Каждому со школьной скамьи знакомо имя полководца Отечественной войны 1812 года Барклая-де-Толли. Но этот генерал в трактовке событий «великого года России» зачастую противопоставлялся историками народному герою полководцу Михаилу Илларионовичу Кутузову.
Победа в Отечественной войне 1812 года, по большей части, неразрывно связывалась с гением Кутузова, в то время как отступление русской армии в начале войны, падение Смоленска и взятие французами Москвы представлялись следствием командования генерала Барклая. И хотя потом именно Барклай стал преемником умершего в 1813 году Кутузова на посту главнокомандующего и вступил во главе победоносной армии в Париж, события лета и осени 1812 года вплоть до кончины оставались для него самыми тяжелыми воспоминаниями. И мало кто знает, что едва ли не самые трудные три недели своей жизни в наиболее трагическую пору Отечественной войны Михаил Богданович Барклай-де-Тол ли провел во Владимире на Клязьме.
Михаил Богданович Барклай де Толли.
Путь полководца
Сын армейского поручика Барклай-де-Толли был потомком шотландского рода, один из представителей которого переселился в Ригу. Действительную службу он начал в 1776 г. в 15-летнем возрасте. Способности и исполнительность молодого человека вскоре выделили его из других офицеров. За отличие, мужество, бесстрашие в войне с турками, а затем со шведами и поляками Барклай получил первые ордена. Замечательный военный талант Барклая-де-Толли не остался незамеченным, и в 1798 г. его назначили шефом 4-го егерского полка.
Война 1806-1807 гг. с армией Наполеона упрочила славу генерала. Не случайно во многих сражениях Михаилу Богдановичу доверяли командование авангардными отрядами. Хладнокровие, распорядительность, верный военный расчет всегда позволяли ему с честью выходить из любых трудных ситуаций на поле боя. После сражения с французами при Прейсиш-Эйлау Барклай-де-Толли был удостоен доверия императора Александра I и в 1810 г. занял пост военного министра. Проведенные Барклаем на этом посту реформы улучшили состояние русской армии и способствовали ее подготовке к дальнейшей войне с Наполеоном.
В марте 1812 г. на западных границах России создаются две армии — одна под командованием Барклая-де-Толли, другая под командованием князя Багратиона. Ошибка состояла в том, что армии были разобщены, чем и воспользовался Наполеон, вклинившись между ними. В этой сложной ситуации Барклай-де-Толли принял решение путем отступления соединить силы воедино. Умело проведенные отход и сражения под Витебском и Смоленском укрепили полководческий талант Михаила Богдановича. Армии соединились, но отступление решено было продолжить.
«Смотрите, вот изменник!»
В такой ситуации мудрость полководца, направленная на сохранение армии, была воспринята как предательство. К тому же подозрение вызывала «нерусская» фамилия генерала. Простой люд стал поговаривать, не служит ли тайно «иноземец» Наполеону? Намеченное Барклаем-де-Толли генеральное сражение у Царева-Займища не суждено было провести. 15 августа 1812 года Барклаю пришлось сдать главнокомандование М.И. Кутузову. Новый главнокомандующий Кутузов продолжил отступление дальше к Москве.
Под Бородином, командуя правым крылом армии, он проявил высокое воинское умение и личное мужество, чем во многом вернул доверие к себе офицеров и солдат. По свидетельству очевидцев, генерал искал там смерти. Под ним было убито пять лошадей, но, как писал позднее сам полководец, «26 августа не сбылось мое пламеннейшее желание; провидение пощадило жизнь, которая меня тяготит». За этот бой Барклай-де-Толли получил орден св. Георгия II степени.
На военном совете в Филях Барклай-де-Толли первым доложил М.И. Кутузову свои соображения о невозможности сражения под Москвой. Было принято решение об оставлении древней столицы России.
Александр I не мог простить Барклаю сдачу Смоленска. Царю надо было найти «козла отпущения» для оправдания отступления в начале войны, и он его нашел. В вину генералу ставили уже и оставление Москвы. По словам Кутузова, без сдачи Смоленска не было бы сдачи Москвы. Аргументы Михаила Богдановича, что Смоленск — не пригород Москвы, мало кем воспринимались. После битвы под Бородином Барклай-де-Толли тяжело заболел и 22 сентября 1812 г. покинул армию, уехал лечиться в Калугу. Но пребывание там еще более омрачило состояние генерала. В городе Михаила Богдановича встретили криками на всю улицу: «Смотрите, вот изменник!» Бывало, что в его карету бросали камнями. Он же был уверен в своей правоте. Из Калуги через Тулу и Рязань Барклай-де-Толли 7 октября прибыл во Владимир.
