Экономическое и нравственное положение монастырей Переславской Епархии
Открытие Переславской Епархии в 1744 году.
Арсений Могилянский - Архиепископ Переславский и Дмитровский (25 июля 1744 — 30 мая 1752).
Вопрос о подготовке кандидатов к занятию священно-служительских мест в Переславской Епархии
Нравственное состояние духовенства Переславской Епархии
Переславская епархия была учреждена в период заметного упадка монастырской жизни, когда ограничительные распоряжения Петра Великого сказались уже своими последствиями в области матетериально-экономической — обнищанием монастырей, в области морально-аскетической — понижением уровня монашеской жизни. Начала Афонского старчества еще к тому времени на Русь не проникли, а старые формы монашеского подвижничества, под влиянием всяких опытов сделать монастыри утилитарно-полезными, лишились и того хорошего, что было в них до Петра Великого.
С материальной, внешней стороны, показное положение монастырей было, по-видимому, вполне удовлетворительное. Они обладали обширными вотчинами (по крайней мере некоторые из них), собирали оброк с многочисленных крестьян; но это было только — по-видимому. На самом деле монастыри не могли распорядиться своими вотчинными доходами самостоятельно, а должны были довольствоваться из собираемого одними своими штатными окладами, все же остальное отдавать целиком правительству. А между тем им же приходилось вести постоянную борьбу с крестьянами из-за неплатежа оброка, из-за ослушания. Канцелярия экономического синодального управления и провинциальные канцелярии завалены были жалобами на упорное непослушание крестьян и чинение ими всяких правонарушений.
Некоторые из таких дел рассматривались местною духовною властью, которая иногда и производила соответствующие взыскания. Такую роль карательной инстанции пришлось, напр., занять Переславской консистории по отношению к крестьянам Переславского Феодоровского монастыря, в одном из дел «о противностях и преслушаниях», где монастырския власти не хотели или не смогли использовать принадлежавшее им право наказания провинившихся крестьян.
28 июня 1753 года епископ Серапион, присутствуя в консистории, распорядился наказать при консистории батоги десять человек крестьян с. Ильинского вотчины Переславского Феодоровского монастыря «за происшедшия от них с прочими крестьянами той же волости ослушания игумении Александре» и кроме того приказал и «впредь сыскивая крестьян, о которых упоминает игумения Александра в своем доношении, наказывать их, так как игумения объявила, что наказывать их при монастыре она не может».
Скудость монастырских средств усиливалась вследствие хищений монастырского движимого имущества, производимых разного рода лицами, проживавшими в монастырях. Консисторский архив за рассматриваемый промежуток времени заключает несколько дел, возбужденных по поводу похищения монастырского имущества и даже священных предметов. С целью учредить некоторый контроль над монастырским имуществом епархиальное начальство потребовало составления подробных описей, в которые внесены были бы не только священные предметы и богослужебные книги, но и вся хозяйственная утварь, все монастырское имущество. Но составление таких ведомостей шло медленно. В сентябре 1753 года епископ Серапион жалуется в одном из указов, что от многих монастырей таких описей еще не поступало, и требует представить их в всякой скорости.
Материальному оскудению некоторых из больших монастырей гор. Переславля содействовали пожары, сильно опустошившие эти обители. Ночью 23 сентября 1749 г. сгорел Данилов монастырь. В доношении от 10 ноября урон, нанесенный пожаром монастырю, описывается в таких выражениях: «Означенный Данилов монастырь от случившагося пожара ныне находится в крайнем разорении и скудости. Что на церквах Божиих кровли и в них святые образа и прочая церковная утварь, так и внутри монастыря на кельях каменных кровля и прочее деревянное строение и вне монастыря монастырской житенной с хлебом да конюшенной с несколькими лошадьми двор деревянный все сгорело, а поставить за неимением монастырской денежной казны нечем». Данилов монастырь в виду своей крайней скудости просил дать ему позволение собирать от доброхотнодателей на восстановление монастыря в течение пяти лет. Резолюцией епископа Серапиона книга для сбора действительно была ему выдана.
