Церковь Покрова Пресвятой Богородицы Антониева пустынь Антониева пустынь находилась там, где сейчас стоит Покровская церковь, в низине у реки Шитка, слобода подмонастырская там же.
Пустыни, монастыри часто носили имя их основателей. Святых с именем Антоний много, но жизнь ни одного из них не связана с этими местами. Значит, это был старец с таким именем, или монастырь был назван в честь, например, Святого Антония Киево-Печёрского, который был особо почитаем в Православной Руси, так как с устава, введённого им по образцу Афонских монастырей, образовывались уставы других российских монастырей. По мнению краеведа В.В. Ястребова старцы пришли сюда с севера. Присоединение Северской земли к Московскому княжеству произошло именно во время первого упоминания Антониевой пустыни.
Краевед Большакова Н.В. предполагает, что пустынь образована монахами Троице-Сергиевского монастыря ("Вотчины Троицко-Сергиевского монастыря". Москва 1999 г.).
До 70 монастырей было основано в Северо-Восточной Руси учениками и последователями "игумена земли Русской" Сергия Радонежского, основателя Троице-Сергиевского монастыря.
Уединенные кельи, пришедших в эти места монахов, их безмолвное отшельничество привлекло сюда и других людей, стремившихся посвятить себя служению Богу. Собравшаяся братия образовало монастырское сообщество, местность рядом с монастырём постепенно заселялась. Бывало часто на Руси, что через некоторое время настоятель мог снова удалиться в "пустыню", и тогда возникал новый монастырь. И это движение помогало колонизации, освоению земель Северо-восточной Руси, окультуриванию дикой природы, расчистке леса под пашни (в Антониевой пустыни в начале XVII века его было расчищено "пашени церковной "худые земли" по 10 четв. (примерно 6 гектар) поле и сенного покоса на 20 копен" "Спутник по Владимирской губернии" Ушаков, 1913 г.). В.О. Ключевский так описывал этот процесс: "Вокруг пустынного монастыря образовывались мирские, крестьянские поселения, которые вместе с иноческой братией составляли один приход, тянувшийся к монастырской церкви. Если монастырь исчезал, крестьянский приход вместе с монастырской церковью оставался".
Н.В. Большакова пишет, что ещё в XV в. Василий III, сын Дмитрия Донского пожаловал Троице-Сергиевскому монастырю "всю Клязьму не возбранно", и Антониева пустынь, была в ведении этого монастыря. Этот монастырь мог быть "приписанным" к Троице-Сергиевскому, его филиалом "баз посягательств на автономность".
В Писцовых книга Переславля-Залесского (1628-1631 гг.) монастырь отмечен под названием Антоннева пустынь с церковью Покрова Пресвятой Богородицы и с приделом Святого Сименона. В книге "Переславская десятина" написано о пустыне так: "церковь Покров Святыя Богородицы, монастырь особняк, Антониева пустынь…". Слово "особняк", наверное, и обозначает автономность. И здесь же очень интересные строки, говорящие о заботе патриарха о пустыни:
"142 год (1633 год) мая 25 покровского монастыря, Антониевы пустыни строителю старцу Сергию, по патриаршему имянному приказу, в монастырь в келарскую про братию на судовую покупку, на ставцы и на блюда и на лошки и на скатерти рубль дано".
Нет данных о том, какой была пустынь в XVI в. Некоторые данные есть по XVII в.:
1627-1628 гг. - 34 двора в пустыни.
1639 год - 51 двор, дани взято 15 алтын.
1640 год - дани взято 25 алтын и 2 деньги.
1653 год - дани взято 2рубля, 27 алтын, 5 денег и гривна (дань явно увеличивается, видно растет количество дворов).
1654 год - моровое поветрие, многие умерли.
1672 год - произошел большой пожар.
1677-1678 годы - 36 дворов и 1 двор пустой.
1679 год - 37 дворов, 3 двора церковного притча, 5 лавок, 3 "амбара".
По другим данным в 1678 г. было до 132 дворов в пустыни.
Показания священников всегда были занижены по сравнению с показанием переписных книг, составленных государственными чиновниками, которые ревизовали состояние монастырей. Это объясняется очень простой причиной: таким образом можно было занизить подати ("Переславская десятина жилых данных церквей и пустовых оброчных земель", "Труды Владимирского губернского научного общества по изучению местного края").
У П. Строева читаем, что в 1635 г. монастырь был Домовой Патриарший. Значит, подчиненность, принадлежность могла быть двойная: к Троице-Сергиеву монастырю и к Патриаршему дому.
С 1649 г. управлением монастырями стало осуществляться Монастырским приказом, который проводил государственно-финансовую политику в церковных и монастырских вотчинах. Монастыри лишались подавляющего большинства своих городских владений - торгово-ремесленных слобод и дворов на посадах. Произошло усиление контроля государства над монастырями и ограничение роста монастырской земельной собственности. Но церковные власти, конечно, старались компенсировать эти потери, что им иногда удавалось. В 1678 - 1679 гг. патриарх Иоаким возбудил дело о компенсации за отобранную у Патриаршего дома в 1649 г. подмосковную Савинскую слободу, и тогда Антониеву пустынь приписали к Патриаршему дому. В 1633 или 1635 гг. монастырь стал Домовым Патриаршим, а 1678—1679 гг. Патриаршей стала и подмонастырская слобода, получившая отныне название Патриаршее село Покровское.
