Уголовное Дело ШИРОГОРОВА, БЕЛЯЕВА, ПАКЕТЧИКОВА и других (1927 г.)
Уголовное Дело ШИРОГОРОВА, БЕЛЯЕВА, ПАКЕТЧИКОВА и других (1927)
14 декабря 1927 г. губсуд начинает разбор дела бывших ответственных работников милиции и уголовного розыска — Широгорова, Беляева, Пакетчикова и других, в числе 10 человек. Дело это имеет большое значение. Занимая ответственные посты, они, воспользовавшись своим положением, причинили громадный вред государству. Ниже мы коротко перечисляем те преступления, которые совершили обвиняемые. Преступлений этих очень много. И пролетарский суд, безусловно, не оставит без сурового наказания всю эту компанию преступников, так нагло обманувших оказанное им высшими органами власти доверие. Широгоров долгое время был начальником губрозыска. В его руках находился весь розыскной аппарат. Длинные вереницы широгоровских преступлений — растраты и подлоги, пьянство, побуждение к половым связям своих сотрудниц, каждодневное дискредитирование поста, который он занимал — вот те ступеньки, по которым шел Широгоров, пока, наконец, не дошел до конечного пункта — скамьи подсудимых.
Об одном гардеробе, 38 делах и 5 револьверах. Это только деталь широгоровских «операций». При губрозыске имелся гардероб с различным платьем. Соблюдая «экономию в личном быту», Широгоров всегда сам носил это платье. Бывало и так, что свои собственные, поношенные вещи, через подставных лиц (самому все-же неудобно) он продавал в этот гардероб, а за счет оперативных сумм покупал себе дорогие костюмы в ЦРК. При УРО была и камера хранения вещественных доказательств. Широгоров не считал нужным хранить такую «мелочь». Разбазаривание вещей направо и налево привело в конце концов к тому, что в итоге не хватило вещественных доказательств по 38 делам и 5 револьверов.
Широгоровский «подход». Хронология широгоровских преступлений не была бы полной, если не указать на его взаимоотношения с подчиненными ему женщинами. Широгоров имел связь с некой гражданкой К. Последняя забеременела. Дело пахло алиментами. — Пустяки!— решил Широгоров, и... на 7-м месяце беременности зачислил К. на службу в свое учреждение. «Новый сотрудник» был внесен в списки и ему был положен оклад содержания. Но трогательные заботы Широгорова не окончились этим. Он отапливал квартиру К. и т. д. — «Я не могу писать сводки» — призналась однажды Широгорову К. — Ерунда, это не важно!.. Широгоров диктовал, а К. писала их. Иногда Широгоров сам составлял черновики этих сводок, а К. переписывала их и сдавала от своего имени... Широгорову. Нa казенный счет Широгоров покупал ей часто духи, пудру, белье и все это отвозил ей на квартиру. Когда Широгоров был в отпуску, Конюков,— его заместитель — уволил К. со службы. Широгоров вернулся из отпуска. «А где К.?— был его первый вопрос. «Уволена мною!» — ответил Конюков. Широгоров долго не мог простить ему такую «вольность». Однажды на станции Широгоров встретил г-ку В., то же сотрудницу УРО. Мигом созрела «гениальная идея...» — Едемте со мной в город! В. отказалась. Но Широгоров усадил ее на извозчика, увез к себе на квартиру. Напоил вином и побудил к половой связи. На другой день В. ушла со службы, подав заявление о происшедшем Конюкову. Тот отдал его «на усмотрение» Широгорову. Тем дело и кончилось. Но это еще не все. Широгоров принял на службу гр-ку М. Он неоднократно заставлял ее вступать с ним в половую связь. Примеру «начальника» следовали и подчиненные. М боялась жаловаться... Широгоров после не отрицал своих действий, объясняя, что это был его «подход» для будущей оперативной работы с сотрудницами.
Веселый «вояж». Широгоров был как-то командирован в Судогодский уезд с докладом, в связи с проводимой большой политической кампанией. Одному Широгорову было скучно. И он по телеграфу срочно потребовал двух своих сотрудников. В два часа ночи эта компания «осчастливила» своим пребыванием трактир станции «Ильичев разъезд». Уже пьяные, они заказали себе закуску. Широгоров, решив, видимо, «своею гульбою народ удивить», приказал одному из своих подчиненных играть на гармошке, а сам в своей лисьей шубе, с желтым портфелем пустился в пляс. Другой его спутник был настроен
пессимистически. — «Этак и в «Крокодил» попадешь!» — раздумывая, сказал он. — Ничего!— со мной не пропадешь! — отвечал Широгоров. На следующее утро, выпив несколько бутылок пива, Широгоров отправился к председателю ККОВ Мухину на станцию Черусти. — Мухин? — говорил Широгоров,— я его знаю! Его давно уже за разные дела посадить пора... «Почетных гостей» Мухин привял отменно. Накрыл стол, поставил выпивки. Широгоров, пьяный, завел граммофон. — А ну, Мухин, пляши! Скидай валенки-то! И босой Мухин плясал перед Широковым «танец диких». Доклад Широгорова так и не состоялся. Вернувшись, он выписал своим двум «телохранителям» командировочные за 24 дня.
