Так как третьеклассному монастырю полагалось иметь на настоятельском месте игумена, то после смерти архимандрита Алимпия во главе Благовещенского монастыря начинают поставляться игумены. И первый из них был игумен Порфирий II (1771-1780). Девять лет продолжалось настоятельство игумена Порфирия II. В 1780 г. по состоянию здоровья он испрашивает разрешения выйти на покой (тем самым переходит на пенсионное содержание) с пребыванием в Благовещенском монастыре. Пребывание его в монастыре на пенсионном содержании длится до 1800 г., это можно заключить из посланного на монастырь указа Святейшего Синода об исключении Порфирия из списков, получающих пенсию, по причине смерти. Его современник, а с 1780 г. его заместитель игумен Парфений (1780 — † 9 июня 1793), управлял Благовещенским монастырем вплоть до своей смерти, последовавшей 9 июня 1793 г. Об игумене Парфении сохранилось небольшое количество биографиических сведений. Родился он в Казанской епархии. Монашеский постриг принял в 1754 г. в Спасо-Преображенском монастыре этой же епархии.
До 1789 г. мощи святых благоверных князя Константина, княгини Ирины и чад их Михаила и Феодора стояли под сенью перед самым алтарем, возле правой стены храма. Таким расположением раки создавалось некоторое загромождение прохода в алтарь и небольшие трудности в месторасположении молящихся людей. Предварительно испросив разрешения от епархиального начальства, игумен Парфений 27 сентября 1789 г. в сослужении монастырской братии совершил перенесение святых мощей за правый клирос. В делопроизводстве после смерти игумена Парфения сообщаются некоторые детали из имущественного положения монахов в игуменском сане. Так, оставшееся после смерти игумена движимое имущество не переходило монастырю, а, согласно завещанию почившего (если завещание не составлялось, то по распоряжению епархиального архиерея), передавалось родственникам усопшего. Передача имущества почившего родственникам осуществлялась согласно Высочайшему указу императрицы Екатерины II от 20 февраля 1766 г.
В 1788 г. изменилось административное деление Владимирской губернии, что привело в конечном счете к перемещению епархиального управления из Владимира в Суздаль. Указ Святейшего Синода от 17 мая предписывал: «Приводя разделение Епархий по возможности в сообразность с настоящим разделением губерний. Повелеваем... Владимирскому епископу именоваться Суздальским и Владимирским, иметь пребывание свое в Суздале, в тамошнем Архиерейском доме и Епархию его будет составлять уже вся Владимирская губерния». Таким образом, преосвященный епископ Виктор (Анисимов) из Владимира был переведен в Суздаль со всем архиерейским домом и семинарией. Через одиннадцать лет, по Высочайшему повелению, епископская кафедра снова была восстановлена во Владимире, и с того времени епархиальные архиереи удерживают за собой наименование «Владимирский и Суздальский». На это время во Владимирской епархии и губернии насчитывалось 1092 церкви. По сравнению с 1764 г. (то есть за 24 года) произошло увеличение их численности на 200 церквей. По общепринятому мнению, существенная часть монастырских доходов шла с недвижимости, принадлежащей монастырям. И, конечно же, большая часть из монастырской недвижимости приходилась на земельные угодья. Екатерининская секуляризация была несколько исправлена императором Павлом I (1796-1801) отчасти из-за своего благоволения к монашеству, отчасти из-за своего неодобрения всех распоряжений своей матери. С 18 декабря 1797 г. монастырям было дозволено увеличивать до 30 десятин оставшиеся у них ненаселенные земельные участки (огороды, покосы и частично выгоны). Также согласно этому указу было увеличено штатное жалование монастырям. Дополнительное денежное прибавление к жалованию духовным лицам, подьячим, монастырским служителям (штатнослужителям) и на ремонты церквей — 617 руб. 50 коп. Таким образом, штатная сумма Благовещенского монастыря возросла до 1450 руб. 91 коп. Вместе с тем в царствование Павла I «соблюдался повышенный контроль со стороны государственной власти, которая заботилась о рациональном использовании монастырскими властями полученной от государства недвижимостью. Земли в распоряжение монастырей поступали строго определенные, о перемене которых нельзя было просить. Увеличить количество отведенной земли или продать землю также было нельзя. Неиспользуемые земли и угодья в собственных хозяйствах монастырей могли отдаваться в аренду, но только не под торговые заведения». 