В ноябре 1902 года, с разрешения Владимирского Архиепископа Сергия, состоялось постановление причта Владимирского Успенского кафедрального собора о передаче для хранения во Владимирский Музей в числе различных предметов старины большой картины, в свое время знаменитого художника Тончи.
Сальватор Тончи. Крещение владимирцев при Св. Великом Князе Владимире.1813 г.
Подробное описание этой картины, изображающей по общераспространенному мнению «Крещение киевлян при Св. Великом Князе Владимире, имеется в «Путевых записках» Гр. Д.И. Хвостова, изданных М. Н. Макаровым (М., 1824 г., стр. 20 — 24). Упоминание о ней мы находим и в других источниках, относящихся до биографии самого художника, а именно: в академич. издании сочинений Державина с примечаниями Я. Грота (т. 2 и 3), в ст. М. Ранга, напечатанной в Неофициальной Части Влад. Губ. Ведомостей за 1873 г. (№ 17), в статье священ. А. Свирелина (Владим. Епарх, Вед. за 1865 г. № 17, стр. 972 — 974), а также в Записках Д.П. Рунича, изданных А.А. Титовым (Русское Обозрение 1890 г. № 9, стр. 210 — 212).
Для Владимирского Музея картина эта сама по себе была весьма ценным приобретением, но она имеет еще большее значение в силу обстоятельств ее происхождения, благодаря которым имя художника Тончи сделалось чем то близким для г. Владимира. К этому следует еще добавить, что одна из дочерей Тончи, Мария Николаевна, полстолетия (с 1840 г., и до самой смерти, 10 июня 1898 года) безвыездно прожила в Переславском Федоровском монастыре. После нее остались две картины, писанные ее отцом: «Рождество Христово» и собственный портрет художника, исполненный им при помощи зеркала. Первая картина на холсте, размерами в 50 и 25 ½ сантим., изображает Деву Марию, показывающую только что рожденного и лежащего на соломе Иисуса. Божия Матерь приподняла обеими руками холст, покрывающий Младенца. Вокруг сгруппированы пастухи, а сверху изображены фигуры ангелов, поддерживающих ленту с надписью: «… ex celsis Deo et in terra pax....». Портрет самого Тончи, писанный на доске, размерами 18 и 15 сантиметров, изображает его красивым и весьма маложавым стариком, каким он и был, по отзыву знавших его лиц, в начале XIX столетия. Обе эти картины пожертвованы игуменией Евгенией во Владимирский Исторический Музей и таким образом, по счастливой случайности, в г. Владимире сосредоточены были три весьма замечательных произведения Тончи. Все это обязывает нас ближе познакомиться с личностью художника на основании тех материалов, которые были опубликованы в разных изданиях, а главным образом Гротом в академическом издании сочинений Державина.
Сальватор Сигизмундович, или, как его называли по-русски, Николай Иванович Тончи (или Тончий) родился в январе 1756 года в Риме. Получив отличное образование, он служил некоторое время в королевской неаполитанской гвардии. По выходе в отставку, он посвятил себя поэзии, к которой очень пристрастился и которая доставила ему большой успех в своем отечестве. Он не оставлял ее до конца своей жизни. Так уже в 1831 году, когда судьба перенесла его на север Европы, он приготовлял к печати целый том своих итальянских сочинений под заглавием: «Poesie jtaliane d'un Russo, dedicate all’ Italia, sua cara antica Patria. Volumo I.» Целую половину тома составляет поэма в 33 песнях: «L’Edeneide ossia la Verita scoperta dalla Ragione» (Эдем, или Истина, открытая Разумом). Это нечто в роде Божественной Комедии Данта (написана терцинами). Иоанн Богослов ведет поэта в рай и объясняет ему все тайны творения и искупления. В той же рукописи помещены следующие сочинения: «Orazione all’ orto, Cristo al Limbo, Egloga 6 di Virgilio, Lamorte di Federigo il Grande, Orfeide (15 песен), 8 favole, ll ritiro, L’Arte poetica d’Orazio, Arte