Васильев Дмитрий Михайлович (10(23).02.1901 – 24.09.1975) - пролетарский писатель и поэт («Дмитрий Рабочий»), редактор газеты «Луч» гор. Мурома.
Дмитрий Рабочий. 1919 г. Фото из книги «Минувшее»
Дмитрий Михайлович Васильев родился 23 февраля 1901 года в с. Южа Вязниковского уезда Владимирской губернии в семье слесаря-токаря местной фабрики. Его отец умер за несколько месяцев до рождения сына «от чахотки, нажитой невоздержанной жизнью». Мать вторично вышла замуж за музыканта, что повлияло на воспитание, развитие и образование мальчика. Четыре года он обучался в приюте-капелле храма Христа Спасителя (Москва), после побега из него - в высшем начальном училище в г. Сычевка Смоленской губернии и, наконец, в высшем начальном училище в селе Южа Вязниковского уезда Владимирской губернии (окончил в 1917 г.). Во время Февральской революции Дмитрий Васильев работал учеником слесаря в механических мастерских прядильно-ткацкой фабрики. С первых же дней свержения царского самодержавия он активно включился в общественную деятельность. Особенно заметно было его участие в юношеском движении. В июне 1917 года в Юже возникла молодежная организация «Юношеский клуб», прообраз будущей комсомольской ячейки. Дмитрий Васильев стал одним из инициаторов создания этой организации и ее вожаком. Ко времени Октябрьской революции в составе «Юношеского клуба» насчитывалось уже более ста участников. Являлся делегатом I съезда Союзов молодёжи «III Интернационал» Владимирской губернии, I Владимирского губернского съезда РКСМ (20—25 января 1918 г.).
1 октября 1918 г. вступил в РКП(б).
В декабре 1918 г. по зову партии - «Коммунисты, на фронт, на защиту социалистического Отечества!», ушел добровольцем на Восточный фронт: входил в состав коммунистического отряда, подавлявшего контрреволюционное восстание в Сызранском уезде Симбирской губернии, затем служил в 221-м стрелковом полку Чапаевской дивизии. В июне 1919 года он был ранен и заболел тифом. Демобилизовался по болезни.
В июне 1919 года прибыл в Вязники. Уездная Вязниковская партийная конференция обсуждала положение в комсомольской организации, призывала коммунистов повысить уровень партийного руководства комсомолом, особое внимание обратив, на повышение идейно-воспитательной работы среди комсомольцев и молодежи. Ответственным за работу среди молодежи конференция назначила Д.М. Васильева, избранного в состав бюро и секретарем уездного комитета партии. В августе состоялся II уездный съезд комсомола. Дмитрий Васильев был избран председателем уездного комитета РКСМ.
21 декабря 1919 г. «по директиве Губкома Р.К.П. и по личному желанию (в другом источнике - «по решению уездного комитета партии и телеграмме ЦК РКСМ») отправляется на Украину для подпольной работы в тылу Деникина, но не попадает по назначению в виду отступления банд последнего и работает начальником разведки Чека в г. Васильевске, Киевской губ., одновременно - секретарём комсомола и инструктором Губкомола Киева. Участвует в работах 4-го Киевского Губсъезда Комсомола председателем Губсъезда, перед занятием Киева поляками». Был делегатом II Всеукраинского съезда КСМ, проходившего в Харькове, после которого знавший его член ЦК РКСМ Ефим Цейтлин «уволок» его «через ЦК партии обратно для работы во Владимирский губком комсомола».
Здесь поначалу являлся председателем Вязниковского уездного комитета РКСМ. Участник III Всероссийского съезда РКСМ «сверх нормы представительства». «Вскоре после 3-го Владимирского Губсъезда РКСМ в 1920 г. на пленуме был кооптирован во Владимирский губком РКСМ: заворготделом, секретарь.
20—25 января 1918 г.)В 1920 году, будучи членом бюро Владимирского губкома РКСМ, Дмитрий Васильев стал редактором губернской комсомольской газеты «Красная молодежь» (с № 23 за 17 октября 1920 г. до ноября 1921 г.). 30 июня 1922 г. газета отметила пять лет литературной деятельности «пролетарского писателя Дмитрия Рабочего».
«Юбилей Дм. Рабочего В день 5-летнего юбилея литературной деятельности Дмитрия Рабочего, Сергеихинским Союзом Молодежи был устроен музыкально-вокальный вечер. Присутствовало до 60 человек. Вечер открыт был митингом, на котором выступали т. т. Соловьев и Бобылев. Первый говорил об юбиляре, как пролетарском поэте, а второй — о задачах молодежи прежде и теперь. На концерте декламировали из произведений Дм. Рабочего и др. авторов. Молодежь, видимо, осталась довольна вечером» («Призыв», 29 июля 1922).
«25 октября шел очередной вечер пролетарских поэтов, писателей и музыкальных сил. Впечатление после вечера у присутствующих, особенно у молодежи, было замечательное. Хорошее пение т. т. Самойлова и Соловьевой, хорошая музыка т. Соловьева н хорошая декламация т. Дмитрия Рабочего - привлечет и в следующий очередной вечер массу публики. Выступление остальных исполнителей было удовлетворительно» («Призыв», 28 октября 1922).
Еще в 1916 г. Дмитрий Васильев начал писать стихи. Образования, пусть даже не в гимназии, в те времена почти поголовной безграмотности тех, ради кого большевики захватили власть, вполне хватило, чтобы очень скоро Васильев «переквалифицировался» из партийного и комсомольского функционера в журналиста. Первое выступление в печати состоялось в 1919 г. в газете «Ковровская беднота». Уже вскоре стали выходить его книги: «Ужи и соколы» (Вязники, 1920), «Молодые всходы» (Владимир, 1920), «Порывы» (Владимир, 1921), «В тисках: молодежь в царском подполье» (Владимир, 1926). Издал книги «Минувшее: (Владимир, 1923) и «В тисках: Молодёжь в царском подполье: (Владимир, 1926).
В 1922 году Дмитрий Михайлович — заведующий подотделом печати Владимирского губернского комитета РКП(б), проявляет большую заботу о подготовке и воспитании молодых журналистских кадров, укреплении редакций межуездных газет, выходивших в Коврове, Муроме и Александрове.
Его очерки под псевдонимом Дмитрий Рабочий печатались как во Владимире, так и в Иванове. Например, очерк о герое Гражданской войны – Герасиме Фейгине, который он передал в школьный архив в 1968 году. Член Владимирской группы пролетарских писателей и поэтов.
