Внутри замка остается на ночь всего три дежурных приставника, которые разделяются на три смены, по три часа каждый: от 9 часов вечера до 12 часов ночи, другой от 12 до 3 ночи, третий от 3 ночи до 6 утра. Один из этих приставов обходит коридоры, в каждой камере было окно со стеклами размером примерно 30—50 см, в которые надзиратель наблюдал, чем занимаются арестанты. Днем заключенные могли передвигаться по коридорам свободно, кроме тех, кто содержался в темницах и по секретному делу. Следовательно, для того чтобы одному приставнику обойти коридоры всех трех этажей замка, требуется довольно много времени, даже при том условии, что приставник действительно строго исполняет свою обязанность и не дремлет где-нибудь в коридоре. А в данном случае арестанты смело и без всякого надзора нарушат режим.
На день в тюремном замке для надзора состоят: смотритель и 28 надзирателей. Надзиратели распределены следующим образом: 2 (6) при коридоре замка, 1 — для уборки конторы и канцелярии, 1 — для разноски по городу пакетов, 1 привратник, 1 — у бани и прачечной, 1 — у церкви, 1 — у цейхгауза, где хранится казенное имущество, 1 —у черного двора, 1 —каптенармус, 6 при тюремной больнице.
Система надзора в царской России не являлась постоянной, она с годами качественно изменяется, особенно в процессе реформации мест заключения.
Вот пример из Соборного Уложения 1649 г., где основное назначение надзора определяется следующим положением: «тюрьмы и тюремных стрельцов осматривать, чтобы тюрьмы были крепки и у тюремных бы стрельцов ничего не было, чем из тюрем вылезти...». Следовательно, основное назначение тюрьмы рассматривалось с позиции изоляции преступников и обеспечения надежной их охраны. Организация надзора всегда являлась одной из наиболее сложных и трудно решаемых проблем царской тюремной системы.
При приеме на службу в тюремную стражу от надзирателя отбиралось обязательство по установленной форме. В обязательстве довольно подробно и обстоятельно оговаривались все основные условия, которым должен был соответствовать кандидат на должность надзирателя, характер его взаимодействий с начальником, а также объем его прав и ответственности по службе. Более позднее лица поступали на должность младшего надзирателя по вольному найму:
1) в отношении надзора за арестантами надзиратель должен быть в полном распоряжении начальника, обязанности свои нести истинно и честно, быть постоянно трезвым;
2) плату за исполнение обязанностей, младшие надзиратели имеют право получать ежемесячно по 20 рублей и казенную одежду, за исключением обуви и белья;
3) в течение первых десяти месяцев службы из содержания должны удерживаться 1-й месяц три рубля, а последующие — два рубля. Деньги эти должны храниться все время службы в виде залога;
4) должность свою он мог добровольно оставить, прослужив не менее одного года;
5) требовать возврата залоговых денег при увольнении имел право тогда, когда отработал год;
6) за проступки по службе, не подлежащие в общем судебно-уголовном порядке, надзиратели могут быть подвергнуты по усмотрению начальства его властью: замечанию, выговору и аресту до семи дней;
7) могут быть подвергнуты штрафу в размере от одного до пяти рублей, которые должны быть удержаны из первой выдачи жалованья, или быть уволены вовсе от службы без расчета за текущий месяц и даже с удержанием залога.
На заседании Владимирского Попечительного совета 30 января 1862 г. слушали: свод законодательных уставов о содержании под стражей, на обязанность тюремного комитета возложено наблюдать, чтобы тюремные служители соблюдали установленные правила по надзору и порядку между арестантами. По существующим правилам надзор за заключенными в тюрьмах кроме смотрителя и подчиненных ему помощников, надзирателей и других лиц гражданского ведомства возлагается и на военную стражу, часовых внутри арестантских камер не должно быть. Для усиленного надзора со стороны их за арестантами на каждой камерной двери должны быть небольшие окошечки с защитными решетками, через которые могли бы часовые «иметь виды и предупреждать всякие между арестантами беспорядки и покушения к побегу». Далее предписывается не иметь часовых внутри тюрем, а для внутреннего порядка назначить в прочных тюремных палатах надзирателей из инвалидов, часовые должны быть только на тюремных дворах при стенах, окружающих каждую тюрьму, с тем чтобы эти часовые могли смотреть со всех сторон тюремное здание и видеть покушение арестантов на побег...