В ночь на 20 октября 1745 года случился пожар в Переславском Феодоровском монастыре, при чем чуть было не сгорели монастырские церкви. По поводу этого пожара епископ Серапион издал по всей епархии распоряжение, чтобы монастырские и обывателей строения находились от монастырей расстоянием не менее 30 сажен. В тех местах, где такие постройки помещаются ближе, велено перенести их на другое место.
Переходя к внутренней жизни монастырей того времени, нельзя не отметить, что существовали некоторые условия, которые особенно сильно содействовали понижению уровня монастырской жизни. Таково было, напр., содержание инвалидов на убылых монашеских вакансиях. Некоторые из этих инвалидов (по крайней мере до 60-х годов) жили в монастырях и вносили сюда с собою мирские привычки и наклонности, соблазнительные для иноков. Ссылка в монастыри провинившихся священно-церковнослужителей, в качестве карательно-исправительной меры, не могла остаться без такого же влияния, так как ссылались, конечно, далеко не лучшие элементы белого духовенства. Наконец, обычай заключать в монастыри безумных для содержания их под, караулом и молитвенного смирения, практиковавшийся довольно часто в рассматриваемое время, также не может быть оправдан ни в каком отношении. Не говоря уже о том, что больные этого рода своими безумными и часто непристойными речами вносили смущение в души простодушных насельников монастыря, они были не безопасны и в смысле внешней сохранности монастырского имущества. В 1752 г., напр., безумная монахиня Ульяния, содержавшаяся в Петровском Можайском монастыре, сожгла весь монастырь «в нашедшей на нее тоскливости». Переславская консистория, подвергнув эту монахиню допросу, не могла не признать ее малоумной, но тем не менее определила «предать ее в пост на 12 лет, с тем, чтобы ей в двенадцати летнее время в среду и пяток ничего не вкушать». Местом нового пребывания Ульянии назначен был Феодоровский Переславский монастырь, в котором велено было «содержать ее в тягчайших монастырских трудах и крепко смотреть, чтобы она, будучи в том, монастыре, чего опасного, а наипаче огненного зажжения не учинила».
Из распоряжений епархиального начальства, направленных к подъему монастырской жизни, можно прежде всего указать на указ епископа Серапиона, изданный в целях ограничения пьянства в монастырях.
Присутствуя на монастырских храмовых праздниках, епископ Серапион неоднократно замечал, что «из приходящих для моления людей многие шатаются по тем монастырям пьяные и из них же бывают и у монашествующих в кельях, при которых и те монашествующие находятся пьяны, из чего происходит немало неблагочиния и прямо соблазна». После одного из таких праздников в Никитском монастыре епископ Серапион распорядился послать во все монастыри епархии указы, в которых написать: «Дабы отныне в тех монастырях во время бываемых храмовых праздников, как в самые те праздники, так и по оных в следующие два дня по отпусте литургии присутствующих в монастыре людей приказным и служителям с монастыря ссылать, кроме молебщиков, во святой церкви бываемых, также в кельи к монашествующим отнюдь никого не допущать. А ежели кто в какой кельи, явится, тех высылать за монастырь, а монашествующих (кроме благопотребных нужд) никого из монастыря через оные три дня отнюдь не спущать, чего ради и монастырския ворота запирать. И тако оным приказным служителям прилежно наблюдать. Буле же их неусмотрением кто-нибудь из приходящих в показанные дни, кроме молебщиков на молебствии, или в кельи явится, за то оные приказные и служители жестоко наказаны быть имеют».
