Корешков Анатолий Анатольевич (р. 1931) - ветеран космодрома Байконур, член Федерации космонавтики, писатель.
Анатолий Анатольевич Корешков родился 8 марта 1931 года в г. Тейково Ивановской области в семье рабочих-текстильщиков. Учился в Ивановском энергетическом институте. В 1951 году переведен для продолжения учебы в Артиллерийскую академию им. Ф.Э. Дзержинского, по окончании которой был направлен на космодром «Байконур», где прошел путь от инженера-испытателя системы радиоуправления ракеты до начальника лаборатории радиотехнических комплексов космических аппаратов и кораблей. Участник осуществления ряда космических программ.
Занимался подготовкой к запуску первого искусственного спутника Земли (1957), полета Ю.А. Гагарина, международной космической программы «Союз-Аполлон», испытанием радиотехнических комплексов кораблей «Восход», «Союз» и др.
С 1977 года живет во Владимире.
Работал начальником смены на ТЭЦ-1. Имеет 10 авторских свидетельств на изобретения.
С 1989 года – член Федерации космонавтики России.
Первые публикации – стихи в газете «Ленинский путь» г. Тейково (1989). Подборка стихов А.А. Корешкова включена в сборник «Легендарный Байконур», изданный в Москве в 1995 году.
Автор книг: «Зори Байконура», «Первопроходцы», «Испытатели», «Перо Жар-птицы», «Звездный час, «С чего начинается Родина» и др.
Кроме того, А.А. Корешков присылал в редакцию газеты «Наше время» письма, в которых через призму минувших лет размышляет о состоянии дел в отечественной космонавтике: «С началом развития ракетной техники в нашей стране на полигоне Капустин Яр был основан институт военных испытателей. Доказав свою состоятельность в ходе летных испытаний первых баллистических ракет, он стал прообразом такового и на будущем космодроме Байконур. На протяжении полувека люди в погонах совместно с учеными и конструкторами обеспечивали боевую мощь и славу нашей Родины.
В чем состоит работа инженера-испытателя ракетно-космической техники? Она весьма многопланова, но, в конечном счете, сводится к решению двух основных задач: обеспечить качественную подготовку объекта к полету и постоянно совершенствовать ракетно-космическую технику.
В 1958 году в ОКБ-1 была создана космическая лаборатория под названием «блок Д». Ее главной задачей была отработка запуска реактивного двигателя на орбите. Без ее решения дальнейшие шаги в исследовании космоса, включая запуск пилотируемых кораблей, были невозможны. В течение примерно полугода был произведен ряд запусков ракеты Р-7 на околоземную орбиту. Однако все попытки включить двигатель в работу в условиях невесомости оказались тщетны. А решить эту задачу удалось старшему лейтенанту Шульженко. Его идея была изящна и проста. Явственно представив себе процессы, происходящие в топливном баке в условиях невесомости, он предложил разделить жидкое топливо и газ внутри бака эластичной пленкой, выполненной в виде воздушного шарика, надетого на штуцер газового баллона. Проблема, таким образом, была кардинальным образом решена, а испытатель получил на свое изобретение первое на полигоне авторское свидетельство. А вскоре после этого он получил приглашение на преподавательскую работу в Академию имени Можайского.
При проведении первой международной программы «Союз – Аполлон» блеснул своей эрудицией испытатель телевизионных систем Владимир Иванович Астанков. После выхода из строя системы «Арктур» перед самым стартом корабля «Союз» он смог (при наличии целой бригады во главе с главным конструктором) умозрительно определить вероятную причину неисправности и найти оперативный способ ее устранения на орбите силами самих космонавтов. Благодаря этому пуск «Союза» был осуществлен без ремонта ТВ-системы на старте и в точно установленное время, в результате чего советская сторона выполнила все условия заключённого с американцами контракта. А майор Астанков был награжден орденом «За трудовую доблесть».