Батальонный адъютант замка 25 мая 1860 г. рапортует: «Качественный состав надзирателей, их отношение к выполнению служебных обязанностей вызывают постоянную озабоченность центральных и местных органов управления тюремных ведомств». В отчете говорится следующее: «...К сожалению, приискание хороших надзирателей сопряжено со значительными затруднениями. На должности эти поступают обыкновенно запасные и отставные нижние чины. На первых порах исполняют свои обязанности добросовестно, а через некоторое время начинают, за небольшим исключением, послаблять арестантов, допуская их к разным нарушениям тюремных правил или доставляя арестантам запрещенные предметы — табак, карты и даже вино». Нередко возникали конфликты между арестантами и надзирателями. Арестант грубил, не подчинялся указу... на что надзиратель грубым окриком осаживал его: «Да ты еще угрожаешь, закрой хлебало. Я при должности и при бляхе, а ты рванина арестантская!» Для надзирателей с 1 января 1887 г. была введена особая одежда: цвет формы черный, чины обозначались количеством серебряных звездочек, нашиваемых по длине шнура — на парадной форме старших чинов. Вооружение состояло из шашки, револьвера системы Смита и Вессона. С 2 августа 1886 г. вводились для тюремных надзирателей фуражечные, поясные и нагрудные медные бляхи с наименованием тюрьмы.
В качестве стимулирования службы надзора широко применялось награждение надзирателей медалями «За безупречную службу» в тюремной страже для ношения на груди на Анненской ленте, серебряной с надписью «За усердие» для ношения на груди на Александровской ленте, бронзовой в память 300-летия царствования Дома Романовых. Смотрителей за усердную службу награждали золотой шпагой.
На основании утвержденного в 1885 году описания формы одежды младшие надзиратели должны быть вооружены пистолетами, а старшие пистолетом и шашкой. К 1889 году шашки были изъяты и заменены револьверами. Проводились в тюремном замке археологические работы: в 1995 г. под актовым залом административного здания. В этом помещении была людская, позже комната для отдыха надзирателей. Был найден медный знак отличия на головной убор в виде ленты с выдавленной надписью «За отличие», который пришивался на фуражку над кокардой двуглавого орла. Рядовые надзиратели очень гордились этой лентой, все видели, что это образцовый служитель тюремной системы. Были найдены аптечные пузырьки, штоф из-под водки с двуглавыми орлами, печная заслонка, облицовочная плитка от голландской печи, ботинок арестанта, множество документов — отпускные солдатам охраны, ведомости на питание, упаковки от махорки и спичек. Очень интересен циркуляр МВД от 22 марта 1883 г., в котором главной причиной побегов и беспорядков во Владимирском тюремном замке называется отступление от правил содержания арестантов и недостаточное понимание обязанностей надзирателями и смотрителями. Отмечается, что, принадлежа большей частью к низшим сословиям, надзиратели смотрят на себя как на тюремную прислугу. Естественными последствиями такого неуместного самоуничижения является то, что арестанты говорят своему надзирателю «ты», садятся в его присутствии, отвечают грубостью на замечание. В устранении таких неправильных отношений предписывалось полицмейстерам и исправникам внушать смотрителям и надзирателям, не дозволять себе никаких праздных разговоров, не относящихся к службе, с арестантами. Должны строго выполнять свои обязанности и требовать от заключенных исполнения законов. Лицам тюремного надзора осуществлять контроль за соблюдением арестантами правил вежливости без различия категорий и сословия, к которым они принадлежат. Взятки брать было строго запрещено, — если получит, должен доложить уездному надзирателю. Согласно Уставу о тюрьмах Екатерины Великой в камеры арестантов заходить разрешено только втроем.
Организация надзора всегда являлась одной из наиболее сложных и трудно решаемых проблем царской тюремной системы. Вот пример из делопроизводства 1899 г. При разработке нормативных актов, регламентирующих деятельность службы надзора, описан перечень нарушений надзирателями, а именно:
1) небрежное производство обысков арестантов;
2) явку в нетрезвом виде к отправлению служебных обязанностей;
3) ропот против распоряжений начальства или на тягость службы;
4) курение табака в помещении, где это не дозволено;
5) несоблюдение правил ношения формы одежды и вооружения.