В 1696 г. началось единодержавие Петра I, и в этом же году он в своих указах потребовал от епархиальных архиереев ежегодно представлять отчеты о доходах и расходах монастырей в Приказ Большого Дворца "без промедления" составить описи монастырей и монастырских владении. В 1701 г. вышел указ Петра, где написано: "В монастыри монахам и монахиням давать определенное количество денег, хлеба в общежительство их, а вотчинами им и никакими угодьями не владеть, не ради разорения монастырей, но лучшего ради исполнения монашеского обещания". Небольшие монастыри подлежали объединению с ближайшими обителями или упразднению, а церкви становились приходскими. Видно, эти указы и послужили упразднению Антониева монастыря на рубеже XVII и XVIII вв.
В 1708 г. был основан Свято-Введенский Островной монастырь иноками Антониевой пустыни Сергием и Тимофеем, удалившимся на остров Вятского озера и поставившими там деревянную часовню и деревянную же келью. Уединение, по преданию, длилось недолго — о «старцах» пошёл слух по округе и начали приходить желающие стать насельниками новой пу́стыни. Иноки принимали всех. К началу нового, XVIII в., островная братия настолько умножилась, что было принято решение просить о благословлении на постройку собственного островного храма. Что и было сделано.
Церковь Покрова Пресвятой Богородицы Время построения Покровской церкви неизвестно. Можно думать, что она построена ещё до упразднения Покровской Антониевой пустыни.
Покровская церковь уже в каменном исполнении стояла на пространстве Антониевой пустыни, позднее перестроена. В "Трудах Владимирского губернского научного общества по изучению местного края" утверждается, что церковь построена до 1679 года.
В 1808 г. прежняя ее трапеза была разобрана и на месте ее устроена новая в более обширных размерах; в новой трапезе было два престола.
В 1851-53 гг. распространен был и главный Покровский храм; по бокам главного алтаря устроены были два новых придела, в которые были перенесены престолы из трапезной церкви, а там престолы были упразднены.
В городе Покрове, отстоящем от губернского города на 70 верст на шоссе к Москве, был единственный приход, и при церкви в этом городе только были протоиерей и один священник, а приход был по числу душ многочисленный. Приняв это в соображение, руководитель мой преосвященный Иустин и употребил особое ходатайство перед св. Синодом об открытии при Покровской церкви в этом городе третьего штата. Скоро было удовлетворено представление преосвященного, и я определен был в Покров, куда и прибили мы 27 ноября 1857 г. Началась здесь для меня новая служба, нужно привыкать было к новым порядкам. При Покровской церкви о. протоиерей был с крестом еще двенадцатого года и еще заслуженный священник. Оба они приветливо отнеслись ко мне, но весьма показалось мне странным, что сразу начали жаловаться один на другого и каждый из них предлагал мне отдельно свою дружбу, один предлагал быть с ним за одно и другой относился с таким же предложением. С своей стороны я высказал желание к обоим относиться с равною любовью и с должным уважением. При назначении моем на место епархиальным начальством предписано было разделить прихожан на три равные части. Для этого составлен был надлежащий список и брошены были жребии. На мою долю досталась центральная часть города и три деревни. Своими прихожанами я был обласкан на первых же порах. Все они были с теплым сердцем и добродушные, и чем долее продолжалось наше здесь пребывание, тем более скреплялась между нами взаимная любовь и благорасположение. Но совсем прервалось мое отношение служебное и к войскам, к которым я привык во время службы моей в военном ведомстве. Местная уездная команда, по жребию, зачислена была в моем приходе, а прибывавшие на квартирование Стрелковые батальоны и батареи постоянно избирали меня к себе для исправления у них духовных треб и для законоучительства в их школах, так что и в епархиальном ведомстве я на половину принадлежал приходу и на половину любезному мне воинству.
Порядки церковной службы, во многих отношениях были мне не по сердцу, и я, как насмотревшийся добрых служебных порядков, при совершении священно-служения в Западном крае, понемногу вводил эти порядки. Незаметно весь причт привык чтить благолепное священно-служение. Псаломщики и в будни привыкли производить чтение в стихарях и непременно посредине храма. Певчие не тяготились пением на литургии псалмов „Благослови душе моя Господа" и „хвали душе моя Господа", пономари перестали разжигать в самой кадильнице угли восковыми огарками, словом многое изменилось, и, заведенная между причтом дисциплина, породила благочиние и благопристойность не только во время пребывания его в церкви, но и в домах прихожан, в которых низшие члены причта при хождении с св. крестом, совершенно не умели себя держать соответственно своему рангу и в присутствии самого о. протоиерея.
