«Калачевский бунт» крестьян 1774 - 1775 гг.
Из прошлого Владимирского края. Сборник первый. Издание Владимирского Окружного Научного Краеведческого Общества. Владимир – 1930.
Дело о так называемом «Калачевском бунте» занимает два делопроизводства Юрьевской провинциальной канцелярии и одно Владимирской пров. канц., всего около 400 листов витиеватой скорописи. Один интерес к делу со стороны властей говорит, что здесь мы имеем не только барские раздоры, куда власти не любили вмешиваться, но нечто большее. Бунт продолжался два года — 1774 и 1775, ход его таков. В 1774 г. помещице Куприяновой досталось после продолжительной тяжбы сельцо Вёски, ранее принадлежавшее Калачовым. 3 января новая помещица приезжает в Вески и останавливается в крестьянской избе. Но ко двору собрались крестьяне человек 30 «с дубьем и рогатины» и «нача ее дворовых людей бить смертно», помещичий возок угнали и «похвалялись избу сжечь вместе с барыней». Приехавший в это время Калачов распоряжается посадить Куприянову в возок и отвезти в свое село Алексино; его дворовые, «весьма пьяные», не довольствуясь дебошем в Весках, «начали в возке и стекла бить, и буйствовать» и ограбили возок.
Отправленный 17 января по ее челобитной в Вески капрал Клепиков рапортовал, что «все дворы пусты и скарбу никакого нет». Из допроса пойманного на торгу крестьянина из числа бунтовщиков выясняется, что перед приездом Куприяновой приезжал Калачов, собрал сход и приказал не подчиняться в случае приезда посланцев канцелярии. К приезду Куприяновой крестьяне были значительно взволнованы и учинили нападение на нее. В конце показаний интересная мысль: «а в том де сельце Весках, показанной помещицы нашей, мужа ее капитана Михайла Григорьева называли разбойником и бранили: того-ж сельца крестьянин П. Иванов, да бранила-ж пригожая жонка Матрена Кузьмина дочь». Во вторичной челобитной Куприянов указывает, что главным возмутителем и укрывателем его крестьян является Калачов и «оный Калачов всех бунтовщиков принял на свой барский двор в Алексине».
Отправленный для взятия к допросу людей капрал. Шамаев никого не смог взять, т. к. помещик отправился в Москву, и капрал доставил только старосту и, выборного с. Яворова, лежавшего по соседству с Весками. Эти показали, что сейчас «сельцо Веску всю снегом замело и никого в ней нет», и «что в житницах — неизвестно». Опись Весок, составленная канцеляристом Черновым, сообщает нам следующие данные о движимом и недвижимом Весок: «двадцать три двора, житниц двадцать пять, семь сенниц, хлеба ржаного два оденья, два сруба, четыре бани, четырнадцать овинов, а по близости той деревни по обоим сторонам по два стога сена». Третий и четвертый раз возвращается командированный в Вески канцелярией солдат с безнадежным рапортом, что «никого означенный Калачов взять, не дал».
После описанного нападения на помещицу Куприянову, Калачов присылал приказ, чтобы все Весчане «со всеми пожитки» на господский двор перебрались. Часть крестьян разместилась в надворных людских избах, часть из-за тесноты пошла побираться по соседним селениям. Калачов в это время подает безуспешные апелляции в Вотчинную коллегию о пересмотре дела; Куприянов просит о скорейшей ликвидации неповиновения, скрепляя свои челобитные ссылкой на соответствующие пункты «указов истязания». По высочайшему указу отправленный в Вески Клепиков сообщил о прежнем упорстве Калачовых и возмутившихся крестьян, и, кроме того, добавил, что часть Весчан работает на фабрике Тендрякова в с. Подольце. В ответ на челобитные Куприянова, в Вески послана охрана из двух инвалидов для присмотра за оставленным крестьянским скарбом. А немного времени спустя, 15 мая, вооруженная партия бежавших крестьян увозит свои пожитки. После этого Юрьевская канцелярия отказывается от борьбы и доносит об этом Московскому губернатору. Приказ последнего об аресте Калачова или его людей также не действует, т. к. приказчик Тендрякова не допустил взять дворовых за отсутствием Калачовых. Другой посланец с тем же указом также не мог ничего добиться.
Таково содержание первого делопроизводства, другие два дают нам такие сведения.
