Из истории тюрьмы Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря
Из истории тюрьмы Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря
По делам Канцелярии Владимирского Губернатора за 1820 и 1821 годы за №№ 553 и 56.
На самой северной окраине города Суздаля, на высоком, крутом берегу речки Каменки, протекающей через город, высятся белые, каменные стены Суздальского Спасо-Евфимиевского монастыря. Тут с половины XIV века, неугасаемо теплится тихий свет мирной иноческой жизни. Пять с половиной веков творится молитва, добровольно спасающейся здесь братии. Но старый монастырский колокол зовет в этих стенах к молитве не одних монашествующих, и не одни добровольцы подвижничества прислушиваются к нему. За монастырской стеной, в северном углу охваченного ею пространства, другая желтая, каменная стена, другой каменный, малый концентрический круг. Проникнуть в него можно лишь в единственные ворота, оберегаемые караульным. Они не открываются до посторонних; на их крашенном, кованном железом дереве висит железная кружка. На кружке написано: „В пользу заключенных в монастырской крепости“. Об этой крепости, о ее возникновении, о быте заключенных в ней и говорят те архивные дела, которые послужили основанием настоящей статье.
В 1766-м году Государыня Императрица Екатерина II-я „Высочайше указать соизволила содержащихся в Московской губернии в монастырях, сосланных из бывшей тайной канцелярии „безумных колодников перевести всех Суздальской Епархии в Спасо-Евфимиев монастырь. Для караула оных колодников посылать из той Суздальской канцелярии, из городовой роты одного унтер-офицера и солдат шесть человек, коему о содержании тех колодников в монастыре дать и дана от воеводы инструкция, чтобы содержать оных безумных в двух или трех покоях, однако нескованных и иметь за ними присмотр такой, чтобы они себе и другим по безумству своему не могли учинить, какого вреда, чего ради такого орудия отнюдь бы при них не было, так и писать им не давать, кошке смирны и сумасбродств не делают, таких пускать для слушания Божественнаго пения в церковь, однако за присмотром же солдат, причем смотреть за ними, чтобы они с посторонними не вступали в разговор, также и не ушли из монастыря".
Дух времени Великой Екатерины сказался и в этой инструкции 1766 года, преподанной во исполнении воли Царицы, Суздальским воеводой графом Толстым. Воевода предписывал: «Караульным поступать с заключенными сколько возможно без употребления строгости; поелику они люди в уме поврежденные, то с ними и обращатся с возможною по человечеству умеренностию, если ж из караульных пожелают быть в том монастыре безсменными, то сие оставляется на разсмотрение Воеводы, унтер же офицера, дабы иногда не произошло от караульных каких-либо своевольств поручить в команду Архимандриту».
Таков был первый момент в возникновении Крепости при Спасо-Евфимиевом монастыре и таковы первоначальные основания ее внутреннего распорядка.
Но время бежало, а вместе с ним незаметно изменялись и условия существования и самые цели этого уголка седого Суздаля. Из места содержания безумных колодников крепость монастыря принимает понемногу более широкий характер заточения как духовных лиц и религиозных преступников, так и вредных членов светского общества, офицеров армии и гражданских чиновников.
Количество заключенных росло, увеличился и состав караула. В 20-х годах XIX века, он, как видно из дела, достиг уже при одном унтер-офицере и одном ефрейторе 24-х караульных солдат, образующих три смены по восьми человек каждая. Но самое помещение, где заключались арестанты не расширялось, вопиющие неудобства размещения арестантов, бросались в глаза. Вот что писал о них правящий должность Владимирского Губернатора председатель уголовной Палаты д. с. с. Зузин, обозревавший, в 1821-м году управляемую им губернию. „Во время проезда моего через город Суздаль, при обозрении Спасо-Евфимиева монастыря, мною усмотрено, что комнаты арестантами занятые весьма тесны по многому числу содержанных и воздух в оных всегда находится тяжелый. Отчего много бывает больных, а сверх того все вообще комнаты по ветхости их требуют довольной поправки и не имеют надлежащего укрепления".
