рукой моего плеча, одобрительно произнес:
- Учитесь, учитесь, молодой человек. Это сейчас необходимо...
С этими словами Ленин дал знак ребятам пропустить его к выходу».
«Учиться, учиться и учиться...» — этот ленинский призыв стал для всего молодого поколения страны руководством к действию. Юноши и девушки учились строить социализм, учились защищать свою советскую Родину, учились преодолевать трудности.
В октябре 1920 года Николай Соколов-Соколенок поступил сразу на два факультета Военной академии имени М.В. Фрунзе — инженерный и восточных языков. Учиться пришлось с перерывами, курсантов часто отправляли в действующую армию, где не хватало опытных командиров и складывалась чрезвычайная обстановка.
Это высшее военное учебное заведение было создано по личной инициативе Владимира Ильича, который придавал ему большое государственное значение. При поступлении в неё будущие слушатели формально должны были пройти через приемно-экзаменационную комиссию, целиком состоявшую из бывших царских генералов.
Несмотря на то, что большинство слушателей академии были участниками Октябрьских боев, активными борцами за становление Советской власти, их взаимоотношения с преподавателями — представителями свергнутого режима - были корректными, выдержанными и доброжелательными. Это,- конечно, не исключало отдельных забавных стычек с обеих сторон.
У Николая произошел такой разговор с бывшим генералом, сделавшим свой первый доклад в академии после его перехода на сторону Советской власти. Соколов напомнил ему эпизод, как тот с превосходящими силами был наголову разгромлен их бригадой в селе Михайловка, да еще он привел случай своего спасения от его конницы. Немало удивленный такой встречей, генерал пробормотал: «Интересно...».
Николай легко усваивал иностранные языки. На восточном факультете академии он изучал арабский и турецкий, продолжая при этом заниматься и английским, который ему в дальнейшем пригодился во время работы за рубежом.
Однажды академией был устроен вечер-концерт, где выступали известные в то время артисты Большого театра: Степанова, Пирогов и Максакова. Присутствовал на этом вечере Владимир Владимирович Маяковский. Николай декламировал его «Левый марш». После исполнения автор подошел к нему и, поздравив с успехом, во всеуслышание заявил: «Ну, просто здорово. Так, пожалуй, не прочту и я сам...».
Слушатели академии жили тогда очень скромно. Кормили их чечевицей, перловкой, иногда - пшеном, картофелем и капустой с редким добавлением небольшого количества подсолнечного или льняного масла. Вместо мяса — сырой, вареной, соленой селедкой и воблой. На обед в пайках был черный хлеб с суррогатами, небольшое количество сахара и несколько пачек махорки «вырви глаз».
В условиях полуголодного существования Николаю запомнился день, когда из армии Буденного пришел вагон яблок, а поздней осенью - вагон квашеной капусты. Холостякам её давали по ведру, семейным по два. «Деликатесной» капустой наслаждались досыта, делясь только с избранными. У Николая такой избранницей была его будущая жена.
Еще хуже обстояло дело с обеспечением их жилья топливом. В комнатах стояли «буржуйки» с вытяжными трубами. Заготовкой топлива занимались сами слушатели - доламывали уцелевшие остатки деревянных заборов.
Как-то комиссар академии, вызвав к себе Дыбенко, Ковалева и Соколова, объявив, что завтра утром они должны явиться к Владимиру Ильичу в Кремль, и добавил, что он, по-видимому, будет интересоваться учебными делами в академии, тем, как они, красные командиры, усваивают курс. Старшим делегации назначили Дыбенко. В точно назначенное время, минута в минуту, перед ними открыли дверь, и они вошли в кабинет Ленина.
Владимир Ильич встретил их почти у самого входа и по очереди поприветствовал:
- Здравствуйте, здравствуйте, товарищи военные. Очень рад вас видеть. Рассаживайтесь, пожалуйста, поудобнее и будьте как дома.
В кабинете они застали высокого, статного, средних лет, Подвойского.
Соколов писал: «Владимир Ильич интересовался нашими успехами в академии, подчеркнув, что мы, сами командиры и руководители армии, уже должны учить нашу молодежь военному делу, передавая ей и свое умение, и свой опыт. Ленин спросил также, всему ли нас учат целенаправленно, то есть так, чтобы наши командиры стали по-настоящему грамотными военачальниками.
На вопросы Владимира Ильича отвечал Павел Дыбенко: ...учеба проходит нормально, особых трудностей в усвоении преподаваемых предметов нет». Недостаток - почти все военные дисциплины в основе своей базируются на опыте первой мировой войны и объясняются с позиций дореволюционной «классической» школы. Но что поделаешь, если наш опыт-опыт гражданской войны еще никем не обобщен...
- А что же с них спросить-то, Владимир Ильич, - с некоторой иронией заметил Дыбенко. - Что знают, то и дают.
На этом Владимир Ильич прервал его.
