Виктор Светозаров вступил в Союз писателей СССР из так называемого рабочего призыва. Его членский билет был подписан А.М. Горьким. К сожалению, из множества творческих замыслов, ему удалось осуществить немного. Большинство повестей и романов остались в черновиках. Об их содержании можно судить лишь по опубликованным отрывкам. Удачей В. Светозарова следует считать литературную запись муромского сказочника Ивана-Никитича Климова. Их совместная книга «Сказки из Мурома» не раз переиздавалась местным и московским издательствами.
Виктор Алексеевич Светозаров
Родился Виктор Алексеевич 25 января 1903 г. в селе Суромна Владимирского уезда (сейчас Суздальский район Владимирской обл.). «Родина моя… Суромна, — село бойкое. Добрая половина его, с красной кирпичной церковью в центре — стоит на горе, другая — в низине. Все село поросло садами, и кажется издалека, что оно принакрыто зеленой шапкой». Так писал о своей родине писатель Виктор Алексеевич Светозаров в повести «Журавлиные края». Родился он в многодетной крестьянской семье. Детство его прошло в родном селе. Пятнадцатилетним подростком Виктор Светозаров поступил в Пензенское художественное училище.
В Пензе, в 1918 г., добровольцем ушел на фронт, воевал в рядах Красной Армии. Воевал в 24-й Железной дивизии Первой революционной армии, затем — в Третьей интернациональной бригаде.
После гражданской войны поступил на Московский рабфак искусств, где учился вначале на живописном, затем — на литературном факультете.
В это же время в газетах «Комсомольская правда», «Молодой ленинец», «Батрак», в журналах и альманахах «Комсомолия», «Недра», «Лапоть» и др. были опубликованы его первые стихи и рассказы. Литературную судьбу В.А. Светозарова во многом определил известный писатель В.В. Вересаев. В альманахе «Недра», который он составлял и редактировал, был опубликован рассказ молодого писателя «Три стены» и повесть «Старый хозяин».
кончив рабфак, Виктор Светозаров поступил учиться в Центральный институт труда (ЦИТ) в Москве. Вскоре он уехал на Урал, где работал техником в доменном цехе Уфалейского завода. С 1932 г. он трудился на строительстве Магнитогорского металлургического комбината, а затем, в годы Великой Отечественной войны, — техником, затем рабочим на этом комбинате.
Работая здесь, он продолжал писать очерки, рассказы. Жизнь и труд магнитогорских металлургов нашли впоследствии отражение в его романе «Танковая броня». Отдельные главы романа под заглавием «Завод на Урале» публиковались в альманахе «Владимир» (1951).
В 1934 г. Виктор Алексеевич был принят в члены Союза писателей из так называемого «рабочего призыва». Его членский билет был подписан М. Горьким.
С 1945 г. В.А. Светозаров — корреспондент ТАСС по Магнитогорску.
В 1946 г., после окончания Высших газетных курсов при ЦК КПСС, он был направлен во Владимир. Работал здесь в областной газете «Призыв». А в 1947-1948 гг. он — редактор газеты «Владимирский колхозник». Здесь публиковались его рассказы, очерки, статьи.
Некоторое время Виктор Алексеевич работал ответственным секретарем областной организации Союза писателей РСФСР.
Во Владимире им были подготовлены к печати книги повестей и рассказов «Журавлиные края» и «Танковая броня». В 1973 году Виктор Алексеевич в Ярославле издал свою итоговую книгу «Танковая броня». В сборник включены повести «Журавлиные края», «Танковая броня» и несколько рассказов.
Одна из страниц его творчества связана с записью народных сказок от сказочника И.Н. Климова из Мурома и их литературной обработкой. Книга сказок вышла несколькими изданиями.
Виктор Алексеевич Светозаров встречался со многими известными поэтами и писателями. На страницах владимирских газет опубликованы его воспоминания о С. А Есенине, М. Горьком, М.А. Шолохове, М.А. Светлове, Б.А. Ручьеве, А.К. Гастеве. Многие замыслы писателя не были осуществлены. В его творческом наследии — целый ряд незаконченных романов, повестей. Некоторые из них, например, романы «Шайтан-Яр», «Казачка» публиковались в отрывках. Был ответственным секретарем владимирского отделения Союза писателей РСФСР.
