Родился Николай Ильич 29-го апреля 1840 года в селе Алексине, Ковровского уезда. Родитель его был диаконом в этом селе. Его старший брат Александр Ильич Сервицкий родился в 1837 году.
Детство, отрочество и юность Н.И., как и многих его сверстников из духовного звания, протекли среди разных нужд и лишений, сперва в родительском доме, потом в духовном училище и наконец во Владимиpской духовной семинаpии, где в 1864 году он и окончил курс со степенью студента. В том же году был назначен проповедником слова Божия в село Мошок, Судогодского уезда. Затем, 24-го апреля 1865 года он определен был учителем во Владимирское мужское духовное училище, а в 1869 году перемещен был преподавателем географии и арифметики в Шуйское духовное училище, в котором и оставался до самой своей смерти.
При очень хороших способностях, примерном усердии и добросовестном отношении к своим обязанностям, Николай Ильич скоро приобрел основательное знакомство с предметами своего преподавания и повел свое дело настолько успешно, что обратил на себя вниманий Начальства, не раз заслужил от него благодарность и получил две Высочайшие награды: орден св. Станислава 3-й степени и орден св. Анны 3 степени. Многие из бывших учеников его, занимающие теперь видные должности, до сих пор с благодарностью вспоминают о нем, как об опытном преподавателе и прекрасном воспитателе, умевшем расположить своих питомцев к учебному труду и направить их сердца ко всему доброму и честному. Но не одни ученики любили и почитали Николая Ильича, он пользовался непритворною любовью и искренним уважением и со стороны всех своих сослуживцев и всех своих знакомых за свой прекрасный характер, за свою общительность, за свои умные беседы в кружке близких лиц, растворявшиеся нередко веселым, приятным и ни для кого не обидным юмором. Свою любовь и уважение к Николаю Ильичу сослуживцы и знакомые открыто засвидетельствовали в день исполнившегося 24-го апреля 1890 г. двадцати-пятилетия училищной службы его. В этот день в училищной церкви совершено было торжественное Богослужение, поднесены были ему св. иконы, сказаны были приветственные речи и дружественно были предложены ему хлеб и соль.
24-го апреля 1890 г., в Шуйском духовном училище, с разрешения Высокопреосвященнейшего Феогноста, происходило скромное празднование 25-летнего юбилея службы преподавателя училища Николая Ильича Сервицкого. По окончании в училище уроков, начальники, наставники и учащиеся, некоторые родственники и ближайшие знакомые юбиляра отправились в училищный храм, чтобы здесь помолиться Господу Богу о здравии и благоденствии достоуважаемого юбиляра; приглашен был в храм и сам юбиляр. Пред началом молебна смотритель училища Н. П. Скороспелов приветствовал Николая Ильича речью, в которой вполне беспристрастно охарактеризовал юбиляра и как преподавателя и как сотоварища,— а потом поднес ему в дар от любящих его сослуживцев икону Святителя и Чудотворца Николая и св. Мученика Саввы Стратилата. Юбиляр, благоговейно приложившись к поднесенной иконе, взял ее из рук смотрителя и положил на приготовленный аналогий. После итого соборный протоиерей Ф. И. Дунаев произнес речь, в основание которой взял слова св. Апостола Павла: «Благодатию Божиею есмь еже есмь». Затем начался молебен благодарственный, с присоединением молитвенных песнопений святым: Николаю Чудотворцу и Савве Стратилату. Молебен совершал о. протоиерей Дунаев в сослужении священников: Троицкой церкви И. Лебедева и училищной церкви П. Александровского, с диаконом Ф. Добровольским. На клиросах весьма стройно пели ученики. Среди молебна, перед чтением Евангелия, обратился с приветствием к юбиляру помощник смотрителя И. О. Добронравов,— а по прочтении Евангелия священник училищной церкви прочитал приветствие юбиляру, присланное бывшим преподавателем училища, дорогим другом юбиляра о. Е. Правдивым, который сам не мог присутствовать на этом празднестве по случаю вызова его во Владимир для посвящения в сан