Укомплектование приходов причтами Переславской Епархии Открытие Переславской Епархии в 1744 году.
Арсений Могилянский - Архиепископ Переславский и Дмитровский (25 июля 1744 — 30 мая 1752).
Вопрос о подготовке кандидатов к занятию священно-служительских мест в Переславской Епархии
Нравственное состояние духовенства Переславской Епархии
Экономическое и нравственное положение монастырей Переславской Епархии
Духовенство половины XVIII века, как малообразованное, не могло быть хорошим руководителем и просветителем религиозного сознания простого народа. Но этим дело не ограничивается. Были обстоятельства, еще более ухудшавшие положение прихожан. Ко времени открытия Переславской епархии многие приходы новоучрежденной епархии и совсем лишены были священно-служителей. По нескольку лет священно-служительские места в них пустовали в зависимости от материальной необеспеченности данного прихода, или по другим каким-нибудь причинам.
В 1747 году на имя Архиепископа Арсения был прислан Высочайший указ об укомплектовании приходских церквей указным числом священников, диаконов и причетников. В силу этого указа при 100 — 150 дворах полагалось по одному члену причта, при 200—250 по два члена причта, при 300 дворах назначено было по 3 священника, по 2 диакона, по 3 причетника и по 3 пономаря. С этого года и начинается укомплектование приходов Переславской епархии указным числом священно-церковнослужителей. Для этой цели потребовалось большое количество кандидатов, так как многие из церквей пустовали, а в других число священно-церковнослужителей не достигало указной нормы. Пришлось несколько понизить образовательный ценз, и все таки укомплектование приходов шло медленно и с большим трудом.
В 1749 году Рузское духовное правление донесло в консисторию, что оно учинило попечение об исполнении указа, «но токмо оного укомплектования за крайним недостатком в городе Рузе и Рузской десятине церковнослужителей и священно-церковнослужительских детей от разбора, бывшаго в прошлом 1737 году, и за высылкою ныне в оную консисторию для отсылки в Троицкую семинарию учинить в скорости невозможно». Рузское правление в заключение доклада предлагало высланных детей (которые, конечно, были моложе 15-летняго возраста) возвратить обратно и ставить в церковно-служители. Консистория с этим предложением не согласилась.
К концу 1752 года всех праздных церквей в Переславской епархии еще состояло 29, из них большая часть числилась праздными с конца сороковых годов, а некоторые даже с 30-х. Причины незамещения священно-церковнослужительских мест в этих приходах указаны в ведомости, представленной в Св. Синод в конце 1752 года. Формулировка этих причин обычно однообразна: ушел или умер священник и на место его прихожанами никто не представлен. Напр., «в селе Рязанцеве церковь праздна для того, что поп Матфей Петров умер, а от прихожан к произведению во священство кандидатом никто не представлен, також и из само- желающих никто не явился»; или же: «в с. Парфенове учинилась церковь быть праздна с 1747 года для того, что тоя церкви поп Василий Михайлов в том 1747 году отбыл в Москву к церкви Николая Чудотворца, что у Тайницких ворот, а от прихожан к произведению во священство кандидатом никто не представлен, також и из саможелающих никто не явился». А то бывало и так: «в с. Назарьеве отчего учинилась праздна и от какого году, неизвестно».
Кроме этих общих распоряжений, преследовавших снабжение всех приходов священно-церковнослужителями, епархиальное начальство половины XVIII века издало ряд распоряжений, направленных к тому, чтобы самое богослужение, совершаемое священнослужителями, не осталось без морально-просветительного воздействия на паству, чтобы миряне не лишались по своему нерадению таинственного общения со Христом и церковью в таинствах. Распоряжения этого рода, как и первые, стоят в связи с общим ходом церковных узаконений, как ближайшего предшествовавшего времени, так в особенности царствования Елизаветы Петровны.
Необходимо было прежде всего христианские праздники сделать днями, посвященными на служение Богу, и приучить мирян к посещению в эти дни храма Божия.
В 1746 годе архиепископ Арсений, ссылаясь на указ Петра Великого от 16 июля 1722 года, распорядился «во все духовные правления и куда надлежит послать указ, коим велеть от этих мест всем находящимся в ведомстве каждаго правления священникам объявить с подписками, чтобы они священники каждый в приходе своем состоящим всякого звания людем объявили с подписками, дабы они в господские праздники и воскресные дни к вечерням, заутреням, а паче к литургиям всегда приходили в церкви Божии, всяк в свою приходскую церковь неотменно, и те подписки оные священники объявили бы в духовных правлениях, и при том, ежели кто из приходских людей окажет себя в означенныет дни к вечерням, утреням, литургиям в приходскую свою церковь не приходящим, о таковых священник донести, имеет».
Говоря короче, имелось в виду насильственными мерами воздействовать на мирян, дабы посещение храма сделать для них обязательным и, таким образом, постепенно приучить их к нему. Подписка и угрозы указа не остались только на бумаге. Когда епархиальному начальству делались известными случаи уклонения мирян от посещения церкви, оно подвергало виновных строгим взысканиям.