В предотвращение растраты монастырской казны и отчасти к ограничению ростовщичества в монастырях, в 1753 году августа 2-го. преосвященный Серапион, осведомившись, что архимандрит Лужецкого Можайского монастыря Никанор дал приказным этого монастыря взаймы несколько монастырских денег, распорядился объявить всем монастырям, чтобы «из монастырей казенных денег настоятели взаймы никому не давали и сами бы и от казны монастырской, и от своих, также и от сторонних людей взаймы не брали».
Еще один указ общего характера, изданный в этот период, касается однообразия в монашеской одежде. Поводом к изданию такого указа послужило введение игуменом Лукиановой пустыни Иессем какой то «короткой мантейки, примером больших эпанечных воротников». Мантейка эта была рассмотрена епископом Серапионом, и он нашел введение ее в обители со стороны настоятеля пустым самоволием, лишил Иессея игуменства и велел отослать его в Никольский Переславский, что на Песках, монастырь. Во все монастыри разосланы были указы с наикрепчайшим подтверждением, дабы впредь нигде означенных мантеек не было. Если же паче чаяния, где сысканы будут, то начальники таких монастырей лишатся начальства, а братия — монашества.
Кроме этих общих распоряжений, изданных в видах поднятия монастырской жизни на должную высоту, остальные распоряжения и мероприятия епархиальной власти носят обычный характер дисциплинарных мер половины XVIII века с теми же жестокими взысканиями, какие практиковались тогда в отношении к белому духовенству. Особенность состоит разве в том, что жестоким наказаниям могла подвергать монашествующих не только высшая епархиальная власть, но и настоятели монастырей, которые в своих обителях являлись полными распорядителями и могли подвергать подчиненных таким наказаниям, какие находили для них заслуженными. Если настоятель попадался с суровым характером, в таком случае подчиненным приходилось испытать на себе всю тяжесть подобных полномочий.
21 января 1749 года был представлен в консисторию в железах монах Лукиановой пустыни Евсевий, по обвинению его в оказывании слова и дела Государева. К допросу позван был настоятель Лукиановой пустыни игумен Иосиф и несколько монахов, слышавших, как Евсевий произнес эти слова. Показания виновника происшествия и всех свидетелей разнились в частностях, но сходились в общем, в существенном. Именно, 18 декабря 1748 года, в высокоторжественный день рождения Ея Императорского Величества, игумен Иосиф велел монаху Евсевию положить 300 земных поклонов, а после них приказал наказать его плетьми и заковать в кандалы, что при духовнике Герасиме и было учинено. За что постигла Евсевия такая кара, игумен выразился несколько неопределенно. «В одно время, говорил Иосиф, я послал к Евсевию за горшком, чтобы сварить чернослив. Евсевий дал худой горшок «как бы на смех». Притом же, сказал Иосиф, он чинил мне и другие провинности, которых сказать я и не упомню». Свидетели к этому добавляли, что прочие провинности Евсевия состояли будто бы в том, что, когда однажды ему игумен сказал: «иди ко мне в келейники», Евсевий, выйдя за дверь, произнес: «я де тебе не келейник». Как бы то ни было, посидев в кандалах сутки, Евсевий закричал: «слово и дело Государево» и попал под суд в ложном произнесении страшных слов. На допросе, когда Евсевию прочитали соответствующий Высочайший указ, он заявил, что никакого дела государственной важности он не знает, а сказал «слово и дело Государево», не стерпя чинимых ему Евсевию Иосифом жестоких побоев. Определение консистории выражено было в обычной в таких случаях форме: «за оказывание слова и дела Государева ложно, дабы и впредь ему затевать было неповадно, наказать Евсевия плетьми (что ему и было учинено) и отослать паки в объявленную пустынь в прежнее послушание при указе».
Строгие распоряжения Петра Великого, запрещавшие монахам держать по кельям бумагу и чернила и писать что-нибудь без ведома настоятеля, сохраняли свою силу и в царствование Елизаветы Петровны. На основании этих указов был жестоко наказан один из монахов, вступивший в тяжбу по личной обиде с одним из приходских священников.