С «легкой руки». Свои «принципы» насаждал Широгоров и в уездном уголовном розыске. Отпуская начальнику уездного розыска средства для работы, он «компенсировал» себя тем, что из этих сумм оставлял себе «взаимообразно» по 20 и 30 руб. Из «уважения к себе» он требовал, чтобы эти деньги вписывались в расход по фиктивным документам. Это было обычным явлением. Систематические подлоги, пьянство в публичных местах, самая преступная халатность по службе, дискредитирование власти, вовлечение своих подчиненных в преступления — вот то, в чем обвивается Широгоров.
Как «Одессу» ловили. Правой рукой Широгорова был некий Конюков, человек, который всячески старался не отставать от своего «патрона». Конюков тоже делал подлоги и растраты, великолепно знал о всех преступлениях Широгорова, но молчал об этом. Был такой бандит, по кличке «Одесса». Будучи в командировке в селе Бутылицах вместе с одним из агентов УРО, Конюков узнал, что поблизости скрывается «Одесса». Послав агента узнать подробно об этом, Конюков, стал пить спирт, который он вез с собою. Агент узнал обо всем и доложил Конюкову. Арестовать «Одессу» было обязанностью Конюкова. Но к приходу агента Конюков был настолько уже пьян, что сам этого сделать не мог. Он заставил агента от своего имени арестовать «Одессу» и подписаться на протоколе «инспектором».
Там-же в Бутылицах Конюков остановился в трактире в номере, рядом с которым жила жена одного судьи. Пьяный Конюков был очень беспокойным квартирантом. О поведении его соседка заявила начальнику волмилиции. Явившись в номер, он опечатал четверть со спиртом, с которой сидел Конюков. Когда же начмил узнал, что таинственный «беспокойный гражданин» — инспектор губрозыска — он поспешил оставить его в покое.
«Борец с проституцией». Беляев, когда он был начальником угормилиции, ежемесячно отчислял себе по 50 рублей казенных денег. Часть этих денег, как выяснилось потом он тратил на проституцию. Был такой случай: однажды милицией за кражу денег у агентов собинской райстрахкассы были задержаны три проститутки. Две из них были отданы под суд. Впоследствии их выслали на 3 года из губернии. Третью же Беляев взял под свое «высокое покровительство». Под суд она не попала. Беляев ее освободил и взял на содержание. Была еще и другая проститутка, которая содержалась Беляевым. К одной проститутке он ездил на квартиру несколько десятков раз. — Видите-ли — объяснил после Беляев — я ездил к ней собственно для борьбы с проституцией...
Эксперимент трех. Широгоров, Беляев и Пакетчиков однажды в своей беседе пришли к заключению, что необходимо дать «отстрастку» преступному элементу. Объект такой «отстрастки» нашелся вскоре. Это был некий Петров, который был арестован по обвинению в грабеже (обвинение это после не подтвердилось). Однажды Беляев вызывает в кабинет в себе старшего милиционера Челышкина. — Вот что! Там Петров какой-то задержан. Ты возьми его и тихонько «пришлепни». Челышкин показал после, что от такого предложения он «весь затрясся». — Не пойду я на такое дело!— сказал Челышкин. У меня рука не поднимается. — Плохой-же ты, братец, милиционер, значит!— сказал Беляев. - Впрочем,— закончил он,— ты должен это сделать и сделаешь...
Подумав, что от мести Беляева ему не уйти — Челышкин согласился в конце-концов. Ночью он взял из дежурной комнаты милиции этого Петрова, под предлогом отправки в ардом. На базарной площади Челышкин выстрелил ему в затылок и, чтобы создать обстановку покушения на побег, закричал — «Стой!» Петров был еще жив, но от тяжелого ранения через несколько часов умер в больнице. В момент убийства вся компания — Широгоров, Пакетчиков и Беляев — во избежание каких-либо подозрений, поехали ужинать на вокзал. Семляков сообщил им там, что приказ их выполнен. Рапорт о происшедшем был послан Пакетчикову. «Согласен» — написал он на нем. Кто был убитый — так и не выяснено. Документ на имя Петрова, который был у него, оказался фальшивым. («Призыв», 13 декабря 1927).
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ СУДА 14 декабря, в 10 часов, в губсуде началось слушанием дело Широгорова, Пакетчикова, Конюкова и других бывших работников владимирской милиции и уголовного розыска. Обвиняемых всего 10 человек. Вызвано 21 чел. свидетелей. Председательствует на суде тов. Хотинский. Государственный обвинитель — пом. прокурора т. Слепнев. По требованию прокурора, все обвиняемые были взяты под стражу (раньше под стражей был лишь один Широгоров). Утреннее заседание суда посвящается предварительному допросу обвиняемых и свидетелей, с целью выяснения их личности, происхождения и т. д. Судебный зал полон до отказа.
