Патриаршие вотчины
Одним из самых крупных землевладельцев Владимирского ополья в XVII веке была Патриаршая кафедра. Владения ее находились во всех рассматриваемых нами уездах, но прежде чем рассказать об этом, необходимо хотя бы кратко остановиться на истории этого владельца.
В течение более чем 10 веков существования Русской православной церкви высшая власть ее проявилась в 3-х видах. В начале во главе управления стоял всея России митрополит (988 — 1589), потом московский и всея России патриарх (1589 — 1700), должность которого в течение 20 лет после смерти последнего патриарха Адриана, исправлял местоблюститель патриаршего престола; наконец, в 1721 году высшей властью в РПЦ стал св. Синод, возглавлявший ее вплоть до октября 1917 года.
С самого основания русской церкви высшая правящая власть ее для содержания себя и связанных с нею установлений стремилась приобретать земельные владения, которые постепенно развивались как в своем количестве, так и в качественном устройстве. От митрополитов они были унаследованы патриархами. В этот период они окончательно сложились в особое ведомство под именем «патриарших вотчин» и существовали целое столетие с только им свойственными особенностями. Со смертью последнего патриарха в XVII веке это ведомство было изъято из под управления церковной власти, но не потеряло окончательно своей особенности среди других государственных ведомств, сохранив за собой даже прежнее название «патриарших вотчин». С учреждением св. Синода патриаршие вотчины снова переданы были в ведение высшей церковной власти и от ее имени получили новое название «синодальных», с употреблением иногда и прежнего названия «бывших патриарших». В 1738 году синодальные земельные владения вышли из под ведения Синода и дальнейшая их судьба тесно оказалась связанной с Коллегией экономии. От нее появились названия «экономические земли», «экономические крестьяне», которые по статусу мало чем отличались от удельных и государственных.
Некоторые особенности на патриарших землях имели и крестьянские общины, которые начали складываться еще в древнерусском государстве.: На этих особенностях также следует остановиться.
При митрополитах мерой обложения крестьян была соха. Это не значит, что под сохой подразумевалось какое-то постоянное количество земли. Соха была различной не только по годам, но и по местности. Писец, описывая местности, то есть делая «сошное письмо», имел в виду скорее качество земли, состояние дворов, их работоспособность и т. д. Даже если местность обкладывалась одинаковым количеством сох, они могли быть далеко неравными. Получив «сошное письмо», уже община делила сохи на «дымы», «выти», и «дворы».
Состав сельских обществ на землях митрополита слагался из крестьян, занявших дворы на землях местных образований, которым отданы были кафедрой эти земли в бессрочное пользование. Всякий населенец (поселенец) с согласия местного управления от кафедры и общины, получивший или поставивший в деревне или в селе двор, становился митрополичьим крестьянином и членом общины. Он мог вступить в состав этой общины или на бессрочное время, или только на определенный срок, то есть «наймитом» — наемным крестьянином. В том и другом случае заключался договор между населением и местным управлением или общиной, большей частью, словесный, а в конце периода и письменный. Иногда особенно в конце XVI века, о каждом ново вступившем члене со стороны общины бралась порука «чтоб все они были люди добрые», просуществовавшая до конца общины. Со двором новоселенца соединялось или только усадебное дворовое место, или усадебное и жеребий во всех владениях общины. В первом случае населенец прозывался бобылем, а двор его бобыльским; во втором — крестьянином, а двор его крестьянским. Тот и другой садились под условие исполнения ими определенных обязанностей к землевладельцу, общине и государству. Но бобыль не нес всех тягот крестьянина, как и не имел всех прав его. Крестьянин же, получивший полный жеребий в угодьях общины, был полноправным ее членом соответственно количеству тягла, ему отведенного. Выбывать из общества крестьяне могли:
а) по своей воле, переходя на земли новых землевладельцев, либо в другие села и деревни кафедры;
б) по отказу с истечением срока, обусловленного договором;
в) высылкой со стороны общины, ибо последняя была обязана перед кафедрой «межи себя лихова человека не держать, обыскивать меж себя про лихова на крепко, и на кого взойдет пословица не добрая, и тех не добрых людей высылать вон, чтобы в тех лихих людех крестьяном продаж не было».
