Борьба с фальшивомонетничеством на рубеже XVIII — XIX вв.
БОРЬБА С ФАЛЬШИВОМОНЕТНИЧЕСТВОМ НА РУБЕЖЕ XVIII — XIX вв. (По материалам Владимирской губернии)
Н.В. Киприянова, В.С. Нечаева
В 1769 г. в Российской империи из-за кризиса денежной системы в обращение были выпущены бумажные ассигнации. Легкость в изготовлении, которой они так выгодно отличались от серебряного рубля, подтолкнула некоторых маргинальных личностей на путь фальсификации денежных знаков. Такая возможность имелась, поскольку изготовление более простых документов, например фальшивых паспортов для беглых или самовольно ушедших на заработки, «превратилось в настоящее ремесло для деревенских грамотеев». Темпы распространения подделок были высокими. Только за 1797 г. во Владимирской губернии были выявлены 107 эпизодов, причем ни по одному из них не установили виновных3. В 1808 г. в Муромском уезде была обнаружена целая «фабрика» по изготовлению фальшивок. На ней трудились 43 крестьянина. Государственные органы были вынуждены реагировать и подстраиваться под изменившиеся реалии. Мы попытались проанализировать реакцию государства на распространение нового вида преступлений в экономической сфере, в том числе отношение местных и столичных властей к факту превышения должностных полномочий местными чиновниками в делах о фальшивомонетчиках. Уже в XIX в. историки отмечали, что стремительный рост подложных бумаг заставлял государство заменить устаревшие образцы на новые, которые было сложнее подделать. Подобная процедура проводилась дважды — в 1786 и 1819/20 гг. Сегодня проблема борьбы с фальшивомонетничеством рассматривается преимущественно в рамках вспомогательной исторической дисциплины — бонистики, что предполагает определенную специфику. Возможно, поэтому нет комплексных исследований законодательных и правоохранительных мер противодействия изготовлению фальшивых денег. В качестве источниковой базой мы задействовали законодательные и нормативные акты, а также делопроизводственные материалы из Государственного архива Владимирской области (ГАВО) — преимущественно протоколы заседаний и следственные дела о фальшивомонетчиках. Сразу оговоримся, что подобный вид источников несколько специфичен. Уголовные дела показывают картину серьезного преступления, что заведомо несет в себе негатив и своеобразное видение ситуации с одной стороны — со стороны государственных органов. Поэтому на объективность данных источников сложно рассчитывать. Дела о фальшивомонетничестве характеризовались как преступления против государства и находились под пристальным вниманием правоохранительных органов. «Они не что иное суть, как воры государственные», — было сказано о фальшивомонетчиках в Наказе Екатерины II. В 1798 г. Владимирское губернское правление во все судебные органы, городовые магистраты и ратуши направило распоряжение о порядке проведения расследования и «об отыскании» изготовителей фальшивых ассигнаций. Наиболее сложные случаи следовало передавать для дополнительного разбирательства в Правительствующий сенат. В частности, в Сенате рассматривался ряд уголовных дел из Владимирской губернии: «...о бывшем Владимирской губернии вязниковском исправнике, титулярном советнике Подобедове»; «... о крестьянине Алексее Панкратове, судимом с прочими по оговору»; «...о несправедливом отстранении чиновников от должностей». Первыми, кто непосредственно сталкивался с подделкой государственных бумажных ассигнаций на местах, были уездные (земские) исправники. Они назначались из местных дворян, «взявших после административных реформ Екатерины II в свои руки уездную администрацию и полицию». В обязанности исправника входило наблюдение за общественной безопасностью, а также за производством дел в нижнем земском суде. В отдельных случаях земский исправник сам проводил расследование. Проблема наведения порядка на местах для императрицы имела первостепенное значение. Не случайно «Устав благочиния или полицейской» предполагал, что будет создана «хорошая и честная полиция». Екатерина II пыталась извлечь уроки из восстания 1773 — 1775 гг., вину за которое она в значительной мере возлагала на местные власти, подтолкнувшие население к мятежу «неправосудием и мздоимством». Получив информацию о фальшивых ассигнациях или их распространителях, исправник должен был начать расследование «секретно и скороокончательно». Привлекать к процессу местных жителей, кроме подозреваемых и свидетелей, не разрешалось: это могло послужить причиной потери доверия к государственным денежным знакам. При необходимости следовало производить обыск в жилище фигуранта. Все дела находились под контролем губернатора. За то время, пока шло следствие, между чиновником и обвиняемыми устанавливались достаточно напряженные отношения. Санкции за подделку государственных денежных знаков были суровыми: фальшивомонетчикам полагались наказание кнутом (до 70 ударов), вырезание ноздрей, клеймение и ссылка в Нерчинск. В связи с этим обвиняемые, которых отправляли в губернский город для продолжения расследования, начинали отказываться от прежних слов, стремясь избежать наказания. Подследственные могли сами выдвинуть обвинение в превышении должностных полномочий исправником, утверждая, что он получил от них признание в совершенном преступлении «под давлением», вынудил их себя оговорить, тогда проводилось дополнительное расследование. Могло быть возбуждено новое дело, в