Умер В.А. Светозаров 3 июня 1982 г. во Владимире. Источник: Календарь знаменательных и памятных дат по Владимирской области на 2003 год. – Владимир, 2002. – С. 12-13.
ПРОИЗВЕДЕНИЯ В. СВЕТОЗАРОВА КНИГИ: - Колхозный клуб — опора парторганизации в массово-политической работе: Опыт работы клуба колхоза им. Дзержинского Юрьев-Польского района. — Владимир, 1958. — 38 с. - Журавлиные края. — Владимир: Кн. изд-во, 1958. — 124 с. - Рец.: Бланк Ю. «Журавлиные края»//Комс. искра. — 1959. — 13 февр.; Ладыженский А. Замысел и его воплощение//Призыв. — 1959. — 17 февр.; Эйдельман М. Одной и той же рукой//Пробный камень. — Владимир: Кн. изд-во, 1959. — С .183—187. - Муромские сказки. — Владимир; Кн. изд-во, 1962. — 119 с. - Рец.: Вышли во Владимирском книжном издательстве//Призыв. — 1962. — 12 окт.; Горюнов В. «Муромские сказки»//Знамя. — 1962. - 18 ноября; Колобанов В. Муромские сказки// Призыв. — 1962. — 1 ноября; Анатольев П. «Сказки из Мурома»//Призыв. — 1963. — 27 ноября. - Сказки из Мурома/Записал от Н. Климова и обраб. В. Светозаров. — М.: Дет. лит., 1973. — 62 с. - Рец.: Петров П. Сказки из Мурома//Призыв. — 1973. — 4 ноября. - Танковая броня: Повести, рассказы. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1973. — 128 с. - Рец.: Архангельский А. Пережитое//Призыв. — 1974. — 29 янв. - Сказки из Мурома. — 3-е изд. — М.: Дет. лит., 1979. — 62 с. - Рец.: Архангельский А. Пошли по свету муромские сказки//Призыв. — 1980. — 25 февр. - Муромские сказки. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1983. — 62 с. ПУБЛИКАЦИИ В СБОРНИКАХ И ПЕРИОДИЧЕСКОЙ ПЕЧАТИ ПРОЗА: - На заработках: Рассказ//Призыв. — 1957.— 16 июня. - Мечта: Рассказ//Призыв. — 1959. - 4 янв. - Надин гриб: Рассказ//Призыв. — 1963. — 25 янв. - Казачка: Отрывок из [одноимен.] романа//Призыв. — 1968. — 3, 5 марта. - Шайтан-Яр: Глава из романа//Призыв.- 1972. — 22 окт. - Сватанье: [Отрывок из романа «Шайтан-Яр»]//Призыв. — 1976. — 4 апр. - Рабфаковка: [Рассказ]//Комс. искра. — 1978. - 29 янв. - Дети одной земли: Страницы из романа «Шайтан-Яр»//Призыв. — 1982. — 18 апр. СТАТЬИ. ОЧЕРКИ: - Голос сердца: О стихах И. Назарова]//Призыв. — 1953. — 23 мая. - Родники: Очерк//Призыв. — 1957. — 17 ноября. - Звонкая песня: Очерк//Призыв. — 1960. — 20 марта. - На голубых крыльях: [О М.А. Шолохове]//Призыв. — 1965. — 24 окт. - Молодогвардейцы: Страницы лит. воспоминаний//Комс. искра. — 1968. — 31 янв.; 2, 7, 9 февр. - Максим Горький в моей жизни//Комс. искра. — 1968. — 24, 27 марта. - Сергей Есенин: Лит. воспоминания//Призыв. — 1970. — 15 марта. - Собиратель сокровищ: [О И.В. Цветаеве, создателе музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина]//Призыв. — 1973. — 18 февр. - На берегу Нерли: Из дневника писателя: [Воспоминания о М. Светлове]//Призыв. — 1974. - 26 мая. - Любимый писатель: [Воспоминания о встречах с М.А. Шолоховым]//Призыв. —1975. - 18 мая. - Летопись Магнитостроя: [О Б. Ручьеве]//Комс. искра. — 1976. — 18 июля. - До самой далекой планеты...: Воспоминания о встрече с Ю.А. Гагариным//Комс. искра.— 1978. — 12 апр. - Великие не умирают: [Воспоминания о М. Горьком//Призыв. — 1978. — 23 апр. - A href="http://lubovbezusl.ru/publ/istorija/kirzhach/p/72-1-0-2460">Юрий Гагарин в клубе писателей: Воспоминания участника встречи//Призыв. — 1981. — 5 апр.
