Маслов Илья Васильевич (02.10.1910-08.02.1992) - Владимирский писатель, член СП СССР с 1947 год.
Илья Васильевич Маслов
Илья Васильевич Маслов стоял у истоков рождения Владимирской писательской организации. Герои его книг, взятые из жизни, не несли в себе каких-то оригинальных художественных открытий, неведомых литературе, но помогли автору передать характер событий, по-своему запечатлеть время.
Родился Илья Васильевич 2 октября 1910 года в семье крестьянина-переселенца в с. Ермак Семипалатинской губернии. Там же провел детство. До 1926 года учился в сельской школе. 1928-1931 гг. был студентом школьно-русского отделения Омского агропедтехникума. После получения свидетельства об окончании техникума шесть лет работал учителем: преподавал математику в ФЗУ (фабрично-заводском училище) № 4 Лысьвенского профтехкомбината на Урале, затем русский язык в базовой профтехшколе ЦК Союза шерстяников в дер. Соколово Щелковского района Московской области.
В апреле 1933 года переехал на жительство в город Павлодар, где лето сотрудничал в редакции районной газеты, осенью был отозван на учительскую работу. Потом судьба была часто переменчивой. Илья Васильевич работает в Москве, завербовывается на золотые прииски в системе Всесоюзного объединения «Главзолото», вернувшись в Павлодар, занимается журналистикой, избирается ответственным секретарем Павлодарского краеведческого объединения под названием «Общество изучения Казахстана». Через полтора года, когда началась Великая Отечественная война, общество было ликвидировано, он уезжает учителем в деревню.
В 1947 году Илья Васильевич получает приглашение работать в редакции областной газеты «Семиреченская правда» (г. Талды-Курган Казахской ССР).
В 1947 году в Алма-Ате на слете молодых писателей он был принят в Союза писателей СССР.
Летом 1950 года Илья Васильевич живет и работает в городах Фрунзе, Абакане, работает редактором в Хакасском книжном издательстве.
В Абакане вышла его первая книга рассказов «Большая жизнь» (1955), потом «Друзья» (1959).
Во Владимир Илья Васильевич переехал осенью 1960 года. Ему было о чем поведать нашим читателям. Третий сборник рассказов «Добрые и злые» вышел в Верхнее-Волжском издательстве в 1964 году. Это же издательство выпустило в 1968 году отдельной книгой повесть И.В. Маслова «Анюта — дочь крестьянская», а в 1974 году — его роман-хронику «Дом на песке» о жителях волжского села, вынужденных в конце 19 века готовиться к переселению в Сибирь. В основу романа положены фактические материалы из жизни родителей писателя, где под фамилией Орловых показана жизнь Масловых. Продолжением романа «Дом на песке» являются воспоминания Василия Ивановича Маслова (отца писателя) «Немоляхи» о жизни Масловых в Заволжье и переселении большей части семейства в Сибирь. Много лишений претерпела семья в поисках лучшей доли, пока не осела на берегах Иртыша в районе селения Воскресенская пристань (село Ермак). Здесь братья с 1902 года начали нести караульную службу бакенщиков. О том, как складывались события до 1917 года, рассказано в «Немоляхах».
Умер Илья Васильевич Маслов 8 февраля 1992 года в г. Владимире.
ПРОИЗВЕДЕНИЯ И. МАСЛОВА КНИГИ: - Большая жизнь: Рассказы и очерки. — Абакан: Хаккнигоиздат. 1955. — 72 с. - Рец.: Селиванов Г. Больше жизненной и художественной правды//Абакан. — 1956. — № 8. — С. 170—175. - Друзья: Рассказы. — Абакан: Хаккнигоиздат. 1959. — 40 с. - Добрые и злые: Рассказы. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1964. — 50 с. - Рец.: Архангельский А. Об очках, воронах и прочем//Призыв. — 1965. — 13 марта. - Анюта — дочь крестьянская. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1908. — 109 с. - Рец.: Зорин Э. Судьба Анюты//Призыв. — 1969. — 21 февр. - Дом на песке: Роман—хроника. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1974. — 248 с. - Рец.: Эйдельман М. Интересно и... неполно// Комс. искра. — 1974. - 1 I авг. ПУБЛИКАЦИИ В СБОРНИКАХ И ПЕРИОДИЧЕСКОЙ ПЕЧАТИ: - Племя беспокойных: Повесть//Абакан. —1958. — № 10. — С. 45—108. - Пана приехал: Рассказ//Призыв. — 1964. — 4 окт. - Разговор о муромских сказках [сб. Светозарова В.]//Призыв. — 1965. — 28 мая. - Туманы: [Рассказ]//Призыв. — 1965. — 14 ноября. - Сувенир: [Юмористич. рассказ]//Призыв. — 1965. — 31 дек. - Маленькие рассказы: Мост; Шары//Призыв.— 1966. — 30 сент.