pit. torica». Затем известно также напечатанное его сочинение: аллегорическая поэма в драматической форме (ll patto fra la Pieta e il Rigore, Москва, 1826), написанная по случаю восшествия на престол Императора Николая. Кроме того, в рукописях, оставшихся после Тончи, дошел до нас его перевод с русского языка на итальянский оды Державина «Бог». Но все эти сочинения, надо полагать, относятся к позднейшей эпохе его жизни. Нам неизвестно, сохранилось ли, что либо из его литературных трудов за время его пребывания в Риме, где он состоял членом одной академии (Arcadia) и даже президентом другой (de’Forti). Кроме поэзии, предметом его занятий в то время было пение, а также, по всей вероятности, и живопись, хотя он не брал уроков рисования, а изучал это искусство самостоятельно, по картинам Рафаэля. Пение имело роковое влияние на всю его будущность, благодаря одному случайному обстоятельству. Однажды, когда он участвовал в вечерней серенаде: «Damigella, pazzarella», его услышал племянник последнего польского короля, Станислав Понятовский, находившийся тогда в Риме. Он так был поражен голосом Тончи, что познакомился с ним и пригласил ехать с собой в Польщу. Это происходило при третьем разделе Польши, когда Варшава была взята русскими и несчастный король должен был перебраться в Гродно. Туда то и перевез Понятовский протежированного им певца. Тончи должен был облегчать горе своих высоких покровителей чтением им Данта. Но это длилось не долго. 25 ноября 1795 г. Станислав Август отрекся от престола и переехал в Петербург. Вместе с ним перебрался туда и Тончи. С тех пор он уже не оставлял России. Некоторое время он жил в Петербурге, занимаясь живописью, в которой достиг изумительного таланта, хотя смотрел на нее, как на средство к жизни. Император Александр I предлагал Тончи место живописца при Эрмитаже с обязательством, чтобы он представлял ежегодно ко двору за особую плату по одной картине, но Тончи, по неизвестным нам причинам, не воспользовался таким выгодным для него предложением и предпочел оставаться свободным и независимым художником. Вскоре затем он переехал на жительство в Москву, где и провел остальные годы своей жизни, женившись в 1805 или 1806 г. (Р. Архив, 1898 г. № 5, стр. 66) на дочери князя Ивана Сергеевича Гагарина, княжне Наталье Ивановне (род. в 1778 г., ум. в 1832 г.).
В 1806 г. Жихарев, живший тоже в Москве, записал в своем дневнике следующее: «У князя Ивана Сергеевича Гагарина встретил я знаменитого живописца Тончи. Он женат на старшей дочери князя. Сед как лунь. Судя по виду, ему должно быть лет около шестидесяти; но по живости разговора нельзя дать ему и сорока. Он занимал всю беседу. Удивительный человек! Кажется, живописец, а стоит любого профессора: все знает, все видел, всему учился. Толковал о политике, науках, современных открытиях, рассказывал разные анекдоты, один другого занимательнее... Что за любезный человек, и с каким многосложным образованием этот Тончи! После всего, что я слышал о нем и от него, не удивляюсь, что русская княжна вышла за итальянского живописца. Он страстно любит литературу и сам пишет стихи... Тончи теперь мало занимается живописью и пишет иногда только портреты с родных жены своей. Портрет, написанный им с старого князя, — произведение образцовое: кроме необычайного сходства, какая работа и какой колорит! Точно живой, так и выходит из полотна; но говорят, что этот портрет, как он ни превосходен, ничто в сравнении с портретом Державина, писанным в Петербурге. Тончи ни за что не хотел представить поэта в парике, а Державин не соглашался писать себя плешивым, и потому художник придумал надеть на него русскую соболью шапку. Сказывают, что это верх совершенства» (Записки современника, ч, Д, стр. 336 и след.).
