Алексей Капитонович Гастев родился 26 сентября (8 октября) 1882 году в городе Суздале, сын учителя церковно-приходской школы при Вознесенской церкви Суздаля. По данным Юрия Белова, он родился в одном из ветхих домиков у Вознесенской церкви; этот дом принадлежал семье Гастевых. Мать швея. В партийной анкете Гастев пишет о своих родителях – «служащие». Отец умер, когда Алексею было два года.
По окончании городского трехклассного училища (местное трехклассное училище было вариантом двухклассной сельской школы грамотности; отличалось оно лишь тем, что в третьем классе детей учили несложным ремеслам) и технических курсов, поступил в Московский учительский институт, но был оттуда исключен в 1902 году за политическую деятельность — «за устройство демонстрации в память 40-летия со дня смерти Добролюбова (ум. в 1861 г.)».
В 1901 году вступил в РСДРП и стал профессиональным революционером. В 1902 году он агитирует рабочих на Нарофоминской фабрике; арестован и выслан на родину, под полицейский надзор. Дома он продолжал свою антиправительственную деятельность, и создал первую местную подпольную организацию, из учителей. В 1903 году был сослан в Усть-Сысольск Вологодской губернии, откуда 10 июня 1904 года успешно бежал во Францию. Там работал слесарем и учился в Высшей школе социальных наук в Париже. Его дебютное произведение, появившееся на страницах печати в 1904 году, называлось «За спиной». Это был рассказ, повествующий о непростой жизни политических активистов, подвергшихся ссылке в отдаленные уголки Родины.
В 1905 году вернулся в Москву, и снова под следствием... В этом же году отпущен на свободу.
Во время Первой русской революции 1905-го года руководил рабочей дружиной Иваново-Вознесенска, затем был избран председателем Костромского совета рабочих депутатов. Талант организатора, страсть революционера-пропагандиста, агитатора вела его в самые гущи людей. Участники событий 1905 года вспоминали, как Лаврентий (подпольная кличка Гастева), выступая на большом митинге в Костроме после известного эсеровского оратора Авксентьева, склонил буквально всю аудиторию на большевистские позиции, а через несколько недель, переодетый в военную форму, пробрался в казармы расквартированного в Ростове артиллерийского полка и добился того, что солдаты отказались выступать против рабочих...
К этому времени раскрылось незаурядное поэтическое дарование Алексея Капитоновича. Его первый рассказ «За стеной» из жизни политических заключенных был опубликован в 1904 году. Он писал в стихотворении «Арестантская песня»: Но огнем заговорю.
Залою пожаром.
И головушку сгублю,
Вольную недаром.
Революционер, поэт и ученый А.К. Гастев
В 1906 году А. Гастев был избран делегатом IV съезда РСДРП (ленинской фракции), но в 1908 году покинул ряды большевиков.
В 1910 году вновь уехал в Париж, где опять устроился слесарем, после чего был секретарем Объединенного рабочего клуба и принимал участие в синдикалистском (анархисты) и кооперативном движениях.
В 1913 году вернулся в Санкт-Петербург, работал на заводе. В 1914 году был выдан провокатором и вновь сослан в Нарымский край. Из ссылки бежал. С 1914 года жил под фамилией Васильев в Новониколаевске. После Февральской революции вышел из подполья и уехал в Петроград.
Сборники художественных произведений революционера несколько раз издавались под заголовками «Поэзия рабочего удара». Большой популярностью пользовались стихотворения в прозе «Мы растем из железа», «Гудки», «Рельсы», «Башня» и другие.
«Когда жизнь бросала нас так часто в тюрьмы и ссылку, —вспоминал Алексей Капитонович,— то в конце концов получалась совершенно естественная реакция: или на время уйти в какую-нибудь другую область — до последней борьбы, или сделать отстой того настроения, которое получилось в этой борьбе. Мы, как революционеры, были загружены огромной работой. Но иногда мы как будто оставались не у дел и должны были браться за художественное перо... Но как только грянула революция и открыла возможность работать непосредственно как организаторам и созидателям нового, эта тенденция схлынула».
В 1917-1918 годах был секретарем ЦК Всероссийского союза рабочих-металлистов. Работал в управлении заводов Москвы, Харькова, Николаева, активно занимался профсоюзной и культурно-организаторской работой (во Всеукраинском совете искусств).
В декабре 1919 года служил начальником уголовного розыска Новониколаевска.