1-го августа 1748 года священник Ямской слободы, Переславского уезда, донес, что 11 ямщиков означенной слободы 31 июля, в воскресный день, во весь день исправляли свои работы и не приходили к богослужению. Консистория распорядилась виновных сыскать «и по наказании нещадно батогами взять с них подписку в том, что, если они впредь в праздничные, воскресные, а также торжественные дни дерзнут исправлять какую работу и в этом изобличатся, то подлежательны будут жесточайшему наказанию и тяжкому штрафу».
В 1750 году епископ Серапион во время одного из своих выездов усмотрел дьячка и пономаря с. Усолья на работе в воскресные дни. По его приказанию, они были сысканы и жестоко наказаны в консистории батоги.
Высшая гражданская правительственная власть вместе с узаконениями о неопускном посещении храмов Божиих в воскресные и праздничные дни издала также соответствующие указы относительно сохранения благочиния в церквах во время богослужения. Такой указ издан был еще при Петре Великом 1718 года и затем подтвержден был Св. Синодом в 1723 и 1742 году. На основании этих указов со всех лиц, ведущих себя во время богослужения неблагочинно, разговаривающих, повелевалось взимать, не выпуская их из церкви, по рублю штрафа и штрафные деньги употреблять в тех же церквах на строение.
В Переславской епархии местное начальство в первый раз напомнило своим подчиненным об этом указе в 1747 году. 2-го мая этого года повелено было при всех монастырских и приходских церквах «определить к наблюдению за безмолвием в церкви к тому достойных людей, а именно в монастырях Кафедральном Горицком и Никитском из находящихся при оных отставных солдат, состоящих при консистории у содержания караула и никаких посылок неимеющих, по череду,— в Даниловом из обретающихся излишних служителей одного человека, в Феодоровском — живущаго в праздности служителя Феодора Фомина, в прочих же Переславской и Можайской епархии монастырях из находящихся при них отставных офицеров или солдат или излишних служителей определить по одному человеку, а в которых монастырях и пустынях отставных солдат и служителей не имеется, там определить из монашествующих кого или кто по усмотрению настоятельскому способен явится. В соборных же и приходских церквах к оному смотрению тех церквей священно-служителям обще с приходскими людьми велеть выбрать из тех же приходских людей к каждой церкви по одному человеку добрых и к церкви Божией почтительных. А чтобы оному штрафному сбору утайки не было, учинить во всех церквах шнурозапечатанные книги»... Затем указ повелевал ежегодно представлять отчетные сведения о количестве штрафного сбора и употреблять этот сбор ни на что другое, как только на церковное строение, как это говорилось в Петровском указе.
Важнейшими христианскими таинствами, которых по долгу христианскому обязан сподобляться каждый христианин не менее одного раза в год, являются — таинство покаяния и приобщения. Высочайшим указом 1787 года велено было всякого чина людям во дни Святой Четыредесятницы исповедаться и приобщаться Святых Таин повсегодно. Если кто не будет выполнять этого, повелевалось с таковых брать штрафы и подвергать их наказаниям.
Этот указ сохранял свою полную силу в первые годы существования Переславской епархии.
В 1748 году священник Переславской Ямской слободы Илия Иванов донес в духовную консисторию, что крестьянин Алексей Посной четыре года не ходил в церковь и не сообщался Св. Таин. Вызванный на допрос, крестьянин показал, что в церковь Ямской слободы он не ходил за дальностью расстояния (4 версты) и что в воскресные и праздничные дни он присутствовал за богослужением в ближайшей к нему церкви Св. Духа; что касается исповеди и приобщения Св. Таин, то действительно не сообщался их своим нерачением. Консистория постановила: «В искупление своего прегрешения он, Алексей Посный, во все четыре поста в течение одного года должен иметь жительство в Борисоглебском монастыре, что на Песках, в тягчайших монастырских трудах и во все четыре поста, в святую Четыредесятницу дважды, в остальные по одному разу исповедываться и приобщаться Св. Таин у своего приходского священника». По просьбе Посного, ему впоследствии срок пребывания в Борисоглебском монастыре был сокращен и от работ в Успенский пост его освободили.
В 1751 году консистория, по рассмотрении исповедных ведомостей за 1748 — 1750 годы, всех лиц, не бывших у исповеди в течение трех лет, распорядилась вызвать в консисторию для допроса, «для чего они уклоняются от исповеди и от приобщения и не имеют ли за собою какого-нибудь раскола».
В последующие годы консистория всячески торопила священно-служителей к возможно скорому представлению исповедных ведомостей за отчетные годы, с тем, чтобы на основании их можно было принять меры к сокращению числа не бывающих у исповеди. Но так как ведомости поступали с большим запаздыванием, то в 1753 году епископ Серапион в сентябре месяце распорядился всем священно-служителям Переславской и Можайской епархии немедленно подать заявление, кто и по каким причинам не был у исповеди в святую Четыредесятницу или же вместо Четыредесятницы в Петров пост.
Параллельно с распоряжениями, касающимися исполнения великого долга христианской исповеди и причащения, идут указы о совершении священно-служителями величайшего христианского таинства соответственно требованиям церковных правил.
