О детстве С.Д. Виноградова (1903 - не ранее 1971) и его семье практически ничего не известно.
Сергей Виноградов с отцом самовары лудил до 1917 г., а с 17-го в первом Губернском Совете Рабочих и Солдатских депутатов активным курьером был. С 1918 г. в депо станции «Владимир» по слесарной части учился.
В 1919 году вступил в члены РКСМ.
«Начало 1919 года Грохот пушек, ружейный треск и чеканная трель пулеметов на революционных фронтах... А внутри разруха... «Однажды вечером» Под вечерний звон колоколов, получив отцовское приказание: «Ступай в церковь» - окончательно решаю вступить в комсомол. Двух-этажный зеленый дом на Вокзальном спуске. Долго стою у крыльца. Думаю, что сказать, какую мотивировку представить. Осторожно взбираюсь кверху и у двери снова останавливаюсь. За дверью кто-то выстукивает, должно-быть одним пальцем, на рояли «Мы кузнецы и друг наш молот». Я вхожу и вместо с другими усаживаюсь на стул в маленькой угловой комнатке. — Вы товарищ в Комсомол вступить хотите? Спросила меня тов. С. - председатель ячейки (секретарей тогда еще не было). Единственная девушка в ячейке. Я подал анкету. Тов. С. положила ее в кучку других анкет и стала открывать собрание. По пунктикам, по вопросикам спрашивают меня председатель и все присутствующие. — Чем занимался до революции? Отношение к религии и т. п. — С отцом,— говорю, — самовары лудил до 1917 г., а с 17-го в первом Губернском Совете Рабочих и Солдатских депутатов активным курьером был. А теперь, вот второй год, в депо по слесарной части учусь. Больше ничего не спрашивали; велели выйти в другую комнату. Сквозь морозные узоры на окне в комнату вливался синий полумрак мартовского вечера. Из-за куполов Рождественского монастыря … (теперь ГПУ) выплывал голубой блин месяца. — Можно, входи! - прокричал голос из-за двери и я вошел. ... «Как происходящего из рабочей семьи и лично участвующего в производстве», ячейка РКСМ железнодорожников постановила — принять в члены. Потом стали принимать других. И я в первый раз в марте 1919 года поднял вместе с другими руку, голосуя за принятие новых членов в Комсомол. Граммофон агитатор 1920 год Станция Владимир запружена военными эшелонами. Одной из задач комсомольской ячейки была встреча красноармейцев на вокзале, агитация среди них и проводы. Проходя на станцию мы вталкивались в группу красноармейцев и беседовали с ними. Но чаще всего шли в Агитпункт, вытаскивали оттуда граммофон и пускали его в работу. Выпятив свою облупившуюся трубу граммофон орал на всю платформу песни Демьяна Бедного: Зарыдала горько матушка, Напился ее Панкратушка, Нализался - налимонился, С попадьей не церемонился... Плясовая понесется по платформе и начинают плясать красноармейцы. А в заключение звуки «Интернационала», подхваченные множеством голосов, несутся далеко за станцию и под стук удаляющегося поезда замрут где-то в дали. За круглым столом В бывшей гостиной купца Кудрякова (в дом которого переехал наш клуб) устраивала свои собрания комсомольская ячейка. За большим круглым столом усаживались ребята и секретарь С. Петров открывал собрание. О чем говорили мы, что обдумывали в годы тяжелой разрухи всего хозяйства и в частности транспорта? О восстановлении этого хозяйства говорили мы и свои решения оправдывали на практической работе. Комсомольцами-слесарями, помощниками, учениками совместно с беспартийными ребятами был отремонтирован паровоз и торжественно пущен в работу. А в вагонном депо комсомольцами ремонтировались вагоны, которые до ремонта, покосившись на один бок, были загнаны в тупики. За круглым столом комсомольцы обдумывали и культурную работу среди молодежи. Театр над депо был отдан нам и множество спектаклей, вечеров и концертов устраивала комсомольская ячейка. Некоторые из комсомольцев круглые сутки находились в театре, ночуя где-нибудь за кулисами на старых декорациях. За новыми достижениями. Прошли года Разбрелись ребята по разным мостам. Я ударился учиться. Прошел курс газетных работников, Губсовпартшколу, лет пять участвуя в комсомольской и партийной прессе Владимира. Железнодорожная ячейка РКСМ меня поставила на путь общественной работы, первая вложила в меня основные идеи Революции. Пройден большой путь, но впереди еще много недостигнутого. Двинемся за новыми достижениями... Сергей Виноградов» («Красная молодежь», 3 марта 1929). «1919 год навсегда остался памятным для меня. Даже сейчас, спустя почти четыре десятилетия, я вижу вас, мои первые товарищи-комсомольцы! Мне кажется, что до сих пор я ощущаю крепкое пожатие ваших рук, слышу строгие и в то же время идущие от чистого сердца слова. С каким душевным трепетом воспринимал я каждое слово, и как торжественна была для меня та минута, когда я стал членом Российского Коммунистического Союза молодёжи! На одном из комсомольских собраний меня выбрали в участковую «тройку» по организации субботников на транспорте. Во главе отряда молодёжи комсомольцы выходили на субботник. Вновь загорались топки паровозов, ведущих составы на Москву и другие промышленные центры страны. Изнурённые, питавшиеся, чем придётся, вплоть до картофельных очисток и колючих кусочков жмыха, который выдавался по карточкам, комсомольцы всё же не бросали работу. При свете тусклом мерцающих коптилок трудились они на ремонте паровозов. Казалось, что только смерть может заставить их выпустить из рук инструмент. Да так оно и было! <...> Каждый вечер собирались мы в своей ячейке в доме на Вокзальном спуске или шли в центр города в наш молодёжный клуб, помещавшийся в одной из комнат бывшего Дворянского собрания. У нас были свои поэты, свои музыканты. Песни юности, песни борьбы за революцию с чувством величайшего вдохновения пел каждый из нас».
С.Д. Виноградов
В 1922 году мы застаём Сергея Виноградова ответственным секретарём редакции газеты «Смена», являвшейся преемницей первой губернской комсомольской газеты «Красная молодёжь» (1 июля 1919 г. во Владимире вышел первый номер газеты Владимирского губернского комитета РКСМ «Красная молодежь»).
