Двое членов «Народной воли» — Анна Якимова и Юрий Богданович — сняли полуподвальное помещение на Малой Садовой, открыв сырную лавку. Из подвала Желябов с товарищами в течение нескольких недель прорывали туннель под проезжую часть улицы, чтобы туда заложить мину, над которой трудился Кибальчич. Вскоре у террористов начались проблемы. «Сырная лавка», совершенно не посещаемая покупателями, вызвала подозрения дворника соседского дома, который обратился в полицию. И хотя проверяющие ничего не нашли, сам факт того, что лавка находится под подозрением, вызывал беспокойство за срыв всей операции. Далее последовало несколько тяжелых ударов по руководящему звену «Народной воли». В ноябре 1880 года полиция арестовала Александра Михайлова, а за несколько дней до даты запланированного покушения — в конце февраля 1881 года — Андрея Желябова. Именно арест последнего заставил террористов действовать без промедления. 1 марта 1881 года Александр II выехал из Зимнего дворца в Манеж. Его сопровождали семь казаков охраны и трое полицейских во главе с полицмейстером Адрианом Дворжицким, следующие в отдельных санях за царской каретой. Поприсутствовав на разводе караулов и выпив чаю у своей кузины, царь отправился обратно в Зимний через Екатерининский канал. Такой поворот событий полностью рушил все планы заговорщиков. Мина на Садовой становилась совершенно бесполезной. Перовская, возглавившая организацию после ареста Желябова, спешно меняла план действий. Четверо народовольцев — Игнатий Гриневицкий, Николай Рысаков, Алексей Емельянов, Тимофей Михайлов — заняли позиции вдоль набережной Екатерининского канала и ждали условного сигнала от Перовской (взмах платка), по которому должны были кидать бомбы в царскую карету. Царский кортеж выехал на набережную. Мелькнул платок Перовской, Рысаков бросил свою бомбу в сторону царской кареты. Раздался взрыв. Проехав еще некоторое расстояние, царская карета остановилась. Император не пострадал. Однако вместо того чтобы покинуть место покушения, Александр II пожелал увидеть преступника. Он подошел к схваченному Рысакову… В этот момент не замеченный охраной Гриневицкий кинул в ноги царю вторую бомбу. Взрывная волна отбросила Александра II на землю, из раздробленных ног хлестала кровь. Он прошептал: «Отвезите меня во дворец… Там я хочу умереть…» 1 марта 1881 года в 15 часов 35 минут на флагштоке Зимнего дворца был спущен императорский штандарт, оповестив население Санкт-Петербурга о смерти императора Александра II. Гриневицкий скончался от взрыва своей же бомбы в тюремном госпитале почти одновременно со своей жертвой. Пытавшаяся уйти в бега Перовская была поймана полицией и 3 апреля 1881 года повешена вместе с Желябовым, Кибальчичем, Михайловым, Рысаковым на Семеновском плацу.
Набережная Екатерининского канала. 1 марта 1881 г. – убийство Александра II
«После обычного воскресного развода в Инженерном манеже, Император, по обыкновению, отправился во дворец Екатерины Михайловны, где кушал кофе. После этого Государь приказал кучеру ехать в Зимний Дворец. Карета, в которой сидел Государь, направилась по Инженерной улице мимо Михайловского театра и свернула направо по набережной Екатерининского канала; шесть человек конвойных сопровождали ее; сзади в санях ехал полицеймейстер полковник Дворжицкий. Путь лежал по узкой улице, составляемой каменным забором сада Великой Княгини и решеткой Екатерининского канала. По улице шли и стояли несколько человек. Экипаж Государя еще не доехал до Театрального моста, как раздался страшный сильный выстрел; лошади остановились, Дворжицкий подбежал к карете Государя, задняя часть которой была сильно повреждена. Государь отворил дверцу кареты и вышел из нее, спрашивая, что случилось. Взрыв разрывной бомбы, брошенной в карету, не причинил никакого вреда Государю; он увидел, что двое морских солдат держат человека рыжеватого с красным лицом. Злодея задержали на месте преступления, как только бросил он бомбу. Государь прямо направился к нему и спросил, как его зовут, тот назвал фамилию; затем Государь сказал, чтобы показали ему место взрыва. Едва сделал он два, или три шага вслед за Дворжицким, как новая бомба разразилась под ногами Государя; падая, он только проговорил одно слово: «помогите»! Услышав взрыв, Великий Князь Михаил Николаевич поспешил из дворца Великой Княгини Екатерины Михайловны вслед за Государем; он приехал в то время, когда облитого кровью Государя положили в сани. Государь еще смотрел и по-видимому узнал Великого Князя. Во Дворец внесли Государя на ковре и положили на постель в Его кабинете, возле того письменного стола, за которым он обыкновенно занимался. Прибыли Государь Наследник Цесаревич с Супругой и другие члены Императорской Семьи и медики. Страдалец лежал без движения, испуская тихий стон. Его осторожно раздели, кровь была на лице, ноги со всем раздроблены, задета нижняя часть живота. Страшная потеря крови делала положение Государя безнадежным» («Новое Время»).