В 1750 году надзиратель благочиния сообщил консистории, что в некоторых монастырях и градских Переславских церквах он нашел престолы и жертвенники «поколебленными» и антиминсы ветхими, изодранными, замаранными и не на имя того храма, в котором имеются. Консистория немедленно приняла меры к устранению этих недостатков, издав соответствующие наставления касательно престолов и напечатав в типографской конторе 170 антиминсов — 20 атласных и 150 на холсте.
В том же 1750 году архимандрит Павел сообщил консистории, что дорники, употребляемые в епархии, не отличаются однообразием, и в то время как на одних имя Iисус изображено по новоисправленному служебнику (Iис.), в других сокращено в Iс. или Ис., что может повести к немалому соблазну (разумеется, конечно, раскольничье начертание имени Iисус). На основании этого доклада консистория сделала представление архиепископу Арсению об удовлетворении всех церквей епархии дорниками, соответствующими новоисправленному служебнику. В 1751 году консистория разослала уже по духовным правлениям указы с требованием известия, кем новые дорники не приобретены, для наложения на ослушников соответствующего штрафа.
Из других таинств больше всего злоупотреблений было связано с таинством брака. Ряд распоряжений высшей духовной власти по ограничению таких злоупотреблений в Переславской епархии начинается с указа, изданного в 1750 г. «Его Преосвященству, говорится в указе, известно учинилось, что имеющиеся при Переславских градских и сельских церквах приходские люди во время бываемаго браковенчания в те церкви из домов бракосочетавшихся приносят по безчинному простолюдному обыкновению вино и пиво, которыя по окончании браковенчания и пьют в оных же святых церквах, а тех церквей священники им прихожанам в таковом безчинии не воспрещают и напечатанную в требнике на разрешение венцов молитву читают по браковенчании в то же время, а не в осьмый, как по оному требнику повелено, день, также и у невест главы по женскому обыкновению допущают убирать в тех же святых церквах». В предотвращение таких злоупотреблений впредь, консистория распорядилась послать указ по всей епархии о том, чтобы врачующиеся пред, браком непременно исповедались и удостаивались приобщения Св. Таин и чтобы все указанные беспорядки на будущее время были прекращены. Священники обязывались к этому особыми подписками.
В следующем году последовало распоряжение епископа Серапиона, объявленное всем священникам епархии, чтобы они браки венчали только в воскресные дни, а в прочие седмичные дни и не в своих приходских церквах отнюдь венчать не дерзали.
В 1752 г. всем поповским старостам, состоящим в отпуску венечных памятей, велено было «тем из желающих вступить в брачное сочетание, которые явятся самонужнейших молитв неумеющими, венечных памятей не выдавать, доколе они тех молитв не изучат». Священникам Переславской градской и уездной десятины, состоявшим в непосредственном ведении консистории, приказано было епископом Серапионом для получения венечных памятей являться в консисторию вместе с желающими вступить в брачное сочетание. Здесь присутствующие в консистории должны были подвергать желающих брачитися испытанию в знании самонужнейших молитв, и, «если они явятся умеющими, представлять для свидетельства Его Преосвященству, а в отсутствие Его Преосвящества их свидетельство подписывать можно присутствующим консистории на венечных памятях; буде же желающие брачитися окажутся незнающими нужных молитв, тогда священника, бывшаго с ними, за необучение наказывать»
Брак, заключенный в недозволенных степенях родства,— что тогда, даже при существовании венечных памятей, случалось нередко вследствие малообразованности священников,— по обнаружении расторгался и виновный священник подвергался взысканиям.
С 1747 года долго тянулось дело о незаконном браке, заключенном между Еремой Гавриловым и женой его Марией Якимовой, оказавшимися в родстве. Консистория постановила супругов разлучить и впредь им никогда не сходиться; в брачное сочетание с иными лицами, если того похотят, вступать не раньше полугодичного времени, «дабы через означенное время за принятый ими в этом беззаконном супружестве грех удобнейшее могли принести покаяние». Сверх сего, на них наложена была епитимия: в течение года в среды и пятки вкушать только однажды и класть во всякий из этих дней по 60 земных поклонов. Священнику, венчавшему их, «за неосторожный брачный обыск», хотя он и показал, что в его церкви нет Кормчей книги, откуда бы он мог узнать, как обыскивать, велено было отправлять священно-служение в Кафедральном соборе в течение месяца и всякий день класть по 50 поклонов. Все хлопоты Марии Якимовой, оставшейся с тремя малолетними детьми и жившей в крайнем убожестве, не увенчались успехом, хотя епископ Серапион, по-видимому, склонялся к тому, чтобы оказать сострадание несчастной и невинно пострадавшей женщине.