котором обвиняемым становился уже государственный чиновник. Так возникали спорные дела, подлежавшие рассмотрению Сенатом. Необходимо отметить, что и проверка не всегда была непредвзятой. Известны случаи, когда чиновникам самим приходилось обращаться с жалобой в высший судебный орган. Мы не ставим целью установление вины или невиновности служащих. Более интересен сам процесс разбирательства о превышении должностных полномочий. Большое значение имеет реакция на совершение неправомерных действий государственного чиновника губернских и столичных властей. В качестве показательного примера можно привести несколько эпизодов начала XIX в., которые рассматривались во всех судебных инстанциях Владимирской губернии и были завершены в Правительствующем сенате. Данные материалы характеризуют: роль уездного исправника в расследовании фактов подделки государственных ассигнаций; обстоятельства, по которым дела направлялись на дополнительное разбирательство; действия властей в ответ на информацию о злоупотреблении полномочиями главы уездной полиции и прочих служащих. В 1801 г. Сенат заслушал следственное дело о титулярном советнике Подобедове, бывшем исправнике Вязниковского уезда Владимирской губернии. Чиновник обвинялся «в не произведении следствия» о принесенной к нему в 1795 г. фальшивой 10-рублевой ассигнации и в ее сожжении. Началось же разбирательство с того, что князь Хованский получил от крестьян Холуйской слободы в числе оброчной суммы фальшивую 25-рублевую ассигнацию. Проведя расследование, он узнал от крестьянина Лаптева, что тот с одной 10-рублевой подделкой уже обращался к исправнику Подобедову, но тот ее сжег. Дальнейшее следствие о полученной в качестве оброка фальшивке ничего не показало. Однако упоминание об уничтожении ассигнации государственным служащим привлекло внимание властей. Обвинителями были староста Холуйской слободы Добрынин, сотский Сергеев, крестьянин Лаптев и харчевник Алексеев. На допросах они утверждали, что Подобедов был извещен о фальшивке, и поддельная купюра, переданная ему, была сожжена. Однако показания крестьян постоянно менялись и противоречили друг другу. Земский исправник своей вины не признал, утверждая, что не имел мотива для сожжения фальшивой ассигнации. Подобедов также обвинил крестьян в несправедливом оговоре «за разные с них взыскания». Якобы Лаптев, будучи сотским, не подавал вовремя рапорты, а Добрынин, будучи старостой, допускал «неисправность дорог и нескорый платеж государственных податей». Случаи оговоров не были редкостью и известны в практике российского судопроизводства XVIII — XIX вв. В частности, купцы жаловались, что недобросовестные конкуренты прибегали к подобным действиям с целью дискредитации деловой репутации. Между тем в ходе допросов появились сведения, что некоторые крестьяне соседней деревни Мстёра, принадлежавшей помещице Тутолминой, занимались изготовлением подложных ассигнаций. Результаты проверки этого не подтвердили. Сами же обвиняемые в показаниях снова путались и никаких существенных аргументов привести не смогли. Для полноты картины отметим, что на момент следствия сам исправник проходил обвиняемым по трем делам о превышении им должностных полномочий. Первый эпизод — попытка забрать крестьянина в рекруты без мирского приговора. Вторая ситуация — «о непроизведении на месте совершенного преступления следственных действий с надлежащей точностью». Третий случай — о краже сена крестьянами с позволения исправника. Закон предусматривал, что у выборных должностных лиц не должно быть «явного порока». Однако это требование не всегда выдерживалось. Не случайно один из современников привел совершенно убийственную характеристику провинциального чиновничества второй половины XVIII в.: среди них 80 % были «плуты, невежи, нерадивы, моты, слабы, несведущи, подлы, буяны, 10 % терпимы и 10 % — годны». Трудно что-либо добавить. Владимирский уездный суд и палата уголовного суда, вынося решение по данному следственному делу на основании показаний крестьян, приняли серьезное решение — лишить Подобедова чинов и дворянства Одновременно были осуждены крестьянин Лаптев и староста Добрынин. Владимирский губернатор П.С. Рунич нашел приговор в отношении государственного чиновника слишком суровым, однако все же предложил исключить исправника из собрания дворянства и впредь ни к каким должностям не определять. Данное постановление было принято с учетом прежних штрафов и подозрения в виновности по еще трем делам. Наказания, затрагивавшие дворянское достоинство в соответствии с Жалованной грамотой дворянству, не могли применяться без участия Сената и конфирмации императорского величества. Исходя из этого материалы были переданы в высший судебный орган. Сенаторы увидели ряд нарушений в действиях владимирской палаты уголовного суда и владимирского губернатора. Необоснованным посчиталось и приведение приговора в отношении Лаптева и Добрынина в исполнение преждевременно, без участия верховного суда. Палате суда был также сделан выговор за задержку необходимых свидетелей. При рассмотрении дела Правительствующий сенат учел, что крестьянин Лаптев, староста Добрынин, сотский Сергеев и харчевник Алексеев в показаниях противоречили друг другу. Дело было квалифицировано как извет. А поскольку никаких других более весомых доказательств приведено не было, Сенат постановил: освободить Подобедова от судебного преследования.