«В момент взрыва была такая картина: Один из казаков, Маличев, лежал мертвый несколько позади кареты; близ тротуара Набережной другой казак, сидевший на козлах возле кучера, Мачнев, склонился в изнеможении, судорожно ухватясь за козлы. На самом тротуаре, шагах в тридцати позади, бился на земле и стонал мальчик, возле которого лежала большая корзина с мясом; он нес на голове эту корзину и был ранен осколком смертоносного снаряда. В нескольких шагах от него стоял, отвалившись на перила канавы, изнемогая, офицер, также раненый. Впереди падал на землю городовой; тут же стоял обезумевший от страха мастеровой, несший небольшой диванчик. После 1-го взрыва Государь направился к раненым офицеру и мальчику. Не прошел Государь и половины расстояния, как раздался новый взрыв и взвился клуб белого дыма; это был второй снаряд брошенный злодеями; как полагают, человеком, стоявшим на льду канавы. На месте, где произошел первый взрыв, образовалась неглубокая круглая воронка в три четверти аршина глубиной и аршина два в поперечнике. На месте второго взрыва не образовалось ни воронки, ни углубления. Эта разница произошла вероятно потому что при первом взрыве карета представила известное сопротивление сверху действию газов. Всего ранено 18 чел.» («Моск. Вед.»).
«По словам «Порядка», после первого взрыва Государь, при помощи полковника Дворжицкого, вышел из кареты. На вопрос последнего, не ранен ли Его Величество, отвечал отрицательно. Осенив себя крестным знамением, Государь, как сообщалось, пожелал видеть пострадавших и задержанного преступника на месте преступления. Дворжицкий склонял Государя отказаться от намерения, ибо преступник вооружен, но Государь настоял на своем. Тогда Дворжицкий повел Государя к преступнику, задержанному конвойным казаком, при помощи проходивших трех крестьянских мальчиков. Государь, подойдя почти в упор к преступнику и всмотревшись в его лицо, приказал злодея не трогать, а немедленно отправить к градоначальнику. Затем Государь направился обратно к экипажу, видимо успокоенный после грозившей опасности, и сказал Дворжицкому о желании возвратиться в его санях во Дворец. Едва Дворжицкий успел подбежать к саням, чтобы помочь Государю сесть в сани, как раздался второй роковой взрыв. Передавали еще следующие подробности о втором взрыве: толпа успела окружить преступника, которого крепко держал солдат Преображ. полка, так как в одной руке у преступника был кинжал, в другой револьвер. С виду это молодой человек, в темной мещанской поддевке, белолицый, блондин, с едва пробивающейся бородой. Когда Государь сделал несколько шагов, другой молодой человек подошел к нему, поднял высоко над головой какой-то предмет и с силой бросил его к ногам Государя. Очевидцы рассказывают, что в эту минуту, решившую все, Государь только успел перекреститься, как раздался ужасный взрыв. Каска Государя была отброшена куда-то в сторону, ее долго не могли найти. Когда Государь был ранен, его подняли и донесли до саней ген.-м. Федорова (градонач. Петербурга, ехавшего впереди Государя). Несли Государя между прочим моряки и юнкера, которые возвращались той же дорогой с развода. Государь обратился к одному из моряков и просил дать ему платок, чтоб утереть кровь на лице, пораненном осколком бомбы. Народа тут же схватил двух преступников которые и отданы под стражу. Говорят, что один из них в эту минуту крикнул кому-то в толпе: «скажи отцу, что меня схватили»» («Моск. Вед.»).
