Ерин Анатолий Алексеевич родился в 1937 г. Окончил Новосибирское театральное училище, Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии (педагог А.А. Музиль), Высшие режиссёрские курсы.
В 1964—1966 гг. — актёр Кинешемского театра, в 1967—1976 гг. — актёр Красноярского театра юного зрителя, в 1976—1984 гг. — актёр Орловского театра юного зрителя.
Творческое становление его состоялось в двух легендарных театрах для юношества — в Красноярском и Орловском ТЮЗах, когда там работали легенды отечественной режиссуры — Геннадий Опорков, Генриетта Яновская, Кама Гинкас, Юрий Копылов. И этот задорный «тюзовский» огонёк не покидал Анатолия Алексеевича до последних дней на сцене. И в ролях, и в постановках он был жизнелюбом, бойцом, насмешником и неисправимым мечтателем.
С 1984 г. — актёр Владимирского академического театра драмы.
В 1984 году вместе с супругой, заслуженной артисткой РФ Жанной Хрулёвой Анатолий Ерин приехал во Владимир - уже зрелым мастером, с солидным багажом ролей и спектаклей.
«2. Три капитана Ильбар Юсупович Туйметов, этот настоящий театральный сказочник, Оле Лукойя, говорит: «Театр - корабль, это правильно. В этом есть логика. Любой корабль должен иметь капитана - это режиссер, главный режиссер. Пойдет ли корабль - решает он. И слово его – закон». Сидят вместе три режиссера - Алексей Александрович Бурков, Владимир Георгиевич Лаптев и Анатолий Алексеевич Ерин. И вдруг, - заглянув в дверь:
- Как на корабле? - спрашивает сидящих директор театра В.А. Прищепа.
- Нормально! - отвечает главный режиссер.
Нынешняя раздробленность государств - бывших республик страны - прибила к нашему кораблю разных капитанов затонувших русских театров, которые, собравшись, как в Ноевом ковчеге, вышли в новое плавание…
Третий капитан на корабле - режиссер Ерин Анатолий Алексеевич - служит в экипаже 10 лет и успел уже пространство корабля спроецировать на сцену: в спектакле "Сокровища капитана Флинта" развеваются паруса - белые театральные кулисы, которые ложатся на штанкеты - и чисто театральными средствами без особых декораций на сцене возникают образ корабля, романтика, дальние плавания, приключения...
Ерин, как и Бурков, и Лаптев, - из непокорного поколения "оттепели". В те годы он тоже в молодежном театре в Красноярске участвовал в авангардных, "левых" спектаклях, которые взрывали зал на две половины. Позже учился на режиссерском отделении в ЛГИТМИКе. Работал режиссером в Иркутске, в Орле.
А сейчас наших трех капитанов объединяют общие большие идеи: найти лицо театра через репертуар, ставить русскую классику, которая должна зазвучать по-новому. Чтобы возродить, говоря высоким слогом, русскую ментальность. Из спектаклей этого сезона, которые поставил Ерин, зрительский успех выпал на постановку водевилей "Я русский на манер французский" - по водевилям А.П. Чехова, А.И. Крылова, Д.Г. Ленского, - чистосердечных, смешных и добрых, в которых великолепно играет В. Лаврентьев. С успехом шли "Хочу сниматься в кино", "Лисички", детский спектакль "Золотой цыпленок" и др.
На капитанский мостик нередко встает и народный артист Леонид Алексеевич Соловьев. Незабываем его спектакль "Записки сумасшедшего" по Гоголю: как жаль, что этот спектакль уж не идет! Другие его постановки - красочные, волшебные детские "Конек-Горбунок", "Аленький цветочек", комедия "Чао". Их отличает смелая фантазия, свободный полет образов и мыслей.