«О пролетарской поэзии (Вниманию Губотнароба). Буржуазная поэзия не являлась поэзией, охватывающей думы, мысли и жизнь широких масс пролетариата. Буржуазный поэт, если и задевал иногда в своих произведениях атмосферу труда, то только мельком, лишь случайно, не останавливаясь на ней правдиво и внимательно, не видя в ней красоты ее и величия. Немудрено поэтому, что пролетарская поэзия теперь только начинает подавать признаки своего существования, ибо ранее (до октябрьского переворота) она не могла развиваться,— носителям ее — пролетарским поэтам мешали развиваться враги, над ее вдохновителями смеялись, ее носителей гнали в тюрьмы, гнали в Сибирь. Да и могло-ли быть иначе!.. Пролетарские поэты, поэты—рыцари пролетарского фронта, вместе с пролетариатом холодали, голода ли, вместе с ним умирали и вместе с ним страдали. У пролетарской поэзии идея одна, что и у пролетариата. Ясно, буржуазия не поощряла развития пролетарской поэзии, поэзии, воспевающей интересы врагов буржуазии, воспевающей силу коллектива, призывающей пролетариат к классовой борьбе. С победой пролетариата, пролетарская поэзия должна выйти на путь, путь широкой деятельности, широкого творчества,— ибо: Разбросанные по заводам К истокам творчества сошлись,— И вот выходим стройным взводом, Приветствуя победно высь. («Пролетарские поэты» С. Родов.). Прошло три года. За эти три года пролетарская поэзия, не глядя на те объективные условия, которые ее окружали, сделала свое дело и сделала даже больше, чем обычно предполагают; пролетарская поэзия, пролетарские поэты уже имеют свою прекрасно-великую поэму, поэму революции. Эта поэма воплотила в себе цветы революции, заключенные в: «Динамо-стихи», «Рабочий поселок», «Железные цветы» и прочее. Большего пролетарские поэты создать пока не имели возможности, потому что, являясь поэтами, они в то-же время являлись и рыцарями, и бойцами пролетарского фронта: Певцы труда, певцы машины И знаменосцы и бойцы... Они умели и писать и сражаться, поражая на каждом шагу своих врагов. Огромным, преимуществом над интеллигенцией у пролетарских поэтов явилась их необыкновенная сила, влекущая всех и все в творческие дали: — Крепчает, братцы, сила!.. Еще разок напрем... Жар-птица мир накрыла Пылающим крылом... («Рабочая» С. Обрадович). В то время, как образованная интеллигенция плакала, проливая слезы о прошлом и безвозвратном: — Днем сплетались сказки, Даль была светла, Но погасли краски... Радость умерла!.. (Н. Зубков). Пролетарские поэты твердо несли свои стяги: — Все мы, во всем мы, Мы пламень и свет побеждающий Сами себе Божество, и Судья, и Закон... В то время, как пролетарские поэты полюбили шум и звон машинный, несли в него свое родное, в то время, как пролетарские поэты выдели везде и во всем силу коллективного труда, в это время образованная интеллигенция, смеясь над любовью пролетарских поэтов к шуму фабрик и грохоту машин, воспевала «любов», луну и прочую дребедень В то время, как пролетарские поэты писали: — Я узнал, что мудрость мира вся вот в этом молотке, В этой твердой, и упорной, и уверенной руке. В это время образованные интеллигенты тоже писали: Я сказал довольно, Днем не будет зла,— Дрогнул звук невольно... Радость умерла!.. Прошло три года и за эти три года пролетарская поэзия выросла, окрепла и поглотила буржуазных писак, указав им их место на полках архивных шкафов. Все это и хорошо и отрадно, но плохо то, что в нашей «богоспасаемой Владимирской губернии» не создалось ни одного литературного коллектива, плохо то, что наши просветительные органы еще и доселе не научились быть инициаторами. В беседе со мной один пролетарский поэт как-то сказал, что у Владимирского Губотнароба инициатива отъедена, как отъедается у селедки хвост. Теперь я вижу, что это правда. За свое пребывание в г. Владимире мне не приходилось слышать о том, чтобы кто-либо хоть намекнул о помощи пролетарским писателям,— ведь и во Владимирской губернии они есть. Зато Губотнароб, кажется, охотно идет на помощь группе поэтов разношерстных течений (в «богоспасаемом» Владимире такие отыскались), поэтов — носителей буржуазной (внеклассовой) поэзии, которая думает выпускать здесь свой орган, да еще, быть может, показательный (в виде Нардома). Спрашивается, почему под‘отдел искусств Губотнароба не сумел объединить или не объединяет, пролетарских писателей—поэтов которые жаждут творчества, жаждут новой пролетарской поэзии?.. Или он забыл о пролетариате? Если не забыл, так пусть не забывает и того, что организуемый им же литературный коллектив (или сборник,— все равно) должен быть только классовым. Поэзия внеклассовая пролетариату не нужна. Не нужно воскрешать того, что издыхает. Дмитрий Рабочий» («Призыв», 5 марта 1921).
«Астры»,— сборник стихов Владимирской группы поэтов «Стрежень» 1922 г. Изящная внешность и прекрасная печать сборника относят его к издательству Москвы и Петрограда,— такова внешняя сторона. Открываем первую страничку сборника и читаем Круковского. Но,- разве можно судить по одному стиху о всем сборнике и, переходя от автора к автору, просматриваем все от корки до корки. Наконец, не находя ничего яркого, даже хотя бы здорового по духу — с грустью опускаем сборник на полку с «альбомиками» для записи стихов давно умершей, влюбленной когда-то и разочаровавшейся в жизни институтки. Большего сборник не заслуживает. Если поэты из группы «Стрежень» влюблены в какую-нибудь из Зой или Марусь (вместо любви к труду и жизни), то зачем им, стоит-ли бояться осенней мокроты и непогоды?.. Надо им спешить и спешить под сень своих «Астр», чтобы там и только там, насладиться предсмертной дремотой своих собственных поэтических персон и… своих муз.