«При исследовании повреждений, полученных Императором от взрыва бомбы, оказалось следующее: Обе голени ниже колен и до стопы были превращены в массу обрывков мускулов, на которых местами висели осколки костей, и мягкие части носили на себе следы обжога. На левой верхней веке замечался незначительный подтек также с обжогом. Перчатка правой руки окровавлена. По мере приближения к Зимнему Дворцу Государь терял сознание от потери крови, которая сочилась из оборванных мускулов обеих голеней. Эти мускулы составляли единственную связь между стопой и коленами обеих ног, ибо кости голеней были раздроблены и вышиблены взрывом. Доктора Круглевский и Маркус явились первыми и произвели немедленно прижатие бедренных артерий. Доктор Дворяшин, врач 4-го стрелкового батальона Императорской Фамилии, находившийся случайно в здании Окружного штаба, услышав крики «Государь ранен», бросился во Дворец и в дверях кабинета Его Величества встретил доктора Круглевского. «Скорее привозите ампутационный и резекционный набор», - сказал ему Круглевский. Дворяшин бросился за инструментами в квартиру Круглевского и через пять минут был обратно во Дворце. Боткин был уже при Его Величестве и с величайшим вниманием производил выслушивание ударов сердца; из привезенного набора каучуковый бинт немедленно был наложен на правую ногу выше колена, причем доктора старались сохранить всю оставшуюся на оборванных частях тела кровь и отдавить ее по направлению к сердцу. Затем наложен был каучуковый жгут. Бинт снят чтобы повторить ту же операцию на левой ноге дабы уэкономить кровь для питания мозга. Решено было наложить бинт на правую руку. Когда Дворяшин снял окровавленную перчатку правой руки Государя, оказалось что на руке было несколько кровавых подтеков с ожогом. Обручальное кольцо было совершенно сплюснуто спереди. Произведено было бинтование. Боткин сказал, что сердечные тоны становятся яснее и появилось глотательное движение. Дыхание стало глубже. Государь приоткрыл несколько глаза и под влиянием вспрыскивания сернокислым эфиром и водой со льдом, при накачивании из баллона кислорода, дыхание стало восстанавливаться. Этим моментом воспользовался духовник протопресвитер Бажанов и приобщил Его Величество Святых Таин. Сцена была в высшей степени трогательная и умилительная. Казалось надежды воскресли. Помчались в Конюшенный госпиталь за снарядом для переливания крови. Судьба судила иначе. С. Боткин стал замечать постепенно ослабление сердечных тонов, дыхание сделалось поверхностное, чем далее, тем реже и реже и наконец в 3 часа 35 минут по полудни дыхание совсем замерло и Государь Император Александр II, Освободитель народа и друг человечества, отошел в вечность!!.. Все члены Императорского Дома, присутствующие в Петербурге, были у постели Августейшего Шефа семьи» (из «Спб. Вед.»).
«Портрет Александра II на смертном одре». К. Маковский.