В течение XIV — XVI веков кафедра весьма заботливо стараясь поддерживать старые села и заводить новые в своих землях на началах общинного строя. Пользуясь данным от князей правом — призывать население на свои земли, она принимала их, сразу ставя в такие условия, чтобы каждый из вновь прибывших считал благосостояние села нераздельным с его личным хозяйством и личными интересами. Другими словами, новые общины сами должны были пополнять и устраивать себя. Льготы, предоставляемые в это время кафедрой, как раз и были направлены на обустройство общины, в остальном общество должно было полагаться на себя. «Во всех селах и деревнях, — писалось в одной уставной от кафедры грамоте XVI века, — крестьяном меж себя дворов не огнаивати, а хоромы им в тех местах, которые обветшают, новые хоромы и городьба городити. А который крестьянин выдет из тех сел за волость двор огноивши; и тот двор ставити тех сел крестьяном, которые останутца в тех селах, своими деньгами, потому, чтоб берегли друг друга, чтоб двор не огное был». «А который крестьянин овин сожжет с монастырским хлебом безхитрости, и на том крестьянине хлеба не взяти, а овин ставити волостью». Вообще, когда подати на крестьян в пользу государства и землевладельца устанавливались не по дворам, душам или хозяйствам, а по сохам и вытям, то есть с определенного и отведенного пространства земли, община была заинтересована заселением и устройством своей земли. Органами деятельности общины были сельские сходы и выборные на них «для сельского дела» старосты, десятские и сотские. Такой порядок установился крепко и перешел сначала в патриаршие вотчины, а затем продержался в бывших церковных общинах вплоть до восстановления земства в 1864 году.
Огромные земельные владения митрополичьей, а затем и патриаршей кафедры собирались на протяжении веков. Если в начале XVI века, по данным переписных книг, в пределах митрополичьей вотчины находилось 531 село и деревня, в которых насчитывалось 1825 дворов с 1818 людьми, то к концу XVII века в патриаршей вотчине числилось уже 9000 дворов с населением 26889 душ мужского пола. Крупные владения кафедра имела во Владимирском, Суздальском, Юрьевском, Переяславском, Муромском и других уездах.
Во Владимирском уезде кафедре принадлежали Баглачевская и Сенежская волости, село Порецкое, Ославское, Сеславское, Спасское, Богословское, Павловское, Старый Двор, Бродницы, крупные деревни Яновец и Варламов починок, Корякино;
в Суздальском — село Михайлова Сторона;
в Юрьевском — село Ильинское;
в Переяславском — село Романовское;
в Муромском уезде — село Ярымово.
Причем мы перечислили лишь основные села в каждом районе, где, как правило, находилась патриаршая администрация. К этим селам «тянули» другие села и деревни, образуя мощные хозяйственные узлы.
По характеру владения вотчины были весьма разнообразными. Так, крупные землевладельческие хозяйства располагались во владимирских селах (Порецкое, Ославское, Спасское, Богословское, Павловское, Старый Двор, Бродницы), а также в Муромском (с. Ярымово), Юрьевском (с. Ильинское) и Переяславском (с. Романовское) уездах. Здесь были запаханы сотни десятин земли под зерновые, стояли многочисленные патриаршие мельницы, в селах находились скотные и воловьи дворы, конюшни. Крестьянство этих районов также в основной массе вело земледельческое хозяйство. В других владениях не было непосредственно «домовой» запашки и кафедра не имела «личных» хозяйственных интересов, но и здесь земледельческое крестьянское хозяйство было преобладающим (дер. Варламов починок, с. Михайлова Сторона и т. д.).
Согласно документам, в середине XVII века патриаршие владимирские села были одним из главных поставщиков кафедре сельскохозяйственной продукции, которая, шла как для личного потребления, так и для продажи. Только с 1658 по 1668 год из владимирских сел поступило в Москву 2115 четвертей ржи, 5410 четвертей овса, 902 четверти ржаной муки, 671 четверть овсяной крупы, 525 кулей толокна, 101 четверть гороха, 40 четвертей конопли, 12 четвертей пшеницы, 2552 куля сухарей, 7 четвертей гречневой крупы. Причем в продуктовой книге указывается, что эта продукция поступала в качестве «домового хлеба», то есть хлеба, полученного с «домовых десятин» — барской запашки, размеры которой, судя по этим цифрам, были значительными.