Неповиновение крестьян с. Весок продолжается, принимая все более и более широкие размеры и интенсивный характер. Воинская команда, посланная по распоряжению Остермана, терпит ряд неудач. Люди с. Весок уже в отсутствие Калачовых в количестве «не меньше 400 человек с рогатины и ружьями», покосив в угодьях Куприяновой хлеб, выгнали команду из сельца, солдаты «от такого многолюдства и страха едва могли уйти». Мы видим здесь, как поднятые Калачовым вначале из личных интересов крестьяне уже без него продолжают, как бы по инерции, свое непослушание. Движение не только не ослабевает, но и ширится. 22 июля крестьяне ночью напали на помещичий дом в Весках и увезли все имущество Куприяновой. Не случайно указание в предыдущем деле, что Куприянова Весчане бранили разбойником. Недовольство крестьян своим жестоким новым господином, вызванное Калачовым к действию, катилось, ширясь, как снежный ком. Неоднократно посылаются к Калачовым указы — выдать бунтующих крестьян и явиться к суду за разорение, нанесенное Куприянову, но они окопались в своей вотчине, никого к суду не дали и сами не явились. Дело, попав в 1775 г. во Владимирскую канцелярию, не пошло дальше публикации в газетах о сыске Калачова и скрывшихся Весчан.
В этом довольно однообразном полубытовом, полуреволюционном материале мы отметим интересный момент — появление в именье Калачовой приказчика фабр. Тендрякова и указание, что он, главным образом, и чинил отпор правительственным посланцам, и что крестьяне Весок работали на этой фабрике в с. Подольце. Вмешательство фабриканта, более неуязвимого, чем помещик, оградило крестьян от правительственных репрессий, которые, понятно, были не на руку Тендрякову. Затем, здесь перед нами в нескольких строках описи канцеляриста Чернова — картина уже в достаточной степени пролетаризированных Весок, зимой занесенных до конька снегом, имущество обитателей которой состоит в «25 житницах, 7 сенницах»... и т. д. И, наконец, мы имеем случай, когда крестьяне играют в руку фабриканта, чтобы отделаться от нежеланного разбойника-помещика Куприянова.
Крестьянское неповиновение такого же типа мы имеем в деле Юрьевской канцелярии 1758 г. Крестьяне помещицы Стромиловой, сельца Чурилова, подговоренные соседней помещицей Красненской, отложились от Стромиловой и отказались выполнять господские работы. Из допроса пойманных «ослушников» видно, что при появлении воинской команды крестьяне Чурилова укрылись со своими пожитками в надворных строениях поместья Красненской, а часть укрылась в д. Белаихе помещика Обухова.
Несколько иной мотив движения помещичьих крестьян дает непослушание крестьян пом. Маковой. Посланные помещицей в с. Никольское для присмотра за работами дворовые, по исполнении своего дела, потребовали у старосты лошадей. Он в ответ заявил, что «мы, де, крестьяне государевы и помещице своей подчиняться не будем». Посланный канцелярией для взятия к суду крестьян служитель внял только нескольких людей, «остальных староста не дал и грозился руки и ноги переломать». Поводом к отложению был слух, что с. Никольское «отписано за государя». Справку наводить отправились в Петербург два крестьянина. Посланный вторично для взятия «бунтовщиков» солдат возвратился, взяв троих, «остальных крестьяне не дали» и «многолюдством собрався в набат били и грозились дубьем и рогатинами». Видя, что посланцы из Питера не возвращаются, крестьяне разбежались по соседним деревням, о чем Макова доносила в канцелярию 3 сентября. Только в ноябре, выгнанные морозами из своих тайников, вернулись беглецы к помещице и были обязаны распиской в повиновении. Надежда на указ, желание стать «государевыми», т. е. перейти в казну, выйдя из-под помещичьей плети, выбор из двух зол меньшей — характерные черты, сквозящие здесь.
Пугачевщина
Материалы архивов Владимирской провинции молчат о движениях в связи с подготовкой и развитием пугачевщины. Центром бунта был юго-восток Европейской России, где родились причины и корни этой, по выражению историка, «великой трагедии русского народа», общий же ход ее прошел мимо нашего района.
