Ефим Степанович Комраков, крестьянин Рязанской губернии по происхождению, образование получил в Киржачской учительской семинарии, курс которой окончил в 1901 году со званием учителя начальной школы. 19 лет от роду он стал запасным учителем в Покровском уезде и первый год был преподавателем Заречского двухклассного училища.
В 1905 году мы его застаем учителем в селе Ельцине, Покровского уезда.
Шел декабрь 1905-го года. Революционный вихрь, поднявшийся в центрах нашей территории, пронесся до самых отдаленнейших глухих деревушек Владимирской губернии, разбудил мирно дремавшие там малокультурные силы, поставил перед ними ряд запросов, недоумений и так или иначе вовлек их в происходившую социально-политическую борьбу. Сторонники изживавшегося уже строя, лица по тем или иным причинам заинтересованные в сохранении его, сначала были смущены, растерялись под влиянием неожиданно нахлынувшего на них шквала. Но затем, чувствуя поддержку правительства, сорганизовались и вступили в борьбу, по местам кровавую, со всеми теми ненавистными им деятелями, которых считали виновниками новых нарождающихся порядков. Современники называли таких защитников старого строя, в большинстве не бескорыстных, «черносотенцами». Сами они присвоили себе имя «истинно русских людей».
8 декабря 1905 года в театре-чайной заводов Кольчугина собрался большой митинг рабочих, на котором выступали агитаторы РСДРП из Москвы, некто Р. С. а также Баринов И.С. и учитель из Дубковской волости Комраков Е.С. Они разъясняли рабочим о кризисе правительства Николая II, что такое республика, народовластие и т.д. в после митинга всей массой пришли на станцию Келерово, срезали столбы связи, разобрали железнодорожный путь, разогнали служащих станции. Этими действиями они хотели помочь восставшим александровцам для задержания воинских усмирительных отрядов из Юрьева.
14 декабря 1905 года в с. Дубки, Покровского уезда, происходил один из обычных в то время в селах митингов закончившиеся на этот раз несколько необычным образом. Согласно сообщению Московской прессы, в которой появилась корреспонденция о событиях, связанных с этим митингом («Рус. Ведомости», № 326), один из местных богачей подпоил черносотенную толпу, она насильственно разогнала митинг, при чем несколько человек было довольно сально избито, в числе их помощник волостного писаря С. Овчинников, местный крестьянин. Учительница и еще кое-кто с ней вынуждены были спасаться через окно школы. Местная полиция, к которой обратился губернатор за сведениями о Дубковском митинге, прислала губернатору сообщение спутанного свойства, многого не договорила, кое-что постаралась затушевать. С одной стороны, она утверждала, что случай, напечатанный в 326 № «Русских Ведомостей» о том, что один из богачей подпоил черносотенную толпу для избиения ораторов на митинге, полиции неизвестен и относится к области измышлений. Но, с другой стороны, делала сообщение о митинговом побоище так спутанно и так неясно, что остается предположить одно из двух — или полиция сама была не и курсе дела, или по каким-нибудь причинам, ей одной известным, сочла для себя более удобным о многом умолчать.
«Крестьяне на митинге 14 декабря, пишет Покровский исправник, побили помощника волостного писаря Овчинникова и крестьянина дер. Скородумки Федора Егорова Шашина. которые предполагали говорить речи на митинге. Когда поднялся шум, то местная учительница с. Дубков — Пурецкая хотела вывести из школы учащихся детей, но в это время крестьянин села Дубков Федор Числов схватил ее за ворот, последняя, сильно перепугавшись, бежала. Повреждений самому зданию школы сделано не было». В тот же день, когда произошел упомянутый митинговый случай, часов около четырех по полудни, член Покровской земской управы Михаил Леопольдович Румшевич ехал из имения своей матери, находящегося при сельце Григорове, отстоящем от места митинга в двух с половиной верстах, узнать, что произошло на митинге в Дубках. Румшевич, член земской управы по назначению от правительства, был человек крайне правых убеждений, и инцидент в Дубках его интересовал, конечно, постольку, поскольку он являлся показателем торжества, так называемых, истинно-русских начал над проникавшею в деревню крамолою. Вместе с Румшевичем ехал соседний землевладелец Василий Сергеев. Отъехавши версты две, они нагнали двоих пешеходов, направлявшихся тоже в Дубки. В одном из них Сергеев узнал крестьянина дер. Александровки Никиту Чебурашкина, а в другом учителя земской школы в селе Ельцине, Покровского уезда, Ефима Комракова. Когда проезжавшие поравнялись с пешеходами, Чебурашкин крикнул им, что в Дубках побили ораторов. Румшевич бросил в ответ: «так и надо», затем остановил лошадь и между встретившимися завязался разговор, в котором Румшевич постарался излить всю накипевшую в его сердце злобу против ненавистных ему агитаторов и всех вообще борцов за свободу. «Так и следует их мерзавцев», продолжал свою реплику Румшевич, и узнав, что Комраков учитель, стал ругать, как его, так и всех вообще учителей, которых, по его мнению, «следует завтра же переловить, а не платить им жалованье».