Суд над разбойниками
В 1866 г. в военном-полевом суде г. Владимира состоялся суд над разбойниками, совершавшими убийства и грабежи по всей губернии в конце 1865 г. Все жители губернии были приведены в ужас неслыханными в нашей стороне злодействиями, которые совершились в Покровском и Владимирском уездах шайкой грабителей. Страшные преступления были совершены в период от 26 ноября по 18 декабря. Усилиями полиции разбойники все были взяты в разных местах и заключены во Владимирский острог. По проведенному следствию, они и свидетели были преданы Уголовному Гражданскому суду; но собравшееся к тому времени Владимирское уездное земское собрание единогласным постановлением просило о предании злодеев военно-полевому суду. Ходатайство было уважено, и по Высочайшему повелению над разбойниками был назначен военно-полевой суд. Заседание суда происходило 31 августа в зале Владимирского клуба. Публика допускалась по билетам. К сожалению, помещение клуба невелико и не могло вместить более 150 человек, что далеко не удовлетворяло всех желающих присутствовать на суде. Между зрителей находилось много дам.
Суд при открытых дверях начался в 10 часов утра. Он состоял из председателя полковника Ольдерога, членов: подпоручика Лущихина, поручика Каттерфельдта, штабс-капитана Толбучина, капитана Филипьева, капитана Палевича, капитана Гедройца, в качестве прокурора обер-аудитора Егунова и аудитора Жигалова. Защитником некоторых из прикосновенных делу лиц вызвался быть здешний житель, коллежский асессор Ефим Леонтьевич Тихонравов. По звонку председателя в зале водворилась глубокая тишина. Преступников ввели раскованными и разместили на обе стороны от судей. Аудитор спросил их, не имеют ли они причины отвести кого-либо из членов суда, получил отрицательный ответ, отобрал от всех подсудимых в этом подписку. Затем прокурор встал и изложил дело.
Все обличенные злодеи содержались ранее в острогах. Освобожденные оттуда, они получили полугодовые паспорта; но не успев или, скорее, не пожелав приписаться, занялись грабежами и убийствами, наведшими ужас на всю губернию. Прежде всего тремя из злодеев, а именно: крестьянином Владимирского уезда села Ратмирово Гаврилою Латышевым и товарищем его по острогу крестьянином Владимирского уезда села Ельтесунова Андреем Пузыревым и крестьянином того же уезда и села Степаном Гулиным была украдена 26 ноября у крестьянина деревни Монаково Филимонова, родственника Латышова, лошадь. Отправившись 28 ноября на этой лошади в Александров, они сошлись с тамошним мещанином Иваном Ремизовым, который помог им продать лошадь за 16 рублей крестьянам деревни Ричковой Наумову и деревни Фофанки Хомову. Оттуда все четверо сговорились идти в Киржач, ограбить ратушу, но побоялись, потому что в Киржаче на улице толпилось в тот день много народу. Из Киржача отправились в деревню Коробовщина Покровского уезда, в сторону большой дороги, к сидельцу питейного дома Московской губернии Верейского уезда купеческому сыну Федору Удалову; но дома застали только его жену и троих гостей, крестьян, занимавшихся по селам и деревням портняжничеством — деревни Веденевка Михаила Ефимова и Алексея Артемьева, и деревни Мельничной Якима Григорьева 15-ти лет. Они стали вместе пить и, по словам преступников, сговорились воровать сообща. Преступники вышли, портные оставались в кабаке, при них были утюги и ножницы. Эти портные были первыми жертвами злодеев. Выйдя из кабака, разбойники, по всей вероятности, преднамеренно решились их удушить и, чтобы завести ссору, стали выпрашивать у них портняжные инструменты. Получив отказ, Гулин первым бросился на портных, прочие последовали его примеру. Удушив двоих взрослых, они перерезали им горло складным ножом и принялись за мальчика Григорьева, он стал умолять их отпустить его, двое из злодеев сначала согласились, но Латышев опасался доноса, он схватил Якима Григорьева и свернул ему голову, как цыпленку, после чего перерезал тем же ножом горло. Отобравши от убитых платье, они возвратились обратно в кабак к Удалову, который уже был дома и, по показанию убийц, знал о их намерении. Удалову они продали платья убитых: три полушубка и две пары сапог за 6 рублей. Трупы убитых были найдены их