«Аккорды вечности»— А. Листовской очень хороши тем, что они, гремя под знаменем «Астр» (последних осенних цветов), являются аккордами последними и за мечтой о пустом голубом небе и вечности промчатся конницы железных аккордов, чтобы уничтожить «остатки» от жалких бесплодных мечтаний о чем-то ненужном и пустом. Итак,— не будем говорить о Листовской, ибо о ней говорить нечего,— ее последний аккорд, да будет той астрой, тем последним осенним умирающим цветком, который так беспощадно сломила Октябрьская революция... То же самое надо допустить и по отношению к Н. Шемянову, ибо ему… тоже пора к праотцам, к К. Бальмонту, стихи которого он так нежно и мелодично вливает в строфы своих — («Безумству храбрых поем мы песню»,— это знаете, насчет Сокола!) «Дни Астры» и последующие за ними стихи В. Чечерского переплетаются со стихами творца «Суздаля», «Чертовых свечей» и т. п. (а может быть этот творец «подвывает», именно подвывает, творцу «умирающей» деревни?!) и «Свеча черта» сжигает «Дни астр» и обесцвечивает их до... имажинизма, искаженного совокупностью с приемами и образностью символитики. Это доказательство говорит еще раз за то, что имажизма, чистого имажизма В. Чечерский не представляет. Он — помесь «чертовых свеч», «аккордов вечности» и «осенней (Круковской) мокроты». Жаль, очень жаль людей, которым приходится рекомендовать... посушиться. Остальное — вздохи о лунных ночках, о любимой и... ни слова о труде, о прекрасной жизни. «Астры» — сплошное нытье, сплошные жалобы на то, что «Астры» (вы понимаете — астры последние осенние цветы) умирают, потому что идет уже революционный снег и им в жизни места не остается. Дмитрий Рабочий» («Призыв», 28 ноября 1922).
Выступал с докладами в гор. Владимире.
«Владимирская группа пролетарских поэтов – писателей. Гудки (стихи). Издание Т-ва «Владимирское Книгоиздательство». В одном из произведений Тургенева действующее лицо говорит, что ничего нет легче сделаться украинским поэтом, для этого надо сесть у стола, подпереть голову рукой и начинать: «Сидыт Налывайко на Кургани». Вот вам и украинская поэзия. Нечто подобное повторяется и с пролетарской поэзией. Чтобы стать пролетарским поэтом, для этого нужно только чаще повторять: кузнец, молот, привой, шкивы, вот вам и пролетарская поэзия. Например, В. Алов воспевает «Пробуждение» в таких выражениях: «Догорали, исчезали мрака тени, Убегала ночь и утро наступало». Естественно, т. Алов, об этом и буржуазные писаки говорили, уж если исчезали мрака тени, да еще ночь убегала, кроме как утра и ждать нечего. Но вот здесь то собака и зарыта, подлинная-то пролетарская поэзия выступает ниже: «И с восходом солнца молодого (?) Загудели фабрик трубы-дымоходы». Что и требовалось доказать — вся подоплека пролетарская!
Сергей Виноградов (слева) и Дмитрий Васильев. Владимир, 1922 г.
Следующее стихотворение в сборнике принадлежит Сергею Виноградову, в котором он описывает какую-то необыкновенную кузницу, где кузнецы, поднимая кувалды тяжелые, умудряются одновременно подпевать «песни веселые». Нет уж, извините, молодей человек, здесь что-то не так. Притом какая же должна быть кузница, в которой – куются «Оси стальные и балки тяжелые». Для таких безделушек завод сталелитейный будет более подходящим местом. Потом еще маленькое несоответствие: нарисовав трудовую картину, где кузнецы с веселым припевом ворочают тяжеленные кувалды, автор безжалостно их еще подускивает: «Эй—кузнецы! Запевай веселые, (ему все мало—мучителю) Песни победные, грозные, сильные». Вот здесь уж и задуматься пожну. «Веселое» и «грозное» в одно и то же время. Мудрено что-то. А заканчивает уж положительно страшным: «Эй-разбегайтеся, черные вороны, Грозною ратью идут пролетарии»… Это после веселых-то песен? Неужто пролетарий такой свирепый народ, что даже после «веселых песен» из кузницы может выходить только «грозною ратью»? Дм. Рабочий куда проще; его пожалуй действительно можно причислить к лику пролетарских поэтов, он взял да и нарисовал картину из детских воспоминаний, но уж зато доподлинно пролетарскую: «Как гармоника в ловких руках Звонкой песней в толпе заливалась, Как в высоких немых корпусах Песня смехом глухим рассыпалась»... «За ткачами спешила прядильщиков рать За прядильной плелась сортировка, Все спешили у ночи украсть Хоть минутку покоя в не срока». «Словно тень, чуть живая брела Среди всех наших милая мама. Нас глазами искала, звала… Мы же с плачем бросались к ней сами». Явное злоупотребление знаками препинания в предпоследней строке несколько портит впечатление, но все же мотив пролетарский. В следующем стихотворений т. Алов (стр. 11) просит «песен бурных и призывных» для того, видите ли, чтобы она ему согрела душу, красный хмель пролила ему в жилы и, кроме того: «Чтоб в сердца мятежные летела И на битвы красные звала». Вроде как бы рикошетом, значит, побывав у т. Алова в душе с согревательным назначением, потом с пролитием красного хмеля в его жилы должна рикошетом полыснуть «в мятежные сердца». Ниже т. Алов ссылается на молодость, на неуверенность в своих силах, в таком случае можно посоветовать ему — не торопиться, собраться с силами и потом уж более уверенно взяться за пролетарскую поэзию. Очень миленькое стихотворение того же автора помещено в конце книжечки, озаглавленное «Весна», но к сожалению в нем нет ничего пролетарского. Что же можно сказать о целом сборничке — он слаб. Тем более он такая крошка и составить его можно было бы более удачно. Я. К.» («Призыв», 22 мая 1923).