протоиерея. Перед окончанием молебна сам юбиляр, глубоко тронутый таким к нему вниманием, в краткой речи выразил свою искреннюю благодарность всем принимавшим участие в праздновании его юбилея. Молебен закончился провозглашением обычных многолетий с дополнением — достопочтеннейшему юбиляру и всем начальствующим, учащим и учащимся в Шуйском д. училище. После молебна из церкви все отправились обратно в училище. Здесь, в квартире смотрителя училища, приготовлен был скромный обед. По приходе в квартиру, один из учеников IV класса от лица всех воспитанников сказал приветствие юбиляру. Перед началом обеда священник села Палеха Н. Чихачев, товарищ юбиляра по семинарии, как знак любви и расположения к своему дорогому товарищу, поднес юбиляру икону Божией Матери, сказавши прежде несколько приветственных слов. Во время самого обеда приветствовали юбиляра: о. протоиерей Дунаев, учитель И. М. Миловский, студент Московского университета И. И. Волков, бывший ученик юбиляра. Прочитаны были краткие приветствия от лиц отсутствующих, присланные ими по почте и телеграфу. После тостов за здоровье Высокопреосвященнейшего Феогноста, достопочтеннейшего юбиляра и присутствующих гостей, родной брат юбиляра о. протоиерей А. И. Сервицкий, нарочито прибивший на этот день из Владимира, выразил глубокую благодарность как смотрителю училища и наставника, так и всем присутствующим гостям за то внимание, каким почтен для дня юбилея его родной и дорогой ему брат. Речь г. смотрителя училища Н. П. Скороспелова, сказанная им в день юбилея Н. И. Сервицкого «Многоуважаемый и дорогой сослуживец наш Николай Ильич! Сегодня ты, конечно, не без смущения взошел в этот храм, и в настоящие минуты, вероятно, стоишь здесь в тревожно-напряженном состоянии духа. Но утешься, ободрись! Мы, сослуживцы твои, вместе с воспитанниками, собрались сюда совсем не для того, чтобы видеть тебя пред собою унылым, сосредоточенно-задумчивым, а напротив для того, чтобы ты явился пред нами с ясным духом, бодрым видом и благодушным настроением. Возвеселись! Мы просили тебя сюда для того, чтобы, с разрешения и благословения нашего добрейшего Владыки, внимательного ко всем труженикам науки, воздать тебе должную дань уважения и почтения, выразить не на словах только, но и на деле нашу к тебе любовь и расположение, по случаю совершившегося сегодня двадцати-пятилетия твоей совершенно беспорочной, ничем не запятнанной, службы при училище. Прими же от нас, любезный сослуживец, наше товарищеское сердечное поздравление с исполнением 25-летнего юбилея твоей достохвальной службы и наше душевное благожелание, чтобы Господь Бог подкрепил твои силы и помог тебе еще много и много лет честно, полезно и с похвалою потрудиться на избранном тобою поприще. Мне, начавшему приветствовать тебя, позволь в торжественный, знаменательный для тебя, день приподнять завесу твоей внутренней жизни, позволь коснуться некоторых качеств твоего ума и характера, в твоем присутствии вслух всех сказать нечто о тебе же самом. Говорю — нечто, потому что мне только 8 лет пришлось служить с тобою и наблюдать твою деятельность. Не знаю, как другие думают, а я от лица всех, хорошо знающих тебя, чистосердечно выскажусь, что мы пришли сюда по искреннему желанию воздать почесть достойному. Ты, Николай Ильич, именно «делатель достойный награды за свои труды» (Лук. 10, 7.). Насколько и умел и успел подметить в продолжение 8 лет, ты всегда отличался редким трудолюбием, энергией и исполнительностью в отправлении возлагаемых на тебя обязанностей, а в деле преподавания — талантливостью и живостью. При самом сообщении сведений по преподаваемым тобою наукам, вся забота у тебя направлена была к тому, чтобы ученики твои как можно лучше и отчетливее усвоили и выразумели преподанное. В случае, если кто-либо из твоих питомцев не усвоил преподанного тобою, если он делал неудачные ответы, не столько терзался душою и мучился совестью плохо отвечающий, сколько ты сам: настолько