Еще в одном деле 1804 г. о фальшивомонетчике Алексее Панкратове, несмотря на показания крестьянина о нанесении ему побоев исправником, владимирские власти не обратили на это внимания. Никаких прямых доказательств вины Панкратова приведено не было, а вот синяк под глазом крестьянина был обнаружен. Однако владимирский губернатор И. Долгоруков делал упор на то, что «... злодеяние, в коем он судится, принадлежит к роду важных злодейств, поскольку делание фальшивой монеты есть из числа преступлений, стремящихся к нарушению общего государственного спокойствия и благосостояния».
Без ведома Сената и императора местным властям не разрешалось применять никаких санкций в отношении дворян. В 1808 г. на имя Его Императорского Величества Александра Павловича подал жалобу коллежский асессор И.Ф. Пожарский о несправедливом отстранении его и других служащих от должности. Чиновник указал, что, будучи шуйским исправником в начале 1808 г. он поймал беглого крестьянина Святогорова, при котором были обнаружены фальшивые 25-рублевые ассигнации на 500 рублей. Подследственный на допросе во всем признался и показал, где спрятаны инструменты для изготовления подложных купюр. По данному делу обвиняемыми проходили еще двое — беглая крестьянка Анна Морковкина и крестьянин Бурвилин. Материалы дела сначала были переданы в уездный суд, а затем отправлены на ревизию наравне с уликами и обвиняемыми во владимирскую палату уголовного суда. На допросе во Владимире Святогоров от прежних слов отказался и обвинил Пожарского и других чиновников в оказании давления и требовании взятки. На основе полученной информации владимирская плата суда предписала отстранить служащих от должностей, а на их места избрать других. При этом никакого следствия, подтверждавшего достоверность обвинений, проведено не было. Для проверки данной жалобы во Владимир был послан обер-прокурор статский советник Постников. Его основной задачей было прекращение «беспорядков в производстве» расследования. Владимирская палата оправдывала свои действия тем, что провести непредвзятое разбирательство, пока чиновники находились на должностях, было невозможно. Правительствующий сенат не счел такое объяснение правомерным и постановил вынести палате суда выговор, а уволенных чиновников восстановить в правах.
В изготовлении и распространении фальшивых купюр принимали участие и несовершеннолетние. В соответствии с законодательством Елизаветы Петровны они не могли быть подвергнуты тем же наказаниям, что и взрослые. В 1801 г. Правительствующий сенат заслушивал секретное дело «о малолетнем суздальском купеческом сыне Иване Спирине». Во Владимире его осудили за то, что он, зная о подделке, использовал фальшивую 25-рублевую ассигнацию, а не представил ее куда следует. Спирин данный факт не отрицал, «показывая к оправданию своему, что учинил его по малолетству и не разумению своему без всякого умысла». Сенат на основе указа о несовершеннолетних преступниках освободил его от наказания и постановил впредь в подобных случаях руководствоваться данным указом.
Еще одно дело — о крестьянском сыне Якове Иванове Меленковской округи экономической деревни Дуборы. В 1808 г. Яков был задержан при покупке фальшивой ассигнации. Во время следствия он указал, что еще не достиг 17 лет. Владимирский совестный суд, который должен был контролировать ход расследования по делам несовершеннолетних, запросил справку у Владимирской духовной консистории о дате рождения задержанного. В ревизских сказках 1795 г. Я. Иванов был записан как четырехлетний. Сравнение данных исповедальных ведомостей, метрических записей и материалов ревизии однозначно установить возраст обвиняемого не позволило. Однако суду пришлось принять во внимание результаты последней ревизии, по которым крестьянский сын являлся несовершеннолетним. Несмотря на тяжесть проступка в соответствии с законодательством Я. Иванов установленного за использование поддельных денежных знаков наказания избежал. Его отцу был объявлен выговор и сделано строжайшее предписание впредь более тщательно следить за сыном. Материалы следствия по двум последним делам не дают оснований считать, что несовершеннолетние пытались использовать фальшивые купюры по чьей-либо подсказке. Вместе с тем, следует отметить, что оба обвиняемых знали о подделках, как были осведомлены и о том, что несовершеннолетие освобождает их от тяжелейшего наказания. Возможно, ими действительно пытались манипулировать.
Анализ представленных выше сюжетов позволяет сделать ряд выводов. Во-первых, распространение изготовления поддельных купюр, несмотря на тяжесть наказания, свидетельствует, скорее, об определенном отражении социально-экономического неблагополучия эпохи, чем о проявлении маргинальных наклонностей отдельных элементов общества. Во-вторых, государство оказалось неподготовленным к массовости данного явления и было вынуждено в оперативном порядке разрабатывать методы борьбы с фальшивомонетчиками как на законодательном, так и на правоохранительном уровнях. В-третьих, несмотря на явную сословную направленность законодательства, власти предпринимали меры против недобросовестных чиновников, опасаясь недовольства населения из-за «неправосудия и мздоимства».
Источник: «ВЕСТНИК» НИИ гуманитарных наук при правительстве Республики Мордовия. №3 (51) 2019.
Владимирская губерния