Более строгому наказанию подвергся в 1751 году крестьянин Верейского уезда Козьма Константинов и Фекла Павловна, обвенчанные в близком родстве и, вероятно, скрывшие это родство. Их постановлено было разослать в монастыри для пребывания в монастырских трудах, а в особенности в наблюдении за больными монашествующими. Во все время они должны были ежедневно присутствовать за богослужением и могли быть допущены к приобщению Св. Таин только ради смертного случая. Беззаконно прижитого ими младенца велено было отдать на воспитание родственникам. Приговор этот не пришлось сразу привести в исполнение. Пока шел разбор дела, крестьянин бежал и сыскать его долго не могли, а затем, когда сыскали и пришли, чтобы разведенную чету взять в монастыри, то оказалось, что у Феклы был уже не один младенец, а целых три, прижитых ею от своего мужа, признанного по суду консистории незаконным. Пришлось ограничиться ссылкой в монастырь одного Козьмы Константинова, а Феклу Павлову отпустить домой для кормления новорожденных.
Если так наказывались лица, оказывавшиеся часто неумышленно виновными, то с тем большей строгостью епархиальная власть преследовала незаконное внебрачное сожительство.
В 1749 году в Переславскую духовную консисторию прислан был при промемории заплечный мастер Переславской провинциальной канцелярии Лонгин Винокуров и дочь отставного подьячего той же канцелярии Фекла Степанова, прижившая незаконно с Винокуровым ребенка женского пола. По расследовании дела обвиняемые изъявили желание вступить в супружество и тем искупить содеянный грех. Консистория определила: «Винокурова и Феклу Степанову по желанию их в брачное супружество совокупить следует, токмо до браковенчания за показанное их согрешение надлежит учинить с ними следующее. Наказав их в консистории плетьми, разослать их в разные, куда пристойно, монастыри в работу в целый год, где им будучи через оное годичное время ходить по вся дни в церковь Божию на молитвословия, и в среды и пятки, кроме сухоядения, ни к каким брашнам не касаться и класть в оные дни по 50 земных поклонов, также в случающиеся в этом году святые посты иметь им надлежащее говение и по говений всяк пост исповедываться, а Святых Таин чрез оный весь год, кроме тяжкой болезни, не сподоблять. Когда же оному пребыванию их в монастырях годичное время окончится, тогда их, обязав в консистории подпискою, чтобы они, сверх исправленной в монастырях епитимии, по сочетании браком еще чрез два года в показанные дни означенную епитимию исправляли неотменно, отослать для браковенчания».
В 1747 и 1748 г. в консистории производилось расследование о незаконном браке отставного майора Алексея Уварова, который в 1744 году женился на дворовой своей девке Лукерье Андреевой, оставив законную жену Василису Борисову. Брак венчал поп с. Запольского Иларион Григорьев в неуказное время — по захождении солнца, при чем тут был дьячок Феодор Прокофьев. На допросе в консистории майор ни в чем не запирался, а показал, что с своею первою женою он разлучился «за скорбию ея», вследствие которой он с нею лет пять не совокуплялся. 15 лет по разлучении он пребывал без жены и женился на Лукерье с общего между ним и женой согласия, так как она желала принять монашество. По разлучении он дал ей и собственноручное письмо, что она свободна к пострижению, а от нее в свою очередь получил письмо за рукою отца ее духовного, что она желает принять монашество, а ему Уварову жениться на другой препятствовать не будет. Сделав такое показание, майор добавил, что о своем согрешении он имеет чувствительное раскаяние, что он согласен жить снова со своею законною женою, если та пожелает того, показанную же Лукерью увольняет от себя на волю вовсе без всякого препятствия. Василиса Борисова на допросе подтвердила показание мужа и настаивала на своем давнишнем желании постричься в монашество за болезнью. Приняв во внимание чистосердечное раскаяние майора, консистория определила: «Оный беззаконный Уварова брак разрушить и уничтожить... послать его Уварова в пристойный мужской монастырь на два года, где быв ему, по вся дни приходить в церковь Божию к заутреням, вечерням и Божественным литургиям, сверх того исправлять в церкви Божией по вся дни (кроме воскресных, праздничных и торжественных) на утрени, на литургии и на вечерни по 15 поклонов с молитвою Иисусовою и во все святые посты, а паче в среду и пяток, иметь пост с воздержанием, и то все исполнять ему с сокрушением сердечным, жалея о голиком содеянном им гресе своем, и чрез первый весь год к Святым Тайнам его не допускать, а приобщить по окончании обоих годов и по совершении всего вышеписанного, разве бы приключилась ему тяжкая болезнь.... Жену его Василису Борисову за самовольное пущение оного мужа своего и за позволение ему на другой жениться послать в девич монастырь на два же года и исправлять все равно против мужа своего. По совершении же оного запрещения, жить ему Уварову с оною первою его законною женою по прежнему. Аще же по каким законным препятствиям жить не восхотят, да пребудут в единстве и другому браку до кончины жизни своею не сочетаются и в этом обязать их подпискою... А рабу его Лукерью Андрееву, которая с ним в тот беззаконный брак добровольно вступила, послать в монастырь, отдельный от оного Уварова, дабы она впредь никакого общения иметь не могла. А в оном монастыре, будучи ей, исправлять все по вышеписанному, а по прошествии двух годов быть ей в том монастыре вечно и в оном ко всякому пению церковному обще с монахинями приходить, также и пристойное по рассмотрению настоятельницы послушание велеть ей исправлять... А ежели она в том монастыре пожелает пострижения в монашество, о том учинить как Ея Императорского Величества закон повелевает. Прижитого оным майором с Лукерьею Андреевою младенца содержать ему до указных лет для обучения и воспитания при себе, а в пришедшия указные лета объявить его, где по указом надлежит. Бывшаго при том противном браковенчании дьячка Феодора Прокофьева, который помянутому попу Илариону не воспрещал и нигде не доносил, по силе правил из церковного причта отрешить и отослать его для причисления в подушный оклад, куда надлежит». Не было наложено наказание только на попа Илариона Григорьева, так как его в это время уже не было в живых.