- Это самородок, - говорит о нем Бурков» (Татьяна ВАСИЛЬЕВА. И КОРАБЛЬ ПЛЫВЕТ... Встречи и впечатления. 1995 г.). «Соотечественники называют его “драматургом номер один". После постановки “Стеклянного зверинца” в 1945 году имя Теннесси Уильямса стало известно всей Америке. С появлением “Трамвая “Желание” пришла мировая слава. Ошеломляющий сценический успех пьесы послужил поводом дня многочисленных экранизаций: в 1951 году на экраны вышла первая киноверсия режиссера Элиа Казана с Марлоном Брандо и Вивьен Ли в главных ролях. Сорок пять лет минуло со дня кинопремьеры “Трамвая “Желание”; полвека - со времени, когда увидел свет рампы “Стеклянный зверинец”. За эти годы судьба и творчество Уильямса претерпели немало бурь, потрясений и катастроф... О нем яростно спорили в печати, восхваляли, уничтожали; называли гением, хоронили заживо. Все было, и только “Трамвай “Желание” с его тревожной романтикой и горькой реальностью катился по подмосткам мира, лишь слегка замедляя ход в 60-е годы, чтобы ворваться в 70-е с грохотом и шумом... Драматург вновь заполнил сцены Америки и Европы", - так образно, “одним росчерком пера” охватил эту жизнь Виталий Вульф... Да, заядлые театралы старшего поколения наверняка помнят оглушительный репертуарный “бум”, разразившийся в Москве в начале 70-х в связи с постановкой “Трамвая “Желание” в театре им. Маяковского. С легкой руки Андрея Гончарова спектакль оказался не только “гвоздем” Московского театрального сезона 1970/1971 гг., но и положил начало своеобразной духовной “эпидемии-моды” на драматургию Уильямса. Что привлекало в его творчестве театры, программно нацеленные на воплощение “глобальных” и “насущных” тем - ленинской, историко-революционной, производственной и прочее? Ведь не один “Трамвай...” дерзко колесил по советским театральным подмосткам. “Орфей спускается в ад”, “Сладкоголосая птица юности”, “Царствие земное”, “Татуированная роза”, “Кошка на раскаленной крыше” - и, конечно, “Стеклянный зверинец” оставили в репертуаре отечественных театров ощутимый след... С одной стороны - “великие свершения эпохи”, “завоевания развитого социализма”, “культура - в массы”, “в едином творческом порыве”... С другой - странные душевные изломы изгоев-бунтарей... “Индивидуализм” и “индивидуальность" - созвучные слова - сливались в одно понятие и одинаково осуждались. Но “тлетворное влияние Запада” исподволь проникало в сердца - нежной сказкой о чужой печальной судьбе, где воспоминание о крошечном эпизоде из жизни болезненной девочки волшебно превращалось в светлый гимн человеческой духовности и чистоте. В “застойные семидесятые” советский театр, вырываясь из пут политзаказов, взахлеб погружался в романтику и хрупкую “жизнь человеческого духа”. И Уильямс был одним из таких освежающих омутов... Его пьесы ассоциируются с музыкой. Скорее всего - с мелодией блюза. Та же пряная нежность; подспудно тревожная, пугающая и манящая загадка - резкие контрасты ритма, болезненные диссонансы, органично переходящие в новую трепетную гармонию. “Стеклянный зверинец” среди этих блюзов - самый нежный, самый прозрачный. Самый “невинный” - для тех, кто забыл притчу о фиалках, взрывающих скалы: “блюз, тема которого - одиночество...” Постановка “Стеклянного зверинца” на Малой сцене Владимирского театра драмы - факт неоднозначный. Отрадный. Но - не безоблачный... Поселив новое детище на Малую сцену, театр как бы заранее ограничил возможности постановщика в создании того огромного “свето-воздушного” пространства, в котором мысленно обитают Том и Лаура и которое для них (для автора и для нас, соответственно) гораздо более реально, нежели крохотная, подчеркнуто конкретная квартирка Уингфилдов. Возможно, остроумному и виртуозному сценографу, каковым является С.С. Шавловский, доступно было бы преодолеть тесноту, “двухмерность” и бытовизм сценической площадки - “обмануть” и деформировать пространство, одухотворить его. Но в режиссерской версии Анатолия Ерина отчетлива - и даже подчеркнута - тенденция прочесть тонкую психологическую драму Уильямса сегодняшними трезвыми и безнадежно прозаическими глазами. Укладывание “Стеклянного зверинца” в прокрустово ложе жанра мелодрамы также не обошлось без звона разбитого стекла, но!.. У постановки есть несомненные достоинства. В первую очередь - скрупулезность, добросовестность режиссерского труда в достижении психологической точности характеров молодых героев. Серьезность и достоверность