Пролетарская культурно-образовательная организация (Пролекульт) - возникла в 1917 году, под руководством Александра Богданова (Малиновского) - революционера, сподвижника Ленина. Богданов верил, что именно пролетариат способен создать новую, небывалую доселе мировую культуру. Перспективы пролетариата тогда восторженно оценивал Троцкий - в тот момент политик № 1 в России. Интеллектуалы и рабочие в организациях Пролеткульта общались на равных...
С 1918 по 1920 гг. Павел Иванович Лебедев-Полянский занимает должность председателя Всероссийского совета Пролеткульта. Гастев становится деятелем Пролеткульта. Зимой 1920-1921 г. Пролеткульт потерял самостоятельность (главным образом, финансовую). Прежде финансирование его шло «из казны» (точнее говоря, от печатного станка), и было стопроцентным. В начале НЭПа стало очевидно, что контора эта пожирает слишком много средств. По требованию Ленина, Пролеткульт был подчинен Наркомпросу (Наркомату просвещения). Оно и понятно: в начале 20-х, когда все, что можно разрушить, было разрушено, немногочисленные уцелевшие инженеры вновь стали уважаемыми людьми. А патетика агитаторов вроде Гастева («Монтеры! Перед вами выжженная страна. У вас в сумке два гвоздя и камень. Имея это - воздвигните город!») - стали восприниматься с недоумением.
В начале 20-х годов Алексей Капитонович постепенно оставляет поприще художественной литературы и все больше начинает увлекаться проблемами рационализации труда.
В 1920 году он стал создателем и руководителем Института труда.
В стране была разруха, голод, но начинание Гастева поддержали. «Хочется мне помочь товарищу Гастеву, заведующему Институтом Труда, — писал В.И. Ленин заместителю наркома финансов А.О. Аральскому. — Ему надо на 0,5 миллиона золотом прикупить. Подумайте, узнайте точнее и постарайтесь исхлопотать ему известную сумму. Такое учреждение мы все ж таки при трудном положении поддержать должны». Заявка на полмиллиона рублей прошла через Наркомвнешторг, но потом была сбавлена до 100 000, а всего ЦИТ получил 8 тысяч рублей.
«За отсутствием металла мы многое начали делать из дерева, и в этой работе, конечно, имело исключительное значение то, что работа по созданию ЦИТа была в поле зрения человека, который разбил историю человечества на два куска: один до него, другой после него...» — вспоминал А.К. Гастев.
В августе 1921 года он стал называться Центральным по декрету Совета Труда и Обороны за подписью В.И. Ленина.
Алексей Капитонович Гастев
ЦИТ ставил своей целью научить людей трудиться по-новому, заразить их пафосом созидания новой жизни в условиях свободного труда. Первый программный документ института так и назывался «Как надо работать». Правила сформулировал А.К. Гастев. В газете «Правда» (1922) он писал: «Теперь можно заражать народы только поступками, только орудиями, и только в крайнем случае голым словом, но и то непременно категорически волевым, как шприц входящим в расслабленное тело». При всей поэтической натуре Алексея Капитоновича, он призывал к конкретной практической деятельности.
За то время, что он возглавлял ЦИТ, экс-революционеру удалось обучить своим методикам сотни тысяч кадров, причем, по отзывам директоров предприятий, они стали грамотнейшими специалистами своего дела. Слава о заведении, руководителем которого был Алексей Гастев, начала распространяться с огромной скоростью, и вскоре преподаватели ЦИТа стали инструктировать кадры в самых отдаленных регионах СССР. В 1924 году выходит еще одна фундаментальная работа Гастева. Она называется «Трудовые установки». В этой монографии Алексей Капитонович подробно проанализировал обучающую трудовым приемам теорию ЦИТа. Его научная доктрина стала предпосылкой создания современных принципов бережливого мышления. Гастев напечатал несколько методических рекомендаций по подготовке целого ряда специалистов, в числе которых: слесарь, текстильщик, монтер, кузнец, авиатор, токарь. В своем исследовании, цель которого заключалась в подготовке рабочей силы, Алексей Капитонович задействовал метод изучения движений при выполнении той или иной работы. В качестве инструмента для проведения анализа он выбрал циклографию (снимки некоторых элементов движения органов человека, участвующих в труде). Добившись успеха в проведенных исследованиях, он перешел к глобальному переобучению специалистов, учредив для этих целей коммерческую компанию «Установка». Колоссальный опыт довоенных и постиндустриальных лет, поездки за границу на передовые предприятия, дали возможность ученому спродуцировать теорию Научной организации труда (НОТ), принципы которой взяли на вооружение даже США. А вот советские чиновники скептически отнеслись к бережливым принципам Гастева, и его научные изыскания, изложенные во множестве монографий, были ими проигнорированы.