- Вот, вот, это уже и интересно. А как дают? Все ли отдают, что знают? Ведь можно передавать свои знания по-разному: хорошо или плохо; добро, от души, или сдержанно, выдавливая из себя. Так как же все- таки дают?
Дыбенко не задумываясь тут же ответил:
- Я считаю, Владимир Ильич, что в этом отношении все в порядке. Работают добросовестно.
- А как ваше мнение, товарищи? - Владимир Ильич обратился уже к нам.
- Это верно, Владимир Ильич, - ответил Стецкий.
- А каковы у вас, красных командиров, больших начальников, отношения с вашими преподавателями, бывшими царскими генералами?
- Здесь тоже все в порядке. Нам с ними делить-то нечего. Друг другу улыбаемся, но в гости не ходим. Живем, друг друга не обижаем.
- Вот это очень, очень важно. Нужно иметь в виду, что многие офицеры и генералы царской России порвали со своим прошлым навсегда и, перейдя на нашу сторону, добросовестно нам помогают громить врага, и уже вместе с нами отвечают за судьбу революции, - добавил Владимир Ильич.
В заключение беседы Ленин поблагодарил нас, передал привет товарищам по академии и пожелал успеха в учебе.
Прощаясь, уже на ходу он спросил меня:
- Мы, кажется, где-то встречались с вами, молодой человек?
Я напомнил Ленину III съезд комсомола.
Беседа с Владимиром Ильичом продолжалась не более 10-15 минут, однако запала в сердце каждого из нас на долгие годы».
Через два года обучения в академии состоялось первое знакомство Николая с Главкомом С.С. Каменевым и начальником управления штабом Реввоенсовета Б.М. Шапошниковым, выдающимся военным специалистом, который занимая ответственный военный пост в старой армии, перешел на сторону революции и отдавал теперь все свои силы и знания делу укрепления Красной армии. Борис Михайлович сообщил о мятеже, поднятом двумя казаками, бывшими командирами Красной армии Бакулиным и Поповым, о расправах над коммунистами и советскими работниками, которые те учиняли на пути своего продвижения, о действиях, применяемых при встрече с регулярными частями Красной армии. Николай был назначен командиром «летучего отряда» для уничтожения бандитов.
Тактика борьбы с их шайками и организация войск, о которых докладывал Соколов Главкому Каменеву, целиком себя оправдали. Банды были разгромлены.
Смотр ЧОН Владимирской губернии. на трибуне – Н.А. Соколов-Соколенок.
В 1922 г. вернулся во Владимир. В 1922-23 гг. командир ЧОНа (части особого назначения) Владимирской губернии (эти войска выявляют и добивают дезертиров в Ополье; не всех удалось призвать в Красную армию, а оставлять очаги сопротивления в тылу нельзя).
В 1923 году он поступил в Военно-воздушную академию имени Н.Е. Жуковского. У слушателя Военно-воздушной академии Николая образование составляло 8 классов городского училища. Ему был дан срок для самостоятельного овладения курсом тригонометрии, и весной он сдал экзамен по этому предмету. Имея к четвертому курсу среднюю успеваемость по всем предметам, Соколов полностью закончил и Академию Генерального штаба. Военным инженером-механиком Воздушного флота он стал в 1928 году, защитив диплом Военно-воздушной академии.
Начальником управления ВВС РККА служил Петр Ионыч Баранов. За его плечами была большая и активная революционная школа, опыт гражданской войны. По натуре добрый и доверчивый, он всю работу строил на умелом подборе кадров, вере в разум коллектива. Петр Ионыч был далек от скоропалительных решений, выводов и характеристик. Он назначил Соколова членом научно-технического комитета по военному применению авиации. Николай считал свою работу исключительно важной и необычайно интересной. Здесь определяли, как и в каком направлении будет развиваться авиация в области самолетостроения и вооружения. Он разрабатывал типы самолётов и технические требования к ним для предъявления конструкторам, следил за ходом их реализации, включая испытания созданных образцов. На пути создания конкретного самолета большое место отводилось рассмотрению и утверждению его деревянного макета, построенного в натуральную величину и «начиненного» всем положенным, в том числе существующими образцами вооружения. На нём оценивалось и отрабатывалось эксплуатационное удобство и рациональность размещения оборудования. Николай Александрович был председателем макетных комиссий всех опытных самолетов первой пятилетки.
К этому времени он близко познакомился с первыми советскими конструкторами, внесшими решающий вклад в развитие и строительство советской авиации, - А.Н. Туполевым, Н.Н. Поликарповым и В.М. Петляковым, с неизменным летчиком-испытателем туполевских самолетов Михаилом Михайловичем Громовым, человеком редких профессиональных качеств и высокой культуры.
Наиболее примечательным событием в этот период работы является его участие в качестве командира во Всесоюзном аэросанном пробеге зимой 1929 года (также см. Кольчуга для самолета). В нём принимали участие четверо аэросаней: трое - цельнометаллические, созданные под руководством Андрея Николаевича Туполева, и деревянные разработки научно-автомоторного института.