«ПРАЗДНИК «СМЫЧКИ» (д. Юрьевец, Влад. у.). По принятии шефства над деревней Юрьевец через посланных представителей, рабочие—печатники пожелали сами повидаться и познакомиться с крестьянами подшефной деревни. С этой целью на 24 июня, в воскресенье, было назначено проведение праздника смычки рабочего с крестьянином. Отъезд. В воскресенье, 24 июня, и 5 часов вечера, от помещения типографии тронулись переполненные рабочими, молодежью автомобили- грузовики. На первом бросается в глаза красный плакат: — «Привет крестьянам д. Юрьевец от шефа - рабочих-печатников и журналистов г. г. Владимира». На этом-же автомобиле сложены и подарки для подшефной деревни — самые необходимые предметы для школы и... курительная бумага для курящих крестьян. Hа втором красуется плакат с лозунгом: — «Да здравствует союз рабочих и крестьян — залог победы над буржуазией». На этом автомобиле едут и футболисты из членов РКСМ—печатников и оркестр духовой музыки. Агитация за авиацию. За городом, в Ямской слободе, грузовика перегоняет легковой автомобиль тоже с нашими, тоже в подшефную деревню... 50 человек разместилось на автомобилях,— гуторят, шутят, поют — весело. Нo не только одно веселье — не забываем и агитнуть дорогой за авиацию, за создание воздушного флота. С автомобилей бросаем по стопке листовок «ультиматум», их быстро расхватывает глазеющая публика и тут-же читает. Словно белые голуби мелькают за автомобилем листовки и от этого становится как-то еще веселее. А мы вас ждали,— ходили встречать. В деревне еще издали виден народ у школы. — Мы въезжаем с музыкой, вызывая этим на улицу всех крестьян. Все идут к школе. Дети не успевают за взрослыми и бегут бегом, разглядывая формы футболистов и трубы музыкантов. Высаживаемся, здороваемся, несколько восклицаний: — А мы думали, что вы уж и не приедете. Ведь мы вас за деревню все встречать ходили. К нам сегодня в деревню семь деревень пришло и все завидуют нам, что у нас такой шеф... У школы торжественное собрание. Музыка играет «Интернационал». Сейчас открывается торжественное собрание с передачей подарков шефа крестьянам. На крыльце школы стол, возле него подшефная комиссия, председатели сельсоветов (в деревне два общества), крестьяне старики держат привезенные красные плакаты. Товарищ Виноградова говорит: — «Мы пришли к вам для того, чтобы с вами вместе выступить в бой с темнотой и невежеством, мы пришли к вам брататься с вами, познакомиться и сделаться друзьями всерьез и надолго... Да здравствует-же самый тесный союз рабочих и крестьян. Ура!.. Сотни здоровых свежих голосов подхватывают это ура и несется оно по полям, пробуждая спящие нивы, прогоняя темноту и невежество... Дальше происходит передача подарков. Привезли тетради, ручки, чернила, плакаты, портреты вождей революции, географические карты, глобус, несколько книг и т. п. Собеседования, танцы, футбол. После собрания разбиваемся по группам. Юрьевские футболисты и наша команда тут же у школы развернули состязание. — Горячатся ребята, подчас и крепко ругнут друг друга, но это ничего, это в момент запала. Кончат играть и еще крепче свяжутся товарищески. Наши разбились среди крестьян и ведут «кой-какие» разговоры, молодежь-же устроила танцы... Вдруг вместо «польки»—русское... Мигом образуется круг и в середину выбивается крестьянин старик «кости расправить», «да такие фигуры начинает отчаливать», что и молодому—другому зазорно будет. Русского танцуют и наши. — Вот это по нашему!.. кивая бородой курнычет седой какой-то старичок, а сам тоже поближе к кругу. Ноги чешутся... — А ты вали, старина, праздник ведь нонче, да еще какой. Революция у нас, пляши, дедко!.. — Ай да да, вот так дед!.. Эх-эх,- эх-эх!.. Дождик помешал. Хотелось устроить собрание с молодежью, союз организовать и желающие есть даже из других деревень, да дождик помешал, — пришлось садиться на автомобили и ехать к дому... — Вы уже приезжайте к нам и в следующее воскресенье, мы встречать будем, далеко за деревню выйдем!.. — «Всенепременно», — отвечают наши ребята, а у самих глазенки так и блестят. — Какие они все хорошие, добрые какие,— с такими не пропадешь!.. — Ну, футболисты, сколько-же вам они всыпали?.. — Мы-поровну, по голику; по голику,— безобиднее. Вот только поле у них очень плохое, совсем неудобное. — В город бы их свозить. — Ну вот уж еще разок сами съездим, а потом и их звать будем, чай не откажут и у нас побывать в гостях-то, в праздник. — Мы им все покажем и в театр сводим. И долго еще рассуждают наши о поездке в Юрьевец,— поездка всем нравится, нравится и учитель, и крестьяне, и молодежь, и даже сама деревня... А дождик так и хлещет, так и хлещет. Досталось нам, помочило, но охоты к друзьям-крестьянам ездить не отбило и не отобьет никогда... Дмитрий Рабочий» («Призыв», 28 июня 1923).
Фото Муромского архива. На снимке: П.С. Калинин(?), А.И. Дунаевский(?), неизвестная сотрудница, Дмитрий Рабочий (Дмитрий Михайлович Васильев), И.П. Богатов, Касьян Веселый (Евгений Дмитриевич Подуруев), неизв. сотрудник, возможно А. Таланов...
В сентябре 1923 года приехал в Муром на должность редактора газеты «Луч», сменил С. Гусева в октябре (последний номер под редакцией Гусева вышел 11 октября 1923 г.).
Первый номер газеты «Луч», вышедший под редакцией Д. Васильева.
В марте 1924 года был организован Литкружок «Звено Октября». У Дмитрия Васильева не было высшего образования, по он уже был эрудированным журналистом, политически грамотным, хорошо знающим историю большевистской партии. Вскоре по приезде в Муром он говорил: — А ведь название газеты звучит не особенно хорошо. «Луч» был органом меньшевиков-ликвидаторов. И внес предложение дополнить название словом «Красный». Губком партии утвердил предложение редактора, и в Муроме стал выходить в свет «Красный луч».
За время руководства Д.М. Васильева газетой заметно расширился авторский актив, был созван представительный съезд ее рабочих и сельских корреспондентов.
В середине 20-х годов Д.М. Васильев был переведен во Владимир, в издательство газеты «Призыв».
В 1925-1930 гг. работал в Москве заместителем редактора отраслевой газеты «Голос текстилей». В этот период избирался депутатом Моссовета. Затем работал в редакциях разных тает: «Голос текстилей» (Москва, 1930; зам. редактора), «Магнитогорский рабочий» (период строительства Магнитки в 1930-1931 гг.), «Уральский рабочий» (Свердловск, 1935; заведующий производственно-транспортным отделом), «Северный рабочий» (Ярославль, 1936; ответственный редактор), «Сталинское знамя» (Пенза, 1939; ответственный редактор), «Рабочий край» (Иваново, 1941; собственный корреспондент по Вязниковскому району).
В годы Великой Отечественной войны офицер Д.М. Васильев находился на Брянском, 1, 2 и 3-м Белорусских фронтах — преимущественно военным журналистом, редактировал красноармейскую газету «За Родину» 137 стрелковой дивизии.
Дмитрий Михайлович Васильев
В послевоенное время Дмитрий Васильев в течение десяти лет занимал ответственные должности на советской и хозяйственной работе. Но и в этот период он не расставался с пером. А свою штатную работу завершил опять-таки журналистской деятельностью: с июня 1955 года по май 1960 года работал в Усть-Каменогорске — в редакции газеты «Знамя коммунизма» ответственным секретарем и заведующим отделом. Публиковал во владимирской областной прессе статьи по истории комсомолии Владимирской губернии, подписываясь «Комсомолец с 1917 г., Усть-Каменогорск Казахской ССР». В 1960 году Дмитрий Михайлович, уже пенсионер, возвратился в Вязники, где два года возглавлял типографию. Он продолжал оставаться активным журналистом, выступал в газете в различных жанрах. В областных, районных и многотиражных газетах публиковались его историко-партийные очерки, статьи, корреспонденции, фельетоны. Являлся членом редколлегии по изданию «Очерков истории Владимирской организации КПСС» (2-е изд., Ярославль, 1972) и «Мы - молодая гвардия (Ярославль, 1975).