Перечень заслуг инженеров-испытателей мог бы быть продолжен и дальше. Но, основываясь только на данных фактах, можно сделать однозначный вывод: успехи отечественной космонавтики не были бы столь впечатляющими, не будь на космодроме данной категории военнослужащих». Но больше всего впечатлений у Анатолия Анатольевича осталось, конечно же, о запуске корабля «Восток» и о полете Ю.А. Гагарина. Из сообщения ТАСС: «12 апреля 1961 года в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник «Восток» с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника «Восток» является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор Гагарин Юрий Алексеевич. Старт космической многоступенчатой ракеты прошел успешно, и после набора первой космической скорости и отделения от последней ступени ракеты-носителя корабль-спутник начал свободный полет по орбите вокруг Земли. С космонавтом товарищем Гагариным установлена и поддерживается двухсторонняя радиосвязь… Период выведения корабля-спутника «Восток» на орбиту космонавт товарищ Гагарин перенес удовлетворительно и в настоящее время чувствует себя хорошо. Системы, обеспечивающие необходимые жизненные условия в кабине корабля-спутника, функционируют нормально…». За 108 минут, проведенных в космосе, жизнь первого космонавта не раз висела на волоске. Но об этом стало известно гораздо позже. Вскоре после старта на ракете отказала система радиоуправления выключением двигателей из-за неисправности в блоке питания ее бортового передатчика. При этом дублирующая, автономная система управления также сработала не безупречно (с большой погрешностью), в результате чего корабль вышел на орбиту выше расчетной. В итоге над космонавтом нависла угроза гибели – в случае отказа тормозной двигательной установки (ТДУ). А такой поворот событий не исключался, и на этот случай расчетная высота орбиты была выбрана с учетом возможности посадки «Востока» за счет аэродинамического торможения в атмосфере в течение не более десяти суток. Для фактической же орбиты время полета по этой схеме увеличилось бы вдвое, на что запас продуктов жизнеобеспечения на корабле не был предусмотрен. После того, как ТДУ успешно сработала и первая опасность миновала, в установленное программой время не сработал механизм отделения приборного отсека от спускаемого аппарата, без чего посадка пилота невозможна. И Юрий Алексеевич, зная об этом, целых 10 минут снова был на волоске от гибели, пока неведомо как указанное разделение все-таки произошло. При этом космонавт не терял самообладания и бодрости духа – доклады на Землю шли регулярно и были полны оптимизма. Данное обстоятельство помогло ему самому справиться с последней неисправностью: уже во время спуска на парашюте заклинил клапан гермошлема, и Юрий, задыхаясь, сумел открыть его вручную. В результате всех этих передряг космонавт приземлился далеко не «в заданном районе», как сообщило ТАСС, а там, где его вовсе не ждали, в Саратовской области, и – в нарушение программы полета – никто не встречал. Но и тут оказавшись на высоте, он не стал дожидаться помощи, а сумел добраться до ближайшего телефона и доложить о завершении программы полета в обком КПСС.
Член Союза писателей России с 1998 года.
В 2010 году во владимирском издательстве «Собор» вышла в свет книга А.А. Корешкова «За стеной секрета. Записки испытателя». В ней Анатолий Анатольевич рассказывает о годах работы на Байконуре и о том, как попал туда, а также излагает свою версию гибели Гагарина, в корне отличающуюся от официальной.
Произведения Анатолия Корешкова на сайте Стихи.ру
Корешков Анатолий Анатольевич
Источник:
Писатели Владимирской области : биографии, произведения, фото / [редкол.: В.Л. Забабашкин и др.]. – Владимир, 2009. – С. 123.
