Выходец из бедных крестьян села Чурилово Владимирского уезда, он не получил никакого образования. «Павел Трофимович был сын бедного крестьянина, чего он однако никогда не стыдился; но тем поучительнее и поразительнее сближение первой и второй половины его жизни. В первой — бедность и простота, во второй — богатство и великолепие; в первой — смиренная и безвестная доля, во второй — почетная известность и разнообразные отличия в звании и знаках Монаршей милости (Кроме нагрудных знаков Красного Креста, Палестинского общества и Ведомства Императрицы Марии, Н. Т. имел три больших золотых медали, удостоен был звания Потомственного Почетного Гражданина и сопричислен к ордену Станислава и Св. Анны 3 ст.); в начале зависимость и исполнение чужих приказаний, а потом самостоятельное управление крупной торговой фирмой и чуть не сотнями людей, у него служивших и трудившихся под его руководством; в начале потребность в помощи других, а потом покровительство другим и многообъемлющая благотворительность. Правда, подобные явления нередко встречаются в нашем отечестве. Самородки из простого народа силою дарований и упорного труда составляют себе и громадные состояния, и видное общественное положение; но в жизни почившего есть особенности, резко выделяющие его из числа многих ему подобных. Павел Трофимович не получил никакого образования, лишен был возможности обучиться в детстве даже грамоте, но получил религиозное настроение, как и свойственно простому русскому человеку, под руководством Святой Православной Церкви и под влиянием благочестивых народных обычаев, получил,— и не растерял этого сокровища на своем продолжительном жизненном пути, не разменял его на модные блестки и изгарь, увлекаясь зловредными веяниями духа времени, но ревниво берег его от всякого нечистого прикосновения и непоколебимо остался верен ему до последнего вздоха.
Службу начал 20 февраля 1862 года старшиной булочного цеха ремесленной управы. В 1863 году он перешел из крестьян в купечество.
В 1864 г. преподано благословение Святейшего Синода, с дачей установленной грамоты Владимирскому купцу Павлу Трофимову Седову, за усердие к Св. церкви, оказанное пожертвованиями. В 1867 и 1870 годах его избирали головой Владимирской ремесленной управы. Служба в ремесленной управе шла не всегда гладко. Так, в 1875 году разбиралось дело «о беспорядках, допущенных бывшими головами ремесленной управы Седовым и Сизовым по приходу и расходу общественных денег». Обнаружилась недостача в сумме 246 руб. 54 коп. В своем объяснении Павел Трофимович писал следующее: «...я, Седов, как неграмотный и действовавший во время всей моей службы добросовестно и неукоризненно, всякое нарекание и тем более явно несправедливое обвинение, возведенное кем-либо, сознаю для себя тяжким оскорблением». В дальнейшем выяснилось, что он был невиновен.
На устройство храма в родном селе Чурилове пожертвовал 6 тысяч рублей.
Многим ему обязан Владимирский Ризоположенский храм. Надвратная церковь Золотых ворот была бесприходной, то есть не имела своих прихожан и соответственно дополнительных доходов, а потому более других городских храмов нуждалась в частной благотворительности и заботливых церковных старостах. Павел Седов был старостой этого храма более четверти века! В 1874 году Павел Трофимович по своей инициативе и за свой счет провел ремонт церкви. Были покрашены стены, пол, иконостас, поправлена живопись... Для храма приобрели новые подсвечники, колокол... Из собственных средств Седов платил певчим и дьякону. Несмотря на преклонные лета и болезнь ног, он всегда приходил к службе.
В 1882 г. объявлена признательность Епархиального Начальства купцу Михаилу Терентьеву Овчинникову за пожертвование в Ризоположенскую церковь, серебряного вызолоченного ковчега для хранения св. даров и серебряной ризы на икону Архангела Михаила, всего на 120 руб.; старосте этой церкви купцу Павлу Трофимову Седову, за пожертвование 97 руб. на уплату за священническое облачение.