Пробег общей протяженностью 3000 километров преследовал эксплуатационную проверку аэросаней как нового вида быстроходного, со скоростью 80-100 километров в час, зимнего транспорта, особенно необходимого в северных и восточных районах. Они представляли определенную ценность и для армии, особенно для пограничных войск, несущих службу в условиях заснеженной местности.
На аэросанях проверялась работа авиамоторов, самолетных лыж, авиационных материалов. Поэтому в пробеге в качестве рядовых водителей приняли непосредственное участие известнейшие впоследствии авиаконструкторы и ученые.
Центральная печать, широко оповестив страну о старте аэросанного пробега с Красной площади столицы, присвоила ему почётное наименование предсъездовского эстафетного, так как это время совпало с подготовкой к XVI съезду партии.
Огромное впечатление на всех участников пробега произвели тысячи людей, которые встречали его по всему пути следования. В городах и населенных пунктах, где планировались остановки, жители выходили на улицы и площади, чтобы посмотреть на диковинные аэросани. Население некоторых пунктов, где остановка не предусматривалась, преграждали путь, просили продемонстрировать новую технику.
Все участники пробега были отмечены почётными грамотами ВЦИК, которые вручал Михаил Иванович Калинин, благодарственным приказом и ценными подарками. Николай Александрович был счастлив, получив открытый трехламповый радиоприемник.
В июне 1931 г. его перевели в научно-испытательный институт ВВС РККА на должность помощника начальника. Здесь всё реализованное в опытных образцах, проходило испытание, чтобы получить путевку в жизнь.
Среди летчиков-испытателей в институте он впервые встретил Валерия Чкалова.
В жизни Соколова были встречи и с другими известными людьми.
Летом 1931 г. начальник управления ВВС Петр Ионыч Баранов сообщил, что Центральный аэродром имени М.В. Фрунзе должны посетить руководители партии и правительства и что для них специально организуется демонстрация всех стоящих на вооружении и новых опытных образцов авиационной техники. Николай Александрович Соколов должен был находиться рядом с ним, чтобы давать необходимые пояснения. С получением этого известия невозможно было не почувствовать высокую ответственность. Должно быть, пришлось и поволноваться. Не исключена была вероятность встречи и с самим вождём. Не совсем обдуманное слово могло иметь свои последствия.
И действительно, через несколько дней на Центральный аэродром прибыли И.В. Сталин, К.Е. Ворошилов, С. Орджоникидзе и другие высокопоставленные лица. Здесь их встречали ответственные работники штаба ВВС и некоторые ведущие авиационные конструкторы.
Иосиф Виссарионович был в приподнятом настроении и допускал даже некоторую фамильярность в обращении с сопровождавшими товарищами. Ведь ему было всё возможно. Он живо и заинтересованно осматривал каждый из выставленных самолетов, охотно и довольно проворно поднимался по стремянкам к кабинам летчиков и подолгу расспрашивал испытателей или самих конструкторов о лётно-тактических и эксплуатационных свойствах боевых машин. О некоторых ещё не устраненных конструктивных недоделках в опытных образцах он был хорошо осведомлён еще раньше.
Перед тем как перейти к группе тяжелых многомоторных самолётов, вождь уточнял отдельные показатели их лётных характеристик, выясняя, что же реального и конкретного в какие сроки можно ждать от последующих опытных разработок. Его интересовал больше всего завтрашний день авиации.
- А вот вы ответьте на такой вопрос? - обратился он к Николаю Александровичу.
- Можно ли и на каком именно из наших самолетов, - Сталин показал на группу одномоторных боевых машин, - перелететь из Москвы в Испанию?
Вопрос был неожиданным. «Почему именно в Испанию? Разве мало других, столь же удаленных от Москвы мест на Европейском или других континентах? Почему, наконец, из Москвы?..» - пронеслось у Соколова в голове.
Он писал: «- Кстати... - в разговор вмешался Баранов.
- Нуте-с! - добродушно подмигнул и с некоторым лукавством он добавил, - Покажите, чему вас научили в двух академиях. Это по вашей специальности. Нуте-с, долетим или нет?
- Дальность полетов наших даже самых лучших образцов одномоторных самолетов пока не превышает... - начал Соколов, решив показать свои знания, но Сталин тут же перебил:
- Нет уж, отвечайте проще. Перелетим или нет, да или нет?
- Нет, осмелившись и собравшись с мыслями, твердо ответил Николай.
- Па-чему нет?- Потому что наши самолеты не рассчитаны на такую дальность - не хватит горючего.
- Пачему не хватит? Должно хватить! - уже не без иронии продолжал разговор Сталин.
Николай уж было собрался отвечать, пытаясь связать мощности современных авиадвигателей и полезные нагрузки самолетов, как Иосиф Виссарионович подошел вплотную и, как будто Соколов был за всех в ответе, пронизал его тяжелым острым взглядом. Нелегко было вынести его! Он спросил:
- А какое расстояние от Москвы до Мадрида? Редкий человек мог сразу твёрдо ответить на этот вопрос.