11 января 1791 г. в Муроме состоялось торжество городского масштаба по случаю открытия в Благовещенском мужском монастыре Муромского духовного училища. Появление духовного училища не было чем-то новым или случайным для жителей города, так как еще в начале XVIII в., согласно декрету Петра I, по городам Российской империи начали образовываться духовные школы для священнических детей, а именно в 1725 г. такая школа была учреждена при Муромском Спасском монастыре. По неизвестным причинам эта духовная школа была через некоторое время упразднена. И вот в 1791 г. такая духовная школа в статусе училища возобновляется при Благовещенской обители. Она просуществовала в монастыре всего лишь один год, так как после городского пожара 9 июня 1792 г. в связи с нехваткой помещений в монастыре ее перевели в другое место. Огромный ущерб городским строениям (сгорело 180 домов и 220 торговых лавок с товарами) нанес пожар, происшедший в городе из-за того, что купец А. Жадин неосторожного подогревал смолу. Наиболее сильно пострадал Благовещенский монастырь. Сгорели и упали вниз деревянные главы Благовещенской церкви. Дотла выгорели настоятельские и братские кельи, сгорела большая часть монастырской ограды и прочие деревянные строения. Полностью выгорело помещение училища. Печальным последствием бедствия было появление трещин на каменном своде цокольного помещения теплой церкви святого Апостола Иоанна Богослова. Через два года (в сентябре 1794 г.) в связи с угрозой обвала каменного свода свод разобрали и соорудили вместо него деревянное балочное покрытие. От пожара 1792 г. обгорел также и иконостас холодного Благовещенского храма. За три года, с 1796-1799 гг., с вложением в это дело большой денежной суммы от муромского купца Масленникова, был изготовлен новый иконостас в барочном стиле.
На место покойного игумена Парфения 17 июня 1793 г., с возведением в сан игумена, назначается казначей Боголюбского монастыря иеромонах Арсений II (17 июня 1793 — 1798). До этого назначения он находился в Суздальском Архиерейском доме и исполнял там послушание духовника. В послужном списке имел следующую характеристику епархиального начальства: «жития честнаго и добропорядочнаго». С конца XVIII в. при игумене Арсении в Благовещенском монастыре было заведено совершать ежедневно по две литургии (раннюю и позднюю). В зимнее время ранние литургии служили в холодном Благовещенском храме в малом приделе святых благоверных князей со значительными неудобствами. Эти неудобства вызывались теснотой придела и отсутствием на данное время в этом приделе духового отопления. Во время проведения ремонтных работ в смежном храме святого Апостола Иоанна Богослова игуменом Арсением у епархиального начальства было испрошено благословение на сооружение придела во имя святителя Димитрия митрополита Ростовского в сентябре 1793 г. с целью более удобного служения ранних литургий. Епархиальные власти в лице владыки осуществляли неустанное наблюдение за монастырской жизнью и быстро реагировали на все монастырские беспорядки и неустройства. 6 октября 1793 г. епископ Суздальский и Владимирский Виктор вынужден был перевести насельника Благовещенского монастыря иеромонаха Павла в Спасский монастырь, так как последний подавал дурной пример своим поведением как братии монастыря, так и его прихожанам, тем, что ходил обедать и ужинать в Троицкий женский монастырь (находящийся в десяти метрах от Благовещенского) к своей сестре казначее монахине Елене, ко всему этому оставаясь непреклонным и глухим к многократным увещаниям и уговорам настоятеля монастыря. Нужно также отметить, что в конце XVIII в. наказание духовного лица, в данном случае монаха, епархиальными властями могло иметь некоторые степени. Так, в глазах духовного начальства довольно высокой степенью наказания являлась высылка провинившегося монаха из монастыря для подробного разбирательства в духовную консисторию, на то время находившуюся в Суздале, с некоторым по времени нахождением там. Этому, на первый взгляд, легкому дисциплинарному наказанию подвергся в 1793 г. казначей Благовещенского монастыря иеромонах Андрей за его оскорбительное и непочтительное отношение к игумену монастыря. При игумене Арсении II продолжалось регламентирование внутренней жизни монастырей, а именно 9 августа 1796 г. вышел указ о том, что по смерти монашествующих их собственные кельи обращаются в неотъемлемую собственность монастырей.