ДАМОКЛОВ МЕЧ
из записок испытателя ракетной техники
Анатолий КОРЕШКОВ, ветеран космодрома Байконур, член Федерации космонавтики России
Однажды один уважаемый товарищ задал показавшимся мне весьма наивным вопрос: — А почему военные на космодроме называются «испытателями», ведь они же не летают на ракетах подобно летчикам, испытывающим самолёты? Не сразу до моего сознания тогда дошло, что дело тут вовсе не в эрудиции собеседника, а в полном отсутствии информации по этому поводу как в периодической печати, так и в художественной литературе, обусловленном строжайшим режимом секретности, действовавшем на космодроме Байконур до самого последнего времени. Но прошло уже ровно полвека со дня его основания (2 июня 1955 г.), и думаю, пора приоткрыть завесу над этой «тайной», поделившись с читателем своими воспоминаниями об этом, основываясь на конкретном примере. В 1967 году на космодроме начались летные испытания корабля «Союз», и для лаборатории радиотехнических комплексов (ДРК), которой я руководил, открылся новый фронт работ. Причем, в отличие от кораблей «Восток» и «Восход», в состав этой системы входила радиолиния, обеспечивающая передачу из бункера на борт корабля (в случае необходимости) команды на включение системы аварийного спасения космонавтов (САС). «В металле» эта радиолиния была выполнена в виде наземной передающей станции КРЛ-САС, размещенной возле перископов, с антенной, установленной на крыше бункера, и отдельного бортового приемника с выходом на общий дешифратор ДРК параллельно рабочему приемнику. Вести этот радиокомплекс я поручил инженерам Виталию Валевскому и Виктору Морозу, а ответственность за станцию КРЛ-САС командованием была возложена на меня лично. На первых порах в процессе подготовки кораблей «Союз» особых проблем не возникало. Но вот однажды при испытаниях в монтажно-испытательном корпусе (МИК) одна из поданных с пульта управления команд не прошла на борт корабля. Однозначно установить причину этого сбоя не удалось, а при повторном включении система функционировала без замечаний. Достаточно веских оснований для занесения замечания в бортовой журнал корабля по этому поводу у испытателей не было, тем более, что мой визави от предприятия-разработчика ДРК (НИИ 885) — Израиль Исаакович Пиковский дал понять, что причиной сбоя могла быть и оплошность оператора. Однако при подготовке к запуску одного из последующих кораблей история повторилась, и я предоставил возможность Пиковскому лично убедиться в добросовестной работе оператора. Команда на борт устойчиво не проходила. Предположив, что неисправна сама кнопка, Израиль Исаакович дал указание ее заменить. Испытания были приостановлены, замечание на этот раз записано в бортовой журнал. По завершении монтажных работ система функционировала нормально, и на этом основании указанное замечание было закрыто. Но я, чувствуя подвох, решил проверить злополучную кнопку с помощью тестера и убедился, что она исправна. Когда же обратил на это внимание Пиковского, тот постарался меня успокоить: — То, что контакты сейчас замыкаются, еще не значит, что в кнопке нет дефекта. Вот мы ее заберем в Москву и там проведем микроанализ, тогда и можно будет сделать вывод о ее кондиционности. Он был старше и опытней меня, к тому же по статусу имел решающее слово в технических вопросах, поэтому мне не оставалось ничего иного, как согласиться с его доводами. А несколько лет спустя на космодром пришла копия письма НИИ-885 в адрес завода поставщика микрореле, используемых в схеме дешифрации команд ДРК. Из письма следовало, что в снятом с борта неисправном дешифраторе был обнаружен недопустимо большой износ контактов реле и возлагалась ответственность за этот «брак» на завод-изготовитель. Мы, испытатели, вздохнули с облегчением: наконец-то причина сбоев в работе системы установлена, и, вероятно, будут принята надлежащие меры для ее устранения. Но наши надежды не оправдались: в ответном письме руководство завода напрочь отвергло обвинение в поставке недоброкачественной продукции. В последовавшей затем переписке институт продолжал настаивать на своем, а