Как директор ЦИТа был бессменным заместителем Председателя Совета по научной организации труда (СОВНОТ) при НК РКИ (Председателем СОВНОТа в эти годы был В.В. Куйбышев), в 1926 году — председатель СОВНОТа.
В 1926 году в связи с пятилетием ЦИТа был награжден орденом Трудового Красного Знамени «за исключительную энергию и преданность делу», а пять лет спустя — высшей наградой Родины — орденом Ленина. Выдающемуся ученому-самородку был посвящен документальный биографический фильм «Поэзия рабочего удара».
С 1932 по 1936 год был Председателем Всесоюзного комитета по стандартизации при Совете Труда и Обороны, а также главным редактором журнала «Вестник стандартизации» (ныне — «Стандарты и качество»).
Ученый старался воспринимать мир творчески. В своих научных трудах он уже не касается тем мировой революции и космополитизма, его более заботят проблемы простого человека. Их практическое значение огромно и в сегодняшнее время.
В 30-е годы имелись серьезные огрехи в системе организации труда на советских предприятиях. Как раз на них и обратил пристальное внимание Гастев Алексей Капитонович. «Как надо работать?» - именно так называется его научный труд, посвященный вопросам грамотного планирования рабочего процесса. Его автор подчеркивал, что рабочий человек изначально не знает, как работать в коллективе, и нередко противится подчиняться человеку, который по карьерной лестнице стоит выше. И, конечно же, порой работник пренебрегает инструктажем, который поступает сверху, не видя ничего зазорного в этом. Именно эти проблемы подробно рассматривает Гастев, и, как показывает практика, после прочтения литературы, человек действительно хочет стать исполнительным и дисциплинированным работником.
Автор считал, для развития индустриализации нужна революция в культуре. И культурное воспитание не будет иметь развитие, если не будет борьбы со «стихийной распущенностью» и насаждения в обществе правил бытовой культуры, которые регламентируют режим правильного питания и отдыха, планирования дня. Но одного этого недостаточно, чтобы исправить ситуацию.
Необходимо улучшать социально-психологическую атмосферу в обществе, что позволит индивиду контролировать свое поведение и эмоции.
В 1935 году возглавлял советскую делегацию на Международном конгрессе по Стандартизации в Стокгольме.
Позже директор Центрального Института Труда (ЦИТа); пролетарский писатель и поэт, высказывал догадку, что у нового человека будут «нервы из стали», и «мускулы, как стальные рельсы». Личности станут полностью анонимны: «А, Б, С или 123, 456, лишенные души или иных качеств старой личности, без эмоций и лирики, будут выражать свои чувства не посредством крика боли или радостного смеха, а посредством измерения кровяного давления».
Перспектива превращения рабочих в биороботов отчего-то радовала Гастева; видимо, при таком подходе перед его институтом открывались воистину головокружительные перспективы... «Гастевский Центральный институт стал первым заведением, приступившим к „научному исследованию труда“, в котором все производственные процессы были разбиты на поминутные компоненты... казалось, что... даже самых простых, легко изучаемых жестов будет достаточно, чтобы максимально повысить производительность труда». Увы-русские рабочие в роботов не прекратились, и бунтовать (даже в советское время) от плохой кормежки и низкой оплаты труда не перестали... Поэтому в 1937 году Иосиф Сталин, политик сугубо прагматичный, распорядился ЦИТ закрыть; Алексей Гастев 8 сентября 1938 года был арестован НКВД и посажен, а 15 апреля 1939 года расстрелян. Позже он, как старый большевик, и как невинная жертва сталинского произвола, был реабилитирован.
Память:
- Никита Хрущев распорядился переиздать его труды.
- В честь А.К. Гастева названа одна из улиц города Суздаля. Улица А.К. Гастева соединяет архитектурные ансамбли Ризположснского и Александровского монастырей. На территории последнего еще 60-е годы стояли два ветхих домика, словно придавленные к земле монтументальностью Вознесенской церкви и колокольни. Один из этих домов принадлежал семье Гастевых. Здесь провел детские годы и потом не раз сюда приезжал Алексей Капитонович Гастев.
- В честь А.К. Гастева назван и с 2011 года в России ежегодно проводится кубок лидеров по бережливому производству.
