Тихонравов Михаил Васильевич
Михаил Васильевич был сын священника села Лемешков, Владимирского уезда.
Учился в духовном училище, потом во Владимирской духовной семинарии. В училище и семинарии он учился очень хорошо. Еще на семинарской скамье Михаил Васильевич выдавался недюженными способностями. Рассказывают, что семинарские сочинения Тихонравова были так хороши, что у наставников и начальства не раз возникали сомнения в их подлинности. Сомнения исчезли только после того, как Тихонравов, запертый, в виду проверки, в канцелярии, написал работу, изумившую всех.
В академии оказал такие прекрасные успехи в науках, что вышел оттуда одним из первых магистров (В числе 19-ти магистров ХѴ-го курса Моск. дух. академии Михаил Тихонравов (Владимирский) значится под № 6-м.).
Родители его отличались благочестием, и старались воспитать в таком же духе своего сына. Религиозно-нравственное направление, данное Тихонравову в детстве его родителям, с течением времени не ослабевало, а напротив развивалось и укреплялось, благодаря различным добрым влияниям, особенно имевшим место в академии. Здесь Тихонравов близко сошелся с двумя, в высшей степени светлыми и симпатичными, личностями, от знакомства с которыми только и можно было ожидать одного добра. Личности эти — товарищ Тихонравова по академии и по курсу, Александр Матвеевич Бухарев, и ординарный профессор академии, сделавшийся потом знаменитым ректором ее, Александр Васильевич Горский. О первом, т. е. Бухареве, один из питомцев Московской академии, известный публицист Н.П. Гиляров-Платонов (сконч. в 1887 году) в своих интересных воспоминаниях «Из пережитаго» говорит следующее: «Вот он, Александр Матвеевич, некогда двадцатилетний юноша, вежливо, почти с заискивающим видом подходивший к нам вечерами поочередно, с предложением читать молитвы на сон грядущим. Он в академии был «старшим» в нашем номере (Старшими в номерах назначались лучшие студенты старшего курса; они исполняли обязанности комнатных надзирателей.). Двадцати двух лет принимает монашество (в монашестве — Феодор). Душа набожная, пылкое сердце, живой ум». Впоследствии он «сложил сан, оставаясь глубоко верующим и искренно набожным... Слышал я что Бухарев и жил и умер истинным подвижником; и неудивительно: он был святая душа во всяком случае». — И вот с этим то «подвижником», с этою «святою душею» М. В. Тихонравов состоял в самом близком общении, которого не прерывал до смерти своей. — Что же касается Горского, то о нем тот-же Гиляров-Платонов отзывается, как о «гармоническом сочетании полнейшаго самоотвержения с глубоким признанием прав свободы в других», — как о «чудном единстве строгаго аскетизма с широким либерализмом в лучшем смысле». И этот, замечательный по своим дивным душевным качествам, человек приблизил к себе Тихонравова, оказывал ему особенное внимание и благорасположение. Еще когда Владимирский профессор сидел на студенческой скамье, Горский, из особой расположенности к нему, называл его не официально, по одной фамилии с предварительным словом «господин», как делал в обращениях со всяким другим студентом, — а по имени и отчеству. «Ну, что, Михаил Васильевич, — спросил профессор Горский студента Тихонравова, по прочтении его курсового сочинения «О христианском мученичестве», оказавшегося прекрасным,- чем же нам закончить диссертацию?» Затем, немного подумав, взял перо и написал в заключение ее: «Святии мученицы, иже добре страдавше и венчавшеся, молитеся ко Господу, спастися душам нашим! — Слава Тебе, Христе Боже, Апостолов похвало и мучеников веселие, ихже проповедь — Троица Единосущная!» С таким заключением магистерская диссертация Тихонравова и была напечатана в 1846 году (Из рассказов действительного статского советника Н. И. С., бывшего воспитанника Владимирской семинарии и жившего на квартире вместе с Тихонравовым).
Тихонравов никогда не переставал питать чувства глубочайшей любви и признательности к А. В. Горскому, как именно к такому лицу, которое много содействовало не только умственному, но и нравственному развитию его. Да будет же благословенна память всех лиц, имевших доброе, благодетельное влияние на Тихонравова, способствовавших раскрытию и укоренению в нем тех нравственных качеств, какими отличался он до конца своей жизни и какие, между прочим, так ясно отражаются в интимных письмах его к другу-священнику!
10 октября 1846 года на кафедру философских наук во второе среднее отделение во Владимирскую духовную семинарию назначен был профессором только - что кончивший курс в Московской духовной академии магистр богословия Михаил Васильевич Тихонравов. С первых же дней по поступлении на службу молодой профессор, обладавший светлым умом, сердечной приветливостью и общительностью, успел подружиться со всеми своими сослуживцами и сделаться душою их товарищеского кружка. При этом особенно крепко связал он себя узами дружбы с другим новым наставником семинарии, кандидатом богословия Михаилом Васильевичем М — ским, в том-же 1846 году переведенным во Владимирскую семинарию из Тобольской. Некоторое одолжение, сделанное М — ском Тихонравову, определило между ними, раз навсегда, самые близкие, чисто-братские отношения. Не проходило почти дня, когда бы или Тихонравов не был у М — ского, или последний не посетил первого. Посторонние привыкли видеть их вместе; их так и называли, как двух неразлучных тезок: «два Михайла — два Васильича».