Настоятельство нового игумена тоже по имени Арсений III (1 октября 1798 — 3 августа 1800) было довольно коротким — всего два года. В августе 1800 г. он вышел на покой и с благословения Святейшего Синода стал получать пенсионное содержание от епархии. За это время в жизни Благовещенского монастыря произошло несколько благоприятных событий. При этом игумене было завершено изготовление нового резного иконостаса в Благовещенском храме. С давних пор одним из видов обеспечения монастырей было строительство мельниц за казенный счет. У редкого монастыря не было мельницы от казны. В небольших монастырях перемалывалось зерно с монастырских полей, обеспечивая мукой только самих монашествующих, простаивая большую часть года. В крупных монастырях мельницы расширяли своими силами, пристраивали к ним круподерки и маслобойни. Если настоятель был предприимчив, мельницы начинали работать на рынок и давать доходы. Заведение мельницы в Благовещенском монастыре также связано с указом императора Павла I (18 декабря 1797 г.). По этому указу монастырям предоставлялось право приобретать мельницы, и Владимирская Казенная палата выделила Благовещенской обители вместе с Муромским Спасским монастырем принятую казначеями монастырей 5 мая 1799 г. четырехпоставную казенную водяную мельницу при селе Дуброво Муромского уезда, на реке Ушне, в 36-ти верстах от города. Почти двухлетняя волокита с передачей мельницы вызвана была ее неисправным состоянием, до которого довел ее последний арендатор. За аренду мельницы монастырь в 1800 г. получил уже 180 руб. ассигнациями.
При Александре I (1801-1825) привилегии монашеству всё более возрастают. «В первое десятилетие, в 1811 г., царствования императора простые монахи были освобождены от телесного наказания». Начиная с XIX в. юридическое положение православных монастырей и монашествующих определялось «Сводом законов Российской империи». «Закон о состояниях» определял, что черное духовенство состоит из духовных властей и рядовых. К первым он относил митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов, игуменов, смотрителей, игумений и настоятельниц монастырей и ризничего Московского синодального дома. Во вторую группу он включал схимонахов, монахов и послушников, схимонахинь, монахинь и послушниц. Черное духовенство и белое духовенство с семьями составляли духовное сословие. Монашествующие не платили никаких податей и не призывались на военную службу. За проступки и преступления монахов судил либо сословный суд, либо гражданский, но не иначе как при депутатах от духовного ведомства. Настоятели первоклассных и второклассных монастырей носили сан архимандрита, третьеклассных — игумена. Закон разрешал в отдельных случаях возводить в сан архимандрита настоятелей третьеклассных монастырей, но с оставлением игумена. Насельники монастырей не были равны между собой в гражданских правах. Закон в определенной мере проецировал на монастырских насельников структуру светского общества, разрешая иметь движимое имущество, но запрещая всем, кроме духовных властей (архиереев, архимандритов), оставлять на это имущество завещания. Лица, обладавшие деньгами, и в монастырской ограде пользовались преимуществами. Им разрешалось там, где это не противоречило монастырскому уставу, строить на свои средства или покупать кельи и другие помещения для собственных нужд, обустраивать их. Существовало лишь одно ограничение: по смерти хозяина такого рода недвижимость переходила в собственность монастыря, к которому он принадлежал. Последнее составляет важный пункт в законодательстве. Дело в том, что постройки располагались на территории монастырей, и потому требовалось прочно оградить интересы обитателей от возможных тяжб с наследниками умершего. Деньги можно было помещать в банки и кредитные учреждения под проценты для извлечения законного дохода. Закон оговаривал источники пополнения духовного сословия. В отношении монашества он декларировал, что в монастырь может поступить лицо любого сословия. Тем не менее, поступление в монастырь в XVIII и XIX столетиях было не таким уж простым. Строилось оно по почину, принятому в светских общественных учреждениях. Лицо, направляемое в монастырь, получало билет в духовной консистории и одновременно отсылался консисторский указ с резолюцией владыки на принятие монастырскими властями направляемого. Пострижение в монашество в XIX в. осуществлялось согласно распоряжению, содержащемуся в «Объявлении о монашестве» 1724 г., и разрешалось для мужчин достигших тридцати лет, а для женщин — после сорока лет. В качестве исключения выпускников духовных академий и семинарий, по указу Святейшего Синода от 29 мая 1832 г., разрешалось освобождать от послушнического «искуса» в монастыре и дозволялось постригать их с двадцати пяти лет. Их пребывание в стенах учебных заведений засчитывалось за «искус». То же самое относилось и к вдовым священникам, решившим постричься в монахи. С безупречной репутацией их могли постричь и без «искуса». Пострижение