Задоров Владимир Александрович
Задоров Владимир Александрович (1903-?) - кочегар и машинист, секретарь партийной организации» на «Челюскине».
Задоров Владимир Александрович родился в 1903 году в деревеньке Гришаково Всегодической волости Ковровского уезда Владимирской губернии (ныне Савинский район, Ивановская область).
Отец мой был портным, но пил, как сапожник. Так шутили соседи, а потом сами напивались до бесчувствия. Невесело шутили люди. Игла и ножницы передавались у нас из рода в род — все Задоровы портными были. Каждый шил и пил в меру своих способностей, а иногда и сверх меры. Тогда случалась белая горячка и торопливые дешевые похороны.
Отец мой Александр Задоров жил в деревне Гришаково, в Ковровском уезде, Владимирской губернии. Обшивал всю деревню, а сам едва не голяком ходил. Не вытерпел, кинулся в город Нижний — думал, будет легче. Там я и родился, в Нижнем, там и рос, там и должен был принять родовое портновское дело.
Вышло однако иначе. Времена пошли ломкие. В десятом году, перекипев в горе, кинула мать спившегося отца и ушла назад в деревню. Живя у бабки с осени, я пошел в сельскую школу. Тут началось мое детство, да тут же и оборвалось, как нитка на зубах. В 11 лет я был уже подручным мальчишкой при мучной и бакалейной лавке купца Кузнецова в Иваново-Вознесенске.
Начинается большая жизнь, самостоятельная, но свирепая и одуряющая. Обязанности лавочного мальчишки не ограничены, а права не указаны. Каждый над тобой хозяин, каждый зуботычиной норовит наградить. У каждого впрочем индивидуальный подход.
Сам купец особой сноровкой бил — всегда в бок, чаще кулаком, но иногда, разнообразия ради, табуретом. Хозяйка — та по щекам лупила, предварительно пенсне надев. Из приказчиков иные по затылку хлестали, иные под зад — кому как забавней и сподручней. Кучер — и он над мальчишкой голова, — тот за ухо норовил хватить. Один раз так дернул, что надорвал ухо. Шрам и посейчас остался.
Не следует однако думать, что я, будучи лавочным мальчишкой, ничего, кроме подзатыльников, не получал. Неверно. Получал. Обед получал, и если покупателей было не слишком много, то и съедать его без помехи успевал. Еще фартук получал. Все семь мальчишек кузнецовских и все восемь приказчиков получали фартуки. Ежели бы выстроить фартучное наше воинство по ранжиру да прибавить к этому обоз из 12 лошадей, да такое же количество грузчиков и возчиков, то картина, надо думать, получилась бы довольно сильная и должна была несомненно внушать уважение. Понятно, именитого купца и уважали. Он умел хозяйствовать, умел держать команду.
Жили мы крепостным порядком, в полном догляде у хозяина. Селились в трехоконном домишке на купцовском дворе. Внизу жили грузчики, вверху — мы, мальчишки и приказчики. Помещение вверху было не слишком просторное. 15 коек стояли вплотную одна к другой. Плотно один к другому жили люди, но без особой любви друг к другу, даже без особой дружбы. Очень уж изнурительной была жизнь. Ни времени, ни сил на человеческие дела не хватало.
В шесть часов утра мы уже были на ногах. До семи — приборка, побегушки. К семи нужно быть в лавке. Там за тяжелыми замками стояли стенкой мешки с мукой. В мешке два с половиной — три пуда, а то и четыре. Мальчишке 11–12 лет, но если мальчишка крепкий (я был крепким) и если он понатужится, то снести может. Ну, а раз может, то какие еще разговоры? Я и таскал без разговоров.
В восемь часов утра лавка открывалась, а закрывалась в восемь вечера. Но закрыть лавку — это вовсе не значит кончить работу.
Иваново-Вознесенск — городок порядочный, раскинулся примерно на 12 квадратных верст. На каждой версте может случиться хотя бы по одному покупателю, который днем отобрал в кузнецовской лавке товары и велел завезти на дом. Купец, известно, был тароват: своему покупателю как не услужить?! Ради этой вот тароватости и приходилось мне ежедневно и зимой и летом таскаться по городу до полуночи, а то и до часу ночи. Придешь домой, еле ноги волочишь, голоден, как собака. Но есть не можешь от усталости. Добредешь до койки и свалишься замертво спать.
А в шесть утра опять на ногах и опять за то же. Так и кружишься.