отличает работу Галины Халецкой. Ее Лаура с темными ласковыми глазами и аккуратно уложенными в прическу - “корзиночку” тугими блестящими косами вызывает неудержимое желание погладить ее по голове. Но сделать это, пожалуй, непросто: в тени застенчивой улыбки нет-нет да и мелькнет гордо скрываемая морщинка страдания... За беззащитностью ощущается натура независимая и вооруженная самоиронией. Именно - самоиронией, а не самоуничтожением, как это может показаться вначале, когда слушаешь ее рассказ о гремевшем, “как гром”, башмаке... “Оранжерейно” - истерическая обстановка, в которой она росла, терзая ранимую душу, вместе с тем спровоцировала уникальность, оригинальность внутреннего мира, столь поразившего Джима О’Коннора. И если бы не усиление психологического прессинга со стороны Аманды (заслуженная артистка России Жанна Хрулева), яростно “заземляющей” дочь, - кто знает, - как бы реализовался несомненный творческий потенциал Лауры? Ведь ее “стеклянный зверинец” есть ничто иное, как попытка художественной самореализации - только более унифицированная, более затаенная, нежели поэтический дар Тома... Вот тут, возможно, приблизились к главному: “Стеклянный зверинец” может быть прочитан как пьеса-исповедь Творца о жестоких компромиссах, на которые он вынужден идти во имя сохранения Таланта... Или - о жестоких обстоятельствах, моральном долге, которые заставляют поступаться Талантом, зарывать его в землю - “до более подходящих времен”. Ан нет! Искусство ревниво: оно требует жертв. И не желает ждать. Быть отменным семьянином и самоотверженным Творцом - удел немногих. Зарытый Талант всходов не дает. Судьба близких, брошенная “на алтарь служения искусству”, долго отзывается болью, ложась тяжким гнетом на плечи предавшего их... Выбор неизбежен. Вот об этом жестоком выборе и повествует Том Уингфильд, вслед за отцом покинувший Аманду и Лауру, - мать свою и сестру. В исполнении Игоря Бирюкова эта взволнованная исповедь обретает особый, личностный характер. Он и рассказчик, и участник тех давних событий, и доверчивый собеседник, ищущий в зрителе понимающего, чуткого друга. Порой он как бы увлекается близкой его актерской природе театральностью и эксцентрикой, в лицах изображая иллюзиониста Мальволио и его зрителей, в том числе - себя самого. Порой в раскаленной атмосфере его жесточайшего - на грани истерики - объяснении с матерью сидящие в зале испытывают тревогу, какая появляется, когда во время исполнения воздушным гимнастом сложнейшего трюка, он кажется недостаточно подстрахованным... Но выходя из крутого психологического виража с честью, артист как бы “раздает себя по кусочкам”. Роль подобной степени исповедальности - пожалуй, первая у Игоря Бирюкова. Он больше известен как создатель характеров ироничных и несколько поверхностных молодых людей - или ролей грустных, мудрых Шутов. Том Уингфильд - новая, несомненно “высокая” нота, взятая с успехом. Завершает это “трио единомышленников” (такова, очевидно, версия спектакля) Джим О’Коннор. Если Том говорит о своем более удачливом приятеле с определенной долей юмора, то Лаура его давно и тайно боготворит. Что касается Уильямса, то он явно не строил иллюзий на счет этого персонажа: вполне заурядный “средний американец” - обаятельный, добродушный, в меру довольный собой. Его главное достоинство - коммуникабельность: в любом общении он ловко находит “точки соприкосновения”. Но в непрактичности и беспомощности Лауры этому рационалисту открыл ост, нечто, от чего захватило дух и отказал хваленый самоконтроль: стеклянные безделушки, влюбленная хромоножка-мечтательница, а заглянул поглубже - “бездна звезд полна”!.. Режиссер не противопоставляет его Тому и Лауре - и в этом тоже современный, прозаический взгляд на пьесу. Мало того, Джим (Игорь Клочков) - фактически... “герой нашего времени”! Эдакий носитель положительного “активного начала”. Его благотворительный акт приобщения Лауры к обыденности трактуется в спектакле как щедрый дар души, который бедная затворница будет хранить всю оставшуюся жизнь. Сознательно смещая психологические акценты, постановщик переносит конфликт из сферы столкновений духовности с миром практицизма - в круг проблем “отцов и детей”. Отсюда, очевидно, резкая коррекция образа миссис Аманды Уингфилд, которая из бестактного, деспотичного, но тем не менее союзника своих детей превращается в их заклятого и фактически единственно ощутимого врага. Роль Аманды - наиболее сложная в пьесе. Она и предельно выигрышна, благодаря богатой эмоциональной палитре. И опасна - поскольку таит в себе угрозу увлечь исполнительницу буффонадой, карикатурностью. В принципе, миссис Уингфилд - лицо страдающее, даже трагическое. Ведь воюет она не за себя, а за Лауру. Да и не воюет, а достигнув предела отчаяния, пытается спасти от неотвратимой горькой судьбы свое самое беззащитное дитя, жертвуя более жизнеспособным. Не стоит, конечно, идеализировать этот образ и пытаться в ее мещанской ограниченности искать возвышенные мотивы. Она действительно смешна в своих тщетных попытках держать семью “на плаву” - точнее, создавать видимость благополучия... И страшна - в своей духовной тирании, в стремлении диктовать, ЧТО читать, КАК просыпаться, О ЧЕМ думать, ЧЕМ дышать... Постановщик и исполнительница сознательно ограничились самыми яркими красками, теми качествами персонажа, что лежат па поверхности, отказав ей в сочувствии, подвергнув жестокому сатирическому разоблачению. Она смешна и неутомима - эта хорошенькая, молодящаяся “куколка”, “ходячая энциклопедия домашнего хозяйства” - в своей восторженной экзальтации, в картинно-театральных приемчиках воздействия на детей. Альтруизм так и бьет из нее ключом - активность испорченного автомата, заезженной пластинки. Типичный характер, узнаваемый... И все-таки гротесково-однозначная редакция образа Аманды - при всей яркости актерского исполнения - досадно упрощает постановку. Безысходность пьесы Уильямса сменяется на сомнительный оптимизм практичного, но невзыскательного взгляда на жизнь. Неужели в этом-то и таится созвучие пьесы нашей эпохе? И наша “поэзия” - в слезливой сентиментальности “сытых буржуа”, которые не постесняются снисходительно погладить Лауру по головке? И для того, чтобы обрести себя в этой жизни, достаточно всего-навсего принять уроки благополучных Джимов О’Конноров?.. А как же – «бесконечный мир мечты, шарахающийся от убогого, грошового быта, пытающийся улететь от него и в конце концов разбивающийся вдребезги»?!. Вся эта страстная, мучительная тоска по духовности, составляющая суть творчества великолепного драматурга? "Нафталин”, - говорят ОНИ? ...Инфантилизм?.. Прекраснодушная дребедень?.. Неужели?!. Татьяна ЛАВРОВА, театровед» («Старый Владимирец», май 1996 г.). На протяжении многих сезонов на Владимирской сцене с успехом шли его мюзиклы для юных: «Сокровища капитана Флинта», «Бременские музыканты», «Алые паруса». Счастливую жизнь прожил водевиль-долгожитель «Я русский на манер французский» по одноактным пьесам И. Крылова, Д. Ленского и А. Чехова. Ерин ставил произведения Эдварда Радзинского, Вениамина Каверина, Эжена Ионеско, Уильяма Гибсона, Теннесси Уильямса, Нила Саймона. И сам очень неординарно, сочетая внешнюю флегматичность с взрывным темпераментом, солидную фактуру с мягким тенорком, играл то злодеев, то чудаков, вроде Вожака из «Оптимистической трагедии», Фаюнина из «Нашествия», Людовика XIV из «Кабалы святош» («Мольер»), Копрова из «Жизни Василия Фивейского», Управляющего отелем из комедии «№ 13», Яичницу из «Женитьбы», Гибнера из «Ревизора». То пронзительно беззащитных «маленьких людей» - Вафлю из «Дяди Вани» Чехова, Старика из «Стульев» Ионеско, Афанасия Ивановича из «Старосветских помещиков» Н.В. Гоголя.
Жена — заслуженная артистка России Жанна Хрулёва.
Заслуженный артист России (2007).
Умер 2 июля 2016 года после тяжёлой и продолжительной болезни.
Театральные работы:
Владимирский театр драмы:
- «№ 13» Рэя Куни – управляющий,
- «Ромео и Джульетта» Уильяма Шекспира – брат Джованни,
- «Дорогая Памела, или Как нам пришить старушку» Джона Патрика – Джо Янки,
- «Ревизор» Н.В. Гоголя – уездный лекарь Гибнер,
- «Женитьба» Н.В. Гоголя — Яичница — экзекутор, коллежский асессор
- «Оптимистическая трагедия» Всеволода Вишневского — Вожак,
- «Нашествие» Леонида Леонова — Фаюнин,
- «Кабала святош» Михаила Булгакова — Людовик XIV,
- «Жизнь Василия Фивейского» Леонида Андреева — Копров,
- «Дядя Ваня» А.П. Чехова — Вафля,
- «Стулья» Э. Ионеско — Старик,
- «Старосветские помещики» Н.В. Гоголя — Афанасий Иванович.
Спектакли, поставленные Анатолием Ериным в Красноярском ТЮЗе: «Баня» (1973); «Белоснежка и семь гномов» (1973); «Дождь лил, как из ведра» (1973); «Весенние перевёртыши», художник-постановщик Шавловский С.С. (1974); «Красная шапочка» (1975); «Друг мой, Колька» (1976); «Мораль пани Дульской» (1976).
Владимирская энциклопедия