предполагало добровольное согласие постригаемого. Будущий монах нс должен был иметь супружеских уз, а если состоит в браке, то либо по взаимному согласию муж и жена должны идти в монастырь, либо развестись с согласия Синода и также не иметь малолетних детей и неоплаченных долгов. Препятствием к пострижению было нахождение под судом или следствием. Также существовали и другие формальности. Для ухода в монастырь служащим государственных учреждений полагалось взять письменное согласие у начальства. Государственные крестьяне должны были получить согласие общества (общины) и Палаты государственных имуществ. Другие лица податных сословий тоже представляли согласие общества, а также казенной палаты. Крепостные — не иначе как взяв отпускное свидетельство у владельца. Последнюю точку в деле ставил губернатор, и только после этого прошение можно было переслать на рассмотрение Синода. Так государство защищало свои фискальные интересы, поскольку уход в монастырь означал урон казне, уменьшая число податных душ. Впрочем, ушедший в монастырь исключался из любого сословия (мещан, купцов, дворян и т. д.), теряя все права прежнего положения, имущество, награды (если имел) и начиная жизнь как бы заново. Теперь на ушедшего в монастырь распространялись другие обязанности. Как был на практике реализован этот порядок пострижения в XIX в.? Стадия «искуса», проходящая целиком в рамках монастыря, не документировалась, поэтому о том, кто и как назначал старцев для «искуса» послушников, — неизвестно. Решения епархиального архиерея для принятия в «искус» не требовалось, достаточно было устного согласия настоятеля монастыря. По истечении некоторого времени (трехлетний стаж далеко не всегда выдерживался, а составлял несколько месяцев — от одного до восьми, однако были случаи и более длительного «искуса» — 7-13 лет и даже 17 лет), на имя настоятеля монастыря от желающего принять монашество подавалось письменное прошение, пересылаемое во Владимирскую духовную консисторию на рассмотрение правящему архиерею. Кроме прошения необходимо было собрать и отправить все необходимые документы и справки, характеризующие социальное и нравственное состояние послушника в объеме предписаний Духовного Регламента. Грамотность послушников, несмотря на предписания Духовного Регламента, не учитывалась. Владимирская духовная консистория вносила кандидата в монашество в специальные ведомости, содержащие списки кандидатур на постриг (так обстояло дело до 1863 г.), собранные из всех монастырей Владимирской епархии. Затем эти ведомости с донесением епархиального архиерея пересылались на рассмотрение в Святейший Синод. Святейший Синод после ознакомления с этими документами пересылал свои решения в указном порядке во Владимирскую духовную консисторию епархиальному владыке. С резолюцией епархиального архиерея консистория пересылала указы о постригах в монастыри епархии. От подачи такого письменного прошения в епархиальное правление до получения разрешения на постриг (а если оно было подано, то разрешение давалось всегда) могло пройти от месяца до года. После получения указа постриг в монастыре проводили довольно быстро — через 3-7 дней, о чем рапортовали в консисторию с указанием дня пострига и с приложением письменных свидетельств бывших при пострижении лиц. В конце года подавали ведомость о всех монахах. Эту ведомость в епархиальной канцелярии сверяли с записями о постриженных в течение года и с ведомостью за предыдущий год. За особо важные проступки или постоянное нарушение монашеских обетов монах мог быть лишен монашества и исключен из духовного сословия. Дело разбиралось в духовной консистории. Но если подсудимый заявлял апелляцию, окончательное решение принимал Синод. До начала XIX в. закон признавал только один, указанный выше, путь к выходу из монашества — по духовному суду. При Александре I получил признание и добровольный отказ от монашеского звания. Высочайше утвержденным мнением Государственного Совета от 10 апреля 1823 г. было установлено, что лица, отказавшиеся от монашеского звания, обращаются в свое «первобытное состояние гражданское» и пользуются всеми связанными с ним правами, но им не возвращаются имения, чины и знаки отличия. Эта норма прочно вошла в последующее законодательство. В дальнейшем, однако, добровольный выход из монашества был затруднен требованием обязательного «увещания» в течение шести месяцев. Только в случае безрезультатности местные духовные власти должны были отослать дело в Синод на окончательное решение. Кроме церковных правил необходимо было соблюсти и требование государства. Монашествующие не имели права приобретать