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПРОЦЕССА
— Суд идет... Встать! Публика, битком набившая зал губсуда, встает как один. Встают и подсудимые, встает и человек в черном, с трубкой в зубах, одиноко сидящий за перегородкой, рядом с которой стоят конвоиры. Судебное заседание объявляется открытым. — Обвиняемый Широгоров? — Здесь!— быстро отвечает человек в черном. — Обвиняемый Конюков! Челышкин... Семляков... Беляев... Пакетчиков… И ответы: здесь, здесь, здесь. Суд приступает к выяснению личности обвиняемых. Широгоров говорит отчетливо, но, видимо, волнуясь. По специальности — машинист-чертежник. Женат. Служил в царской и Красной армии. В Красной армии занимал командную должность. Однажды попал под суд и был приговорен на год. — Второй раз судили за бездействие власти... - А не за превышение власти? - спрашивает председательствующий. — Нет! Не помню... Допрашивается Конюков. Он раньше работал на фабрике. Потом попал на империалистическую войну. Служил и в Красной армии. Попал в партию. Исключили его оттуда за совершение церковного брака. Затем Конюков снова попадает в партию. Челышев привлекался к дисциплинарной ответственности. Имел «неприятности» и с органами партийного контроля. Подсудимый Семляков... До революции он, по его словам, служил посыльным у пристава. Затем перешел письмоводителем к судебному следователю. Потом служил в окружном суде. Переходит на службу к прокурору по политическим делам Городецкому. «Начальство» его ценило. Но однажды, — говорит он,— был уволен за то, что показывал своим сослуживцам политическую литературу, отобранную у революционеров. — Почему же этот прокурор не посадил вас за это в тюрьму? — Так уж... не посадил... Затем Семляков попадает на военную службу. На войне он сдается в плен. Был в Берлине, Франкфурте и других городах. Вступает в германскую компартию. Кончилась война, он вернулся в Россию. Служит в транспортном отделе ГПУ. Затем переходит в уголовный розыск. И вот он на скамье подсудимых, попавший сюда за ряд преступлений. Беляев был в Красной гвардии... — Судились? — Да... По 169 статье. Беляев судился за покушение на изнасилование, но был оправдан. В милиции служит с 18 года - с небольшим перерывом. За выпивку привлекался к ответственности парторганами. Пакетчиков - по профессии булочник. В царской армии служил с 1912 года. Стал каптенармусом — произвели в младшие унтер-офицеры. После февральской революции стал старшим унтер-офицером. Служил в Красной армии. Челышкин служил в старой армии, в чине ефрейтора. Тоже был в Красной армии. Потом попал в милицию. Был в партии.— Но,— говорит он,— потерял партийный билет, не заявил об этом, так и выбыл из партии. — Зачем вы вступили в партию? — Так... предложили, я, знаете, и вступил... как работник милиции... Было время — Челышкин судился военным трибуналом за военные преступления и приговорен к 3 годам заключения. В 1925 году, за подделку документов, судился снова. Наказание отбыл недавно. Допрашиваются остальные подсудимые. Наконец личность всех установлена. Государственный обвинитель ходатайствует о взятии подсудимых, которые, за исключением Широгорова, находились еще на свободе,— под стражу. После небольшого совещания, суд удовлетворяет эту просьбу. К подсудимым приставляется конвой. Тов. Хотинский приступает к чтению обвинительного заключения.
ВТОРОЙ ДЕНЬ ПРОЦЕССА
Зал по-прежнему забит. Конвоиры вводят подсудимых. Суд приступил к работе. Тов. Хотинский продолжает чтение обвинительного акта. Перерыв. Затем допрашиваются обвиняемые. Широгоров признает себя виновным, но с оговорками. — Сотрудниц,— говорит он,- я в половой связи не понуждал. Костюмов себе за казенный счет не покупал. Отрицает он за собой и другие преступления. Конюков тоже признает себя виновным. — Но я,— говорит он, - никогда не был «правой рукой» Широгорова. Трунихин признает себя виновным. Челышев — не признает. Не считает себя виновным и Пакетчиков. Семляков признает виновным себя только отчасти. То же самое делает и Беляев. Дает показания свидетель Григорьев. — Однажды ночью меня разбудил агент К... Пошел с ним на его квартиру. Там была одна женщина, которая объявила мне, что Широгоров только что имел с ней половое сношение. Самого Широгорова в квартире не видел. После узнал, что это женщина — сотрудница УРО. Допрашивается подсудимый Семляков - б. инспектор УРО. Однажды он за взятку освободил арестованного. — Сколько вам дали? — спрашивает председательствующий. — Положительно не помню. На плохую память он ссылается часто. Не помнит, какую кличку он дал своему брату, которого тоже устроил в уголрозыск. — Часто подписывала вы «липовые» документы? — Раза два-три… — Почему вы пошли на этот преступный путь? — Чтобы покрыть растрату Широгорова... - Расскажите историю ваших преступлений? — Я доверял Широгорову, как товарищу. Приходил к нему на квартиру. Ходил с ним по городу. Заходили в трактиры. Выпивали, где 3, где и 6 бутылок пива. Я говорил, что не xopoшо много пить, надо иметь предел, а он обиделся. О Широгорове Семляков говорит так «товарищ Широгоров». — Широгоров делал вам ревизии? — Нет. Никогда... — Что вы знаете по делу убитого Петрова? — В тот день я пошел на вокзал, увидел там Широгорова и Пакетчикова и передал им, как мне кто-то наказывал, что Петров был еще не убит, а ранен. Вечернее заседание открывается в 