ЛИТЕРАТУРА О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ В. СВЕТОЗАРОВА: - [В.А. Светозаров. Кратко о жизни и творчестве]//Светозаров В. Журавлиные края. — Владимир, 1958. — С. 3 — 4; портр. - (В.А. Светозаров. Коротко о жизни и творчестве]//Сел. новь. — 1973. — 25 янв.; портр. - Шерышев П. В веселом грохоте рабочих буден//Призыв. — 1973. — 25 янв. - [В.А. Светозаров. Краткая биографическая справка]//Светозаров В. Танковая броня. — Ярославль, 1973. — С. 2: портр. - Шерышев П. Из краев журавлиных//Призыв. — 1983. — 26 янв. - Шерышев П. Как в капле росы//Золотые ворота: Лит. тетрадь «Комс. искры». — 1988.— 26 янв.
ДОБРЫЙ СКАЗОЧНИК ИЗ СУРОМНЫ
Наталья АФАНАСЬЕВА, Галина СВЕТОЗАРОВА ДОБРЫЙ СКАЗОЧНИК ИЗ СУРОМНЫ
Первые стихи и рассказы его были опубликованы в газетах «Комсомольская правда», «Молодой ленинец», «Батрак», в журналах и альманахах «КОМСОМОЛИЯ», «Молодая гвардия», «Недра» в 1923 — 1929 годах. В.А., казалось, ждал чего-то: может быть, когда дети подрастут, может, своего творческого становления, а может быть, возвращения на родную Владимирскую землю, потому что именно здесь состоялся как писатель. Трудно забыть ту первую зиму в Суромне, куда мы приехали в 1946 году, она была сурова. Надо латать худую избу, затыкая всяким руньем сквозные щели. Промерзшие углы и заиндевевшие внутренние стены кухни, понятно, не создавали уюта и не располагали к творчеству. И тем не менее именно здесь написал отец свои лучшие рассказы и повести. Что же касается нас, его дочерей, то мы многое узнали о жизни отца, слушая его долгими морозными вечерами. Пятница, поздний вечер. Мы, дети, — Нина, Наташа, Юля, как всегда, в это время сидим вокруг буржуйки в ожидании ужина. Вот закипает картошка в мундире, остается бросить в казанок щепотку соли, подождать десять-пятнадцать минут, и ужин готов. В доме тишина, только дружно потрескивают в печке дрова. Вдруг открывается дверь и в избу с шумом врывается толпа ряженых в ярких цветных сарафанах и рубахах, надетых поверх пальто. Гармонь заглушают охрипшие голоса, но нам весело и смешно. Только в последнюю минуту замечаем в открытой двери отца с охапкой дров. Одет налегке, весь в снегу и похож на сказочного Деда Мороза. В глазах родителей слезы: у мамы слезы грусти, боязнь за то, что рухнут половые переводы (что и случилось чуть позже) и мы окажемся в подполье. Отец же плачет от счастья. Он вспоминает о святках, добрых старых традициях и, одарив нежданных гостей последними рублями, провожает их, плотно закрыв дверь на засов. Забыв об ужине, весь уходит в воспоминания, не замечает, что мы почти засыпаем, облокотись друг на друга. Эти воспоминания легли в основу его мемуаров». - «Жил я тогда в общежитии писателей и поэтов в Москве (Покровка, 3). В это время в общежитии жили: Артем Веселый, Александр Фадеев, Юрий Лебединский, Михаил Светлов, Михаил Голодный, Александр Ясный, Борис Шубин, Николай Кузнецов, Валерия Герасимова, Борис Ковылев, Сергей Малахов, Иван Доронин, Марк Колосов. Я был ответственным секретарем группы писателей «Молодая гвардия», а председателем Борис Рингов. Мы организовались в литературную группу при издательстве «Молодая гвардия», разместившемся за Китайской стеной, на Старой площади, в доме № 3. В бюро литгруппы входили Борис Рингов, Яков Шведов, Марк Колосов и я. Все мы были бессребреники, романтики, энтузиасты. И оттого, что у нас не было денег и мы нуждались, нам, казалось, не было худо. Стихи, песни, рассказы были самыми драгоценными сокровищами, которыми мы располагали. В большинстве своем молодогвардейцы приехали в столицу с фронтов гражданской войны. Многие служили добровольцами, уходили на фронт в четырнадцать-пятнадцать лет. Литература, однако, нас не кормила, гонорары были мизерные. По утрам мы нередко отправлялись на заработки, выгружая дрова на Курском вокзале, подносили на стройке кирпич и раствор. Не забуду своих друзей, среди которых был и Сергей Есенин. Я много раз видел Есенина. И вот он снова выступает в Доме писателей, как