Близость Киржача к крупным городам, благоприятное расположение на Стромынской дороге, которая связывала Москву с Владимиром и Нижним Новгородом, скудные земли, не дававшие высоких урожаев, — все это способствовало развитию отхожих промыслов и ремесел. Многие семьи в Киржаче и на Селивановой горе из поколения в поколение передавали умение плотников, столяров, кузнецов или тележников. С топором за поясом и котомкой за плечами мужчины уходили на заработки в Москву, во Владимир, в Орехово, в Нижний Новгород и другие города. Многолюдными и шумными села становились лишь на период сенокоса и уборки урожая. Домашним хозяйством, воспитанием детей занимались женщины. На их плечи ложилась основная тяжесть земледельческого труда. Да и не только земледельческого. Наличие дешевой рабочей силы, близость к Москве издавна использовали купцы, занимавшиеся изготовлением и продажей медно-латунной посуды. В 1813 году городская дума сдает купцу П. П. Силину местечко близ города под названием «Зайчушка» для устройства «фабрики к деланию разных медных изделий и белил по свинцу». По-видимому, первый медепрокатный завод в Киржаче (несколько сараев с наковальнями и тиглями) располагался на том месте, где сейчас мебельная фабрика. В 1830-х годах этот завод купила московская купчиха Н. И. Котельникова, которая несколько позже основала завод в пяти километрах ниже по течению реки. Однако в начале XIX века эти заводики были настолько маломощны, что могли использовать лишь незначительную часть свободных рабочих рук, поэтому подавляющая часть мужчин уходила на заработки в другие края. Говоря о крестьянах, живших отходничеством, В. И. Ленин подчеркивал, что они «были пионерами всевозможных промыслов, несли свои технические познания в родную деревню, увлекали за собой в отход новые рабочие силы, а богатых мужиков разжигали своими рассказами о баснословных барышах, какие промысел доставляет светелочнику и мастерку». Именно крестьяне-отходники в Московскую губернию и принесли сначала в села Филипповской волости, затем в город и близлежащие села ручное шелковое и бархатное ткачество, которое к середине XIX столетия стало основным промыслом в Филлиповской волости и в Киржаче. Ткание шелков и бархатов считается одним из древнейших производств в России. Русские парчи и бархаты известны еще в XVI веке. При Борисе Годунове иностранные гости удивлялись шелковым тканям, сотканным москвитянами.
Сильнее всего шелковое производство развилось в Богородском уезде (теперь Ногинский район Московской области). Исследователь развития промыслов во Владимирской губернии С. Харизоменов пишет: «Богородский уезд обучил Покровского ткача-отходчика шелковому производству, он давал материал и средства Покровскому светелочнику, который устраивал местные шелковые заведения». В. И. Ленин, анализируя причины распространения шелкоткачества в деревнях вдоль Стромынской дороги, выписывает целую страницу из работы Харизоменова, обращая внимание на передачу того разговора, который вел исследователь со своим возницей — ткачом шелка (ехали они из Филипповского). «Ткач этот жестоко и резко нападал на «серую» жизнь крестьян, на низкий уровень их потребностей, на их неразвитость и прочее и закончил восклицанием: «Эх, господи, подумаешь, из-за чего только люди живут». В. И. Ленин подмечает: «Особенно замечателен при этом факт более высокого культурного уровня населения в таких неземледельческих центрах. Более высокая грамотность, значительно более высокий уровень потребностей и жизни, резкое отделение себя от «серой»... «деревни-матушки» — таковы обычные отличительные черты жителей в подобных центрах». И далее В. И. Ленин полностью приводит выводы С. Харизоменова, подчеркивая: «Вот замечательно справедливая оценка этих мелкобуржуазных иллюзий, данная исследователем «кустарных промыслов» Владимирской губернии...». Каковы же эти выводы? «Окончательная