В деревнях отправление Богослужений ведено было еще проще и по обстановке, и по малоназидательности. При принесении, например, святых икон в деревню, по постановлении их посреди селения, отправлялся так называемый мирский молебен, во время которого совершаемо было освящение воды в крашеной, деревянной чашке; затем, по окончании сего молебствия, обходили с иконами вокруг деревни и на всех четырех странах селения останавливались для совершения еще весьма сокращенных водосвятных молебнов, так что, со включением молебствия, совершаемого посредине селения, выполняемо было всего пять водоосвящений. Взамен такого учреждения, мною введен был при сказанном случае другой порядок. Нужно заметить, что к поднятию икон в деревню съезжались обыкновенно родные из других селений, весьма нередко и из других приходов, и этот день молебствия обращался в праздник, на котором все родство взаимно общилось друг с другом. Священнику и следовало пользоваться сим случаем для нравственной пользы простого сельского народа. Для сего и решено было служить в селении один только водосвятный молебен, но в полноте, с пением умилительным и чтением не спешным. Для надлежащего благоприличия, по моему предложению, сельчанами в каждом селении устроено было по одной вместительной, соразмерной с численностью населения, деревянной с железными обручами кади, снаружи окрашенной голубою, а внутри белою масляною краской, с изображением на дне св. креста. Такая кадь и хранилась у сельского старосты. Ко времени принесения в деревню св. икон кадь эта ставилась, с процеженною чрез чистую скатерть чистою водою, пред покрытым пеленою столом, на котором полагаемы были св. крест и Евангелие. Погружение креста производимо было в самой кади, из которой, по совершенном окончании молебствия и почерпаемо было воды потребное количество для окропления при обхождении вокруг селения, а иногда и поля, сельчане же почерпали особыми, принесенными ими сосудами из кади св. воду и уносили к себе в дома, для благовременного употребления ее на всяку пользу изрядну. На молебне перед окончательной эктенией всегда произносимо было приличествующее случаю и применительное к нуждам поселян поучение, а по отпуске возглашаемы были многолетия: Благочестивейшему нашему Государю Императору и всему Царствующему Дому, Святейшему Правительствующему Синоду и владыке. Третие многолетие возглашаемо было: „всем православным христианам подаждь, Господи, мир, тишину, благоденствие и изобилие плодов земных и многая лета“. Такой порядок сразу пришелся по сердцу богомольцам и никто из них не возражал против отмены прежде совершавшихся еще четырех водосвятных молебнов, а совершаемая при обхождении селения обычная лития, с остановкой на четырех странах, при осенений св. крестом и окроплении на четыре страны святою водою, понравилась крестьянам более, чем повторяемые водоосвящения.
При совершении крещения младенцев в селениях издавна учрежденное также не удовлетворяло меня. Привозилось в деревню облачение с прочими крестильными принадлежностями в узле самое бедное и измятое; крестильный ящик, в котором находилось и св. миро, употребляем был для деревень медный, а так как в нем же полагаема была и мокрая губка, то покрыт был он внутри и окисью меди. Вода для крещения наливаема была в домашнюю кадочку, но имевшую ни вида, ни доброты. Весь этот порядок был переиначен мною. В каждой деревне устроены были из железа приличные, с трехсвечником, ку-пели, окрашенные также, как и кади для водоосвящения. Для положения облачения и прочих крестильных принадлежностей устроен был особый погребец, в котором весьма удобно и наглядно, в приспособленных и оклеенных материей местах, положены были и святой Крест с Евангелием. Пред ними были утверждены шанталы для поставления свеч. Здесь же был поставлен и крестильный ящик и кадило, а для положения губки, ножниц, ладана, восковых свеч, крестиков с ленточками и кружки для бедных духовного звания были параллельно расположены гнезда, а сверх всего полагалось и благоприличное облачение. Крышка погребца изнутри была обита парчой с крестом посредине. Такой погребец и ставлен был в крестьянской избе в переднем углу под божницей. При открытой крышке, по вынутии из него облачения и по зажжении пред св. крестом и евангелием двух свеч, он представлял благоприличный, соответствующий святыне, вид. Пред совершением крещения, при наречении имени новорожденному младенцу я обыкновенно обращался к матери, не было ли у нее обещания наименовать новорожденного в честь какого-либо святого и всегда наречение делал с согласия родителей, убеждая их избрать имя, которое в просторечии произносится без всякой перемены. Во время совершения крещения „Елицы во Христа креститеся" располагал петь со мною всех присутствующих, а по окончании пропевали величание тому святому, в честь которого новорожденному дано имя. Петь со мною привыкли и любили крестьяне и жены их и дети их. Особенно это было приятно и даже поучительно в пасхальное время, когда приносимы были св. иконы для обхождения с ними по домам. Тогда все приучены были петь пасхальный молебен. Как только, бывало, возгласишь при входе: „Воскресения день", все наполнявшие дом и сени и двор продолжают: „просветимся людие, пасха Господня, пасха" и так до конца весь молебен. Впоследствии причетникам легко уже было при пении молебнов, потому что твердо было исполняемо самими прихожанами все последование молебна. Правда, на первых порах не везде правильно выражались малограмотные и неграмотные певцы; так например: вместо „утреннюем утреннюю глубоку", пели „нутреннюю нутреннюю глубоку", вместо: „Богоглаголивый Аввакум, да станет с нами и покажет светоносна ангела", возглашали: „Богоглаголивый Аббакум станет с нами не покажет светоносна ангела", пели и „пасха чувствительная", вместо „чистительная", но в последствии, после разъяснения неправильностей, пели уже все правильно и согласно с книгою, так что при обхождений с иконами вокруг селения весь пасхальный канон пропеваем был уже, как говорится, без запинки, и это время поистине можно было признать за торжество простосердечной веры. Еще назидательнее это торжество православной веры проявлялось, когда приходилось переправляться с св. иконами в другое селение, в которое в пасхальное время, по случаю разлития реки Клязьмы, необходимо было плыть на лодках, когда весьма значительная часть населения спускалась за Святыми иконами, для следования по водам около 2-х верст и когда над водами недалеко разносилось пасхальное пение. При испытании от сего впечатления уместно было припоминать в это время апокалипсическое изречение св. Иоанна Богослова: „и слышах, яко глас вод многих, яко глас грома велика: и глас слышах поющих, яко песнь нову пред престолом (Апок. XIV, 2 и 3)“.
