Ковалевский Николай Иванович (29.11.1923 – 29.03.2022) – владимирский поэт, писатель.
Ковалевский Николай Иванович
Его дед Егор Николаевич задолго до революции семнадцатого года купил у государства сорок десятин земли смешанного леса, половину его вырубил и поставил дом с мезонином, в нем и родился Николай Иванович Ковалевский 29 ноября 1923 года на Смоленщине — южнее г. Ржев, на хуторе, отделенном от деревни Ковалево небольшой густой полосой преимущественно елового леса, через который, боясь леших и зверей, бегал учиться в начальную школу.
В усадьбе его дедушки Егора Николаевича, окончившего когда-то приходскую школу, у него была небольшая домашняя библиотека. Он научил Колю писать и читать к семи годам, а еще раньше — знать наизусть такие стихи, как «Шел по улице малютка», «Бел как лунь, на лбу — морщины», «Раз в крещенский вечерок» и «Буря мглою небо кроет», а стихи Некрасова заставляли мальчика дергать дедушку за холщовый рукав, прося его читать ему про Мазая еще и еще. И Егор Николаевич, поглаживая свою бородку (клинышком), с улыбкой поправлял очки на переносице и снова брал в руки книжку.
- Вспоминаются застолья в честь какого-нибудь праздника, на которых лились старинные песни. У моих родителей были, на мой взгляд, прекрасные голоса, которые выделялись среди других. При этом мой отец Иван Егорович подыгрывал на балалайке, а мать Прасковья Илларионовна, сидящая рядом, была солисткой. До сих пор слышу старинные русские протяжные мелодии народных песен: «Там в саду при долине», «Накинув плащ, с гитарой под полою», «Шумел камыш», «В низенькой светелке», «На муромской дорожке» и т. д.
Николай любил песни и, конечно, стихи. И однажды на двух уроках литературы, рифмуя четырехстопные строчки, он написал сочинение на тему: «Образ Чацкого в комедии «Горе от ума» Грибоедова». Учительница по литературе одобрила его сочинение и посоветовала писать дальше. И он стал много писать, написанное иногда рвал, сжигал, но снова писал. Оставшиеся стихи Николай хранил в самодельном клеенчатом планшете, с которым ушел в армию. Но он остался, к сожалению, на поле боя после тяжелого ранения.
- Вспоминается босоногое детство, что летит по луговым лужам после дождя с гибким прутом в руке, свистящем при взмахе. Словно шашкой, я рассекал воображаемую нечистую силу, о которой иногда мне напоминала моя религиозная бабушка Ольга Васильевна — чтобы далеко не убегал от дома.
Но недолго пришлось красоваться среди леса отчему дому. Шла коллективизация. Из страха перед раскулачиванием, дом был продан, а на краю деревни Пустынька была куплена избушка, в которой доживали свой век его бабушка и дедушка.
Его отец Иван Егорович и мать, Прасковья Илларионовна к тому времени уже работали в поселке Курлово (с 1944 года в составе Владимирской области).
В 1941 г. окончил на хорошо и отлично среднюю школу в пос. Курлово.
Через три месяца был призван в армию и отправлен стрелком на фронт. Воевал на Северо-Западном направлении. Под Псковом тяжелораненым попал в плен, Два раза бежал. Второй раз удачно. В конце войны участвовал во взятии городов Нейнбранденбург, Грейсфальд. Награжден орденом Отчественной войны II степени и многими медалями.
В мае 1947 года демобилизовался. Поступил учиться в Рязанское художественное училище на живописное отделение. Проучившись полтора года, не имея средств к существованию, вернулся домой в поселок Курлово, из которого его отца как «врага народа» уже сослали на север на двадцать лет ни за что, в 1953 году его освободили и позднее реабилитировали.
В Рязани, кроме этюдов, писал стихи, подражая Маяковскому. Свою первую поэму «Мой голос» Николай читал с рязанской колокольни. Это было перед встречей с поэтом Александром Жаровым в педагогическом институте, где выступали со своими стихами начинающие поэты.