был близок для тебя, настолько был дорог для твоего сердца общий уровень познаний твоих питомцев! А это весьма похвальная черта в каждом педагоге. Если где, так более всего в педагогическом деле равнодушие, безучастность, апатия в высшей степени вредны. Может быть, некоторым кажется, что ты строг и требователен; но строгость твоя всегда была и есть благоразумная, растворенная любовью и полною справедливостью в оценке успехов и поведения воспитанников. Да, правда, ты не из тех педагогов, которые любят по какой-то фальшивой цели питать своих учеников приправленною разными сластями пищей. А что сказать о твоем умении водворить и поддержать в классе порядок, дисциплину, быть близким к воспитанникам и вместе не дать им забыть об авторитете своего учителя?! Поистине, это умение твое достойно похвалы. Таковы твои, достойные подражания, качества, как учителя и воспитателя. Наш добрейший Владыка, зная об этих твоих качествах, но оставлял тебя своим вниманием: так, тебе несколько раз и на довольно продолжительное время поручаемо было исправление важных обязанностей помощника смотрителя и члена правления от учителей, а в недавнее время, по распоряжению Его Высокопреосвященства, ты назначен членом Шуйского отделения Епархиального училищного совета. За свое трудолюбие и исполнительность, как свидетельствуют видимые на твоей груди орденские знаки, ты не забыт и наградами. И в настоящий день наш Архипастырь, Высокопреосвященнейший Феогност, поручил мне объявить тебе «благословение Божие и приветствие с 25-летием твоего служения св. церкви в должности учителя духовного училища».
Насколько ты прекрасный во всех отношениях учитель и воспитатель юношества, настолько же симпатичны и привлекательны черты твоего характера, как сослуживца и товарища. Всего более любезны для нас свойственные твоей натуре общительность, задушевность и деликатность. Ты, Николай Ильич, как собеседник — душа общества: ты где сидишь, постоянно говоришь, оживлял общество. Говорить благоразумно, с тактом, с легким юмором, но без всякой обиды для других,— это так сказать твоя стихия. А тактичность, выдержанность характера, приветливое и предупредительное обращение с товарищами, понимание своей житейской роли, разве это малые дары природы, которыми она щедро наградила тебя и которым каждый из нас может позавидовать. Если о ком, так именно о тебе можно сказать, что ты полный господин над собою, над своими душевными волнениями и движениями. В тебе ничуть не заметно того фальшивого убеждения и настроения, чтобы как-нибудь не унизить собственного достоинства, не показаться хуже товарищей. Ты предупредительно любезен, очень хорошо понимая и на деле показывая, что достоинство и авторитет каждого человека созидаются и утверждаются не упорством, но замкнутостью и молчаливостью, а благоразумным отношением к окружающим лицам, общительностью, деликатностью и знанием условий света. Двадцатипятилетняя деятельность твоя, как и всех тружеников науки в низших учебных заведениях, правда, была незаметна; но зато она была в высшей степени почтенна и полезна для общества, явным доказательством чего служат твои питомцы, занимающие более или менее видное положение в обществе. Ты трудился в тиши своего кабинета, никем почти не ведомый; но утешься тем, что ты добросовестно, честно и неленостно воспитывал юношество,— возделывал эту ниву Божию, на которой сеял добрые семена и для надлежащей обработки которой положил много трудов и усилий, не щадя времени, своих сил и здоровья. И чем же оплачивались материально эти твои 25-летние труды, тревоги и беспокойства? Сначала, в первые четыре года твоей службы, ничтожным вознаграждением, около 100 руб. в год, а потом 500 руб. в год. Конечно, можно жить и на эти последние средства, но только с соблюдением строгой экономии в расходах, при особенном умении, даже, пожалуй, искусстве сообразовать расход с приходом. Да, любезные сотоварищи, безропотно и беспорочно прослужить 25 лет в