- Наверное, не менее трех тысяч... - Его ответ прозвучал неуверенно.
- Такие цифры вам надо знать не наверное, а абсолютно точно. Допустим, и все три с половиной. А вот, как же Кост смог перелететь из Парижа чуть ли не в Пекин? Там, наверное, и все десять получатся! Как вы считаете?
Действительно, французский летчик Кост, получив разрешение Советского правительства на рекордный перелет над территорией нашей страны до Иркутска, нарушил взятые обязательства и, не делая посадки в установленном месте, пролетел дальше на Пекин, установив 27 сентября 1929 года мировой рекорд дальности полета. Это известие будоражило Сталина. Он болел душой за свою страну и не хотел видеть её отстающей.
- Что же, наши самолеты, выходит, хуже? Ну, отвечайте без всяких уверток, хуже, что ли?! - упорствовал он, желая знать правду».
В этот момент, почувствовав растерянность, Соколов понадеялся на то, что хоть кто-нибудь из стоящих здесь же конструкторов подаст свой голос. Ведь этот разговор касался прежде всего их. Но они предпочитали молчать, считая, что в данный момент молчание было на вес золота.
Николаю пришлось отвечать: «Никак не хуже, но Кост летел не на боевой, а на специально для рекорда предназначенной машине, на которой всё, что только возможно, было снято, и все сэкономленные веса были отданы для дополнительного горючего».
Сталин с удовлетворением продолжал: «Вот так и надо говорить прямо - наши не хуже. Если будет надо, советские летчики полетят еще дальше. А уж в Испанию-то перелетят, и ничего не снимая с самолета. Советская авиация все может... Я вижу, вы и воевали неплохо, — показывая на его ордена, заметил Сталин, - значит, и царских генералов били. А вот теперь сдали позиции, говорите - до Испании не долетим. Если будет надо, и на боевых - долетим...»
С этими словами Иосиф Виссарионович повернулся к Баранову и, толкнув его под локоть, дал понять, что надо идти дальше.
«В едва слышном разговоре вождя с Петром Ионычем Николай отчетливо различил неоднократное упоминание о злополучном Косте. Он явно не давал покоя Сталину...».
Исключительно эффектным завершением смотра новейшей авиационной техники была демонстрация группы тяжелых многомоторных самолетов, среди которых особое впечатление производил опытный образец туполевского четырехмоторного бомбардировщика АНТ-6 или ТБ-3 - серебристого красавца, по тем временам гиганта. Общий полетный вес этого самолета в перегрузочном варианте составлял 19 тонн, возможная бомбовая нагрузка - до 4 тони и экипаж - 11 человек. А лучший разведчик тех лет, самолет Р-5, в варианте легкого бомбардировщика имел полётный вес около 3 тонн и мог нести на себе бомбовый заряд всего до 500 килограммов. Несопоставимое сравнение!
«Когда уже казалось, что все близится к достойному финишу и гостям оставалось лишь пожелать авиаторам дальнейших успехов, Сталин вдруг обратился к Баранову:
- А вы не могли бы распорядиться, чтобы этот самолет, - он указал на опытный ТБ-3, - произвел взлет и посадку? Хочется посмотреть, как он выглядит в воздухе. (Предполагаю, что такое желание было и у остальных) - И после короткой паузы спросил: - Он готов к полету?
Петр Ионыч знал, что самолет находится на государственных испытаниях ...и уже сделал несколько успешных полетов. Поэтому убежденный, что все в порядке, нисколько не задумываясь, тотчас же ответил:
- Должен быть готов. Здесь все самолеты готовы к полету...
- Ну вот и хорошо. Посмотрим его и в воздухе. Это очень интересно. - И, обращаясь к Орджоникидзе, Сталин добавил: - Ради этого, думаю, можно немного и задержаться».
С разрешения вождя Петр Ионыч вместе с работниками... поспешил к самолету. Здесь то и случилось непредвиденное.
Оказалось, что кто-то проявил легкомысленность и Баранова своевременно не поставил в известность, что на самолете в самый последний момент перед демонстрацией авиационной техники были обнаружены какие-то неполадки в бензосистеме. Поэтому он даже не был заправлен топливом и к полету был не готов. Не оказалось на месте и летчиков, испытывавших самолет. Присутствовали только технический состав экипажа и инженеры, проводившие испытание. Обстановка сложилась, прямо скажем, критическая. Стал вопрос - как быть? Далее события развивались скоротечно, словно на пожаре. Инженер, ведущий испытания, доложил, что, несмотря на некоторые неполадки, самолет может быть поднят в воздух, однако нужно время на незначительную хотя бы дозаправку. Между тем старший авиатехник самолета после проверки остатка бензина в баках заверил, что горючего на полет над аэродромом вполне хватит». Его поручили Валерию Чкалову. К счастью, всё обошлось благополучно.
«Перед тем как он поднял в воздух тяжелую машину, между ним и Барановым произошел следующий короткий разговор.