«...Только что вернулся из Южи, где работал два дня. Поездкой и оказанным мне там вниманием очень, очень доволен. Южа меня помнит и ценит высоко. Жаль, что не смог быть там дольше — уйма всяких общественных дел, не считая литературных, которые отнимают тоже много времени...» Так Дмитрий Михайлович Васильев писал в одном из писем в середине шестидесятых годов. Впрочем, и в письмах, и при встречах с друзьями он всегда с большой любовью, душевным трепетом вспоминал о Юже. Это и понятно. Память человека, до самого его последнего дня, хранит все, что связано с той частицей земли, где он родился, где прошли его детство, отрочество и юность, где начинались первые шаги сознательной, трудовой жизни. ...Вязники. Улица Орджоникидзе — старая окраина города текстильщиков-льнянщиков. Здесь на взгорье особняком стоит небольшой деревянный коммунальный домик, в котором Д.М. Васильев прожил последние годы своей жизни. Из окна крохотного закутка, служившего Д.М. Васильеву кабинетом, сплошь загроможденного книжными полками, газетами, сотнями писем, постоянно струился свет. За столом, склонившись над стопкой писчей бумаги, сидел худощавый человек с запорошенными сединой висками. Обычно бойкие карие глаза его сейчас утомлены, смотрят устало. Под утро, может быть, окончательно завершится серия задуманных им очерков-воспоминаний. А может, придется все написанное перечеркнуть и заново передумать, отшлифовать. Кропотливо, усидчиво работал Дмитрий Михайлович. «Ни дня без строчки» — под этим девизом протекала его кипучая жизнь. Не писать о минувшем он не мог. Коммунисты и комсомольцы двадцатых годов Владимирской области помнят эту книжку, рассказывающую о юношеском движении в нашем крае. «Минувшее» — называется она. Теперь Дмитрию Михайловичу захотелось переработать книги, учитывая опыт прожитых лет. Многим коммунистам и комсомольцам двадцатых годов Владимирской области был хорошо известен литературный псевдоним Дмитрия Михайловича Васильева — Дмитрий Рабочий. В натуре Д.М. Васильева была очень ценная черта. Взрослея, и даже на склоне лет, до самого последнего дня своей жизни, он будто и не расставался с юностью, с молодостью. Как только заходил разговор о работе комсомольских организаций, о воспитании молодых современников на традициях старшего поколения, в глазах Дмитрия Михайловича вспыхивали искры молодости. Она не покидала его, и ему с ней было хорошо. На память невольно приходят слова из «Песни о молодости»: Она не посмотрит на проседь, Всего оглядит целиком И спросит: «Ну, как его бросить? Такого найти нелегко!» Несмотря на постоянную занятость литературной п журналистской работой, Д.М. Васильев находил время, чтобы встречаться с молодежью. Нередко можно было видеть его идущим (а ходил он быстро, широкими шагами) на фабрику, в комсомольскую организацию, в школу, к пионерам, чтобы рассказать юношам и девушкам что-нибудь интересное и важное из своих воспоминаний. Он с прежней комсомольской заинтересованностью беседовал с ними об учебе, разнообразной их жизни. И размышлял над судьбами молодых. — Я тут как-то временно замещал редактора многотиражной газеты Вязниковской фабрики им. К. Либкнехта, — с увлечением рассказывал он однажды. — Попросил справку о наличии молодежи в возрасте до тридцати лет в общем числе работающих. Оказывается, молодежь на фабрике составляет подавляющее большинство! Как же после этого не интересоваться воспитательной работой среди молодежи, ее бытом?! У нас подчас все грехи, все изъяны в этом отношении сваливают только на комсомольские организации. А ведь это неправильно. Старшие не должны стоять в стороне от работы среди молодежи, от заботы о ней. Неугомонный, непоседливый, подвижный, Дмитрий Михайлович отдавался работе со всей страстностью и горением. На правах члена редколлегий он принял участие в подготовке и выпуске очерков по истории Владимирских организаций КПСС и ВЛКСМ и других юбилейных изданий. В личной жизни Д.М. Васильева были и неудачи, и тяжелые переживания. И далеко не все из задуманного удалось ему завершить. Но никакие невзгоды не могли поколебать его. До последнего вздоха он оставался активным бойцом партии, человеком неувядающей молодости. Вот за это и уважали Дмитрия Михайловича все знавшие его. Кавалер орденов «За взятие Кёнигсберга», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», Красной Звезды, Отечественной войны II степени. К боевым, фронтовым наградам Д.М. Васильева прибавились в послевоенные годы орден Трудового Красного Знамени, медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», наградные знаки, в том числе «За активную работу в комсомоле». Говорят, у горцев Грузии есть старинное предание о вечно юном, никогда не стареющем орле с широко распахнутыми могучими крыльями. С таким орлом хочется сравнить Дмитрия Михайловича Васильева, ветерана Вязниковской партийной организации, одного из запевал советской печати во Владимирской области. Великому делу строительства коммунизма он отдал свое горячее, беспокойное, по-юношески пылкое сердце. Скончался 24 сентября 1975 года.