БЬЕТ ЧАС
АЛЕКСЕЙ ГАСТЕВ. Из книги «Юность, иди!» Впервые напечатано в газете «Правда», № 122, 3 июня 1922 г.
Россия психологически вступила в такую полосу, которая требует разряжения. Картинно-героический, иллюминационный период революции прошел. Наступила эпоха созиданий, работы. Но она лишь декларативна, она не обозначена в широком действии, методической воле. Несмотря на всю сложность внутренних политических и социальных окрасок, есть черты, покрывающие одним настроением самые различные группы и слои населения. Этим настроением заражены в значительной степени и революционеры, и контрреволюционеры, попы и атеисты, старики и юноши, рабочие и капиталисты, простой поденщик и советский сановник. Эта черта — раздумье, неверие, скептицизм, ожидание. Даже партийные рамки, по-видимому, не способны обеззаразить широкие массы от этих настроений. Как безумно мало людей, помешанных на одной определенной организационной идее. О, как мало их, тех, которые способны «долбить». Безумная чехарда перемен амплуа, положений, с разными подходами, заданиями продолжается. Только вчера еще он был председателем треста, завтра он уже занят организацией труппы; сегодня он спец по калориям, завтра заведует банями. Революционная эпоха требует, конечно, скачки, но наступила эпоха отстоя, и универсализм превращается в надоедливую паутину. Время требует инициативы, находчивости, распорядительности, а миллионы образованных, знающих, смышленых людей пребывают в спячке; чтобы их заставить задуматься, воодушевиться, надо чуть не обливать кипятком или, во всяком случае, составлять протокол. Но всего тягостнее — скептицизм, неверие. Огромные массы работников теперь пребывают в состоянии косного ожидания сторонних неведомых сил. Они убеждены, что придет заграница и «даст»; придут какие-то люди и «ох и заработают». Чем пассивнее люди, тем больше у них всяких ориентаций на внешние силы. Бог теперь «отменен», но вместо бога явилось ожидание урожая, который перевернет Россию и покроет лаком все крестьянские лапти, божественное начало вкладывается во всякого «иностранного представителя» (у которого главная контора в Риге, а отделения в Нью-Йорке и Константинополе); считается признаком политической зрелости вместо «Отче наш» говорить высоким стилем о «солидных капиталах» Антанты и Америки. Подавляющая масса интеллигенции оказалась неприспособленной ни к темпу войны, ни к темпу революции, ни к темпу нашего возрождения. Психология тихо мерцающего огонька провинциального просветительства, мистического радикализма, земской, третьеэлементской неряшливости сказались в эти годы мировых событий лишь как лень обывателя, убаюканного тихим мерцанием домашних занавесочек и чеховских «настроений». И теперь, когда война и революция так зло надругались над пацифистскими корнетами, мечтавшими о «небе и алмазах», они кончили скепсисом. Конечно, те, кто изо дня в день повторяет, что «шапками закидаем», те — тоже ротозеи, те же Иванушки-дурачки, но между этими двумя позами, провинциального самохвальства и философского хныканья, есть третья, настоящая рабочая поза: неотступного труда и воры. Хныканье и скептицизм идут рядом с организационной и бытовой неряшливостью. В разоренной бедной стране мы ведем себя так, как будто земля стонет под тяжестью амбаров. Нам вовсе не некогда, мы не спешим. При каждом вопросе, даже архислужебном, мы прежде всего даем реплику: «а? что?» И первой мыслью является вовсе не действие, а попытка отпарировать усилие и действие. «А может быть, это и не надо». «А если там скажут...» Словом, вместо простых слов: «слушаю», «да», «нет» — целая философия; недаром у нас в России так много философов и психологов. Быть может, это обратная сторона пассивности, неповоротливости. Быть может, эта философская загруженность — просто путаность, неряшливость мысли. Бытовая неряшливость — наше главное зло. «Это мелочь, это пустяк, это поверхностно — требовать, чтобы стол был чистый и бумаги в порядке»,— говорят столичные, уездные и деревенские россияне, все время разрешающие мировые вопросы. Каждая аккуратность и требовательность «это — бюрократизм» говорят неисправимые декаденты, по представляющие даже, что в Европе и Америке уже есть миллионная армия бюрократов, работающая с точностью до минуты, что пролетариат и заводская администрация входят и выходят в ворота тысячными толпами в течении пяти минут, что вся трудовая Европа без гудков и звонков ложится спать в 10 час., в 6 час, утра уже покупает газету и садится на рабочий поезд. Пора же, пора нам спохватиться! Пора создать культурные бригады из тех немногих, что приемлют новый темп жизни, новую четкость его шагов, незасоренные линии движений, которые умеют превращать время в пространство и пространство во время. — Что случилось у нас в России? Пронесся военно-социальный смерч. С небывалой силой разрушения. Но, к удивлению многих, он не только сохранил свой организующий кратер, он стал обладать невероятным голосом призыва, энергии, воли. Требует, настаивает. Конечно, оглушенные не слышат, обожженные лечатся, у многих гноятся души. Есть много таких, которые не соразмерили прыжки, вывихнули ноги и записываются в разряд успокоившихся старичков. И все же ураган говорит, говорит. На все эти девять тысяч верст от Петрограда до Владивостока он режет слова: К ударам, к работе!