Подобно Жихареву и другой современник, а именно Д.П. Рунич, бывший в 1812 г. московским почт-директором, в своих мемуарах, писанных вероятно много позднее, также с восторгом отзывается о Тончи, хотя и не скрывает о некоторых его слабостях. «Тончи, пишет Рунич, исторический и портретный живописец, талант первого разряда, жил в Москве уже несколько лет. Гениальный, как артист, он вместе с тем был человек высокого ума, очень учен и обладал даром красноречия. К его величественной наружности, с седеющими кудрями, присоединялась оригинальность мыслей самого художника, которая придавала большую увлекательность его речам. Вся философия его дышала неопределенным пантеизмом, облеченная в изящную форму, заставляла не замечать бессодержательности его взглядов. Одна старая, дурная собою, дева предложила Тончи свою руку и сердце; он, желая, в свою очередь, принадлежать по браку к одной из самых древних фамилий, решился принять это предложение и стал мужем княжны Гагариной, забросив свое художество. После этого Тончи стал светилом всех московских клубов и другом Ростопчина и всех князей и графов» (Худ.. Сокр. России, 1902 г., Хроника, стр. 6).
Оба эти отзыва современников единогласно указывают на то, что художественная деятельность Тончи к концу первого десятилетия XIX века приближалась к закату. Если он занимался живописью, то изредка в виде исключения.
Все лучшее, что его прославило, было сделано им ранее. К числу таких шедевров относится, и портрет, писанный им с Державина в 1801 г. в Петербурге. Программою для этого портрета можно считать стихотворное послание Державина к художнику под заглавием; «Тончию». Приводим его здесь целиком:
«Безсмертный Тончи! Ты мое
Лицо в том, слышу, пишешь виде,
В каком бы мастерство твое
В Омире древнем, Аристиде,
Сократе и Катоне ввек
Потомков поздних удивляло,
В сединах лысиной сияло,
И в нем бы зрелся человек!
Но лысина или парик,
Но тога иль мундир кургузый
Соделали, что ты велик?
Нет! — философия и музы:
Оне нас славными творят.
О, если б осенял дух правый
И освещал меня луч славы, —
Пристал бы всякий мне наряд.
Так, живописец — философ!
Пиши меня в уборах чудных,
Как знаешь ты; но лишь любовь
Увековечь ко мне премудрых.
А если слабости самим
И величайшим людям сродны, —
Не позабудь во мне подобны,
Чтоб зависть улыбалась им.
Иль нет: — ты лучше напиши
Меня в натуре самой грубой,
В жестокий мраз, с огнем души,
В косматой шапке, с кутав шубой,
Чтоб шел, природой лишь водим,
Против погод, волн, гор кремнистых,
В знак, что рожден в странах я льдистых,
Что был прапращур мой Багрим.
Не испугай жены, друзей;
Придай мне нежности немного,
Чтоб был я ласков для детей,
Лишь в должности б судил всех строго;
Чтоб жар кипел в моей крови,
А очи мягкостью блистали;
Красотки бы по мне вздыхали,
Хоть в платонической любви».
(Сочин. Державина, т. 2, Спб. 1865, стр. 397 — 404).
Портрет, по поводу которого написано это стихотворение, имеет в длину 4 ½ арш. и в ширину 3 арш. Около нижнего края латинское двустишие, сочиненное самим художником:
«Justitia in scopuio, rutilo mens delphica in ortu
Fingitur, in alba corque fidesque nive».
(т. e. правосудие изображается в скале, пророческий дух в румяном восходе, а сердце и честность в белизне снега).