Пугачевщина началась как чисто казацкое движение, но затем очень быстро в нее повлеклись горнозаводские крестьяне, мастеровые, помещичьи крепостные и «инородцы». Все эти элементы, вошедшие в сложную массу пугачевского войска, были в достаточной степени подготовлены правительственной политикой к восстанию. Яицкие казаки были недовольны стремлением правительства ликвидировать казацкое самоуправление. Башкиры и другие «инородцы» были разорены захватничеством вельможных колонизаторов, а экзекуция за восстание в 1735 и 1754 годах, когда было выбито более половины их, была очень еще свежа в памяти. Горнозаводские крестьяне отвечали на увеличение барщины, помещичьи крестьяне искали выход из своего невыносимого положения.
Чтобы увлечь за собой крестьянство. Пугачев волей- неволей должен был одеть личину царя, т. к. царь являлся идеалом политических воззрений крестьянства этой поры. Пугачев принимает имя Петра III, которое уже стало легендарным, по причине появления ряда самозванцев того же имени еще до Пугачева. Пугачев не был вождем, его мало интересовала принципиальная сторона его действий, он и сам считал себя только «удачливым атаманом». Тем не менее, знамя восстания им было поднято лишь после того, как он ознакомился с настроениями крестьянства и казацких кругов. Его манифесты, с одной стороны, обещали крестьянам волю и такие социальные мероприятия, которые обращали Россию в казацкий круг, что и было мечтой крепостных масс; с другой стороны, Пугачев объявлял беспощадное истребление дворянам, что опять-таки соответствовало ожесточенному состоянию крестьянства. Боевую часть пугачевской армии составляли казаки и горнозаводские крестьяне, ее же питательную среду составляло помещичье крестьянство. Пугачевым была даже введена планомерная воинская повинность. Особо сильный размах приняла пугачевщина в Казанской губ., где крепостное право свило себе наиболее прочное гнездо. За время мятежа, по подсчету усмирителя — Панина, было казнено восставшими 753 помещика, а с женами и детьми — 1752 ч. Восстание, охватив Поволжье, отозвалось волнениями и в Центральной России. Но Пугачев, де будучи идейным вождем восставших масс, — человеком «великого духа», устрашенный грандиозным размером движения, бежал в Южные степи сначала за Дон, а потом за Волгу. Крестьянство, восставшее по пути его бегства, оставалось позади вождя. После бегства Пугачева, движение распалось на ряд бунтовских шаек, предводительствуемых мелкими «пугачами», что не дало замереть движению сразу же после казни Емельяна. Жесточайшие экзекуции, предпринятые Паниным в отношении бунтовавших районов, надолго оставили след в памяти крестьян. Крайним пунктом, до которого докатилась полна восстания, был Нижний и Арзамас, оттуда уже началось отступление.
Этот последний акт Пугачевщины имел отголоски и во Владимирском крае. Материалом архива Юрьевской провинции, закреплена история дворянской обороны, той паники, которая охватила при приближении Пугачевской орды наше провинциальное дворянство.
25 июля 1774 г. в Юрьевскую канцелярию Владимирская канцелярия сообщает, что Гороховец находится под угрозой «вражеского нашествия», что неприятель стоит в 120 в. от Н. - Новгорода в городе Курмыше, что Нижний спешно укрепляется; а Гороховец, отстоя менее чем в 100 в. от Нижнего, не имея воинских припасов, укреплений и гарнизона, может быстро сломиться под напором бунтовщиков. В Гороховецком уезде проживает только 6 ч. дворян, но на них расчет слаб, т. к., по выражению промемории, «с них вряд только вспоможение в срок получить». О помощи в вооружении Гороховец просил Остермана. Юрьевская канцелярия, получив настоящую промеморию, приказала: 1) донести Остерману, что Юрьев в смысле военной обороны еще слабее Гороховца: ни припасов воинских, ни укреплений нет и весь гарнизон состоит из штабной роты, и просить подкрепления; 2) дать знать промемориями соседним городам: Ростову, Суздалю, Переславлю о надвигающейся опасности; 3) приказать помещикам или их приказчикам и вотчино-правителям, чтобы на случай нечаянного вторжения неприятеля все крестьяне имели «огненное и другое оружие, яко то ружья, копья или рогатины, а в случае неимения оного навостренные шесты и колья»; учредить тотчас же конные разъезды и караулы; 4) людей, явившихся без паспортов, «почитать за шпионов посланных от неприятеля», — ловить и под крепким караулом доставлять в канцелярию, «а буде явятся такие злодеи, которые через письма или словесно простых людей от верности, коей они ее императорскому величеству обязаны, отважиться отклонить, об оных разведывать, и, ежели объявятся, ловить и под крепким караулом в канцелярию препровождать»; 5) собраться всем дворянам и именитым купцам к воеводе Макарову и предложить им организовать «из усердия ее величеству сами собой вспоможение»; 6) «а по польцам больших проезжих дорог сделать рогатки крепкие и хорошие, иметь их денно и нощно затворенными, быть при них крепкому караулу; всем проезжим чинить допрос, а переулки малые завалить наглухо или ямами перекопать. Юрьевским купцам объявить, чтобы приготовили немалое число людей и съестных припасов».