- Здравствуйте, товарищ Чкалов! Нуте-с, как вы, справитесь с полетом на этом самолете?
- Раз надо, значит, справлюсь. Для этого мы и летчики, - очень просто ответил он.
- Вот и хорошо. Давайте только поскорее. Произведите взлет, круг над аэродромом и посадку. И это все, - распорядился начальник ВВС.
- Слушаюсь».
Валерий Чкалов со вторым пилотом вразвалку двинулся к самолету. Соколов писал: «Я видел, как Валерий вытащил из кармана брюк летные очки, которые оказались с ним, по-видимому, по привычке, и... полет состоялся. ...Самолет-гигант под оглушительный рев четырех сильных моторов, обдав всех присутствующих отбрасываемыми струями воздуха и пыли, пробежал очень незначительное расстояние, оторвался от земли и начал подъем». Далее два разворота влево и на глазах у всех классическая посадка. Так мог приземлять самолеты только Чкалов!
После посадки простодушный, со всеми одинаково ровный, ни перед кем не заискивающий Валерий Чкалов подошел к Петру Ионычу Баранову и, забыв, что на голове, кроме откинутых наверх летных очков, не было ни фуражки, ни шлема, вскинул руку под козырек, чтобы отрапортовать о выполнении задания. Но Петр Ионыч едва заметным движением головы и глаз показал на рядом стоявшего Сталина.
Однако положенный рапорт так и не состоялся.
- Ну как вам нравится самолет, товарищ Чкалов? - первым заговорил Иосиф Виссарионович.
- Хороший самолет, товарищ Сталин. Управляется легко. Непривычно только, что слишком высока кабина летчика - сидишь как на каланче какой. Ноги бы чуть подкоротить! Он не постеснялся отметить недостатки самолёта.
Сталин громко засмеялся и тут же сказал:
- Вот об этом уж нужно попросить товарища Туполева... А стоит ли? Длинный-то, говорят, и воробушка достает, и вдогонку скорее бегает, а если надо, от любого и убежит запросто. - И после небольшой паузы добавил - Значит, и врагов бить будет лучше. Вы согласны с этим?
- Согласен, товарищ Сталин. Побольше бы таких самолетов нам!
- Будет много. Сколько нужно, столько и будет. - Обнадёжил он пилота.
- Ну что ж, товарищ Чкалов, спасибо, что показали самолет в полете, желаю всем летчикам успеха...
Довольный Сталин и все сопровождавшие его лица покинули Центральный аэродром. Тяжелый бомбардировщик ТБ-3 и ряд других опытных образцов самолетов получили в этот день одобрение.
Навряд ли, найдётся человек, работающий в авиации, и не мечтающий быть пилотом. Так и Соколов сокрушался о том, что работа уводила его от заветной мечты - самому управлять самолетом. С этой целью он обратился к Петру Ионычу Баранову, сомневаясь, что он одобрит его решение, но напрасно. Начальник ВВС сказал: «В авиации, чтобы быть полноценным командиром, надо обязательно самому летать!..» Когда Николай Александрович вышел от него, то от радости не удержался и тут же в приемной отбил короткую, но лихую чечетку.
Вскоре он уже находился в прославленной школе пилотов в районе Севастополя. Среди его выпускников 230 Героев Советского Союза, из которых одиннадцать удостоены этого высокого звания дважды, а Александр Покрышкин - трижды. Здесь же учился автор «мертвой петли» и первого воздушного тарана Петр Николаевич Нестеров.
Каждому лётчику на всю жизнь запоминается первый самостоятельный вылет. Во время учебных полетов на стартовую площадку пришёл командир отряда Кутасин. Николай Александрович вспоминал: «Он подошел к самолету, поднялся накрыло, посмотрел - все ли у меня в порядке в кабине - и вдруг говорит:
- Ну вот, Соколёнок, теперь полетишь один. Пора.
Несмотря на то, что я, как и каждый из нас, уже давным-давно ждал этих замечательных слов, они произвели на меня просто ошеломляющее впечатление. Шутка сказать - один... со всей полнотой ответственности за вверенный тебе учебный самолет...
Но вот дан полный газ. Самолет начал разбег. Все внимание взлету. После второго разворота, поняв, что все идет своим чередом, чуточку расслабился и почувствовал такой прилив радости, восторга, что на время забыл обо всем на свете и как ошалелый, что было мочи заорал: «Ура-а!» Потом запел первый куплет «Интернационала»: «Вставай, проклятьем заклейменный...» - и закончил все арией из оперы «Кармен»: «Тореадор, смелее в бой...»
Голос мой тонул в реве двигателя». Когда он посадил самолёт, Кутасин справился о его самочувствие. В ответ новоиспечённый лётчик показал большой палец и получил добро на второй круг.
Но Соколова отвлекали от лётной работы. Приказом Наркома обороны его назначили старшим руководителем кафедры Военно-воздушной инженерной академии. Но он сразу подал рапорт о допуске его к тренировочным полетам в академической авиабригаде. По совместительству Николай Александрович работал и начальником летно-испытательной станции академии.