В июне 1847 года возведен в степень магистра. 2 февраля 1848 года назначен секретарем семинарского правления.
В 1848 году ректор Евфимий ходатайствовал пред Св. Синодом о назначении ему помощника по классу богословских наук. Определением от 4 – 11 марта 1848 года Св. Синод разрешил ему иметь такого помощника, и на эту вакансию переведен был М. В. Тихонравов.
Михаил Васильевич М — ский, в январе 1850 года, оставил службу при семинарии и поступил священником в один из уездных городов Владимирской епархии. Разумеется, друзья, доселе неразлучные, любившие быть вместе, заменили теперь свои личные свидания и устные беседы перепиской. Она продолжалась до смерти Тихонравова.
Тихонравов Михаил Васильевич умер после непонятной болезни 1 июля 1850 года.
За это непродолжительное время Михаилом В — чем М — ским получено было от Тихонравова восемь писем довольно больших по объему. Помимо того интереса, какой представляют эти письма со стороны заключающихся в них различных тогдашних Владимирских и иногородних новостей, они имеют особенное значение в том отношении, что служат лучшим материалом для правильной характеристики как их автора, так и самой духовной школы того времени.
Человек вообще в интимных, дружеских письмах более, нежели в чем-либо другом, выдает себя: в них он, нисколько не стесняясь, выражает свои тайные мысли и самые сокровенные чувства и желания, рисующие его или с хорошей или с дурной стороны; здесь он нередко открывает другу то, что таит даже от отца с матерью и от прочих ближайших родных; словом, здесь он обнаруживает свою духовно-нравственную физиономию во всей ее наготе. М.В. Тихонравов также отдал неизбежную дань дружбе, невольно располагающей человека, в сношениях с друзьями, к полной искренности и откровенностям. В письмах к другу своему, священнику М — скому, Владимирский профессор выдает себя, как нельзя лучше: перед нами, точно живой, встает молодой человек, с прекрасной душою, проникнутою глубоким религиозным чувством, возвышенными помыслами и твердо установившимися нравственными убеждениями.
Под влиянием приятного впечатления, какое оставили в нас лично письма профессора Тихонравова к о. Михаил. Вас. М — скому, мы испросили у последнего дозволение предать их печати, как имеющие особенный и далеко не частный интерес.
Письмо 1-е
Возлюбленнейший о Господе о. Михаил Васильевич!
Письмо твое, посланное с Афанасьем (Афанасий — молодой (в то время) крестьянин того же села Лемешков, откуда был родом Тихонравов. Михаил Васильевич очень любил этого простого, доброго, услужливого и всецело ему преданного парня. С ним наш профессор ходил в лес гулять, собирать грибы и ягоды; с ним и ловил рыбу на Клязьме, которая протекает недалеко от Лемешков.), получено. Спасибо за подробное уведомление о извествованных в Вас вещех. Да благословит Вас Господь Бог всеми своими милостями!
О впечатлениях, какие производит твой образ действий на людей, не часто наведывайся. Что нам в похвалах людских, если мы не чувствуем в сердце мира с Господом? Что и в укоризнах и нареканиях, если совесть дерзновенно успокаивает нас за наши истинно добрые намерения и действия? Главное, о чем должно помышлять нам, — это внутренняя чистота сердца, тайная похвала ему от Духа Утешителя. На первый раз, доколе еще не узнал сам людей, чаще спрашивай о них своих родных, особенно старца (Разумеется тесть о. Мих. М — ского, протоиерей Иоанн Алексеевич С.): он и в этом отношении стоит выше многих других, т. е., чище, беспристрастнее прочих в своих суждениях о людях. Я тебе об этом когда-то говорил с большой подробностью.