Начало становления Сергея Виноградова как поэта пришлось на 1919 год: «В нижнем этаже дома, где была комсомольская ячейка железнодорожников, помещалась библиотека. Холодно было в ней зимой, но старый библиотекарь, страдающий ревматизмом, аккуратно открывал её и покрасневшими от холода руками любовно перебирал книги. Бывший паровозный машинист, он особенно любил нас, деповских ребят. В то время я только что начинал приобщаться к чтению настоящей литературы, и старый библиотекарь словно угадывал мои желания. Он давал мне такие книги, которые отвечали моим стремлениям. Я полюбил горьковские сборники “Знание”, всё в них привлекало меня. Даже внешний вид сборников, простой и суровый, как бы отражал характер помещённых в них произведений. Читая, я словно следовал за героями Горького, Скитальца, Куприна и многих других писателей, ещё в предреволюционные годы объединившихся вокруг Горького. Любопытно “комплектовалась” эта первая на станции Владимир библиотека. Часть книг перешла в её ведение вместе с купеческим особняком и являлась довольно значительным фондом. За неимением дров, кое-где в городе стали разжигать печки книгами, и мы, комсомольцы, спасли от истребления не одну сотню книг, принося их охапками в свою библиотеку. Так пополнялся наш книжный фонд. Мне самому хотелось писать. Свои первые литературные опыты я показал библиотекарю, и надо было видеть, как радовался старик, читая эти нескладные строки! В конце зимы он заболел и больше не приходил в библиотеку. Я почти ежедневно навещал старого библиотекаря. Он жил недалеко от паровозного депо в маленьком ветхом домике и продолжал снабжать меня книгами из своей личной библиотеки». И вскоре Сергей Виноградов начал сотрудничать с газетой «Красная молодёжь». В 1920 году в ней было опубликовано, по крайней мере, два его стихотворения: «К рабочим» (№ 14 от 23 июня 1920 года) и «На Западный фронт» (№ 15 от 3 июля 1920 года).
Это было время, когда Владимир покинули первые редакторы газеты «Красная молодёжь»: Герасим Фейгин находился на фронте, Александр Безыменский был направлен на работу в Казань. Во Владимире до осени 1920 года, когда был введён в состав губкомола и возглавил газету (с № 23 за 17 октября 1920 г.) Дмитрий Рабочий, ещё оставался один из первых редакторов «Красной молодёжи» Исаак Любимов, но газета начинала заметно меняться: информационные заметки становились куда менее интересными, в газете появился немаленький по объёму раздел «Литературное творчество». Конечно, молодёжь нуждалась не только в наставлениях и призывах, но и в том, чтобы выплеснуть на страницы печатного издания результаты своего литературного творчества. Владимир Фейгин отмечал, что молодёжь, видевшая опубликованными свои стихи, с ещё большим энтузиазмом бралась писать в газету. Однако вряд ли стоило зарабатывать авторитет у молодёжи публикацией, например, таких стихов Сергея Виноградова, подобными которым «заваливали» газету корреспонденты с мест:
Кто хочет, чтобы не было на польском фронте щёлки,
Слетайтесь все, как в тёплый улей пчёлки,
Идите в бой друзья, уже пора, А то из маленькой невидной щёлки, Появится огромная дыра.
Трудно представить, что Герасим Фейгин, получивший в мае этого же года тяжёлое ранение именно на Западном фронте, воспринимал происходящее там категориями из жизни «уютных» насекомых, да и фраза «Слетайтесь все, как в тёплый улей пчёлки» вовсе не выглядит призывом к молодёжи спасать завоевания революции.
Публиковались стихи С. Виноградова не только в комсомольской газете, но и в газете «Призыв». Я не ставила себе задачу составить полный перечень публикаций Виноградова, однако, знакомясь с «Призывом» в ходе работы над разными темами, делала соответствующие заметки. Так, например, в 1923 году в «Призыве» были опубликованы стихи Виноградова «Жатва на темноте крестьянской» (21 марта), «Богомолье» (2 июля), «Сенокос» (9 июля), «Деревенские вечера. Налог» (16 июля), «Вечером» (20 августа).
Лирические названия стихов не должны обманывать читателя. В них никакой лирики - описаний природы или любовных вздохов, все стихи «по делу», на злобу дня. Иногда стихам Виноградова предшествовал эпиграф - ссылка на какое-либо газетное сообщение или краткое описаник вдохновившего поэта случая из жизни. Вот, например, строчки из стихотворения «Вечером»:
Как и прежде, домишки в глаза Цедят синь в заплатанные стёкла. Только вот не могут рассказать, Почему не уродилась свёкла.
И подобных «поэтических» выражений в стихах Виноградова много. Приведу примеры только из одного стихотворения - «Деревенские вечера» (на самом деле речь в нём идёт о налоге на крестьянство): «Мужики на веселе / В карты режутся у тына»; «Протарахтал трактор где-то…», «Палкой стукал в ворота...». Этакий «пролетарский футуризм» в смысле словотворчества, истоки которого, правда, лежат в элементарной безграмотности. Печатались стихи С. Виноградова в «Призыве» и в последующие годы, в большинстве случаев на «Страничке комсомола» или по поводу какого-либо значительного события в жизни страны и мира, например, смерти Ф.Э. Дзержинского, проведения Недели организации сплочения тыла Красной армии, казни американских рабочих-анархистов итальянского происхождения Н. Сакко и Б. Ванцетти, в честь которых названа одна из улиц нашего города: «Дома» (24 июня 1926 года; напечатано непосредственно под портретом Генерального секретаря ЦК ВЛКСМ Н.П. Чаплина), «Борцу» (23 июля 1926 года), «Война» (8 июля 1927 года), «Сашка Зотов» (27 июня 1926 года), «Летят корабли...» (8 августа 1927 года), «Солдатам революции Сакко и Ванцетти» (10 августа 1927 года).
