Кувшинов Яков Степанович (1894–1967) - Советский профсоюзный деятель, поэт.
Кувшинов Яков Степанович родился 20 декабря 1894 г. в деревне Кнутиха Ковровского уезда Владимирской губернии. Из семьи рабочих.
Работал с 12 лет. С 18 лет на Шуйской мануфактуре, где являлся одним из руководителей забастовки.
В 1916 г. призван в армию, служил в пехоте в Москве до Февральской революции 1917 года.
В начале марта 1917 года вернулся на Шуйскую мануфактуру. Член Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) с конца марта 1917 года, большевик. Член Шуйского городского Совета Рабочих Депутатов. Затем секретарь правления Союза текстильщиков. В конце августа 1917 года избран во Владимирское губернское организационное бюро (оргбюро) Совета Рабочих Депутатов. С октября 1917 года член Владимирского губернского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. С января 1918 года владимирский губернский комиссар труда, делегат I съезда комиссаров труда в Петрограде, организатор губернского Совета Народного Хозяйства. В марте 1919 года комиссар войск Внутренней охраны (ВОХР) в Самаре. В октябре 1919 года вернулся во Владимир, где работал в Чрезвычайной комиссии (ЧК). Затем инструктор губернского Совета професс. союзов (губпрофсовета). В апреле 1920 года делегат III-го Всеросс. съезда професс. союзов.
В июне 1920 года мобилизован на работу в Ташкент, член коллегии Народного комиссариата социального обеспечения (Наркомсобеса) Туркестанской АССР. Проработал там до мая 1921 года. В 1921-1923 гг. во Владимире: заведующий военно-продовольственным бюро (военпродбюро) губпрофсовета, заведующий культурным отделом газеты "Правда", секретарь губернского Союза текстильщиков, затем Союза работников просвещения.
Воспоминания Кувшинова. «Начало двадцатых годов. Только что закончилась гражданская война, и Советская власть развернула работу по восстановлению народного хозяйства. Жизнь в городе и губернии входила в новую колею. Успешнее заработала промышленность, стало больше поступать во Владимир хлеба, хотя еще город жил впроголодь. Городская интеллигенция, вначале бойкотировавшая мероприятия Советской власти, все шире и добросовестнее включалась в строительство новой жизни. Медленно и порой мучительно среди интеллигентов велась переоценка ценностей и смена позиций по отношению к буржуазно-дворянскому наследству. Учителя и старые местные журналисты отряхали со своих ног прах эсеровщины и шли к большевикам. В это время
начали складываться отдельные очаги пропагандистов пролетарской культуры. В городе стали создаваться литературные группы. Наиболее активной из них была комсомольская, в которой ведущее положение занимал Александр Безыменский, уже тогда прекрасный поэт. В горячих диспутах не все шло гладко. Случалось, что комсомольцы крепко критиковали своего поэта за подражательство, ему иногда, как тогда говорили, здорово доставалось на орехи. И вот наш уважаемый земляк все больше отдаляется от своих молодых товарищей, его влекла Москва с большим диапазоном литературных школ и течений. Две другие группы тесно сотрудничали между собой. К одной из них принадлежал и я. Мы группировались в редакции газеты «Призыв», которую возглавлял тогда Василей Степанович Тихомиров. Газета предоставляла нам свои страницы для стихов и фельетонов. Я был в то время фельетонистом. Однако публикациями в газете мы не ограничивались, замыслы у нас были большие, превышающие наши способности и возможности. И вот в Губпрофсовете, где я возглавлял культотдел, родилась идея создать свой рабочий клуб, с литературно-художественным ядром, со своим печатным органом. Идею одобрил и поддержал губком партии. Я и мои товарищи энергично взялись за осуществление этого замысла. Нам выделили хорошее, довольно просторное помещение недалеко от Золотых ворот и реального училища. Отремонтировали его, в зале соорудили сцену. На открытие пригласили профессиональных актеров. Через короткое время клуб стал популярным в городе. В нем ставились спектакли, устраивались литературные вечера с горячими дискуссиями, направленными против модных тогда течений имажинизма, символизма и прочих «измов». Свой литературный кружок мы