Соколов писал: «Семнадцать месяцев работы в «Жуковке» — с октября тридцать второго по апрель тридцать четвертого, - могу смело сказать, явились самым счастливым, до предела наполненным периодом моей жизни... Преподавательскую ...работу, хотя она и была для меня совершенно новой областью моей деятельности, я очень быстро освоил и вскоре даже полюбил».
В полной мере свою мечту летать, проявляя незаурядное мужество, он осуществил во время, когда возникла необходимость испытания полётов на больших высотах. Соколов в этих условиях приступил к изучению психофизиологического состояния, нервной системы и работоспособности летчика под влиянием низких температур и падающего давления кислорода без применения искусственных средств. Для этой цели было решено предпринять высотный перелет по маршруту Москва - Севастополь - Москва. Ему предшествовали различные испытания в лаборатории, на аэродроме, в тренировочных полетах. Применялась камера пониженного давления - барокамера, ререспирация - повторение дыхания одним и тем же воздухом. При этом проводилось тестирование на память, внимание, быстроту.
В 1933 г. был участником перелета Москва-Севастополь-Москва. Полёт продолжался 11 часов 30 минут на высоте, более 5000 метров, которая в те годы была предельной для всех существующих самолетов-разведчиков. Перелет был выполнен при большой облачности на всём маршруте. Никакими ориентирами пользоваться было нельзя. Летели исключительно по приборам за облаками. Перелет Соколова-Соколёнка дал весьма ценный материал, который в дальнейшем использовался в высотных перелётах летчиков.
В порядке тренировки и испытания ряда объектов он совершил полёт на предельной для самолета Р-5 высоте и дальности. Место второго пилота занимал воспитанник академии A.А. Лапин. Предстояло лететь по маршруту Тула-Рязань-Муром-Иваново-Калинин-Москва.
Он вспоминал: «...Все шло хорошо. Через зеркальце летчика для осмотра задней полусферы я слежу за Лапиным - он не перестает показывать мне большой палец: мол, и без всякой тренировки на кислородное голодание чувствует себя превосходно. Я охотно отвечаю ему тем же. Но по опыту полетов я уже знал, что высотная болезнь может наступить незаметно, и ее жертва будет чувствовать себя так же хорошо и блаженно, как замерзающий в снегах на грани своей гибели.
Какое-то непередаваемое, особое чувство удовлетворения навалилось на меня на подступах к Меленкам и далее к Мурому, когда под крылом самолета поползли сплошные и необозримые лесные массивы родной Владимирщины.
Теперь уже я показал Лапину большой палец. И вдруг в тот самый момент, когда опустившаяся рука взялась за ручку управления, прямо перед кабиной вырвалась струя пара, и стекло козырька кабины обдало водой». От неожиданности он сразу не понял, но потом догадался, что из радиатора выбросило всю жидкость, значит, из строя выбыла система охлаждения двигателя. Чтобы он не сгорел, пришлось немедленно выключить зажигание и перейти на планирующий полет. Когда они снизились, вдали появился задымленный Муром и четко очерченные границы лесов. Вскоре стало очевидным, что до открытых площадок вокруг города они не дотянут и придется садиться с парашютированием на деревья. В лесном массиве они выбрали небольшую лесную поляну и пошли на посадку. Для нормальной посадки она была мала, да к тому же оказалась усыпанной кочками. К счастью, самолет остановился вблизи полутора-двух метров до ближайших деревьев.
Никакими средствами связи мы не располагали, оставалось только одно - кому-то из нас идти на розыски ближайшего населенного пункта. Однако нам повезло: на опушке поляны появились двое парнишек из какой-то недалекой лесной деревеньки. Поэтому прежде всего мы уточнили координаты нашего вынужденного приземления. Сели, оказалось, в 10-12 километрах от города Меленки, который с воздуха и не заметили. По нашей просьбе один из ребят вызвался быстренько сбегать в город и сообщить о нашей беде в уездный отдел ЧК. По опыту я знал, что это самое надежное, расторопное, до мелочей предусмотрительное, обеспеченное хорошей связью учреждение. И кроме того, сообщения из Москвы о нашем исчезновении чекистам станут известными в первую очередь.
Не прошло и трех часов, как послышался шум грузовой автомашины, и на опушке поляны появилось семь чекистов.
А не более, как через час мы уже сидели в кабинете председателя Меленковской уездной ЧК, а еще через полтора - в аналогичном кабинете в Муроме. Муромчанин уговорил меленковца передать ему «дорогих гостей», мотивируя это тем, что через него нам будет легче и проще связаться с Москвой и техпомощь из столицы не минует Мурома, стоящего на железной дороге».
К обеду следующего дня «мы уже стартовали с меленковской полянки. Колеса машины зловеще чиркнули по верхушкам малорослых деревьев, и, как только это неприятное ощущение пропало, я тотчас показал большой палец, давая знать Лапину, что самое трудное позади. Привязавшись к полотну Казанской железной дороги и снова уйдя на предельную для самолета высоту, мы взяли курс на Москву»...