4 апреля 1926 года «Призыв» опубликовал автобиографичное стихотворение Виноградова «В марте. Подмастерье», которое автор посвятил рабкорам (тогда тема «взращивания» рабкоров была очень актуальна и поднималась на страницах газеты часто). В нём С. Виноградов так вспоминает о начале своего рабочего пути:
Не забыть те первые удары,
Вместе с нефтью капающий пот,
Не забыть, как подмастерье старый Отдал сына в душное депо.
И теперь вот, знаю и не верю,
Лишь одно мне хочется понять,
- Что я буду новым подмастерьем,
Как железо - разум свой ковать. И «ковал»... Например, во Владимирской губернской совпартшколе. И одновременно печатался в органе литературной секции при клубе школы - журнале «Борьба и труд». Так, одно из его стихотворений, опубликованных в № 5 журнала за 1922 год, носило весьма «романтическое» название «В подворотню». Читаешь его, и вспоминается эпиграмма, написанная А.С. Пушкиным в 1819 году:
«За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно -
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно».
И поначалу ужасаешься - не по той же ли причине Виноградову нужно было в подвортню? Но нет, всё легко объясняется: не стоит курсантам совпартшколы загуливаться аж за полночь:
В двенадцать часов по ночам Дверь школы у нас запирают И часто приходится нам Ходить, где собаки лазают.
Не редко бывало и так, Скорей торопяся пролести, Последний, худой свой пиджак Ты рвёшь на заплатанном месте.
И тихо, как будто бы вор Бывало ползёшь под ворота И слышишь, как кошачий хор Поёт заунывные ноты.
Я сам как то раз испытал, И думаю: «дай я пролезу», С тех пор подворотню проклял И больше в неё не полезу.
Кстати, если строки гения нашей поэзии, хотя и обидели его лицейского товарища, талантливы, искромётны, образны и по сравнению с написанным Виноградовым куда менее «реалистичны». От того же, что вышло из-под пера рабочего поэта 100 лет спустя, действительно становится тошно. На фоне подобных стихов кажется, что даже Александр Безыменский имел право на то, чтобы называться поэтом. Как же быстро в то время рабочие становились литераторами, поэтов какого низкого уровня зачастую поставлял литературе и журналистике советский строй в первые годы своего существования! Значительно лучше выглядят опубликованные в том же журнале заметки С. Виноградова. Правда, и в них не обошлось без сниженной лексики и неаппетитных фраз типа (речь идёт о дне курсанта совпартшколы, в том числе об обеде): «с аппетитом чавкая губами», «вылезая из за стола», «пища то у нас не казиста, ещё с таракажками» (так!). В общем, уровень культуры и готовности к литературной деятельности поражает. Но курсант Виноградов хочет учиться, учится и благодарен за это, о чем он и пишет в одной из заметок, передавая всем своим наставникам «братское спасибо»:
«Долгие годы тянуло учиться меня. Долгие годы я мучился в цепях незнания. Но прошли те годы, сорвана тёмная повязка с глаз, закрывающая путь к знанию и свету. И я достиг того, к чему стремилось так сердце моё. Очищен путь к знанию, двери открыты. Я стою перед ними и голос всезнания говорит мне: “Иди и учись, ибо ты молод” И я пошёл, меня не оттолкнули, как раньше отталкивали всех бедных, стремящихся к знанию людей. И я здесь среди таких же молодых и стремящихся к свету. Новые для меня слова я узнаю, огненными буквами, - они остаются в мозгу моём. И я с благодарностью смотрю в глаза тем, кто их произносит, кто учит меня и кто не побрезговал объяснить то, чего я не знал. И в сердце искреннее, пролетарское спасибо я шлю всем руководителям, лекторам и учителям, которые бескорыстно в сердца учащихся сеют великое семя знания и семя это взойдёт и получатся хорошие плоды, которые с благодарностью вспомнят о тех, кто их положил, и будут говорить всем, идите учиться для того, чтобы после учить самим и сеять великое семя знания!» Нет, разумеется, хорошо, что добросовестно выполняли свой долг, занимались, пытались хоть как-то образовать, хотя бы в какой-то степени облагородить. Вот только нашему обществу потребовалось 100 лет, чтобы понять, что «можно вывести девушку из деревни, а вот деревню из девушки никогда». И Бог бы с ней, с этой «девушкой», если бы советская власть не потворствовала таким, как Виноградов, неучам, давая им широкую дорогу куда угодно, в том числе в науку и литературу, и не строила бы препоны действительно талантливым, хорошо владевшим словом, но не имевшим пролетарского происхождения. Самостоятельные сборники стихов Сергей Виноградов не издал, но был соавтором двух поэтических сборников: в сборнике «Пролетарская помощь» (Владимир, 1921) опубликовано его стихотворение «На помощь», в сборнике «Гудки» (Владимир, 1923) - стихотворения «В кузнице», «Завод», «Котельщик», «Помнишь». Здесь он соавторствовал с Василием Аловым (В.А. Никитиным) и Дмитрием Рабочим (Д.М. Васильевым), по названию стихотворения которого «Гудки» и получил название весь сборник.
Сергей Виноградов (слева) и Дмитрий Васильев. Владимир, 1922 г.
В 1922 году Дмитрий Рабочий обрушился с жёсткой критикой сборника стихов «Астры» (стихи поэтов, входивших во владимирскую поэтическую группу «Стрежень»).
«Астры»,— сборник стихов Владимирской группы поэтов «Стрежень» 1922 г. Изящная внешность и прекрасная печать сборника относят его к издательству Москвы и Петрограда,— такова внешняя сторона. Открываем первую страничку сборника и читаем Круковского. Но,- разве можно судить по одному стиху о всем сборнике и, переходя от автора к автору, просматриваем все от корки до корки. Наконец, не находя ничего яркого, даже хотя бы здорового по духу — с грустью опускаем сборник на полку с «альбомиками» для записи стихов давно умершей, влюбленной когда-то и разочаровавшейся в жизни институтки. Большего сборник не заслуживает. Если поэты из группы «Стрежень» влюблены в какую-нибудь из Зой или Марусь (вместо любви к труду и жизни), то зачем им, стоит-ли бояться осенней мокроты и непогоды?.. Надо им спешить и спешить под сень своих «Астр», чтобы там и только там, насладиться предсмертной дремотой своих собственных поэтических персон и… своих муз.