Г.Г. Мозгова. Комсомольский летописец. Владимирскому городскому краеведческому обществу – 10 лет! Владимир. 2020. К концу 1920 г. комсомол озаботился написанием истории молодежного движения, получившей сокращенное название «истомол». В 1921 г. по решению ЦК РКСМ при нём была создана Комиссия по изучению истории Всесоюзного Ленинского коммунистического союза молодёжи и юношеского движения в СССР (так она называлась впоследствии) - Истмол при ЦК РКСМ. На заседании бюро Владимирского губкома РКСМ 7 декабря 1920 г. был рассмотрен вопрос «об издании истории движения молодежи («Истомол») во Владимирской губернии» и по нему принято решение - «передать для исполнения в полит.просвет.отдел». Непосредственно к политпросветотделу Дмитрий Васильев отношения не имел, на заседании бюро губкома от 18 июля 1920 г. при «распределении работ» за ним были закреплены оргинструкторский и учетно-информационно-статистический отделы. Вместе с Владимиром Фейгиным (братом поэта), отвечавшим за издательский отдел, Васильев также вошел в состав редколлегии газеты «Красная молодежь». Однако в результате автором «Минувшего» оказался он. Возможно, по той причине, что из оставшихся во Владимире членов губкома написать немаленький связный текст было больше некому. В наступившем 1921 г. Владимир Фейгин стал секретарем ЦК РКСМ и сотрудничал уже не с губернской «Красной молодежью», а являлся членом редколлегии центрального комсомольского органа - журнала «Юный коммунист». Истомол занимался собиранием, изучением и изданием материалов и документов по истории молодёжного движения в России, а затем в СССР. Им были изданы стенографические отчёты I-IV съездом РКСМ, документальные сборники о положениях, условиях труда и быте рабочей молодёжи, её участии в рабочем революционном движении, библиография, сведения о комсомольцах, погибших в революционной борьбе и на фронтах Гражданской войны и т.д. Тем самым Истомол заложил основы научной историографии молодёжного движения и комсомола в стране. В № 3—4 журнала за 1921 г. вышла статья Владимира Фейгина «Истомол» с пояснительной сноской «История движения молодёжи». Дмитрий Рабочий во многом следовал тем советам, которые давал Владимир Фейгин: «Доказывать необходимость издания сборника из истории юношеского движения в России не стоит. Всем известно, что история юношеского движения не только глубоко интересная по своему содержанию, но и поучительна, ибо проделанная работа в эпоху диктатуры пролетариата, всего лишь за три года, со времени возникновения юношеского движения в России, может послужить примером западным организациям и организациям России, которые в своей работе должны оглянуться на пройденный путь. Сотни и тысячи членов Р.К.С.М. на фронтах военных и хозяйственных послужили надёжным подспорьем государству. Их работа должна быть занесена в историю юношеского движения в России. Уже некоторые организации (Бакинская, Нижегородская и др.) издали и издают сборники с историей движения в своих губерниях; теперь необходимо всем губкомам последовать их пример. До сего времени Центральным Комитетом Р.К.С.М. было очень мало или, вернее, ничего не было предпринято для руководства, поощрения и помощи этим начинаниям; теперь же ЦК разработано положение о комиссиях по сбору материалов по истории юношеского движения в России и предприняты шаги к обеспечению издания их. Также выделена при ЦК специальная комиссия, на обязанности которой ложится руководство работой комиссий на местах». Владимир Фейгин писал о том, как губернские комиссии должны организовать свою работу. По его мнению, «нужно использовать все возможности. Ограничиваться исключительно воспоминаниями конечно не следует. Нужно извлечь из архивов, протоколов, различных постановлений и т. п. нужные материалы и облечь это в литературную форму. Серьезное внимание следует обратить на характер сборников. Нужно умело использовать материалы так чтобы при всех сухих фактах и цифровых данных сборник был бы живым по содержанию, удобно читаемым по форме. [...] В сборниках должен быть переведен соответствующий анализ того или иного положения (то целиком ложится на автора) сравнение различных периодов работы, времени и желательно, чтобы мнение автора определяло бы мнение организации того периода. А вместе с тем нужны живые картинки, изложенные последовательно, но живым языком так, чтобы один очерк, одно описание дополняло и было бы продолжением предыдущего. [...] Помощь губернских комиссий, товарищам, работающим в этой области может выразиться в составлении конспектов, причём разнообразных для различных уездов, во избежание однотипности сборников. Для этого нужно, хоть приблизительно, быть знакомым с историей движения в уездах». Владимир Фейгин отмечал: «Важно, что это дело не заглохло, а встретило отклик на местах. А это всецело зависит от тех, кто примется за эту работу». О серьезности проделанной Васильевым работы говорит хотя бы тот факт, что он, в отличие и от многих современных исследователей, привёл в предисловии к «Минувшему» анализ использованных им источников. Процитирую соответствующую часть предисловия, поскольку она содержит и перечень тех трудностей, с которыми столкнулся составитель истории владимирской комсомолии ещё в начале 1920-х гг. - с тем большими трудностями придётся столкнуться исследователю, идущему по тому же пути 90 лет спустя: «Описывая вторую часть книги, - эпоху союзов «III-й Интернационал» и далее РКСМ, я всецело пользовался архивом Губкома РКСМ, дополняя его воспоминаниями участников. Но скромный архив Губкома РКСМ располагает весьма незначительным количеством материалов. Пришлось взять в качестве подсобных материалов печатные органы других Губкомов и Р.К.Ц.К.С.М. и извлечь из них нужные данные. Были использованы также и архивы газет губернии (государственных), из которых также почерпнут материал. Одним словом - при разборе архива Губкомола невольно напрашивались слова: «здорово-же Комсомольцы боролись с бюрократизмом, если не сохранили даже о себе памяти». Многие архивные данные за халатностью составов руководящего органа были уничтожены, растеряны и расхищены отдельными товарищами. Я просил товарищей вернуть мне эти материалы хотя бы для того, чтобы снять с них копию, просил воспоминаний, просил, требовал от уездных уполномоченных Истомола Влад. губернии, но ничего не дождался». Д.М. Васильев в сентябре 1963 г. писал: «Семьдесят человек первых комсомольцев бывшей Владимирской губернии, разбросанных по разным районам страны, провели две встречи в Москве и договорились воссоздать на общественных началах историю своей родной комсомольской организации. Мне выпала честь возглавить это интересное дело. [...] Написаны уже и обсуждены на встрече в Москве первые главы книги, в создании которой участвуют наши первые комсомольцы, организаторы и руководители почти всех уездных комсомольских организаций». Д.М. Васильев ещё описывал те документы и фотографии, которые должны были послужить иллюстрациями к задуманной книге. А вот как рассказывал об организационных встречах владимирских комсомольцев-ветеранов С.Д. Виноградов: «Это была необычная встреча. В музее М.И. Калинина в Москве собрались старые друзья - первые владимирские комсомольцы. Вступили они в комсомол в 1918-1919 годах и были его зачинателями в нашем городе. - Ну, что же, откроем наше комсомольское собрание, - сказал один из присутствующих. И словно помолодели лица, юность засветилась в сердцах. Да она никогда и не потухала у этих людей, пронёсших через десятилетия комсомольскую закалку. Моложе 60 лет на этом собрании не было. [...] Мне первому предоставили слово потому, что и собрались-то бывшие комсомольцы для того, чтобы обсудить мою рукопись «Годы минувшие», сказать о ней своё слово. Читаю главы о том, как жила владимирская комсомолия в первые годы своего рождения. Называю имена первых комсомольцев, рассказываю об их делах. А они, уже поседевшие, многое повидавшие сидят тут же. [...] Никто не заметил, как чтение перешло в обсуждение рукописи. Каждый говорил от чистого сердца. И в этих искренних словах вновь и вновь оживала наша боевая юность [...] Обсуждение закончено. Но ещё долго не расходились участники интересного «комсомольского» собрания. Как самые дорогие друзья, мы говорили друг с другом. Говорили о днях своей юности. Ведь чем отдалённее становится наше прошлое, тем отчётливее и ярче вырисовывается всё, что окружало нас, в чём были мы непосредственными участниками». В 1966 г. «Комсомольская искра» писала: «Приходят в редакцию мальчишки и девчонки, часто целыми группами, просят: «Расскажите о первых комсомольских организациях области, о наших первых комсомольцах... Кто жив из них? Как найти?» Мы раскрываем подшивки «Комсомольской искры», адресные книжки. Называем несколько имён, фамилий, а в конце обязательно добавляем: «Напишите в Вязники Дмитрию Михайловичу Васильеву, он в комсомоле с 1917 года, был делегатом III съезда РКСМ, знает всех владимирцев-комсомольцев 20-х годов, работает сейчас над историей комсомола в нашем крае...». Рассказывая в 1966 г. в «Комсомольской искре» об одной из первых комсомолок Татьяне Вороновой, Д.М. Васильев писал, что её фотография, которой проиллюстрирована статья, была прислана братом Тани «для готовящейся к печати книги о владимирской комсомолии». В той же статье Д.М. Васильев цитировал интереснейшие воспоминания о Татьяне Вороновой Михаила Остроумова. Значит, и уникальные фотографии, и интереснейшие воспоминания были присланы Д.М. Васильеву для написания истории владимирской комсомольской организации и, следовательно, тоже, как и многие другие уникальные материалы, так и не увидели свет в ценнейшей краеведческой книге.