Крепко радуюсь и благословляю твою участь за те слезы, кои ты пролил пред Богом, при одре смертельно больного (На третий или на четвертый день моего поступления во священника, — рассказывает о. протоиерей М. В. М — ский, — я, после ранней обедни, приглашен был одною старушкой напутствовать тяжко больного сына ее Василья. Я немедленно отправился к нему на лошади одного купца, моего же прихожанина. Взошедши в сени бедного домика, в котором находился больной, мы с матерью его – старушкой услышали горький плач и причитание жены больного, потому что он уже закрыл глаза и перестал дышать. Я сильно поражен был таким печальным случаем почти на первом шагу своего пастырского служения. «Господи, — сказал я в горести души, — первого больного, моего прихожанина, Ты не судил мне напутствовать Святыми Тайнами в страну загробную: что же будет дальше?», — и слезы ручьями полились из глаз моих. Между тем я начал читать и прочитал, весь канон молебный на исход души. По окончании моего чтения вдруг больной открыл глаза, пришел в сознание, узнал всех окружавших его, сердечно покаялся в своих грехах, причастился Св. Таин и скоро после того отошел ко Господу... Никогда не забуду я этого дивного случая, хотя бы прожил еще 40 лет священником».). Ах, отче, отче, какую твердыню греховную способны пробить эти капли слезные! Как счастлива душа омывающаяся часто слезами умиления! Я не знаю еще в жизни своей ничего сладостнее слез, кои иногда Господь давал мне (Только по скромности Михаил Васильевич Тихонравов выражается так, что слезы умиления Господь давал ему лишь иногда. На самом же деле Владимирский профессор очень часто находился в умиленном состоянии духа. По словам действительного статского советника Н. И. С — на, бывшего тогда ученика Владимирской духовной семинарии и жившего вместе с Тихонравовым, последний имел дар умиления. Его в высшей степени трогали, напр., глубокосодержательные песнопения нашей св. Православной Церкви. Запоет он, бывало, торжественным гласом, песнословное исповедание Пресвятой Троицы: «Славлю Отца и Сына силу и Святаго Духа пою власть», — и слезы польются по его бледному, худощавому лицу. Часто, также в восторге и умилении, воспевал он лаврским троицким напевом стихиру Пятидесятницы: «Преславная днесь видеша вси языцы во граде Давидове»... Известно, что в Троице-Сергиевой лавре эта стихира поется (а она поется там в каждую почти субботу, на всенощной, во время литии) с удивительным увлечением и чувством и с полным обнаружением дивной красоты нашего церковного пения. Еще Филарет, митрополит Московский, заметил, что кто желает иметь истинное понятие о красотах пения в православной Русской церкви, тот пусть послушает, как поется в обители Преподобного Сергия «Преславная днесь»... Неудивительно, что студенты Московской духовной академии, помещающейся в стенах лавры, с особенною охотою слушали и слушают выполняемое монахами пение этой стихиры; не удивительно, что и в студенческих номерах нередко слышится ее величавый напев. Михаил Васильевич Тихонравов так любил его, что и на профессорской службе во Владимире, можно сказать, не находил для себя большого нравственного наслаждения, как со своими сослуживцами из воспитанников Московской академии петь «лаврскую»: «Преславная днесь». При этом он всецело проникался восторженностью и умилением, которые так ясно отражались на его лице, смоченном токами слез.). От души желаю, и хотел бы молить Господа, чтобы твое сердце изливалось пред Всеведущим не в одних словах и воздыханиях, но паче всего в слезах. Священник, проливающий слезы о людских и своих невежествиих, велик и силен пред Господом; он прекрасен, красота его нечеловеческая, — он сияет ангельскою лепотою. Да поможет тебе Божественная благодать преуспевать в слезном умилении! Извини на сухом моральном слове.
Прошу тебя, брат, делиться со мною своими подвигами в служении пастыря. Услаждай мои желчные скорби, коих так много бывает по моей неопытности в духовной жизни. И то облегчение душе, когда видишь или слышишь, что другие хороши.
Спасибо Вам всем за радушный прием Афанасья: он просто в восхищении. Это и меня радует. Письмо твое он мне подал, когда сидели у меня гости Ив. А — ч с женою: визит платили за кумовство. Оба всем Вам кланяются. О. Инспектор свидетельствует тебе свое глубочайшее почтение. С о. Ректором не видался. При свидании передам твой поклон и ему. Вот тебе и вся недолга!
Ив. Григ. Любомудров (Кандидат богословия, товарищ М. В. М — ского по академии и по курсу и сослуживец по Владимирской семинарии. Был после смотрителем духовного училища и соборным протоиереем в Муроме. Сконч. в 1885 г.) диаконствует. На испытании Владыка... за неуменье петь побранил его (Преосвященный Парфений всегда подвергал испытанию по богословию и по пению всех готовившихся к посвящению во священники — в кончивших курс семинаристов и наставников семинарии и училищ.). — Прости доколе.
Твой всегда М. ТихонравовПисьмо 2-е Возлюбленнейший отче!
Письмо твое доставлено Александром Андреевичем, во всей исправности, в пятницу, по твоему распоряжению мудрому.
Все, что ты пишешь о своих пастырских действиях, мне очень нравится. Благодарю тебя, а паче всего Господа, умудряющего Своих избранных во спасение бедных меньших братий их. Да не лишит тебя Господь Своей благодати, вразумляющей на всякое благое дело и слово. Нельзя не сожалеть, что слишком попитерски отправлялась у вас всенощная служба. Очень желаю достигнуть тебе своей цели. Проклят творяй дело Господне с небрежением. Разумеется, этого достигнуть можно не вдруг, я мало-по-малу. Хорошо ты сделал, что дьякону так миролюбиво внушил его обязанности и уважение к храму. Только смиренною стезею скорее достигнешь самого верха своих добрых желаний.
Благодарю Господа и за то, что ты имеешь равнодушие к земному. Желаю, чтобы не только в мыслях и на сердце была любовь к вечности, но и свидетельствовалась самым делом. Напр. очень хорошо по временам отказывать себе в любимых удовольствиях земных, сократить требования чрева, попоститься, помолиться, подать нищему, и проч. и проч Такими действиями надсажается наша привязанность к мирскому, и мы становимся бесстрастнее к жизни, а следовательно свободнее духом. Дай Бог этого тебе. Не страшись своих долгов. Можно верить, что Господь ищущим Его обретается милостивым Отцом во всем, во всем решительно.
Не ослабевай в ревности по Бозе. Бойся без достаточного приготовления служить. Не исполнишь хорошо требований своей Матери-Церкви, и она лишит тебя своих даров — радостей духовных. Пред служением литургии предавайся, если есть время, самоиспытанию, отсекай помыслы мирские, а паче гордость и всякое возношение поборай именем Господа Иисуса, по смирению за нас распявшегося.