«Аккорды вечности»— А. Листовской очень хороши тем, что они, гремя под знаменем «Астр» (последних осенних цветов), являются аккордами последними и за мечтой о пустом голубом небе и вечности промчатся конницы железных аккордов, чтобы уничтожить «остатки» от жалких бесплодных мечтаний о чем-то ненужном и пустом. Итак,— не будем говорить о Листовской, ибо о ней говорить нечего,— ее последний аккорд, да будет той астрой, тем последним осенним умирающим цветком, который так беспощадно сломила Октябрьская революция... То же самое надо допустить и по отношению к Н. Шемянову, ибо ему… тоже пора к праотцам, к К. Бальмонту, стихи которого он так нежно и мелодично вливает в строфы своих — («Безумству храбрых поем мы песню»,— это знаете, насчет Сокола!) «Дни Астры» и последующие за ними стихи В. Чечерского переплетаются со стихами творца «Суздаля», «Чертовых свечей» и т. п. (а может быть этот творец «подвывает», именно подвывает, творцу «умирающей» деревни?!) и «Свеча черта» сжигает «Дни астр» и обесцвечивает их до... имажинизма, искаженного совокупностью с приемами и образностью символитики. Это доказательство говорит еще раз за то, что имажизма, чистого имажизма В. Чечерский не представляет. Он — помесь «чертовых свеч», «аккордов вечности» и «осенней (Круковской) мокроты». Жаль, очень жаль людей, которым приходится рекомендовать... посушиться. Остальное — вздохи о лунных ночках, о любимой и... ни слова о труде, о прекрасной жизни. «Астры» — сплошное нытье, сплошные жалобы на то, что «Астры» (вы понимаете — астры последние осенние цветы) умирают, потому что идет уже революционный снег и им в жизни места не остается. Дмитрий Рабочий» («Призыв», 28 ноября 1922).
В 1923 году журнал «Молодой кузнец» (издание литературной секции совпартшколы и рабфак) в рецензии на те же «Астры» противопоставлял их авторов рабочим поэтам, таким, как Дмитрий Рабочий и Сергей Виноградов: «Довольно! Вот, с одной стороны, поэты-интеллигенты, которые убивают у человека последние надежды на лучшее будущее. Всё пропало... “Быть бледными ландышами и любоваться восходом и шумом ручейка” - это их идеалы, это люди, уже отжившие и их поэзия умрёт вместе с ними. Гнилью пахнет от них...»
Да, Дмитрий Рабочий, Сергей Виноградов и многие другие были людьми нового мира, но это вовсе не означало, что им следовало позиционировать себя как поэтов. Так, в 1923 году в рецензии как раз на сборник «Гудки» Коробов Яков Евдокимович писал:
«В одном из произведений Тургенева действующее лицо говорит, что ничего нет легче сделаться украинским поэтом, для этого надо сесть у стола, подпереть голову рукой и начинать: “Сидыт Налывайко на кургани” Вот вам и украинская поэзия. Нечто подобное повторяется и с пролетарской поэзией. Чтобы стать пролетарским поэтом, для этого нужно только чаще повторять: кузнец, молот, привой, шкивы, вот вам и пролетарская поэзия».
Это обо всех авторах в целом. Дмитрию Рабочему, кстати, досталось меньше всех. Процитировав его стихи, Яков Коробов признал, что «его пожалуй действительно можно причислить к лику пролетарских поэтов, он взял да и нарисовал картину из детских воспоминаний, но уж зато доподлинно пролетарскую».
А вот то, что писал Сергей Виноградов, пролетарской подлинностью не отличалось: «Следующее стихотворение в сборнике принадлежит С. Виноградову, в котором он описывает какую- то необыкновенную кузницу, где кузнецы, поднимая кувалды тяжёлые, умудряются одновременно подпевать “песни весёлые” Нет уж, извините, молодой человек, здесь что-то не так. Притом какая же должна быть кузница, в которой - куются “Оси стальные и балки тяжёлые” Для таких безделушек завод сталелитейный будет более подходящим местом.
Потом ещё маленькое несоответствие: нарисовав трудовую картину, где кузнецы с весёлым припевом ворочают тяжеленные кувалды, автор безжалостно их ещё подускивает:
“Эй - кузнецы! Запевай весёлые, (ему все мало - мучителю)
Песни победные, грозные, сильные”.
Вот здесь уж и задуматься можно. «Весёлое» и «грозное» в одно и то же время. Мудрено что-то. А заканчивает уж положительно страшным:
«Эй-разбегайтеся, чёрные вороны,
Грозною ратью идут пролетарии»...
Это после весёлых-то песен? Неужто пролетарий такой свирепый народ, что даже после “весёлых песен” из кузницы может выходить только «грозною ратью»?»
Если в своё время Дмитрий Рабочий насмехался над «Астрами», в том числе и за их оформление, в конце рецензии на сборник «Гудки» Яков Коробов резюмировал: «Что же можно сказать о целом сборничке - он слаб. Тем более он такая крошка и составить его можно было бы более удачно».
«Празднование 13 МЮД во Владимире… До поздней ночи шумел Владимир четвертого сентября, в тринадцатый международный юношеский день, день торжества молодежи, ее боевого сплочения во всем мире. В летнем театре выступали местные поэты: Сергей Виноградов, Павел Лосев, Южный и Стародубов, которые читали стихи посвященные МЮД-у» («Призыв», 6 сент. 1927).
Во второй половине 1920-х годов С.Д. Виноградов входил в литературную группу «Молодая гвардия» и присутствовал на творческом вечере В.В. Маяковского, состоявшемся 25 июня 1927 года в здании Партийного клуба (бывшее Дворянское собрание): «О предполагаемом приезде поэта сообщалось в газете “Призыв”, на появившихся в городе афишах. Губернская комсомольская газета “Красная молодёжь” писала, что B.В. Маяковского “город ждал громаднейшими плакатами на стенах, бесчисленными толками, какие только возможны в провинции”, его встретил “набитый до отказу” зал, который “впился” в него глазами. С особым нетерпением ждали выхода поэта на сцену молодые писатели - члены образованной при газете “Красная молодёжь” литературной группы “Молодая гвардия”. В зале находились “молодогвардейцы” - В. Полторацкий, C. Виноградов, П. Слесарев, М. Марков, И. Стародубов и другие. А их руководитель Павел Лосев в это время сопровождал В.В. Маяковского и приехавшего с ним организатора его поездок П.И. Лавута в прогулке по городу».