Насколько были заинтересованы и увлечены дозволенным пением мои деревенские прихожане, не могу не привести для наглядности и еще следующего характерного случая. Неподалеку от деревни есть и теперь еще существующая при небольшой сосновой роще, с наименованием «Спасовой», обширная, построенная при мне часовня с открытой при ней весьма поместительной галереей. Часовня эта в виду у города, на расстоянии от него по ровному месту около трех верст. В этой часовне, при возвращении Св. икон в город, обыкновенно, по желанию сельчан деревни, служили пасхальную всенощную, и вот для сего пришли мы к часовне, внесли и установили в ней иконы, и я хотел уже начинать служение. Вдруг обступили меня селяне и просят позволения петь им не в самой часовне, а ставши на галерее. Спрашиваю я их о причине и убеждаю, что и внутри часовни могут они почти все поместиться. И какой же последовал от них ответь?! „Нам желательно, говорили они, чтобы в городе было слышно, как поем мы". В виду такого невинного и простодушного желания, конечно, нельзя было не удовлетворить их.
Но этим еще не ограничилось их желание, оно простиралось еще дальше и больше. Они приступили с просьбой, чтобы я благословил их сопровождать Св. иконы с пением до самой городской церкви. Стеснительна для меня была эта просьба, но в виду необыкновенного религиозного рвении, решился я позволить и это им исполнить. И что это было за шествие, какая в нем открывалась прекрасная картина. Одетые все по праздничному, более 300 человек, уставленные по два в ряд, начиная с детей, входили простосердечные крестьяне в город, оглашая его пением: «Воскресение Христово видевше, поклонимся святому Господу Иисусу»... Городские жители сбежались на это зрелище и радости о воскресшем Господе не было пределов, так что и после долго вспоминали и говорили об усердии благочестивых поселян деревни. Замечательно, что не привлечен был я за это к ответу.
Пасхальная радость долго еще и после сего была присуща благочестивым деревенским певцам. Они до самого отдания Пасхи не пели уже никаких песен; только и слышны были пасхальные песнопения по пасхальным книжкам, которыми я поусердствовал наградить простосердечных чад своих.
Не безынтересно будет сказание и о том, как привлекаемы были деревенские прихожане к исполнению долга исповеди и святого причащения. Многие из них не исполняли этого долга, затрудняясь найти себе ночлежный приют в городе после исповеди, накануне дня приобщения. Затруднение это с любовью принялась устранить жена моя. Она всех, и старых и молодых, начала приветливо звать к себе на ночлег. Детей тогда у нас было еще мало, а потому и легко было уступить на субботу и на Воскресенье все свое помещение, за исключением моего кабинета, в котором мы и помещались в эти две ночи. Крестьяне не прихотливы; для них не нужно ни кроватей, ни матрацов, они спокойно укладывались на полу, на соломе. Сами они и постилали эту постелю, сами и убирали, вставая к утренней службе. В пятницу и в субботу приготовлялась для наших дорогих гостей и трапеза. Хлеба они с собой приносили, а жена приготовляла для них только, засоченых конопляным молоком, щей и подавала рубленую капусту с солеными огурцами, разведенную квасом. Ничтожное это угощение, а сколько было признательности и благодарности от простых сердец. Но забота у моей жены о приходящих к ней гостях, собравшихся на единение с Господом в великом христианском таинстве, простиралась еще далее. Предлагая им скромную трапезу, она заботилась насыщать их и пищей духовною. Когда я, бывало, до позднего вечера исповедаю кающихся, она для возвратившихся из церкви, до времени самого ужина, читает или жития святых, или другие душеспасительные книги. Плодом таких попечений о меньших наших братиях было неопустительное уже всеми исполнение долга говения. Не бывали у исповеди разве только находящиеся на отдаленных заработках.
Не по сердцу были мне и некоторые предбрачные обычаи. Прежде венчания требуемы были, кроме денежного вознаграждения, на долю священника приносы — штоф вина или наливки и платок для жены священника. Взамен этого изъявил я желание принимать утиральное полотенце, которое было бы приготовлено трудами самой новобрачной и для приношения его учредил такой порядок: новобрачные чрез неделю после венчания, в праздничный день, приходили к литургии, по окончании которой служил я для них благодарный молебен, а из церкви заходили они к нам в дом, где молодая и подавала своего рукоделья подарок. После этого приглашаемы были они в гостиную и подаваем им был чай. Таким образом и приведенная из чужого прихода осваивалась с нашим семейством и после уже без стеснения бывала у нас в дни праздничные и базарные.