Весной 1934 года Соколова назначали начальником инженерного отдела и вице-президентом Амторга в США. В 1934 году Николай Александрович был направлен в командировку в Америку. Там он закупал самолеты, моторы, оборудование для авиационных заводов, знакомился с ведущими авиационными фирмами, известными конструкторами, организовывал встречи с ними наших авиаспециалистов. Н.А. Соколов-Соколёнок с гордостью представлял советского авиаконструктора А.Н. Туполева американским коллегам и владельцам авиационных фирм.
В годы первой пятилетки вместо смешанных авиационных бригад, состоявших из различных родов авиации, формировались однородные — бомбардировочные, штурмовые и истребительные. А в 1936 году начали создаваться авиационные армии резерва Главного Командования. АОН - авиация особого назначения. Это было первоначальное объединение стратегической авиации, назначение которой предполагалось для нанесения мощных бомбовых ударов по объектам в тылу противника.
После командировки в Америку Соколов-Соколёнок был назначен на должность начальника штаба АОН. Несколько месяцев работы Николая Александровича там на всю жизнь оставили у него хорошее воспоминание. Позже он писал об этом периоде: «Из заметных событий, которые я успел пережить за это время, были два: проведенная мной штабная игра, в ходе которой отрабатывались вопросы нанесения массированных ударов авиации по объектам в тылу противника, и участие нашего авиационного объединения в Первомайском параде тридцать восьмого года. Он прошел настолько успешно и внушительно, что многие из сотрудников штаба были отмечены особой благодарностью руководителей страны.
Летом того же года Николай Александровича назначили начальником Первого Ленинградского военно-авиационного технического училища имени К.Е. Ворошилова. Среди самых первых учителей и наставников в нём был отец русской авиации Николай Егорович Жуковский. Позднее оно стало носить его имя. В конце 1939 года училище было переименовано в Ленинградские авиационно-технические курсы усовершенствования ВВС.
Во время советско-финской войны большая группа инструкторов и преподавателей курсов была направлена на стажировку в строевые части, участвовавшие в боевых операциях.
Не прекращая плановых занятий, в училище были созданы ремонтные бригады и большая группа по сборке новых самолетов, прибывающих с заводов на фронт. За четыре месяца их силами были собраны и выпущены в воздух около 170-ти боевых самолетов, отремонтировано в полевых условиях и эвакуировано с мест вынужденных посадок десятки бомбардировщиков и истребителей. Работать приходилось в условиях на редкость суровой зимы, когда показания термометра опускались значительно ниже сорокаградусной отметки. Нередки были случаи, когда, не проехав и половины расстояния, люди были вынуждены сменять открытые грузовые машины на подводы, чтобы затем, бросив и их, пробираться до места назначения по пояс в снегу да еще нести на себе или тащить волоком тяжелую ношу - инструмент, ремонтные приспособления. Часто самолет приземлялся где-нибудь на лесном озере или болоте. Чтобы спасти и восстановить его, люди с риском для жизни работали по нескольку суток, не смыкая глаз. За образцовое выполнение боевых заданий 36 человек училища были награждены орденами и медалями. А его начальник Н.А. Соколов-Соколёнок - орденом Красной Звезды,
В связи с перестройкой системы подготовки командных кадров из учебного заведения была выделена Военная академия командного и штурманского состава ВВС, ныне Военно-воздушная академия имени Ю.А. Гагарина.
В 1940—1941 гг. — начальник Военно-воздушной академии имени Н.Е. Жуковского.
Приближалась война. Советское правительство стремилось как можно быстрее оснастить наши Военно-Воздушные Силы новыми самолетами. За полтора года к началу войны строевые части получили от промышленности около 17000 боевых самолетов, в том числе почти 4000 новых типов. Конструкторские бюро и группы, возглавляемые талантливыми авиационными конструкторами А.Н. Туполевым, С.В. Ильюшиным, Н.Н. Поликарповым, А.И. Микояном, С.А. Лавочкиным, А.С. Яковлевым, В.М. Петляковым разрабатывали и создавали более совершенные самолеты-истребители, бомбардировщики и штурмовики.
В летне-осеннюю оборонительную кампании сорок первого года возникла необходимость усилить и перестроить тыл Советской армии. «Работники тыла всегда должны чувствовать себя на передовой линии, - говорилось в газете «Красная звезда». — Тот, кто самоотверженно работает в тыловых органах, всего себя, без остатка, отдает порученному делу, тот подлинный герой Отечественной войны».
Генерал Н.А. Соколов-Соколёнок в 1941 году был назначен заместителем командующего и начальником тыла ВВС. В его ведении находилось его обустройство и аэродромное строительство. Трудности в работе были вызваны тем, что в период эвакуации из приграничных военных округов не удалось полностью вывезти материальные и технические средства, необходимые для создания новых баз снабжения и ремонта. К сентябрю 1941 года тыл в основном был сформирован и успешно обеспечивал боевые действия авиационных частей.