Рассказ чекиста ТРУДНОЕ ДЕЛО
(Газета «Светлый путь» 18 августа 1987 г.) Выдумки тут никакой. События, факты достоверные. Имена и фамилии действующих лиц сохранены.
Подпоручик Рагозин Алексей Иванович Евстафьев, в прошлом чекист, последние годы жил в Ленинграде и, время от времени наведывался в Москву, к своим друзьям, с которыми в былые дни вместе работал. Им было что вспомнить, о чем поговорить. В один из таких визитов мне и довелось слушать его рассказ о восстании эсеров в Юже. — В последних числах июня восемнадцатого года во Владимире, где я тогда был председателем уездной ЧК, — начал свой рассказ Алексей Иванович, — стало известно, что в селе Юже Вязниковского уезда произошло контрреволюционное восстание. Туда выехали сотрудники Вязниковской чрезвычайной комиссии с группой милиционеров, но их разоружили. Теперь для подавления восстания намечалось послать отряд красноармейцев из Владимира. — Уезд-то был не наш, — продолжал бывший чекист, — следовательно, формально мы могли не беспокоиться. Но губернской ЧК фактически тогда еще не было, а поэтому мы могли еще столкнуться с этим делом. Я вызвал своего заместителя Фунина, чтобы посоветоваться с ним. — О Юже слышал? — спросил я его. — Да. Но, по-моему, они там струсили, либо прошляпили. Я не верю, чтобы в Юже была большая вооруженная сила. — Я в это тоже не верю. Но надо как-то проверить. Скажи, что, по-твоему, мы можем сделать? — Хорошо, я подумаю, что можно сделать, — согласился Фунин. Минут через пятнадцать он пришел ко мне, уже с конкретным предложением. — Слушай, у меня есть такая мысль. В Южу едет отряд красногвардейцев. Чтобы узнать, что именно там творится на месте, я предлагаю одновременно послать туда человека, который сумеет в короткий срок все выяснить. Такой есть у меня на примете. — Кто он такой? — Бывший подпоручик. Сын предводителя дворянства. Коммунист. Был на фронте, там контужен. Ему можно доверить это дело. — Ты его хорошо знаешь? — Вполне. — Тогда приводи. Поговорим. Через некоторое время Фунин привел в ЧК Николая Николаевича Рагозина — стройного, подтянутого молодого человека. Он мне понравился. Предложение поехать в Южу принял охотно. Полурота красногвардейцев во главе с членом только еще формировавшейся губернской чрезвычайной комиссии Михаилом Капустянским, боевым солдатом из орехово-зуевских большевиков, выехала раньше.
Положение проясняется — Как-то поздним вечером, — продолжал свой рассказ Алексей Иванович, — я просматривал невесть как попавший к нам в ЧК комплект газеты «Старый владимирец» за 1917 год и наткнулся на сообщение из Южи: «Рабочие Южской фабрики товарищества А.Я. Балина постановили продолжать войну и всеми средствами поддерживать Временное правительство», — писала газета 16 апреля 1917 года. Вероятно, я не обратил бы внимания на эти заметки, если бы не, происходившие в Юже события, хотя, на первый взгляд, никакой взаимной связи между ними не было. «Южская фабрика, — повествовал краевед в «Старом владимирце» за 27 января 1917 года, — основана помещиком Протасьевым в 1860 году. Через три года, не сумев вовремя запасти хлопка, он закрыл ее, а в 1865 году, будучи на Нижегородском ярмарке, продал ее Асигкриту Яковлевичу Балину — известному в Шуйско-Ивановском районе коммерсанту-миллионеру, который крепко развил дело. 31 мая 1885 года было высочайше утверждено товарищество на паях под фирмой «Товарищество Асигкрита Яковлевича Балина» с капиталом в три миллиона рублей. Сейчас мануфактура первоклассная — состоит из 128000 бумагопрядильных мюльных и ватерных веретен, 1800 механико-ткацких станков. К постановке готовится 225, предполагается до 3000 штук. Основной капитал уже шесть миллионов рублей, 8000 десятин леса, жителей более 15000 человек». Оказывается, Южа довольно крупный рабочий центр, — пришел я к заключению. И поэтому не случайно произошло восстание. — Рагозин через неделю возвратился, — продолжал чекист, — и, сойдя с поезда, позвонил, что задание выполнено. Я предложил ему сейчас же прибыть в ЧК и подробно рассказать обо всем. Николай Николаевич ловко провел за нос главарей восстания, представившись им своим человеком. — Из доклада Рагозина мы узнали, — уводил своих слушателей Евстафьев вглубь событий, — что 8 июня 1918 года в Нижнем Новгороде, где-то недалеко от Сормова, а может быть и в самом Сормове, состоялась собравшаяся нелегально совместная конференция меньшевиков и эсеров. Присутствовали на ней и представители существовавшей в Москве контрреволюционной организации «Союз возрождения». На конференции были представители и из Южи, считавшейся цитаделью меньшевиков, и из Вязников, где наряду с меньшевиками орудовали эсеры. Вернувшись с конференции, они тотчас информировали своих единомышленников о принятом решении и с помощью прибывших следом «гостей» из Нижнего Новгорода повели антисоветскую агитацию, провоцируя рабочих на забастовку и выступление против Советской власти. Настроение жителей на почве недостатка продовольствия благоприятствовало этому.