победа крупной промышленности над мелкой, объединение работников, рассыпанных и многочисленным светелкам, в стенах одной шелковой фабрики, составляет лишь вопрос времени, и чем скорее наступит эта победа, тем лучше для ткачей. Современная организация шелковой промышленности характеризуется неустойчивостью и неопределенностью экономических категорий, борьбой крупного производства с мелким и с земледелием. Эта борьба завлекает хозяйчика и ткача в волны ажитации, не давая им ничего, но отрывая от земледелия, втягивая в долги и обрушиваясь на них всею тяжестью во время застоя... Для ткача-кустарника рисуются какие-то фальшивые перспективы, он ждет того момента, который позволит ему заправить собственный стан. Для достижения этого идеала он напрягает все усилия, входит в долги, ворует, лжет, в своих сотоварищах видит уже не друзей по несчастью, а врагов, конкурентов на тот же жалкий стан, который рисуется ему в отдаленном будущем... Не ограничиваясь одной экономической эксплуатацией, современная организация шелкового производства находит своих агентов среди эксплуатируемых и на них возлагает труд затемнять сознание и развращать сердца работников». В статистическом обозрении Владимирской губернии за 1817 год говорится, что в Покровском уезде, куда входил и Киржач, кроме плотничества, поглощавшего 1/6 мужского населения, крестьяне «занимаются тканием шелковых сырцевых ленточек и в Москву отходят для сего рукоделия до 306 человек». Центром, где первоначально во Владимирской губернии появилось шелковое ткачество и откуда оно впоследствии распространилось, была Филипповская волость. Крестьянин из дер. Ратьково Афанасий Конин работал наемным ткачом во Фрянове, а «с первого холерного года» (1830) открыл свое производство шелковых платков, затем глади и бархата. Товар поставлял московскому купцу Чернышеву. Бархатное производство первыми освоили в деревне Никулкино — Спиридон Евдокимов, в деревне Заречье — Цирков. Наумов в 1820-1825 гг. распространил ворсовое тканье шелка на деревни Наумово, Михалевка, Исаковка, Храпки, Перегудово, Дубровка. Первым отходником из деревни Федоровское был Пичугин. Начало развитию производства шелковых материй непосредственно в Киржаче положил Петр Соловьев. Вместе со своим отцом он в юности занимался церковной живописью. В 19 лет на фабрике братьев Залогиных в Богородском уезде познакомился с ткачеством бумажных и полушелковых материй. Здесь он рисовал узоры, по которым выбивался картон для станков с кареткой жаккарда. Позднее он стал загладой, то есть мастером, которому фабрикант давал в долг шелк-сырец, а иногда представлял помещение под светелку. Соловьевы первое время не имели ни светелки, ни фабрики, а завели контору, через которую шелк-сырец поступал к ткачам и в виде ткани возвращался обратно к Залогину. Так продолжалось, примерно, пять лет. Около 1840 года П. Соловьев при поддержке отца — церковного живописца завел свою небольшую фабрику. Сначала ткали сатин-дубль, гро-гро, бурс, потом атлас и фай. «Опыт, — пишет историк в заказанной купцами книге, — увенчался неожиданным успехом... учредители этого полезного предприятия в короткое время настолько увеличили свои средства, что в 1849 году вблизи города имели возможность устроить бумаго-прядительное заведение». Тщеславные и предприимчивые сыновья Соловьева приложили немало усилий для увековечивания своих имен. Они не жалели средств, добытых для них красильщиками, ткачами, выстроили лучшие в городе здания. Дома по Ленинградской улице, где сейчас расположен детский сад № 1, милиция и военкомат, принадлежали Соловьевым. Управляющий фабрикой Недыхляев, через женитьбу вошедший в дом Соловьевых, тоже выстроил себе роскошный особняк. В нем в настоящее время расположена комбинатская больница. Капиталисты имели загородные дачи, модные выезды, завели конюшни. Жили и веселились по-купечески: бесшабашно, с