недвижимость и крепостных людей с землей или без нее, причем запрет распространялся на любые формы сделок или возможные пути обхода закона. Расширение и развитие монастырского хозяйства происходило в большей части за счет собственных средств и частных пожертвований. Неуклонно продолжался рост монастырского землевладения, хотя площадь его оставалась небольшой. Так в XIX — начале XX вв. общепринятой недвижимостью российских монастырей являлись пахотные и луговые земли, рыбные ловли, мельницы и лесные наделы, а некоторые монастыри имели ко всему этому и дома (расположенные по большей части в городах). Арендная сумма писалась в отчетах отдельной статьей. Остальные доходы с недвижимости, например, с продажи сена и продуктов животноводства входили в состав так называемых экономических сумм. Монастыри имели право на обладание отводимыми от казны земельными наделами, но им было запрещено их продавать, а только сдавать в аренду. Вообще политика императора Александра I по отношению к недвижимым владениям монастырей была противоречива и компромиссна. С одной стороны, монастыри могли приобретать недвижимость и приобретали ее. С другой стороны, в каждом случае постоянно оговаривалось, чтобы это происходило с личного разрешения императора, И то, и другое не являлось ни правилом, ни исключением, а одновременно было и тем и другим. Наблюдалось одновременное сосуществование двух взаимоисключающих законов. В среде самого духовенства на императора смотрели как на своего покровителя. «Император Александр, — отмечал П.В. Знаменский, — питал к монашеской жизни всегдашнее благоговение и редко отказывал монастырям в просьбах о пособиях; многие обители при нем успели поправиться и обстроиться почти заново». С начала XIX в. монастыри предпринимают попытки приобретать недвижимые имения. Первая покупка такого рода произошла в 1803 г., когда Новгородский монастырь, с разрешения императора, купил подворье. С этого времени, хотя и не отменялось постановление о неприобретении монастырями недвижимости, духовенство могло с личного разрешения государя в особо необходимых случаях покупать земли и дома. Правительство охотно шло на эти меры, так как на практике оно было не в состоянии обеспечить монастыри, церкви и архиерейские дома землями согласно своим же указам. В указе 1803 г. правительство прямо признает, что некоторые монастыри «не могли получить от короны всех угодий, по штатам им предоставленным». Но покупать и получать по завещанию духовенство могло только ненаселенные земли. С 1764 г. до 1861 г. духовным заведениям было строго запрещено владеть землями с людьми или отдельно людьми. Однако если духовное лицо имело дворянские права, в его владении могли находиться заселенные крестьянами земли. «Принятие большой армии богомольцев, содержание многотысячной монашеской братии, ремонт и обслуживание храмовых и других монастырских построек — всё это требовало значительных материальных затрат. Конечно, штатной суммы, выделяемой из казны, на это было недостаточно. На протяжении многих лет вопрос о том, за счет каких источников существуют монастыри и каковы размеры их имуществ и капиталов, оставался мало освещенным, запутанным и спорным. Монастырские доходы в XIX — начале XX вв. слагались из разных составных частей. Во-первых, это, конечно, доходы от использования монастырских угодий — земли, лесов, садов, лугов и т. д. Во-вторых, пожертвования и приношения частных лиц. В-третьих, плата за поминовение умерших, за служение панихид, литургий (это характерно для мужских монастырей, так как женщинам священство не дозволено), за места на монастырских кладбищах, продажа свечей и просфор. В-четвертых, доходы от продажи рукоделий, изготовленных в монастырях. В-пятых, доходы с денежных капиталов, лежавших в сберегательных учреждениях, получаемые в виде процентов с них. Кроме этого, штатным монастырям полагалось содержание от казны». В описании доходов не было единообразия. Так, Д.