26 июля брат известного нам по Калачевскому бунту Куприянова, С. Куприянов, подает в канцелярию письмо такого содержания: «повергаю себя к стопам ее имп. величества и со всеусерднейшим моим восторгом представляю себя со всем своим имуществом к защищению ее имп. величества высочайшего здравия, к соблюдению престола российского и всего общества тишины и спокойствия»... Всеподданнейший раб — такой то.
До сих пор все инструкции и промемории, рассмотренные нами, базировались на слухах из г. Гороховца. Имя Пугачева не упоминалось, делался только намек. Феодальные поместья укреплялись и готовились к чему то, большие дороги щетинились рогатками и заставами на встречу какому то неведомому и страшному неприятелю, разрозненное барство сплачивалось, инстинктивно чуя опасность.
27 июля в промемории Владим. пров. канцелярии впервые произнесено имя самозванца Пугачева. Муромский воевода доносил, что «злодейская толпа уже в город Арзамас взошла». В Муроме удерживались все воинские люди, т. к. он (Муром) отстоял в 120 верстах от Арзамаса. Прочим городам велено «иметь осторожность к сыску воров» (см. Пугачевский бунт на подступах к Мурому).
Юрьев, получив настоящую промеморию, немедля организует кустарным путем ополчение: посылается нарочный по всем помещичьим, дворцовым, экономическим и отписным селам и деревням с инструкцией о сборе пороха и приказом о даче молодых людей по 8 ч. с сотни. Собранному таким образом ополчению, в коем, по приблизительному расчету Юрьевской канцелярии, должно было быть 2000 с небольшим человек, приказано расположиться под городом и на луговых местах, понаделать шалашей вместо палаток. Для выучки корпус должен был быть разбит на несколько отрядов, во главе их поставлены помещики — быв. военные, а в роли нижнего комсостава были солдаты, или, в случае их недостатка, люди из обывателей. Над всем же ополчением команда предназначалась выборному от дворян. На случай осадных окопных работ импровизированное войско было снабжено лопатами, кирками и проч. инструментами. Пропитание солдат получал, из того, места, откуда прибыл. Указом из V департамента приказано было: 1) о всех сведениях и слухах о Пугачеве сообщать; 2) озаботиться, в случае чего, вывозом казны и 3) «на случай есть ли б то от бегущего и укрывающегося, то отчаянно бросающегося злодея» оказалась опасность — советоваться сообща с дворянскими предводителями, и чтоб дворяне сами организовались в добровольные отряды, «чем оказали б отечеству знаменитую услугу».
По слушании настоящего указа о Пугачеве, который казался перепуганному дворянству каким-то апокалипсическим зверем, отчаянно бросающимся, Юрьевская канцелярия между прочим постановила: 1) имеющиеся у дворян в поместьях домашние пушки, «годные к действию», собрать и прислать при «умелых к обращению людях»; 2) Юрьевскому купечеству предложить составить конный корпус, и, вооружив имеющимся оружием, отдать под команду г-ну Куприянову, который, как мы видели, в минуту опасности, сломя голову, бросился «к стопам императрицы».
Все эти быстрые и храбрые шаги Юрьевского воеводы Макарова, по части писания просмотренных нами указов, которыми, казалось, поднята грандиозная оборона, в значительной степени разбились о реальные данные, которые выявились на совещании 30 июля с дворянскими представителями. Эти последние, присутствовавшие в количестве только 13 человек, объявили, что они мелкопоместные и из их дворовых людей не наберешь большого войска. Помещики же крупные жительство имеют по военной или штатской службе в иных больших городах, и «пусть де Юрьевская канцелярия не полагает, что без разрешения помещиков приказчики выдадут требуемых ополченцев». По справке канцелярии, по последней ревизии состав населения по государственным повинностям распределялся так:
Кроме разночинцев и купечества, живущих в городе:1. В вотчинах коллегии экономии - 7002 души.