В воскресенье нас ждали скромные радости трехчасовой отлучки. Торговали в праздники до трех. После обеда, примерно часов в пять, можно итти со двора.
Маршрут у меня был один — к матери. Это была единственная для меня отдушина. Перед ней не надо тянуться. Ей можно поскулить на ломоту в плечах, на тычки, на надорванное, кровоточащее ухо, на рано кончившееся детство. Мать погладит по разбитым плечам, присолит слезой ранку на ухе, а иной раз в горьком, безысходном раздражении дернет за другое ухо. Большего ей не дано было, хватало горя и без меня. Да и что она могла сделать? Няни в Горелинском родильном доме получали по семи рублей жалованья в месяц. На 23 копейки в день не разгуляешься и судьбы сыну не купишь.
Не на кого мне было надеяться, кроме самого себя. Вот я и пробивался, как мог, сам.
Посидев у матери с половины шестого до половины восьмого, я во всю прыть припускался домой, на купеческий двор. Праздничная гулянка кончалась. К восьми часам мы обязаны были быть дома и до следующего воскресенья носа за ворота не казать. Нельзя было забывать, что у хозяюшки нашей недреманное зоркое око и увесистые кулаки.
Так и жили крепостным, цепным порядком, привязанные, как собаки, к хозяйскому двору и к хозяйскому добру.
В военные годы пришлось нам еще потуже. Взрослых приказчиков позабрали на пушечное мясо, и Кузнецов отдувался на бесплатной двужильной тяге подручных мальчишек.
Семнадцатый год принес одно облегчение — восьмичасовой рабочий день. В остальном купец был еще в силе, и ни обычаи кузнецовского двора, ни нрав купеческий не изменились.
Первая решительная победа была одержана мальчишками только в конце 1917 года, когда у каждого из нас радостно зашуршал под фартуком новенький профсоюзный билет и мы впервые получили зарплату.
Это были первые заработанные мною деньги, вернее, это были первые из заработанных мною денег, которые мне удалось получить. До сих пор они оставались у купца Кузнецова и питали густую его силу. Теперь частица этой силы перешла ко мне в карман, ко мне и к моим товарищам. Кузнецов стал хиреть. Октябрь добил его, хватил мертвой хваткой за горло. Лавка купца Кузнецова в Посаде перестала существовать.
Снова я был брошен в жизнь, снова повернул в деревню. Но деревенский труд был в те времена таким же изнурительным и отупляющим, как и городской. Год прожил муторной, голодной и бранчливой жизнью у отчима — тоже портного. В конце концов пришлось-таки взяться за родовую задоровскую иглу. Нужда и полупьяный отчим были первыми моими инструкторами в портновском деле. Круг как будто бы замкнулся, оставалось взяться за шкалик, и еще один Задоров был бы кончен.
Вышло однако несколько иначе. Я уже не был таким покорным, как прежние Задоровы, я не боялся жизни, и времена были другие. Не желая быть лишним ртом в многодетной и голодной семье отчима, я снова снялся с места.
Так под селом Ставровым появился шестнадцатилетний бродячий швец. Приходил в деревню, обшивал, переходил в другую. Кормился иглой три года. В Ставрове была небольшая текстильная фабрика, я частенько туда наведывался. Там и возникла мысль организовать ячейку комсомола. Никто из нас, правда, не представлял себе с достаточной ясностью, что и как нужно делать. Даже ставровские партийцы, а их было на фабрике пять человек, и те имели весьма смутное представление о комсомоле. Помнится, один из них, фамилию, к сожалению, я забыл, даже прикрикнул довольно начальственно на нас: что, мол, за комсомол? что за ячейка? почему? на каком основании? кто разрешил?
Оказалось, что никто не разрешил, но ячейку с помощью фабричных комсомольцев села Собакина, стоявшего неподалеку от Ставрова, мы все-таки создали. И она росла да росла, а позже помогали ей те самые партийцы, которые так круто ее не поняли вначале.
В рост шли нелегко. Работали на первых порах наощупь. Принимали много лишнего народа вплоть до поповичей. Поповичи и иже с ними охотно танцевали на ячейковых вечерах, играли на сцене и оттягали у рабочей молодежи всю культурную работу, почитая себя в этом деле спецами. Пришлось с этими спецами духовной культуры распроститься.