Газета «Красная молодёжь» сыграла «значительную роль в объединении молодых владимирских литераторов. По инициативе редакции в 1926-1927 годах была образована литературная группа “Молодая гвардия”. Объединяла она в основном рабочих, учащихся рабфака, педагогического техникума, совпартшколы. Во Владимире было издано несколько сборников их произведений, в том числе - “Молодняк” в 1927 году, “Шаг дней” - в 1929 году». Некоторые из «молодогвардейцев» стали затем профессиональными поэтами, писателями и журналистами, известность двоих из них - П.Ф. Лосева и В.В. Полторацкого - «перешагнула границы Владимирской области».
В предисловии к литературному альманаху «Молодняк», озаглавленном «Первый шаг», председатель литературной группы «Молодая гвардия» Павел Лосев писал: «За несколько месяцев своей работы литгруппа порядочно выросла. Товарищеская самокритика, учёба коллективом - всё это повлияло на творчество членов литгруппы и часть товарищей значительно окрепла в качественном отношении. Слесарь с Гуся- Хрустального В. Полторацкий написал большую вещь “Поселковое”. Сергей Виноградов работает над поэмой «Ярилова долина». ГИЗ издаёт сборник стихов Виноградова <...>. Большую роль в объединении молодых поэтов и писателей сыграла редакция газеты “Красная молодёжь”, являясь органом литературной группы “Молодая гвардия”. На страницах “Красной молодёжи” учились и печатали первые произведения почти все товарищи, участвующие в этом сборнике».
В альманахе помещены в основном стихи С. Виноградова, П. Лосева, В. Полторацкого. Сергей Виноградов опубликовал в нём следующие стихотворения: «Рванулись машины!!!» (Из поэмы «Ярилова долина»), «Переулок», «Сумерки», «Сенокос». О деятельности С.Д. Виноградова в предвоенные годы информация отсутствует. В июне-июле 1942 года он был призван Воронежским горвоенкоматом в ряды Красной армии. Место службы: корреспондент-организатор газеты 69-й Армии «Вперёд к победе!». Закончил войну в Берлине в звании капитана. В звании старшего лейтенанта был награждён медалью «За боевые заслуги» (приказ от 30 марта 1945 года) и орденом Красной Звезды (приказ от 28 апреля 1945 года). В первом случае в наградных документах говорилось: «Старший лейтенант Виноградов С.Д. участвовал в прорыве вражеской обороны за Вислой 14 января с. г. в боевых порядках 2 сб 218 гсп 77 гсд и вместе с передовыми взводами с боями дошёл до г. Радом, показав образцы личного мужества. Дал в газете ряд важных и актуальных выступлений, пропагандирующих опыт наступательных боёв и показывающих героев нашей Армии». Во втором случае в наградных документах читаем: «Тов. Виноградов С.Д. при форсировании реки Одер в ночь с 6 на 7 февраля находился в передовых подразделениях 1230 СП 370 СД и, организуя актуальный оперативный материал, проявил мужество и бесстрашие, причём в связи с обстановкой не только выполнял служебное задание, но и действовал с оружием в руках. В районе г. Лебус в момент сильнейшей контратаки немцев 9 марта находился в боевых порядках 3 ср 920 СП 247 СД, где также показал себя храбрым офицером и оперативным журналистом, доставившим непосредственно из боя важные материалы для газеты. 23 марта в составе 218 ГСП 77 ГСД принимал участие в штурме н.п. Клесени, находясь в боевых порядках и организуя газетный материал».
С.Д. Виноградов с женой и дочерью
После окончания войны С.Д. Виноградов - журналист, корреспондент газет «Красная Звезда» и «Гудок». Был женат, имел дочь.
Находясь на пенсии, С.Д. Виноградов являлся постоянным участником встреч ветеранов владимирского комсомола в Москве. В частности, С. Вычегодцев так рассказывал о фотоснимке, присланном в редакцию «Комсомольской искры» Н.Н. Цветаевым: «Двадцать лет назад, случайно, был он сделан в Москве на встрече первых владимирских комсомольцев. Смотрим - и узнаём знакомые лица, узнаём людей, чьи имена стали легендой: Н.А. Соколова-Соколёнка, Н.Н. Цветаева - секретаря Владимирского уездно-городского комитета РКСМ в 1919-1920 годах и Л. Зараховича, сменившего его на этом посту, А. Виноградову и её брата, комсомольского поэта С. Виноградова». Сам Виноградов рассказывал об организационных встречах владимирских комсомольцев-ветеранов следующее: «Это была необычная встреча. В музее М.И. Калинина в Москве собрались старые друзья - первые владимирские комсомольцы. Вступили они в комсомол в 1918— 1919 годах и были его зачинателями в нашем городе.
- Ну, что же, откроем наше комсомольское собрание, - сказал один из присутствующих.
И словно помолодели лица, юность засветилась в сердцах. Да она никогда и не потухала у этих людей, пронёсших через десятилетия комсомольскую закалку.
Моложе 60 лет на этом собрании не было <...>. Мне первому предоставили слово потому, что и собрались-то бывшие комсомольцы для того, чтобы обсудить мою рукопись “Годы минувшие”, сказать о ней своё слово.
Читаю главы о том, как жила владимирская комсомолия в первые годы своего рождения. Называю имена первых комсомольцев, рассказываю об их делах. А они, уже поседевшие, многое повидавшие сидят тут же <...>.
Никто не заметил, как чтение перешло в обсуждение рукописи. Каждый говорил от чистого сердца. И в этих искренних словах вновь и вновь оживала наша боевая юность <...>.
Обсуждение закончено. Но ещё долго не расходились участники интересного “комсомольского” собрания. Как самые дорогие друзья, мы говорили друг с другом. Говорили о днях своей юности. Ведь чем отдалённее становится наше прошлое, тем отчётливее и ярче вырисовывается всё, что окружало нас, в чём были мы непосредственными участниками».