Боюсь я (прости на братском слове), — боюсь я, чтобы лукавый не занял и твоей души осуждением своих братий-иереев. Не превозносись, брат, над ними: мы с тобою моложе их; они Господу же служат, Господни рабы. Что делать, если и видишь немощи их? Мудрено и опасно все мерять своим ограниченным умом. Наши действия могут быть ценимы тысячью голосами (голосов), и все различно. Один Сердцеведец может правильно судить о нас; а мы что значим? — Желаю тебе также иметь со всеми мир и любовь. По своему прямодушию и доброй словоохотливости ты можешь попадать в беды от худых передатчиков твоих слов. Сокращай и язык свой, люби молчание, когда речь идет о ближних, говори много, когда дело идет о спасении брата, беседующего с тобою. Пожалуйста, не бий много воздуха. Признаюсь тебе, я много виноват пред Богом в этом грехе, и как тяжело иногда переносить его! У человека за него все доброе отнимается; этого мало, — всему худому допускается действовать в нем. Значит, за осуждение решительно благодать Божия оставляет нас. Помолися, брат, о избавлении меня от сего греха. — Какая-то несчастная манера у людей соплетать беседу из недостатков ближних; доброму не дают похвалы, а стараются затмить его, очернить. Худо жить с разочарованием в доброте людей; а к этому всего скорее придешь осуждением их. Спаси же нас, Господи, от диавольския сети! Если кому, то всего более священнику нужно иметь смирение и быть чужду всякого осуждения. Ему есть о чем поговорить, есть о чем подумать, есть о чем и помечтать; сколько нужно ему знать, а еще более — сколько ему надобно делать! Да и зачем ему изощрять свои уста, назначенные славословить Господа вместе с Ангелами и Архангелами, как бритву на ближнего своего? Спаси нас Боже от всего этого! — Если ты около себя не найдешь живого сочувствия твоему священническому званию, пиши ко мне: я весь твой и на сей раз; может быть, и моя душа, столько гордая в самом корне своем, не смирится ли под иго Христово? Не оставляй своею откровенностию оживлять душу, по гордости скрывающуюся от ближних.
Братец твой Яков Васильич (Магистр ѴII-го курса Московской академии, протоиерей, служивший сначала в одном из уездных городов Владимирской епархии, а потом в самом Владимире. Сконч. в 1878 году.) побывал у меня; посидели, потужили ценного. Я заметил в нем крепкую скорбь душевную; она, по моему наблюдению, происходила оттого, что но Владимире он не нашел себе брата. К себе пригласить не мог я потому, что у меня остановился в это время Переславский о. Архимандрит Нифонт. У Владыки по представлению относительно позолоты иконостаса о. Протоиерей не получил успеха; огорчился крепко. Владыке показалась дорогою цена, выпрошенная мастером. Того ради о. Протоиерей и не захотел быть на обеде у Владыки. Василий Васильич (Вас. Васильевич Тихонравов — родной брат Мих. В — ча, человек также очень добрый. Был священником в одном из сел Симбирской губернии, — в имении какого-то знатного боярина, кажется, князя.) пишет, что он поминает тебя иереем и просит покорно твоих молитв. Душа его успокоилась, но по последнему письму видно, что лукавый поднимает против него опять бурю. Явился человек барский, который открыто изволит учить, что молиться за Царя не должно. Как поступить здесь священнику? Кое-что написал я ему; не знаю, так ли будет. Отец Иларион (О. Иларион — строитель, а затем игумен Николошартомского, близ гор. Шуи, монастыря, впоследствии Переславский архимандрит. Воспоминания о нем протоиерея Н. И. Флоринского напечатаны в Душеполезном Чтении за 1878 год.) раза два бывал у меня, но на самое короткое время. Я ему подарил книжку об о. Серафиме; в восторге монах от книжки. Дай ему Боже быть тем-же, чем Саровский пустынник.
Что бы еще сказать тебе? Твои поклоны передал всем. Жаль, что забыл ты поклониться Алексею Ивановичу (Алексей Иванович Розов — старший кандидат Киевской академии, наставник Владимирской семинарии, впоследствии протоиерей Владимирского женского монастыря. Скончался в 1884 году. Это был человек удивительно мягкого и доброго характера.), который тебе кланяется. В Муроме умер священник при первом по доходам приходе, о. Михаил или Николай Спекторский. Алексей Иваныч помечтал, помечтал, да и оставил, кажется, по совету Ректора. Как угодно, воля их. Иван Григорьевич уехал в Муром. К нам новый полицеймейстер, говорят, приехал, а Маков в Москву переезжает на службу.
Владимирский Успенский собор меня тоже радует (Владимирский кафедральный Успенский собор радовал Мих. Вас. Тихонравова семисотлетней стариной своей и находящейся в нем святыней — цельбоносными мощами св. благоверных князей: Георгия, Андрея и Глеба. Тихонравов и М — ский очень любили ходить к богослужениям в этот, древний храм Богоматери, с которым связывается столько великих исторических воспоминаний...). Жаль только, что мне в этом случае никто не может сочувствовать или, лучше, не кому без тебя возбуждать во мне благоговение к нему.
Твой навсегда недостойный М. Тихонравов.