назвали «Литературной средой». В каждую среду собирались на собрания, диспуты, чтения своих произведений. По пьесам, написанным кружковцами, самодеятельные артисты ставили спектакли. О литературные вечерах вещали огромные афиши, на которых можно было прочесть имена местных поэтов и прозаиков, напечатанные таким крупным шрифтом, каким не писались имена даже столичных знаменитостей. Когда не хватало пороху, вечера заменялись сеансами гипнотизеров и им подобных гастролеров, которые довольно часто приезжали в город. Не обходилось и без курьезов. Однажды заезжий гипнотизер давал сеанс внушения группе парней из публики. Такими желающими оказались человек десять «аховых» ребят не то из Ременников, не то из Щемиловки — были тогда такие названия улиц. Гипнотизер, усадив их полукругом на сцене, стал производить пассы внушения. Но когда он продвигался от одного края к другому, «усыпленные» делали перед залом уморительные и издевательские гримасы. Переполненный зал хохотал, как на комедийном представлении. И когда гастролер недоуменно оборачивался, парни сидели не шелохнувшись с закрытыми глазами и делали то, что он им приказывал. Финал этого представления оказался самым неожиданным. От гипнотизера ко мне, как председателю правления клуба, поступило заявление о том, что во время сеанса у него пропали часы и кошелек. Я ему посоветовал единственное, что мог в этом случае, — внушить ребятам, чтобы они ему возвратили вытащенные из карманов вещи. Запомнился и другой случай. По программе вечера я должен был прочесть наизусть «Слово о полку Игореве». Выйдя бодро на сиену, я проговорил с десяток строк и... запнулся. Все дальнейшее вылетело из головы. Публика начала перешептываться, кое-где раздались смешки. Но мы били самонадеянными, и нас трудно было чем-нибудь смутить. Я заявил публике, что в этом месте товарищ автор «Слова» написал сбивчиво, так что пауза вынужденна. И, вынув из кармана текст, продолжал чтение по книге. Закончил его при несостоявшихся аплодисментах. Однако в конце вечера был вознагражден овацией за то, что наш местный, довольно неплохой баритон спел переложенный на музыку мой сонет «Разбитый бокал». Весьма сентиментальный сонет оказался угодным публике. Мы тогда осуществили и другой замысел - «Литературная среда» издала сборник своих произведений. Назывался он «Светлая даль». На обложке значилось: «Издание клуба Владимирского губпрофсовета. Губернский город Владимир. Государственная типография № 2. 1922 год». В сборнике были опубликованы стихи, рассказы, пьесы. Их авторы — Иван Садовников, Дмитрий Семёновский, Василий Алов, Дмитрий Рабочий (Васильев), Яков Кувшинов, Яков Коробов и другие. Чтобы дать представление о наших литературных опытах приведу несколько выдержек из сборника. Поэт Садовников писал, осуждая затхлый быт старого времени: «Забудем закуты, перины и норы И скуке прикажем мы: сгинь! Родными нам станут созвездий просторы И неба далекого синь». А вот выдержка из стихотворения поэтессы Листовской: «На крыльях мысли вихрелетной С твоей живительной волной, В алмазной пыли искрометной Я облечу весь шар земной». Как я уже сказал, многие свои сочинения мы несли в редакцию газеты «Призыв». На ее страницах того времени можно увидеть немало наших произведений. Мы не были профессиональными литераторами или журналистами, но в редакционной среде мы были своими людьми и вместе проводили отдельные мероприятия. Например, в эти годы состоялись съезд редакторов и работников уездных газет. Некоторым из нас, в том числе и мне, посчастливилось представлять газету на Всероссийском съезде журналистов, который проходил в круглом зале Кремля. Так что диапазон работы нашего клуба и «Литературной среды» был довольно широким. Замечу при этом, что некоторые из членов «Среды» стали впоследствии профессиональными журналистами, литераторами» (Публикацию подготовил К. ПАНФИЛОВ. «Призыв», 21 июля 1987). «Клуб им. Томского помещается в верхнем (третьем) этаже Дворца труда — этого центра и главного нерва профсоюзной жизни города и губернии. Реорганизован клуб был в октябре 1923 года…» («Призыв», 20 ноября 1924).
В 1922-1923 гг. инициатор издания журнала "Новый труд".