должности учителя духовного училища, при скудном содержании, при постоянно изменявшихся направлениях в деле воспитания и обучения, при обширных и строгих требованиях со стороны начальства и общества от воспитателей, особенно если не всегда в служебной деятельности сопутствуют удачи, — дело весьма трудное, требующее большой осмотрительности, сильной воли характера, самообладания и благодушия. Это все равно, что пловцу на утлом челноке пуститься в опасное плавание по бурным волнам, против попутного ветра. Но ты, многоуважаемый Николай Ильич, после дов. продолжительного, иногда и небезопасного плавания, теперь благополучно пристал к давно желанному берегу. Ты теперь с спокойным духом можешь смотреть в будущее, и тебе ничуть не страшен дальнейший, избранный тобою, путь, потому что ты вступил теперь на твердую почву, выслужил пенсию, более или менее обеспечивающую твое дальнейшее существование. Говорю это к тому, чтобы ты, как искушенный опытом учитель, продолжил свою полезную службу при училище, а мы, твои сотоварищи, остались бы к тебе с такою же любовию, уважением и расположением, какие ты видишь с нашей стороны в настоящий, памятный для тебя, день. Как знак нашей искренней любви к тебе, как памятник неподдельного товарищеского уважения и расположения и в настоящее время и в будущее,— прими от нас эту икону Святителя и Чудотворца Николая, имя которого носишь, и — св. мученика Саввы Стратилата, в день памяти которого ты, после школьной жизни, сделался общественным деятелем, поступил на должность учителя духовного училища. Их святые молитвы за тебя пусть будут охраною в твоей жизни! Помолимся же все единодушно, чтобы Господь Бог, по ходатайству сих Святых, сохранил твою жизнь и подкрепил твое здоровье на многие и многие годы ради служения в нашем скромном учебном заведении. (Владимирские Епархиальные Ведомости. Отдел неофициальный. № 13-й. 1-го июля 1890 года).
24-го апреля 1895 года исполнилось 30 лет училищной службы Николая Ильича, и он хотел, с окончанием учебного года, оставить свою службу, так как стал чувствовать слабость своих сил. По выходе в отставку, намеревался сперва отдохнуть годок—другой, а потом уже заняться каким-нибудь частным посильным делом. Но промысел Божий судил иначе: Он определил вместо временного отдыха дать ему вечный покой. Николай Ильич начал чувствовать упадок сил сначала 1895 года, но перемогался и с обычным усердием исполнял свои учительские обязанности: исправно давал уроки в училище и, как надзиратель, каждодневно посещал ученические квартиры. С 20-го же мая он прекратил все свои занятия и слег в постель. Городской и вместе училищный врач А.К. Звездин стал принимать все зависящие от него меры, но меры оказались безуспешными. 23-го числа, больной позвал своего духовника, раскрыл чистосердечно, в присутствии его, Богу свою душу, приобщился Св. Таин и прямо объявил, что он скоро умрет, и сказал правду. Духовник, явившись к больному на другой день, ранним утром, нашел его безнадежным; в это время больной хотя и сохранял еще сознание, но уже не владел языком и только знаками давал понять, что ему трудно. Прибывший в то же утро к больному врач также нашел его безнадежным. Поэтому духовник решился совершить над больным таинство Елеосвящения и прочитать канон на исход души с разрешительной молитвой, в той уверенности, что больной каждую секунду может отдать Богу свою душу. Но больной, по воле Божией, прожил еще сутки. Утром 25-го числа приехал единственный родной брат Николая Ильича, о. протоиерей гор. Покрова А.