2. Дворцовых - 41 душа.
3. Ведомства канц. конфискации и отписных за долги по банковым конторам и выморочным - 120 душ.
4. Ведомства Моск. городового магистрата за долги по партикулярным векселям – 502 д.
5. За разными помещиками - 19419 д.
Всего – 27084 души.
При сборе с 100 ч. по 1 ч. составится отряд в 270 ч.
Живущее в столице Юрьевское дворянство через Остермана было предупреждено о постановленном рекрутировании ополчения. Сбор этого, уже маленького, войска был произведен, и те рекруты, которые явились «в полном снаряде», были поставлены на казенный кошт, не вооруженные были оставлены на своем довольствии. На запрос дворян об огнестрельном оружии и порохе канцелярия ответила, что имеется сделанных 500 рогатин, и, в случае максимальной опасности, при сборе отряда в 2000 человек, «в скорости 1500 рогатин сделаны будут» местными кузнецами. Временно купечеством был организован конный разъезд из 10 человек для разведок в окрестностях.
28 июля получается указ из Сената, коим объявляется прощение раскаявшимся пугачевцам, но чтобы они являлись к ген. Бибикову или Потемкину в пределах Казанской, Оренбургской и Симбирской губерний, «а ежели отставшие люди явятся в иных местах, то на таковых всемилостивейшее прощение простираться уже не может».
Положение вещей становится весьма неспокойным, отовсюду летят вести, что нет нигде Пугачева, а Юрьевская область в боевой готовности ждет только повода, чтобы показать свою верность воле императрицы.
Еще до дворянского совещания и указа Сената, сержант Тимофей Чупров объявил 26 июля, что 24 числа видел проезжавших по городу Юрьеву и останавливавшихся для закупки провианта неизвестных людей 10 ч., были они одеты в серые шубы и кафтаны, у некоторых были сабли; спрашивали, кто теперь в Юрьеве воеводой, а напоследок объявили, что едут от государя Петра Федоровича и что он жив и уехали по Московскому тракту. Видимо, имя скрытого и опять появившегося Петра производило магическое действие. Чупров, несмотря на строжайшее военное положение и «всякую предосторожность к сыску воров», не смел два дня сказать об этом. Он так и заявляет, что он «того же времени сказать не смел». Тотчас же погнали нарочные по всем дорогам, ведущим с Юрьева на Москву, по Стромынке, по Александровскому тракту и по глухим проселкам в погоню за пугачевскими эмиссарами. Караулы были удвоены. Чупров, закованный «в железа», сел в холодную. Допрос харчевников, у которых останавливались проезжие пугачевцы, дал почти те же сведение, что и Чупров, здесь только отрицалось упоминание имени государя Петра Федоровича.
В тот же день был получен указ, которым предписывается в виду опасности, угрожающей Мурому, слать туда по первому требованию войска и воинские припасы. Вокруг Мурома уничтожались все перевозы на Оке и все лодки были затоплены в глубоких местах. Из Москвы туда была отправлена достаточная воинская команда под началом ген. майора Торба. К Нижнему же был отправлен из конторы артиллерии и фортификации поручик Бунин, коему велено чинить всяческое содействие. Владимиру велено крепить изгороди и находиться в готовности.
Затем следует неожиданно быстрый спад опасности. 17 августа из Лухова сообщают, что «толпа» отходит. А указ Сената закрепляет последний отголосок Пугачевщины: там говорится, что Пугачев угнан в степи, но власти должны быть осторожны, т. к. есть возможность появления другого самозванца Пугачева.
Мы видим, что Пугачевское движение в нашем крае не имело иных последствий, кроме того, что перепуганное заревами далеких пожаров барство готовилось к обороне; что, в сущности, до нас докатилась уже ослабевавшая волна революционного прибоя.
Полоса реакции, наступившая после Панинского террора, захватывает период приблизительно в 20 лет.
Н. Воронин
Крестьянское движение в XVIII столетии во Владимирском крае
Владимир Васильевич Калачов (1823—?) - помещик сельца Вески Юрьевского уезда.
Copyright © 2017 Любовь безусловная
|