В 1922 году перебрали весь состав ячейки, решительно пошли в нормальный рост и настолько окрепли, что направляли работу трех ячеек, нами же организованных в окрестных деревнях. Бились за многополье, за посев клевера. Тут же выяснилось, что для руководства нужны знания и новые организационные навыки. Получаю путевку в партшколу во Владимире, еду учиться. Из Владимира обратно в Ставрово уже на постоянную работу на фабрику имени Кутузова. Кончена бродячая жизнь. Бросаю иглу и ножницы. Проклятый круг разорван — работаю ткачом. В 1924 году меня выдвигают в секретари ставровской комсомольской организации, а в 1925 году — в секретари более крупной ячейки на фабрике имени Лакина.
Немного страшно поначалу. На Лакинке совсем другие масштабы. Там 2500 рабочих (в семь раз больше, чем в Ставрове) и 200 комсомольцев. К тому же и условия работы на Лакинке были особые. На фабрике работало много крестьян из окрестных деревень. Интересы рабочих, понятно, были тесно связаны с интересами крестьян. Обойти этого никак нельзя было. Ячейка должна была обслуживать и фабричную и крестьянскую молодежь. Это было нелегко, но зато сильно содействовало росту.
Человек растет толчками. Таким толчком были для меня год работ на Лакинке, год смерти Владимира Ильича, год тесного общения с отличным партийцем — секретарем лакинской парторганизации Осиповым. Это был год больших мыслей, большого внутреннего напряжения, большого для меня роста. Мне, вчерашнему лавочному мальчишке, бродячему портному, неопытному ткачу, «старому» комсомольцу и молодому, ленинского призыва, партийцу, оставили огромное наследство мысли, дела, идей — целый мир. Все это я должен был освоить — я и мои товарищи. Я решил учиться.
Призыв в Красную армию не изменил моего решения. Учась в полковой школе младших командиров, работая в качестве полкового организатора комсомола и в бюро полкового партколлектива, я в то же время готовился на рабфак.
В 1927 году демобилизация и путевка на Владимирский рабфак. Я принят, учусь. Правда, сильно затрудняют учебу общественные нагрузки — работа в исполбюро, в оргсекторе партийного бюро и т. д. Все же осиливаю рабфак в два с половиной года. В 1930 году рабфак позади. Надо двигать дальше. Слишком много непобежденного. И вот в руках новая путевка, на этот раз в Московский институт инженеров водного транспорта, часть которого позже реорганизуется в водный втуз и переводится в Ленинград.
Снова книги, снова профком и партколлектив. В одно неотделимое целое сливаются и книги, и партработа, и люди, и механизмы. Поиски механизмов привели меня и на «Челюскина». Из газет узнал, что паросиловое хозяйство на «Челюскине» и конструкции его машин будто продукт самой высокой современной техники. Отложив в сторону дипломную работу, иду машинистом на «Челюскина».
Ленинград… Легкий ветерок рябью покрывает воды Невы. Описав в небе дугу, солнце опустилось за море…
Это было летом 1933 года.
Окончив занятия, мы шли, не торопясь, по набережной Красного флота. Наше внимание привлек стоявший у Васильевского острова новенький, блестевший на солнце пароход. Решили перейти Неву и, если разрешит командование судна, осмотреть пароход. Это и был «Челюскин», только что прибывший из Копенгагена, из верфей судостроительного завода «Бурмейстер и Вайн».
Судно предназначалось для экспедиционных рейсов Великим северным путем. Как писали в то время в прессе, пароход строился с усиленным против обычных транспортных судов набором корпуса, чтобы вооружить его для плавания во льдах. Ледокольного типа нос и крейсерская корма гармонировали с общим внешним видом судна, выгодно отличавшегося от судов, плавающих на Севере. Парадной белизны деревянная палуба пахла свежей смолой. Четыре паровые лебедки, попарно расположенные с обеих сторон фок-мачты, казалось, настороженно ждали условного сигнала, готовые к подъему тяжестей для первого и второго трюмов. На полубаке сильный паровой брашпиль, предназначенный к подъему двух тяжелых холлевских якорей, как рыбак, пригретый лучами летнего солнца, застыл в ленивой дремоте. Две кормовые лебедки, приютившись у грот-мачты, стояли без движения.
Двухярусная надстройка посредине судна, занимавшая почти треть его длины с машинно-котельной шахтой в центре, служила жилым помещением для экипажа и состава экспедиции.