Р. S. По данному прежде обещанию, верно ты не откажешься помочь мне в чтении задач (т. е. сочинений воспитанников семинарии.) или, что важнее, в сочинении о христианских мучениках (М.В. Тихонравов, в дополнение к своей магистерской диссертации, уже напечатанной, начал было писать (и на половину, кажется, написал) другое рассуждение — «О весьма благотворных для св. Церкви последствиях христианского мученичества». К участию в атом ученом труде профессор Тихонравов привлек и своего друга — священника М — ского. Для означенного рассуждения у Тихонравова собрано было много материалов; но куда они, после его смерти, девались, — неизвестно.).
Письмо 3-е 8-го марта 1850 г.
Возлюбленнейший отче!
До сих пор не было удобного времени черкнуть тебе пять—шесть слов. И теперь сажусь за письмо, оторвавшись от дел.
Ты живешь теперь в своем доме. Слава Богу! Желаю чтобы благословение Божие почивало на хозяине, хозяйке и всех домочадцах. — С долгом, оставшимся на тебе, поскорее расквитайся.
Ты тяготишься по временам частым служением. Очень естественно. Нельзя-ли тебе перепросить к себе своего батюшку? Но доколе ее найдешь себе помощника, крепись, мужайся, стой и не унывай. Самое таинство Евхаристии поможет тебе. Не бойся! — Служить всегда с чувством также едва ли возможно человеку. И об этом много не сокрушайся. Хорошо, если бы хоть раз в неделю омывалась душа слезами раскаяния и умиления. Авось Господь не оставит тебя и в этом отношении. Слишком много теряется чувства от недостойного приготовления к приобщению, от неправильного исполнения требований и правил церковных, а паче всего отнимается благодать слез за нашу гордость, осуждающую ближних и услаждающуюся своим я. «Гордым Бог противится, смиренным же дает благодать». Надобно стараться приходить в такое состояние, чтобы от всего сердца говорить: земля я и пепел, отребие негодное, сосуд исполненный смрада греховного. Не услаждайся, брат, самим собою; смиряй свою выю под крепкую руку Божию; достоинство твое оценят люди, если ты сам и не будешь домогаться сего.
Признаюсь, твой образ действовали, много противоположный образу действий предместника твоего, мне нравится. Не забегай в глаза другому, не предавайся человекоугодничеству. Не сомневаюсь я, что предместник твой имел сердце добрейшее; но не смею отвергать и того, что он часто позволял себе угождать людям. Впрочем, надобно бояться, чтобы не впасть и в другую крайность, более опасную, именно — не надобно быть слишком серьезным и строгим; нельзя, иногда не приманивать людей тем, что они любят, с целью после поймать их на уду или во мрежу Христовой церкви. Понимаешь? Sine dubio.
Что сказать тебе о своем житье-бытье? Масляницу с пятницы был я у батюшки, спал на печке и вспоминал тебя, где-то он servit и проч. Батюшка тебе свидетельствует свое нижайшее почтение. Василий брат такожде. У него доколе мир и тишина, как он сам выражается. Прислал недавно для батюшки 8 р. сер., за что спасибо.
Дела у меня очень довольно. Не знаю, как Господь поможет исправить все. Проповедь на второй день пасхи еще нисколько не обдумана. Хочу приняться за нее: пора. Жалею, что мое сердце, брате, находится в каком-то усыплении. Мысль о том, какую жизнь избрать, отбивает у меня всякую энергию, всякое твердое действие; какое-то расслабление овладевает мною. Не знаю, что и делать. Не имею и времени свободного и уменья выйти из сего двусмысленного состояния. Изнемогаю в разрешении вопроса: жениться или нет? Темно на душе. А почему? Потому, что не достает чистой, беспрекословной преданности в волю Божию. А плоть давно уже похотствует на духа; в сердце с некоторого времени открылась буря сумнений и различных пожеланий. Не забудь, брат, самого окаянного из всех, гордого, несытого, злобного, ленивого, блудного и преблудного; помолись о нем ко Господу. С своей стороны я желаю молиться за тебя и сознаю это своим долгом; может быть, когда-нибудь и буду исполнять его Господу содействующу. А теперь что значат мои устные лепетания? — Прости меня во всем, чем когда-либо душа моя двигалась против тебя тайно и явно. О, если бы Господь удостоил (меня) уврачевания в предлежащих нам таинствах покаяния и приобщения! Верую, Господи, помози моему неверию!
Н — е Ив — не мое глубочайшее почтение. Прошу ее не забывать меня. О. Инспектор сейчас был у меня, и тебе кланяется, и желает, чтобы к твоему чаю нанесли еще на два года сахару. Когда-нибудь приедем к тебе донимать тебя чаем.
Письмо 4-е Возлюбленнейший отче!
Извини меня: я навязал тебе дело довольно трудное и не успел до сего времени попросить тебя, чтобы ты не тяготился им. Пожалуйста, друг, потрудись с любовию, вся терпящею и покрывающею. Истину глаголю, не лгу, — в настоящей время я не в состоянии исправить один этого дела. Господь да поможет тебе безропотно помочь ближнему.
Получил твои письма и держу на них ответное слово. Крайне жаль человечества, изможденного грехами и беззакониями; особенно горько слышать о редкости в настоящее время целомудрия.