И. Ростиславов пишет, что он обнаружил только четыре монастыря, в том числе Муромский Благовещенский, где в отчетах указывалась отдельной строкой церковная сумма. С течением времени названия доходных статей могли меняться. Доходы Благовещенского монастыря, как и других штатных монастырей в XIX в., состояли главным образом из следующих статей: 1) казенного жалования (штатной суммы); 2) церковной суммы, которая в свою очередь подразделялась на: а) свечную, б) кошельковую и кружечную; в) молитвословную братскую (плата за поминовение умерших, служение панихид, литургий, места на монастырском кладбище); г) арендную, то есть доходы с церковной недвижимости (сдачи в аренду земельных угодий, рыбных ловель, мельниц и т. д.); д) неокладную и экономическую; е) пожертвования денежных сумм и билетов государственного казначейства; 3) доходы с денежных капиталов, лежавших в сберегательных учреждениях, получаемые в виде процентов. При изучении источников по Благовещенскому монастырю не было обнаружено в отчетах и ведомостях сведений о доходах с продажи монастырских рукоделий. Текущие поступления и расходы этих денег фиксировались в приходно-расходных книгах. В литературе отмечается, что развитие монастырей в XIX в. почти не зависело от государственной казны, так как гораздо существенней были частные пожертвования. И главными жертвователями были состоятельные люди — купцы и помещики. Имея щедрых и безотказных жертвователей, монастырь благоденствовал. Не имея таковых, приходил в упадок и запустение. Много интересных подробностей об обогащении обителей в других епархиях содержит «Хроника моей жизни» архиепископа Саввы Тихомирова (1819-1896). В течение своей жизни он управлял тремя епархиями: Полоцкой (1866-1896), Харьковской (1874-1879) и Тверской (1879-1896). Его «Хроника...», написана с чрезвычайной обстоятельностью, содержит много документов, писем и т. п. Она рассказывает о том, какое множество пожертвований от среднего и богатого купечества и от людей других сословий стекалось в монастыри. Этому можно найти подтверждение и в источниках. Так, денежные пособия от казны вообще не отличались особыми размерами и составляли от 3 до 10 % общего дохода. В начале XIX в. реальные потребности монастыря действительно несколько превышали количество отпускаемых из казны средств, что видно из прошения казначея Благовещенского монастыря Никифора и братии во Владимирскую духовную консисторию о прибавлении казенных денег на содержание общей братской трапезы. Настоятелю было разрешено увеличить денежную сумму на трапезу за счет арендной суммы. Таким образом, хотя штатная сумма не удовлетворяла всех потребностей братии, у настоятеля всегда был денежный резерв из других статей дохода. Вообще условием для существования любого монастыря, в том числе и для его открытия должен был быть постоянный источник дохода, этим могло быть и натуральное хозяйство монастыря. Для точного контроля и учета прихода и расхода штатной (жалованной) суммы на каждую половину года по прошению игумена монастыря из Владимирской духовной консистории присылалась шнуровая книга для внесения туда этих сведений. После ее заполнения она отсылалась в конце каждого полугодия на освидетельствование во Владимирскую Казенную палату с одновременной отсылкой игуменом рапорта во Владимирскую духовную консисторию. Также сведения прихода и расхода всех монастырских сумм отсылались на проверку благочинному, в ведении которого находился Благовещенский монастырь. Местные монастырские церковные средства состояли из кружечного и кошелькового сборов, других добровольных пожертвований, доходов с церковной недвижимости. В официальной документации все сборы именовались «церковными или неокладными деньгами» и состояли в непосредственном владении и распоряжении епархиальных властей. По своему усмотрению тратить «церковные деньги» настоятель монастыря (как и вся прочая братия монастыря) не мог. Если нужно было произвести расходы и затраты на какой-нибудь ремонт, постройку, покупку строительных и хозяйственных материалов из церковной суммы (кроме, конечно, кружечно-молитвословной братской и процентной сумм, эти суммы безусловно поступали в раздел между насельниками монастыря, то есть между духовенством монастыря и послушниками), настоятель обязательно сносился через духовную консисторию с епархиальным архиереем и испрашивал разрешения произвести расходы. Наглядно такое делопроизводство видно из присланного из консистории на Благовещенский монастырь указа епископа Владимирского и Суздальского Ксенофонта от 29 мая 1800 г. Из этого документа вырисовываются следующие обстоятельства. Казначей монастыря иеромонах Никифор (с благословения игумена монастыря) сообщает Владыке, что на имеющуюся в Благовещенском монастыре общую братскую трапезу отпускается в год из казначейства по 110 руб. ассигнациями (в переводе на серебряный рубль — 31 руб. 42 коп.). Этой суммы, продолжает казначей иеромонах Никифор, с учетом подорожания продовольственных товаров катастрофически не хватает и просит получаемые деньги в размере 180 руб. ассигнациями (на серебряный рубль — 51 руб. 42 коп.) за сдаваемую в аренду монастырскую мельницу употреблять на братскую трапезу. Владыка дозволяет по усмотрению игумена употреблять из мельничной суммы на общую братскую трапезу лишь часть