Вот строфа из этой поэмы:
«Довольно корчиться рабам и рабыням Под небоскребами, горечью дыша. Я хочу на земной твердыне Демократическими видеть и США.
Читая десять-пятнадцать минут. Зал, заполненный студентами до отказа, гудел. Поэт Александр Жаров пожал руку и сказал, что у меня получается, нужно развивать способности и уходить от подражания.
Позднее Ковалекский прочел в библиотеке заметки Михаила Исаковского о поэзии. «В последние годы, — писал он, — очень много говорили... об учебе у таких, скажем, мастеров слова, как Б. Пастернак и И. Сельвинский... Мне всегда казалось, что большим недостатком этих, несомненно крупных поэтов, является то, что они, по существу, пишут для небольшого круга избранных, широкие же слои читателей их не понимают и не читают.»
Вникнув в суть сказанного, Николай поднялся по той «лесенке», выражаясь фигурально, на плато классической формы стихосложения, не забывая о простоте восприятия произведения.
С 1951 года более 20 лет работал учителем в школах г. Владимира. Учительская работа на протяжении двух десятков лет тормозила его поэтический рост.
В 1960 году окончил заочно Владимирский педагогический институт.
В 1964 году в областной газете «Призыв» вышло в свет первое его стихотворение «Наша река». Вот его начало:
То не ленту коса золотая Обронила в зеленых лугах, Это наша река небольшая Затерялась в крутых берегах.
- Бывало, напишешь стихотворение, вроде бы, хорошее. затем еще и еще его переделываешь, ищешь новые образы. Одновременно с очень простыми стихами, песенного характера, люблю образные — о природе:
Перед тобой, как посох, елка.
Ты, как на троне, на бугре.
И па боку твоем кошелка,
Как полумесяц на заре.
А в стихотворении «Березовое молоко»:
Качается ветер высокий
На кронах зеленых легко.
Березы шумят, что на дойке,
Парное шумит молоко.
Береза — его любимое дерево. Но кто его не любит?! Каждый скажет: «Просто чудо-берёзка!» Но Николай видел ее другой, и об этом впечатлении говорил в стихотворении «О чем шумит береза»:
Свинцом березу у дороги
Полосовала зло война.
Теперь ей раны и ожоги
Корой бинтует тишина.
Десятки стихотворений были опубликованы в областных и центральных газетах, коллективных сборниках.
Более тридцати текстов Ковалевского положено на музыку местными авторами. Около десяти песен создано в содружестве с народным артистом РСФСР, композитором Григорием Пономаренко. Песня «Моя Россия — чудо-сини» в 1980 году звучала по центральному радио и телевидению. А в 1989 году была опубликована в журнале «Моя страна», в 1984 году песня «Спокойна Родина, — спокойна я» - в журнале «Культурно-просветительная работа». В журнале «Мой край задумчивый и нежный» опубликована песня «Родная нива», написанная с композитором Виктором Голиковым. С Евгением Родыгиным созданы две песни — «Лодка» и «Суздальчанка». Есть и мелодии, написанные по его текстам («Где русские березки» — газета «Призыв», 1967 г.).
С 1993 по 2002 годы издано десять книг со стихами и рассказами. Книжки «Маленький герой» и «Чудеса в решете» — это сказки для детей. Далее - «Владимирская Русь», «Ветка», роман в стихах «Бог любит троицу», отображающий как становление колхозов, так и начало фермерства.
Прекрасному полу посвящена книга «Моя хорошая». В ней пятьдесят лирических стихотворений. Писатель Лев Белов, рекомендуя Ковалевского в члены Союза писателей России, назвал эти стихи «золотинками».
Член Союза писателей России с 1998 года.
В 2000 году к празднику «Венка славы Александра Невского» вышла книжка с поэмой «Александр Невский и я — солдат Ковалевский» и стихами о войне. В 2001 году вышла книга стихов под названием «Владимирские зори», а в 2002 году — сборник стихов и рассказов «Симфония мещерского леса».