И есть уже люди, есть суровые работники новой эпохи, сверлящие своим упрямством ржавые руины разрухи: они рассыпаны по всей России, но лишь не выступили сыгранным хором.
Мы их видим. Вот они. Управляющий заводом, сумевший создать новый цех в годы упадка. Мастер, стоявший на посту изо дня в день, как капитан на рубке в шторм. Рабочий или работница, пробивавшие своими руками и станком трудовой кавардак, как ледокол северные льды. Строитель станции, работавший под смешки и хныканье кумушек. Огородник, взрастивший в эти годы кукурузу в районе Москвы и помидоры в Вологодской губернии. «Спецы» — далеко не коммунисты, но полюбившие новую Россию и новое государство и отдающие себя безо всяких задних мыслей. Изобретатели, лаборанты, двигавшие науку с юношеской радостью. Учителя и учительницы, жившие в холодных сараях на корке хлеба, но создавшие армию нового юношества. Наконец артисты театра и литературы, говорящие языком конструкций и напора. Они — эти люди — и есть настоящий командный взвод нашей страны. К невыстроенным толпам, к разбросанным колоннам народа они бросают жесткую речь: — Долой панический ритм, от кампании к кампании, от урожая к урожаю, от дождя к дождю, долой все недели чистоты, недели вши, как в древних святцах, долой безверие, ржавчину психики, путаную ходьбу и ротозейство. К голой методике, тренировке, неотступной, как метроном. Взять торжественный клокот народного пафоса, всю дерзость революции, пропаять их выверенным колебаньем, ровным нажимом. И все это — в открытой воле, идущей сквозным маршрутом. Курс на характеры, курс на активных строителей жизни. Если их нет, их надо родить. Всюду, на каком угодно месте России, надо начать работать, надо брать жизнь приступом, осадой, осадой методической, упрямой. Нет железа, делайте из дерева. Не просите и не ждите. Нет носков — берите портянки, но свертывайте их на ноге артистически аккуратно. При усилии, или, вернее, при суровом насилии над собой, можно, очутившись в лесу только с огнем, ножом и с полпудом хлеба, развернуть через полгода настоящее хозяйство. Только надо вдуматься на другой же день, как крепче устроить упорные колья для костра, состряпать лопату, смастерить дом, набрать съедобных листьев, ягод и кореньев и даже устроить аптеку. Надо стать ловкими сыщиками жизни, уметь быстро ориентироваться и развертываться. Надо взять богатый материал военного быта, где люди приучаются быть храбрыми, расторопными и волевыми. Надо пробудить дух практического искательства, не молиться ни на авось, ни на дождик, ни на дядюшек с Темзы, а непрестанно вырубать фиксированный лозунг до полного его материального одеяния. Неотступно. С передышками, но не отставая. Все граждане необъятной страны, заводские работники, граждане полей, лесов, интеллигенты. Лучшие, отборные, сильные. Идемте же на приступ. Жизнь надо перевернуть. Будемте боевыми, настоящими культуртрегерами. Без тени сентиментализма, жертвы... Идемте через пни, овраги, ржавые болота, спаленные поля — с суровой решимостью новой культурной пехоты. И мы победим, мы выживем. Мы заразим сытых, но анемичных, воскресим голодных, у них вздрогнут измочаленные руки. Мы поставим же наконец на колеса эту телегу, которая зовется Россией... Надо вызвать особое движение, главным лозунгом которого был бы труд, но труд с настроением непреклонной размеренности, вызвать к жизни новых трудовых организаторов, ненавидящих малокровную умозрительность доморощенных схем и влюбленных в практическую подвижность дела, граничащую с изобретательством. Выпрямляйтесь, вставайте же всюду, вставайте с орудиями, с теми, какие у вас в руках. Нет мотора — двигайте ногами, нет плугов — копайте лопатой, нет карандаша — пишите углем или старым кирпичом. Немедля — всякий замысел облекайте в материальную