На постановлении консистории наложена была пространная мотивированная резолюция епископа Серапиона, несколько изменившего то, что предлагала консистория. «Майор Алексей Феодоров, сын Уваров, действительно оказавшийся в грехопадении прелюбодеяния, да подымет епитимию по святым правилам прелюбодеяния. Жена его Василиса Борисова за то, что молчанием своим согласие от себя ему, своему мужу, Алексею Уварову беззаконно жениться оказала и где надлежало для препятствия той женитьбы сама собою или через кого иного не доносила, да подымет против мужа своего Алексея Уварова в полы. Дворовая его раба Гликерия, на которой он майор богопротивно женился, имеется как настоящая блудница, понеже от времени того неблагословного с ним господином своим венчания чрез обыкновенные от священника вопросы она Гликерия той женитьбе согласовала доброхотно, и на венчание с ним майором то и на вступление во оный блудный брак самовольно похотела, а не отвращалась, как надлежало, ибо видно со всего дела, что и рабе своей Гликерии майор Уваров насилования или принуждения никакого не делал к такому грешному с собою сочетанию. Чего ради и епитимии подлежит в силу святых правил блудницы. Дьячку Феодору Прокофьеву за непрекословие и священника Илариона Григорьева того прелюбодейного венчания за допущение определяется нести покаяние блудника во всем. Священник Иларион Григорьев за неправильное венчание оного прелюбодейного брака, ежели был бы в живых, то всеконечно подлежал бы извержению иерейства по святым правилам, но понеже нет его в живых, того ради наследники его священника из оставшихся его священниковых пожитков штраф и двойную по указу Ея Императорского Величества пошлину за то, что без надлежащей венечной памяти венчал означенный грешный брак, уплатить должны. В прочем да будет во всей силе изображенное от духовной консистории мнение». Все делопроизводство с резолюцией епископа Серапиона, в виду важности инцидента, представлено было на рассмотрение архиепископа Арсения.
Прошли два года, назначенные для монастырского смирения майора. Согласно консисторскому определению, вслед затем должно было последовать законное сожительство его с женою Василисою Борисовою. Майор соглашался и дал подписку ни в чем ее не озлоблять и жить, как подобает мужу с женою, но Василиса Борисова «за сим, что имеет всеусердное желание постричься в монашество и за безпрестанными тяжелыми болезнями объявила, что со своим мужем в первобытное супружество сойтись отнюдь не желает». Консистория не знала, что дальше предпринять, и постановила вторично их допросить и в особенности жену, «какия она к недопущению этого снития законные причины имеет», кроме желания постричься в монашество. Майор заявил по прежнему, что «конечно не себе угождая, но только страх Божий помня, со объявленною первозаконною женою своею жить желает». Послали солдат в Сретенский монастырь за Василисой Борисовой, но ее там не оказалось. Игумения отпустила ее к заболевшему брату поручику Григорию Борисову в с. Каллистово, Переславского уезда, при чем игумения добавила, что, как ей известно, Василиса Борисова ныне лежит в тяжкой болезни и явиться в консисторию не может. Консистория, по долгом обсуждении, определила отправиться некоторым из членов консистории в с. Каллистово и допросить болящую там на месте. Василису Борисову застали в такой тяжкой болезни, что, по словам командированных для допроса, «с постели движения иметь не может и языком говорила с крайнею нуждою». В дополнение к раньше сказанному она прибавила только, что «если раньше по ея еще тогдашней болезни и старости она мужа своего содержать так, как жена должна, не могла и для того его оставила, то ныне вящше по преувеличившимся болезням и старости не может». 8-го марта 1751 года консистория заслушала этот доклад своих членов, посланных в с. Каллистово для допроса, и могла только постановить: «Помяненного майора Алексея Уварова для самоперсонального Вашего Преосвященства о нем усмотрели и увещания представить и что по усмотрению Вашего Преосвященства окажется, о том ожидать архипастырской Вашего Преосвященства резолюции». Майор после этого был у епископа Серапиона, но, как видно из изложенного, его и увещевать было не в чем. Противодействие шло не от его лица, а со стороны его престарелой и болящей жены. Все затруднения, по-видимому, разрешились смертью Василисы Борисовой, последовавшей вскоре, так как в 1751 году, когда ее увещевали к сожительству с мужем, ей было уже 75 лет.
Так действовала епархиальная власть к сохранению должного отношения со стороны мирян к христианским таинствам. Так же каралось ею всякое проявление кощунственного непочтительного отношения к священным предметам православной веры.