Грамотных в моих приходских деревнях было очень мало, особенно из женщин. Большая была у меня забота об учреждении обучения грамоте деревенских детей. Для удовлетворения этой нужды представился неожиданный случай: возвратился из военной службы, в центральную деревню, грамотный старший фейерверкер, обучавшийся в бригадной школе по новым упрощенным приемам. Его и упросил я в доме его родителей открыть школу. Обучаться в ней изъявило желание много и мальчиков и девочек. Решено было действовать, а за труды учителю изыскивать средства. Достаточные родители согласились платить за каждого из своих детей по 50 коп. в месяц, а для детей родителей несостоятельных и бедных начал я приискивать благотворителей в городе. Особенно из дворянского сословия оказалось таких не мало. Признано было достаточным за каждого бедного ученика и ученицу платить учителю по пяти рублей в год. Такие стипендии не только исправно, но и с радостью жертвуемы были благородными благотворителями, так что в пользу учителя собиралась значительная сумма, и он, вполне довольный, исполнял школьное дело. Навещал и я школу, когда по случаю требоисправлений бывал в деревне, и проверял правильность преподавания в законе Божием. Никогда не являлся я в деревню без гостинцев. Расход на это был ничтожный, но, по пословице: „не дорог гостинец, а дорога любовь", дети бывали довольны и малым. Купишь, бывало, пряников и конфеток копеек на 40 и обделишь ими детей. За приветливость мою дети меня любили.
Но любовью и полнейшим доверием пользовался я и от взрослых. Никто из крестьян не входил со мною в расчеты при плате денег за молебны в доме. Домохозяин вручал мне весь свой кошелек и просил брать из него, что нужно, в полной уверенности, что лишнего с него не возьмут. В праздники и особенно в праздник в честь Покрова Пресвятой Богородицы, когда в деревнях с приезжими гостями праздновали целую неделю, пользовался и я с своим причтом гостеприимством от своих добрых прихожан. Почти в каждом доме, по приглашению хозяина, оставались мы по исправлении молебна. Все, чем только мог угостить благорасположенный хозяин дома, поставлял на стол и просил благословить и разделить с ним и с его гостями трапезу. Чрез это представлялся удобный случай и побеседовать с присутствовавшими на их пользу. Каждого хозяина и хозяйку дома всегда называл я по имени и отчеству.
При праздничных угощениях не могу забыть один курьезный случай. Обхаживаю деревню и, расположившись посидеть в одном доме после молебна, угощаем был я горячими гречневыми блинами. Одобряя это кушанье, я высказал хозяйке, что блины любимое мое кушанье, нисколько не предвидя, что эти слова мои будут приняты в особое внимание. Но что же после вышло? В следующий очередной праздник, в каждом доме, где приглашали нас присесть, готовы уже были горячие блины. Пока в одном доме служил молебен, в следующем уже раскаливают сковороды для печения блинов, и как только, после молебствия усаживался за стол, блины горячие готовы. Подавал их, простодушная хозяйка усердно просила и ее блинков покушать. Значит неосторожно сказанное слово дошло до всех хозяев дома, и после не легко было объяснить им, что часто повторяемое такое угощение не удобно, а потому и напрасно.
Усиленные труды требуются от священника, находящегося в городе, к которому причисляются и деревенские прихожане. Почти ежедневная церковная служба, множество случающихся по домам треб в молебствий и кроме сего исполнение обязанностей в войсках, в больнице, в тюремном замке, в школах и по требованиям судебных мест и лиц всецело занимают время, весьма нередко случалось, что подъезжаешь бывало к дому из деревни после совершения требы, а здесь уже ожидает другая колымага из другого селения, или получено уже несколько приглашений к приходским прихожанам для исправления треб, но в молодые годы все ведь исполняется легко и без уныния. Вот что особенно казалось мне более тяжелым. В несколько домов накануне великих праздников приглашали служить всенощные по окончании продолжительной, отправленной в церкви всенощной. Хотя на домах служба совершаема была и с сокращением, но участие мое в пении за этими домашними службами, при малочисленности причта, доводило до изнеможения. Отказывать в исполнении таких служб было невозможно, потому что они отправляемы были в таких семействах, где крайне престарелые, или болезненные желали молиться накануне праздников, не имея возможности быть за службою в церкви.