пьяными оргиями, картежными ночами. Делу «оболванивания» рабочих служила фабричная молельня, Казанская икона, которую носили от деревни к деревне. Работай да молись «о плодоносящих и доброделающих» и не смей своего суждения иметь. Так было поставлено дело у фабрикантов. Вслед за Соловьевыми в Киржаче появилось много светелочников и фабрикантов. Все они долгое время работали на богородских фабрикантов, в 70-х годах светелочники Арсентьев, Низовцев, Деревщиков тоже завели свои магазины в Москве. В эти же годы быстро растет значение города как промышленного и культурного центра. Здесь в 1871 году открываются мужское и женское училище. В 1876 году строится учительская семинария. По статистическим данным, приведенным в книге В. И. Ленина «Развитие капитализма в России» в таблице «Важнейшие центры фабрично-заводской промышленности в Европейской части России», в 1879 году в Киржаче действовало 11 фабрик и заводов с общим числом рабочих 1437 . 1890 год был неблагоприятным для сбыта шелка, и в городе, судя по той же таблице, осталось 9 фабрик, объем производства уменьшился почти вдвое. Наиболее крупными фабриками, на которых работало более 50 человек, были 2 фабрики Соловьевых, 2 фабрики Арсентьевых, Никиты Низовцева, братьев Деревщиковых, Дмитрия Карабанова, бумаготкацкая и красильная фабрика Алексея Вихляева. На этих предприятиях, оснащенных ручными ткацкими станками, вырабатывали атлас, фай, бархат шелковый и полушелковый, платки. Сбывали продукцию в основном в Москве. Большие партии ткани сбывались и на местных ярмарках, на которые съезжались купцы из многих городов. Братья Арсентьевы, стремясь довести свои фабрики до перворазрядных, способных конкурировать не только с местными фабриками, но и на европейском рынке, в декабре 1898 года открыли в городе училище, в котором начали готовить квалифицированных слесарей, наладчиков ткацкого оборудования. Изделия, изготовленные воспитанниками училища, на промышленной выставке 1900 года в Париже удостоены бронзовой медали. В годы Советской власти это училище значительно расширилось, за годы пятилеток оно подготовило более 8 тысяч высококвалифицированных рабочих для предприятий автомобильной промышленности, для колхозов и совхозов. В декабре 1973 года училище (ГПТУ № 8) торжественно отметило 75-летие со дня своего основания. В городе, кроме шелкоткацких и красильных фабрик, действовал также медно-латунный завод, на котором периодами было занято до 400 человек. Завод поставлял в магазины московских купцов и на ярмарки самовары, тазы, кастрюли, бляхи, церковную утварь. Вполне естественно, рабочих рук предприятиям Киржача во время большого спроса на продукцию не хватало. Сюда стекались в поисках работы и хлеба неимущие со всех сторон. Приходили не только из соседних уездов, но даже из других губерний. Именно к этому времени относится пословица: «С голодухи хоть плачь, но ступай в Орехово или Киржач; был в селе горемычником, на чужой стороне станешь фабричником». Киржач — второй половины XIX столетия — это город социальных контрастов. Купцы-фабриканты чувствовали себя на верху положения, вершителями судеб людей. Они безжалостно выжимали все силы из рабочих, в том числе и малолетних, и, хвастаясь друг перед другом, строили роскошные особняки, жертвовали огромные суммы денег церквам для того, чтобы церковь помогала держать рабочих в покорности. Богослужение по праздникам, особенно в дни ярмарок, отличалось пышностью и роскошью. Во время ярмарок, — а их в год состоялось по пяти — около церквей в центре города царило пестрое многолюдье, шум говорливой толпы, громкие выкрики зазывал, пьяные скандалы и драки. Товарооборот некоторых ярмарок превышал 200 тысяч рублей. Самой значительной была Сергиевская ярмарка, начинавшаяся 23 сентября. На ней местные промышленники выставляли бархатные, шелковые и бумажные мануфактуры, самовары, тазы и