«Дом Седова». Ул. Б. Московская, д. 16
Дом №16 построен был в кон. XVIII в. Владельцами его в то время были купцы Алферовы, один из которых имел торг «хлебным и солодовенным товаром», другой торговал «в рыбном ряду». В 1864 г. дом принадлежал выходцам из казенных крестьян Осипу и Денису Жигалиным, у которых на первом этаже располагались булочная с лавкой и трактирное заведение, на втором этаже часть комнат сдавалась в наем, в остальной части, а также в верхнем этаже, находились номера для приезжающих на постоялый двор. В 1880 г. дом приобрел владимирским купец Павел Трофимович Седов, которому дом приносил 3000 рублей в год не только за счет постоялого двора и номеров для приезжающих, но и булочного заведения. При доме устроены были пекарни, из которых каждые два часа поступала свежеиспеченная продукции булочки, кондитерские изделия, которые продавались здесь же на первом этаже. Старожилы помнят, как долго кондитерский магазин в этом доме назывался «седовским».
Как писал в своих воспоминаниях М.В. Косаткин: «Неподалеку самая большая и привлекательная булочная и кондитерская Седова, славившаяся среди молодежи своими сливочными пирожными и горячими пирожками с вареньем и мясом по 5 коп. за пару».
В кондитерской работали в разное время кондитером Иван Перунов, дед по материнской линии Героя Советского Союза С.Д. Василисина, а приказчиком Иван Воронин, дед по материнской линии известного историка, почетного гражданина г. Владимира Н.Н. Воронина.
В булочной Седова (г. Владимир) рабочие часы распределяются: а) булочники начинают с 6 часов вечера и продолжают до 2 часов ночи; с 2 до 6 утра — отдых; затем, с 6 или 7 час. утра работают пекари, что продолжается до 12 час. дня; с 12 до часа — обед; с 1 до 4 снова работа, а потом, с 4 до 6 вечера опять отдых. Но время это видоизменяется, так что определенного срока для отдыха нет (1884 г.).
У Седова (булочная в г. Владимире) спальни рабочих находятся в нишах, выходящих в мастерскую; ложем для спанья служат устроенные в них палати. Мастерская также помещается в подвальном этаже, но довольно светлая и сухая; содержится притом она довольно опрятно.
В булочной Седова в 1885 г. 28 рабочих, среди них 2 ребенка.
За 1893 год узнаем о следующих пожертвованиях сестрам милосердия: «1. От потомственного почетного гражданина Купца П.Т. Седова - 6 белых хлебов и 20 фунтов черного хлеба ежедневно…»
Городская Дума 28 октября 1893 года выразила ему искреннюю благодарность и признательность от всего городского общества. За свои добрые дела Павел Трофимович был отмечен и другими наградами. Кроме нагрудных знаков Красного Креста, Палестинского общества и Ведомства детских приютов императрицы Марии Федоровны Павел Трофимович имел три золотые медали, ордена Св. Станислава и Св. Анны III степени, был удостоен звания потомственного почетного гражданина.
Указом Святейшего Синода на имя Владимирского Епархиального Преосвященного, от 3-го октября 1896 г. дано знать преподании благословения Св. Синода без грамоты: Владимирскому купцу Павлу Трофимову Седову за пожертвование в Тихвинскую церковь села Чурилова, Владимирского уезда, священнического и диаконского облачений, трех воздухов, двух подсвечников к иконам и кадила, всего на сумму 228 руб.
Будила политическое и профессиональное сознание рабочих, главным образом, студенческая молодежь на митингах, происходивших в Ямском сосновом бору, куда собирались пекари под видом гуляния с гармоникой в руках. Постепенно среди рабочих начинается брожение, прорываются отдельные случаи протеста, к которым не могли не прислушиваться с тревогой хозяева. Первым из предпринимателей, сделавшим уступки рабочим в этом отношении, был владелец булочной Курнавин, распределивший труд рабочих на две смены — дневную и ночную, благодаря чему рабочие вместо прежних 20 часов стали работать в сутки по 12, с некоторым повышением заработной платы. Примеру Курнаввна, под нажимом рабочих, последовали и владельцы других булочных —Седов, Павлов, Ильин, установившие также работу на две смены.
Умер Павел Трофимович Седов 6 июня 1904 года и похоронен на Князь-Владимирском кладбище.