В июле месяце 1746 года священник Филипповской церкви города Переславля Иван Титов подал жалобу на иеромонаха Никитского монастыря Исаакия, будто бы тот ежедневно, а иногда и по несколько раз в день ходит через его огород к вдове Переславской рыбной слободы Фекле Федоровне, а зачем — неизвестно. Шатаясь постоянно чрез огород, он, по словам жалобщика, стоптал ему капусту и изломал честокол. 30 июня священник, увидя иеромонаха на огороде, снова подтвердил ему свой запрет. «Тогда иеромонах Исаакий, продолжает в своей жалобе обиженный, стал бранить меня всячески, называл плутом и винопродавцем и угрожал, что де я тебя сделаю без скуфьи». На допросе иеромонах Исаакий сознался, что в дом вдовы Феклы, живущей с своим сыном, он действительно многократно хаживал «для обучения сына ея в деле печей и труб», в остальном же он запирался. На докладе консистории епископ Серапион написал: «Учинить ему Исаакию иеромонаху по силе Духовного Регламента жестокое наказание за безобразия и соблазн, который в противность монашеству и священству вознеистовился показать. И дать ему Исаакию по нагому телу до 70 ударов плетью в духовной консистории, а впредь взять подписку, что он Исаакий до той вдовы и в другие мирские дома никуда без благословения отходить не будет под страхом сугубаго наказания».
Получив положенное наказание, иеромонах Исаакий вступил в консисторию со встречной жалобой на попа Филипповской церкви. «В первых числах июля, писал Исаакий, проходил я мимо огорода Филипповского попа Ивана Титова, остановился, поклонился и доброхотно поздравил. Он же, не взирая на мой поклон, бранил меня неподобно и хотел меня колом бить. Не вытерпя обиды, я назвал его шинкарем, понеже действительно в 1739 году у него найдено было корчемное вино, о чем имеющееся дело следствием и решением еще и поныне не окончено». Иеромонах Исаакий просил вновь формально и обстоятельно пересмотреть дело и копию с жалобы Филипповского попа дать ему. «Учинить требование с надлежащим разсмотрением означенного просителя в духовной консистории без опущения и без замедлительной волокиты, написал Серапион, а за то, что в противность Духовному Ея Императорского Величества Самодержицы Всероссийския Регламенту не в монастыре, в трапезе из общей чернильницы, но за монастырем без ведома начальнического такое свое означенное донесение писал, или дать ему Исаакию шелепами по самой рубашке 200 ударов или без клобука и камилавки ходить при особливом послушании двадесять недель, и что сие избирет, то ему Исаакию учинить в духовной консистории непременно». Исаакий избрал особливое послушание и временное запрещение носить клобук и камилавку. Дело для священника, по-видимому, закончилось благоприятно.
Приведенные примеры говорят нам, что меры взысканий, применявшиеся к черному духовенству, если и отличались от мер дисциплинарного воздействия на белое духовенство, то только разве в количественном отношении: суд был более строгий и количество ударов назначалось более высокое.
Как особую меру, можно отметить только эпитимийное чтение псалтири за богослужением. Так, в 1752 году мая 23 дня иеродиакон Переславского Никольского монастыря, что на Болоте, пришел к строителю Переславского Никольского монастыря, что на Горе, Гурию и объявил, что послан к нему Его Преосвященством для исповеди и приобщения Св. Таин. Оказалось впоследствии, что он сослался на владыку лживо. Ночью после исповеди, в пьяном состоянии, иеродиакон Павел, как впоследствии рассказывал он сам> украл из кельи Гурия камилавку с клобуком и 50 коп. денег. Консистория, рассмотрев дело, постановила: «велеть ему Павлу во всю его жизнь читать псалтири по всякий день по четыре кафизмы и в церкви Божией по литургии в годичное время по всякий день класть по 100 земных поклонов». По распоряжению епископа Серапиона, для исполнения эпитимии иеродиакон Павел отослан был в Солбинскую пустынь.