родственниками через три дня в кустах совершенно нагими. Из кабака Удалова, 6 декабря, компания отправилась в село Вохну, где, по слухам, жил какой-то богатый мужик. На дороге встретили 70-летнего крестьянина Якова Степанова, требовали у него денег, но денег не оказалось, и его отпустили. Продолжая путь, разбойники увидели ехавшую в телеге женщину и задумали ее убить, чтобы не идти пешком. Они остановили ее, удушили, перерезали горло. При этом находились приставшие к ним на пути в селе Жарах крестьянин деревни Адамовой Константин Елизаров и с ним 12-летний мальчик Василий Иванов; когда они били женщину, показался на дороге обоз, чтобы скрыть убитую, они сели на нее, заставивши сделать то же и Елизарова. Женщина эта оказалась крестьянкой села Костина, Домна Константинова, ехавшая в деревню Филимоново для свидания с матерью. Труп ее найден в пяти верстах от дороги, близ села Спасского. По вскрытии оказалось, что женщина была в стадии 2-х месячной беременности. Все общество, уже в числе 6 человек, поехали в Покров. Там зашли на постоялый двор к какому-то Корнею Горбатову, поздравили его с праздником и в 12 часов дня того же 6 декабря отправились в деревню Степурино Московской губернии Богородицкого уезда. Приставший к убийцам Елизаров хотел, по его словам, объявить в Покрове о происшествии с женщиной, но на улицах никого не было, а на постоялом дворе или в питейном доме, куда заехали, он видел одних только женщин. В Степурино приехали к крестьянину Якову Елисееву; этот последний продал украденную лошадь за 10 рублей крестьянину крушину, а некоторые из ограбленных у Константиновой вещей — кабацкому сидельцу Шубаеву за 5 рублей; остальные вещи, заключавшиеся в различных женских уборах, Гунин взял себе и подарил приехавшей к Алексееву своей любовнице Аксинье Ивановой, которую привез из деревни Афанасьево родной ее брат Павел Иванов. Эта женщина слыла в народе под названием «вдовушка», по причине зарока своего никогда не выходить замуж. Гулин остался у Елисеева; Елизарова и мальчика Иванова отпустили в Покрове; а остальные трое — Латышев, Пузырев, Ремизов отправились в деревню Нажарову и в ночь с 10 на 11 декабря пришли к содержателю питейного дома, отставному рядовому Ефиму Чистякову, Латышев потребовал вина, угостил хозяев и товарищей, расплатился, и все улеглись спать. Ночью Латышев встал, достал топор и сразу убил спавшего старика, тестя Чистякова, крестьянина Максима Ефремова. Проснувшись, Чистяков долго боролся с Латышевым, но был задушен, равно как и его жена Авдотья, после чего Пузырев отрубил всем троим головы. У Чистякова они отыскали до 100 рублей денег и с этой добычей пришли пешком во Владимир к содержателю питейного дома Тверской губернии Зубновского уезда, посада Погорелова, мещанину Кириллу Миншути- ну, продали ему вещи, как свои, так и награбленные, а себе купили новые полушубки у владимирского купца Галкина. Когда Миншутин покупал вещи, то, по словам преступников, заметил им, зачем они очень окровавлены, а жена Миншутина просила принести какого-нибудь «красненького товарца» (Миншутин имел свой кабак, а до этого был в должности целовальника — продавец вина в питейных домах). До какой степени злодеи рассчитывали на безнаказанность, доказывает то, что, примеряя полушубки у Галкина, они показали рубашки, измазанные кровью! На вопрос купца: откуда кровь? ответили, что кровь шла из носа, так утирались. И это тогда, когда молва об убийствах уже ходила по всей губернии. Здесь они пробыли целый день, 12 декабря Ремизов поссорился с Латышевым, потребовал из добычи 6 рублей и, получивши, остался во Владимире, а Латышев и Пузырев, встретив у Миншутина из села Городищи крестьянина Кузьму Хахалина, договорились ехать поездом в город Вязники, где хотели ограбить какого-нибудь богатого купца. Прибыв в Вязники, пришли в кабак, там Хахалин наделал шуму, был арестован за бесписьменность и препровожден во Владимирский острог. В Вязниках они встретились с выпущенным в тот же день из местного тюремного замка Вязниковского уезда деревни Мокровой солдатским сыном Семеном Телегиным, который предложил им обокрасть лесничего, но кража почему-то не удалась, и они все трое возвратились во Владимир к