5 часов. Допрос Семлякова продолжается. Защитник Маковский спрашивает подсудимого, кто может доказать его заявление, что Широгоров все время понуждал его к преступлениям. — Свидетелей у меня на этот счет нет,— отвечает Семляков. — Кто вам сообщил о ранении Петрова? — Не помню. По требованию председательствующего. Семляков рассказывает случай с некой Балашовой. — Однажды в УРО было заявлено о краже. По делу была арестована эта Балашова. Дело было вечером. В УРО случайно находился и Широгоров. Для допроса позвал Балашову в свой кабинет. Вдруг она оттуда выбегает с плачем. Подбегает к Семлякову. — Не отходите,— говорит — от меня! На утро ее отпустили. А потом, говорит Семляков, — мне сообщили, что она вскоре сошла с ума... Ее сестра сказала, что Широгоров предлагал арестованной гнусности. — А не говорила вам в ту ночь Балашова, что, мол, это безобразие, насилие — Говорила... — Почему же вам приходится все напоминать? - спрашивает председательствующий. Широгоров задает Семлякову несколько вопросов. Пакетчиков интересуется, был ли убежден Семляков когда пошел на вокзал сообщить о ранении Петрова, что покушение на него было преднамеренное? — Тогда я этого еще не знал - отвечает Семляков. Суд приступает к допросу Конюкова. Он говорит: — Раньше я служил в меленковском УРО. Работы было очень много. Преступный элемент был на меня чрезвычайно зол. После Пакетчиков перевел меня во владимирский УРО. Широгоров отнеся ко мне недоброжелательно. Считал карьеристом и склочником, говоря мне это вслух. Затем Конюков рассказывает эпизод с Карлович, сожительницей Широгорова. Как она, беременная на 7 месяце, была принята на службу УРО и как, наконец, она оттуда была уволена. Рассказывает и историю с поимкой бандита «Одессы». — Этот человек,- говорит он, — был не бандит, а простой вор «ширмач». По требованию Семлякова (он был пьян) протокол о задержании подписал его фамилией один из агентов УРО. Протокол этот он видел только в Меленках, через несколько дней. Ряд показаний Конюкова вн суде не сходится с показаниями его на следствии. Здесь, на суде, он отрицает ряд поступков, в совершении которых признался ранее. — Почему вы так много разъезжали на извозчиках? — Чтобы подметок не бить. — Что вы знаете относительно В.? — Приходит раз ко мне она и говорит, что ее вчера Широгоров использовал. Говорит, что больше служить не будет. Я ее рапорт отдал Широгорову. Широгоров отрицает, что получал этот рапорт. — Тратили деньги на выпивку? — спрашивают Конюкова. — Что? На выпивку? Я такой подлости не делал. — А делать подлоги — это не подлости? В конце концов Конюков соглашается, что это — подлость. Соглашается и с тем, что деньги, добытые подлогами, тоже шли на выпивку.
5-й ДЕНЬ ПРОЦЕССА
Губсуд разбирает это дело 5-й день. 3-й и 4-й день разбирательства состоялись при закрытых дверях. Широгоров отрицает, что имел связь с М. во время ее службы в УРО. Эпизод на кладбище монастыря был раньше этого времени. М. он знал, как воровку и проститутку М.,— говорит он,— клевещет на меня из мести. Челышев утверждает, что на вокзале, когда М. уезжала с Широгоровым на работу в Меленки — связи с ней он тоже не имел. После же Широгоров признается, что имел с М. связь во время ее службы в УРО. Трунихин не отрицает, что имел с М. однажды связь. В качестве свидетельницы вызывается сама М. Однажды, выйдя из изолятора, где отбывала наказание по предложению Широгорова, она поступила на службу в УРО. Потом забеременела. — От кого?— спрашивает председательствующий. — Не знаю! Может быть от Широгорова, может и от кого другого... Ее уволили, как беременную. Незадолго до родов к ней приходил Широгоров с компанией. — Я была больна, а они говорят: «Брось притворяться». На утро отправилась в больницу, где и родила. Вернулась на прежнюю квартиру там все окна выбиты. Ребенка отнесла знакомой, а чтобы прокормиться, стала заниматься «легким поведением». Наконец, ребенка взяли в приют. Там он умер и меня снова зачислили на службу. Затем опять уволили. За время службы, со мной имели связь Трунихин, Широгоров и Челышев... — Могли бы вы отказать, допустим, Широгорову? — Могла, но тогда он уволил бы меня со службы... — А почему вас уволили? — Трунихин сказал, что я плохо работаю… Челышев снова категорически отрицает, что имел с М. связь. Последняя утверждает обратное. На этой почве между обоими происходит спор. Председатель суда призывает их к порядку. Допрашивается свидетель Илья. Он, вместе с неким Александровым, в свое время дал Семлякову взятку за освобождение из изолятора своего товарища. — Мы ему даем, а он говорит — нельзя. А сам вроде берет, и не берет... Потом, однако, взял и дал ордер на освобождение. — Куда вы давали Семлякосу взятку? Ильин помнит, что давал в руку. — Я ордер не писал. Его делопроизводитель писал,— говорит Семляков. Но сознается, что взятку взял. По предложению председателя суда Пирогоров рассказывает свою судогодскую историю. — Я был командирован в Судогодский уезд. На месте я узнал, что там на одних лесоразработках имеются злоупотребления. В другом месте были хищения. Для расследования, выписал двух агентов. В трактире мы останавливались, но я не был пьяным и не плясал. Были мы и председателя кресткома Мухина. Он сам пригласил нас. Правда, он плясал под граммофон. Я же ничего плохого не делал. Потом, выполнив поручение, я уехал.