завод — отрицать причастность к браку. Эта бодяга тянулась около года, но так и закончилась ничем. Но теперь стало очевидным, что в системе есть скрытый дефект, который рано или поздно может сыграть злую шутку с космонавтами. Очередной инцидент на этой почве возник лишь в октябре 1976 года, когда я уже заканчивал военную службу. Дефект дал о себе знать на заключительном этапе подготовки корабля в МИКе и проявился на этот раз наиболее отчетливо: около четверти часа ни одна из команд на борт не проходила. Этот факт был снова зафиксирован в бортовом журнале, испытания прерваны, а Пиковский, будучи не в силах хоть как-то его объяснить, отправился на узел связи для консультации с Москвой. Мы, испытатели, при обсуждении этой ситуации сошлись в одном: на бортовой приемник ДРК действует радиопомеха, препятствующая прохождению через него полезного сигнала. Но где ее источник — было загадкой. Разрабатывая эту версию, я дал указание Морозу и Валевскому установить по бортовым журналам корабля и ракеты — какие радиосредства включались во время работы ДРК. Единственным из таковых оказался передатчик телеметрической системы «Трал» ракеты-носителя. Поначалу это несколько умерило наш пыл: указанная система стояла на ракете еще до появления корабля «Союз», и частоты обоих приемников ДРК несомненно должны были быть увязаны с ней еще на этапе эскизного проектирования. Но, решив довести дело до конца, мы сравнили точное время работы обеих систем и получили обнадеживающий результат: команды ДРК не проходили на борт только при включенном передатчике «Трала». Удостоверившись, что нашли ключ к разгадке, мы взяли нужную документацию по обеим системам, чтобы окончательно убедиться в правильности нашей гипотезы. Однако при сравнении номиналов рабочих частот нас снова постигло было разочарование: формально разница между ними для исключения помех была вполне достаточной. И тут-то нам как нельзя пригодились знания по высшей математике. Проведя с помощью известной формулы спектральный анализ излучаемого передатчиком сигнала, мы убедились, что одна из ближайших составляющих спектра точно совпадает с частотой радиолинии КРЛ-САС, а значит, сам сигнал передатчика «Трала» является активной радиопомехой для одного из приемников ДРК. Это было невероятно! Допустить такой ляпсус при проектировании радиокомплекса для пилотируемого корабля — это позор для одного из ведущих НИИ страны. И потому реакция со стороны руководства института на наши изыскания была кардинальной и незамедлительной. А события дальше развивались следующим образом. После возращения с узла связи Пиковский, ознакомившись с нашими исследованиями и в полной мере осознав, чем грозит выявленный дефект, тут же убыл снова для совещания с главным конструктором ДРК — Евгением Николаевичем Галиным. Я же, в свою очередь, отправился поставить обо всем в известность своего начальника отдела Р.Т. Крутова. Тот, внимательно меня выслушав, предложил ждать его в кабинете, а сам поспешил с докладом к начальнику Управления В.С. Патрушеву. Вернувшись оттуда, он сообщил, что мне приказано сразу после обеда (а шел уже обеденный перерыв) сделать подробный доклад обо всем перед членами Государственной комиссии. Выступать на столь высоком уровне мне до этого еще не приходилось, и, забыв про обед, я решил подготовиться к докладу основательно. Исследуя механизм воздействия помехи, я установил, что она: 1) загрубляя чувствительность приемника канала КРЛ-САС, препятствует прохождению через него аварийной команды на спасение космонавтов; 2) беспрепятственно проходя по этому каналу в дешифратор и хаотически воздействуя на его кодовые реле, препятствует прохождению команд и по рабочему каналу ДРК (что и произошло во время испытаний); 3) благодаря бесконтрольному и длительному воздействию на реле дешифратора вызывает интенсивный и преждевременный износ контактов этих реле. Таким образом, все загадочные явления, время от времени происходившие с системой в течение 10 лет, получили исчерпывающее объяснение. И заслуга в этом испытателей неоспорима. Но более всего меня шокировала тогда мысль о