На первый взгляд кажется, что раз существует барская запашка, значит должна быть и барщина, и если первая увеличивается, то возрастают и отработочные повинности крестьян. Но это не так. Знакомясь с развитием феодальной ренты в патриарших хозяйствах, приходишь к выводу, что кафедра, будучи рачительным хозяином, раньше других владельцев заменила натуральные повинности денежным оброком, способствуя тем самым рыночным отношениям в своих регионах. Этот вопрос кажется нам настолько интересным, что его следует рассмотреть во всех подробностях.
Как известно, денежному оброку предшествовала барщина. С конца XVI века до 40-х годов XVII века нормы барщины оставались неизменными и равнялись в районе ополья (с. Порецкое, Павловское и др.) 1,5 — 2 десятинам сельскохозяйственных работ на выть. Среди повинностей упоминаются также «денежные доходы», «столовые запасы» и «изделье» (продукты кустарного промысла). В середине же XVII века повинностями в патриарших селах Владимирского уезда были: «изделье» — основная повинность, небольшой денежный оброк (обычно 1 рубль с выти), заменяющий натуральные платежи, подымный сбор (с двора) и различные государственные налоги и повинности.
Но проходит каких-нибудь 30 с небольшим лет, и положение меняется. К середине 70-х годов наблюдается явное стремление феодальной организации усилить эксплуатацию крестьян. Согласно «новому окладу» 1676 года, введенному, в патриарших владениях после переписи 1675 — 76 годов, во всех селах растет повытное обложение: увеличивается норма денежного оброка; кроме денежного рублевого сбора сохраняется натуральный оброк, или столовый запас, который теперь дифференцируется во всех селах от денежного рублевого сбора. По-прежнему существует и барщина, которая к этому времени вырастает до 4 десятин на выть (выражение «пашут четыре десятины с выти» становится стереотипным).
Однако с усилением такой эксплуатации развиваются и другие тенденции, которые несколько корректируют это положение в пользу крестьян. Во-первых, некоторые села вообще освобождаются от увеличившихся барщинных повинностей, которые заменяются денежным оброком (при увеличении барской запашки); во-вторых, явственно обозначается процесс перерастания натурального оброка в денежный (путем замены «столового запаса» денежным оброком согласно «торговой цене»). Правда, поскольку такой перевод, хотя и являлся для крестьян желательным, но был делом для них новым, то обе стороны принимают компромиссное взаимовыгодное решение: часть «запаса» поставлялась натурой, а часть, например сыр, производство которого требовало значительного времени, оплачивалась деньгами. Этот факт говорит о частичном ослаблении личной зависимости крестьян.
Так, в 1676 — 77 годах в с. Яновец, все издельные повинности были заменены денежным оброком в 50 рублей с 2-х вытей, причем в документах указывается, что деньги платятся за «десятинную пашню», «покос», «изделье», за «конюшенный припас» и за «столовый запас», то есть за все виды отработочных и натуральных повинностей. К несколько более раннему времени относится и перевод на оброк крестьян с. Старый Двор, которые платили с 8 вытей 108 рублей и «хлебный запас».
Такая же эволюция происходит и с крестьянами села Павловского, которые с 3 вытей отныне «за домовую пашню», «за сенную козбу» и «за всякое домовое изделье» должны были платить 50 рублей оброчных денег, а также поставлять натуральный оброк: 50 четвертей ржи и 50 четвертей овса. Этот перевод явился результатом стремления самих крестьян к наиболее выгодному пути их хозяйственного развития. В начале 1669 года они направили патриарху челобитную, где просили о переводе их на денежный оброк и о распределении между ними домовой пашни, на которой они несли барщину десятки лет. Руководствуясь, видимо, тем, что земли близ с. Павловского были «худые», кафедра челобитье это удовлетворила. Барщина заменилась оброком, и патриаршей администрации было указано, чтобы «ту десятинную пашню и сенные покосы разверстать по себе между крестьянами».
Интересна дальнейшая эволюция повинностей в этом селе. В 1687 и 1691 годах крестьяне здесь по-прежнему платили денежный и хлебный оброк, а в 1692 — 93 годах денежный оброк вырастает с 50 до 80 рублей, но зато из статей натурального оброка исчезли 50 четвертей овса и осталась лишь рожь. Начиная с 1687 года село Павловское числится уже среди патриарших «оброчных» сел.