С 1864 года дела по священнической обязанности еще прибавилось. Вступивший в 1863 году на Владимирскую кафедру преосвященный епископ Феофан всех священников привлекал к частому проповеданию слова Божия. Распоряжения этого нельзя было не исполнить, потому что вменено было в обязанность проповедникам представлять в особо учрежденный комитет произнесенные поучения. Мне предоставлено было катихизаторство. До этого времени проповеди произносимы были только по расписанию, по которому на мою долю приходилось произносить в год не более шести поучений, после же распоряжения преосвященного владыки нужно было изготовлять беседу к каждому воскресному дню. В церкви города Покрова, по издавна утвердившемуся порядку, в осеннее и зимнее время, накануне Воскресных дней, отправляем был в 5 часов вечера акафист Покрову Пресвятой Богородицы. Служба эта была значительно короче всенощной, поэтому и избрано было мною время для произнесения катехизических бесед во время совершения акафиста. Такое распоряжение нисколько не мешало быть проповедуемому слову Божию и во время литургии по особому очередному расписанию. Нужно признаться, что страшно было приступить к новому делу. Представлялось, что и не справиться с ним, что и писать-то мы не умеем, что и прихожанам можно наскучить, но впоследствии оказалось, что такие мысли были от лукавого. Не будь распоряжения о представлении после произнесения в комитет поучений, не устоять бы против вражиих внушений. Может быть и стало бы делаться дело, но с поблажкою себе и без особого усердия и старания, теперь же пришлось крепко взяться за дело, усердно помолясь Богу о помощи и Св. духу о ниспослании благодатного дарования. Вспомнить не могу, как многомилостив Господь и как уши Его отверсты на молитву рабов Его. Начал я писать беседу вступительную; поток мыслей так и просится на бумагу, пишу, прочитываю и ощущаю в себе спасительную теплоту, и чем дальше пишу, тем не удержимее поток мыслей, подкрепляемый словом Божиим и словесами святителя Тихона Воронежского, писаниями которого я обложил себя. Божию благословению и молитвам приснопамятного святителя Феофана приписываю я и необыкновенное влияние произносимого слова моего на слушателей. Всегда переполнен был ими храм, а тишина во время произношения бесед была удивительная. Точно ни одного человека не было в храме, пока продолжалась беседа, и сколько после было сердечной признательности от слушателей. За мой труд Господь даровал мне получить и знак особого мне благоволения. Посетил город Покров Высокопреосвященный архиепископ Антоний. В это время, в его присутствии и с его благословения, пришлось мне произносить следующую по ряду беседу о незаконности Австрийского старообрядческого священства. За эту беседу удостоился от архипастыря отличной благодарности. После этого дух мой еще более поднялся, и я начал помышлять уже об умножении ревности в проповедании, но для такого подвига, для устойчивости в нем, требовалось еще большее стороннее побуждение. Такое побуждение, по благопромышлению Божию, и дано было мне в следующем, замечательном в нашей жизни, обстоятельстве.
Брат моей жены определен был в полковые священники. Прежде его рукоположения назначен был в гор. Юрьев 18 числа ноября брак с избранною им в этом городе невестою. Приглашены были и мы на брачное торжество, но дорога была еще не вполне установившаяся. Довольно уже выпало снегу, но на полях по местам сдувало его. Ехать или не ехать, колебались мы. Наконец решили положить в священную книгу две записочки, из которых на одной написано было: ехать, а на другой: не ехать, и помолившись, вынуть одну из записочек и принять ее уже за указание. Вынутая хартия вещала нам, чтобы мы не ехали. Так было и успокоились, но у лукавого много способов к нашему искушению. Он повлиял и встревожил чувства наши. Предстоящая разлука с близким нам, отъезжавшим в далекую сторону, приводила нас в печальное настроение. Чувствовали мы, что овладевает нами дух уныния, наконец не устояли и отступили от данного нам указания — наняли подводу и поехали. Был уже близок и гор. Юрьев, три версты оставалось ехать до него. На часах было около трех пополудни. Через полчаса быть нам у снаряжаемых к венцу, но Господь сильно погрозился на нас за наше испытание Его и за непослушание. Около трех часов поднялась такая снежная метель, что совершенно стемнело и след дороги исчез перед нами. Остановив лошадь, ямщик, я и жена бросились в разные стороны отыскивать пути, но, куда ни направимся, нигде не оказывается никакого признака, то придешь на обрыв оврага, то усмотришь речку, глубина которой нам неизвестна. Близ того места, где остановлена была лошадь, стояла одна веха, показывавшая, что мы вблизи дороги, но в какую сторону от этой вехи направление пути, узнать было невозможно, а мимо нас никто не проезжал. Измученные поисками и значительно обмокшие от хождения по снежным сугробам, должны были остановиться на месте и, предав себя в волю Божию, молиться о прощении нас грешников. Извозчик отпряг лошадь, а легкие санки, называвшиеся Казанскими, опрокинул боком со стороны бушующего ветра. Сено, какое было в санях, дали лошадке, а сами все трое прижались к саням с молитвенными воздыханиями перед Богом. Жена моя была беременна. Каждая минута казалась нам долгим временем, и ямщик часто зажигал спичку, чтобы посмотреть на часы. Смерть свирепо смотрела на каждого из нас, и мы вспомнили все прошлое нашей жизни — все непорядки в ней. Много было желаний к лучшему направлению себя, если Господу Богу угодно будет сохранить нас в наступившую грозную ночь. Между желаниями моими было, между прочим, усугубить и учительную обязанность во спасение пастве своей. Всю ночь продолжалась метель и с порывами устремлялись на нас; бедная лошадка едва держалась, осыпаемая снегом. Часов около десяти начали доноситься до нас крики подобных нам несчастных, сбившихся с дороги. Лихорадочная дрожь начала одолевать нас, так что для ослабления ее приходилось вставать для усиленных движений. Наконец в пятом часу утра услышали мы благовест к утрени в Юрьевских городских церквах. День наступал высокоторжественный по случаю празднования рождения Государыни Цесаревны Марии Феодоровны. Недолго и до рассвета оставалось, а когда стихать начало, и стало теплее. Зазвонили и к ранним литургиям в Юрьеве, а вместе с тем услышали мы невдалеке от нас и говор людской. Это были проезжавшие из Юрьева крестьяне, бывшие на базаре там и оставшиеся ночевать по причине наступившей метели. Дорога, которою они ехали, оказалась в нескольких саженях от нас. Докричались мы им и упросили их запрячь лошадь нашу; подивились мужички Божию к нам милосердию. Вывели они нас на дорогу и указали на путь к городу, в который мы скоро и въехали. Остановясь в наемном доме и согревшись, пошли сначала в соборную церковь, где и отстояли литургию с благодарным молебствием. Сходили после сего к доктору, моему товарищу А. Ф. Благонравову, но он ничего не нашел в нас болезненного и сохранение нас невредимыми приписал Божией милости.