ЛИТЕРАТУРА О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ И. МАСЛОВА: - Багаев А. Рассказы и очерки И. Маслова//Сиб. огни. - 1955. — № 6. — С. 188—189. - Ларин С. Приятное знакомство//Призыв. — 1962. - 7 янв. - Ларин С. Пора зрелости//Призыв. — 1970.— 1 окт. - Мухина Л. Листая годы//Призыв. — 1985.— 2 окт.
- Воспоминания о жизни семейства Масловых в период после 1917 года можно найти в мемуарах на странице автора - Владимира Ивановича Маслова - http://www.proza.ru/avtor/aviatehnik
- Леонид Маслов в своих воспоминаниях рассказывает о своем детстве и жизни родителей после 1946 года («Бакена. Мое детство»). http://www.proza.ru/avtor/leonardo3
ТАКИЕ ПАМЯТНЫЕ ЛИЦА
Такие памятные лица: рассказы о владимирских писателях / Леонид Зрелов. - Владимир: Владим. обл. науч. б-ка им. М. Горького, 2017. - 108 с: ил.
Сергей Васильевич Ларин, один из наиболее известных владимирских писателей, родился в 1912 году в крестьянской семье села Семёновское, что сейчас приписано к Собинскому району. Чтобы как- то обеспечить семейство, отец освоил штукатурное дело и уезжал на заработки в Москву, приглядывался, а когда Сергею было двенадцать лет, перевёз семью в столицу. Для всех, а для подростка в особенности, началась другая жизнь, в чём-то лучше прежней, но, несомненно, со сложностями, которые преподносила столица провинциалам, тем более приехавшим из деревни. А в целом, судя по биографии, жизнь в столице оказала на него благотворное воздействие. Вряд ли кто мог предположить, что по окончании школы он начнёт писать, посещать литературные кружки, а они имели знаменательные названия — «Вагранка», «Искра». Здесь среди таких же увлечённых литературой молодых людей происходил процесс «выплавки» будущего писателя. Но после вступления в партию вектор судьбы указал другое направление. В Иванове Сергей Васильевич окончил партийную школу и затем, многие годы, находился на соответствующей работе. Однако увлечение юности не прошло со временем, и в 1950 году он сделал поворот на своём жизненном пути. Как многие будущие писатели, работал сначала в газете, а именно в «Призыве», в ту пору, и ещё десятилетия потом, органе обкома КПСС. Прошёл три журналистские ступени — литературный сотрудник, ответственный секретарь редакции, заместитель главного редактора. Его очерки и стихи публиковались в газетах и журналах ещё в 1929-1930 годах, теперь они регулярно печатались на страницах «Призыва», в альманахе «Владимир», в 1951 году подошло время выхода первой книги — «Народные таланты» — о мастерах лаковой миниатюры и вышивальщицах Мстёры. Успешное начало было положено. Затем вышли в свет ещё две книги — «Родные люди» и «В июньскую пору». Четвёртая — «Ночлег на Буже» — была издана в 1961 году, когда его приняли в Союз писателей СССР. Следующий год стал для владимирских писателей особенным: по инициативе и стараниями С.К. Никитина, В.А. Светозарова, И.В. Маслова и самого С.В. Ларина была создана областная писательская организация. Многие, даже большинство писателей, получив удостоверение этого, пожалуй, самого престижного в ту пору творческого Союза, бросали работу и полностью отдавались литературному труду. Но, насколько мне известно, Сергей Васильевич продолжал работать в «Призыве». Его творческой энергии вполне хватило, чтобы написать вторую книгу о Мстёре, вышедшую в 1963 году, а год спустя он уже держал в руках новую книгу — «Мужской разговор». К сожалению, вскоре во Владимире было закрыто издательство. После некоторого перерыва в изданиях Ларин преодолел трудности: в 1970 году появились две книги — «Времена года» и «Мирная крепость». В последней, увесистом томе, была запечатлена история самого крупного предприятия области — Владимирского тракторного завода. Но больше всего Сергей Васильевич писал о природе владимирского края — лесах, полях, речках и, конечно, о людях — своих земляках. Как он знал, как любил малую родину! И чувствовалось, виделось, как за ней расходится на все четыре стороны большая Родина — наша необъятная страна. Из владимирских писателей, по всей вероятности, в творчестве ближе всех ему был Сергей Константинович Никитин. Интересно, что жили они поблизости друг от друга: Никитин — в начале Стрелецкой, над глубоким оврагом, а Ларин — на противоположной стороне его. По дну же оврага пробегала речка Лыбедь, когда-то знаменитая, а ныне просто исчезнувшая. Определённо, писатели испытывали взаимное дружеское влечение. Однажды летом они на пару отправились в путешествие по Клязьме. Любимая природа, встречи с людьми, как в водной глади, нашли отражение в их совместной книге очерков «Меж лесных берегов».