том, что над космонавтами все эти годы (и надо мной тоже) на старте висел дамоклов меч: ведь в случае аварии команда на включение САС по радиоканалу едва ли прошла бы на борт (система «Трал» включается накануне старта), а в случае гибели космонавтов я бы стал первым кандидатом на роль козла отпущения. Служебное совещание, которое проводил один из ближайших сподвижников Королева — Евгений Васильевич Шабаров, проходило в весьма напряженной обстановке. По моему докладу он задал единственный вопрос: — Так вы считаете, что космонавты, в случае аварии на старте, обречены? — С уверенностью сто процентов утверждать не могу, — ответил я, — но это очень просто проверить, проведя в условиях стартовой позиции соответствующий эксперимент. Но тут слово поспешил взять Пиковский и сообщил о только что принятом (!) Е.Н. Галиным решении об аннулировании, начиная уже с очередного «Союза», отдельной радиолинии для включения САС. Ее функции предполагалось возложить на наземный пункт управления спутниками «Сатурн», что расположен в 20 километрах от старта. — Хорошо, планы ваши понятны, — прервал его Шабаров, — а что прикажете делать с пуском этого корабля? Как собираетесь закрывать замечание в бортжурнале? Я искренне сочувствовал моему визави — как говорится, крыть ему было нечем. Но тот, спасая уже, казалось бы, безнадежно подмоченную репутацию фирмы, сделал неожиданный ход конем: — Предлагаю проверить наличие помехи с выхода приемника, подключив к нему вместо дешифратора привод параболической антенны, оставшейся от предыдущей модификации ракеты. Это была явная туфта. Хотя указанная антенна (около пуда весом), снабженная программным устройством, и питалась импульсным напряжением, но по необходимой для работы мощности она была несопоставима с микрореле: сигнал с выхода приемника для нее был бы не более ощутим, чем укус комара для слона. И тем не менее, никто из присутствующих, включая моих начальников и военпредов, открыто не выразил сомнения в правомерности такого эксперимента, а мое предложение провести его в реальных условиях и на старте, было проигнорировано. Уже умудренный к тому времени опытом, я хорошо понимал, в чем тут причина: приуроченный к празднику Октября запуск «Союза» не может быть отменен, а потому для закрытия замечания в бортовом журнале годился любой благовидный предлог (чем и воспользовался Пиковский). А поэтому, следуя мудрой поговорке «наперед батьки в петлю не лезь», я счел уместным тоже промолчать. Тем более, что проблема безопасности космонавтов на старте на будущее была окончательно решена, и наш труд не пропал даром. К счастью, тот памятный и последний для меня запуск «Союза» с космонавтами Зудовым и Рождественским на борту прошел успешно, и включения САС не потребовалось. И вскоре, уволенный в запас, я покидал космодром с чувством до конца исполненного долга. А в 1983 году от друзей я узнал, что во время возникшей на старте аварийной ситуации с помощью этой системы был спасен экипаж корабля «Союз» (космонавты Стрекалов и Титов), и команда на включение САС была выдана уже по новой схеме — через наземный комплекс «Сатурн». При этом начальник космодрома генерал Шумилин А.А. (в прошлом мой коллега-испытатель) был удостоен за проявленную оперативность звания Героя Советского Союза. И никто не вспомнил тогда о вкладе, внесенном моей лабораторией в отработку радиокомплекса ДРК, без которого аварийная ситуация в тот раз могла бы закончиться катастрофой. Но такова уж на космодроме доля военного испытателя.
ОТКРОВЕННАЯ БЕСЕДА очерк из книги «Байконур — память сердца»
Не забуду, как, взяв однажды газету «Аргументы и факты» - это было в ноябре 1991 года - и прочитав статью А. Бинева по поводу неожиданного увольнения в запас Алексея Леонова, я был крайне удивлён тем фактом, что Юрию Гагарину после его бессмертного подвига была присвоена классная квалификация «Лётчик-космонавт 3-го класса» - низшая категория среди его коллег, побывавших в космосе (по инструкции она определяется в зависимости от числа и длительности полётов). И память невольно перенесла меня в то далёкое и тревожное время...