И вот вскоре после Отечественной войны, ненормальность такого положения побуждает, наконец, настоятелей монастыря предпринять ходатайства,- в видах устранения такого неудобства. К двадцатым годам XIX века относится и фиксация суммы, отпускаемой казною монастырю на содержание арестованных.
В 1816 году 28-го Июня Архимандрит Мельхиседек представил Владимирскому Губернатору Супоневу , а 29 Января 1819 года архимандрит Августин ходатайствовал пред Владимирским Губернатором Юрловым , об „Отпуске суммы на отделку впусте состоящих каменных покоев, занимаемых некогда семинарскими классами, для размещения содержащихся в том монастыре арестантов". Губернатор Супонев уведомил архимандрита Мельхиседека, что „сделанную губернским Архитектором смету о сумме потребной на поправку каменного строения предполагаемого для содержания арестантов, он представил в Комитет, Высочайше утвержденный 13-го Января 1807 года, с испрашиванием отпуска исчисленных по смете денег". Тем не менее 3-го Марта 1821 года Архиепископ Владимирский Ксенофонт в отношении своем за № 753 жаловался Губернатору на то, что ходатайство настоятеля Спасо-Евфимиева монастыря не получило никакого движения.
К первой половине 21 года относится и возбуждение настоятелем монастыря о. Парѳением ходатайств об урегулировании содержания заключенных. О. Парѳений писал Губернатору, что находящиеся под его наблюдением „разнаго рода" арестанты получают разное содержание: одни получают „достаточное, а другие, напротив того, малое и самое
бедственное, кои, по нынешней дороговизне на все жизненные припасы, терпят в оном крайний недостаток. Из перечня лиц, заключенных в монастырь в 20-х годах, имеющихся в рассматриваемом деле, и описи того, что положено на содержание каждого из них, видно, что содержание арестантов колебалось в действительности очень значительно. Так например арестанты: малоумный крестьянин Семен Осипов и однодворец Родион Щетинин содержались согласно указу Правительствующего Сената от 7-го Февраля 1802 года на отпускаемые от казны 20 руб. в год на каждого; Солбинской пустыни послушник Михайло Оферьев содержался на 30 рублей, высылаемые пустынью; лишенный священства Василий Кочетов и сенатский регистратор Алексей Соловьев на 60 руб. в год на счет Владимирского Приказа Общественного Призрения; отставной подполковник Афанасий Лисевич на 89 руб. 20 коп., из которых 29 руб. 20 коп. выдавала казна, а 60 руб. тот же Приказ; бывший протоиерей Лейб-Гвардии Уланского полка Савва Стоянов на 100 руб. отпускаемых обер-священником армии и флота Иоанном Державиным; пять рядовых солдат на 120 руб. в год от казны каждому; титулярный советник Павел Молчанов на 750 руб. высылаемых родственниками, и отставной корнет Никита Спечинский на 1000 р., выдаваемых на его содержание его родителем.
В виду такой разницы в размерах содержания о. настоятель разделил всех заключенных в крепости на два класса. В первый он включил тех, «коим содержание обеспечивается и доставляется от родственников, а во второй тех, коим содержание определено от казны, от Владимирского
Приказа Общественного Призрения и от других мест». Указывая на бедственное положение арестантов, включенных им во второй класс, о. Парѳений ходатайствовал пред Губернатором отнестись куда следует об улучшении содержания этой категории заключенных.
Управлявший губернией г. Зузин по содержанию представления о. Парѳения вошел с ходатайством в Министерство Внутренних Дел.
Совершенно случайному обстоятельству, красноречиво рисующему картину монастырского заточения, суждено было оказать на разрешение обоих вышеизложенных ходатайств настоятелей Спасо-Евфимиева монастыря решительное и быстрое влияние. Это обстоятельство было повергнуто Министерством Внутренних Дел на Высочайшее воззрение Императора Александра 1-го и на течение жизни в стенах монастыря, а равно и на участь заключенных, было обращено Высочайшее внимание Государя.
Вот это обстоятельство, как повествует о нем Архивное Дело канцелярии Владимирского Губернатора за 1821 г. за № 56.
В Суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре с 13-го Ноября 1815 г. по 30 Октября 1818 г. содержался под строжайшим надзором „дабы отнять у него средство быть вредным обществу развратным своим поведением" отставной, корнет Сдечинский. Хотя во время своего содержания в монастыре Спечинский „много оказывал буянства, грубостей и беспокойства настоятелю, унтер-офицерам, караульным солдатам и арестантам" его отцу удалось, тем не менее, выхлопотать Высочайшее повеление об увольнение строптивого сына из монастыря и в октябре 1818 года корнет Спечинский покидал монастырские стены, чтобы возвратиться „в родительский дом". Но это трехлетнее заточение, очевидно, не исправило сына.
31-го Января .1821 г. Владимирский Губернатор получил от г. управляющего Министерством Внутренних Дел уведомление, что по просьбе Майора Спечинского комитет г.г. Министров постановил его сына отставного корнета Никиту Спечинского „за развратное же повеление и дерзкие поступки" сослать под присмотр в Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь. Доводя о том до сведения г. Губернатора, Министр предлагал ему, когда названный корнет Спечинский будет доставлен во Владимир от Московского Генерал Губернатора, препроводить его в Суздаль к настоятелю монастыря, который будет предварен о ссылке Спечинского Духовным начальством .
13-го Марта настоятель монастыря Архимандрит Парѳений кратко доносил Губернатору, что корнет Спечинский, вторично заточаемый в монастырь, и на этот раз уже по просьбе собственного отца, так недавно, хлопотавшего о его помиловании, принят им от конвоировавшего его московского полицейского чиновника Бурдаева.
29 Апреля Архимандрит обратился к Губернатору уже с пространным донесением. 5-го числа Апреля месяца пишет о. Архимандрит, во вторник на страстной седмице корнет Спечинский „позван был мною в кельи настоятельские, коему я, по долгу моему, советовал для слушания Божественной службы ходить в церковь и говеть, а он не только что не послушал моего о том ему совета, но дерзко с грубостью и решительно сказал, что он в церковь ходить не будет, говеть и исповедываться не станет, хотя де представляй на него куда хочешь". О. Архимандрит, донеся об этом, просил г. Губернатора представить куда следует об удалении из монастыря куда-либо в другое место как помянутого арестанта Спечинского, „яко развратнаго, дерзкаго и буйнаго, так и подобных ему ко исправлению поведения своего ни малейшей надежды не подающих арестантов, поелику от таковых дерзостных людей и поступков их бывает величайшее безпокойство, как начальству так и несчастным, содержащимся в здешнем монастыре лишенным ума и больным людям, а не менее настоит и всегдашняя опасность". Через неделю о. Архимандрит получил ответ. Губернатор писал:
«Милостивый Государь мой,
отец Архимандрит Парѳений.
Верховное Правительство, определяя к заключению в разныя места людей опасных и вредных обществу, конечно имеет ввиду у себя все средства и удобства к помещению таковых людей и в начальствующем Вашим Высокопреподобием монастыре, а потому входить в какое-либо со стороны моей в отношении сего ходатайства было бы излишне и неуместно».
Отклоняя от себя ходатайства о переводе таких арестантов в другое место, Губернатор присовокупил, что в случае, ежели корнет Спечинский „совершенно опасен будет к нахождению в одной арестантской комнате с прочими заключенными", о Архимандрит может употребить к усмотрению его „потребныя меры". Меры эти, однако, в отношении Губернатора не указаны.