По работе в Бюро пропаганды я помню Сергея Васильевича как человека очень сдержанного. Более того, мне казалось, что есть некая дистанция, которую он самым естественным образом сохраняет в отношениях с коллегами.
Приходил он только по делу. Кресло как будто специально было сделано по его фигуре: когда он садился, по бокам не оставалось ни малейшей щёлки. Он был довольно крупного телосложения. Двойной «начальнический» подбородок придавал его лицу породистость (вот вам и крестьянское происхождение!). Глаза через стёкла очков видели всё насквозь. Порой он даже напоминал барина из старинных романов, идеального барина — строгого, но справедливого. Немного передохнув после пешего пути в «Союз» и крутой лестницы, он говорил — коротко, почти афористично. В голосе чувствовались твёрдые нотки. Про таких людей говорили: сразу и не подступишься. Однако он был человеком широкой души, оказывал редкостное внимание нуждающимся в том писателям, помогал делом, без оглядки и расчёта.
В штате Бюро, кроме заведующего и бухгалтера, было два сотрудника, и так получалось, что обычно организацией выступлений Ларина на выездах занимался не я, а Жанна, потом сменившая её Нелли (фамилии, к сожалению, не помню, поэтому опускаю). Обе работали хорошо, а характерами, внешностями весьма различались. Симпатичная блондинка Жанна обладала сильным, удивительным голосом. Её пение нередко звучало по окончании мероприятий, когда в «Союзе» собирались почти все писатели. Нелли тоже была симпатичная, только брюнетка, с редким у женщин мудрствующим умом. После ухода Нелли работал Владимир Пражин. Несмотря на молодость, это был самобытный, уже вполне профессиональный поэт. Но, уволившись, он перестал писать, нашёл себе другое дело. Альберт Иванович Карышев потом тоже работал в Бюро. Вот кто-то из них чаще всего и организовывал выступления для Ларина с партнёром. Партнёры, конечно, были разные. «По линии Бюро» выступали писатели из многих городов. Обычно они дарили нам, сотрудникам, свои книги с дарственными надписями. Однажды свою книгу мне подарил и Сергей Васильевич. Каково же было моё удивление и разочарование, когда вместо привычных слов, поднимающих одариваемого в собственных глазах, я увидел то, чего никак не ожидал. «Любителю литературы...», — написал Ларин. Конечно, я делал ещё только первые шаги в литературе, но, как каждый отважившийся на такое дело, не считал себя всего лишь любителем. Сергей Васильевич вряд ли читал мои первые опусы, но повод задуматься дал...
Бюро пропаганды периодически издавало проспекты с изложением тематики выступлений писателей Владимира, Иванова, Верхнего Поволжья. Об Илье Васильевиче Маслове говорилось, что он ведёт беседы на моральные темы, рассказывает о революционных событиях и гражданской войне на Алтае и в Сибири, читает отрывки из книг «Большая жизнь», «Друзья», «Добрые и злые», «Анюта — дочь крестьянская». Однако в то время, когда я работал в Бюро, он ни разу так и не выступил перед читателями. Маслов был заведующим литфондом и если что-то и получал за работу, то очень немного, и тем не менее почти каждый день являлся в писательскую организацию как на службу. В то время ему перевалило за шестьдесят. Поседевшие волосы имели пепельный оттенок, смугловатое лицо и слегка суженные глаза выдавали грусть, устоявшуюся и, по-видимому, привычную. Илья Васильевич отличался молчаливостью, такой самоуглублённый, как Ларин, человек. Заметно прихрамывая, проходил мимо Бюро в кабинет Эдуарда Павловича Зорина или бухгалтера писательской организации Генриетты Михайловны Соколовой и там, никого не отвлекая, раскладывал свои литфондовские бумаги. Средствами он располагал небольшими, однако у него имелся свой сейфик с деньжатами для нуждающихся писателей и ключ в кармане. Выступить где-либо ему уже не предлагали, ибо было ясно — не пойдёт, не поедет.