(Слово произнесено 9 июня 1904 года в Знаменской церкви г. Владимира) «Павел Трофимович исполнен был глубокой веры в Бога: он, можно сказать, дышал верою, был во истину дитя Божие. Ему не нужно было ни оснований, ни доказательств веры; он веровал так, как верует весь русский народ: просто, крепко, цельно, всею душою, всем существом. И если ему случалось встречать человека с превратными религиозными взглядами, ему казалось даже странным и вразумлять такого: он просто называл его «не в своем уме». Вера эта находила услаждение в благолепии церковных порядков, торжественном богослужении, умилительном пении, вообще во всей той церковности, которою, как светлою, златотканою одеждою, облечена Вера Православная, и которую некоторые справедливо называют нравственной атмосферой, питающей в укрепляющей веру. Его все трогало до глубины души: и благолепие храма, и торжественная обстановка богослужения, и полная мысли и жизни церковная песнь. Во всем этом его душа чувствовала веяние той Христовой благодати, которая обитает в нашей святой православной Церкви, чувствовала — и сердцем рвалась навстречу к ней. Для него праздник быль не праздник, когда он не был в церкви! С каким усердием он всегда спешил в храм Божий к началу и еще чаще до начала службы, с каким умилением он преклонял здесь свои старческие колена для молитвы, с каким благоговейным трепетом подходил к чаше спасении, с какою строгостью соблюдал дни говения и все установленные посты, вообще, с каким высоким смирением пленял себя в послушание Святой Церкви! Он все начинал с благословения Божия и молитвы, все приписывал милости Божией и за все благодарил Подателя всех благ — Бога. В жизни своей он, без сомнения, встречался с бесконечным множеством поводов к печалям мира сего, смерть соделывающим: но закономерность и самообладание, растворяемые и укрепляемые всецелым упованием на Промысел Божий, никогда не покидавшие его, давали ему всегда устойчивость и несокрушимую крепость при всех потрясениях и ударах жизни. Преждевременная и тяжкая потеря дорогих его сердцу присных, множество других жизненных невзгод и, в особенности, невозможность, по слабости ног, последние годы бывать в храме Божием, что было отрадой и успокоением для его сердца, конечно, должны были глубоко огорчать и омрачать его душу; но он с удивительным благодушием принимал все это или как вразумление, или как испытание, или как очистительное наказание от руки Божией. Да, это было не равнодушие тупого чувства,— это был светлый взгляд веры, обнимающий и земное и небесное, за темными тучами прозревающий теплоту и свет солнца, за облаками земных бед видящий мир и радости неба! Будучи человеком веры, Павел Трофимович был человеком правды. Ненавидя лукавство, лицемерие и всякую фальшь, он никогда не старался что-либо представлять из себя, никогда не надевал личины, всегда был самим собою, говорил то, что думал и чувствовал. Как кристалл, чиста и прозрачна была душа его! Он не расточал дружелюбных слов, не желал или, лучше сказать, не умел казаться предупредительным: но никому не отказывал в добром слове, разумном совете и, главное, не умел отделить слова от дела, не мог мыслить одно, а делать другое, наобещать много, а сделать мало, или же ничего не сделать, как это, к прискорбию, нередко бывает. Храня меру в слове, твердость в деле, он молча доводил до конца взятое на себя дело, увлекал за собою не громкими словами, а достоинством дел, славою подвигов. В общественной деятельности он мог с делом не соглашаться, как человек, мог ошибаться; но дальше этого дело никогда не шло, на личную почву никаких счетов не переводилось. Чуждаясь искательства всякого вида, как одного из самых низких пороков, он терпеливо переносил те неприятности, которые могли-бы быть предупреждены легкою для них жертвою прямоты и благородного самоуважения, и всегда оставался верным слугой своего общества, никогда не напрашиваясь на почетные должности, но и не уклоняясь от самой скромной из них по тайной лености и под явными предлогами, что там учреждения нехороши, там общество дурно. По чувству долга и справедливости, почивший был требователен и взыскателен в отношении других; обращение его с подчиненными носило на себе отпечаток его твердого и крутого характера; но он остерегался каких-либо пристрастий, имел должное уважение к дарованиям, трудам и заслугам каждого; преследовал беспорядки,— но с трепетом удерживал руку, которая для того, чтобы стереть пятно со светлого лика истины, готова была разбить в куски самый лик, и его горячность в минуты гнева или раздражения скоро вознаграждалась особою ласкою и милостью. Будучи человеком веры и правды, Павел Трофимович был человеком благотворительности. Его благотворительность, обильная здесь, далеко изливалась и за пределы города. И трудно перечислить все роды его пожертвований и все предметы, на которые они простирались. Построение и благоукрашение храмов Божиих, постоянная и широкая поддержка училищ, приютов, больниц, богаделен, странноприимного дома, Братства Святого и Благоверного Александра