Тончи представил поэта сидящим перед скалой на снежном поле. В подлинной картине на снегу заметны следы, которым живописец придавал особенное значение. По мнению Грота, они должны соответствовать стихам: «чтоб шел, природой лишь водим», и пр. В оригинале виднеется, сверх того, в отдалении блеск утренней зари. При жизни Державиных этот портрет, с которого была сделана профессором Иорданом гравюра, приложенная к 1 т. академического изд. Соч. Державина, находился в нижнем этаже Петербургского их дома. Аксаков и Жихарев его видели. Первый в своих «Воспоминаниях» (М. 1856, стр. 374) говорит: «Портрет Тончи походил на оригинал, как две капли воды», а Жихарев в «Дневнике Чиновника» пишет: «Покамест наш бард дремал в своем кресле, я рассматривал известный портрет его, писанный Тончи. Какая идея, как написан и какое до сих пор еще (1806) сходство!» (Отечеств. Зап., 1855, т. ХСIХ, стр. 398). Впоследствии портрет, о котором здесь идет речь, перешел к родственнику жены Державина, А.Н. Львову, и находился в Москве, в доме вдовы последнего. С этого портрета было сделано много копий красками, а также в виде гравюр и литографий.
К числу других известных картин Тончи относятся портреты: Императора Павла 1, графини Софии Потоцкой и княгини Е. Р. Дашковой. Император Павел I изображен во весь рост с мальтийской короной на голове, в оранжевой далматике мальтийского ордена, в черной орденской мантии, в белых лосинах и черных ботфортах. Свою руку он простирает над лежащим на подушке кинжалом. Фигура больше натурального роста. Портрет этот, по отзыву знатоков, производит чрезвычайно странное и фантастическое впечатление. В нем есть что то дико-романтическое и безумное, что так характерно для последних лет жизни этого Государя. Он находился в Гатчине (Худ. Сокр. России, 190L, стр. 220 — 221).
Портрет графини Софьи Потоцкой (la belle Fanariote) пользовалась всемирной известностью и находилась в Берлинском Kupferstichkabinett’е (пастель в 1 кв. арш.). На обороте его надпись: «Sophia Gr. Felix Potocka fruh. General (in) Vit (вернее Witt) Geb. Const(antinopol). 1766. Gest(orben) 23 oct. 1822. Berlin. Tonci. 1872.». Последний год означает время поступления картины в Музей (Худ. Сокр. России, 1901, стр. 221).
Портрет кн. Ек. Ром. Дашковой (1743 — 1810) был написан в то время, когда она находилась в ссылке, будучи в 1795 г. отправлена Императором Павлом в Пoшехонскую деревню, где и жила в самой жалкой обстановке. Тончи изобразил княгиню сидящей в избе за столом. Правую руку она положила на лежащую подле нее на столе книгу. Одета в коричневое платье, на голове белая повязка. На столе бумаги и чернильница. Размер картины 24 ½ — 20 вершк. С этого портрета имеется гравюра с подписью: «Гравиров. в Москве А. Осипов. Писал 1796 года Тонш».
Ровинский справедливо признает оригинал гравюры с означенной надписью писанным Тончи, хотя в «Иллюстр. каталоге выставки русской портретной живописи за 150 лет» (1902, стр. 126) это мнение отрицается на том основании, что будто бы Тончи поселился в России лишь в 1800 г., стало быть в 1796 г. он не мог писать портрет с княгини Дашковой. Между тем нам известно, что Тончи прибыл в Россию в 1795 г., а не в 1800 г., как утверждают составители каталога (А.Н. Бенуа, Е.С. Шумигорский, Бар. Н. Врангель и др.). Нет никакого сомнения, что Дашковский портрет принадлежит кисти С. Тончи.
В записках Дм. Павл. Рунича, бывшего в 1812 году московским почт-директором и переехавшего во время нашествия французов со всем почтовым архивом во Владимир, имеется интересное описание того эпизода, который был поводом к написанию Тончи картины для Владимирского собора.