В конце 80-х годов в связи с предпринятыми в патриаршей вотчине (там, где имелась десятинная пашня) перемером земли, введением «большой десятины» (80x40 сажен вместо прежних 60X30 сажен) и повышением нормы барщины до 6 десятин на выть, а местами даже до 8 десятин, усиление налогового гнета испытали на себе и крестьяне села Павловское, на которых наложили «новый прибавочный оклад». Крестьяне тогда немедленно послали новую челобитную патриарху: «А мы, сироты твои, пооброчены оброком и хлебным запасом за все: за подводы (под перевозку хлеба в Москву) и за дворовую поделку, и за садовую городьбу, и за всякое изделье. А ныне нас, сирот твоих, притянули во всякое изделье и в мельничное строение». Крестьяне подчеркивали, что мельница, которую их заставляют строить патриаршие приказные люди, удалена от села на 30 верст: «Работы на день, а проезда на два дни». Вот эта-то потеря дорогого времени, сопровождавшая отработочные повинности любого типа, и вызывала возмущение крестьян. Они просят «вытного окладу збавить» и «не притягивать» их «во всяком изделье».
Каковы же были результаты челобитья. Отработочные повинности и уплата «столового запаса», вновь вызванные к жизни в этом селе ретивыми приказными, были отменены. Кафедра вспомнила об указе 1669 года, но денежный и хлебный оброк были увеличены. Отныне крестьяне обязаны были платить 99 рублей (вместо 80) и 100 четвертей «хлеба» (вместо 50).
В связи с этим может возникнуть вопрос: было ли увеличение крестьянских повинностей показателем их ухудшающегося положения. Думается, что нет. Это было связано лишь с развитием в селе крестьянского хозяйства. С того момента, когда крестьяне получили в 1669 году землю и разделили ее между собой, они начали освоение новых земельных массивов, расчистку их, осушение и т. д. Это обстоятельство и учла кафедра, накинув на крестьян новые повинности. Приходится признать, что действия кафедры в опольных селах полностью соответствовали тенденции их развития. С увеличением повинностей наблюдается здесь рост количества дворов, происходит и дальнейшая эволюция взаимоотношений крестьян и феодального собственника по пути от «крепостничества с барщинным трудом» до «простого оброчного обязательства».
Весной 1688 года вышел указ патриарха об увеличении повинностей до 6 десятин на выть в селах, имевших «домовую пашню». За этим последовал указ о перемере всех земель «домовых» и крестьянских, введении «большой десятины», который учитывал, что если патриаршей «домовой земли» в указанном числе не будет, вымерить ее из крестьянской тяглой земли».
Причина введения «большой десятины» заключалась в стремлении не только сделать более продуктивным собственное хозяйство (так, в памятях на места патриаршим приказчикам и посольским старцам, ведавшим «домовой пашней», указывалось на необходимость создания крупных комплексов земель — по 120 десятин в поле для юрьевских сел и по 90 десятин для владимирских сел, которые нужно было тщательно «строить»), но и определить количество земель, появившихся в пользовании крестьян в результате освоения ими новых земельных массивов, возрождения пашни на пустошах с тем, чтобы использовать этот прирост как для увеличения барской пашни, так и для обоснования увеличения тяглых вытей. Согласно данным описной книги 1687 — 88 годов во владимирских селах к этому времени прибыло 32 выти, причем основная масса их приходится на оброчные села Павловское (9 вытей) и Старый Двор (8 вытей), в остальных же прибыло лишь по 2 — 2,5 выти. Таким образом, новая форма барщины (6 дес. на выть) захватила только села Сеславское, Порецкое, Богослово. Остальные села к этому времени стали в основном оброчными. Правда, и в барщинных селах постепенно устанавливаются как первые, так и вторые выти (оброчные все больше в денежной форме) — 4 или 6 десятин на выть.
Итак, сделаем вывод. Во Владимирских патриарших владениях рост барщины, увеличение оброка сопровождается трансформацией этих повинностей, перерастанием одних в другие. Часть сел освобождается от барщины, прочное место среди повинностей занимает денежный оброк и оброк натурой, переходящий в денежный. Крестьяне тех сел, которые тесно связаны с рынком, стараются закрепить эти новые, более выгодные им отношения. Это и есть та равнодействующая сила, — пишет А. Н. Сахаров, — за которой стоят противоречивые интересы феодала и крестьянина и которая обеспечивает движение хозяйства вперед, движение медленное, мучительное, но неуклонное. Подобное стремление вперед проявляется тем явственнее, чем сильнее развиваются в стране товарно-денежные отношения, разрывающие путы натурального хозяйства.