Приехавший во Владимир навестить больного отца (Михаил Сергеевич Волконский, † 6 октября 1812) генерал-лейтенант князь Дмитрий Волконский отметил в своем дневнике: «Барклай-де-Толли приехал из армии во Владимир, и, говорят, проездом».
Адъютант генерала Арсений Закревский позже вспоминал, что в одной из деревень под Владимиром толпа крестьян, узнав, кто едет, «собралась вокруг станционного дома, и послышались зловещие крики. Народ не хотел выпускать изменника, а собирался удержать его». Закревскому с обнаженной саблей в руках пришлось прокладывать дорогу своему шефу до кареты. Об этих мучительных для него днях Барклай писал императору Александру 27 января 1813 года уже из Полоцка: «Убитый горем, я тяжело заболел во Владимире...».
Владимир в первой трети XIX века.
На берегу Клязьмы
В городе было тревожно и тесно. Вереницы беженцев, раненые. Многие московские семьи — будущего историка М.П. Погодина, дипломата и почт-директора А.Я. Булгакова, будущего поэта и дипломата А.С. Грибоедова, А.П. Керн — нашли приют во Владимире, в близлежащих селах и городках. В доме владимирского губернатора поселился московский генерал-губернатор граф Ф.В. Ростопчин, приехавший сюда из оставленной столицы со своей канцелярией и большим штатом столичной полиции. Тяжело переживая утрату «белокаменной», Ф.В. Ростопчин заболел и слег.
Во Владимире у непопулярного полководца тоже нашлись недоброжелатели. Так, тяжело раненый при Бородино генерал-лейтенант князь Николай Голицын писал из Владимира своей матушке: «Владимир в настоящее время является прибежищем всех генералов раненых, а еще всех тех генералов, коим по их неспособности было предначертано удалиться от дел в такие критические периоды, как наш. Среди прочих, назову Растопчина и Барклая, самых бездарных и наиболее виновных баловней судьбы. Их возмутительному благополучию недостает только оправдать себя и сделать все, дабы суметь прослыть за людей талантливых».
Барклай-де-Толли пришел к больному графу Ф.В. Ростопчину прямо с дороги, в восемь часов утра. Долго оставаться у него не рассчитывал. Хотел только поддержать и ободрить больного человека. Но разговор их затянулся до трех часов пополудни. Говорили о Бородинской битве, где был ранен один из сыновей графа, служивший адъютантом у Барклая-де-Толли. Печалились об оставленной Москве. Делились друг с другом своими думами, заботами и огорчениями. Прощаясь, Барклай сказал, что сегодня же поедет дальше, Но, выйдя из губернаторского дома, внезапно почувствовал себя очень плохо и вынужден был остаться во Владимире.
В целом во Владимире Барклая ожидал куда более доброжелательный прием со стороны губернатора Авдия Судиенко и местного дворянства. Владимирское общество не столь строго судило Барклая, а наиболее дальновидные уже открыто отдавали должное стойкости и мудрости полководца. Так, один из наиболее состоятельных владимирских землевладельцев генерал-майор граф Михаил Семенович Воронцов (племянник первого владимирского наместника графа Романа Воронцова), лечившийся от ран в своем имении Андреевское Владимирской губернии (ныне в Петушинском районе), писал Закревскому о Барклае: «Разные трудные обстоятельства обратили на него от многих негодование. Это пройдет, как все усмирится, и ему во многом отдадут справедливость». По мнению Воронцова, Барклай «есть один, который мог нас спасти и должен, наконец, погубить неприятеля».
И если в предыдущих городах Барклай-де-Толли нигде больше чем на два дня не задерживался, то во Владимире он оставался почти три недели. Относительно спокойная владимирская жизнь позволила генералу немного отойти от недавних потрясений.
Из Владимира в октябре 1812 года он написал несколько писем известным русским государственным и общественным деятелям и свое знаменитое «Объяснение генерала-от-инфантерии Барклая-де-Толли о действиях Первой и Второй Западных армий в продолжающейся кампании 1812 года». Свое «объяснение» вместе с письмом он отправил из Владимира в ставку Александра I 25 октября 1812 года. Объяснив императору объективные причины своих решений и поступков, Барклай-де-Толли несколько успокоился.