Повороты судьбы или приключения Германа. 2005
Описывая природу родного края и человека в ней, всегда представлял понятные народу стихи Пушкина и Лермонтова, гражданскую взволнованность стихов Некрасова, задушевность, порой, наивность поэзии Есенина и Исаковского, простоту и разговорный стиль в произведениях Твардовского, который в статье «Как был написан Василий Теркин» подметил: «По-моему, хорошо бывает то, что пишется как бы легко, а не то, что набирается с мучительной кропотливостью по строчке, по словечку, которые то встанут на место, то выпадут, и так — до бесконечности. Но все дело в том, что добраться до этой «легкости» очень нелегко...» Редактор еще очень давно сказал, прочтя стихотворение Ковалевского: «Какое простое». И у Николая тут же родился афоризм: «Простое дается не просто».
Пробовал свои силы в живописи. В 2007 году в областном Центре народного творчества выставлялась его картина «День поэзии», посвящённая владимирским литераторам.
Умер 29 марта 2022 года.
СИМФОНИЯ МЕЩЁРСКОГО ЛЕСА Этюд
Мы ехали по шоссе в сторону города Гусь- Хрустального. Места встречались столь очаровательные, что решили остановиться. Свернули с асфальта и поставили « Жигули» на обочине. Глядя на высокие, стройные сосны, мы вышли из автомобиля. Перед нами стояли великаны со стальным отливом у корней, переходящим постепенно в мягкую оранжевость, увенчанную на каждой сосне раскидистыми лапчатыми ветвями, с которых растекался вокруг хвойный аромат.
- Давай подышим лесом, - сказал я своему спутнику.
Минуя придорожную траву, не торопясь, шагнули между молчаливых красавиц, одетых в зелёный наряд. Мы шли по их охристопёстрым подушкам, набитым рыжеватыми упругими иглами с хаотично разбросанными вокруг ершистыми шишками, словно шпульками, на которых намотана бурая шерстяная нить.
Что за чудо - мещёрский лес!
Я встал у небольшого бугра, покрытого синевато-седым мхом. Верхняя округлая часть бугра походила на серебряный поднос с тёмно-зелёными рюмками можжевельника. Они в солнечных лучах трепетали на сквозняке. Когда же при движении у меня под ногами хрустел мелкий сухой хворост, казалось, что эти рюмки ещё и нежно звенели. Я жадно внимал, как на бугор из глубины тёмного, почти дремучего, но уже елового леса, где зачастую растут семьями чёрные грузди, лилась успокоительная лесная мелодия. Она рождалась разноголосицей птиц, шелестом ветвей, на ветру тонким теньканьем сухого папоротника.
По правую руку от болотца, за бугром, раздавался страдальческий протяжный звук, какой достигается движением смычка по струнам скрипки. Этот звук, после когда-то прошедшей бури, жалобно издавали две обнявшиеся осины. Одна из них, тонкая, была наклонена и напоминала смычок. Заунывный звук нерукотворной скрипки глушился то гулом проносившегося по шоссе грузовика, то жужжанием бешено мчавшейся легковушки. Ветер вдохновенно взметал косматую шевелюру ветвей, пробегая по ним невидимыми пальцами, как по клавишам рояля, - и по лесу раздавалось минорное звучание. Когда же ветер наваливался на шелестевшие ветви, как маэстро на клавиши в момент возвышенных импровизаций, - тогда пение «лесной» своеобразной скрипки смешивалось то с глубинными лесными звуками, то сменялось игривой короткой нотой, подчёркивающей силу и мощь музыкальной фразы. Отпрянет ветер
- и замрёт аккорд. И - тишина... И вновь будто всхлипывают клавиши рояля, и тихо рыдает скрипка...
- Что стоишь как заколдованный? - подошёл ко мне попутчик, - не пора ли нам трогаться?
- Да, да, - вздохнул я, увлечённый волшебством лесной мелодии.
В пути перед нами - шоссе серым шлейфом то опускалось в лужайку к ручью, то поднималось по цветущему склону холма. Справа по ходу автомобиля на фоне безоблачного полуденного неба чётко обозначилась величественная, озарённая солнцем берёзовая роща.