В Воскресение, 1-го марта 1881 года в десятом часу вечера губернатор И.М. Судиенко получил от Министра Внутренних Дел телеграмму следующего содержания: «Сегодня, 1-го марта, в 1 час 45 минут по полудни, при возвращении ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА с развода, на набережной Екатерининскаго канала, у сада Михайловскаго дворца, совершено было покушение на священную жизнь ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА посредством брошенных двух разрывных снарядов. Первый из них повредил экипаж ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА. Разрыв второго нанес тяжелыя раны ГОСУДАРЮ. По возвращении в Зимний Дворец, ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО изволил приобщиться Св. Таин и затем в Бозе почил — в 3 часа 35 минут по полудни. Один злодей схвачен». 2 марта 1881 года владимирский губернатор Иосиф Судиенко сообщил городскому голове Андрею Никитину об убийстве императора Александра II. Андрей Никитич вместе с депутатами от разных обществ и учреждений удостоился чести участвовать в похоронах царя в Петербурге. Быстро разнеслась по городу тягостная, удручающая весть о кончине ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА и поразила всех, как внезапно раздавшийся оглушительный удар грома. С раннего же утра, 2-го марта, еще быстрее стала раздаваться страшная весть по городу и его окрестностям; но ее всякий боялся громко произнести, и еще более боялся ей поверить; а между тем она все громче и громче раздавалась, все шире и шире распространялась: наконец получено приглашение явиться духовенству в кафедральный собор для совершения панихиды по скончавшемся в Бозе ГОСУДАРЕ ИМПЕРАТОРЕ АЛЕКСАНДРЕ НИКОЛАЕВИЧЕ. С трепетом сердца городские жители всех сословий и многие крестьяне ближайших к городу сел спешили на молитву за возлюбленного Царя-Освободителя, не зная еще вполне всех подробностей страшного события. Задолго до назначенного для панихиды часа, соборный храм переполнился народом и, не смотря на свою обширность, собор не мог вместить всю массу публики; многие лица за теснотой не могли войти в собор и стояли на ступенях входа в собор и обширной его площади. К 12 часам прибыли в собор оба Преосвященные, со всем Городским духовенством, Начальником губернии, гражданские и воинские чины. С крайне растроганным духом взошли Преосвященные на святительскую кафедру и благословили протодиакона прочесть вышеприведенную телеграмму. Прерывающимся от волнения голосом протодиакон прочел телеграмму, и в храме раздались рыдания, долго не умолкавшие... За тем последовала панихида о почившем в Бозе БЛАГОЧЕСТИВЕЙШЕМ ГОСУДАРЕ ИМПЕРАТОРЕ АЛЕКСАНДРЕ НИКОЛАЕВИЧЕ. По совершении торжественной панихиды провозглашено было многолетие ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ АЛЕКСАНДРУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и Государю Наследнику Цесаревичу НИКОЛАЮ АЛЕКСАНДРОВИЧУ. Пocле многолетия ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ АЛЕКСАНДРУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ, тотчас все бывшие в соборе военные и гражданские чины, духовенство и народ приведены были самим Преосвященнейшим Феогностом, Епископом Владимирским и Суздальским к присяге на верноподданство вновь воцарившемуся ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ АЛЕКСАНДРУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ. В тот же день и 3-го числа присягали все служащие в присутственных местах, учащие и учащиеся – во всех учебных заведениях города Владимира.
Рассказы о предзнаменованиях при принятии присяги Императору Александру II и о недавних предзнаменованиях