прочие изделия. За этими товарами в Киржач приезжали купцы из Москвы, Нижнего Новгорода, порой даже из-за границы. Крестьяне «шелковых деревень», у большинства из которых имелись весьма скудные земельные и сенокосные угодья, продавали по дешевке на осенней ярмарке лошадей. Иного выхода из-за нехватки корма у них просто-напросто не было. Значительное число селений, занятых шелковым производством, расположены вдоль Стромынской дороги. Промысел продвигался по дороге до Киржача, где он получил широкое развитие. В 70—80-е годы в Киржаче действовало по 500—800 станов шелковых тканей. Быстрое развитие шелкоткачества в Киржаче дало возможность городу сыграть роль центра в дальнейшем распространении промысла. Из Киржача он распространился радиально во все стороны по уездным трактам: в Тевляково по Покровскому тракту; в Илькино, Дубровку, Кузьмино — по Александровскому, в Храпки, Грибаново, Бельцы, Смольнево — по той же Стромынке, в Федоровское, Пиково, Ельцы и другие селения.
Каким же было шелковое производство в прошлом веке? Все население, занимавшееся промыслом, разделялось на небольшую группу самостоятельных фабрикантов и массу наемных ткачей. Ткачи работали в основном в светелках, так как в жилых помещениях грязь, копоть, присутствие ребятишек — все это не позволяло вырабатывать доброкачественные ткани. А сырье было слишком дорого, чтобы его подвергать риску. Светелки помещались на усадьбе, позади огородов, вдали от жилых строений во избежание пожаров. На станах постоянно было заправлено товара на несколько тысяч рублей. В средней светелке 10 станов и 2—3 шпульных колеса, работало 12—13 человек. Далеко не каждый светелочник был в состоянии вести промысел самостоятельно. Иногда он ничего не брал с фабриканта, тот «лишь бы работы давал». А за прокат платил со стана. Так, в Заречье, например, была установлена плата за стан у окна — 4 рубля, а в середине комнаты — 3,5 рубля. Крестьяне отапливали светелки собственными дровами (из наделов), а потому отопление считалось даровым. Двигательная сила — сам человек. Ткач нажимал ногой подножку стана, отчего ремизные планки образовывали зев в основе, через который вручную с помощью челнока вводилась уточная нить. В течение рабочего дня ткач мог вырабатывать от 1 до 1,5 аршина бархата (1 аршин равен 75 сантиметрам). Рабочий день начинался с 5—6 часов утра. Зимой он заканчивался в 10 часов вечера, иногда и в 11—12 часов ночи. «Чай пьют два раза. Послеобеденного отдыха не бывает. Зимний рабочий день равен 13 рабочим часам». Искусство рабочего играло весьма видную роль в ткачестве, особенно бархата. При одной и той же длине основы один ткач мог выработать 43 аршина бархата, а другой — лишь 37. Однако плата различалась лишь по сортам. Сбыт шелка и его производство в сильной мере зависели от обстановки на международном рынке. Заметны резкие подъемы в производстве в период с 1850 по 1860 год, когда торговля с Западом была ограничена Крымской войной. В начале 70-х годов русский рынок требовал больше шелка собственного производства, когда шла франко-прусская война. При уменьшении спроса на шелк масса ткачей выгонялась с фабрик и из светелок. Но как только поднималась цена на праздничную ткань, фабриканты начинали переманивать ткачей. «В прошлом году, — говорил один из крупных фабрикантов Евдокимов, — бархату был ход. Фабриканты разум теряли, переманивали, подпаивали ткачей. Шло повальное пьянство. В последнее время нет в Филипповском ткачей, которые не задолжали бы фабрикантам». В 1881 году, когда рынок был плохим, Евдокимов стал выдавать хлеб через день: «С голоду не помрет, а все же сколько-нибудь да наработает». Часто фабриканты привлекали наемных ткачей на посторонние работы по хозяйству, особенно весной и осенью. «Придет хозяин на фабрику, кликнет человек пяток-десяток рабочих... Иной раз и больно не хочется отрываться от работы, — все бы 