всегда, хорошо одет. На нем темный бостоновый костюм, светлая сорочка, галстук. Но он вовсе не похож на того Сережу, каким его знали до 1921 года, когда он уехал за границу. Куда-то девалась золотистая кудрявая шевелюра, вместо нее на слегка склоненной голове лежали расчесанные на пробор прямые дымчато-серого цвета волосы, голубые глаза потускнели. Он прочитал стихотворение «Письмо к матери», опустив руки, слегка наклонив голову: Говорят, что ты, тая тревогу, Загрустила шибко обо мне, Что ты часто ходишь на дорогу В старомодном ветхом шушуне... Словно электрическим током пронзило всех. Это было незабываемо. Это было не чтение, а сама поэзия. Гармония слов, звуков и чувств великого лирика. Объявили антракт, мы вышли в вестибюль. Подошел Есенин, поздоровались. У него была теплая ладонь. Вспомнили, как он однажды плясал под мою гармонь «барыню» в общежитии, поговорили. Я заметил, как он, глядя на мою рубашку с петухами, что-то хочет сказать, но будто не решается. Потом молча потрогал рубашку и показал на свою, новенькую. Я все понял. Стою как вкопанный. Еще бы! Есенин хочет поменяться рубашками! — Не могу, Сергей Александрович, — говорю с сожалением. — Рубашка-то не моя! Моего друга Николая Кузнецова. Он с досады махнул рукой и ушел за кулисы. Почему ему захотелось поменяться рубахами, не знаю. Может, вспомнил в эти мгновения рязанское небо, детство и юность свою, когда, скорее всего, сам ХОДИЛ ПО улицам родного села в такой же вот рубахе». Отец продолжал свой рассказ, но мы уже засыпали и в полузабытьи думали: «А не сказка ли это?» Но с тех пор с портретом Есенина не расставались никогда, и у одной из дочерей он даже висел над кроватью, а муж в шутку ревновал ее к нему. * * * Шли годы. Суромна становилась для нас родной. Уже молодые яблоньки дали первый урожай, а дедовы груши и яблони клонились до земли от обилия плодов. Отец подставлял подпорки, боялся, что сломаются ветви деревьев. Но вот беда: местные мальчишки разоряли сады, уничтожая все на своем пути: доски от забора разбрасывались по прогону, козы и овцы обгладывали молодые вишневые деревца. «Надо поймать одного и отпороть прилюдно по голому заду», говорил иногда отец. Ждать долго не пришлось. Затаившись в шалаше, он поймал вора. Им оказался двенадцатилетний подросток — любимец местной детворы. Это он по ночам пас лошадей и рассказывал босоногим мальчишкам у костра страшные небылицы. А на рассвете они все вместе совершали набеги на сады. Отец привел плачущего сорванца в дом, посадил за стол, о чем-то долго беседовал с ним. Затем, высыпав ему за пазуху ведро яблок, проводил, крикнув вдогонку: «Не забудь поделиться с друзьями». А через неделю случилась такая смешная история. Мы увидели, что длинная конская морда торчит в заборе, пытаясь отодвинуть доску в сторону. И вот уже тайник открыт. Орлик (так звали коня) с аппетитом жует положенные отцом для мальчишек яблоки. Оказалось, что молодой хозяин проспал, а лошадь сама нашла дорогу к тайнику. С тех пор между отцом и детворой завязалась дружба. Молодой подпасок стал настоящим пастухом, а в свободное время навещал отца и даже стал писать стихи. А чтобы детвора уличная не ломала забор, заставлял нас набирать по два ведра яблок, вешать на забор и писать записку: «Выбирай на вкус!» Шли годы, но отец не забывал, все чаще вспоминал своих московских друзей, а мы узнавали что-то новое. С особой любовью он говорил и писал о М. Шолохове. «Михаил Шолохов! Как сейчас помню тот день осени 1923 года. В Москве, в общежитии писателей (Покровка, 3) появился невысокого роста белокурый кудрявый паренек с крутолобым веснушчатым лицом. На пареньке кожаные сапоги со стоптанными каблуками, солдатская длинная шинель, вылинявшая от времени шапка времен первой мировой войны. — Шолохов! — рекомендуется светлоглазый паренек. — Слышал, что в этом доме живут писатели и поэты. Пришел познакомиться! Пишу рассказы, да и ночевать негде... С тех пор стал Шолохов у нас желанным гостем. В то время мы его называли просто Мишей. Ведь