В конце своих показаний Широгоров крайне волнуется. Спрашивает — верят-ли ему? Довольно обширные и совершенно обратные показания дает свидетель Карпов, сотрудник УРО. Его, вместе с другими агентами, Широгоров вызвал срочно в Судогодский уезд. Думая, что там имеются серьезные дела, по приезде они были разочарованы. Правда, в одном месте были хищения, но их обнаружила ревкомиссия без них. Широгоров пьянствовал. Поехали мы на лошади. Забыли по «пьянке» взять для нее сена. Отобрали тогда сено у одного встречного крестьянина. — Заплатили? — Где же там! Так взяли... Потом встретились с Мухиным. Широгоров хотел его сперва арестовать, а он пригласил нас к себе. Пошли. Широгоров завел граммофон. Что-то очень веселое. Пляши, Мухин говорит.— Брось дурака-то валять. Мухин босой плясал. Поехал от него пьяный «в дым». Свидетель рассказывает и эпизод с пляской Широгорова в чайной.— Сплошное пьянство было - заканчивает он. Широгоров отрицает все это и просит вызвать новых свидетелей. — Что вы знаете о Карлович?— спрашивает далее суд у Карпова. —Конюков велел мне однажды узнать подробно о ней - говорит свидетель.— Пришел я к ней. Вы, спрашиваю, девица? Девица. А ребенок, говорю, чей? Это, отвечает, одного ответственного работника. Потом сказала, что он — Широгорова. А алименты он вам платит? Больше, говорит того, на службу даже к себе взял... Конюков и Трунихин ей на извозчиках на квартиру «зарплату» возили… При этих словах Конюков возмущенно качает головой. Оба отрицают, что возили что-либо к ней. О М. что знаете? — Говорили, что ее изнасиловал кто-то в кабинете. — А о В. знаете что? Она должна была проследить бандита Праздненского. Была на вокзале. А мне поручили следить за ней. Вижу, подошел к ней Широгоров и увел на квартиру к Конюкову. Я за ними. Звоню у двери. Широгоров отворил, узнал меня.— Погоди, говорит не мешай! Потом открыл, можешь ее теперь, говорит, сам... А я пошел тогда за одним свидетелем. На другое утро она мне дает рапорт, что уходит со службы. Я рапорт отдал Конюкову. Широгоров на этот раз заявляет, что рапорт видел и читал его, но отдал его потом Конюкову. Конюков отрицает, что получил этот рапорт обратно. Еще новая деталь. Однажды Трунихин, Фомин и Матюшин отправились в Гончары, к проституткам. По пьянке ошиблись домом. Вломились к каким-то мальчишкам. На шум прибежал сосед, старик Колков. Его избили... Следующей допрашивается сожительница Широгорова — Карлович. Говорит о своей «службе» в УРО. Была безработной. Широгоров стал с ней жить. Родился ребенок. — Сколько работали в УРО? — Два месяца. — А остальные семь? — Остальные не работала. — Зарплату получали? — Получала... Я сводки переписывала. — Финансовые? — Да... — А кто их писал? — Широгоров... — Почему вы давали ложные показания на следствии? — Жалела Широгорова сначала...