Внизу по бортам расположились одноместные и двухместные каюты для экипажа. Палуба в них покрыта была линолеумом, поверх которого красивой лентой растянулся мягкий ковер. Зеркала, отдельные шкафчики для одежды, диваны, столики, шерстяные занавески у коек — все было на своем месте. Такая обстановка располагала к приятному отдыху после тяжелой работы.
В широких коридорах, представлявших замкнутый прямоугольник вдоль стен машинной шахты, выстроились в ряд шкафы. Здесь же в ряд с каютами расположены баня, ванны и умывальники.
Правый ряд кают заканчивался обширной столовой для экипажа и красным уголком, расположенными в большом зале, разделенном тяжелой матерчатой шторой.
Да, этот пароход мог гордиться удобствами, созданными для экипажа: вокруг стен столовой и красного уголка — мягкие диваны, обтянутые кожей, столы, стулья, мягкие кресла, шкафы для книг.
Этот зал был центром общественной жизни всего коллектива. Здесь же под аккомпанемент патефона в свободные от работы и занятий часы «козлятники» азартно стучали костями домино, шахматисты и шашечники с сосредоточенными лицами решали тактические задачи упорного боя…
Второй ярус надстройки представлял собой стальную рубку, несколько отступающую от бортов.
По бортам — двух- и четырехместные каюты для экспедиционного состава, здесь же — лазарет и амбулатория.
Впереди, через проход, большая кают-компания для командного и экспедиционного состава, по вечерам — арена самодеятельности и веселого досуга челюскинцев.
Еще выше расположены штурманская, рулевая, радиорубка и помещение капитана с закрытым командным мостиком впереди. Все под одной общей крышей — под верхним открытым капитанским мостиком. Здесь, когда «Челюскин» форсировал льды северных морей, вахтенный штурман и капитан сосредоточенно шагали с одного крыла на другое, наблюдая за движением судна, чтобы вовремя дать необходимый телеграфный сигнал вниз или отрывисто бросить стоявшему у штурвала матросу — «право на борт», «прямо руль».
Сзади за рубками — люк для угля. Рядом с люком — лебедка для погрузки угля и подъема расположенных по бортам спасательных шлюпок и моторных ботов.
Все этажи надстройки помимо сообщений через палубы соединены широкими лестницами.
Машина системы завода «Бурмейстер и Вайн» с золотниковым парораспределением.
Одиннадцать различных паровых вспомогательных механизмов, расположенных в обширном машинном зале, обслуживали котлы, машину, освещение и весь корабль.
Гордостью машинного отделения был универсальный станок, на котором производились в рейсе все токарные, фрезерные, строгальные и сверлильные работы по текущему ремонту. Это ценнейшая и незаменимая вещь в условиях такого рейса, когда нет близко ремонтных баз.
Клинкеты угольной ямы, расположенные против каждого котла, облегчают работу кочегаров. Для уборки мусора из кочегарки установлены два мусорных инжектора.
Из новейших навигационных приборов на пароходе находились радиопеленгатор и электрический эхолот, непрерывно и автоматически вычерчивавший диаграмму глубин.
Такое транспортное судно большого тоннажа, если устранить ряд его недостатков, выявленных во время рейса, может послужить прототипом судов, которые будут курсировать в сопровождении мощных ледоколов на столь тяжелых в ледовом отношении северных путях.
2 августа 1933 г. пароход «Челюскин» под командованием опытного полярного капитана В.И. Воронина и начальника экспедиции члена-корреспондента АН СССР О.Ю. Шмидта вышел из Мурманска во Владивосток, отрабатывая схему доставки грузов по трассе Северного морского пути за одну летнюю навигацию.
Новая моя специальность (механизмы) сплетается со старой (люди) — и вот я не только челюскинский машинист, но и секретарь плавучей партячейки.
Ячейка пробивается на восток. Под ногами качается палуба и вздрагивают машины. Первые льдины ударяют о борта. На корабле как будто все обычно — у одного родилась дочь, другой поет песни, а третий не знает, когда организовался Коминтерн. Последнее обстоятельство уже касается меня. Надо сделать так, чтобы это знали все, это и многое другое. И вот почти весь состав экспедиции изучает историю партии, историю классовой борьбы, историю рабочего движения.
Пароход наш тяжело пробивается сквозь льды. Застреваем, стоим на месте, возвращаемся назад, снова идем вперед, наконец вмерзаем в лед. Над кораблем морозная многомесячная ночь. Но мы работаем. Мы организуем плотников и печников острова Врангеля, мы работаем с кочегарами, матросами, машинистами. Втузовцы занимаются с Отто Юльевичем высшей математикой.