ее. «Свечной сбор составлял очень значительную часть из всех статей дохода монастырей, а в особенности приходов. С выходом указа 1808 г. на свечные деньги разрешалось пополнять лишь запасы воска и свечей, а остальные суммы требовалось пересылать в Синод. Там они обращались в духовноучебный капитал, хранившийся в упомянутых государственных кредитных учреждениях, причем указ 1808 г. разрешал использовать на нужды духовноучебных заведений только проценты с капитала». Однако в отчетных ведомостях Благовещенского монастыря свечная сумма не была выделена отдельной статьей. Вероятно, потому, что некоторым монастырям, в числе которых был и Муромский Благовещенский, вследствие небольшого дохода со свечей, разрешалось оставлять эти суммы у себя. Кошельковый сбор обычно писался в отчетах вместе со свечным и складывался из пожертвований на тарелку, так называемый тарелочный сбор. Свечной и кошельковый сборы в сумме составляли порядка 20-25 % от общего дохода. Обращают на себя внимание значительные статьи монастырского дохода под названиями: кружечный сбор и молитвословная братская сумма. Братские кружки стояли в монастырских церквах у икон, в часовнях. Эти пожертвования не носили столь больших размеров, зато в них участвовало больше людей. Безусловно, у городских монастырей этот вид пожертвований был крупнее, так как больше людей приходило в них. В молитвословную братскую сумму поступало со служений братией: заказных литургий, молебнов, панихид и других служб, также плата за места на монастырском кладбище. О кладбищенских и погребальных доходах монастырей имеются следующие данные. Место погребения на территории монастыря стоило немалых денег. Например, в Александро-Невской Лавре могилы подразделялись на пять категорий или разрядов: могила первого разряда стоила 500 руб., второго — 200 руб., третьего — 150 руб., четвертого — 100 руб., пятого — 50 руб. Этот источник монастырского дохода получил свое отражение и в отчетных бумагах Благовещенской обители. 1 января 1883 г. женой коллежского советника Ольгой Григорьевной Лебедевой подано на монастырь два билета сохранной казны каждый по 100 руб. (всего на 200 руб.). Внесены эти деньги за два могильных места на кладбище Благовещенского монастыря. 24 мая 1906 г. муромская купчиха Ольга Александровна Тагунова за место погребения в Благовещенском монастыре мужа Аиѵексия Павловича Тагунова внесла в монастырь билет сохранной казны в 300 руб. 12 ноября 1913 г. за место погребения купеческой вдовы Александры Михайловны Фадеевой переданы в монастырь два билета сохранной казны, каждый по 100 руб. (всего на 200 руб.). Также из документации Благовещенского монастыря за 1913 г. видно о служении в обители заказных заупокойных литургий: «литургия была заупокойная — заказная купцами Никитиными, как хороших благотворителей святой обители о упокоении Наталии». Следует заметить, что кружечно-молитвословная сумма была наиболее значительной статьей дохода и составляла около 30-35 % общей суммы доходов. Уже при императоре Александре I в некоторых монастырях стала формироваться свободная денежная наличность. Этому способствовало еще и то, что большую часть средств монастыри получали от пожертвований, приношений и вкладов. Естественно, что денежные суммы часто вкладывались в банковские учреждения. Особенно большой процент денежного капитала поступал в Благовещенский монастырь в виде билетов сохранной казны. «По своему уставу монастыри подразделялись на общежительные и необщежительные (особные или скитские). Последними были большей частью маленькие монастырьки, рассеянные по глухим местам севера России, где не так сильно, как в городах, чувствовалось влияние обычных форм общественной жизни; в городских же и внегородских больших монастырях прививалось большей частью общежитие. В общежительных монахи все необходимое получали от монастырей. Никто из монахов, даже настоятель, не мог иметь собственность в общежительном монастыре. Всё было общее: общая одежда, получаемая из монастырского склада, общая библиотека, общая трапеза, общие богослужебные собрания и общий труд. Инокам запрещалось держать по кельям пищу и питие, даже воду они обязывались пить в трапезной; исключения из этого правила не делалось и для монастырских властей. Выручка инока от той или другой частной работы составляла общую собственность и шла в монастырскую кассу. Туда же шли и доходы монастыря; только по некоторым грамотам или уставам они делились в определенных долях между иноками и монастырскими властями. К богослужению инок обязан был являться в церковь, как только услышит «клепание», и становиться на свое место, стоять