6-й ДЕНЬ ПРОЦЕССА
— Подсудимый Широгоров, расскажите о каморе вещественных доказательств? — У нас была одна объединенная камера. Меня обвиняют, что многих вещей там нехватило. Отчего нехватило вещественных доказательств по 38 делам — не знаю. Когда проверка была — я уже под стражей был. Может быть я и нашел бы оправдательные документы. — Ну, а относительно граммофона? — Граммофон был отобран у одного арестованного. В камеру вещественных доказательств его нельзя было положить: там было сыро. Я его ваял к себе на квартиру. Граммофон старый, пластинки сломанные. Присваивать его я не думал. — Ну, а как вы взяли ваше дело у Никольского? На каком основании? — Я уезжал на Гусь, очень торопился. Ну, и взял его с собой, чтобы заполнить потом одну анкету. Потом она у меня пропала. И дома искал и на службе. Очень много у меня бумаг было. Жена нашла после это дело под матрацем. Свидетель Шалин указывает, что это дело лежало у Широгорова около 7 месяцев. Широгорова пришлось вызывать по этому поводу в подотдел милиции. Допрашивается далее свидетель Российский, которого Семляков выпустил за взятку из-под стражи. Свидетель говорит, что за сумму взятки тогда можно было бы купить пудов 10 муки (Семляков утверждал, что за эти деньги он мог купить лишь полтора фунта сахара). Свидетель Александров говорит: Прихожу я к Семлякову. Товарищ, говорю, Семляков! Отпустите Российского! — Можно!— отвечает. Потом мы решили его за это «поблагодарить». И дали, конечно. Допрашивается младший брат подсудимого, Михаил Семляков. — Приходит ко мне раз старший брат. Подпиши, говорит, это. И дает какую то бумажку. Я ее подписал. — Вы какие-нибудь деньги получали?— спрашивают свидетеля. — Нет. На службе в УРО были? Нет. Сколько раз подписывали такие бумажки? — Раза два-три... Допрашивается другой брат Семлякова Павел. - Вы знали, что служили в УРО? - Нет. — А это что за бумажка? — Это мне старший брат раз подписать велел... - А деньги получали? — Нет… — А зачем же вы подписывали? — Старший брат велел. Бумажки, которые подписывали оба брата подсудимого, были ведомостями на получение зарплаты. Семляков-старший, фиктивно зачислял своих братьев на службу в УРО и получал за них зарплату. Те, по его приказанию, только подписывались на ведомостях. Вечернее заседание началось с допроса свидетельницы Порхачевой. Однажды меня,— говорит она,— с сестрой и еще некоей Ильиной арестовали по одному делу. Тех двух посадили в изолятор, а меня Беляев сразу же отпустил, хотя я была виновна, как и те. Я была свидетельницей, а не подсудимой. Он так устроил. Составил протокол и я его подписала. Он сказал мне, что я ему нравлюсь. Сестру с Ильиной выслали на 3 года. Беляев стал ездить ко мне на квартиру, давать деньги. Потом месяца через три говорит, что за ним следят и ездить перестал. Свидетельница Ильина: — Судились? — Да. Я проститутка. «Гуляли» мы с собинскими «гостями» три дня. Много пили. Потом они говорят, что у них 75 червонцев пропало. Меня с Марией Порхачевой в изолятор, а Александра Порхачева осталась на свободе. Я слышала, как Беляев на допросе говорил ей: — Шура, ваши глаза замечательны! Вы мне нравитесь. Допрашиваемая свидетельница Тренина рассказывает о связи с ней Беляева.
7-й ДЕНЬ ПРОЦЕССА
Затем суд снова допрашивает свидетелей Карпова и Толмачева относительно поездки Широгорова в Судогодский уезд. После допрашивается еще один свидетель относительно камеры вещественных доказательств, а затем суд приступает к допросу Челышкина. — Весной 24 года Беляев вызвал меня в свой кабинет и заявил: «Тебе известно, что задержан какой-то Петров, который недавно бежал, но был пойман. Для устрашения преступников его надо будет «хлопнуть». Я встал в тупик. Беляев говорит, что бояться тут нечего, вопрос этот уже согласован с Широгоровым и Пакетчиковым. Я отказался исполнить это поручение. Беляев снова меня успокаивает: «Будет создана обстановка побега». Я опять отказываюсь. «Все равно, — говорит Беляев,— ты это сделаешь». Я говорю: увольте меня. А он: мы тебя не уволим, а «примажем» тебе какое-нибудь дело и засадим. Свидетели у нас найдутся. И дал мне несколько времени на размышление. Я подумал и, полагая, что может быть все «сойдет», согласился. Беляев приказал взять Петрова вечером из дежурного помещения милиции. К этому моменту он разослал всех милиционеров, чтобы не было людей для конвоя. Убить велел на базарной площади. Сторожей оттуда убрал. Настал вечер. Я взял Петрова. Шел от него шагах в 2-х, мне велели стрелять на расстоянии 4-х шагов, чтобы на теле не было ожогов. Я очень волновался, руки дрожали. Пройдя базарные весы, я собрался с духом и выстелил. Петров упал. Я еще раз выстрелил в воздух и стал для вида свистать и кричать «стой». — Правда, что Петров незадолго бежал, усыпив милиционера? — Об этом мне тот самый милиционер говорил. У Петрова был пузырек с чем-то. Милиционер понюхал и лишился сознания. В виду того, что Широгоров и Беляев ссылаются на этот пузырек — суд вызывает врача эксперта. Врач указывает, что от такой маленькой дозы хлороформа, которая была в пузырьке, никак нельзя было лишиться сознания. Широгоров говорит, что убить Петрова они действительно решили с Пакетчиковым и Беляевым. Устроить это взялся Беляев. — Кто инициатор этого дела? — Это предложил сперва Пакетчиков. Затем допрашивается тов. Конюхов по поводу инцидента, связанного с хищениями в ГУМ-е. За раскрытие этого дела Конюков попросил у директора ГУМ-а 50 руб. Письмо с этой просьбой Конюков отдал секретному агенту, который, вручая его директору ГУМ-a, тем самым расконспирировал себя. Конюков говорит, что для раскрытия преступления необходимы были деньги, а в