Невского, Миссионерского и Палестинского Обществ и других всевозможных богоугодных заведений и благотворительных учреждений, - все это было на наших глазах; но что было сделано им тайно, то ведомо единому Богу и тем, кому он благотворил. Почивший не любил праздной молвы человеческой и старался делать добро другим всегда в глубочайшей тайне, чтобы левая рука не знала, что делает правая. И от людей, им одолженных, он не любил выслушивать выражения благодарности. Близким к нему людям было известно, что он не потворствовал лености, праздности и человеческим слабостям; тех, которые имели способности, он оставлял собственным их силам и труду; но когда хотел сделать добро, делал его разумно, не ограничиваясь малым пособием, а оказывая помощь значительную, выводящую человека из его затруднительного положения. О, если бы все, тайно и явно облагодетельствованные им, могли теперь собраться и предстать вместе с нами у настоящего гроба живыми свидетелями его благодеяний, что это была-бы за прекрасная, трогательная, умилительная картина, и какое множество благодарностей, благословений и молитв вознеслось бы ко Всевышнему за Павла Трофимовича! Сострадание к бедным пережило в душе его все другие земные чувства. «Дорогой мой!», - говорил он своему внуку, будущему представителю его дома и дела, «умоляю тебя, никогда не забывай нищую братию!» И это были его последние слова, последний предсмертный завет! Да, с какой стороны мы ни посмотрели бы на жизнь Павла Трофимовича, везде находим в ней явления отрадно и благотворно действующие на душу: мало блеску, но много силы и добра! В общем складе дарований и убеждений — это был тип цельного русского человека: умен, проницателен, осторожен, набожен, щедр и гостеприимен. Всеми корнями своей души он твердо стоял на почве святой православной Церкви, на ее уставах и народных преданиях, на безграничной преданности Царю и любви к отечеству. При взгляде на него и беседе с ним, мне часто приходило на мысль: что если бы все наши ученые и образованные люди так крепко стояли и в такой целости хранили свои народные свойства и убеждения? Тогда не было бы видимых нами ныне шатаний и колебаний в нашей общественной жизни; твердо и прямо шло бы наше отечество по пути его исторического призвания. И дожил Павел Трофимович, можно сказать, до крайних, последних пределов человеческой жизни. Старость его была добрая и благословенная. Это был тихий, благоуханный вечер после ясного, долгого дня! Он имел радость видеть детей, внуков и правнуков — до четвертого рода, чего удостоились люди, особенно благословленные Богом, и до последних дней сохранил ясность мысли, силу воли, огонь сердца. Горячо любил почивший своих присных, но без приторной чувствительности; глубоко уважал их, но без подобострастия; был нежен к ним, но без послабления; был порой и строг, но без жестокости. При внимательном взгляде на весь строй его семейной жизни невольно чувствовалось, что глава этой почтенной семьи крепко помнит и хранит слова пророка Божия: «вы в дому вашем стойте сами, как пред лицем Божиим, будьте устами Божиими, и благословение Божие почиет над домом вашим». И благословение Божие видимо почивало и почивает над домом его. Дающая рука его никогда не оскудевала: общее внимание и почет всегда окружали его; присные его платили ему глубоким уважением, беспрекословным послушанием во всех семейных и хозяйственных вопросах и делах и, вместе с тем, с самой нежною любовью, ревностно один перед другим, старались охранять здоровье и покой своего патриарха, пока не приняли его последнего вздоха. О, с какой скорбью все они, как сыны Иакова, тогда пали на лице своего Израиля, и плакали над ним, и целовали его! Все это великие и неизреченные к нему милости Божии! Но, други мои, жизнь человеческая как бы ни была продолжительна, даже благоплодна и хороша, еще не полна и несовершенна, если не венчается столь же хорошим концом. Этот златой венец жизни, который окончательно украшает ее, есть мирная, христианская кончина живота нашего, залог непостыдного ответа на страшном судищи Христове. И в сем то отношении нам должно особенно благодарить Господа за почившего собрата нашего! Многократно очищенный и оснащенный таинствами исповеди, причащения и елеосвящения, как спелый колос на ниве Господней давно готовый к жатве, он удостоен был величайшего дара божественной любви на самом пороге вечности и мог дерзновенно сказать с праведным Симеоном: «ныне отпущаеши раба твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром, яко видесте очи мои спасение Твое». Дух веры подерживал его до последнего вздоха: он не страшился самой смерти, с полным сознанием говорил об ней, готовился к ней и ждал ее. Он как бы не страдал и не болел, а только ослабевал, таял и угасал; он не умер, а уснул. Не страшилище смерти со своею косою стояло пред его сознанием, а светлый, чистый, кроткий ангел, помавая своим перстом то на могилу, то на небо. Да, блажен тот, чей конец жизни озлащается этим двойным светом,— светом вечерней зари угасающей жизни земной и светом занимающейся зари утра вечности!