«Да это же сама Русь-красавица!» - вспыхнуло во мне воображение, и моей фантазии не было предела. - Ах, ты моя ненаглядная! Ты только что вошла в меня в облике соснового бора и теперь вселяешься в мою душу в образе берёзовой рощи, заглядевшейся в чистое зеркало небес. Но я знаю тебя и другую, когда вдруг умолкают ласточки — предвестницы дождя и, темнее того елового леса двинется туча. Засверкают её очи чёрные и заиграет Илья Пророк на своей огнемётной колеснице, катящейся по облакам. Встрепенёшься ты под порывами вихря, опуская свою кудрявую голову и вновь поднимая. Всё вдруг заходит ходуном... Взовьётся дорожная пыль, посыплются капли дождя. Заблестит твоё изумрудное платье с топазами да сапфирами листвы. Зашелестят его шелковистые складки. Возьмёт тебя ветер в объятья, и улыбнёшься ты белокурой красавицей! Ещё и ещё с грохотом пронесётся небесная колесница по облакам, как по булыжной мостовой когда-то пустая повозка подвыпившего ямщика-лихача, и из тучи, будто расколотой гулом на мириады частей, как из огромного душа хлынут на тебя тёплые струи дождя.
Наклонишься ты, стряхивая капли. И кажется, что это ты плачешь от счастья, что ещё не падаешь, стоишь на ногах. Живёшь. И ещё - оттого, что трудно тебе. Тяжело ты дышишь и чадом дорожным, и гарью, и ещё бог знает чем... Больно тебе, что гуляет в твоей лесной стороне разбойный топор по воле своих и чужеземных оборотистых господ ради обогащения...
Но снова и снова после тучи дыхнёт теплом солнце, и, звеня и блистая, Русь моя, ты не раз ещё посмеёшься над теми, кто лелеял надежду унизить тебя, поставить на колени, кто тебя неправильно понял и кто не хочет понять.
РОССИЙСКАЯ ЗЕМЛЯ
Земля моя прекрасная,
Российская земля,
Глазами неба ясного
Гляжу я на тебя.
Какая ты красивая,
Я слышу голос твой,
Где песня соловьиная
Сливается с речной.
Не золотом, не яхонтом, Красна красой своей В зелёном платье бархатном Узорчатых полей.
А в шубу белоснежную Тебя оденет снег,
Ты для меня по-прежнему На свете краше всех.
И добрая, и сильная Ты в сердце у меня,
Любовь неугасимая, Красавица моя.
Источник:
ПИСАТЕЛИ ВЛАДИМИРСКОЙ ОБЛАСТИ: биографии, произведения, фото/ [редкол.: В.Л. Забабашкин и др.] - Владимир: Транзит-ИКС, 2009. - 376 с.: ил.
МАТРЁНА И ПРАСКОВЬЯ
Николай КОВАЛЕВСКИЙ
Я тормознул автомобиль перед крутым поворотом в посёлок Мезиновский. В деревне Мильцево рядом с посёлком некогда находился в ссылке писатель Александр Солженицын. По обе стороны дороги к этой небольшой деревне теснились мрачные густые ели. Угрюмость леса и облачного неба давили на моё сознание: — Надо ж, в какой глуши жил писатель! — удивлённо посмотрел я на лес, — мещёрская глухомань под стать сибирской: хмурый лес, вокруг болота, комар да мошка.
— И не пал духом, — гордо заметил мой попутчик, — в этой глуши он написал свой знаменитый рассказ «Матрёнин двор»
— У Матрёны жуткая судьба!
— Да, трактор не успел переехать железную дорогу, и прицеп его с Матрёною попал под паровоз.
— Бывает же такой невероятной смерть! — возмутился я.
Мой собеседник сочувственно продолжил:
— И жила-то Матрёна тяжело, и умерла-то — страшнее некуда! Скоро будет кладбище, где она похоронена. Вон за соснами — белая церковь в зелёной шапке, словно лесная красавица вышла к дороге.