Особенно напряженной была его работа в битве под Москвой. Трудности в обеспечении фронтов боевой техникой, боеприпасами, обмундированием, снаряжением были вызваны низким выпуском в стране военной продукции. Не хватало автомобильного транспорта, с огромным напряжением работали железные дороги, были введены лимиты расхода боеприпасов, позже - горючего. Но к концу октября ударные гитлеровские группировки в полосе Западного фронта были остановлены. Авиационные части перебазировали на аэродромы Московского военного округа, где уже хорошо было налажено их материально-техническое обеспечение. Немцы несли потери в воздушных боях.
Однако общее превосходство в силах и боевых средствах было еще на стороне врага. Немцы армиями «Центр» готовились нанести на Москву охватывающие удары танковыми группировками. Поддерживать их должны были 950 самолетов.
К началу контрнаступления вдоль линии фронта на удалении 15-30 километров были организованы аэродромы для истребителей и штурмовиков. Всестороннее тыловое их обеспечение способствовало успешной и бесперебойной боевой работе нашей авиации, совершившей в течение месяца 16 тысяч боевых вылетов.
Командующий Западным фронтом Г.К. Жуков в воспоминаниях о действиях авиации в ходе наступления писал: «Летчики действовали самоотверженно и умело. Благодаря общим усилиям фронтовой, дальней авиации и авиации ПВО у врага впервые с начала Отечественной войны была вырвана инициатива в воздухе. Авиация систематически поддерживала наши наземные войска, наносила удары по артиллерийским позициям, танковым частям, командным пунктам. Когда же немецко-фашистские армии начали отход, наши самолеты беспрерывно штурмовали и бомбили отходящие колонны войск. В результате все дороги на запад были забиты брошенной гитлеровцами боевой техникой и автомашинами».
Особенно напряжённой была работа авиации при осаде Ленинграда и в 1942 году на сталинградском направлении. Гитлеровский план «молниеносной войны» был сорван.
В ходе боевых действий непрерывно готовились кадры. К концу 1942 года Николай Александрович вернулся в Военно-воздушную инженерную академию имени Н.Е. Жуковского, где и руководил их подготовкой для фронта.
24 июня 1945 года был командиром сводного расчета Военно-воздушной академии имени Н.Е. Жуковского на историческом параде Победы.
До 1947 года был начальником академии. В 1947–1958 гг. возглавлял кафедру авиационной техники Академии Генштаба.
В 1958 году генерал-лейтенант авиации Николай Александрович Соколов-Соколёнок был уволен в запас. И тут раскрылась еще одна необыкновенная его черта: он не мог усидеть на месте, не мог обходиться без людей. Николай Александрович становится внештатным лектором ЦК ВЛКСМ (Центрального Комитета комсомола). Поездки, командировки по всей стране на большие и малые стройки, в воинские части, на корабли. Он встречается с молодежью, и молодежь всегда рада встречаться с ним. Сотни писем приходят к нему с приглашениями, и он все чаще приезжал во Владимир, в город своей юности и возмужания. Любил бродить по его улицам, по Козлову валу. И, чуть-чуть посмеиваясь, он часто говорил:
— А ведь это Владимир дал мне окрыленность, от такой широты дух захватывает, — и долго смотрел вдаль, где упала в луга голубая подкова Клязьмы, огороженная нежной зеленью лесов.
14 октября 1970 года в знак особой благодарности владимирцев Н.А. Соколову-Соколенку решением исполкома Владимирского городского совета депутатов трудящихся присвоено звание «Почётный гражданин города Владимира».
Скончался 26 апреля 1977 года, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
Память:
- 26 октября 1978 года его именем была названа новая улица в восточном районе гор. Владимира.
- Мемориальная доска из серо-черного гранита установлена согласно решению Владимирского городского Совета народных депутатов № 587/17 от 26.10.1978 г. Установлена в честь НЛ. Соколова-Соколёнка на д. № 9 на улице, носящей его имя.
«Улица названа в 1978 г. в память о
земляке-владимирце, участнике
гражданской и Великой Отечественной
войн, генерал-лейтенанте авиации,
почётном гражданине города
СОКОЛОВЕ-СОКОЛЕНКЕ
Николае Александровиче
/1900 – 1976 гг./»
- Мемориальная доска из белого мрамора установлена на здании средней школы № 32 (улица Верхняя Дуброва, д. 2а).
Средняя школа № 32. Улица Верхняя Дуброва, д. 2а
«Пионерская дружина школы носит имя героя Гражданской войны, почётного гражданина г. Владимира Николая Александровича Соколова-Соколенка».
Используемая литература:
Их помнят владимирцы. / Н.А. Трофимова. – Владимир : Изд-во ООО «Транзит-ИКС», 2021.- 218 с. : ил.
Уроженцы и деятели Владимирской губернии
Герои Советского Союза Владимирской области
|