«При первом известии о приближении французской армии, пишет Рунич, Тончи, по примеру других, отослал жену свою в глубь Империи. Сам он переселился в дом Ростопчина, по приглашению этого последнего, для большей безопасности, как ему было сказано, в случае волнения в городе, и для того, чтобы ему возможно было в крайности покинуть город под покровительством генерал-губернатора. 2-го сентября, в день сдачи Москвы, Тончи имел несчастие увидеть во дворе (генерал-губернаторского) дворца страшную казнь страдальца Верещагина и сошел с ума. Ростопчин поручил моему брату, служившему директором его канцелярии, везти Тончи во Владимир, куда мой брат уже раньше собирался ехать. Тончи, пораженный кровавым зрелищем, совершенно помешался; на одной из остановок, пользуясь минутой, когда за ним не следили, он тихо вышел из кареты и удалился в лес, рядом с селом. Его тщетно искали весь день и, наконец, мой брат должен был продолжать свой путь, приказав на почтовой станции отправить Тончи во Владимир, если он вернется или если его найдут. Лесные сторожа встретили Тончи бродящим по лесу без цели; на их вопросы он не мог отвечать ни слова, так как был иностранец и не знал русского языка; он был принят ими за французского шпиона. Его скрутили и, связанного, привели в окружной полицейский участок; там тоже его никто не понимал, почему вместе с другими арестантами он был послан во Владимир, где только дело и разъяснилось. Мой брат поспешил поместить его у себя до его дальнейшего назначения. Эта новая катастрофа еще более помутила рассудок Тончи. Он вообразил, что Ростопчин держит его под надзором, чтобы сделать его вторым Верещагиным. Однажды он отказался встать с постели под предлогом нездоровья и взял бритву, чтобы покончить с жизнью. К счастью, он только перерезал себе кровяные сосуды, не достав до пищепроводного горла. Его нашли плавающим в крови. Тотчас же была подана помощь и через несколько дней: он совершенно оправился. Брат мой спросил его, для чего он покушался на свою жизнь? Тончи отвечал, что «он решился на эту смерть, чтобы избегнуть другую, более жестокую». Этот ответ не оставил больше никакого сомнения в том, что он имел в виду смерть Верещагина. Впоследствии, когда он окончательно выздоровел и рассудок и спокойствие вернулись к нему, он пожелал оставить городу на память о его пребывании в нем маленький дар: он написал для Владимирского собора великолепную картину, изображающую «Крещение Владимира». На эту картину смотрят, как на одно из лучших произведений его кисти. Она должна и ныне там существовать». Граф Дм. Ив. Хвостов в своих «Путевых записках» дает довольно подробное описание картины Тончи, при чем касается и тех обстоятельств, которые послужили поводом к ее созданию. После описания осмотренного гр. Хвостовым собора и повторяя из своего стихотворного послания к К. Н. Пучковой два стиха.
Выписываем весь отрывок этого стихотворения, посвященный Владимиру:
«Свидание с родным и другом мне отрада
Среди престольнаго Владимирова града.
Там Клязьма, славная по древности река,
С которой в Волгу пасть сливается Ока;
Там удивленные пришельца видят взоры
Пространные поля, ручьи, долины, горы;
Там пахарь за сохой с веселием идет
И плена от Орды к себе уже не ждет;
Там златоверхий Кремль луч солнца отражает,
И домы на холмах покатых озаряет.
От Киева прияв владычества венец,
Сей град величеством Москвы был образец (1812 года г-н Тончи, славнй живописей нашего времени, находясь во Владимире, и бв излечен от жестокой болезни, из благодарности к начальству и жителям города, написал образ превосходной работ, поставленный в собор, изображающий крещение Владимирцев при св. Владимире.)
Кто веры воспитал в душе святые чувства,
Тот средь Владимира зрел торжество искусства;
Какая в лицах жизнь, какая в красках тень!
Там старец с юношей, с младенцем мать; там дева;
Все, духом возмужав парения Царева,
Текут к святым водам, в отрадный сердцу день;
Разнообразия владычествует тень.
Своею прелестью все виды восхищает; Одежда с наготой равно красой сияют, И живописец сам – благодарен в дань - Как древний Славянин, возносит к небу длань. Род поздний будет здесь благоговет, дивиться; Артист и певц у Тончия учиться» (Пут. Зап. Гр. Д.И. Хвостова, ст. 51-52).