Да сотворит-же Господь и там по вере его! Да призрит милостиво на труд жизни его, на то добро, которое он посеял; а что взыщется и не обрящется в его жизни на весах вечной правды, ибо кто из нас
поживет и не согрешит?— да восполнит от бесценных заслуг Единородного Сына Своего! На земле он оставил по себе добрую память, да будет ему вечная память на небе! Аминь. Протоиерей Знаменской гор. Владимира церкви Александр Альбицкий».
Стачечная волна 1905 года, прокатившаяся по всей России, не могла не задеть и пищевиков. Первыми застрельщиками стачечного движения во Владимире явились рабочие булочной Седова, предъявившие предпринимателю требования экономического свойства. Руководителями движения в этой булочной были Василий Гуреев, булочник, и конторщик Петр Доронин. Все забастовавшие в числе 25 человек были арестованы, препровождены в участок, где полиция избила их нагайками, пытаясь узнать главарей стачки, но безрезультатно. На другой день рабочие были отпущены из участка и приступили к работам, добившись некоторого улучшения в своем положении и в частности отмены работ в воскресные дни.
В начале 1905 года были произведены выборы рабочих в смешанную комиссию при городской управе для нормирования рабочего дня, в которой от булочной Седова был избран Гуреев, от булочников Курнавина — Батаев и Глыбин и Павлова — Леваков и Межинский. Комиссия выработала проект 12 часового рабочего дня и отмены работ в праздничные дни. Но постановление ее целиком не было проведено в жизнь.
В 1919 году организован Владимирский профессиональный Союз пищевиков.
«Сегодня, в клубе им Молотова, суд разбирает дело группы людей, виновных в тягчайшем преступлении. 3 апреля возчики Союзтранса — В. Новиков, В. Лапенков и И. Белов, при содействии весовщика ямской мельницы Мелькомбината А. Петрова, похитили с этой мельницы один мешок муки. Муку они спрятали в сарае некоего П. Захарова — колесника, бывшего торговца, сына лишенца, имевшего свое колесное производство. 5 апреля заведующий мельницей тов. Ионтьев и весовщик Петров похитили полтора мешка муки и свезли на дом к Ионтьеву, где мука была обнаружена и отобрана. 5-го мая был задержан выезжавший с мельницы с 5 мешками муки И. Седов, быв. торговец, б. лишенец. Седов ехал на лошади совхоза им. Фрунзе, при нем оказалась фактура на 49 мешков муки, адресованная хлебозаводу на выпечку хлеба студенческой столовой. Как выяснилось после, фактура была фиктивной. Мука безо всякого наряда и веса отпускалась заведующим мельницей Ионтьевым экспедитору совхозов «Пионер» и им. Фрунзе Ликанову, якобы для нужд совхозов, тогда как совхозы надобности в приобретении муки не имели и, следовательно, мука направлялась в личное пользование Ликанова. Кстати надо отметить, что экспедитор Ликанов был ответственным за своевременную доставку горючего для 21 трактора совхоза им. Фрунзе, но несмотря на ряд напоминаний со стороны дирекции на посылку специальных людей для продвижения этого вопроса — Ликанов тормозил доставку горючего с целью, используя транспорт для перевозки муки. Результатом чего — простой тракторов выразился в 406 часов. Хищению муки с мельницы способствовало хаотическое состояние отчетности. При обследовании были обнаружены январские, февральские и мартовские квитанции на помол, но не проведенные по счетам и нет никаких документов в получении денег за помол. Бухгалтер мельницы Зубков создал полную запутанность в отчетности. Дознанием было выяснено, что весовщик Ветров разбазарил 858 килограмм зерна и израсходовал 396 рублей казенных денег. Вся эта группа воров, вредителей рабочего снабжения предстанет сегодня перед пролетарским судом» («Призыв», 29 мая 1932).
Уроженцы и деятели Владимирской губернии Жизнь владимирских городских обывателей в 1915-1918 гг. ОАО "Владимирский хлебокомбинат"