Как принял Владыка (Архиепископ Парфений, переведенный в 1850 году на Воронежскую кафедру.) свое перемещение? Поедет ли и скоро ли поедет в Воронеж? «Егда состареешися, ин тя пояшет и ведет аможе не хощеши», — вот что неции слышат из уст Высокопреосвященнейшего (Замечательно, что Архиепископ Парфений, по поводу перемещения его в Воронеж, писал Московскому митрополиту Филарету: «сбылось надо мною: егда же состареешися, ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши... Буди воля Господня».). В начале он решительно растерялся, теперь поуспокоился; видно, что ему не неприятно Монаршее внимание. Со времени получения указа я не видал Преосвященного; дела наши обделываются сами собою: пишем и подписываем бумаги и «в ус себе не дуем». Интересно теперь его видеть; может быть — Бог и приведет. В дорогу Владыка не скоро выберется. Послал он в Синод прошение о дозволении ему выехать по первому летнему пути, и надеется, что в этом не откажут Его Высокопреосвященству… Живет Владыка в верхних комнатах, «яко птица, особящаяся на зде». Рад бывает всякому посетителю; мудрено только к нему войти без дел… Вчера получены известия об отъезде Владыки (Епископа Иустина, назначенного во Владимир на место Преосв. Парфения.) из Костромы и о прочем. Брат нашего о. Инспектора, учитель Костромской семинарии, весьма хвалит Преосвященного Иустина. Одно уже то хорошо, что он получил образование в академии. Не так ли? Толков, деятелен, добр, любит субординацию, рог изобилия скуфей, камилавок и прочих наград для духовенства. Мотай на ус всякий попик, особенно молоденький; старайся скорее заслуживать милости. Учебною частию занимается мало, а административною очень. Знает порядки. Ergo, secretarius ухо держи востро (Профессор Тихонравов был вместе и секретарем семинарского правления.). Проповедей сам говорить не любит, но строго взыскивает за неподачу чередных; требует, чтобы за неделю проповедь была уже подана. Вот тебе сущность отзыва Костромичей о нашем Владыке. Вообще ожидаем добра. А там увидим, что увидим.
Слухи о наеме дома, для прожития преосвящ. Парфения, в Дворянской улице, кажется, пустые. На что ему нанимать дом, когда князь Симский (Князь Голицын, помещик Симский) свой дом, и с прислугою, предлагает Владыке, если только ему угодно. Верно, с этого предложения князя и взялись слухи.
Зачем было нужно уведомить тебя о назначении тебя членом комитета? (Разумеется комитет для поверки экономического, за 1849 г., отчета по духовному училищу того города, в котором служил и служит о. М. В М — ский.) Письмо об этом едва-ли бы предварило форменную бумагу. Не обиделся бы о. Андрей (О. Андрей — старший и заслуженный священник, после протоиерей в том же городе. Протоиерей Андрей Арх — ский, из студентов семинарии принял сан священства в 1811 г.; в 1866 году награжден палицей; скончался в 1870 году.) тем, что не ему приходится первенствовать; покрой это почтением и нисколько не давай ему почувствовать, что ты тут первый. Надеюсь, что и без наставлений моих ты давно это знаешь и исполняешь. Пусть впрочем … (В подлиннике — название города.) понимает, что значит священник из профессоров семинарии. Но ... да не возгордимся и в суд впадем диавол.
Что еще сказать тебе, возлюбленный брат? Да! Зачем ты перестал уведомлять меня о своих доходах? Если это можно, прошу не оставлять без уведомления. Как живет и поживает твое семейство? А паче всего довольна ли своею судьбою Ан — ия Ив — на. Передай ей, что я ее люблю и почитаю нелицемерно, более нежели иную родную. По временам очень бы хотелось взглянуть на вас — родителей, веселящихся о чадех своих. Если окаянство мое не совсем вывело из терпения Господа, то надеюсь иметь когда-либо эту радость.
Письмо твое Михаилу Семеновичу (Михаил Семенович Рыбкин - чиновник Владимирской казенной палаты, у которого стоял на квартире М. В. М — ский в бытность свою наставником семинарии.) отослано по принадлежности. Сего дня звал меня обедать Ив. А — ч ради праздника Благовещения Пресвятой Богородицы.
На ушко тебе одному скажу: мы попали-было в великую напасть. Находящийся в зале портрет Государя оказался в двух местах несколько поврежденным не на самом изображении, а в поле. В городе разнесся слух, что портрет злонамеренно весь испорчен. Невзначай явился к Ректору Вице-губернатор для объяснений; съездили туда и увидели нелепость слухов на самом месте. Этим не кончилось. Полковник жандармский был приглашен, и он такожде разубедился в слухах. По настоящим временам это — напасть. Хорошо еще, что наш Ректор умеет дельцо обделать. Спасибо ему за благоразумие, с каким он все это уладил. Кто распространил такую клевету, неизвестно. Авось когда-нибудь откроется и виновный.Письмо 5-е Возлюбленнейший отче! Христос Воскресе!
Приветствую тебя, Н — ю Ив — ну и все твое семейство с светлым праздником Воскресения Христова. Да озаряет выну твое сердце Господь светом Своего воскресения.
Относительно провождения праздника мои намерения таковые: первый день и половину второго хочу пробыть во Владимире, а остальное время праздника — в объятиях отчих, в Лемешках. Не знаю, как приведет Господь исполниться моим предположениям и гаданиям.