Кстати сказать, при моей организации «творческих встреч» писателей им обычно приходилось за рабочую неделю выступать более двух десятков раз. Нагрузка получалась большая, зато и оплата соответствующая. Организовать столько выступлений тоже было нелегко, и всё же, раз установив планку, я не снижал её.
Что касается собственного творчества, ещё до работы в Бюро я написал первые рассказы и две повести (одна из них впоследствии была опубликована в Верхне-Волжском издательстве). Времени, даже сил, чтобы писать регулярно, «приковав» себя к стулу, чего требует «безжалостная» проза, не хватало. Бюро находилось в ведении ответственного секретаря писательской организации, и как-то я заговорил с Зориным о том, чтобы в промежутках между командировками мне предоставляли бы раз в неделю свободный день. Эдуард Павлович внимательно выслушал и... отказал. Думаю, что в этот момент у него на сердце было ох как неспокойно. Но кто был я?
— автор некоторых газетных публикаций, не выпустивший ещё ни одной книги, в общем, прав Ларин, — «любитель литературы». При нашем коротком разговоре присутствовал Маслов. В своей обычной мягкой манере он поддержал Зорина: сначала, мол, надо познать мир, набраться опыта и впечатлений, а потом уж писать свои «нетленки», и ещё добавил, что вот у него была такая богатая на эти самые впечатления жизнь, что теперь «только пиши». Верно рассудил Илья Васильевич, однако последние слова произнёс как-то совсем уж грустно.
Несомненно, повидал он за свою жизнь много. Родом из села Ермак Семипалатинской губернии, окончил Омский агропедтехникум, преподавал, занимался журналистикой, был золотодобытчиком, работал в музее, одно время жил в Москве и тоже уехал, проживал в Павлодаре, затем в Талды-Кургане, Фрунзе, Абакане. В Абакане вышла его первая книга
— «Большая жизнь», а во Владимире написаны две последние — «Анюта — дочь крестьянская» и роман «Дом на песке». В Союз писателей СССР его приняли ещё в 1947 году. Во владимирской организации по
длительности писательского стажа он уступал только В.А. Светозарову.
Несмотря на то, что Илью Васильевича я видел часто, он остался для меня человеком с загадкой в душе, как и С.В. Ларин или поэт Ю.Н. Синицын.
В том самом проспекте тематики выступлений Юрию Николаевичу Синицыну тоже было уделено место, но, как и Маслов, во времена моей работы в Бюро он не выступал перед читателями. В биографиях трёх этих совсем разных писателей была общая веха — каждый пожил в Москве, а Синицын ещё и родился в столице, но во время войны семья переехала в Камешково. Образование поэт получил сугубо техническое, окончив Ковровский механический техникум, затем — Горьковский институт инженеров водного транспорта. Работал в Новосибирске, вернулся в полюбившийся ему Ковров и более тридцати лет преподавал в энергомеханическом техникуме. Помню, как бывало, в период заключения договоров, «пролетев» над железнодорожными путями по перекидному мосту, я оказывался у находившегося за ним техникума, и мысль о том, что за этими серыми стенами преподаёт технические дисциплины яркий, своеобразный поэт, как бы придавала силы, упругости моим «крыльям». А тот факт, что, давно став профессиональным поэтом, он так и не порвал с преподаванием, вызывал у меня удивление и глубокое уважение. Синицын был автором почти двадцати поэтических сборников и пользовался у читателей не меньшей популярностью, чем впоследствии Алексей Иванович Шлыгин.
Во Владимирский Союз писателей Юрий Николаевич приезжал, насколько я помню, исключительно на собрания. Эдуард Павлович радовался каждой встрече с ним. Лицо озаряла широкая улыбка, а ноги словно начинали пританцовывать. Радость была взаимной, Юрий Николаевич так же широко улыбался. Преподаватель, поэт, он был похож на Деда Мороза, хотя не носил бороды, не имел усов. Красной, то есть красивой, у него была душа. Земная жизнь поэта завершилась тоже в прошлом столетии, а стихи, конечно, остались и, в добавление к прежнему звучанию, приобрели, по крайней мере в моём восприятии, и дополнительное. «Снегири, снегири,
Красногрудые птицы!