ему в двадцать третьем году было всего восемнадцать лет! Никто из нас, конечно, не предполагал, что приехал с Дона будущий выдающийся писатель. Шолохов считался в Москве человеком временным. Был он занят сбором материала и работой над большим романом. Часто уезжал на Дон к участникам гражданской войны — вел записи и снова приезжал в Москву. Мы всегда были рады встрече с ним. Михаил умел рассказывать интересные истории из жизни донских казаков. Ночевать он приходил на «теплый огонек», любая дверь для него была открыта. Комната, в которой я жил, по тем временам была большая, с двумя окошками, выходившими на Покровку. У меня была железная койка, соломенный матрац, легкое одеяло и подушка, а у Шолохова не было ничего. — Михаил, где же ты спать будешь? — спросил я однажды засидевшегося допоздна гостя. — Об этом не беспокойся. Как-нибудь устроимся! — ответил Шолохов. Постелил в уголке свою шинель, положил под голову портфельчик с рукописями и уснул. Я навсегда запомнил этот матерчатый портфельчик, протертый до корок, без запора, из которого постоянно выглядывали исписанные листы бумаги. И сколько раз так бывало: чуть свет проснешься, еще солнце не успело окрасить своими лучами кровли московских зданий, а Шолохов, примостившись около табуретки, пишет чего-то, торопится. Испишет листок, скомкает, бросит в маленькую кафельную печку, которую я топил по утрам чурками, снова бросает в печку. Так создавались на наших глазах некоторые из первых рассказов Шолохова. А появление «Тихого Дона» было для всех нас истинным праздником. К Шолохову пришла слава, его имя стало известно всему миру. И вот Шолохов снова в Москве. В этот раз я его едва узнал. На нем все с иголочки. Френч защитного цвета из самого лучшего «диагонали», тонкий пояс с серебряными украшениями, барашковая кубанка из самых дорогих голубоватых смушек, сверкают новенькие сапоги. Совсем не похож на прежнего. И в то же время такой же: кряжистый, широкоплечий, шагает вразвалку, улыбается. — Ну, ребята, роман печатается! — сказал Михаил Александрович, закуривая трубку за столом, на котором год назад лежала рукопись «Тихого Дона». — Так что, думаю, нам следует это обмыть! Мы, конечно, обрадовались. В ресторане нам отвели отдельную комнату. Нас было шестеро: Шолохов, рядом с ним его родственник, я, Василий Кудашев, Иван Рахилло, Георгий Шубин, известный в то время прозаик — молодогвардеец. Заказываем кому что нравится — так уговорились, так распорядился Шолохов. Гремит стеклянная посуда. Чокаемся, поздравляем «именинника», обмываем «Тихий Дон». Михаил Александрович не пьет, только чокается с нами да пригубит немного красного. Часа полтора повторяем тосты. Шумно и весело. Первого сентября 1926 года (это было в комнате Василия Кудашева) Михаил Александрович подарил мне свой портрет. На обратной стороне надпись: «Светозарову В. Больно уж ты, Витя, хорошо смеешься. А посему на тебе «сурьезную» физиономию. М. Шолохову. * * * Однажды в разговоре с отцом одна из нас обронила фразу: «Не любознательные сейчас детки, не любят читать». Отец возразил, обвинил в этом учителей и пообещал придти на классный час. Слово свое он сдержал. Дочь преподавала немецкий язык в Боголюбовской средней школе, обучая детишек из разных сел. Это были доверчивые и трудолюбивые дети, везде первые, если надо поработать физически, а вот учиться не любили. Отец сразу нашел с ними общий язык, а вопросы учеников класса обескуражили и саму учительницу. Вот некоторые из них: — Вы видели Маяковского? Почему он носил разноцветные штаны? Он страшный? Мы не хотим учить его стихи. Они грубые. — Говорят, что «Тихий Дон» написал не Шолохов. Это правда? Отец оказался в своей стихии. Он подробно отвечал на все вопросы, показывал фотографии московского периода, боясь, что ребята не поверят тому, что он лично был знаком с такими известными писателями. Время пролетело быстро, но ученики все не расходились. Обступают отца, долго рассматривают членский билет Союза писателей за подписью М. Горького. Хочется