Те же дисциплинарные меры исправления — плети, шелепа, сажание на цепь применялись и в женских монастырях. И тут мы видим наказание в присутствии других, в страх прочим и даже наказание в консистории.
В апреле месяце 1748 года настоятельница Переславского Феодоровского девича монастыря Александра вступила к Серапиону с всепокорнейшим доношением, изложенным в такой форме: «Сего 1746 года апреля против 4-го числа в святей церкви во время утренняго пения на крылосе старицы крылошанки Александра, Измарагдина, Александра Рижская производили многой шум с криком, следующий мне именованной к немалому поношению, и которым от места своего посылала я будильницу, чтобы таковую молву прекратили, ибо всем монахиням от суесловия их соблазн произойти может. Того ради после отпуска утренняго пения я именованная, остановя оных стариц в церкви, о том же исправлении предлагала, на что оне не токмо к смирению склонность не показали, но паки с необычайною молвою и криком учинили мне многую противность, в которой и поныне находятся невозвратно. Того ради Вашему Преосвященству всепокорно доношу, дабы повелено было указом Вашего Преосвященства прописанных стариц привесть к смирению, понеже мне смирить невозможно за оказываемою их противностью, а без того в чувство им прити ненадежно, но более в монастыре сестрам от них паки следовать может смущение, а мне именованной безпокойство, ибо и напредь предписанного числа в разные времена от показанных стариц в церкви и в кельях таковыя производились суесловии, о которых по числам именно в сем доношении изъяснить не упомню. И чрез многия им словесные от меня предложении, чтобы следовали пути благому, ожидано времени их исправления, а ныне Вашего Преосвященства сим доношением всепокорно достойной резолюции испросить к обороне осмеливаюсь».
На этом прошении епископ Серапион 8 апреля положил резолюцию: «Сыскать в духовную консисторию игумению и при ней были бы другия старейшия, коих она игумения пожелает взять, до десяти сестер, и в бытность оной игумении с сестрами показанным безпокойным клирошанкам, церковным правилам и государственным указам в противность разговоры в церкви святой производящим, учинить наказание такое: дать каждой шелепами по пятьдесят ударов, и дабы впредь порядков бы таких учинить не дерзали и были бы игумении благопослушны, взять с них стариц подписку, а в гот Феодоровский девич монастырь послать от духовной консистории указ, в котором обозначить, дабы игумения, как тех безпокойных стариц клирошанок, так и всех прочих без изятия во всяком монашеском благочестии и страсе Божием содержала и по своепохотным страстем жительствовать бы им не попущала под опасением ей самой игумении жестокого за небрежение истязания».
9-го апреля в Переславской духовной консистории наказание над клирошанками Феодоровского монастыря было учинено, согласно резолюции епископа Серапиона. Но положение настоятельницы в монастыре не улучшилось. Судя по другим делам, игумения Александра (1744 — 1753) не принадлежала к числу настоятельниц, пользовавшихся любовью и авторитетом в своем монастыре, что отчасти подтверждается и настоящим делом. Позорное наказание в консистории стариц клирошанок возбудило против нее много новых нападок. Александра вторично обращается с жалобой к Серапиону, но на этот раз не указывает уже имен тех лиц, «от которых происходит немалое на нее, игумению, негодование», а говорит в общих выражениях, что «негодование происходит от жительствующих в том монастыре некоторых белиц». Епископ Серапион распорядился всех белиц, которые жили в монастыре не для пострижения и никаких монастырских послушаний не несли и не несут, вывесть из монастыря, «ибо девичьи монастыри устроены не для жительства белиц, пачеж таковых и монахинь к неприличным поступкам навадниц, но для общаго и душеполезного жительства добросовестных монахинь».