У церкви я сделал последний поворот направо и поставил «Жигули» у кладбища, заросшего у входа кустами. Минуя ограду, мы пошли по тропе к могиле Матрёны. Над нами густые раскидистые кроны многолетних деревьев сгущали тени, усугубляя чувство печали и нагнетая думы о потустороннем мире. Вот прошли старую кривую берёзу, клён, вяз, два замшелых тополя. Остановились у мрачной ели, где возвышался холмик с деревянным покосившимся крестом, под которым была погребена Матрёна. Я поправил крест. Николай Дмитриевич положил к кресту цветы. Скорбящим взглядом, среди большинства заброшенных могил, я смотрел на чужую могилу и, молча, проклинал себя: какой же я неотесанный чурбан! К незнакомой совершенно женщине пришёл на могилу, а к своей родной матери Прасковье Илларионовне, похороненной в соседнем посёлке Курлово на бугре под соснами, никак придти не могу. Всё мне что-то мешает: то расстояние, то работа одна нелегче другой, то семейные трудности, то друзья-товарищи. Но вот выбрал же я время, поехал по просьбе товарища привести в порядок заросший травой холмик Матрёны, а поправить могилу родной матери всё не хватает времени. Там и столбы-то у лавочки, наверное, подгнили, и буквы на каменной серой доске нужно бы подзолотить, и оградку нужно покрасить бы голубой краской. Уж очень она любила жизнь, не унывала, а выпьет немного винца, так и плясать пойдёт, несмотря на то, что хромала. Когда у неё нас было четверо малолеток, она выгребала торф из-под вагона. Вагон двинулся, колесо наехало на ногу. Полгода нога была в гипсе. Завелись черви. Они её заживо ели! Пережила, вытерпела! А во время войны с фронта были присланы ей похоронки на моего брата и отца, и на меня дважды — это разве не великое горе! Но мать Прасковья держалась, как могла. Работая банщицей, получала гроши. Чтобы прокормить детей, она ещё подрабатывала, брала в стирку заказное бельё и никогда не жаловалась на свои трудности: то ли оттого, что некому и бесполезно жаловаться, потому что многим жилось несладко, то ли оттого, что у неё отходчивый, незлобивый характер, присущий простой русской женщине? А будучи шестнадцатилетней девушкой, как только она смогла выдержать безумное решение родителей, выдавших свою юную дочь замуж за нелюбимого человека, единственного сына зажиточного крестьянина-единоличника, жившего на хуторе, окружённом тёмным, в основном, еловым лесом?! Мало того, что избалованный сынок погуливал, он за выговор молодой супруги по этому поводу брал её за густые тёмно-русые косы и вытаскивал из избы на грядки. Она не раз бежала по лесу к своим родителям в Новосёлки и снова возвращалась ко мне, пятилетнему.
И снова на моих глазах возникали распри. Но вот, однажды, зимой моя мама не выдержала и, задёрганная, к тому же, ещё и свекровью, ушла в сарай. Меня вскоре за ней послала моя бабушка. Открываю ворота сарая и вдруг вижу маму, висящую на верёвке. Подпрыгнув, я крикнул: «Мама»! В ответ она прохрипела: «Ай»! Я прибежал в избу и крикнул в слезах: «Мамка висит на верёвке»! Дедушка с ножом кинулся к сараю, я — за ним. Он обрезал верёвку. Мама дышала, но была ещё без сознания. Её спас тёплый платок, накрученный на шею, видать, подумала, что веревка шею будет резать.
Прошли многие годы с той поры. Ещё долго у неё в груди билось доброе сердце. Она не обижалась на своего сына, сына далеко не бездельника, зажатого обстоятельствами. Её давно уже нет в живых, но до сих пор её портрет висит у меня на стене. Она смотрит доверчивым взглядом на меня с лёгкой улыбкой, точно такой, как на серой памятной доске, которая, наверное, покосилась, как тот деревянный крест. Да, пусть я буду отшельником, забывшим всех родных и знакомых, но на предстоящую Пасху приду на кладбище и низко поклонюсь своей матери Прасковье Илларионовне. Литературно-художественный и краеведческий сборник «Годова Гора». Выпуск четвертый. 2004Владимирское региональное отделение Союза Писателей России