В 1749 году крестьянин деревни Поповкина, Волоколамского уезда, Андрей Агапов в пьянстве учинил пред образом св. Иосифа Волоцкого «многия богопротивные действия». Консистория, выслушав дело, распорядилась: «Крестьянина означенного, наказав в консистории плетьми до 50 ударов, отослать при указе в Можайское духовное правление, от которого с нарочным послать вышеозначенного крестьянина в деревню Поповкино и в ней при собрании всех тоя деревни жителей паки ему крестьянину учинить плетьми до 50 ударов наказания, дабы и прочий невежды, смотря на то, таковаго богопротивного действия чинить не отваживались, и потом велеть ему крестьянину пред святым Иосифа Чудотворца образом, пред коим он то богопротивное неистовство учинил, с сердечным сокрушением о содеянном отправить Иосифу Волоцкому Чудотворцу молебное пение».
Таковы были распоряжения епархиальной власти и взыскания, налагаемые ею за неисполнение мирянами требований, предъявляемых им званием православного христианина. Но в царствование Елизаветы Петровны духовная власть зорко следила не только за исполнением этих требований, но и за проявлениями, если так можно выразиться, излишней, ложной религиозности, или за, так называемыми, суевериями. Строгие указы о пресечении суеверий изданы были еще в царствование Петра Великого. Для донесения о них епархиальным начальством в Переславской епархии по открытии ее были учреждены особые десятоначальники, как об этом сообщалось уже раньше. Ежегодно в Св. Синод делались доклады «о неимении в епархии никаких суеверий». О характере этих суеверий, о мерах борьбы с ними можно судить по следующим примерам.
В 1748 году канцелярист Рузского духовного правления Иван Протопопов сделал доношение, что в бытность его в гор. Верее он узнал от Верейских жителей, будто бы в с. Косицах, Верейского уезда, имеется явленный чудотворный образ, к которому приходят многие из жителей для моления. Затребовали в Верейское духовное правление попа с. Косиц Феодора Трофимова. Но тот объявил, что такого образа в его церкви не имеется. Тогда протопоп Верейского духовного правления вместе с случившимся в Верее десятоначальником священником Василием Якимовым и диаконом Петром Максимовым для достоверного свидетельства об образе поехали в с. Косицы. На дороге они расспрашивали встречных крестьян, желая получить какие-нибудь сведения об образе в Косицах. Один из крестьян сказал им, что от этого образа происходят чудотворения таковы: «кто де бывает болен и просит от этого образа исцеления, то де польза бывает такова: кому умереть — умрет, а кому быть живу — оживет вскоре; явление же образа произошло назад тому два года чрез крестьянина Митрофана Артамонова». Следователи вошли в церковь и действительно здесь нашли небольшой резной на камне образ, вставленный в другой образ разных святых, писанный на деревянной дске. По допросе Митрофана Артамонова, распространяемые сведения о явлении этого образа оказались ложными, и образ из с. Косиц был взят в Рузское духовное правление, а отсюда вытребован вместе с попом Феодором Трофимовым и другими причастными к делу лицами в Переславскую консисторию. Конец дела неизвестен.
Одним из проявлений суеверного почитания икон являлись и, так называемые, привесы, покрывавшие в некоторых церквах в большом количестве почитаемые иконы. Между ними бывали привески, не отвечающие ни святости места, ни назначению христианских икон. По докладу надзирателя благочиния, архимандрита Павла, консистория в 1750 году распорядилась в тех церквах, где за скудостью не из чего подчинить ветхие одежды на престолах и жертвенниках, продавать привесы на святых образах, особенно те, которые «являются неприличны», и деньги, вырученные от продажи, употреблять на починку ветхостей.
Вместе с преследованием суеверного почитания икон шла борьба, согласно указаниям Духовного Регламента, против некоторых людей, ложно выдававших себя за подвижников и эксплуатировавших народное невежество.
14 августа 1747 года в консисторском присутствии члены консистории игумен Иаков Певницкий и протопоп Василий Феодоров заявили о двух таких подвижниках, содержащих себя «в непристойном народу показании». Первый из них проживал в мужской богадельне Никольского монастыря, что на Болоте. О нем носился слух, что он раньше «был безмолвен и содержал себя с большими волосами, ныне же говорит или нет неизвестно». Второй жил в ограде Сретенского девичьего монастыря в состроенной им невеликой избушке и к нему приходили люди разного звания, «а чего ради, о том неизвестно». При расследовании более подозрительным оказался второй подвижник Иванов. В его избушке нашли много образов в окладах разных наименований, 7 серебряных малых крестов и 16 медных, власяницу, вериги, четки, 4 книги печатных, одна письменная и одна белая с лицами. Подвижник заявил, что все это он приобрел на подаваемую ему милостыню, миряне приходили в его хижину не для чего иного, как только для подаяния милостыни; вериги он надевал только на ночь, а на день снимал, чтобы они не были видимы людьми. Консистория отпустила его обратно в хижину, но образа и священные предметы передала в ризницу Сретенского девичьего монастыря, «дабы от таковых вещей, состоянию его неприличных, от легкоразсудных, паче же от простого народа не причтено было в некую ему Иванову святость».