Среди дел и указов, относящихся к жизни женских монастырей, сравнительно значительный разряд составляют дела о блудном прижитии монахиней ребенка. В своих определениях по поводу таких дел епархиальное начальство привлекало к ответственности не только виновных, но и настоятельницу обители «за нерачительное смотрение».
В 1749 году такое дело возникло в Александровском женском монастыре, где одна из белиц монастырская девка Наталия Семенова прижила незаконно ребенка. Виновную при собрании всех стариц наказали жестоко плетьми и на семь лет отлучили от таинства причащения. Игумении Митрополии велели: «через четыре недели в церковь Божию ходить без посоха и на игуменском месте не становиться». Игумения здесь подверглась сравнительно легкому наказанию в виду того, что она действительно оказалась невиновною в происшедшей позорной для монастыря истории и история касалась только белиц, а не монахинь.
В 1746 году игумения Князь-Андреевского девича монастыря наказана была за «несмотрение» более строго. Одна из ее монахинь Евграфия, будучи отпущена из монастыря в с. Красное к своему дяде для взятия хлеба и прочего, на дороге подверглась насилию со стороны неизвестного ей человека, который «из под неволи» учинил с нею блудное дело. Когда родился ребенок и донесено было о происшедшем епископу Серапиону, он написал пространную резолюцию, которую приводим в извлечении: «Понеже несмотрением Князь-Андреевской игумении в том монастыре... словесные овцы пришли в видимое расхищение... того ради означенную игумению нашим пастырским разсмотрением от игуменского звания и достоинства за такое небрежение вовсе отрешаем и в том монастыре Князь-Андреевском отныне впредь никогда не быть игуменству, а была бы только наместница и наместница та и всякое монастырское ея без изятия правление и церковь Божия со всею церковною утварью и все монашествующия в полном ведомстве и команде были бы у игумении Феодоровского девича монастыря... Та игумения (Князь-Андреевского монастыря) молодых настригла девок да баб, а не правильных и честных лиц, коих лиц, как и о пострижении всех в бытность ея игумении монахинь и о вкладах требовать с нея игумении счету без опущения и тот счет снискала бы игумения Феодоровского монастыря с соборными обоих монастырей сестрами».
Жестокие наказания, которым подвергались уличенные в блудодеянии, часто заставляли их убегать из монастыря, лишь только их преступление становилось так или иначе известным. Конечно, виновные были отыскиваемы, и побег только увеличивал степень наказания.
В 1749 году игумения Переславского Сретенского монастыря донесла, что рясофорная монахиня Августа впала в блудодеяние. Когда об этом игумения уведомилась, то до надлежащего распоряжения консистории приказала содержать виновную в железах. Пока началось расследование, колодница тайно бежала, разбила оковы и оказалась в Московском Страстном монастыре у одной белицы, своей знакомой. Знакомая содержала беглянку тайно до тех пор, пока это было возможно. А затем, когда ее пребывание в Страстном монастыре сделалось известным, властям, посоветовала ей возвратиться обратно в Сретенский монастырь. Здесь ее арестовали, препроводили в консисторию, где и началось расследование. На допросе Августа объявила, что никакого блудодеяния она за собою не знает, что бежала из монастыря, единственно убоявшись невинного наказания. Тем не менее консистория определила «за бегство из монастыря наказать Августу плетьми в Сретенском монастыре при собрании всех сестер, дабы оне, смотря на то, из оного монастыря бегать не дерзали, и отослать в Феодоровский монастырь для содержания по смерть в оковах и трудах монастырских». Августа для наказания переведена была из Сретенского в другой монастырь, так как Сретенский не был общежительным и монахини его состояли на пропитании своих собственных трудов.
Укомплектование приходов причтами Переславской Епархии
Из быта духовенства Переславской епархии XVIII столетия
Епископ Сильвестр Страгородский (1761 – 1768 гг.)
Город Переславль-Залесский
Copyright © 2017 Любовь безусловная
|