Тайное становится явным В полдень, когда меняются смены, на заборе передних ворот Южской фабрики, где вывешивали объявления, появилось двухметровое зеленое полотнище с намалеванным на нем желтой краской «вечевым колоколом» и лозунгом: «Да здравствует Учредительное собрание — хозяин земли русской!». А напротив выстроилась кучка меньшевистско-эсеровских заправил «Союза беспартийной молодежи» со своим зеленым знаменем. Они собрались возглавить готовившуюся антисоветскую демонстрацию. Зычным эхом разнесся по окрестным слободкам и деревням тревожный гудок, возвещая о начавшейся в Юже забастовке. Соглашательские лидеры пытались открыть митинг и организовать демонстрацию. Но хлынувшая из ворот толпа рабочих, среди которых было много молодежи, не стала под зеленое знамя и разошлась по домам. Видя, что социал-предателям не удержать руководство в своих руках, на арену немедленно выступила существовавшая нелегально в Юже контрреволюционная организация — «Корпорация офицеров и георгиевских кавалеров». Многие из участников «корпорации» обманом просочились в местную милицию и, когда настал момент, сбросили с себя маску «сочувствующих» и обезоружили преданных Советской власти работников. Захватили власть в свои руки, разогнали Совет рабочих депутатов и кое-кого арестовали. Устремились было на дачу фабриканта Балина, где помещались клуб «Коммуна» и большевистский комитет. Но действовавшие по заданию руководителей партийной организации отважные девушки Люба Никитина и Клавдия Пестова опередили их. Они пробрались через чердак в запертое помещение клуба и унесли протоколы, корреспонденцию и список с адресами коммунистов. О происшедшем в Юже немедленно сообщили в Вязники, где было тоже неспокойно. Несмотря на это, вязниковские большевики немедля послали в Южу несколько сотрудников ЧК и группу милиционеров во главе с коммунистом Николаем Павловичем Колышковым — сыном одного из основателей Южской большевистской партийной организации. Выгрузившись поздно вечером с парохода в Глушицах, они направились к селу и на подходе к Юже встретились с высланной им навстречу группой повстанцев. Среди них были работники местной милиции, которых Колышков и чекисты знали в лицо. Приняли их за своих. Воспользовавшись этим, контрреволюционеры внезапно напали на прибывших, разоружили их. — Это поражение вязниковской милиции, — пояснил Евстафьев, — и послужило причиной посылки из Владимира в Южу полуроты красноармейцев во главе с Михаилом Капустянским — членом коллегии еще не сформировавшегося, как следует, губчека. Красноармейский отряд благополучно прибыл в Южу и разместился в конторе фабрики. Внешне там было все спокойно. После полудня главари «корпорации» совместно с лидерами местных меньшевиков и эсеров, инспирировав возле Народного дома «летучий митинг» и прикинувшись смиренными овечками, попросили Капустянского выступить по текущему моменту. И когда Капустянский, встав на табурет, стал говорить о борьбе с голодом и поднимающей в стране голову контрреволюцией, к нему вплотную приблизились штабс-капитан Пузырев в форме и с саблей на боку, Михаил Лепилов — из деревни Нефедово и Константин Найденков — из Реброва. В этот же момент протиснувшаяся вперед ярая эсерка Валентина Гаврилова — акушерка фабричной больницы, пинком выбила табурет из-под ног Капустянского, и он упал. Лепилов выхватил у Пузырева из ножен саблю и ударил Капустянского по голове, рассек ему щеку и ухо. В это время со стороны передних ворот фабрики послышалась беспорядочная ружейная пальба и крики: «Красные! Красные!». В «Слободке служащих» (как называлась тогда нынешняя Советская улица) показались бегущие по направлению к Народному дому красноармейцы. Решив, что они спешат на выручку своего комиссара, инспираторы «летучего митинга» бросились наутек. Воспользовавшись суматохой, работницы во главе с подоспевшей к ним на помощь известной в Юже большевичкой Настей Никитиной — старшей сестры Любы — подхватили Капустянского под руки и увели в прилегавшую вплотную к Народному дому сосновую рощу. Вскоре здесь собралась и часть красноармейцев. Всю ночь пробирались красноармейцы через торфяные болота к пристани. На рассвете, когда над рекой рассеялся туман, подошел пароход и часа через четыре доставил их в Вязники. В тот же день, 1 июля, одновременно с Рагозиным, они вернулись во Владимир. Вечером во Владимирском межгородском районном комитете партии, объединявшим партийные организации десяти уездов (губкома тогда еще не было), состоялось специальное совещание о мерах но ликвидации восстания в Юже. Здесь Рагозин повторил все, о чем докладывал нам.
Заслуженная кара Поздно вечером 1 июля на совещании во Владимирском межгородском районном комитете РКП(б) решили подготовить и рано утром 2-го отправить в Южу для подавления восстания батальон 82 полка с придачей ему легкой полевой артиллерии. Вместе с ним предложили выехать мне с группой сотрудников. Рано утром 2 июля, когда город еще спал, мы специальным поездом выехала из Владимира. В Вязниках погрузились на два парохода и двинулись дальше. Прибыв на рассвете 3 июля на место, высадились в красивом сосновом лесу, раскинувшемся на несколько километров по высокому, сухому, песчаному берегу Клязьмы. Пройдя со всеми предосторожностями несколько километров, на рассвете вошли в боевом порядке в Южу. Штаб отряда и я со своими сотрудниками разместились в большом особняке – даче фабриканта Балина. Выставили усиленный караул. Отряд расположился в трехэтажном здании Высшего начального училища. Началась работа. Выяснение и розыск виновников восстания, допросы, обыск, аресты и облавы. Во всем этом большую помощь оказывали нам местные коммунисты и сочувствующие, а также активисты «юношеского клуба» и беспартийные рабочие. Большинство задержанных были рядовыми участниками, не разобравшимися как следует в происходящих событиях и попавшими на удочку зачинщиков контрреволюционного мятежа, поэтому их после допроса освободили. В Юже были обнаружены подстрекатели и руководители забастовки на местной фабрике, предшествовавшей восстанию. Это были главари местных эсеровской и меньшевистской организаций. Их арестовали. Из числа арестованных в Юже пятерых доставили во Владимир и здесь, после расследования, по постановлению коллегии уже губернской ЧК расстреляли. Матерые враги Советской власти: Валентина Гаврилова, Николай Зимин, Егор Цветников, Василий Чирков и служивший ранее в полиции Голиков, организовавшие на фабрике забастовку и затем поднявшие контрреволюционный мятеж, понесли заслуженную кару.