9-го Мая Губернатор получил новое письмо от о. Парѳения. О. Архимандрит доносил, что 8-го Мая в 11- часу вечера арестанты: отставные корнет Никита Спечинский, прапорщик Александр Мещанков и титулярный советник Павел Молчанов, прохаживались по двору арестантского отделения. Спечинский и Мещанков вступили в разговор об разводах и военных действиях. Молчанов же, находясь между ними „Спечинскаго в знании не одобрил, а Мещанкова похвалил, что он более знает". Выразив свое мнение Молчанов пошел от них в свою комнату, но при входе в нее, его нагнали оба оставленные им собеседника, причем Спечинский сбил его с ног, а Мещанков бил его, лежащего, ногами и подборами сапогов по голове. Дежурный унтер-офицер и часовые едва могли разнять их и отвести каждого в свое место. После того корнет Спечинский, кроме Молчанова, еще прибил арестантов: прапорщика Маклакова „за то единственно, что он избитому Молчанову перевязывал раны и унимал кровь", и малоумного больного послушника Михаила Оферьева „без всякой причины". Спрошенные о. Архимандритом Спечинский и Мещанков сознались в своей вине. „Почему, пишет о. Парѳений, за таковые дерзкие и буйные поступки и паче, чтоб не могло произойти от них еще чего-либо важнаго, приказал я посадить их Спечинскаго и Мещаникова на стенныя цепи и затем отнесся письменно к Суздальскому Уездному Штаб-лекарю Романовичу, об освидетельствовании, обще с полицейским чиновником, причиненных арестанту Молчанову побоев. Из приложеннаго свидетельства штаб-лекаря, подписаннаго и находившимся при осмотре квартальным надзирателем, видно, что он нашел у Молчанова: „боевые знаки следующие, а именно: на голове с левой стороны вдоль виска к глазу разшиб кожи и височных мясных частей, до надкостной плевы фигуры неправильной длиною в три дюйма и шириной в дюйм, тупым орудием причиненный, с правой стороны шеи во многих местах оцарапана .кожа и синебагровыя опухлыя пятна под правым глазом также синебагровая опухоль, от каковых нещадных побоев он, Молчанов, пришел в крайнее безсилие, так что едва может приподняться сам с кровати". Сверх того сам о. Архимандрит нашел, что с большого пальца левой руки Молчанов сорвал ноготь „примерно зубами".
Донося о всем вышеизложенном, о. Парѳений просил Губернатора представить высшему начальству „как и прежде сего просил" об удалении из сего монастыря означенных арестантов Спечинскаго и Мещанкова „яко зловредных и опасных людей куда-либо в другое место", а затем снабдить его „предписанием о содержании этих лиц, доколе на стенных цепях, так как кроме того к удержанию их от буйственных поступков" других средств он не находит.
Губернатор ответил о. Настоятелю в тот же день. Находя меру принятую Архимандритом необходимой, он выражал свое согласие на то, чтобы Спечинский и Мещанков содержались на стенных цепях, но лишь до тех пор пока не усмирятся и „не подадут надежды к перемене своего положения", о чем Губернатор и предлагал своевременно его уведомить.
Но ответив о. Парѳению, Губернатор на этот раз счел нужным о всем этом деле представить 20-го Мая 1821 г. и г. Министру Внутренних Дел. Указав на поведение заключенных Спечинского и Мещанков, на необходимость посадить их на стенные цепи и, точно передав ходатайство настоятеля монастыря о переводе названных арестантов в другое место, г. Начальник губернии с своей стороны высказался за то, что условия заключения таких арестантов в Спасо-Евфимиев монастырь крайне неподходящи, особенно потому, что „по неимению в монастыре особых удобных строений, все, как умалишенные, так и за развратное поведение лица, содержатся в одной, хотя и довольной горнице и что, с тем вместе, больные и слабые помещаясь тут же не могут пользоваться должным спокойствием.
7-го Июня того же года, т.е. почти через месяц после описанного происшествия на арестантском дворе монастыря, о. Архимандрит писал Губернатору, что „как ныне арестанты, содержащиеся на стенной цепи, несколько усмирились, то от, цепного содержания освобождены, поелику же к перемене своего положения совершенной надежды не подают и дабы впредь не могли учинить по буйному своему характеру каких-либо важнейших поступков и опасных происшествий, отделены от прочих арестантов каждый из них в особую комнату, в коих и содержатся ныне под строжайшим за ними наблюдением". Донося, об этом, о. Парѳений просил Губернатора снабдить его предписанием о содержании арестантов Спечинского и Мещанкова навсегда таким образом, не допуская их до сообщения и обращения с другими арестантами. Губернатор выразил на это свое согласие сейчас же; а скоро пришел и ответ из Петербурга на представление Министру Внутренних Дел Губернатора. 15-го Августа 1821 г. Министр Граф Кочубей писал Владимирскому Губернатору Графу Апраксину следующее.