Жаль, что упоминаемая здесь рукопись так и не была опубликована, возможно, и не сохранилась. Однако отдельные её части, безусловно, входили в публиковавшиеся С.Д. Виноградовым во владимирской прессе в 1950-1960-е годы статьи, посвящённые истории владимирского комсомола и отдельным его лидерам, в том числе Герасиму Фейгину, Дмитрию Рабочему, Ивану Завадскому, то есть тем, по кому, очевидно, он «делал жизнь» в динамичные и весьма щедрые на быстрый «карьерный рост» первые годы советской власти. Во второй половине XX века писал Сергей Дмитриевич значительно лучше: безусловно, сказались годы работы журналистом. Но вот вспоминаю его фразу «и голос всезнания говорит мне», и приходит на ум замечательное китайское выражение «самоуверенность незнающего, уверенность познающего, сомнение познавшего». К сожалению, многие из сверстников Сергея Виноградова, безоговорочно поверившие в слова международного пролетарского гимна «Интернационал» официального гимна Советской России и СССР в 1918-1944 годы - «кто был ничем, тот станет всем», так и не достигли на пути познания высшей степени - «сомнение познавшего», оставшись в лучшем случае на втором, а в большинстве на первом из этапов - самоуверенности.
Источник: Г.Г. Мозгова. «НИЧЕГО НЕТ ЛЕГЧЕ СДЕЛАТЬСЯ ПРОЛЕТАРСКИМ ПОЭТОМ». О журналисте С.Д. Виноградове. Краеведческий альманах Старая Столица. Выпуск 14.
«Ярилова долина» Поэма
Близ города Владимира в глубокую старину, там, где теперь работает ф-ка «Пионер», отроится новая красильная фабрика и электрическая станция, стоял идол бога Ярилы, в честь которого местность называлась Яриловой долиной. Тут же протекает старинная речка Почайка, в русле которой позднее зарывали удавленников из политических заключенных Владимирского централа. Позднее на месте идола Ярилы был построен монастырь (Феодоровский) просуществовавший до 1764 г. Рядом с долиной проходит известная «Владимировка» столбовая дорога в Сибирь на каторгу. В 1907 г. в польском корпусе владимирской тюрьмы сидел приговоренный к повешению т. Фрунзе.
Часть первая
I.
«Княжий луг», река Почайна,
Вдалеке бугор.
При дороге в душной чайной Каторжников хор.
Земляная грязь, да глина — Полевая ширь. На Яриловой долине Стонет монастырь.
Разбросало солнце ноги, В разные концы. Звон на суздальской дороге, Тройки бубенцы.
А за речкою Почайкой Тоже слышен звон. Каторжан ведут от чайной Под кандальный стон.
Кучка. Серые халаты. Облака да пыль... С шашкой наголо солдаты. Это правда.— Быль...
От столицы по этапу До чужой земли По Владимирскому тракту Многих провели.
Умирали по дороге, Мерзли на пути. Не хотелося в остроги Без вины итти.
— Эх, житуха горевая — Корка, да вода. Вековечная, лихая Русская беда.
Развалявшиеся хаты Хмурых деревень... Пятый день ведут солдаты Арестантов тень.
Пятый день поля, да сосны, Камень, да песок. Снова ели, снова сосны. Путь тяжел, далек...
«Княжий луг», бугры, равнины С четырех сторон. На Яриловой долине Колокольный звон.
Мать приехала! Царица! Торжествует звон. Призывает поклониться Золоту корон.
По цареву повеленью В Суздале должна — Жить монашкой в заточеньи Первая жена.
Жить в монашеском остроге. — Эй, вы, молодцы!. Зазвенели по дороге Тройки бубенцы.
Тишь... пустынная равнина — Половая ширь... На Яриловой долине Стонет монастырь.
II. В глухой тиши монастырей, Когда спускает вечер тени — Встают монашки на колени, В «убогой» келии своей.
Окончивши читать псалтырь, Идут в трапезную из кельи. Молчат Покровский монастырь, Скрипит стена железной дверью.
В обмане, лени и плутне, Проходят дни, недели, годы, А где-то слышен стон народа И свист нагайки на ремне.
За монастырскою стеной, В пыли дорог плетутся ноги, Людей дорогой столбовой Ведут в далекие остроги.
Звенят и плачут кандалы, И вместе с ними плачут люди. Скрипят сосновые стволы, Скрипят у каторжников груди... Кричит Россия от плетей, Дрожат и падают колени … В глухой тиши монастырей Спускает вечер тихо тени...
*** А утром снова, как вчера, В монастыри, в скиты лесные, Развозят тройкой кучера Монахинь кони удалые.
И оживают пустыри, Дымится путь-дорога пылью, И колокольно-дальней былью Зовут к себе монастыри.
Идут из дальних деревень, Чтобы в молитве диким воем - Вымаливать счастливый день У монастырских колоколен.
Чтобы у кованных дверей Стоять протягивая руки — И под напор голодной муки Хвалить гнилье монастырей.
III. Тяжеловесные года. Иные дни, иные лица. В Почайне высохла вода, На берегу стоит темница.
И на долине монастырь Не сохранил свои обломки. Развеяли гнилую пыль По ветру дерзкие потомки.
Через реку Потанин мост Уж не живет своим разбоем. Но все равно за сотни верст В Сибирь уводят под конвоем.
Опять дорога и кусты, Из под снегов глядят дубравы, И снова кажутся отравой Погоста черные кресты.
Вон вдалеке синеет бор, За бором наша деревушка, Там плачет матушка-старушка,— В лампаду упирая взор.
А сын с котомкой на спине Идет Владимирской — дорогой. Хохочет ветер в вышине, Как разводящий по острогам...