Старожилы московские рассказывают о следующем факте, бывшем при принятии присяги в Бозе почившему ГОСУДАРЮ. Ровно в 2 часа дня, 19-го февраля 1855 г., после панихиды по ИМПЕРАТОРУ НИКОЛАЮ ПАВЛОВИЧУ, митрополит Филарет дал благословение благовестить к присяге; приказание было исполнено, но произошло смятение; через пять минут протодиакон доложил владыке-митрополиту что упал колокол большой Ивановской колокольни, при первом ударе. Говорят, что Филарет, глубоко вздохнув, сказал: печальный этот знак; перст Божий указывает, что славный, но тернистый путь предстоит нашему ГОСУДАРЮ. Все старожилы убеждены, что это было Божие предзнаменование случившегося ныне скорбного события. Падение колокола не обошлось и без многих кровавых жертв из среды зрителей, помещавшихся на колокольне, и сторожей, живших внизу в здании колокольни (Соер. Изв.). О недавнем предзнаменовании газета «Улей» по достоверным будто-бы источникам сообщила, что недели за две до ужасного события ГОСУДАРЬ стал замечать каждое утро убитых голубей на своем окне; оказалось, что огромная хищная птица, одни говорят — коршун, другие орел, поместилась на крыше Зимнего дворца. Все усилия ее убить оказались тщетными в течение нескольких дней. Это встревожило ГОСУДАРЯ; ОН выразил, что это дурное предзнаменование. Наконец был поставлен капкан; птица попала в него ногой, но имела силу улететь и, таща его с собой, упала на Дворцовую площадь, где была взята. Это оказался коршун таких небывалых размеров, что чучело его будет помещено в кунтсткамере. По сведениям, собранным от очевидцев, заслуживающих полного доверия, и тщательно проверенным, в газетах сообщено также о следующих необыкновенных явлениях: 1-го марта, около 10 часов вечера, при совершенно ясном небосклоне, показалась над Зимним Дворцом какая то странная, довольно яркая звезда (в роде кометы), которая имела два хвоста красного цвета. Явление это продолжалось около трех четвертей минуты, причем означенная звезда обратилась в крест и потом стала двигаться по направлению к Кронштадту. На другой день, 2-го марта, около 11 часов вечера наблюдали еще другое подобное явление над Зимним дворцом; но тут была не звезда, а белое небольшое облачко из которого образовалась фигура с обнаженным мечем. Наконец накануне выноса тела в Бозе почившего ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, 6-го марта, тоже около 11 часов вечера, при совершенно ясном небе, по направлению от Кронштадта к крепости, появились две ленты белесоватого цвета, которые, волнуясь и нагибаясь, спускались над крепостью в виде воронки. Явление это продолжалось около 15-ти минут. По поводу всего этого, в народе ходит очень много толков, даже сложились уже некоторые легенды. ЦАРЬ-ОСВОБОДИТЕЛЬ и ЦАРЬ-МУЧЕНИК в глазах его является праведником и подпольные злодеи и убийцы должны погибнуть не только от руки человеческой, но будут поражены и гневом Божиим. Хотя бы эти слухи замечает «Русь», и не имели фактического основания, они заслуживают внимания потому, что показывают, как сильно и глубоко поразило страшное событие людей, на глазах у которых совершилось. Сказания о необычайных явлениях, сопровождавших кончину великих исторических деятелей, возникают обыкновенно гораздо позже, но мы не помним примера, чтобы такое сказание сложилось на другой день после тяжелой, бедственной утраты. Приведем к этому как замечательную особенность, бывшую 1 марта в Чернигове. 1 марта, в неделю Православия, архиерейское служение в кафедральном соборе окончилось около часа дня. Когда вышел Преосвященный из алтаря, по окончании литургии, делать отпуск и иподиаконы поднесли ему свечи в дикирие — трикирие, то все пять свечей вдруг погасли. Указав это иподиаконам, Преосвященный говорил отпуск без свечей, а в это время иподиаконы зажигали свечи и едва могли зажечь. Но лишь только подали свечи в руки Преосвященному и Преосвященный стал осенять ими народ, то все свечи опять моментально погасли. Преосвященный, относя этот факт к невнимательности иподиаконов, остался этим недоволен и велел записать в книгу об этом событии. Но это не невнимательность со стороны иподиаконов. Подобного случая никогда не было. Это замечательная особенность. Добавляем к этому, что в большом паникадиле собора тоже погасли свечи сами собой в это время, кроме трех. Нам еще рассказывали случай. Один гимназист Полтавской военной гимназии прислал в Чернигов письмо своим родителям, в котором пишет, что, 1 марта, в гимназической церкви, в конце литургии, упал крест сверху киота, в котором стоит икона св. Александра Невского, в память избавления Государя Императора от угрожавшей Ему опасности. Крест этот, при падении, ударил одного воспитанника гимназии, фамилия которого Александров. Скажем, что и это замечательная особенность (Черн. Епарх. Вед. № 15).