привести ответы на вопросы ребят, которые показались наиболее интересными. К Шолохову пришла слава... Но вот поползли слухи по Москве, просочились в печать сплетни, якобы не Шолохов автор «Тихого Дона», а некий белогвардейский офицер. Ссылались на письмо, адресованное матерью убитого офицера известному писателю — Леониду Андрееву. Кампанию сплетен и травли молодого Шолохова возглавили некоторые из тогдашних лидеров МАППа и кое-кто из литературной группы «Кузница». Но это была только клевета, только зависть к большому таланту. Интересным был разговор о Владимире Маяковском и Сергее Есенине. Отец рассказал об одном из литературных вечеров, которые проводил Маяковский в двадцатые годы в большой аудитории Политехнического музея. На нем обсуждались программы многих литературных групп, и молодежь получала возможность разобраться в современной поэзии. В то время считалось в порядке вещей поэту в лицо сказать то, что о нем думаешь. Вот так сам Маяковский отреагировал на критику в свой адрес: — Я думаю, обсуждать сейчас эти стихи мы не будем. Но два слова я все же скажу. Вот мы все воевали. Разбили интервентов. У нас были винтовки, пулеметы, орудия. У врагов их было еще больше. А что получилось бы, если бы мы шли против вражеских пулеметов с перебитыми луками и стрелами в руках? — Они нас уничтожили бы. — Совершенно верно, уничтожили бы, значит, вы признаете, что лук и стрелы в наше время оружие плохое? — Признаю. — А почему же вы ратуете за стрелы? Разве эти стрелы помогут нам в борьбе с разрухой, в борьбе за создание новой жизни? Так сам Маяковский оправдал свой новый стиль в создании стихов. Затем выступил С. Есенин. Он прочел несколько стихов «прохладно», глуховато. Слушатели аплодировали тоже «прохладно». Маяковский укоризненно покачал головой, потом сказал: — Что же это такое? Замечательные стихи читает замечательный поэт, а вы... Разве это аплодисменты? Нет! Я с таким отношением согласиться не могу. Дайте мне эти стихи, я их прочту сам. Читая, он несколько изменил своей обычной манере, выразительно подчеркивая лирические нюансы. Стихи Есенина прозвучали как никогда. Раздался долго не смолкавший гром аплодисментов. Есенин, смущенно улыбаясь, пожал руку Маяковскому. Но больше читать не стал. И вот что мне особенно запомнилось. Маяковский во время чтения изменил несколько слов в стихах Есенина. Так вместо: Неужель он не знает, Что живых коней Победила стальная конница? Прочел: сожрала стальная конница, а вместо «глухое» в следующих строчках: Чтоб и мое глухое пенье Сумело бронзой прозвенеть, — произнес «степное». Откровенно признаюсь: для меня не ясно, то ли Есенин при чтении обмолвился, то ли он принял вариант, предложенный Маяковским, «на ходу», но в последующих публикациях я встречал только слово «степное». Еще много литературных воспоминаний оставил после себя отец. Но хочется закончить их его словами: «Годы прошли, как в сказке... большие, трудные годы. Много их было, и все разные. Но какие бы ни были они, какая бы вьюга ни приходила в мой дом, в мою большую семью, я оставался верен своей молодости. А молодость моя — Москва, молодогвардейцы, Покровка, три». * * * В 1932 году по призыву партии отец едет на строительство Магнитки. Позднее он напишет в воспоминаниях: «Все вокруг свистело и выло, будто ветер прорвал небо и неистово сыпал снег. В те времена ветер, холод как бы владели степью у подножья Магнитной горы. Не было еще ни домен, ни мартенов, не клубились багровые дымы над коксохимом, не гремели прокатные станы. И все-таки они были, эти печи и станы, не ясные нам самим, смутно жившие в нашем воображении, выраставшие из вздыбленной, жесткой, скованной холодом земли. Гигантские котлованы, в которых трудились с тачками и ломами люди, уже обрастали арматурой и бетоном, и фундаменты цехов и поднимались над землей. «Песня о брезентовой палатке» магнитогорского поэта Бориса Ручьева хорошо отразила эти героические будни. Мы жили в палатке С зеленым оконцем, Промытой дождями, Просушенной солнцем.