И. Сервицкий с двумя родными племянницами. Видно, больной умолил Господа Бога, чтобы Он дал ему умереть на руках своих родных. Брат больного, протоиерей Сервицкий, пригласил трех врачей и просил их принять еще какие-нибудь меры, если не для возвращения больному полного здоровья, то по крайней мере, для продления его жизни, на сколько возможно. Врачи решили приставить больному банки, но когда приступлено было к этому делу, то больной, поддерживаемый родными, испустил последний вздох свой. После обычных приготовлений к погребению, совершена была по новопреставленном рабе Божием Николае первая панихида и началось над усопшим чтение псалтири, продолжавшееся до времени выноса тела почившего в церковь и прерывавшееся только многочисленными панихидами. Читали псалтирь по очереди ученики духовного училища в стихарях. На гроб были возложены венки: от родных покойного, от сослуживцев и от воспитанников училища. Днем погребения назначено было 27-е мая. Утром в этот день приехал в Шую еще родственник покойного, инспектор Епархиального женского училища, о. Веселовский Михаил Андреевич. В 8 часов утра в квартиру умершего явилось в облачениях духовенство с запрестольным крестом, и совершена была лития. Перед выносом гроба из квартиры, сослуживцем покойного, учителем духовного училища, В.Д. Крутецким сказана была прощальная речь следующего содержания: «В продолжении тридцати лет, дорогой Сослуживец, ты работал на ниве просвещения духовного юношества. Не отличаясь крепким здоровьем от природы, ты не без труда, конечно, нес тяжелое бремя учительства, а между тем как неутомимо шел ты по своей дороге и как аккуратно делал свое нелегкое дело! Это видели все: и учившие вместе с тобой и учившиеся у тебя. Но не громче ли всего говорить за тебя то, что ты, уже давно чувствуя упадок сил,— лишь только за пять дней до смерти перестал ходить в училище! Что давало тебе силу так неленостно и так неустанно трудиться на указанном тебе от Бога поприще? Нет нужды долго осматривать пройденный тобой путь, чтобы ответить на этот вопрос: твоею силою была твоя великая любовь к детям. Она — именно лежала в основе твоей нелегкой учительской деятельности, она окрыляла тебя, она и делала тебя неутомимым почти до последнего часа твоей жизни. Вот почему ты всегда был ласков с учениками, вот почему ты никогда не смущался слабыми их ответами, и лишь только ленивые ученики огорчали твое любвеобильное сердце. Но за то, как ты любил детей, так и дети любили тебя. Свою любовь к тебе они свидетельствовали всегдашним почтительным отношением к тебе. В настоящие скорбные дни ученики твои, как только услышали о твоей смерти, немедленно озаботились возложить венок на гроб твой и этим выразить свои добрые чувства к тебе. А пять лет тому назад, когда праздновалось двадцати-пятилетие твоей учительской деятельности, поздравительные телеграммы от твоих учеников, уже вступивших в период полного сознания, о чем свидетельствуют, как не о любви и уважении к тебе? Любовь и уважение к тебе всегда питали и мы, твои сослуживцы. Да и могли ли мы относиться к тебе иначе? Будучи опытнее нас в учебном деле,— ты никогда не гордился перед нами своею опытностью, напротив,— всегда скромно и дружественно, охотно и радушно делился с нами своими сведениями, какие приобрел ты в долгий период служения педагогическому делу. А кто скорее других поспешал с словом утешения и участия к нам, твоим сослуживцам, когда кого либо из нас постигала болезнь или другое какое несчастие? — Да, тебе именно, добрый товарищ, принадлежало и здесь первое место между вами! Говорить ли о том, каким приятным собеседником ты являлся в нашем небольшом кружке!.. Всегда, бывало, с любовью встречаешь тебя, зная заранее, что с твоим прибытием протечет время в приятной и оживленной беседе. За твои товарищеские чувства, которыми в равной мере с другими пользовался и я, приношу тебе мою глубокую благодарность. С твоей смертью, незабвенный товарищ, наша училищная немногочисленная семьи понесла великую потерю. Не стало у нас того, кто своею любовью трогал наши сердца и возбуждал нас ко всему доброму и честному. Чем мы отплатим тебе теперь за это?.. Сольемся во единой молитве за усопшего, повергнемся за него пред Владыкою живых и мертвых и будем умолять, чтобы Небесный Домовладыка вселил душу усопшаго в одну из тех обителей, которыя Единородный Сын Божий уготовал избранным своим».