„По двум представлениям исправлявшего должности Владимирского Гражданского Губернатора
а) от 20 Мая о драке, происшедшей между некоторыми арестантами, содержащимися в Суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре и
б) от 7-го Июля с препровождением списка арестантов в том монастыре находящихся и с изъяснением бедственного положения и нужды ими претерпеваемой, я имел счастье докладывать Государю Императору.
Из сведений этих и из тех, которые прежде многократно доходили, видно: что Суздальский монастырь не удовлетворяет отнюдь предназначению своему. С одной стороны не видно, чтобы в отношении нравственном имели там надлежащее об арестантах попечение, а с другой, крайне недостаточное содержание лишает многих из них возможности содержать себя. По сим уважениям Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил: 1. Поручить Вашему Сиятельству осмотреть строение в Суздальском монастыре для арестантов определенное и составить там к лучшему оных размещению, наблюдая, дабы каждый арестант имел одну небольшую комнату и чтоб ни под каким видом не находилось по нескольку человек в одном покое.
2. Когда план сей и сметы представлены будут, то, по рассмотрении оных, отпустить на сие нужную сумму из Строительного Комитета.
3. Предоставить Вам, вместе с Архимандритом составить исчисление сколько нужно быть может сумм на содержание одного арестанта, дабы, сообразив сие, можно было назначить нужную сумму на содержание арестантов, в монастыре Суздальском ныне находящихся, и принять сие за основание для тех, кои впредь будут туда посылаемы.
4. Поручить г. Министру Духовных Дел и народного Просвещения, дабы он по части ему вверенной сделал надлежащее соображение.
Отнесясь по содержанию сей Высочайшей воли к кн. Александру Николаевичу Голицину, я поставляю в обязанность Вашему Сиятельству точное исполнение оной по всем предметам выше изъясненным от личного Вашего попечения зависящим и буду ожидать о последующем Ваших представлений.
Гр. Кочубей».
Высочайше выраженная и вскоре приведенная в исполнение воля Императора Александра I является вторым моментом в истории Суздальского монастырского заточения.
Владимирский Губернатор вскоре же представил Министру Внутренних Дел и смету на переустройство крепости и смету расходов потребных на годовое содержание каждого заключенного.
Смета по ремонту и пристройке крепости была составлена Губернским Архитектором Евграфом Петровым на 80700 руб. 35 коп. Г. Министр нашел в ней „довольно значащие недостатки, как на счет непрочности предполагаемаго построения", так и „неудобности внутренняго расположения для помещения арестантских караульных и служителей" и поручил рассмотреть ее и пополнить архитектору Шарльману. Г. Шарльман представил, на основании поручения Министра, новый план и смету, по которой потребная на постройку сумма выразилась уже в цифре 109586 руб. 20 коп. Эта смета была поднесена на Высочайшее рассмотрение. Государь Император, „сделав несколько замечаний на внутреннее помещение", в Марте 23 года Высочайше повелеть соизволил „привести перестройку сию в исполнение", а Строительному Комитету было дано от Министра на предмет „приведения сего дела в действо" надлежащее предложение.
Вскоре получил свое разрешение и вопрос о содержании заключенных. 21-го ноября 23 г. Министр Внутренних Дел писал Губернатору, что исчисление сумм, как на годовое содержание находящихся в Спасо-Евфимиевом Суздальском монастыре арестантов, так и на отопление и освещение занимаемых ими комнат, удостоено Высочайшего утверждения и что 16-го Октября того же года, вследствие именного указа Его Императорского Величества данного Министру Финансов, Владимирской Казенной Палате предписано об отпуске в ведение его, Губернатора, годовой суммы потребной на содержание арестантов в размере 156 руб. на каждого. Г. Министр предлагал вместе с тем гр. Апраксину, в случае освобождения или смерти кого-либо из числа состоящих ныне арестантов, немедленно давать знать ему г. Министру и, согласно наличному количеству оных, производить и требование от Палаты денег на содержание „по разсчету об убылых", о тех же, кои вновь поступят, требования о назначении для них денег должны были производиться от самого Министерства Внутренних Дел.