Да жгли у дверей Золотые костры На рыжих каменьях Магнитной горы.
Мы жили в палатке, Как ветер, походной, Постели пустели На белом восходе.
Буры рокотали До звездной поры В нетронутых рудах Магнитной горы...
А мы накалялись Работой досыта, Ворочая скалы Огнем динамита... Автор читал стихи на улице. Ветер выл яростно и относил слова в сторону. Я сказал Борису: — Ты говоришь о городе, но его еще нет. Он почти весь в земле. Палатки и бараки не город. Ты заглядываешь в будущее, я понимаю это. Но не слишком ли далеко? Ведь могут сказать: это неправда. — Это правда. Если я не вижу того, что сделаю завтра, — я слеп. Человек должен видеть не только глазами, — душой. — В тот день, — вспоминает отец, — мы шли с очередного занятия Магнитогорской литературной бригады имени Горького. Молодые писатели стройки занимались в холодной, насквозь прокуренной комнате двухэтажного барака. Это были удивительные люди. Измотанные непогодой, тяжелой работой, не очень-то сытые, одетые кое-как, они после смены бежали в барак, и начинались баталии о слове, о стихе, о политике, о будущем. Они ругали непорядки на работе, сообщали последние новости со стройки. Среди них было немало интересных, ярких личностей, но самым талантливым был Ручьев. Отец неоднократно бывал в Магнитогорске, навещал Б. Ручьева, а когда его не стало, способствовал открытию музея поэта, много о нем писал. Вот последние воспоминания о встрече: «Я поблагодарил Бориса за подарок. Это был его последний сборник стихов с надписью: «Виктору Алексеевичу Светозарову — старому другу по Магнитке от всего сердца. Б. Ручьев. 21 июня 1971 г.» После чая мы пошли на берег Урала полюбоваться Магниткой, сидели на скамейке в парке Строителей. Вдалеке от нас за прудом работал завод-гигант. Но нам не слышно было ни грохота блюмингов, ни шума домен и мартенов, лишь ДОНОСИЛИСЬ отдаленные свистки паровозов. Разноцветные облака густого дыма, сверкая, уплывали в противоположную сторону, в далекие степи. Это была моя последняя встреча с Борисом Ручьевым...» Строительство Магнитки, а позже работа в прокатном цехе техником блюминга и резчиком вторых ножниц оставила глубокий след в творчестве отца. «На его глазах и с его участием был совершен беспримерный подвиг металлургов Магнитки, когда они впервые в мировой истории прокатили на блюминге броневой лист», — писала о нем газета «Магнитогорский металл» от 19 июня 1971 года. Сюжет его повести «Танковая броня» основан на действительных событиях на ММК в первые дни Великой Отечественной войны. Работая корреспондентом ТАСС по Магнитогорску, отец продолжал встречаться со старыми товарищами, это помогало ему дополнить повесть о Магнитке. И снова память возвращает нас в послевоенные годы, в родную Суромну... Ведь еще до того, как по окончании высших газетных курсов при ЦК КПСС отец был направлен во Владимир, мы уже многое знали о своем селе. Отец рассказывал, что скоро отвезет нас в «журавлиные края», где много полевых цветов и ягод. Мы даже вспомнили смешные названия улиц Суромны: «Село» — то есть главная улица, «Зады», к которым все остальные дома действительно повернулись задом, «Выпозок» — узенькая кривая улочка из бревенчатых хат, и «Свистуха», где круглый год свистел ветер. Отец обещал ловить с нами карасей в Шальновом пруду и кататься на санках с Гавриловой горы. Однажды он забылся, назвав родину свою Гнилой Суромной. Тогда пришлось ему рассказывать нам забавную историю: Суздальский тряпенник с черными пряниками, с горшками, с кринками, с песенниками да с красным товаром в наше село ехал. Все это вез он менять на репу, на овес да на медные деньги. Стал тряпенник съезжать с Гавриловой горы, наскочил на амбар, потом попал в яму, где бабы осенью лен треплют, провалился туда вместе с лошадью, горшки и кринки переколол, сломал оба колеса передних и заднюю ось. Свалил тряпенник черепки в кучу, песенники, пряники да