Комраков, человек передовых убеждении, известный в Покровском уезде, как сторонник революционной борьбы с самодержавным строем, вступился за своих собратий по профессии и заявил, что он не позволит их оскорблять. Спутник Комракова Чебурашкин поддержал своего учителя и аттестовал его пред членом земской управы с самой лучшей стороны. Румшевич не стерпел. Его дворянское самолюбие было глубоко задето. Какой-то захолустный сельский учитель вдруг осмелился дерзко возражать ему, члену земской управы, благородному дворянину!?.. С руганью он вылез из саней и с револьвером в руках направился к Комракову. Завязалась борьба... Комраков физически был слабее Румшевича, но он оказался тоже вооруженным. Кто выстрелил первый — сказать трудно. По словам Сергеева, раздалось около пяти револьверных выстрелов, после которых Румшевич упал на землю, а Комраков скрылся по направлению к станции Келлерово. Румшевич был убит наповал. Пуля попала в область височной кости.
Все попытки отыскать Комракова оставались долгое время безрезультатными. Он вел бродячую, нелегальную жизнь, проживая по преимуществу в Москве. Здесь состоял он членом Московского областного бюро Всероссийского союза учителей и был делегатом на последнем съезде союза в Финляндии в 1906 году. Здесь же в Москве продолжал он и общую революционную пропаганду среди народа, состоял в партии социалистов-революционеров.
В августе месяце 1908 года Комракова случайно арестовали в квартире партийного работника и направили из Москвы в Покровскую тюрьму для возбуждения о нем уголовного дела согласно ст. 1454 Уголов. улож. о наказаниях, по обвинению его в убийстве М. Румшевича. Но местной Владимирской администрации этого было недостаточно. Ссылаясь на то, что в 1905 году Покровский уезд состоял на положении усиленной охраны, Владимирский губернатор на основании ст. 17 положения об охране вступил с ходатайством пред министром внутренних дел об изъятии дела Комракова из общего порядка подсудности и о передаче его в военно-окружной суд для суждения виновного по законам военного времени. Департамент полиции секретным отношением изъявил свое полное согласие на такую передачу.
Это было время, когда после краткосрочной весны 1905 года наступил крутой поворот к самой суровой реакции. Самодержавное правительство старалось как бы наверстать опущенное и беспощадно расплатиться за все те вспышки свободы, которые оно когда то по необходимости вынуждено было терпеть. Фактом передачи судебного процесса Комракова на рассмотрение военно-окружного суда предрешался сам исход дела. Определением военного суда от 15-го января 1909 года Ефим Комраков, крестьянин Егорьевского уезда, 26 лет, лишен всех прав состояния и приговорен к смертной казни через повешение. Смертный приговор военно-окружного суда о Комракове приведен был в исполнение 19 февраля 1909 года в 11 часов ночи.
Сохранилось известие, передаваемое устно, что будто бы по ходатайству матери в ночь казни получена была телеграмма на имя прокурора Владимирского окружного суда о приостановлении исполнения приговора. Телеграмма была подана в Москве командующим войсками Московского военного округа генералом Гершельманом 20 февраля 1909 года в 1 час 29 минут дня.
Казнь состоялась в находящемся близ арестанского отделения и принадлежавшем общественному управлению здании, где обыкновенно производилось вскрытие трупов по полицейским и судебным делам. После казни началась длинная переписка о возвращении Владимирскому полицеймейстеру 59 руб. 96 коп., издержанных им при выполнении смертного приговора. Из этой суммы пятьдесят рублей отданы были лицу, принявшему на себя обязанности палача; на что были издержаны остальные деньги, из переписки не видно. Тело предано было земле вне ограды кладбища гор. Владимира в особом месте, где зарывались казненные по политическим делам преступники.
В мае месяце того же года мать Комракова обращается к губернатору с просьбой разрешить ей перевезти тело казненного сына в село Орехово для погребения на местном кладбище. Губернатор обратился за отзывом по содержанию прошения к Покровскому исправнику, и тот прислал ответ, характеризующий E. Комракова, как одного из революционных борцов, память которого была еще жива среди части передовой, революционно настроенной рабочей молодежи. Перевезение тела Комракова из Владимира в Орехово он находил по этим основаниям совершенно недопустимым.