Но «Челюскину» приходится все туже в полном смысле этого слова. Наконец лед осилил. Корпус «Челюскина» раскололся. В каюту вполз лед. Я беру партбилет и выхожу вместе с другими на лед. «Челюскин» — под ногами. Учебник истории ВКП(б) пошел ко дну. Но я знаю — сама история крепко сидит в головах людей, а если так, то гибель учебника не такая уж страшная вещь.
Ячейка продолжает работу. Опыт партработы на дрейфующих льдинах у нас еще маловат, поэтому никакие образцы в полной мере для нас не подходили. Но уж зато вот где выверялись конкретность и оперативность руководства! Всякий другой метод не имел никакого смысла, так как каждый день, каждый час борьбы (а борьба шла непрерывно) ставил перед нами новые конкретные задачи, требующие немедленного конкретного разрешения. Вопросы руководства вставали как вопросы рабочей непосредственной практики.
Партиец должен был лучше всех работать, больше всех работать, веселей всех работать.
Работает бригада по околке леса ото льда. Орудий для околки мало. Окалывать могут лишь двое. Остальные привязывают конец к бревну и раскачивают. Но раскачивать можно до отупения, до умопомрачения, до злости, до отчаяния. Нужны песня — дружная песня! — и шутка. И вот песня и шутка стали партийной обязанностью. Бодрость стала обязательным методом работы.
«Челюскин» дрейфовал вместе с экипажем в течение почти пяти месяцев. Благодаря удачному дрейфу вместе со льдами он вошёл в Берингов пролив. 13 февраля 1934 г. пароход был раздавлен льдами и затонул в течение двух часов. В результате катастрофы один человек погиб, на льду оказалось 104 участника экспедиции.
Через два дня после крушения судна в Москве была образована специальная комиссия. Эвакуация лагеря осуществлялась с помощью авиации. 5 марта лётчик Анатолий Ляпидевский на самолёте АНТ-4 пробился к лагерю и снял с льдины десять женщин и двоих детей. Всего лётчики совершили 23 рейса, перевозя людей в чукотское становище Ванкарем, находящееся в 140–160 км от места ледовой стоянки. Были спасены все обитатели лагеря, которые провели два месяца на льдине в условиях полярной зимы.
Владимир Задоров
Владимира Задорова эвакуировали предпоследним, и вывозил его с льдины никто иной, как Николай Каманин, летчик, который родился и вырос в городе Меленки.
21 мая 1934 г. на пароходах «Смоленск» и «Сталинград» челюскинцы отправились во Владивосток.
Лётчики, участвовавшие в спасении челюскинцев с льдины,– А.В. Ляпидевский, В.С. Молоков, Н.П. Каманин, М.Т. Слепнёв, М.В. Водопьянов, И.В. Доронин, С.А. Леваневский – стали Героями Советского Союза и были награждены высшей наградой СССР – орденами Ленина. Непосредственные участники зимовки, кроме двух детей, были награждены орденами Красной Звезды, включая погибшего участника экспедиции.
9 июня 1934 г. из Владивостока отбыл специальный пассажирский литерный поезд, составленный из купейных вагонов и вагонов повышенной комфортности. На нём участники ледовой эпопеи, челюскинцы и лётчики, участвовавшие в их спасении, возвращались в Москву. На всём пути их следования им устраивали триумфальные встречи, проводили митинги, дарили цветы и подарки.
«Летчик-герой Советского Союза тов. Каманин говорит о том, что у летчиков была твердая уверенность в спасении челюскинцев. Эта уверенность была основана на той мощи, на тех миллионных резервах, на людях, которыми располагает наша великая родина.
Капитан «Челюскин» тов. Воронин рассказывает, что челюскинцы оставили корабль, уверенные в том, что они не будут предоставлены самим себе, что за ними вся страна, великая партия Ленина-Сталина.
Герой Светского Союза т. Молоков заявил, что летчики выполнили революционный долг перед пролетариатом Советского Союза, перед коммунистической партией, перед советским правительством.
— Мы спасли челюскинцев на самолетах, которые делались на наших советских заводах. Громкое пролетарское «ура» нашей авиационной промышленности!