Миншутину. Был базарный день. На базаре они сошлись с владимирском мещанином Василием Игнатьевым и с 17 на 18 декабря поехали вчетвером в деревню Николютино, куда их вез двоюродный брат Игнатьева, крестьянин деревни Выселок Иван Федоров. Прибыв в Николютино ночью, они остановились у деревни и, оставив с лошадью Ивана Федорова, пошли к дому крестьянина Матвея Федорова, слывшего за богатого человека. Пузырев перелез через забор, вынул железный засов и пустил всех во двор. Когда они вошли в избу, хозяин проснулся и спросил: «Кто там?» Не дав ему опомниться, разбойники бросились на спящего, убили хозяина, его сестру Матрону и избили почивавшую у них из деревни Чиганово женщину Евгению Иванову, которая через несколько дней умерла во Владимирской больнице. Иван Федоров, поджидавший их за деревней, перепугался и возвратился с лошадью домой. Разбойники разбили у Матвея Федорова 8 сундуков, вынули из них платья, но денег нашлось только 21 рубль. Тогда Латышев, обманувшись в ожидании богатой добычи, пришел в ярость и начал все ломать и рубить в доме. Натешившись, убийцы возвратились во Владимир к Миншутину, продали ему награбленные вещи, побывали в публичном доме в Солдатской слободе и Павлово, чтобы оттуда отправиться в деревню Степунино, к гостившему у Елисеева Гулину. Они уже взяли билеты и в ожидании поезда сидели в находящейся близ вокзала гостинице купца Лукьянова; но тут Латышев, Пузырев и Телегин были арестованы полицейским надзирателем Ильичевым и чиновником Троицким (18 декабря, ночью). У первого найдено 38 рублей денег, Игнатьев успел скрыться, но тоже был взят 20 декабря судебным следователем Каменским у своего двоюродного брата Ивана Федорова в деревне Выселках. Тут же найден полушубок, измаранный в крови. Того же 18 декабря схвачен во Владимире полицейским служителем Ремизов. 21 декабря Гулин вместе с любовницей своей и крестьянином Елисеевым в доме Елисеева.
Сначала никто из них не признавался; но по собранным уликам, когда несомненно стали подтверждаться следы преступлений, Пузырев признался во всем и уличил товарищей в убийствах, выдал и укрывателей, и сообщников. Все шестеро признались в описанных преступлениях, и Латышев, и Пузырев; сверх того, что они виновны еще в убийствах: 1-й, одного неизвестного ему человека, близ села Спасского, а Пузырев 2-х, но эти показания не подтвердились никакими фактами, по-видимому, они были изобретены преступниками для проволоки времени. Изложив действия главных преступников, прокурор перешел к их сообщникам. Он заметил, что едва ли эти последние не вреднее первых: не подвергая себя прямой ответственности, они пользуются пороками других, наводят их на всякое злодейство, приобретают, укрывая их, скупают краденое, и тем поощряют на дальнейшие преступления. Из допроса преступников налицо виден тот факт, что в тюремном замке трудился нечестный писарь — «Суворовым зовут». Арестанты были неграмотны, писарь писал показания ложные на следователя Каменского, что он поил водкой разбойников. На составление окончательного приговора 14 лицам, подлежащим суду, потребовалось немало времени. В 8 часов вечера двери отворились, и судьи заняли свои места. Зала была буквально набита публикою; на задних радах многие встали на стулья, чтобы видеть подсудимых. Их ввели снова; главных преступников, в числе шести человек, поставили по левую сторону судей, прикосновенных восемь человек — по правую. В зале водворилась мертвая тишина. Аудитор приступил к чтению приговора. После вывода всех вышеизложенных фактов, определяющих степень вины подсудимых, комиссия военного полевого суда постановила:
Крестьян Гаврилу Латышева, 22 лет, и Андрея Пузырева, 31 года, виновных в совершении 10 убийств, грабежах и кражах, а первого, сверх того, в буйстве и нанесении побоев смотрителю тюремного замка; мещанина Ивана Ремизова, 30 лет, за совершение 7 убийств и нанесение побоев смотрителю Владимирского тюремного замка; крестьянина Степана Гулина, 37 лет, за совершение 4-х убийств, за буйство и побои в тюремном замке; солдатского сына Семена Телегина, 24 лет и мещанина Игнатьева, 24 лет, за совершение 3-х убийств и побои, нанесенные смотрителю тюремного замка, — казнить смертью, расстрелянием.