оболочку. Теперь можно заражать народы только постройками, только орудиями к только в крайнем случае голым словом, но и то непременно категоричным, волевым, как шприц входящим в расслабленное тело. Стройте организации, объединяйтесь. И не пишите длинных положений, инструкций и уставов. Называйте эти организации «Грабли», «Сапог», «Сено», «Мостовая», «Пропеченный хлеб», «Здоровая книга», «Короткая фраза». Берите себе в товарищи тех, кто не дискутирует, а репликой кроет два вечера прений, кто понимает вас с полуслова, берите из тех, кто держится «смирно» и впился глазами в грядущую победу. Начинайте дела без ханжества, веселее, непременно создайте материальный эффект с тем, что есть сейчас под руками. Создадите — тогда из закоулков выходите на большие дороги, у вас вырвется слово, команда,— к вам придут, и не за помощью, не за куском хлеба, а придут как взбудораженные компаньоны вашего неумолимого марша. Организуйтесь, будьте портативны, В жизни, как в походе. Техники, рабочие, сплачивайтесь для дела. Если вас гнетет казенная неповоротливость учреждений или грузность предприятий — организуйтесь в свободные промышленные колонны и упрямо бейте неустанным долотом воли. Крестьяне, земледельцы, агрономы, на ограниченных участках будьте смелыми робинзонами и заставьте землю вас слушаться, независимо от матушки-засухи.
Военные работники — от командира до рядового — в шеренги!
Внесите вдохновенность в ваш строй и покажите, что в стране, лишенной машин, вы — лучший механизм, заставляющий людей четко работать, кратко, но понятно говорить, закалять характер. Сделайте армию корпораций настоящих тейлористов с размеренным шагом, очерченным движением, волевым жестом.
Профессора и учителя! Бросьте принципиальное непротивленчество ваших трудовых школ. Рядом с беззаботной прогулкой ребенка по истории культуры делайте ему принудительные прививки энергии и работайте по педагогической инструкционной карточке. Как занимаются культурой животных, так же надо заниматься культурой людей. Врачи, фельдшера, акушеры! Рядом с вашей наукой о лекарствах учите каждого пациента, учите всех здоровых — как надо дышать, как надо спать, как научиться мало есть и в то же время хорошо переваривать и быть сытым, научите каждого минимуму хирургии в своем собственном организме. Юноши, девушки, бегите из комнат, каморок, бегите из тысячи ваших закопченных слащавостью и манерностью студий, бегите на улицы, площади, поля, манежи и организуйте полчища бойскаутов и всеобучистов, где ждет вас испытание в смелости, расторопности, где от вас будут требовать гимнастической настороженности и ежеминутной готовности к действию. Взрослые граждане, выбитые из колеи интеллигенты, все вы — батальоны нищих, ходящих с мешочками по городам, обыватели, желающие все до одного стать торговцами,— вы провалитесь, вы сгинете, если будете продолжать так дальше. Вы у черты рока. Беритесь, пробуйте по-новому силы в новой России. Перемените еще раз ваше социальное положение и, закрепив его, безоглядно начинайте работать и вспахивать наши равнины. Равняйтесь же все на этот стиль. К восстанию, к настоящему вооруженному восстанию против тины апатии, ржавчины, голода! Равнение быстрое. Дискуссия в перерывах. Для полировки крови. Всякий, кто примет это равнение, тот маршевый солдат страны, идущий к подъему страны, которая будет новой, цветущей Америкой. Всякий другой, кто не поднимет эти знамена, всякий другой — лишь влюбленный в голодную берлогу лежака. Так говорят и делают немногие упорные, что родились и крепли в эти огненные годы. Их слова сказаны. БЬЕТ ЧАС.
БУДЕМ ЖЕ СТРОИТЬСЯ!
ЧЕЛОВЕЧЕСТВО НАУЧИЛОСЬ
ОБРАБАТЫВАТЬ ВЕЩИ.-
НАСТУПИЛА ПОРА
ТЩАТЕЛЬНОЙ ОБРАБОТКИ
ЧЕЛОВЕКА.
Владимирское региональное отделение Союза Писателей России Владимирская энциклопедия