В четверток удостоился принятия Св. Таин. Жалею об окаменении своего лютого сердца, с которым (окаменением) не знаю как и расстаться. В четверток же совершился у нас обряд омовения ног в монастырской церкви; народу было неисчислимое множество. Кто имел чувство, тот, конечно, тронут был при виде Владыки (Епископа Иустина.) на колена преклонявшегося для омовения ног своих рабов …
Как-то Господь приведет встретить утро субботы и воскресения. О, если бы Господь даровал хоть малую каплю истинной радости сердечной! Что-то робею и страшусь за будущее. Как раз явишься окаяннейшим Иудою. Но на все да будет благая воля Божия!
Давненько от тебя не получал я известий. Если удосужиться, опиши мне, как ты проводил святые дни.
Преосвященный Парфений живет вверху; думает отправиться на Фоминой неделе (по крайней мере я так слышал). Мне очень хочется, чтобы чем-нибудь духовенство ознаменовало проводы бывшего Архипастыря. Не знаю, догадаются ли наши отцы и братия. Кажется, это не неприятно было бы и Преосвященному Иустину; в противном случае как раз можно будет нам получить на первый раз не совсем почтенное титло невежд.
Получено известие из Лавры (Троице-Сергиевой.), что к нам будет ревизор — о. Архимандрит Сергий Ляпидевский (Ныне Архиепископ Кишиневский и Хотинский.). Еще прибудет хлопот и забот …
Много будет суетни, особенно по правлению. И за учеников можно очень трусить мне: плохо учились и учатся. Но что будет, то и будет.
Прощай! Поклонись старичкам (Разумеются тесть и теща о. Мих. М — ского.) и поцелуй за меня своих птенцов.
Твой недостойный М. Тихонравов.
Р. S. Проповедь сошла благополучно.
Письмо 6-е
Прости, друг милый, за все — про все. По началу письма твоего вижу, что ты немножко прогневался. Я подал весточку к празднику, хоть и сухую; но ты до сего времени молчал. Не посердиться ли и на тебя? А? Не бойся! Итак, будем мирны и станем разговаривать длинно и чинно. Но позволь предварительно пообедать.
Утро 9-го мая (После обеда Тихонравову, очевидно, не пришлось засесть за письмо, и потому он продолжил его в следующий, должно быть, затем день, — 9-го мая, утром; закончено же письмо, нужно полагать, позднее этого дня, потому что дальше о 9-м числе мая говорится как уже о прошлом: «преосвящ. Парфений выехал 9-го утром» и проч.). Начнем с выговора твоего мне за сухость писем. Ты хочешь, чтобы я не писал к тебе под влиянием сухости. Возлюбленный брат! К кому же я и должен писать в таких состояниях, как не к друзьям, которые могут принять участие в бедном положении сердца? Хорошо тебе это говорить, потому что твое сердце всегда было добрее, мягче, любвеобильнее моего. Ты сел за письмо, — и пошло у тебя как по маслу; а у меня иначе. Если мне принять твое правило, то надобно будет решительно прекратить переписку со всеми добрыми людьми и, следовательно, лишить себя очень большой пользы душевной. Моя душа развлечена, скована заботами; мысль бродит без всякого толка; заставить ее настроиться очень не легко. Между тем желание есть черкнуть пять-шесть слов; вот и садишься писать в том духе, в каком доселе был. В твоей воле — отвечать или не отвечать на недостойные ответа мои письма, и моя обязанность — на это не гневаться, а разве просить всегда извинения за скудость чувств. Богатому легко сыпать деньги, и он всегда это может делать; но бедняку где взять многое? Итак, не обвиняй меня за то, что я скуден добром; твои упреки могут поселять во мне уныние и вообще разочаровывать в собственном хотя каком-либо достоинстве человеческом. И без того, брат, тяжело это состояние бесплодной смоковницы. Видишь, что я с тобою не совсем согласен, и хоть ты будешь бранить меня, я все-же, при удобном случае, под влиянием всяких чувствий буду писать к тебе … Отца Ректора Владыка (Иустин) любит и уважает более всех. Да как и иначе? (Этим вопросом: «да как и иначе?» — Тихонравов лучше всего выразил свои собственные чувства по отношению к ректору Евфимию. Мих. Вас., действительно, искренно любил и чтил своего ближайшего начальника, строгого и требовательного в официальных делах, но простого и общительного в частной жизни.) — Преосвященный Парфений выехал 9-ro утром, с горькими слезами. Мне привелось за 10 минут вместе с нашею ученою монастырскою братиею (Монашествующие лица, служившие в семинарии и проживавшие в Рождественском монастыре.) принять от него благословение; думал заикнуться об тебе, но нашел это неудобным при общем собрании. Прости меня за это … (Трогательное описание последних дней пребывания во Владимире Преосвящ. Парфения и отъезда его оттуда в Воронеж можно читать в сочинении «Высокопреосвященный Парфений, бывший Архиепископ Владимирский, впоследствии Воронежский. Его биография и неизданные доселе проповеди. Владимир, 1882 г.» В. Орлова.)
Благодарю тебя за братское участие в моих успехах по службе. Слово мое (Слово на второй день пасхи.) было хорошо. Иван Никифорович (Ив. Никиф. Солярский, магистр ѴIII курса Московской академии, профессор Владимирской семинарии.) мне высказал, что по временам у него слезы навертывались во время сказывания мною поучения. Слава Господу о всем! Общее впечатление произведено в похвалу мне.