Относящиеся до картины Тончи, он говорит: «Я с удовольствием обращаюсь к картине славного Тончи и не могу не повторить:
«Род поздний будет здесь благоговеть, дивиться;
Артисты и певцы у Тончия учиться».
«Жаль только, что она писана на холсте и следственно со всеми предосторожностями, по времени, может отсыреть; при том же место, где она поставлена, невыгодно и не всякому может быть приметною, ибо стоит над западною дверью; а чтобы со входа ее видеть удобным образом, то прежде надобно узнать о ней и взойти на хоры. Я прилагаю у сего описание сей картины, то самое, которое получил во Владимире от соборного ключаря: «картина несравненных трудов г-на Тончи писана на полотне; она простирается в длину до 6 1/2 , а в ширину до 4 ½ ар. Искусство, с каковым она писана, привлекает к себе и пленяет всех. Взоры каждого, особливо, кто имеет высокий дар, не могут в полной мере рассмотреть и ценить сие живописное художество. На ней изображено всего до 40 лиц, в числе которых написаны на верху во весь рост Св. Равноапостольный Великий Князь Владимир в Великокняжеском одеянии, а по бокам его два епископа в полном архиерейском облачении. В самом низу изображена река, в которой чрез погружение приемлют Св. Крещение разного пола и возраста лица, на берегу оной томится народ и стремится к тому же погружению. Самые младенцы, которые не имеют еще способности ходить, с помощью родивших, в самом нежном и трогательном виде показаны удостаивающимися того же пренебесного дара. Поверх народа, как приметно, духовная особа молится с воздеянием рук. С левой стороны (от нас с правой) на самом краю, во весь рост, подле, украшенного маститыми сединами, старца, написан и сам бесподобный живописец Тончи. Картина сия стоит над западною дверью в соборе, в деревянной отделанной под красное дерево раме и в два раза убранной, вызолоченной на полимент резьбою».
Представя описание картины, следует представить, каким образом сие славное произведение, достойное быть в галереях Эрмитажной, Дрезденской, Тюльерийской и других, попалося во Владимир? Г. Тончи, известный по своему искусству, просвещению обширному и быстрому воображению, живописец, поэт и философ вместе, пользуясь благосклонностью многих знаменитых особ, предпочтительно графа Растопчина, выехал из Москвы 1812 года с его канцелярией во Владимир, не задолго до вступления неприятеля в сию столицу. Доехав до Бунькова и, следуя пылкости нрава, своего, оставя спутников, пустился бродить один по рощам уезда Александровского, толико знаменитого в истории нашей по долговременному пребыванию Грозного Царя и его опричников, окрестности сего города истинно волшебны: прекрасные дубравы, пространные поля, ручьи; песни и говор птиц обаяли нашего артиста. Он после трехсуточного странствования с длинной бородою и пустым желудком явился в поле, просил помощи и провожатых у поселян, случившихся на работе, которые его не разумели; но видя иностранца, в столь опасное время, весьма осторожно поступили, приведя в Александров. Исправник также объясниться с ним не мог и, приняв его за соглядатая, после допроса, может быть, и несколько сурового, отправил его во Владимир. Неудачное разлучение г. Тончи с канцелярией г. Ф.В. Растопчина, совершенно расстроило его здоровье и он, по приезде, впал в жестокую горячку, от коей благодетельным попечением почтенного, доброго человека и любителя искусств, бывшего там губернатора Авдея Николаевича Супонева, излечен, В то самое время приехала к г. Тончи и супруга его, урожденная княжна Гагарина; но не взирая на всю заботливую нежность окружавших г. Тончи, мрачная задумчивость терзала его. И сия беда миновалась; он совершенно успокоился и, излечась от тяжких болезней и печальных мыслей, изобретал только средства, каким бы образом ему заслужить за попечение о его здоровье Владимирского градоначальника и прочих особ в оном участие приемлющих. Я издавна знаком с г. Тончи, и быв всегда почитателем его дарований, случился быть во Владимире на Клязьме по Высочайшей воле для пресечения заразы, могущей распространиться от зарывания тел при проводе пленных французов в исходе февраля месяца 1813 года. Знаменитый художник открылся мне в своих приключениях и намерениях, и тут то положено было с помощью благодетельнаго Авдея Николаевича торжественное обещание написать картину, которую мы видим. Преосвященный Ксенофонт с чувствительностью принял таковое христианское желание, делающее особливую честь г. Тончи; ибо он по чувству сердца своего дал сам себе и всем клятву не выезжать из Владимира, доколе не совершит намерения своего. Идея картины, т. е. изображение крещения Владимирцев, принадлежит самому художнику, а расположение фигур он же изобретал, только с дозволения Владимирского архиерея, сообразно постановлениям нашей церкви» (Пут. Зап. Гр. Хвостова, М. 1824. 8°. Стр. 20 — 24).