УРО в тот момент их не было. В общем, Конюков признает, что действия его были неправильны, что он тогда ошибся. — Я,— говорят он,— на месте директора не дал бы по этой записке не только 50 рублей, но и полтинника... Директор ГУМ-a, вызванный в суд в качестве свидетеля, рассказывает, как было дело. Виновных в хищении обнаружить все же не удалось. Деньги возвращены ему не были. Затем суд задает несколько вопросов Широгорову, касаясь главным образом его отношений к женщинам-сотрудницам. После ответа Широгоров заявляет суду, что в своих показаниях свидетель Карпов «нахально лжет». — Он создал вокруг меня лживую обстановку. Перед окончанием судебного следствия защитник Широгорова тов. Маковский просит приобщить к делу ряд документов, справок, рекомендаций, характеризующих обвиняемого с хорошей стороны. Тоже самое делают и другие защитники по отношению к своим подзащитным. Фомин говорит суду, что он работал не только в уездном, а в иных случаях и во всесоюзном масштабе. Семляков говорит, что, в сущности, он не был взяточником. За взятки он сам привлекал к ответственности. Беляев просит обратить внимание на социальное положение свидетельниц по его делу. Матюшин просит явить справки о его бывшей работе. Пакетчиков заявляет, что он отсутствовал в кабинете, когда шла речь об убийстве Петрова. Пусть это подтвердит его секретарь. После короткого совещания, суд определяет ряд документов приобщить к делам подсудимых. Объявляется перерыв до следующего дня. В следующем заседании начнутся прения сторон.
8-й ДЕНЬ ПРОЦЕССА
Речь государственного обвинителя. Заседание начинается речью государственного обвинителя тов. Слепнева. Я не нашел - говорит он — ни одного пункта в обвинительном заключении, который бы целиком и полностью не подтвердился здесь на суде. Три года работы ряда сотрудников уголовного розыска, под руководством их «сланного» начальника, чреваты рядом уголовных преступлений. Систематические подлоги, дискредитирование власти, пьянство, насильное понуждение сотрудниц к половой связи, выявленный случай взятки, растраты - все это делались подсудимыми безнаказанно, в течение трех лет. «Почетное» место в этом процессе, как и следовало ожидать, принадлежит Широгорову. Весь период преступной деятельности подсудимых в аппарате уголовного розыска можно разделить на три основных момента. Первый момент — 1923 год. Он отмечается одним преступлением. Это — взятка Семлякова. Второй период — 1924 год. В это время происходит уже ряд подлогов. В 1925 году не только подлоги, а длинная вереница других уголовных преступлений, ряд грязных дел. Преступления Широгорова дали повод и другим ответственным работникам губрозыска — Конюкову, Челышеву и Трунихину - творить преступное дело по примеру своего начальника. Широгоров — идейный вдохновитель их преступлений. За кругом преступной деятельности Широгорова следует длинная вереница преступлений подчиненных ему лиц. Второе место после Широгорова занимает Конюков. Характерен случай поведения его в Бутылицах,— при поимке бандита «Одессы». Здесь в наличии и злоупотребление властью, и пьянство. Конюков, инспектор губрозыска, до того распустился, что перешел всякие границы безобразий. Затем идет Трунихин, расписавшийся обеими руками в предъявленном ему обвинении. Делая подлоги для покрытия широгоровских расходов, он не забывал и себя, ловя таким образом «рыбку в мутной воде», а также с легкой руки своего начальника понуждая сотрудниц к половой связи. Дальше — Челышев, частично признавший свою вину в подлогах, но отрицающий лишь обвинение в понуждении к половой связи сотрудниц. — Наконец,- продолжает тов. Слепнев, — все средства губрозыска были исчерпаны. Систематическое пьянство выкачало их. Пьянки, в фигурирующих здесь в «Прогрессах», «Европах», «Волнах» и т. д., требовали больших сумм, а их в губрозыске не было. Тогда Широгоров наложил свою руку и на средства уездного уголрозыска. Матюшин и Фомин, покрывая фиктивными документами широгоровские расходы, стали соучастниками его преступлений. Теперь Семляков. Этот был убежден, что преступления его пройдут безнаказанными. Семляков вовлекал в преступления даже и своих братьев. Каждый действовал по-своему. Когда Широгоров пьянствовал — Семляков строил себе дом. Беляев присвоил себе 850 рублей. Как ни странно, может быть, расходы его на проституток составляют приблизительно такую же сумму. Материал по обвинению убитого Петрова составлен уже позднее лишь для «отвода глаз». 1 мая он был убит, а дело возникло 19 июня. Видимо, дело стряпали настолько спешно, что не сообразили об этой оплошности. Идейные вдохновители убийства Петрова — Беляев, Широгоров и Пакетчиков. Пакетчиков отводит себя от этого дела, но он не мог не знать, что делается в губрозыске. Все было согласовано заранее. Челышкин имея много средств, чтобы не сделать порученного ему преступления, но он его сделал. Нужно согласиться, что он был поставлен в трудные условия. Он баялся в случае отказа потерять кусок хлеба, боялся преследований. Но преступление этого человека все же велико и не может быть и речи о снятии с него ответственности за это дело. Все эти люди разложились, потеряли свой социальный облик. Они просят обратить внимание на свои заслуги в прошлом. Я же прошу обратить внимание на их обязанности, которые они не выполнили. Вся их работа может рассматриваться как сплошное безобразие. При определении меры социальной защиты по отношению к Широгорову, я требую от пролетарского суда строгой изоляции подсудимого на 8 лет. Относительно остальных обвиняемых, обвинитель настаивает на лишении их свободы от 1 до 5 лет. После речи обвинителя начались речи защитников.