Владимирская каторжная тюрьма считалась одной из «лучших» тюрем. В нее заключали видных революционеров. Так, после революции 1905 года в польском корпусе владимирского централа сидели т. т.: Мих. Фрунзе (покойный наркомвоен), Александр Воронский (редактор журнала «Красная Новь» в Москве), Алексей Нежданов, Александр Самохвалов, Ив. Херасков и др. Приговоренные на пожизненное заключение и на разные сроки каторги, политические и в тюрьме не забывали своих революционных убеждений. Так, в 1907 г. на очередной прогулке во дворе тюрьмы ими была устроена политическая демонстрация с маленьким красным флагом, который поднял т. Фрунзе, окруженный своими товарищами. Владимирский централ был не только местом заключений,— в нем также приводились в исполнение казни политических через повешение. Казненных в рогожах зарывали за тюремной стеной.
IV. Польский корпус Каторжной тюрьмы, Красных стен Тяжелое молчанье. В одиночках, Мрачных и сырых — Кандалов унылое бряцанье.
Лязг дверей И дальние шаги... Застучали в стены каторжане: — «Смертник —«Фрунзе...» Слышно из стены. — «Фрунзе —«Смертник...» Пронеслось по камерам.
Снова тихо, Жуткой тишиной Час ночной Повис над головами.
За тюремной Красною стеной Палачи — Кровавыми руками Вздернули Петлю над головой! (В ночь на 20 февраля 1909 года был повешен во владимирской каторжной тюрьме учитель Комраков Е.С.)
Жуткий сон, Тяжелой ночи бред, Стук шагов Однообразно четок. Утра Неприветливый рассвет Синь струит Сквозь ржавчину решеток. За решеткой — Дальние поля, Над полями — Облачные сини. Под могилы вспахана земля В ямах, На Яриловой долине.
И речушка маленькая — Рпень Лижет берег Мутною водою. Начинается тюремный день. Шум и крик
Над каторжной тюрьмою.
Звон кандальный В камерах сырых, Снова стены Ожили от стука. И в глазах горящих и живых Пропадает Каторжная скука. - Протестуйте! Слышно по тюрьме.
«Пятый год» Отметим на прогулке! Загорелись буквы на стене, Как плакат В рабочем переулке. Выходили Змейками во двор Серые, Измученные люди. Загудел тюремный коридор, Похоронной песней Задрожали груди… — «Вы жертвою пали в борьбе роковой...»
— Смерть палачам! Понеслося из глоток. Красный флажок Запылал над толпой, Фрунзе поднял его Против решеток. Песни, Протесты, И звоны цепей. Люди в кольце Под штыками и дулами. Нет! Не сломить Этих крепких людей,
Мир поджигающих Красными бурями. Нет!
Не сдавить их Под звон кандалов, В тюрьмах, Застенках,— Плетями И пытками… Ткется — Победное знамя рабов Ткется— Рабочими красными нитками.
Сергей Виноградов.
«Призыв», 25 сентября 1927 г.
Часть вторая
V.
Забыты древние поверья, Не слышно песен поселян,— Лишь солнца огненные перья Играют в зелени полян. Далекий лес В тумане синем, Среди кусуновских болот, Своей живительной картиной Под сень зеленую зовет. Сосновый лес, Свободной далью В простор непаханных полей Своей задумчивой печалью— Ты манишь Ласково людей. Вздымайся, грудь! Просторы пашен Когда-нибудь Поднимут плод. И с монастырских Черных башен— Сорвет Колокола народ, И рухнет «Божеская» келья, Рассеясь пылью По полям... Забыты древние поверья, Неслышно Песен поселян...
VI. На берегах Пустынной Рпени Спешит, торопится народ. В труде сгибаются колени, От тяжких, Каторжных работ, Горячий пот Течет ручьями. К концу подходит Душный день. За стройкою, За кирпичами, Вечерняя Ложилась тень. В огне заката Даль пылала, Последний луч — И день потух... Запел смешно Под сеновалом, Зарю вечернюю петух. Пропел и стих. И ночью темной Повисла тьма Над стройкой дня. А рядом поступью упорной Шагает кто-то без огня.
VII. Тюрьма... За красною стеною, Быть может в этот Тихий час,— В глазах последний Луч погас... И человек Землей сырою Зарыт— И кончен жизни сказ. Темно кругом. Летучей мышью Не испугать ночную тишь, Доносит до крестьянских крыш Холодный ветер Злобной тишью: — Не убежишь!!! — Не убежишь!!! А даль темна. Горит кострами Отлогий берег у реки,— Тоскуют песней рыбаки И даль тоскует с рыбаками.
VIII. Но скоро день. Лучами брызнет Златое солнце по И по разбуженным краям, Живое все Проснется к жизни. И снова труд, Стальные балки Скрепляют камень и кирпич. Не можем мы теперь постичь, Что по преданьям Здесь русалки — Туманную хранили дичь. Из мутных вод Старухи Рпени Зеленый дьявол вылезал И красным языком лизал Свои мохнатые колени…
IX.
Забыто все. Молчит река. Растет купца Белова стройка. Не слышен звон издалека, Не скачет взмыленная тройка... Не слышен звон колоколов. Молчит Ярилова долина. Из темноты седых веков Другая выросла картина. Теперь иные бубенцы Станковым говором зальются... Из края в край Во все концы Машинным смехом Засмеются...
***
«Поздняя осень... В с. Успенском, Вязниковского уезда, сель-ККОВ до сих пор не убрал свой овес с поля (Из корреспонденции «Черного»). Поздняя осень... Овес зашептался: — «В поле должно быть Один я остался И, под свьюженный Ветер и вой, Кучкой забытой Погибну зимой». Галки-воровки Таскают проворно В поле забытые Крупные зерна, И на тяжелых Овсяных снопах Бойко чирикают Тысячи птах. Знать не напрасно Овсы позабыты, Может в Успенском Все лошади сыты? Может быть люди, Не зная нужды, Гнить оставляют Под снег и дожди? «Поздняя осень, Грачи улетели», Поле заснуло Под визги метели... С. Виноградов.
«НЕКРУТА»
Плавали жены по мужьям, плакали отцы и матери, плакали частушкой девушки крестьянские, выла гармошка-печальница деревенская. На многолетнюю службу царскую, на чужбину далекую уходили парни крестьянские. Заливалась по проселкам гармоника, бренчал бубен бубенцами-железными, горланили парни частушки про солдатчину царскую. Эх, ты милка, моя милка, Тебе гроб, а мне могилка, Тебе гроб-от со цветами, Мне—могила со слезами: Тебя—замуж на весь век, Меня—на службу на пять лет.