Это указание гр. Хвостова, бывшего свидетелем того, как зарождалась в голове художника самая тема картины, им исполненной, имеет для нас громадное значение. Оно указывает на ошибочность распространенного мнения о том, что картина изображает крещение киевлян на р. Почайне, как это объясняет между прочим В. Орлов в своем «Руководителе Владимирских богомольцев» (стр. 16). Если мнение гр. Хвостова верно, что на картине изображено крещение древних жителей Владимира, то и река, изображенная внизу картины, есть не Почайна, но наша Рпень.
Сколько времени Тончи пробыл во Владимире — неизвестно. Мы знаем только, что в 1815 г. он уже был в Москве и поступил на службу с чином канцеляриста в Экспедицию Кремлевского Строения (позже Московская Дворцовая контора) и, под начальством Кн. Н. Б. Юсупова, принимал участие в учреждении Архитектурной школы (в последствии Училище Живописи, Ваяния и Зодчества), в которой он занимал более 25 лет должность инспектора рисовальных классов. По этой службе Тончи жил в Запасном дворце, близ Красных ворот. Он вышел в отставку в 1842 г. в чине коллежского советника.
В последние годы жизни он почти не занимался живописью, но беспрестанно Переделывал свою Эденеиду, давно им начатую и приготовленную к печати. Он был в большом беспокойстве, что не успел окончательно отделать и напечатать свою поэму. Сколько можно было судить по его рассказам, это сочинение, говорит Грот, заключает в себе автобиографический смысл и изображает переход собственного его воображения, хотя и поэтического, но все таки несколько расстроенного, и философских его взглядов от скептицизма к идеалогии и, наконец, к христианству, может быть вследствие переворота, вызванного эпизодом 1812 года. У Тончи, продолжает почтенный комментатор сочинений Державина, была своя особенная философия: он любил утверждать, что все, нами видимое и ощущаемое, не имеет действительного бытия, а только кажется нам существующим. Император Александр I, удостаивавший Тончи необыкновенно милостивого обращения, не раз шутил в разговорах с ним над этой идеей. Однажды, когда Гарнерен поднялся в воздушном шаре, Государь, обращаясь к стоявшему возле него Тончи, спросил по французски: «Ну что, Тончи, разве этот шар не в самом деле поднялся на воздух?» — «А какое доказательство тому, возразил итальянец, имеете, Ваше Величество, кроме того, что это Вам кажется» (Соч. Держ. т. 2, стр. 401 — 402). В сочинениях гр. Хвостова есть даже послание к Тончи относительно его системы о призраках (Соч. Держ., т. 3, стр. 738).
Тончи достиг глубокой старости и умер в Декабре 1844 г., почти в девяноста-летнем возрасте, пережив жену свою (ум. 1832 г.) и младшую дочь Софью. Старшая же его дочь, Марья Николаевна (род. 1844 г.), посвятившая себя монашеской жизни, скончалась, как выше упомянуто, в 1898 г. в Переславском Феодоровском монастыре.
До словам Грота, после Тончи у его родных осталось большое число писанных им картин, но, к сожалению, не многие из них хорошо сбережены.