«Я.С. Кувшинов. «Костры» (Сборник стихов. Страниц 62. 1923 г. Издание культотдела Влад. ГСПС.). Я.С. Кувшинов — начинающий рабочий поэт. Он выпускает свою первую — ученическую книгу. Стихи его не гордятся густой образностью и хорошей технической отшлифовкой. Об этом говорит и сам поэт: ... «Не эстет, не литератор, Песнь бунтарскую мою — Я рабочий агитатор… Пролетариям пою… (Из цикла «Песня удара», песнь ІІ-я). И, почти, во всем сборнике поэт придерживается этих слов, этого своего утверждения. Правда, в некоторых произведениях он от этого отступает и говорит о себе, о своих переживаниях, которые слагались так, что поэту даже казалось: …Отжито, выпито, Не зачем жить... Сердцу усталому Нечем любить»… («Разбитый бокал»). Хотя это, правда, и слишком рискованная крайность утверждения, но чем виноват поэт, если в минуту «жизни трудную» он находил утешение только в стихах. Он упивался ими и это чувствуется. Прочтите его «Разбитый бокал» и вы поймете его и... простите его мимолетную меланхолию, упадочность. Но наряду с этим у поэта есть и ярко призывные места. Вот они: ... «Народы, пробуждайтесь, Остален мерный шаг, Колоннами смыкайтесь, Вздымайте красный стяг!..» («Костры»). И эти призывы жгучи. Прочтя их, невозможно не внять им, особенно, когда поэт в простые рифмованные призывы вливает струйки картинности, образности: ... «Далеко пламя освещает Во тьме дopoгу кораблям, Зловещий мрак редеет, тает… Огни мелькают там и сям»... («Красный Остров»). Отмечая хорошие стороны сборника, нельзя умолчать и о тех недочетах, которые имеются, которых много. Мы отмечаем самые яркие, самые существенные на этих недочетов; однообразие рифмы, перепев старых поэтов, техническая недоработка и «лозунговщина». Хотелось бы посоветовать, чтоб поэт разноображивал впредь рифмы своих стихов, не делал-бы их избито однотонными, — это утомительно действует на читателя и создает отталкивающее впечатление: ... «Каплет пот. Клубит пар. Сыплет звезды нагар, Груди медный загар, Вдохновляет удар»… («Песня удара», песнь ІІ-я). Далее песенка: … «Ночь глядит мне в очи Мутной слепотой, А в груди клокочет Что-то с хрипотой»... Уж очень это напоминает песни И. С. Никитина, вспомните: … «Тишина немая В улицах пустых и т. д. («Тихая муть»). Не совсем также удобно и выпускать в свет стихи без тщательной технической отшлифовки,— это говорит за то, что поэт мало над собой работает. Его стихи прочесть с соблюдением ритмики трудно и даже невозможно: ... «Жутко и страшно мне стало От мысли, что будет со мной В стенах сырого полнела, Где призрак с костлявой рукой»... («Мой Путь»). Последние три строчки в сопоставлении с первой и с предыдущими строками стиха не совпадают,— ударение с вступительного слога этих строчек исчезает. Стихотворение теряет свою музыкальность, теряет, как выражается тов. Богданов, организованность и, следовательно, уже не может являться поэзией. Эти ошибки у поэта случаются часто и от них, в первую голову, он должен отрешиться, покончить с ними. И только при этом условии поэт сможет выйти на широкий путь действительно поэтического творчества. В заключение хотелось-бы коснуться вступительной статьи тов. Штрауса Одинокого, которая подошла к сборнику, как к корове седло, но, видимо, придется удовлетвориться только этим,— в газете для критики этой статьи не хватит места. Дмитрий Рабочий» («Призыв», 1 февраля 1923). «В № 21 газеты «Призыв» от 1-го февраля с.г. помещена рецензия Дмитрия Рабочего о сборнике стихов Кувшинова: «Костры», изданного под моей редакцией. В рецензии есть неодобрительный отзыв о моей статье. «Пролетарская поэзия», помещенной в сборнике. Разбора статьи нет, а только брошено оскорбление. Хочется сказать молодому рецензенту:— нужно делать те или иные выводы только после сделанного анализа той или иной статьи или заметки. Надо уметь уважать человеческую мысль и личность и бережно к ней относиться. Надо уметь уважать и мысль старшего партийного товарища. Особенно необходимо это человеку, называющему себя поэтом. А. Штраус—Одинокий» («Призыв», 4 февраля 1923).
Осенью 1923 г. назначен председателем Орловского губернского отдела просвещения, заведующим культурным отделом (культотделом) и членом президиума Орловского губпрофсовета.
В марте 1924 направлен на работу в аппарат ЦК Российской коммунистической партии (большевиков) (РКП(б)) инструктором отдела печати. Через несколько месяцев направлен в Ростов-на-Дону для организации краевого Професс. союза работников просвещения (Соработпроса). Избран председателем краевого правления Соработпроса и членом ЦК Всеросс. Соработпроса. Одновременно член окружного комитета (окружкома), краевого комитета (крайкома) Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) (ВКП(б)).
В 1926 г. окончил краевые Ленинские курсы при Северо-Кавказском комитете ВКП(б).
В начале мая 1928 года направлен на работу в Центральную рабочую секцию (Церабсекцию) Центросоюза.
В мае 1930 - марте 1931 года инструктор агитационно-массового отдела ЦК ВКП(б). Затем послан организовывать Московский областной Совет профсоюза железнодорожников.
С 1932 г. член Ревизионной комиссии ВЦСПС.
В январе 1934 - 1938 г. 1-й секретарь Клинского райкома ВКП(б) Московской области. В 1938-1939 гг. начальник Управления заведений Народного комиссариата торговли (Наркомторга) СССР.
В 1939-1940 гг. заместитель заведующего отделом органов управления Центросоюза.
В 1940 г. председатель Ревизионной комиссии ВЦСПС.
В 1940-1954 гг. директор издательства газеты "Труд".
В 1941 г. направлен в Свердловск и Новосибирск для организации и ревизии работы военных госпиталей.
С июня 1954 года вновь председатель Ревизионной комиссии ВЦСПС.
На пенсии с 1 января 1964 года.
Делегат восьми Всесоюз. съездов профсоюзов СССР.
Умер 26 марта 1967 года в Москве.