«Перевезение тела для погребения в с. Орехово повешенного по приговору военно-окружного суда Ефима Комракова, писал он, нежелательно, ибо это событие может вызвать среди фабричной молодежи демонстрации и в дальнейшем даже установит паломничество на могилу его, так как повешенный Комраков среди части рабочих революционно настроенных пользовался популярностью и считается жертвою правительственного произвола».
Потерпев неудачу в первом ходатайстве, мать обращается со второй более скромной просьбой — разрешить ей поставить на могиле сына простой крест с небольшой оградой. Владимирский полицеймейстер, к которому передана была на заключение просьба матери казненного, секретным отношением от 15 июня 1909 года сообщает некоторые любопытные подробности, касающиеся погребения казненных за последние годы, в число которых был Комраков. К постановке креста на могиле Комракова он, конечно, относится безусловно отрицательно. «Осужденные судебными приговорами к смертной казни, пишет он, не предаются погребению на кладбищах, а зарываются вне кладбищенской ограды на месте, указанном начальником полиции, без постановки надмогильных крестов и памятников и место погребения сравнивается с площадью окружающей местности. Казнь и зарытие казненного производится всегда в глубокую полночь. Всех казненных в гор. Владимире за последние два года было до 15 человек. При таком положении в настоящее время нет даже возможности указать с точностью место зарытия казненного Комракова и при том едва ли в интересах порядка желательно создавать революционное кладбище с постановкой крестов и надмогильных памятников на местах казненных лиц».
После такого отзыва несчастная мать получила вторичный отказ в своей просьбе. Но по чьему то совету дела так не оставила, а обжаловала отказ в высшую инстанцию - министру внутренних дел. 10 нюня того же года на имя Владимирского губернатора (Сазонов Иван Николаевич) прислана была шифрованная телеграмма директора департамента полиции, предлагающая объявить матери Комракова о разрешении поставить на могиле сына крест. Губернатор не сразу сдался. Приостановив объявление Комраковой данного разрешения, он обратился к министру внутренних дел с мотивированным докладом об отмене этого разрешения. Приводя почти целиком отзыв полицеймейстера, он восполняет его еще некоторыми своими соображениями, стараясь запугать министра призраком всякого рода революционных движений.
«Кроме этих условий, препятствующих исполнению вашего разрешения, пишет губернатор, постановка креста Комраковой обратит внимание родственников других казненных и побудит их обратиться к вашему высокопревосходительству с однородными ходатайствами. С допущением же дальнейшей постановки крестов на место погребения казненных преступников, число которых в городе Владимире возросло до 15 человек, создастся особое кладбище для казненных, куда будут стекаться родственники для совершения церковных служб, а лица, преследующие противоправительственные цели, для устройства демонстраций».
Департамент полиции остался при своем прежнем решении, и губернатору предписано было объявить Комраковой о разрешении поставить на могиле сына крест. Мать воспользовалась полученным после долгих мытарств разрешением, и могила ее сына, указанная во рву кладбищенской ограды, украсилась скромным христианским символом любви и страдания.
Опасения полицеймейстера до некоторой степени оправдались. Могила Е. Комракова стала местом паломничества лиц, не мирившихся с гнетом самодержавного строя. На кресте появились надписи с выражением сочувствия погибшему борцу за свободу и проклятиями палачам - убийцам.
20-го апреля 1911 года полицейским урядником Слободкой волости доставлена была во Владимирскую полицию дощечка, найденная им на каменной стене—ограде вблизи могилы Комракова, с надписью «борцам погибшим за партийные дела». Дощечка препровождена была в жандармское управление, над могилою Комракова усилен полицейский надзор.
13-го мая 1917 года, когда самодержавный строй был уже низвергнут, «в 6 часов вечера, было произведено вскрытие могил в присутствии милиции, судебного и врачебного надзора и переложение скелетов в приготовленные гроба. Было тяжело и жутко... Я (Белоконская Л.М.) просила освободить меня от этого потрясающего зрелища, но... пришлось пересилить себя и воочию видеть всю человеческую трагедию... Все могилы казненных находились за чертой кладбища, как людей, лишенных христианского погребения и недостойных лежать рядом с «правоверными»... Первой была разрыта могила народного учителя Ефима Степановича Комракова. Тем, кто раскапывал казненных, выдали кожаные перчатки. Но так велика сила любви, что сестра Комракова, отстраняя чужих, первая склоняется к могиле и, подняв череп брата, покрывает его поцелуями и слезами...».
Кости казненных борцов за свободу, были вырыты из земли и перенесены из обособленного и официально заклейменного позором места погребения на обще-христианское кладбище, где с честью при большом стечении народа и погребены. При перенесении останков на крышке одного из гробов, с нашитым красным крестом, виднелся увеличенный портрет юноши с мужественным красивым лицом. Это был портрет Е. Ст. Комракова.