В портфеле его сохранилось много интересных исторических этюдов, из которых некоторые отзываются однако же какою-то болезненностью фантазии. Грот приводит следующий отбыв о нем Мельгунова (Совр. Летоп. 1861 г. № 17): «Поэт, мыслитель, живописец и музыкант — Тончи представляется на дальнем севере каким то обломком эпохи возрождения» (Соч. Держ, т. 2, стр. 403). Вообще, начиная с Державина, воспевшего Тончи, и кончая его современниками, расточавшими ему восторженные похвалы, все дошедшие до нас источники относительно биографии Тончи рисуют его перед нами, как выражается Грот, «одним из тех любимцев природы, которых она осыпает самыми блестящими, разнородными дарами; красавец собой, этот гениальный итальянец вмещал в себе многостороннюю артистическую натуру и мог сделаться замечательным поэтом, живописцем и музыкантом» (Соч. Держ., т. 2. стр. 399).
Большая часть сведений о нем заимствована Гротом частью из книги г. Рубини: «Antologia italiana poetica del secolo decimo nono» (Москва, 1844, т. 2, стр. 199), частью из материалов, доставленных ему дочерью художника, Мариею Николаевной, у которой сохранились как рукописи и служебные бумаги Тончи, так и его живописный портфель.
В заключение своего очерка прилагаю следующий список живописных произведений Тончи, о которых у нас имеются сведения:
1) Портрет Императора Павла. Находился в Гатчине. Фототипия его А. Вильборга с фотографии А. К. Ержемского помещена в Худож. Сокров. России за 1901 г. № 131.
2) Портрет графини Потоцкой (la belle Fanariote). Находился в Берлинском Kupferstichkabinett’е. С него писана гравюра Rob. Regher’a, 1872 г.
3) Портрет Державина. Хранился в Москве у наследников А.Н. Львова. Гравюра Иордана приложена к 1 т. акад. изд. Соч. Державина.
4) Портрет княгини Е. Р. Дашковой. Собственность Т.В. Олсуфьевой. С него имеется старинная гравюра Осипова, 1796 г. (Подр. иллюстр. каталог выст. русской портретной живописи за. 150 лет. Спб. 1902, стр. 126).
5) Портрет археолога Карабанова. Находился в собр. А.И. Сомова (Худож. Сокр. России, 1901 г. Хроника, стр. 6).
6) Портрет гр. Ф. В. Ростопчина. Находился в Имп. Ак. Худож.
7) Другой портрет гр. Ф. В. Ростопчина находился в собрании Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Михайловича.
8) Портрет кн. Цицианова. Гравюра Флорова, 1801 г.
9) Портрет гр. Безбородко.
10) Портрет кн. Суворова.
11) Портрет Багратиона, извести, по гравюре Godby (Худ. Сокр. Рос. 1901 г. стр. 220). 12) Портрет князя И. С. Гагарина (Запис. Совр., Жихарева, ч. I, стр. 836).
13) Картина «Рождество Христово», принадлежащая Владимирскому Музею.
14) Картина большая «Крещение Владимирцев», написанная для Владимирского Успенского собора. Находилась во Владимирском Музее.
15) Запрестольный образ в Вознесенском монастыре в Москве.
Портрет С. Тончи. Исполнен самим художником.
16) Портрет художника, снятый им с самого себя. Находился во Владимирском Музее.
17) Рисунок «Купидон над курящимся алтарем подносит Венере сердце на блюде». Гравюра Сандерса, приложенная к изданн. в 1804 г. «Анакреонтическим песням». Сделанная по этой гравюре виньетка к стихотв. Державина «Приношение Красавицам» в академ. изд. Соч. Державина, т. I, стр. 364.
Кроме того, у московского антиквария Ф. В. Веркмейстера имелся портрет неизвестного, как предполагают, работы Тончи. Портрет изображает мужчину, немолодых лет, с чисто выбритым лицом, в шубе и в меховой шапке. Размер 19 и 22 вершк.