Невесёлые певчие зимней зари.
Вот и время пришло Нам с тобою проститься.
Снегири, снегири,
Как же быть мне теперь,
Снегири?»
ДОМ НА ПЕСКЕ Отрывок из романа
Большой крестовый дом Орловых делился на четыре части, в одной была кухня, в остальных размещалась многочисленная семья, состоящая из самих родителей - Ивана Семёновича и Авдотьи Андреевны, сыновей, дочерей, невесток, внуков. При входе в кухню, слева, стояла громоздкая русская печь с примыкающими к ней широкими полатями. Когда топили её, по всей кухне разливался вкусный запах печёного хлеба и мясных щей. Этот запах проникал и в комнаты. Кроме печи, здесь стояли столы - кухонный и обеденный. На первом месили тесто и выкатывали булки, на втором - три раза в день трапезничали всей семьёй. Перед обеденным столом, перекинув домотканое полотенце через плечо, стояла Авдотья Андреевна, высокая пожилая женщина с румяным лицом и русыми выцветшими бровями, по-мужски широкими и клочкастыми. На ней была длинная темная юбка со множеством складок и сборок, просторная серая кофта; голова повязана клетчатым сарпинчатым платком концами назад; на ногах - мягкие коты, отороченные мехом. Она мыла посуду в большой эмалированной чашке и недовольно посматривала на мужа, хмельного, клевавшего носом. Тот, грузно опершись локтем о край стола и низко свесив кудлатую голову, тянул песню:
Зо-ло-то-оою каз-но-оой
Я ууу-сып-лю теб-бяяя...
Посуда была сдвинута в одну сторону. Авдотья Андреевна мыла и перетирала её. По другую, на чистой столешнице, перед Иваном Семёновичем стояла четверть с водкой и тарелка с крупными солёными огурцами.
Тут же, по столешнице, перед самым носом хозяина, проворно бегал жирный чёрный таракан, привязанный ниткой за ногу. Другой конец нитки был продет в иголку, столбиком воткнутую в стол. Пузатый таракан, упираясь ногами, все пытался убежать, но нитка не пускала.
Налив в чашку водки, Иван Семёнович поднес её ко рту, другой рукой подтащил таракана и ослабил нитку. Таракан припустился от него.
- Не туда! - произнёс Иван Семёнович и снова подтащил таракана к иголке. Таракан пошевелил длинными усиками, словно угадывая направление, и со всех ног ударился прямо на Ивана Семёновича. - Вот это другой коленкор... Кум приехал! Здорово! Я давно жду тебя. Выпьем за нашу встречу. Он опрокидывал содержимое чашки себе в рот, рукавом вытирал усы и громко покряхтывал:
- Крепка, сатана, а приятна! Теперя, кум, давай закурим. Эх, раздуй тебя горой, я забыл, ты ведь кержак - не куришь. Ну и хрен с тобой. Я сам закурю...
Иван Семёнович начал пить ещё вчера. И вчера Васька поймал ему таракана. Сперва сын крутился около отца, заливаясь смехом от его причуд, потом умчался играть с ребятами. Иван Семёнович всю ночь просидел в кухне за столом, мурлыча себе под нос песни, разговаривал сам с собой, смеялся, плакал. Под утро угомонился, разделся и, оставшись в одних подштанниках, уронил голову на стол и заснул.
Утром жена вышла на кухню. Муж похрапывал, положив на стол руки, а на них кудлатую голову.
Таракан забился под тарелку и тоже, видимо, спал.
Авдотья Андреевна глянула на мужа, хотела разбудить, но передумала: пусть проспится. А когда Иван Семёнович проснулся, сказала:
- Бесстыжая твоя рожа! Придут люди - разве приятно на тебя смотреть? Надень сейчас же штаны и рубаху! Шайтан немаканый!
- Авдотья, ты не кричи на меня. А то я сам могу шугануть кого угодно, - отвечал Иван Семёнович. - Ты вот лучше, мать, за водочкой пошли.
- Я так пошлю, что голова вспухнет.
- Ох, какая грозная. Не дай бог такую грозу к вечеру - всю ночь дрожать будешь... Ты на кого злишься-то? На меня? Так напрасно порох тратишь, я пил и пить буду! Не чужое, а своё пропиваю...