Некрутам какая жизнь Повезут—только держись, На машине паровой, Через пять годов домой. Пропивая последние, собранные кровавым трудом копейки целыми днями и ночами ходили по пыльной дороге рекруты (по простонародному «некруты»). Жуть и могильный запах навевал на них призыв в армию. Не себя жалели, хозяйство свое жалели, стариков-родителей, жен и детей было жалко. Молодость свою жалели, которая бессмысленно пропадала в царской армии. Печальные частушки пели девушки-крестьянки, печалью заливали лицо. Милый, милый, милый мой, Как несчастны мы с тобой: Тебя осенью в солдаты, Меня замуж отдадут. На тебя шинель наденут, Меня бабой назовут.
Встань-ка, маменька, пораньше, Вымой лавочку с песком, Поведут Ваську в солдаты, Я заплачу голоском.
Набелюся я известкой, Нарумянюсь кирпичем, Милого осенью в солдаты, Я останусь не при чем. Во всех частушках чувствуется горечь и слезы. Очень редко во время призыва можно было найти частушки «залихватские», которые с присвистом, шумом, с воем гармонным и бубнами пелись. Но и в них, несмотря на показную удаль, чувствовалась огромная озлобленность против ненавистной долголетней службы в царской армии. Руки ноги на дороге, Голова в кусту. Все израненными будем Предоставлены к кресту.
Вышел милый из приемной, Сказал: «Батюшки мои, У меня ведь были кудри, А теперь-то где они?» Я под меру становился, Меру поднял головой, Заревела моя милка Пуще матери родной. Выла—пела деревня. Звякала по шинкам кабачным, орали пьяные парни частушки, провожала деревня рекрутов. Все прошло. Забыты частушки страдальные. Нет солдатчины. Веселым звоном песен и новых частушек наполнились равнины крестьянские. Не на муштру долголетнюю, а на серьезную полезную учебу — идут теперь призывники в Красную армию. Полно, пожили в неволе, Поработали отцам,— В Красной армии, как в школе, Поучиться молодцам. Эй, ребята, не тужить, За своих будем служить, За рабочих и крестьян,— То давно известно нам. Бодрость, уверенность и сила звучат в новых частушках. Призывник теперь знает, что в Красной армии кроме военных знаний он поучится грамоте. Ехал в армию я темный, Ворочусь домой ученый. В Красну армию пойдешь— Станешь умный, хошь не хошь. Привезем в село газеты, Там откроем культпросветы. В грудь трехполке кол вобьем. Шестиполье заведем.
В городу, набравшись духу, Темноту побьем, разруху,— Трактор вместо лошадей, Школу, ясли для детей. Деревню перестраивать хотят! Новое землепользование заводить думают молодые крестьяне, побивавшие в Красной армии. Трактором взрыхлить землю-матушку, школы, ясли для детей открыть. Удивляются девушки-крестьянки, как меняются ребята, грамотными приезжают домой. Мил в бессрочный отпуск прибыл Образованный такой: На него я поглядела — Потеряла свой покой. С почетом принимает деревня демобилизованных. С завистью смотрят на их выучку парни и девушки. Зато дезертиров едко прохватывают частушкой. Дезертирит лодырь Прошка — Дело не похвальное; Прохвати его гармошка Территориальная. Думают призывники, красноармейцы и все население и об обороне советской страны. Ими не забыты боевые годы, жестокая борьба за рабоче-крестьянскую власть. Не полезем сами драться — Руки пачкать не хотим; Белый будет придираться— Отпор во-время дадим.
Пять годов свистели пули, На сто лет вперед шагнули. Позовут—шагнем опять, Пой, ребята, не подгадь! Сквозь густые заросли крестьянского быта на широкую дорогу выходит новая советская частушка.
Сергей Виноградов.
Солдатам революции Сакко и Ванцетти
Шесть лет в тюрьме, Прикованные цепью. Кандальным звоном Стиснуты мозги. Шесть лет томятся Сакко и Ванцетти, Друзья рабочих, Палачей—врага.
Весь мир сегодня В громовом раскате. Волна протестов, Тысячи речей. Везде сегодня Лозунг на плакате— Долой! Американских палачей!
Америка! Сквозь ржавчину решеток Мы видим всех Замученных тобой. Америка! Наш шаг упорно четок, Наш шаг тяжел, Обрызганный борьбой.
Подписан приговор, Звенят зловеще цепи, Но будет день, Под баррикадный дым— За смерть рабочих Сакко и Ванцетти, В последний бой, Жестоко отомстим.
Сергей Виноградов («Призыв», 10 августа 1927 г.).
Сергей Виноградов. Из цикла «Москва вечерняя». I. Вечера. Почему не петь про вечера, Теплые такие, голубые. Из деревни я пришел вчера; Неужели мысли молодые — Позабыли петь про вечера. Каждый вечер запахи полей Я зову в открытое окошко. И грущу под шопот тополей Все о том, чтобы еще немножко — Ароматом подышать полей. Почему же не петь про вечера, Если в сердце — прошлого картины. Вместе с ними я пришел вчера, Чтобы песни из болотной тины — Про былые пели вечера. А теперь вот, города гранит, Под гудки, зовущие, живые Пусть услышит и меня простит Все за то, что песни полевые — Не хочу сменять я на гранит. II. У реки. Когда дома делать нечего, Чтобы сердцем отдохнуть — Хорошо весенним вечером На Москва-реку взглянуть. Пот стеной Кремлевской древнею, Где не слышен шум и гам — Хорошо, друзья, с деревнею, Пошептаться по душам. А когда огни далекие Брызнут где-то за рекой,— Мысли, словно одинокие, Тихо шепчутся с листвой. Но встряхну плечами весело,— Нам-ли плакать и мечтать! И опять иду на Пресню я, Чтоб работать и писать. А потом открытым воротом Буду пить весенний зной... Тишь кругом... Лишь даль распорота
Синеватою луной.
Владимирский комсомол Владимирское региональное отделение Союза Писателей России