Развитие феодальной ренты в XVII веке дало толчок и для развития русской деревни. Это происходило как за счет кафедры, так и за счет крестьян: те и другие стремились внести свои средства в развитие хозяйства.
Первые два десятилетия XVII века патриаршие вотчины встретили в состоянии тяжелой хозяйственной разрухи, которая в то время была характерна для многих районов страны. Отзвуки прошедших внешних и внутренних потрясений слышатся в вотчинах еще долгое время. Это выражается и в количестве, пустых и нищенствующих дворов и в появлении пустошей, возникших на местах прежних поселений, и в росте поросшей лесом пашни.
Что касается кафедры, то она в это время и позднее в течение всего века многое делала для развития своего хозяйства. До нас дошли сведения о расширяющихся покупках кафедры для нужд села (особенно для тех, где сохранилась барщина). Немало покупок делалось и для владимирских сел. Покупаются орудия труда, рабочий скот. Среди орудий труда мы видим топоры, кирки, тесла, сошники, долота, скобели, заступы лопаты, косы, серпы, а также цепи, скобы, гвозди, «всякие деревянные и железные запасы». В конце века также поступают сведения о покупке леса, бревен, петель, крюков, кирпича, «железных припасов» и т. д., а в самих селах в это время слышится гул стройки. В них сооружаются новые житницы, сараи, сушила, овины, избы для крестьян и клети, «хоромы» для патриаршей администрации, скотные и воловьи дворы, плотины, погреба, каменные церкви, покупается племенной скот, снаряжение для рыбной ловли и пр. и пр. Это отмечается во множестве сел, в т. ч. Порецком.
Однако для таких масштабов требовалось достаточно населения. И кафедра всячески содействует заселению своих земель. Хозяйственная концепция ее была такова: призвать на свои земли крестьян, поддержать их при помощи ссуды, причем не только деньгами, но и зерном. Эти ссуды, размеры которых, как правило, невелики (1 — 2 рубля или 3 — 4 четверти зерна), конечно, не могли явиться средством закрепощения, усиления зависимости, о которых говорили некоторые советские историки. Да и сама подмога или ссуда выдавалась без условия о возврате или с условием, но когда фактически крестьянин не возвращал ее. Так, в «Очерках истории СССР» утверждалось, что «постоянная практика хлебных ссуд была следствием крайнего истощения платежных сил крестьян непомерной эксплуатацией». А в жизни было все как раз наоборот. Крестьянин получал деньги и хлеб. Иногда он их отдавал, в большинстве случаев помощь была безвозмездной. Было ли это вредным для крестьянского хозяйства. Конечно, нет. Оно получало средства для развития. На таких условиях и мы возьмем деньги, хотя бы и слышали каждое утро, что это закабалит нас.
Надо отметить, что подобные взаимоотношения администрации вотчины с крестьянством распространялись не только на новоселебных крестьян, но и в отношении всех крестьян вообще. Кроме этого было послабление и от тягла, налогов. В этой связи большой интерес вызывает знакомство с указом, изданным после того, как в 1691 году управители подали патриарху доклад о причинах оскудения крестьянских хозяйств в пределах вотчины (среди них, кстати, упоминаются и «многие взятки» администрации). В указе, в частности, говорилось: «А какова упадка учинилась, в которой вотчине какое разорение, хлебный недород или скотинный падеж или пожарное разорение учинилось, в том году взять с них (т. е. крестьян) доход в половина, а другая к платежу развытить погодно, как им в мочь в настоящими доходы тое развытную доимку выплачивать». Другими словами, крестьянам предлагалось дать льготу. А вот и общее обоснование «чтоб был впредь тяглец (т. е. налогоплательщик).