Упомянутая, Высочайше утвержденная цифра годового содержания арестованных получилась, как это видно из рассматриваемого дела,— от сложения следующих трех сумм: 1. 70 руб. 90 коп. — на пищу одного арестанта в год. 2. 77 руб. 10 коп. — на одежду, постелю (считая в том числе сено для набивки подушки и солому в тюфяки), на шитье и мытье платья и на мытье белья (считая одну стирку на каждые две недели). 3. 8 руб. — на обувь.
Итого: 156 руб.
Так закончился вопрос о содержании арестованных.
А между тем дело о постройке казарм шло своим чередом. К работам приступили весной 24-го года. В ноябре 23 года Владимирский Губернатор сдал постройку казарм в монастыре Гаврилова-Посада купецкому сыну Асафу Зимину по контракту, и с начала 24-го года Зимин стал подвозить в монастырь строительные материалы. В виду отдаленности Суздаля от Владимира, губернский Архитектор не имел возможности следить за постройкой казарм лично и наблюдение за добросовестным выполнением подрядчиком контракта, было поручено непосредственно настоятелю монастыря о. Парѳению, которому Губернатор переслал и контракт и планы.
18-го Сентября 24 г. часть казарм была уже отстроена и арестанты были переведены во вновь отделанные комнаты.
Г. Губернатор выразил, однако, опасение, как бы не оказалась в этих комнатах сырость и сырой воздух нового здания не отозвался бы дурно на здоровье содержимых людей. На это отношение Губернатора о. Парѳений 5-го Ноября 24-го года доносил следующее: Вновь отстроенные комнаты, куда размещены им были арестанты, были освидетельствованы, по его требованию, штаб-лекарем Романовичем. Результат освидетельствования был такой: В общей большой комнате ни малейшей сырости не оказалось, равно и в особых секретных комнатах оной не приметно и воздух в них здоровью содержимых людей, по мнению штаб-лекаря, вредить не может. Лишь в коридоре при секретных комнатах и в казарме занимаемой караульными некоторая сырость замечалась, но „сделанными двойными дверями и постановкой чугунной печи — эта казарма совершенно обсушилась и сырости в оной уже не имеется".
Таковы были новые условия размещения заключенных, их арестантское новоселье.
А 12 Апреля 1826 г. секретный замок при монастыре, уже вполне законченный постройкой, был принят от подрядчика губернским Архитектором и Суздальским Городничим и сдан по описи в ведомство „о. Архимандрита и Кавалера Парѳения".
Рассматриваемое дело на этом, однако, не кончается. 22-го Сентября 26 года отец Парѳений писал Губернатору, что состоящая при арестантском отделении во имя Святителя и Чудотворца Николая церковь „починкою исправлена" и в ней положено для слушания содержащихся в замке священное служение именно: каждодневно Божественная литургия, кроме великопостных дней, когда по уставу ее не полагается, а читаются часы, и на воскресные и праздничные дни всенощныя бдения. „Но на церковные необходимо нужные для сих служений припасы, писал о. настоятель, особливо никакой суммы здесь не имеется". Донося об этом Губернатору о. Парѳений просил его представить куда следует об отпуске на этот предмет годовой суммы, размер которой, по его исчислению, должно было установить в 360 руб.
Граф Апраксин лично от себя всеподданнейше рапортовал на Высочайшее имя об этом деле и, приложив упомянутое исчисление о. Парѳения, испрашивал у Государя Императора „Высочайшаго повеления об отпуске ежегодной суммы для содержания означенной церкви потребной".
26-го Октября 26 года и на это ходатайство о. Парѳения последовало Высочайшее соизволение.
Так возник при Суздальском монастыре арестный замок, так складывался его внутренний быт и устанавливалась финансовая сторона его существования.
Давно не стало о. Парѳения, с именем которого связаны эти странички монастырской истории, нет в живых и никого из заключенных, список которых передает нам архивное дело. Лишь дуплистые вековые липы по прежнему шумят у каменной ограды крепости и старые куранты из-под белых арок четырехугольной Спасо-Евфимиевской звонницы, роняют на обитель, как и встарь, свой мелодичный, мягкий звон, грустно провожая мгновения мимо несущейся жизни...