По окончании речи, гроб почившего был поднят руками родственников и сослуживцев его, и траурное шествие двинулось в училищную церковь. Трогательное, похоронное „Святый Боже" пели попеременно два хора: соборный и училищный. Печальное шествие многократно останавливалось для совершения литий. По принесении гроба в церковь, началась Божественная литургия, которую совершал учитель училища соборный протоиерей о. Ф.И. Дунаев в сослужении с о. протоиереем Правдиным, о. И.И. Воиновым, о. П.А. Александровским и законоучителем Шуйской гимназии, о. П. М. Светозаровым. Во время литургии, как и во время перенесения тела в церковь, пели два хора певчих: на правом клиросе пели певчие соборные, на левом — училищные под управлением своего учителя пения. Храм был полон молящимися. После пения: «буди имя Господне благословенно», о. протоиерей Дунаев сказал надгробное слово, а по окончании литургии, приблизился к гробу о. протоиерей Правдин и сказал следующие слова:
«И тебя не стало, верный друг, добрый бывший товарищ по училищу и духовный сын мой, Николай Ильич, и над тобой судил мне Господь сказать прощальное, надгробное слово свое. Но что скажу тебе? Какими словами провожу тебя из этого мира? — Когда родные и близкие люли расстаются на долгое время, то они обыкновенно говорят друг другу: «прости, до свидания, будь здоров!» Теми же словами хочу и я проводить тебя в страну далекую. «Прости друг, ярости до будущаго радостного свидания в жизни загробной», прости и будь там счастлив! Но как больно расстаться с тобой! Да и зачем ты оставляешь нас, твоих родных, друзей, сослуживцев, воспитанников, которых ты так горячо любил и которые платили тебе тою же любовью? Давно ли видели мы тебя бодрым и здоровым, а теперь ты пред нами — во гробе? Несколько дней тому назад ты спокойно жил и трудился среди своих товарищей и любимых учеников, благу которых ты посвятил всю свою трудовую жизнь, а теперь лежишь пред нами без жизни и движения! — Зачем идешь ты в мрачную могилу в такое время, когда видимая природа расцветом своей красоты усиливает в нас любовь к жизни, когда сами люди как бы расцветают: делаются телом бодрее и свежее, а сердцем — мягче, нежнее и добрее? — «Иду я, вещаешь ты нам из гроба, телом в могилу, а духом к Богу, Который времена и лета каждаго человека положил во Своей власти, и разстаюсь с вами не навсегда, потому что по слову нашего Спасителя грядет час, егда мертвии услышат глас Сына Божия, и услыщавше оживут» (Иоан. V, 25). Наступит этот час, и я, как бы от сна пробудившись, восстану из гроба, выйду из могилы с обновленным телом, увижусь с вами и не расстанусь уж во веки. Теперь же об одном прошу вас и молю: «непрестанно молитвен Христу Богу, да неизведен буду по грехом моим на место мучения, но да вчинит мя, идеже свет животный». Посему все родные и близкие усопшему не должны печалиться без меры о дорогой им утрате. Они должны утешать себя верою, что усопшему несравненно лучше будет в новой загробной жизни, чем здесь, на земле, где нет и не может быть полного счастья человеческого. Они должны ободрять себя надеждою, что Милосердый Отец небесный упокоит душу почившего в одной из светлых райских обителей, потому что во время жизни своей на земле он всегда являл себя истинным сыном нашей св. православной церкви, был христианином искренно и глубоко верующим; ни одного года не провел он без того, чтобы не исполнить долга исповеди и св. Причащения. И пред самой смертью своею он был напутствован в вечную жизнь таинствами Покаяния, Причащения и Елеосвящения. Кроме всего этого, никому не бозъизвестно, что почивший отличался добротою и простотою сердца, сострадательностию к меньшим своим братьям, безропотным перенесением скорбей, которых не мало было в его жизни, преданностью всесвятой воле Божией, честным и добросовестным исполнением возложенных на него обязанностей, трудолюбием и проч. Отдадим же ему последнее целование, скажем ему последнее „прости" и, представляя себе светлый образ его, чаще будем возносить ко Господу свои молитвы, да упокоит Он добрую душу в месте злачне, в месте покойне, идеже вси праведнии пребывают».
После этих слов начался трогательный обряд погребения. По окончании обряда отдано было усопшему последнее целование, а затем гроб его отнесен был на кладбище, опущен в могилу и засыпан землею при общей теплой молитве ко Владыке живота и смерти об упокоении души новопреставленного раба Божия Николая в селениях небесных.
Протоиерей Е. Правдин. (Владимирские Епархиальные Ведомости. Отдел неофициальный. № 13-й. 1-го июля 1895 года).
Святители, священство, служители Владимирской Епархии Владимирская епархия.