В том же году консистория разбирала дело психически больной «ясновидящей» деревни Аксентьева Пелагии Афанасьевой, которая своими ложными рассказами действительно производила сильное впечатление в окрестных селах. Ея ясновидение, как обнаружилось при разборе дела, началось лет пять тому назад, когда она увидела дьячка в церкви на клиросе, как бы тьмой окруженного, на основании чего она после богослужения заявила, что у него тело нечисто. За это и в то время ее, как полоумную, изгнали из церкви, но за то на дом к ней стали приходить люди, которым она провещавала от имени Христа, будто беседующего с нею, о мимошедшем и будущем. Под суд она попала после исповеди в Четыредесятницу 1746 года, на которой рассказала священнику с. Бакшева об одном из своих видений,— именно, будто бы «ей явился образ мужа старообразна, облачена одеждою, на подобие священнических белых риз, который де явленный муж сказался ей, якобы он Дух Свят, и потом сказал: тебе де будет Христос обручник и скажи де об этом отцу духовному». По рассмотрении дела, консистория не признала за девкой Пелагеей притворного юродства, но «точию случившееся ей по видимому разсудка помешательству диавольское мечтание». Но так как «вследствие такого диавольского мечтания, как она девка, так и простой народ весьма против первой заповеди Божией погрешили», то консистория, в предупреждение дальнейших соблазнов, постановила сослать Пелагею Афанасьеву в Феодоровский девичий монастырь на вечное жительство под начал какой-нибудь искусной монахине, дабы та монахиня «всячески разрушала легкомысленное мнение девки Пелагеи о мечтательных видениях». Всем крестьянам деревни Авксентьева велено было объявить, «чтобы никто из них слышанное от девки не принимал за истину и не разглашал бы; ежели же кто-нибудь впредь какия-нибудь такия безделицы уведал бы, доносил бы немедленно священнику». В Александровской слободе приказано было троекратно в торговые дни публиковать о том чрез две недели с обстоятельным изъяснением, что «оное бездельное разглашение не с каких причин в означенной деревне произошло, точию от случившихся девке Пелагеи Афанасьевой диавольских мечтаний».
В 1748 году жена посадского человека Домна Егорова объявила в Переславской духовной консистории: «В то время, когда я была еще в доме отца своего бобыля Св. Троицкия лавры, моя мать, умершая в прошлом году, приводила в дом какую то женку и называла ее женою конюха Св. Троицкия лавры Василисою Прохоровою. Женка эта отвела мою мать в заднюю горницу, сняла с нея крест, положила на пол и сказала стать на этом кресте ногою и отречься от креста Христова и всего мира. Затем Василиса стала наговаривать над горшком с водою, который держала в руке, и, взяв у матери моей рубаху нечистую, в какой она с мужем спала, вымыла эту рубаху в наговоренной воде, вылила воду в скляницу и велела, по приезде в дом свекра, положить ту воду в бочку с квасом, отчего все домашние будут ея любить». Консистория распорядилась послать Домну Егорову в Троицкую лавру под караулом, просить собор Троицкой лавры забрать сведения, какие из Конюховых жен называются Василисами, и сколько их окажется, забрать всех, не минуя ни одной, а Домне Егоровой велеть узнавать ту, которая была у ее матери.
Чем закончилось расследование, из консисторских документов не видно. Все делопроизводство было передано в Троицкую лавру, в ведении которой находилась обвиняемая. Но если только преступление было доказано и личность преступницы установлена, о степени наказания можно судить по другому делу, тоже о волшебстве, не вполне, впрочем, аналогичному с данным.
В 1749 году в консисторском заключении томился слепец деревни Лисицына, Можайского уезда, крестьянин Яков Маркеллов по обвинению в том, что он производил «разные непотребные шепты и ноговоры, а именно от любжи, от невстанихи, от ломоты, от залома и как свадьбы отпущать». Обвинение подтвердилось. Консистория, приняв во внимание, что Маркеллов своими наговорами и шептами православной вере противности никакой не оказывал и что от него суеверные бредни, хотя и происходили, но только не с хулою имени Божия, нашла возможным смягчить ему наказание и определила «учинить в консистории плетьми до 100 ударов и отослать в пристойный монастырь, где содержать его в соответствующих трудах через три года; класть ему по литургии каждый день по 50 поклонов; во все время иметь за ним крепкое смотрение и ни с кем в тайные и явные разговоры не допускать; по окончании трех лет, если все будет исполнено по вышеозначенному, представить его паки в консисторию и обязать подпискою в неупотреблении нигде впредь таковых проступков под страхом смертной казни, о чем уведомить в свое время для соответствующаго наблюдения местного священника».
Надо полагать, что если наказание за волшебство в смягченном виде оказалось столь строгим, то оно действительно могло определиться смертною казнью в первом случае, когда волшебство соединено было с похулением имени Божия.
В годичных докладах о суевериях обыкновенно сообщались и сведения о расколе, который считался одним из видов суеверия. Отношения к расколу епархиальной власти определялись, конечно, точно формулированными на этот счет распоряжениями высшей гражданской и церковной власти. Лица, замеченные в уклонении из православия в раскол или в содержании потаенного раскола, были сыскиваемы, препровождаемы в консисторию и здесь допрашиваемы и увещеваемы.