Нет нужды описывать обстановку, царившую на космодроме накануне полёта первого космонавта планеты — ныне это уже не является государственной тайной. Расскажу лишь об одном, незначительном на первый взгляд, эпизоде, наглядно подтверждающем ту колоссальную степень риска, которому подвергался Юрий Гагарин, покидая родную Землю (да простят меня коллеги-испытатели за нарушение конфиденциальности беседы, состоявшейся накануне старта!).
У меня лично посадка будущего космонавта в головную часть ракеты - а именно так воспринимался тогда корабль «Восток» - ассоциировалась с подготовкой к боевому пуску торпеды, управляемой смертником-камикадзе. Но я не решался высказать эту мысль вслух, вполне сознавая, насколько она неуместна и к тому же в данной ситуации может быть превратно истолкована. Однако опасения за жизнь Гагарина разделяли все: даже по прогнозам сухой статистики шансов вернуться живым у него было не более 50%. И всё-таки разговор на эту тему среди испытателей состоялся. А поводом к нему, как ни странно, послужил инцидент, происшедший на командном пункте (КП) между корреспондентами газет «Правда» и «Красная Звезда».
В одну из коротких пауз в работе группа офицеров вышла из душного, переполненного людьми бункера подышать свежим воздухом. В это время с «нулевой отметки», где размещалось КП, выполнив очередную операцию на ракете, возвращался Володя Крылов. Присоединившись к нашей компании, он со смехом поведал о только что происшедшей ссоре двух корреспондентов, которые никак не могли поделить между собой микрофон для ведения репортажа о предстоящем историческом событии.
- Люди вокруг хохочут, - рассказывал он, - а они, как два скорпиона, сцепились, вырывая друг у друга микрофон.
- Ну и кто же «победил»? - поинтересовался Юра Бруднов.
- Фокин из «Красной Звезды».
- Ну, значит, «наша взяла», - шутливо резюмировал он, - чувствуется армейская закваска.
Мы весело посмеялись над происшедшим, но на душе от него остался горький осадок: человек, рискуя жизнью, ещё только готовится лететь в космос, а кто-то уже грызётся между собой в расчёте урвать и себе долю его славы. И я высказал эту мысль вслух:
- Рано делят шкуру неубитого медведя. Их бы самих посадить в ракету вместо Гагарина!
Эта реплика встретила общее одобрение, а у старшего из нас - Вени Журавлёва - вызвала неожиданную реакцию, и после небольшой паузы он на полном серьёзе обратился к присутствующим с вопросом:
- А что, ребята, если, допустим, Гагарин с Титовым вдруг сейчас заболеют, и Королёв предложит занять место пилота кому-то из нас - кто готов полететь в космос?
Наступила неловкая пауза, которую первым, надеясь отделаться шуткой, нарушил Саша Затона:
- Если Родина прикажет, то и на ежа, сняв штаны, сядешь.
- Ну, а если серьёзно?
- Тут надо подумать, — слегка стушевавшись, ответил Саша.
- И с женой посоветоваться, - подначил друга Витя Дроков.
- А как же? Само собой — вопрос серьёзный.
- Всё ясно. А ты, Гена, как на это смотришь? - вопрос на этот раз был адресован Геннадию Ракитину, славившемуся откровенной прямотой и резкостью суждений. Но и он ушёл от прямого ответа:
- Я бы на месте Королёва срочно вызвал из Москвы ещё пару космонавтов, толку было бы больше.
- И всё же? — упорствовал Вениамин.
- Каждый должен заниматься своим делом,— решительно отрезал мой земляк.
Тут, соблюдая очерёдность, высказал своё мнение Боб Чекунов (так его звали товарищи за тождественность имени произносимому на английский манер традиционному названию неисправности в ракетной технике):
- А я бы, пожалуй, подождал, когда ракета будет понадёжней, а собаки с орбиты будут возвращаться на Землю чаще.