Зам. нач. экспедиции тов. Бобров говорит:
— После гибели «Челюскина» мы не потеряли воли к борьбе и продолжали вести научные работы. Мы работали, как подобает честным советским гражданам.
В заключение выступает с речью летчик — герой Советского Союза тов. Ляпидевский. Обращаясь к молодежи, тов. Ляпидевский говорит:
— Садитесь на самолеты, штурмуйте небо! Будьте готовы по первому зову партии и правительства дать по зубам врагу. За великого стратега мировой пролетарской революции, инициатору спасения челюскинцев тов. Сталину прокричим громкое «ура»!
Вся площадь мощно подхватывает этот лозунг.
После митинга состоялся парад военных частей и многотысячная демонстрация трудящихся красной столицы в честь героев Арктики. Эскадрильи самолетов прошли над Красной площадью, приветствуя героев-летчиков.
Демонстрация кончилась поздно вечером.
В воздушном параде 19 июня, замыкая строй военно-воздушных сил, совершил полет над Москвой, приветствуя челюскинцев, самолет-гигант «Максим Горький» АНТ—20 конструкции инженера тов. Туполева. Самолет вел заслуженный летчик Союза CCСP тов. Громов.
Пролетая над Красной площадью, экипаж «Максима Горького», приветствуя прибывших челюскинцев, бросил рапорт об окончании строительства самолета» («Призыв», 21 июня 1934).
«Челюскинцы в Иванове
Пятого июля в Иваново приехали герои Советского Союза — летчики Каманин, Доронин, Пивенштейн, борт-механики Савин, Разин, Анисимов, челюскинцы — Бобров, Задоров, Иванов.
На пути дорогих гостей приветствовали трудящиеся Кольчугина, Юрьев-Польск., Гаврилова-Посада, Тейкова.
В Иванове многотысячные колонны трудящихся встали на всем пути следования от вокзала до гостиницы. На вокзальной площади состоялся митинг. Гостей приветствовали секретарь горкома т. Соколинский, Семагин, работница меланжевого комбината Сидорова и другие.
С ответным словом выступил челюскинец Задоров. Он сказал:
— Триста лет для капиталистов Арктика являлась сказочной страной, для нас — это быль.
Доронин говорит:
— Мы были уверены, что при поддержке всей страны челюскинцы будут спасены.
Доронина, Задорова встретили гулом приветствий, криками «ура», тысячами букетов цветов. Затем гости в автомобилях, декорированных цветами, отправились в гостиницу. На всем пути следования их приветствовали десятки аэропланов.
Днем на стадионе «Динамо» в присутствии сорока тысяч человек состоялся расширенный пленум горсовета, на котором с подробным сообщением о спасательных работах выступил летчик Каманин.
Бобров рассказал об освоении Северного морского пути. Гостям поднесена масса подарков» («Призыв», 8 июля 1934).
«Челюскинцы в Ковровском районе
Жители деревни Клюшниково первыми встретили челюскинцев. Сюда же прибыли для приема гостей представители райкома партии, райисполкома и райпрофсовета. Ветровое стекло, меняя виды, показало полевой проселок, старый пруд, избы, частью крытые соломой. Секретарь партийной организации экспедиции на пароходе «Челюскин» Задоров и бортмеханик Савин, летавший на спасение людей на самолете Героя Советского Союза И.С. Доронина, вышли из машины. На груди у гостей сияли ордена. На морском кителе гидроавиатора – орден Ленина. У Задорова на пиджаке – орден Трудового Красного Знамени. Их окружил народ. Да еще какой – первые в уезде коммунары. На луговине под шатром огромного тополя, где проводились обычно сходки селом, был устроен короткий митинг. Задоров рассказал хлеборобам, как советские полярники осваивают Арктику, как челюскинцы жили два месяца в палатках на льду океана, как страна, преодолевая недоступность ледовых торосов, вырвала их из плена. В лесу, у пашен, в деревнях, возле известковых ломок стар и млад собирались загодя и ждали того момента, когда проедет кортеж. На улицах города люди стояли плотными шпалерами. Повсюду были видны портреты: бородатое лицо начальника экспедиции Шмидта, ставшие знакомыми лица семи летчиков – первых Героев Советского Союза. Мальчишки забрались на деревья и крыши, чтобы лучше обозревать панораму народного празднества. Крики «Ура!», «Да здравствуют Герои Арктики», «Слава челюскинцам» неслись навстречу автомобилю, в котором ехали Задоров и Савин.