К молодым нашим прибыли в самый час уже брачного торжества. Все здесь глубоко потрясены были случившимся с нами и все вместе с нами благодарили многомилостивого Господа. Этот случай в жизни нашей послужил для меня сильным побуждением строже относиться к себе и более заботиться об исполнении, с пользою для других, моих священнических обязанностей. Между прочим решено было ни одной литургии и в будничный день не совершать без спасительного поучения, что уже нерушимо и исполняется мною. Не обращал уже я внимания, сколько богомольцев в церкви, но каждый день в очередь своего служения, произносил поучения, хоть-бы и десять слушателей предстояли предо мной. Плоды от сего впоследствии оказались обильные. Богомольцев и в будничные дни начало стекаться значительное количество и по душе им были спасительные назидания.
После описанного страшного с нами случая через четыре месяца родилась у нас дочь, которую, по данному тогда матерью обещанию, и нарекли Манефой, так как память святой Манефы творится 13 ноября 1868 г., в которое мы находились в опасности.
С Манефой стало у нас четверо детей: были еще два сына Александр и Павел (Впоследствии священно-архимандрит, ректор Таврической семинарии, затем член цензурн. Комитета. Скончался в 1905 году.) и дочь Вера, а в следующем 1869 году родился еще сын Сергий (будущий священник в гор. Александрове).
Вскоре после рождения этого сына, я видел впечатлительный сон: был, будто, я во Владимире в Успенском соборе и земно молился пред мощами св. Благоверного Великого Князя Андрея Боголюбского. Едва встал я после земного поклонения, князь Андрей поднялся в гробнице и сел. Ясно я видел благообразное его лицо с темными на голове волосами. Поверх нижней одежды был накинут у него плащ, застегнутый на плече большою ценною запонкой. Начал князь что-то говорить мне, но я повергся пред ним и тотчас проснулся. Этот сон, по своей живости произвел на меня потрясающее впечатление. Ни минуты не отлагая, я разбудил свою жену и рассказал ей о привидевшемся мне. Оба пришли мы к мысли молиться Благоверному Князю Андрею с прочими Владимирскими чудотворцами, для чего и попросили родителя моей жены, бывшего в то время викарным священником в Успенском соборе, списать и прислать нам тропарь святым благоверным князьям, нетленные мощи которых почивают в соборном храме. Желание наше скоро было удовлетворено, и мы стали на утренней и на вечерней молитве обращаться к благоверным. Сновидение мое не прошло бесследным впоследствии. В октябре 1870 года прислал родитель мой мне письмо, извещая о желании священника Никологалейской церкви переменяться местом служения с кем-либо из священников уездного города. „Не подумать ли тебе об этом, дитятко, писал мне батюшка; детки твои подрастают уже и нужно отдавать их во Владимир для обучения. Сколько бы было удобства в воспитании и какая бы польза была для деток, если бы ты согласился переменяться с о. Максимом". Привлекательно было для меня это предложение. Любовь к детям и забота об их воспитании сильно побуждали меня на предлагаемую родителем перемену места служения, а сочувствие к сему жены, заставило меня решиться, как можно скорее, отправиться во Владимир. По свидании с о. Максимом, легко нам было согласиться на взаимное перемещение, но я должен был прежде подачи о сем прошения идти к Высокопреосвященнейшему нашему архипастырю, чтобы испросить у него на это благословение. Предстал я пред лицом маститого архиепископа и высказал ему о цели своего прибытия. „Нет, я вас не переведу к Никологалейской церкви, сказал мне Владыка, а переведу в Успенский собор“. „Владыка святый, говорю я, священнической вакансии нет в соборе". «Будет вакансия, и я переведу вас скоро», - ответил мне Высокопреосвященный и с тем отпустил меня. Пришел к своим родителям, рассказываю, что сказано мне Архипастырем. Все были в недоумении в виду полного наличного состава в причте Кафедрального собора. Оставалось предать дело сие на волю Божию и возвращаться в Покров. В Покрове подробно передал я своей жене, как о свидании моем с Никологалейским священником, так и о неожиданном обещании Владыки перевести меня в Успенский собор.
Недолго пришлось ожидать исполнения этого обещания. Дня чрез три после моего возвращения из Владимира прислан был уже и указ о моем перемещении. Оказалось, что как только я вышел от Владыки, он потребовал лист бумаги и тотчас же написал предложение в Консисторию о переводе одного из священников Успенского собора в церковь Епархиального женского училища, а меня в собор на его место. Поистине дивны дела Божии в судьбах жизни нашей.