Крестьянина Кузьму Хахалина, 23 лет, принимавшего участие в убийствах, оставить в подозрении, а за буйство и побои смотрителя во Владимирском тюремном замке сослать на каторжную работу на 6 лет; купеческого сына Удалова, 25 лет, крестьянина Якова Елисеева, 50 лет, крестьянина Ивана Федорова и крестьянина Константина Елизарова, 40 лет, за притонодержательство и потворство убийцам сослать в каторжную работу в рудники на 12 лет.
Крестьян Халова, Наумова, Трушина, Шуваева и других, а равно и разных содержателей постоялых дворов и питейных домов, привлеченных по этому делу, но не касающихся знания о грабежах и разбоях, предоставить на усмотрение гражданских судебных мест. Приговор этот, совершенный 31 августа 1866 г. в 8 часов пополудни, был представлен командующему войсками Московского военного округа, с просьбою о смягчении участи крестьянина Елизарова, как вовлеченного в преступление боязнью быть самому убитым разбойниками.
Шестеро убийц выслушали решение с полным равнодушием. Ни малейшего изменения не было замечено в их наружности. Сначала они внимательно слушали чтение, но когда им стало известно решение, они даже перестали смотреть на читавшего приговор аудитора. Лишь при выходе из зала один из них сказал: «Нам один конец, а вот тех (указал на прикосновенных) напрасно». Что же касается до последних, то они по окончании чтения, по примеру, поданному Удаловым, встали на колени, и некоторые из них начали причитать «помилуйте, незаконно». Им было велено замолчать. Они встали, и Удалов стал молиться на портрет Государя Императора, а Елизаров просил прощения у публики.
Рядом с залом заседания суда, в особой комнате, были разложены на столе отобранные у разбойников и их укрывателей вещи, как-то: топор, железный засов, складной нож, утюг и другие принадлежности портняжного ремесла, медали убитого Чистякова и прочие. Топор, засов и ножик, несмотря на то, что употреблялись убийцами 8 месяцев назад, имели еще на себе следы крови. В той же комнате на полу были сложены кучи разного рода платья, преимущественно шубы и тулупы, награбленные преступниками у разных лиц. По окончании суда преступников снова заковали и повели в тюремный замок. Путь их лежал через Солдатскую слободу, мимо известного в городе публичного дома (здание это стояло в районе гостиницы Заря). Публичный дом был богат, хозяйка была родом из Рязанской губернии. Местные дамы были против этих домов, ибо это позорное поприще, а бывали в них известные вельможи города Владимира. Арестанты стали просить конвойных отпустить их в этот дом (потешиться в последний раз). Получив, конечно, отказ, они, в виде демонстрации, начали бросать в находившийся поблизости пруд шапки. Их немедленно усмирили.
Спустя несколько дней приговоренные к смертной казни преступники пожелали исповедаться и причаститься Святых Тайн, что им было дозволено. После совершения Таинств приговоренные, как рассказывают, снова заявили, что никто из прикосновенных к их делу не имел никаких предварительных с ними сношений, заведомо в их преступлениях участия не принимал. Позже владимирцы узнали, да и вся губерния, что шестерых разбойников расстреляли на пустыре за Успенским Кафедральным собором, под громкий бой барабанов. Владимирцы стали жить спокойнее, но еще долго шла молва об этих страшных преступлениях.