Ссуды крестьянам деньгами и зерном были обычным делом и в отношении тех, кто постоянно живет и хозяйствует на одном месте. Уже в 1614/15 году из казны патриарха было дано «на ссуду на семена» крестьянам 51 руб. Затем в течение всего века эти сведения доходят регулярно из многих владений кафедры. Во всех случаях необходимым условием займа является только челобитная крестьянина. Они берут деньги «на строение», «на избы», «ради пожарного разорения» и т. д., а также на различные покупки (лошадей, коров), от которых зависит их благосостояние. Кафедра дает деньги в долг крестьянам даже на уплату различных государственных налогов или сама вносит за них эти деньги, записывая их в книги в качестве долга. Весьма часто аргументацией как челобитий так и указов патриархов о займе выступают такие определения: «для скудости», «скудным крестьянам взаймы», «на мирскую перехватку», «до нового урожая» и т. д. Аналогичную, картину можно наблюдать и с займами хлебом.
Справедливости ради следует оговориться, что не все челобитные крестьян следует принимать за чистую монету. Порой некоторые пытались, используя благоприятный момент, просто урвать у кафедры лишний рубль, лишнюю четверть хлеба. Об этом говорят и предупреждения кафедры своим управителям: «досматривать и сыскивать», действительно ли крестьяне нуждаются в помощи.
Иногда долг, сделанный сроком на год-два, тянулся в недоимках по 15 — 20 лет, переходил даже от отца к сыну. И хотя деньги, конечно, и поступали обратно кафедре, но весьма лениво, и это говорит не столько о бедности крестьян, сколько о нежелании их вернуть долг своему господину. Очень редко в книгах попадаются данные о том, что «заемный хлеб весь сполна выбран». Часто в приходных статьях имеются лишь записи о том, что срок долга (денежного и хлебного) прошел. Причем, комментарии на это, как правило, отсутствуют, что говорит о безразличии кафедры к упомянутому долгу. Правда, когда саботаж с уплатой долга носит злонамеренный характер, кафедра приказывает своей администрации «доправить хлеб без пощады», однако такие случаи редки, даже единичны.
Несомненно, что вся эта политика кафедры способствовала увеличению населения вотчин, развитию хозяйства, чему немало давало также освоение новых и заброшенных земель в старых районах. Но здесь носителем, новых тенденций выступал уже не только феодал, но и крестьянин, стремившийся избавиться от барщины, перейти на оброк и самостоятельно развивать свое хозяйство. Тем более, что это было связано с немалыми льготами для него.
В тесной связи с этими тенденциями находилась и эволюция форм поселений в XVII веке. Если в XIV — XVI столетиях в условиях значительной натурализации хозяйства, слабых рыночных связей основной формой поселений была деревня в 1, 2, 3 двора и редко большие села, то в XVII — мы видим уже деревни с 10 — 15 крестьянскими дворами. Так, деревня Головачево в Баглачевской волости и дер. Кабаново в Сенежской имели по несколько десятков дворов. Во Владимирском уезде от 80 — 90-х годов доходят сведения об оброчных деревнях Корякине, Варламов Починок, Сенгу Озеро, Овсяниково, Коровья Лука, Сельцо, Фалеево, Пахирево, Хохлово, Белково и другие, причем в документах указывается, что во всех этих деревнях налицо увеличение дворов от 2 до 20. Характерно, что они не были известны еще в начале века, то есть являлись «новоселебными», а такие деревни долгое время не были обложены тяглом, то есть налогами.
Наконец, примечательны занятия жителей деревень XVII века. Конечно, основным видом деятельности их остается земледелие, только в более широких масштабах, но крестьяне уже выходят из этих традиционных рамок: налицо — отходничество на промыслы, предпринимательская деятельность, развитие арендных операций, откупничество.
Таким образом, там, где в жизнь русского крестьянства вторгались оброчные отношения, в деревнях начинаются соответствующие сдвиги, растут их производительные силы. Интересную деталь подметили некоторые историки, а именно: «от долгосрочного оброка нетрудно было перейти и к наследственному владению, которое в свою очередь повело к возможности завещать оброчный участок, сдать его, заложить, променять и даже продать». Это значит, что земля из общинной все более переходила в частные руки крестьян. Таков был главный итог земельной политики патриаршей кафедры в XVII веке, которая исподволь подготовила почву для дальнейших аграрных преобразований в стране.
/Российская академия сельскохозяйственных наук
Владимирский НИИСХ Владимирское общество сельского хозяйства
М. И. КИЧИГИН, А. Л. ИВАНОВ
ВЛАДИМИРСКОЕ ОПОЛЬЕ
Историко-хозяйственный очерк/
Основная статья: Сельское хозяйство Владимирской губернии
Copyright © 2018 Любовь безусловная
|