Речи защитников
Защитник Конюкова, Матюшина и Беляева тов. Виноградов — говорит о не нормальных и тяжелых условиях работы в уголовном розыске. Корыстной цели в расходовании мелких сумм у Конюкова не было. В заключение защитник просил суд принять во внимание семейное положение обвиняемого, его плодотворную службу ранее. Касаясь Матюшина, защитник также не находит в его деяниях корыстной цели. Тов. Лашманова — защитник Семлякова, Трунихина и Челышкина,— тоже говорит о трудных условиях работы в розыске. Защитник говорит далее, что взятка Семлякова была еще в 1923 году. За давностью, это деяние потеряло свою значимость. Вина Трунихина смягчается тем, что он признался во всем. Преступление его — безусловно результат разлагающего широгоровского влияния. Челышкин совершил свое преступление по понуждению. Это значительно смягчает его вину. Защитник Челышева, Фомина и Пакетчикова — тов. Козлов - находит в преступлении первых двух тоже ряд смягчающих обстоятельств. Касаясь Пакетчикова, защитник считает, что обвинение его в участии убийства Петрова — построено лишь на косвенных уликах. Защитник Широгорова, тов. Маковский, говорит, что искреннее желание его подзащитного — это загладить свою вину перед республикой.
Приговор
После девятичасового совещания губсуд вынес приговор по делу Широгорова, Беляева и других. Суд в приговоре констатирует вопиющие безобразия, которые происходили в органах уголовного розыска губернии за то время, когда этими органами управляли Широгоров, Конюков и другие. Безобразия эти выразились в установлении, как системы, присвоений, путем подлогов, особо важных сумм уголрозыска, понуждении сотрудниц ко вступлению в половую связь, пьянстве и дискредитировании власти в глазах крестьян в Судогодском уезде, зачислении фиктивно сотрудниц в УРО, расстреле Челышкиным, по подстрекательству Беляева и Широгорова, неизвестного гражданина. Все это приводит суд к необходимости присечения в дальнейшем таких преступлений. Обвинение Пакетчикова в части подстрекательства к убийству мнимого Петрова — суд признал недоказанным. Но имея в виду, что пьянство, разврат, подлоги и другие безобразия, на протяжении трех лет происходившие в УРО и милиции, не могли пройти незамеченными для Пакетчикова, как начальника ГАО, тем более, что Пакетчиков был поставлен в известность сотрудником Карповым о злоупотреблениях в УРО и что он, надеясь на дутый авторитет Широгорова, созданный самим же Широгоровым, не принял никаких мер — суд признает Пакетчикова виновным в грубой халатности к своим служебным обязанностям. Суд на основании изложенного приговорил: Широгорова, по совокупности статей 113 (дискредитирование власти), 111 (бездействие власти), 120 (подлог), 154 (понуждение к половой связи), 110 (превышение власти с убийствам), 109 (злоупотребление властью), лишить свободы на 7 лет, со строгой изоляцией. Конюкова, по совокупности нескольких преступлений, на 3 года со строгой изоляцией. Семлякова — на 4 года со строгой изоляцией. Беляева — на 5 лет со строгой изоляцией. Челышева и Трунихина — по 2 года, без строгой изоляции. Матюшина и Пакетчикова на 1 год и Фомина — на 6 месяцев. Кроме этого, Широговору, Конюкову, Семлякову, Беляеву и Челышову воспрещено судом занимать должности в органах НКЮ и НКВД по отбытии наказания в течение 5 лет; Челышкину и Трунихину — в течение 2 лет.
Владимирская милиция Владимирский Окружной Суд