Розыск и доставка в консисторию заподозренных в содержании потаенного раскола производились в счет розыскиваемых. В 1748 году, когда пришлось доставить в Переславль крестьян деревни Чихилеева, Дмитровского уезда, обвиняемых в потаенном расколе, и когда не оказалось средств для доставки их, забрали вместе с ними двух лошадей, несколько книг и даже почему то «штуку мышьяку». На все время содержания сысканных в консистории одна лошадь была отдана ямщику, который привез колодников, а другая консисторскому сторожу на прокорм и пользование, при чем оба они были обнадежены, что впоследствии им возвращены будут деньги, следуемые за корм лошадей, а извощику кроме того и за провоз колодников.
Пребывание сысканных под караулом в консистории продолжалось иногда довольно значительное время, даже иногда после того, когда увещеваемые изъявляли желание оставить раскол. В 1746 году крестьянин деревни Лебедева вотчины Св. Троицкой лавры Сергей Иванов, содержавшийся в консистории под строгим караулом по делу о расколе, вступил наконец с особым доношением, в котором, изъявляя свое желание раскол оставить, просил освободить его из-под консисторского караула и отослать для лучшего наставления в православной вере в какой угодно монастырь.
В монастыри допрашиваемых и действительно отсылали в случаях длительности Судебного процесса, но только — женщин, так как их считали неприличным долго держать при консистории под караулом. В таких случаях повелевалось настоятельнице монастыря содержать колодницу в крепких железах, «дабы из того монастыря утечка последовать не могла».
Случаи такого бегства обвиняемых в расколе из под консисторского караула, действительно, бывали. Напр., в 1750 году консисторский солдат Семен Ушаков, отправившийся на торг для покупки хлеба, взял с собою раскольника колодника. Воспользовавшись тем, что Ушаков был пьян, колодник бежал. За такое упущение Ушакова велено было наказать в присутствии всех сторожей консистории «жестоко батоги».
Если увещания не действовали, сысканного записывали в раскол, и он подвергался всем тем ограничениям, которые лежали тогда на раскольниках.
Относительно таких записанных в раскол епархиальная власть предписывала своим подчиненным органам только по крайней мере наблюдать, чтобы родившиеся от них дети, восприявшие православную веру, «в таковом же, якоже их родители богомерзком раскольничестве отнюдь не были».
Вообще, судя по консисторскому архиву, дела о суевериях и расколах производились с особенною тщательностью, и привлеченные к допросу, если оказывались виновными, подвергались самым серьезным взысканиям. В особенности это надобно сказать о тех случаях, когда виновными оказывались сами руководители народные — пастыри.
В 1746 году поп Козмодамианской церкви города Вереи Петр Ефимов донес на своего товарища по службе священника той же церкви Алексея Иванова, что тот совершал браки крестьян, по солнцу и венчал их по старому требнику, по старому требнику крестил и некоторых младенцев. Когда Верейское духовное правление сообщило об этом в консисторию, консистория потребовала от духовного правления немедленного же расследования и ответа. Верейское духовное правление, которое вообще не отличалось поспешностью в исполнении консисторских распоряжений, на это предписание до 1748 года ничего не сообщало консистории, и только после строгого внушения с напоминанием Петровских указов прислало допросные акты. Позвали обвиняемого попа в Переславль, допросили и здесь и признали, что он совершил посолонное хождение на служениях по старому требнику умышленно, так как некоторые браки он венчал посолонно даже после доноса на него в 1746 году. В консистории по разборе дела было постановлено: «Отослать Алексея Иванова в Верейский духовный заказ, где при собрании всех градских и уездных священников и диаконов учинить ему нещадное плетьми наказание, не менее как до ста ударов. В священно-служение и исправление мирских треб не вступать ему через три года. Всех обвенчанных посолонь сыскать в Верейский заказ и здесь допросить, не имели ли они или родители их к оному попу прошения о венчании себя по солнцу, и буде имели, то чего ради. А потом, ежели за ними приличествующаго к содержанию раскола не окажется и вся раскольническия согласия ревностно проклинать будут, привести их к присяге».
Далее, — так как, по словам консистории, означенный поп, как обнаружилось на следствии, и раньше этого совершал браки посолонь, еще со времени своего вступления на приход в 1741 году, только имена бранившихся не показаны, то консистория определила «послать в означенный приход кого-нибудь из консисторских присутствующих или священника достойного по инструкции, по которой велеть ему обретающихся при Космодамианской церкви в приходе купцов чрез удобовозможный образ освидетельствовать, не имеет ли кто за собою какого-нибудь раскола, и буде ничего за ними к содержанию раскола не окажется, оных при том же привести также в соборной церкви к присяге».
В заключение консистория постановила разослать известия обо всем этом во все духовные правления епархии для сведения священно-служителям и напомнить, дабы все брачующиеся пред браком исповедались в своих приходских церквах и приобщались Св. Таин.
Из быта духовенства Переславской епархии XVIII столетия
Епископ Сильвестр Страгородский (1761 – 1768 гг.)
Город Переславль-Залесский
Copyright © 2017 Любовь безусловная
|