50 копеек заработал, — а нельзя: обидится, хлеба не даст и денег не даст, заслуживай, скажет, долг — мол, меня не уважил и я тебя уважать не буду». Купцам-капиталистам было выгодно строить в Киржаче и его окрестностях промышленные предприятия, несмотря на отсутствие сырья. Здесь в избытке имелась дешевая рабочая сила и топливо. В 1913 году из общего количества в 35 млн. кв. метров производимых в России шелковых тканей около 7 млн. кв. метров, или 20 процентов, вырабатывалось в Киржаче и близлежащих селах. О быстром росте капиталистического производства в городе и прилегающих к нему селах в послереформенный период, свидетельствует также опубликованный в 1915 году «Очерк
пятидесятилетней деятельности общества взаимного страхования от огня имущества в г. Киржаче». Если в 1865 году страховая сумма составляла всего 23185 рублей, то к 1888 году она возросла в 10 раз, при этом количество страхований увеличилось незначительно. А к 1914 году страховая сумма перевалила за миллион рублей. Страховали прежде других свои дома, фабрики, светелки, лавки, трактиры богачи. «Деньги имущим» невыгодно было страховать крытые соломой избушки бедняков. Поэтому в страховом обществе разработали такие условия, при которых беднякам трудно было попасть в это общество, хотя у них-то и были самые попасть в это общество, хотя у них-то и были самые пожароопасные жилища: система постепенных скидок за долголетнее страхование, деление на разряды, по которым с каменных строений и деревянных, крытых прочно, взимали плату в 2—3 раза меньше, чем с деревянных и крытых соломой. Очень большой скидкой по страховке пользовался Соловьев.
Что же представляли из себя фабрики Соловьева, как трудились и жили рабочие? В 1849 году была построена пряже-красильная фабрика, в 1863 году — миткально-красильная и ситце-набивная и в 1879 году миткально-ткацкая. На этих фабриках занимались окрашиванием пряжи и миткаля, по которому отчасти делали набивку ситцев. Фабрики действовали не всегда круглогодично. С половины декабря и по 1 февраля фабрики приостанавливались. В 1874 году на этих фабриках в России было применено ализариновое крашение тканей. Для того времени фабрики Соловьевых были оборудованы по последнему слову техники, в большинстве своем привезенной с Запада. На фабрике П. П. Соловьева действовало в 80-х годах 4 паровых котла в 76 лошадиных сил, паровые машины в 38 лошадиных сил, 102 ткацких станка с приготовительными машинами, одна промывальная для пряжи системы Гантерт, одна отжимная центробежная работы Гуммель, две чугунные паровые красильные ванны для пряжи русской работы, 7 кубов для отжимки миткаля и пряжи окрашенных и выварки суровых, медные русской работы, один паровой куб для выварки пряжи, чугунный, выписанный из-за границы, работы Зульцера, один календор трехвальный, один перотин работы Гуммеля четырехколерный, одна самоточка небольшая, 2 центробежных четырехдюймовых насоса, один кузнечный горн, разных медных котлов — 3, чанов разных деревянных — 18, баков деревянных — 4, железных—2, одна трехвальная чугунная клотц-машина Гумеля в Берлине. Среднее число рабочих на фабриках Петра Соловьева 400 (340 мужчин и 60 женщин). «Малолетних до 12 лет 20 мужского пола и 6 женского. От 12 лет до 18: 25 мужского пола и 15 женского». Пять мальчиков и шесть девочек до 12-летнего возраста так и жили прямо на фабрике. Малолетние рабочие были и на фабриках А.А. Соловьева, расположенных рядом, и на фабриках Арсентьевых, Низовцевых, Деревщиковых, Карабанова, расположенных в городе, на фабрике Алкова в Храпках и на предприятиях всех других капиталистов. До нас дошли описания, как жилось тем малолетним текстильщикам, нечеловеческими усилиями которых создавались богатства для «плодоносящих и доброделающих». В книге-отчете «Фабричный быт Владимирской губернии» инспектор П.