Пожалуйста, брате, не взыщи на моей скудости сердечной. Любовь все покрывает; покрывай и ты своею любовию мою худость и своими замечаниями о моей сухости не отнимай последнюю охоту писать к тебе. Господь Бог да поможет тебе во всяком деле блазе!
Моя жизнь однообразна и суха. Как давно я не испытывал сладких чувств дружбы и любви! Боюсь, не сделаться бы совершенным мертвецом по душе. Нe оставь меня!
Твой Т. М. Письмо 7-е
Возлюбленнейший отче!
Весьма благодарен за труды, понесенные тобою для меня. Спасибо, брате, спасибо; я, кажется, совсем бы сбился с толку, если бы не помог мне ты. Правда и то, что дел слишком много по канцелярии, но еще справедливее, что я стал терять силы и охоту к занятиям по классу. Заботы мои раздвоены, а потому очень трудно сосредоточиться на чем-либо одном. Присланные с Петром Петровичем (Один из прихожан о. Мих. М — ского.) задачки также получены. Добрый он человек; жалею, что очень мало посидел у меня. Просил я его зайти на обратном пути; не знаю, исполнит ли свое обещание.
В Вознесеньев день я был в Лемешках с Ив. А — чем и Алексеем Ивановичем. Пировали и тебя вспоминали.
У меня на сердце есть желание видеть тебя во время вакации; не знаю, как устроит Господь. Я было-уговорился с о. протоиереем М — ским вместе с ним ехать к тебе. Думаю быть в Лавре, из Лавры в Александров, отсюда к вам и потом домой. Но человек полагает, а Бог располагает.
Жизнь моя течет понемногу; здоровье доколе держится, хотя не могу сказать, что в какой-нибудь день я был бы здоров. Да будет на все благая воля Божия!
Нового почти нет ничего. Живя в монастыре и не имея выходов, что могу и узнать я? Жаль, что я поставлен в таких обстоятельствах, что не могу удовлетворять твоей потребности слышать все новое.
Не товарищ ли тебе некто архим. Феофилакт, Инспектор Олонецкой семинарии? Он переводится Ректором в Калугу (Упоминаемый здесь архимандрит Феофилакт (впоследствии епископ Кавказский и Черноморский, скончавшийся в 1872 году) действительно был товарищ Мих. Вас. М — скому по академии и по курсу.).
Тульский Ректор уволен по немощам старческим, на его место назначен Ректор Екатеринославский Никанор.
Н — е Ив — не и всему твоему семейству передай мой поклон.
Твой М. Т.
Сверх приведенных 7-ми писем, сохранился еще конец 8-го письма Тихонравова к М — скому:
... «кроме о. Ректора, от которого утаить могу разве то, о чем мне прикажут молчать. У меня экзамен будет 10-го июля, верно, и при ревизоре, и при Владыке. Трусить не трушу, а сраму боюсь. Помогай, друг, своими благожеланиями.
Н — ю Ив — ну благодарю за приглашение. Если Господь даст, хотелось бы погостить в вашем семействе и видеть твоих малюток.
Более писать некогда.
Твой М. Тихонравов.
Старичкам мое почтение нижайшее. Детей целую».
Это было последнее письмо Тихонравова к священнику М — скому. Во время экзаменов, в июне, профессора постигла какая-то внутренняя, не понятая врачам, болезнь, от которой он и скончался напутствованный в вечную жизнь Таинствами исповеди и св. причащения любимым своим товарищем по академии и сослуживцем по семинарии, священником Владимирской Петропавловской церкви, Иоанном Аввакумовичем Павлушковым, ныне протоиереем Николозлатовратской церкви и членом консистории. Так и не суждено было Тихонравову повидаться на вакации со своим другом священником М — ским. Недаром в предпоследнем письме, по поводу своего намерения посетить о. М. В. М — ского, профессор заметил: «но человек полагает, а Бог располагает». Эти слова народной мудрости в устах Тихонравова были как-бы пророчественными для него самого: он будто предчувствовал, что скоро оставит мир земной и переселится в горний.
На кладбище губернского города Владимира, близь небольшой Князевладимирской церкви, к западу от нее, у главной аллеи, возвышается могила, осененная простым деревянным непокрашенным крестом. 12-го июня 1885 года, в яркий и жаркий полдень, пред этою могилою стояли два священнослужителя: один в эпитрахили и с кадилом в руке, другой без всякого церковного облачения, — просто в рясе. Они молились об упокоении души раба Божия, погребенного в возвышавшейся пред ними могиле. Это молились о почившем профессоре Владимирской семинарии Михаиле Васильевиче Тихонравове ближайший друг его, протоиерей Мих. В — ч М — ский, прибывший тогда во Владимир по делам службы, и местный кладбищенский священник.
Тихонравов Виктор Федорович (1796-1854) – первый ковровский поэт. Родился в с. Любец, Ковровского уезда.
Тихонравов Константин Никитич (1822-1879) - этнограф и статистик, редактор «Владимирских губернских ведомостей». Родился в г. Коврове.
Святители, священство, служители Владимирской Епархии
Владимирская епархия.
|