- И желательно живыми, - не преминул уточнить его мысль Дроков и добавил: - Мне мировая слава ни к чему, тем более, посмертная - ещё пожить охота (выражения были похлеще и не для печати).
В итоге все присутствующие, включая автора этих строк, с ним согласились.
Неискушённому читателю покажется странной позиция испытателей: дескать, тому, кто готовит корабль к старту, стыдно отказываться от предложения лететь на нём самому. Но дело в том, что - в отличие от будущих космонавтов - мы досконально знали всю предисторию гагаринского старта, которая, мягко говоря, не внушала оптимизма, и были знакомы с сюрпризами ракеты не понаслышке. Кроме того, к тому времени ещё не просохла земля на братской могиле наших товарищей, погибших всего лишь несколько месяцев назад при крупнейшей в истории космодрома катастрофе, и мы всё ещё находились под негативным психологическим воздействием этого страшного события, а потому строго оценивали обстановку и трезво смотрели на вещи. И, как показали результаты полёта Юрия Гагарина, наши опасения (к счастью, не самые худшие) в значительной степени подтвердились.
Вскоре после старта на ракете отказала система радиоуправления выключением двигателей из-за неисправности в блоке питания её бортового передатчика. При этом дублирующая, автономная система управления также сработала не безупречно (с большой погрешностью), в результате чего корабль вышел на орбиту выше расчётной. В итоге над космонавтом нависла угроза гибели - в случае отказа тормозной двигательной установки (ТДУ). А такой поворот событий не исключался, и на этот случай расчётная высота орбиты была выбрана с учётом возможности посадки «Востока» (как запасной вариант) за счёт аэродинамического торможения в атмосфере в течение не более десяти суток. Для фактической же орбиты время полёта по этой схеме увеличилось бы вдвое, на что запас продуктов жизнеобеспечения на корабле не был предусмотрен.
Но это были лишь цветочки. После того, как ТДУ успешно сработала, и первая опасность миновала, в установленное программой время не сработал механизм отделения приборного отсека от спускаемого аппарата, без чего посадка пилота невозможна. И Юрий Алексеевич, зная об этом, целых 10 минут снова был на волоске от гибели, пока неведомо как указанное разделение всё-таки произошло. При этом космонавт не терял самообладания и бодрости духа - доклады на Землю шли регулярно и были полны оптимизма. Данное обстоятельство помогло ему самому справиться с последней неисправностью: уже во время спуска на парашюте заклинил клапан гермошлема, и Юрий, задыхаясь, сумел открыть его вручную.
В результате этих передряг космонавт приземлился далеко не «в заданном районе», как сообщило ТАСС, а там, где его вовсе не ждали (в Саратовской области), и - в нарушение программы полёта - никто не встречал. Но и тут, оказавшись на высоте, он не стал дожидаться помощи, а сумел добраться до ближайшего телефона и доложить о завершении программы полёта в обком КПСС.
Относительно всех злоключений этого исторического полёта мир остался в полном неведении - всё было строго засекречено. Но «что было, то было», и «из песни слово не выкинешь». Однако командование отряда космонавтов не могло не знать всех перипетий полёта, и тот факт, что в профессиональном отношении легендарный подвиг Юрия Гагарина не был оценён по достоинству, с присвоением высшей квалификации (хотя бы в виде исключения), у меня и поныне вызывает, мягко говоря, недоумение.
Спасибо автору за историческую правду. Нынешнее поколение не очень-то задумывается, какими жертвами было завоёвано космическое пространство, сколько пришлось пережить не просто технических неудач, но и испытать моральное давление государственных "царьков", которые в угоду своим амбициям и просто политической тупости не прощали неповиновения умных и смелых людей. Военные испытатели - первопроходцы. Это они выстилали "дорожки" славы космонавтам, это они предотвращали катастрофы по мере своих сил. И они же потом были незаслуженно отодвинуты в сторону "заботливыми клерками".