Ковров встречает покорителей севера
День 7 июля 1934 года, несмотря на рабочую субботу, стал для жителей Коврова праздничным. С утра над городом реяли красные флаги. После полудня толпы людей, бурно выражающих ликование, заполнили улицы. В руках они держали плакаты с приветственными подписями, цветы и алые, как гвоздики, флажки. Трубы оркестров заиграли марши. Звонкие напевы песен перекатывались по колоннам. Труженики заводов и фабрик вместе с приехавшими в город представителями колхозов и совхозов вышли встречать героев челюскинской эпопеи.
Торжественно и радостно принимали дорогих гостей трудящиеся Коврова. Площадь перед зданием райкома партии (ул. Абельмана, д. 16) буквально была запружена тысячами горожан. Среди делегатов от предприятий находился Федор Кашанов, первый комсомолец города, награжденный орденом Ленина.
Митинг в Коврове открыл председатель горсовета К.И. Исаков. Заведующий орготделом райкома партии И.С. Заиграев передал гостям слова горячих приветствий и добрых пожеланий. Овации и одобрительные возгласы сопровождали его речь. Затем выступили комиссар ледового лагеря Задоров и бортмеханик Савин. Они отвечали на сердечные поздравления ковровцев:
– Я радуюсь вместе с вами достижениями на производстве и в колхозах района, – сказал Задоров своим землякам. Он мог заявить так по праву, потому что родился под Ковровом: в деревеньке Гришаково Всегодической волости. Отсюда отправлялись в странствия по Руси мастера портняжного дела. И его когда-то повел отец в люди шить обновки сельскому жителю. От имени рабочих экскаваторного завода восхищение подвигом героев высказал Торопов. От рабочих завода имени К.О. Киркиж держал слово Смирнов. Митинг закончился выступлением пионерки Васильевой. «Стальной ледовый коллектив…»
Вечером в клубе имени В.П. Ногина был проведен торжественный пленум горсовета. Партийные и профсоюзные активисты, ударники городских предприятий до отказа заполнили зал. Все с большим вниманием слушали Задорова. Челюскинская эпопея в его изложении как бы виделась с близкого расстояния… Актеры Ивановского областного драматического театра в честь приезда челюскинцев в тот вечер дали спектакль по комедии В. Шкваркина «Чужой ребенок». Театр тогда гастролировал в Коврове, и его постановки пользовались неизменным успехом. Когда был опущен занавес, виновники торжества оставили труппе театра письмо: «Сердечно благодарны за постановку пьесы «Чужой ребенок». Несмотря на то, что перед этим пьесу пришлось смотреть дважды, все же мы с глубоким интересом следили за ходом этой чудесной пьесы» (ковровский краевед В.А. Григорьев).
«Челюскинец Задоров, бортмеханик летчика Доронина Савин приехали на родину Задорова – на Собинку, радостно встреченные трудящимися Собинки, особенно рабочими ф-ки Лакина, где раньше Задоров работал секретарем комсомольской ячейки» («Призыв», 9 июля 1934).
«Сегодня во Владимир приезжают челюскинцы — тов. ЗАДОРОВ — секретарь партколлектива челюскинцев и борт-механик самолета Доронина тов. САВИН» («Призыв», 8 июля 1934).
«Челюскинец — тов. Задоров во Владимире
Вчера задолго до приезда одного из героев Арктики, секретаря парткома челюскинцев тов. ЗАДОРОВА тысячи трудящихся Владимира собрались у клуба Молотова.
Город нарядился кумачом. Плакаты с приветствиями челюскинцам, на арке у входа в парк и на клубе портреты Шмидта, Каманина, два портрета Задорова.
Трудящиеся города с нетерпением ожидают приезда дорогого гостя, своего земляка Задорова.
Показывается автомобиль. Из него выходит улыбающийся тов. Задоров. Играют несколько оркестров. Под аплодисменты и громкое неоднократное «ура» Задоров входит на трибуну.
— Трудящиеся Владимира собрались приветствовать участника героического похода, нашего земляка, которым мы гордимся, тов. Задорова, — говорит предгорсовета тов. ОРЛОВ,— открывая митинг.
Слово получает секретарь райкома партии тов. ПАКОВ. Он говорит:
— В лице нашего земляка Задорова от вас, товарищи трудящиеся, разрешите приветствовать героический коллектив челюскинцев, сплоченный единой волей выполнить задание партии. Героические подвиги челюскинцев и героев Советского Союза летчиков для нас, рабочих и колхозников, являются новым стимулом к новым победам на фронте социалистического строительства.