Пьяные бродяги
9 января 1860 г. по указу Его Императорского Величества Самодержца Всероссийского Александра II в Губернском правлении города Владимира слушалось два рапорта: полицмейстера и командира Владимирского гарнизонного батальона тюремного замка от 26-28 декабря о найденных у арестантов замка запрещенных предметах. При обыске камеры бродяг, в которой содержалось 22 человека, надзиратели острога Широков, Орлов и Кульпащенский подняли половицу пола и обнаружили колоды карт, четыре кисета листового курительного табака — 4 фунта, полуштоф, где остались капли вина. Арестанты были пьяны — Баскаков, Абрамов, Соловьев, Елисеев, Титов и др. Во время допроса не сознались, кто принес все в камеру, и были помещены в карцер, после чего со всех были взяты объяснения. Вот пример одной объяснительной, что записал смотритель тюремного замка со слов бродяг:
«Объяснительная: Самсон Титов — бродяга, от роду мне 55 лет (некоторые не знали года рождения и какого рода), веры православной, на исповеди и у Святого Причастия бывал, грамот не знаю. Под судом нахожусь за бродяжничество, и по решению Владимирской Уголовной Палаты наказан розгами 30-ю ударами с наказанием годичного содержания в тюремном замке, а потом к ссылке в Восточную Сибирь. До 24 декабря я содержался в одной камере с бродягами, а потом переведен в камеру пересыльных арестантов, 23 числа узнал, что половая доска открывается, и вечером рассказал дежурному офицеру, когда топил печку камеры пересыльных арестантов. Я заметил бродяг пьяными, никого указать не могу, кто принес табак, карты и вино». Арестант бродяга Баскаков указал, что дня за четыре до праздника Рождества Христова я и бродяга Николай Богуславский попросили все это принести помощника смотрителя Орлова и дали ему полтора рубля серебром. Были взяты показания с унтер-офицеров и надзирателей того дня, выявлено, что принес служитель по найму Кузьма Козлов. Командир гарнизонного батальона в армейской палате майор Бирюков пишет рапорт Вице-Президенту Владимирского Губернского попечительного комитета о тюрьмах Епископу Устину Владимирскому и Суздальскому: «Имею честь уведомить Ваше Преосвященство на от ношение рядового, вверенного мне батальона, Кузьма Козлов за доставление арестантам карт, табака и вина примерно наказан, а при вступлении в караул тюремного замка нижним чинам внушается не покупать и не передавать в замок без дозволения начальства никаких вещей». Квартальный надзиратель — смотритель Владимирского тюремного замка Бекенев доносит в 1834 г. о тайной передаче разных вещей с воли военным заключенным. Его Высокоблагородию Господину Владимирскому Полицмейстеру и Кавалеру: «Ревнуя о благе службы, до сего времени сколько прилагая стараний к восстановлению должного внутреннего порядка вверенном смотрению моему тюремного замка, но тщетно, некоторые военные арестанты, по-видимому предполагая себя во всем решительно зависимыми единственно от своего начальства, явно оказывают дерзкое своевольство в словах и поступках. Прозорливое начальство содействуя мне в деятельнейшем и беспрестанном за всеми арестантами надзоре, определило в помощь мне надзирателя Аретинского, к чести которого по справедливости надо сказать, что со всем усердием старается за ними смотреть; многократно и большей частью от военных арестантов отбирает трубки, ножики, карты и стальные огнива, доставляет оные ко мне для хранения в конторе замка. От кого же все эти вещи передаются им, остается непроницаемой тайной, ибо сколько не стараюсь, зло остается почти неистребимо. Еще более, что некоторые часовые в коридоре у военных камер иногда препятствуют моему помощнику входить к ним в камеры для надзора без дежурного унтер-офицера и, тем средством унижая службу его, отъемлют у него почти все способы к ближайшему усмотрению арестантских действий». Бекенев пишет в рапорте, что некоторые часовые иногда громко объявляют о приходе надзирателя Аретинского, и пока он ищет дежурного по этажу или унтер-офицера, арестанты прячут запрещенные предметы. Смотритель представляет рапорт на благоусмотрение полицмейстера. Было указано ни под каким предлогом не допускать арестантов к письмоводству.
Источник: Владимирский централ / Т.Г. Галантина, И.В. Закурдаев, С.Н. Логинов. — М.: Эксмо, 2007. — 416 с.: ил. — (История тюрем России).
Владимирский тюремный замок