Перемещение меня во Владимир сильно повлияло на духовных чад моих. Слезы и воздыхания их тревожили мою совесть, и нелегко было переживать последние дни в городе, где Господь благословил меня послужить и потрудиться 13 лет. Несколько облегчало мою совесть, что я переведен по предложению Архипастыря, без подачи мною прошения, что это случилось со мною по воле святителя. Прощальная служба моя в церкви никогда не может быть забыта мною. При произнесении прощального слова моего, все присутствовавшее множество обливалось слезами, а выход из храма после службы был весьма затруднителен — долгое время нужно было оставаться здесь, для того, чтобы каждому преподать особое благословение. Только и слышно было: „Зачем ты оставляешь нас, учитель наш?" Ей, не в похвалу себе сие пишу, но для того, чтобы показать собратиям, как много может воздействовать в приходе священник, и скромно исполняя свои обязанности, особенно же обязанность учительную, проникнувшись теплым чувством и любовью к пастве своей (Воспоминания Протоиерея А.И. Виноградова).
27 сентября 1868 г. священник города Покрова, Покровской церкви, Николай Предтеченский, Его Высокопреосвященством, по сношении с дирекцией училищ, определен законоучителем Покровского приходского училища.
Престолов в храме в кон. XIX века было три: главный в честь Покрова Пресвятой Богородицы, в приделах – в честь Воздвижения Животворящего Креста Господня и во имя св. Николая Чудотворца.
Утварью, ризницей, св. иконами церковь снабжена довольно богато.
Особенно чтимы прихожанами в этой церкви – Животворящий Крест Господень и икона св. Николая Чудотворца; происхождение их не известно.
В особом киоте в церкви хранятся следующия святыни: часть Гроба Господня, часть древа Животворящего Креста, частицы св. мощей Иоанна Милостивого, Иоанна Златоуста, Иоанна Новгородского, Федора Стратилата, в. муч. Пантелеймона, в. муч. Варвары, Пимена Великаого, Василия Блаженнаого, 43 мучеников в Никополе, в. муч. Евфимии, св. муч. Евтиха, преп. Моисея Угрина, св. муч. Иоанна, преп. Никона Сухого, преп. Агапита печерского врача, преп. Афанасия Затворника печерского, Василия Великого и Николая Чудотворца. В этом же киоте находится серебряный крест, заключающий в себе перст от Гроба Господня, гроба Пресвятой Богородицы и Иоанна Богослова. На кресте надпись: «построи сей крестъ петровский архимандритъ Аввакумъ въ синодальное село Покровъ по своихъ родителехъ».
Из старинных книг в церкви обращает на себя внимание напрестольное Евангелие печати 1644 года. На одной из первых страниц Евангелия нарисована картина Воскресения Христова с подписью стихами:
«Радуйся вси! Смерть ада победихъ,
Верующихъ въ мя отъ узъ ада свободихъ».
Вокруг картины изображены события, предшествовавшия воскресению, а под ними стихи:
1) Чисти есте вы, но обаче не вси
Иуда сребромъ душу свою прельсти.
2) Хлебъ сей и вино – моя кровь и тело.
Ядите пийте нова плода дело.
3) Отче! Да минетъ мене сия чаша!
4) Твори, друже, на что ты пришелъ
Азъ темъ миръ, ты же пругло обрелъ.
5) Аще добре рехъ, почто мя биете,
Аще зле что, то зде да речете.
6) За что ведете безвиннаго къ винну
Судяще творцу судьбу преобидну.
7) Крепости столпъ есть ко столпу привязанъ.
Безгрешный биенъ али грехами связанъ.
8) За сие-ли, бренне, терномъ мя красиши,
Что райски цветы венчали тя, зриши.
9) Безсмертна въ гробъ съ мертвыми влагаютъ.
Мати со други токъ слезъ испускаютъ.
10) Кто мой ученикъ, снимай мя не теломъ,
Будь новъ Иосифъ добрымъ твоимъ деломъ.
11) Распяхся миру да миръ мне распнется
Безъ сего никто въ мире семъ спасется.
12. Несу, любезне, не мой крестъ, но твой,
Неси и ты мой за тяжкий грехъ свой.
Под изображением Евангелистов такого же рода силлабические стихи… Эти силлабические стихи нужно относить или к концу XVII или началу XVIII столетия.
Покровская церковь прежде была главной приходской церковью. Но когда в 1870 г., по прошению граждан города Покрова, св. Синодом разрешено было иметь здесь городской собор, то соборной церковью назначена была не Покровская церковь, а другая Троицкая, а Покровская была приписна к собору, куда был переведен и причт.
Богослужение въ Покровской церкви стало совершаться только в зимнее время.
В 1895 г. Покровское градское благочиние было причислено к 1-му благочинническому округу Покровского уезда, где в то время о. Благочинным был, всеми глубоко-чтимый протоиерей с. Орехова о. Елпатьевский Иаков Иванович. В марте 1898 г. Покровское градское благочиние получило самостоятельность и было отчислено от ведомства о. Иакова.
 
Церковь Покрова Пресвятой Богородицы. 1750 - 1770 гг.
Ограда и часовни при церкви Покрова Пресвятой Богородицы
Интерьер церкви Покрова Пресвятой Богородицы
Храмы города Покрова
Город Покров
Город Петушки.
Петушинский район
Сенежская волость.
Введенская Островная женская пустынь.
|