красный товар спрятал в мешок, взвалил на закортышки, лошадь взял под уздцы, проклял наше село, назвал его гнилым, и пошел прочь. Слух о такой беде по всем селам пролетел. С тех пор родину мою так и теперь именуют — Гнилая Суромна. Повесть «Журавлиные края» появилась впервые в печати в 1958 году. Мы часто вспоминаем тот день, когда вышла его книга «Танковая броня». Это было 23 ноября 1973 года. Отец пришел домой вечером. Был он веселым и помолодевшим, а ведь ему стукнуло уже 70 лет! Достав из одного кармана пальто бутылку сухого вина, а из другого — книгу, он сказал: «Дочки, я дарю вам кусочки своего сердца». Так и подписал книгу. Долго мы тогда беседовали, вспоминали, как он рассказывал нам о Суромне еще в Магнитке. Отец смеялся от души. Позже мы перечитывали вслух «Танковую броню» и в шутку упрекали отца в том, что и здесь не обошлось без пристрастия к родным краям. Фамилии героев — Смородин и Малинин говорили сами за себя, да и родом эти люди из владимирских сел. Отцу это нравилось. Он любил повторять: «Я всем сердцем люблю ее (Суромну) и, конечно, никогда не забуду». Рассказ в повести ведется от лица мальчика, затем подростка, отец которого Петруха Пахарь (так звали его в селе) и зиму и лето ходил в кожаных опорках или лаптях и холщовой одежде, летом пахал чужую землю на чужой лошади, а мать жила в прислугах. Нужда безвременно загнала их в могилу. Вместе с девочкой — побирушкой сирота отправляется на юг, в Журавлиные края. Произведения отца во многом носили автобиографический характер, поэтому неудивительно, что в них встречаются знакомые фамилии. В творчестве нашего отца особое место занимают сказки, которые он по крупицам из года в год собирал и записывал на муромской земле (1953-1962 гг.). Их более ста. Сказки дедушки Климова, записанные и обработанные Светозаровым, изданы в 1962 году Владимирским книжным издательством. — Я и прежде собирал и записывал народные сказки, — говорил он. — Он эти мне показались особенно самобытными, неповторимыми. Работая над сказками, я бережно сохранял сюжетную канву, точный, образный язык, народный юмор и иронию, местный говорок, реалистические детали крестьянского быта. В 1973 году «Сказки из Мурома» вышли на всесоюзную арену — они были изданы шестисоттысячным тиражом в Москве, в издательстве «Детская литература», а в 1979 году переизданы вновь в том же издательстве еще большим тиражом. Так и пошли гулять по свету «Муромские сказки». Можно не сомневаться, что дошли они до самого отдаленного уголка нашей Родины и что не одно поколение наших детей выросло на них. Последний раз издавались «Муромские сказки» в 1983 году, но теперь уже Верхне-Волжским книжным издательством. Это самая яркая, красивая книга, с цветными иллюстрациями художника Валентина Ходова из Палеха. Книга вышла к восьмидесятилетию отца, до которого он не дожил всего несколько месяцев. Не довелось ему увидеть эту книгу, подержать в руках, порадоваться за своих сказочных героев. Нет в живых и сказочника Ивана Никитича Климова. Но Муромские сказки остались, вот уже сорок лет они живут на свете и по-прежнему любимы детьми. В июне 2002 года исполнилось 20 лет со дня смерти нашего отца. Все эти годы мы мечтали об открытии памятной Доски на его родине, в селе Суромна Суздальского района. Наша мечта сбылась. 19 ноября 2002 года, в канун 100-летия со дня рождения Виктора Алексеевича Светозарова, состоялось торжественное открытие мемориальной Доски на доме по улице Школьной, 9. Ее автор — художник В.А. Дешпит. На черном мраморе портрет отца и надпись: «В этом доме родился, жил и творил писатель Светозаров Виктор Алексеевич. 1903—1982». Теперь мы мечтаем о другом — издать литературное наследие писателя: роман «Шайтан Яр», «Муромские сказки», повести и рассказы, которые так и остались неопубликованными, а возможно, открыть в Суромне музей и назвать одну из улиц села именем отца.