А. Песков пишет, как он осматривал в 1882—1883 годах фабрики губернии, в том числе 5 предприятий в Киржаче. Предоставим слово очевидцу. «Участие малолетних при всех рассматриваемых мною производствах, — пишет инспектор, — обуславливается единственно экономическими причинами — более дешевым трудом их, а никак не необходимостью, вызываемой будто бы, как утверждают многие фабриканты, что некоторые операции могут выполняться с успехом одними малолетними, начиная с 9, а иногда даже с 8 лет до 12». Так, на заводе Шапошникова (там, где в настоящее время мебельная фабрика) среднемесячный заработок рабочего взрослого в десять раз превышал зарплату малолетнего. На всех ручных шелкоткацких фабриках города был распространен и такой обычай: «Для некоторых занятий на фабриках нередко малолетние нанимаются не от хозяев, а от рабочих. Хозяева имеют дело только со старшим рабочим, который уже от себя нанимает помощников и платит им столько, сколько найдет для себя выгодным». «Когда я производил осмотр... малолетних, то последние предстали передо мной почти все в каких-то рубищах, грязные до последней степени и крайне изнуренные». Как тут не вспомнить стихотворение Некрасова «Плач детей»! «Младенцы во время работы матерей призреваются обыкновенно живущими в семьях рабочих неработающими женщинами, большей частью старухами, причем иногда приходилось видеть под надзором таких старух по нескольку младенцев, из числа которых были и не принадлежащие к семье, где жила старуха. Но уход за младенцами даже при таких условиях не везде практикуется. Обыкновенно дети работающих на фабрике отцов и матерей остаются без всякого надзора. Грудные же младенцы во время отсутствия матерей кормятся только сосками». В поселке шелковиков каждый житель знает Николая Сергеевича Торопецкого, потомственного текстильщика. В 1967 год он передал во Владимирский музей сундучок — небольшой деревянный ящик со скобкой для замка. Этому сундучку более 100 лет. Он достался Н. С. Торопецкому от отца, который всю жизнь гнул спину на фабриканта. Вспоминая о прошлом, Николай Сергеевич рассказывает, что их семья при капиталистах жила в тесной каморке. Дети спали на полу. Так было и во всех других рабочих семьях. Из обстановки — кровать, табуретки и стол. В сундучке хранилось все семейное богатство: чай, сахар, выходная обувь, праздничная одежда. Пред нами запись воспоминаний ткачихи А. Т. Сабуриной, уроженки деревни Теляково, которая проработала на фабрике более 50 лет. Она рассказывает, что до революции рабочий день длился 11—12 часов. Формально 13—14 часов отпускалось на отдых. Практически же рабочие были заняты круглые сутки: 5—7 часов отработал — на 5 часов отойди от станка. Потом еще 5—6 часов работы. Из человека выжимали силу, как из лимона сок. Иногда из ворот фабрики не выходили по целой неделе, спали под станками, а летом близ фабрики. Варили на берегу реки картошку и ели ее, часто без хлеба и даже соли. Зарабатывали женщины и подростки едва себе на хлеб. Не мог похвастать большими заработками и ткач. Солидную часть заработка съедали штрафы. Недостаточно почтительно поклонился мастеру — штраф, опоздал — штраф, нарушил какое-то правило — штраф, сказал что-то неосторожно — штраф... Но и то, что оставалось после штрафов, не всегда выдавали на руки. Продукты питания и промтовары рабочие вынуждены были получать в фабричном лабазе по специальным книжкам. В лабазе не разбежишься. Дают гнилье да полуиспорченное — бери и не смей отказываться. Об удобствах для рабочих хозяева тоже не думали. Для семейных и одиночек, у которых дома были в дальних деревнях или вовсе не было жилья, они построили «спальни». Ни о каких платных отпусках и речи не заходило, тем более, скажем, о путевках в санатории или дома отдыха. От голода заболевших выручала рабочая солидарность. По инициативе передовых рабочих фабрик Соловьевых была создана из обязательных отчислений от месячного заработка больничная касса.