- Нашёл чем хвастаться! А ну, облачись! Не срами меня! - строго приказывала Авдотья Андреевна и влажным полотенцем шлёпала мужа по широкой белой спине.
Иван Семёнович хохотал и своим добродушным смехом вызвал слабую улыбку на строгом лице жены.
- Добралась! А ну, ещё раз вдарь, - вновь подставлял он спину. - Можа, полегчает на твоей душе.
Авдотья Андреевна долго не могла успокоиться. Занималась посудой и бранила мужа.
Такие сцены были обычным явлением в доме, и Иван Семёнович не обращал на них внимания. Оторвав длинный клинышек бумаги и накручивая его на палец, он мастерил себе «козью ножку». Однако непослушные пальцы рвали бумагу, и цигарка не получалась. Наконец, свернув её, он раз десять зажигал спичку, но за перепалкой с женой забывал про неё. Спичка, догорев до конца, обжигала ему толстые пальцы, но он, вероятно, не чувствовал боли и продолжал говорить.
Затянувшись несколько раз, отложил самокрутку, облокотился о стол, прикрыл глаза тяжёлыми веками. Да-аам ко-ня, да-аам кин-жаа-ал...
Авдотья Андреевна молча принесла штаны, рубаху, бросила их к ногам мужа. Рубаха, падая, уронила цигарку. Иван Семёнович пел и не видел, что она упала. Авдотья Андреевна занялась своими делами, не обращая внимания на мужа. Вдруг она уловила запах палёного, взглянула: от штанов поднималась синяя струйка дыма.
- Портки-то горят! Облачайся, зараза!
Схватила с пола штаны, хлестнула ими мужа, но Иван Семёнович даже не пошевелился. Выводя любимый мотив и весь отдавшись песне, он словно окаменел. Авдотья Андреевна еще больше рассердилась:
- Шайтан немаканый!
Иван Семёнович поднял хмельные глаза.
- Авдотья, ты не рычи на меня. Поняла? Я сам могу рыкнуть, как лев... Стены задрожат...
И затянул новую песню: Остались от козлика Рожки да ножки.
Вот как и вот как - Рожки да ножки.
- Ну, погоди! Протрезвишься, я покажу тебе рожки да ножки!
В это время с улицы в окно прорвался крик. Авдотья Андреевна, не торопясь, отошла от стола, приблизилась к окну, отвернула край занавески и выглянула на дорогу. - Наш пострел везде поспел. Опять Тимку отлупил. Ох, горе мне с этими ребятами! На пороге вырос Васька, возбуждённый, красный, с плутовато бегающими глазами. Он думал, что мать не видела, как он дрался, и поэтому смело пошёл к отцу, сидевшему на лавке.
- О, сынок явился, - обрадовался Иван Семёнович. - Иди ко мне, мой золотой!
Авдотья Андреевна, нахмурив брови, молча подошла опять к столу, потом медленно, боком подступила к Ивану Семёновичу и сурово спросила сына:
- Ты зачем трогаешь Тимку?
- А пусть он сам не лезет.
- «Сам, сам»! Знаю я тебя.
Сложив полотенце поплотнее, она хлестнула им Ваську. Сын сжался, прильнул к отцу. Жалостливо смотрел на мать. Иван Семёнович поднял гривастую голову и внушительно сказал:
- Хватит, мать! Не смей обижать его!
- Не заступайся! Они сядут тебе на шею. Скоро по улице проходу от них не будет. Прости господи, все как разбойники поделались!
- Вот и хорошо. Будут знать породу Орловых! Ежели каждому сопляку поддаваться, тогда и на свете не надо жить. Правда, Васек? - Громадную, как стог сена, навесил над сыном свою голову. - Правильно делаешь. Лупи по морде всех, кто полезет. Защищай себя. Народ пошёл хуже зверя. Разорвут, ежели не обороняться.
Широкой тяжёлой ладонью он погладил мягкие кудри сына.
Авдотья Андреевна недовольно взглянула на них:
- Учи, учи! Спохватишься потом, да поздно будет!
Продолжая гладить Ваську по голове, отец добавил:
- Это растёт мой кормилец на старости лет. И ты, мать, не обижай его. Поняла? - Ремнём кости не перебьёшь, а ума прибавится.
Владимирское региональное отделение Союза Писателей России