26 октября Барклай покинул гостеприимный Владимир. Дальнейший путь полководца лежал в его имение Бекгоф в Лифляндии (ныне находится на территории Эстонии). По пути он останавливался во многих других городах, в том числе и в Москве, но нигде дольше, чем во Владимире, не задерживался.
А.С. Пушкин в стихотворении «Полководец», посвященному памяти Барклая-де Толли, написал: О, вождь несчастливый! Суров был Жребий твой: Все в жертву ты принес земле тебе Чужой...
Возвращение и триумф
Через несколько месяцев его вызвали в Петербург. В феврале 1813 года он был назначен командующим Третьей армией, а затем русско-прусской армией, которой успешно командовал во время заграничных походов 1813—1814 годов. С его именем связаны победы при Кульме, в Лейпцигском сражении, взятие Парижа. За Париж Михаил Богданович был удостоен звания генерал-фельдмаршала.
Автограф М.Б. Барклай-де-Толли. 15 сентября 1814 г.
Хранится в Государственном архиве Владимирской области коллекция дел, которой исследователи интересуются редко. Называется она так: «Коллекция дел о действиях учреждений и лиц Владимирской губернии, бывших на рассмотрении Сената». Среди них имеется такое: «Отношение генерал-фельдмаршала Михаила Богдановича Барклая-де-Толли об определении на гражданскую службу советника 8 класса Омельяненко». Датировано 1814—1815 годами. Содержит 33 листа. В этом деле находятся три автографа героя Отечественной войны 1812 года Барклая-де-Толли. Известно, что писал он в основном по-французски. Эти же письма написаны по-русски рукою его секретаря, а подписаны самим фельдмаршалом так: «Гр. барклайдетолли» («Гр.» значит граф). Письма, подшитые в архивное дело, позволяют судить о Барклае-де-Толли как о добром и заботливом человеке, по крайней мере по отношению к своим подчиненным.
В мае 1814 года Барклай обратился к императору Александру со специальной докладной запиской. В ней он просил за служащего в его штате чиновника 8 класса Омельяненко, который «от беспрестанных походов... от трудной кампании 1812 года расстроился совершенно в здоровье так, что ныне не в силах исправлять походной службы, при всем его ревностном к тому желании». «Я отпустил его к здешним минеральным водам, — говорится в записке,— но зная, лично, что воды не восстановят прежнего его здоровья, осмелюсь просить Ваше императорское Величество повелеть определить его советником по статской службе».
Император удовлетворил эту просьбу, произведя Омельяненко 7 мая 1814 года в надворные советники. Теперь следовало определить его на службу. И 15 сентября 1814 года Барклай-де-Толли написал письмо министру юстиции, тайному советнику Д.П. Трощинскому. В письме, которое сохранилось, он просил министра определить Омельяненко на службу в «Малороссийские, Украинские или внутренние губернии», добавляя при этом, что Омельяненко «благородного поведения и большое имеет усердие к службе, и я есть-ли его отпускаю от себя, не по чему другому, как действительно по удручающим его ныне болезненным припадкам». Министр юстиции сделал запросы в губернии, нет ли где свободной должности советника. 3 октября 1814 года владимирский губернский прокурор Горяинов сообщил министру, что во Владимире, в здешней палате гражданского суда, имеется вакансия советника. Министр юстиции 20 октября в свою очередь написал об этом Барклаю-де-Толли. Тот ответил, что Омельяненко согласен принять предлагаемое место. Под этим письмом еще один автограф Барклая-де-Толли. Но Омельяненко хворал, и генерал-фельдмаршал отправил его лечиться, а Трощинского просил сохранить за ним место во Владимире. Под этим письмом также собственноручная подпись Барклая-де-Толли. В апреле 1815 года Tpoщинский сообщил фельдмаршалу, что место за Омельяненко он может сохранить только на четыре месяца.
Поскольку Омельяненко должен был явиться на службу во Владимир, то всю переписку о нем сюда и переслали. Здесь ее подшили в отдельное дело, которое дошло до наших дней. В нем пет сведений о том, приехал ли Омельяненко на службу. Не нашлось документов и в других делах из фондов Владимирской палаты гражданского суда, губернского правления, канцелярии губернатора за 1815—1816 годы. Видимо, он так и не приехал во Владимир.