Тов. Задорова приветствуют представители от «Химкомбината» и «Автоприбора», пионерорганизации:
— Мы ежеминутно следили за челюскинской эпопеей, — говорит предрайпрофсовета тов. ШЕЛЕНКОBA и дальше сообщает, что лучшие бригады второвского торфопредприятия задолго до срока выполнили сезонные задания по добыче торфа и выдвинули встречные планы имени летчика Каманина.
— Задорова воспитала владимирская комсомолия,— говорит представитель РК ВЛКСМ тов. ГУЩИН.
Пионеры передают Задорову цветы. Преподаватель рабфака ЮДИН передает подарок от студентов — набор слесарных инструментов.
Бывший студент рабфака т. Задоров радостно обнимает своего учителя и выступает с ответным словом. Он рассказывает о челюскинской эпопее.
- Трудящиеся и колхозники Владимира, разрешите передать вам искренний, товарищеский привет от всего коллектива челюскинцев.
Партия доверила нам один из важных участков—освоение Северного морского пути. Ни на минуту, даже на дрейфующей льдине, мы не забывали о задании партии.
Арктика для капиталистического мира являлась сказкой, загадкой, а для нашей страны это — быль. То, что не смогли покорить капиталисты, покорили мы.
Мы надеялись, что партия и правительство нас спасут. И лучшие сыны нашей родины, герои летчики вывезли нас с дрейфующей льдины, ибо пролетариат создает технику, руками пролетариата созданы моторы аэропланов, которые выдержали невиданное испытание.
Коллектив челюскинцев — образец, организованности нашей великой родины. И отвага, преданность интересам партии, которую проявили наши герои, это присуще только нашей стране.
Речь тов. Задорова все время прорывалась громом аплодисментов и громким «ура».
— Да здравствует коммунистическая партия.
— Да здравствует вождь пролетариата мудрый Сталин.
Вечером в гортеатре состоялась встреча тов. Задорова с лучшими ударниками города» («Призыв», 9 июля 1934).
«Встреча Задорова с владимирцами
Едва-ли когда городской парк вмещал столько отдыхающих трудящихся города, как 8-го июля,— этот памятный день для владимирцев, радостно встретивших одного из славных героев Арктики, секретаря партколлектива челюскинцев тов. Задорова.
Как только закончился митинг посвященный встрече тов. Задорова, тысячи трудящихся устремились потоком в парк, чтобы принять участие в массовом гулянье.
Сколько радости и гордости на лицах трудящихся! Радости и гордости, что лучшие люди Советской Страны, преданные делу партии и правительству, спасены неустрашимыми летчиками-героями.
Сколько восторга, восхищения у сотен ребят, сгрудившихся около открытой сцены в парке, где должен выступать тов. Задоров.
В продолжение часа не одна тысяча трудящихся стояла перед сценой, дожидаясь появления т. Задорова. И стоило лишь сказать, что т. Задоров прибыл и находится за сценой, как раздался гром аплодисментов, продолжающийся долгое время.
Присутствующие, затаив дыхание, слушали захватывающий рассказ тов. Задорова о значении экспедиции и роли ее в освоении Арктики, о гибели «Челюскина», о работе челюскинцев на дрейфующей льдине в течение двух месяцев, о советских летчиках-героях, чье мужество прославлено на весь мир.
Под долго несмолкающие шумные, искренние аплодисменты закончил свое выступление тов. Задоров.
Тепло, горячо встретили и проводили владимирцы Задорова, одного из членов стойкого и мужественного коллектива челюскинцев. Эта стойкость и мужественность свойственна лишь людям страны, где рабочие и колхозники под руководством коммунистической партии и ее вождя великого товарища Сталина строят социализм!
Л. Энодин» («Призыв», 10 июля 1934).
«Когда я прохожу мимо мутной реченки «Лыбедь» на улицу Луначарского, вспоминается славное незабываемое имя Володи Задорова. За «Лыбедью» рабфак.
Комсомолец Задоров — бывший рабфаковец, теперь герой челюскинской эпопеи, секретарь партийного комитета прославленной на весь мир полярной экспедиции.
Именем бывшего студента «задорного Задорыча» и назван рабфак» («Призыв», 1 сентября 1934).
Источник:
Поход «Челюскина»
Владимирская энциклопедия
|