чинно и не выходить из церкви до конца службы; особо приставленные старцы должны были наблюдать за этим. На общей трапезе читались жития святых или отрывки из святоотеческих творений. Инок обязывался вкушать пищу молча, не передавать другим то, что приготовлено ему, равно как не брать от других. Некоторые уставы даже запрещали инокам смотреть, как едят другие. В келье предписывалось заниматься чтением положенных молитв, списыванием душеполезных книг, рукодельем, но отнюдь не общими беседами. Соборные старцы или сам игумен обходили кельи, чтобы надзирать за поведением иноков. Виновные в нарушении уставных правил подвергались увещаниям и разным епитимиям — поклонам, сухоядению, отлучению от Святого Причастия, иногда заключались в монастырской тюрьме или же выгонялись из монастыря». В необщежительных монастырях монахи, имея общую трапезу, одежду и прочие необходимые вещи приобретали сами. Монахи необщежительных монастырей были теснее связаны с внешним миром, вступали с ним в разные имущественные отношения и, случалось, сильно подрывали сложившиеся представления о монашеском благочестии. Внутреннее устройство общежительных и необщежительных монастырей сильно отличалось. Настоятелей необщежительных монастырей назначал Синод по представлении от епархиальных архиереев двух кандидатов. Настоятель общежительного монастыря избирался монахами преимущественно из своей среды, а в случае необходимости — из другого монастыря, тоже общежительного. Представляя в Синод избранного кандидата, архиерей мог выразить несогласие и назвать другого кандидата — не иначе как из того же монастыря. Окончательное решение принимал Синод. Практика назначения настоятеля Синодом была оправдана тем, что при возобновлении упраздненных или пришедших в полный упадок обителей выбор нового настоятеля из числа расстроенной братии был делом сомнительным, ибо таковому настоятелю обычно не удавалось снискать себе авторитет у братии, и усилия устранить бесчинства и пороки из жизни монастыря были поэтому заранее обречены на провал. Архимандрит Пимен пишет в «Воспоминаниях», что выбор настоятеля — вообще нелегкое дело и что не всякий хороший, строгой жизни инок годится в настоятели. Во времена Пимена, то есть в 40-70-е гг. XIX в., братия в штатных монастырях сама была против выбора настоятеля из ее числа. Внутренняя жизнь монастырей определялась соборными правилами, наставлениями и правилами древних святых отцов: Василия Великого, Ефрема Сирина, Иоанна Лествичника, Феодора Студита и др.; житиями святых угодников; преданием строителей; наставлениями игуменов; различными поучениями и посланиями; уставными грамотами епископов или митрополитов и, наконец, уставами. Из русских соборных постановлений касательно монашеской жизни заслуживают внимания постановления соборов 1303 и 1531 гг. Поучения и послания оставили после себя митрополит Фотий, Иосиф Волоцкий, Максим Грек, Нил Сорский, митрополит Даниил, Кирилл Белозерский и неизвестные авторы. Из уставных грамот известны грамота Псковскому Снетогорскому монастырю епископа Суздальского Дионисия, грамота Святодухову монастырю митрополита Макария и общая формула святительских уставных грамот XVI в. Подробные письменные уставы для монастырей на основании существовавших отдельных правил и грамот стали появляться только с XV в. Самый древний их сохранившихся до настоящего времени относится к XV в. и написан преподобным Евфросином Псковским для основанной им обители; кратко этот устав повторен самим Евфросином в «Духовном завещании» братии. Муромская Благовещенская обитель являлась необщежительной, предельно ясно об этом говорится в литературе, и косвенно на такое устройство указывают все источники. Как видно из разных источников XIX в., в штатных монастырях (за редкими исключениями) действовал не общежительный, а особножительный устав, да и тот соблюдался не строго. Монахи получали от монастыря кельи и пищу, которая иногда хранилась не в трапезной, а в кельях. Всё остальное для жизни монахи должны были добывать себе сами (например, одежду). Для этих целей они получали от монастырей на руки жалование и часть монастырских доходов, продавали произведения своего «трудоделания». На монахов не возлагалось никаких послушаний, если же они получали какое-либо послушание, то за это им выдавалось больше денег. В обязанность лишь вменялось приходить на богослужения, в остальное время монахи могли выходить из монастыря. В таких условиях настоятель просто не мог осуществлять постоянный надзор за братией монастыря. Ясно, что такой образ жизни монахов в штатных монастырях не соответствовал аскетическим принципам монашества.