Рассказ крестьянина, возлагавшего венок на гроб почившего Императора
Насколько известно, первый венок от частных лиц принесли крестьяне, живущие в Москве. Люди, облагодетельствованные покойным Государем, рабы, превращенные Его державным словом, в полноправных граждан, первые выразили глубокую скорбь посылкой депутатов. И вот рассказ одного из них, рассказ, который газета «Русский Курьер» передает, возможно ближе к тому безыскусственному искреннему и задушевному тону, каким он был передан. - «Как вам сказать, - начал рассказывать крестьянин!.,- я уж и не знаю каким образом эта мысль зародилась, чтобы венок подать. Вдруг это вышло!.. Так тяжко было, так тяжко, что и слов нет на это, чтобы передать... Как узнали мы о том, что наш Царь-Батюшка мученическую смерть принял, просто остолбенели. Верить не хотелось. Не может этого быть!.. И все-таки это была правда!..» Голос рассказчика дрогнул и на глазах показалась слеза. — Так бы и полетел туда, к гробу, упал бы, заплакал бы горючими слезами... А что, говорю, братцы если бы нам венок Ему, Батюшке, положить, да и упередить других надобно. Ведь это наш Царь был, крестьянский Царь — купцам всегда хорошо было, а нам только при этом Государе и дышаться-то стало. Великолепно — говорят. Только не знаем ведь мы ничего. Можно ли царям венки класть или нельзя. У барина тут у одного спросили — и тот не может ничего сказать. Постойте, говорю, братцы, я сейчас к генералу-губернатору слетаю. Доложил, объяснил как и что, ну, там и научили, чтобы в Петербурге непременно нам к градоначальнику обратиться. Сейчас я назад к нашим. Старосты артельные сидят, артели большие — в одной с работниками тысячи полторы человек, в другой почти столько-же. Все рады. Мы, говорят, не только безделицей на венок готовы жертвовать, мы на этакое дело тысячи рублей не пожалеем. Только чтобы это скорее было. Начали мы тут соваться туда-сюда... Венок заказывать, ленту покупать, надпись сейчас обдумывать. Закипело дело. Ночью я к немцу поехал, к типографщику. Дело такое, говорю, что тут спать нечего. Слава Богу, скомандовали. Венок вышел дивный. В середине крест из ландышей и белых гиацинтов, пальмовые листья приделали, ленту в шесть аршин прикрепили. Чудесный венок! На станцию его нам обещали привезти. Привезли к сроку, точно. На вокзал нас народ провожал: артельщики, фабричные и всем им видно трогательно было. Известное дело, мужик тоже ведь чувствует, только сидит он по углам, ахает, а чтобы самому пойти или упередить кого — боится. Ну, а нам Бог дал смелости — мужик стало быть и рад... Сейчас это мы к обер-кондуктору: позвольте, говорим, венок внести в вагон. Не в багаж же его сдавать — помнут там, опять холод, опустится лист, пожелтеет. — Никак, говорит, невозможно — правила такого нет. Ах ты, Боже мой! — думаем себе — этакое никакого исключения... Мы к начальнику — искать, искать, а в это самое время подходит к нам какой-то человек. Вы, говорит, от крестьян будете? Мы — что вам угодно? Вот говорит, генерал Арапов очень бы желал возложить венок от своей супруги на гроб Государя, только кондукторы не берутся его доставить — потому что во дворец никого не допускают. Глядим, — при венке пакет к дворцовому коменданту, генералу Рылееву, и карточка генерала Арапова. Взяли. Побежали начальство просить насчет венков. Не тут-то было! — Нельзя, говорят, этаких громоздких вещей в вагон допускать. — Да ведь это, говорим на гроб Государя. Просили — смиловались. Приказали венки эти свешать; взяли с нас 1 руб. 47 коп., что-ли, не помню хорошо. Тащите, говорят. Обрадовались мы этому, понесли. В вагоне, как узнали, что мы везем, — сейчас пассажиры место опростали, и приспособили мы венок на сетке!.. Разговоры пошли, спрашивают нас, интересуются. Как это, говорят, вы — мужики и этакое дело задумали, прежде вас и не слышно было, а тут накоси прежде всех! Чудно это пассажирам. Ну, мы им ответили, что мало ли что прежде было. Прежде вон мужики и не присягали, а нынче все допущены? По прежнему времени, мы может быть в лаптях бы ходили, а теперь вот и платье у нас хорошее и покрой немецкий, и картузы... Сидим, этак разговариваем, а сами все сомневаемся. Ну как не допустят!? Ну как не удастся. Так до самого Питера ехали — все сомневались. — Однако посоветовались и решили все силы употребить, по Нашему Благодетелю непременно отдать последний долг. Приехали в Питер — как в лесу. И надумали прежде всего свести пакет к генералу Рылееву во дворец. Ах, как нас этот пакет выручил! Не будь его, может быть, сколько бы времени проходили. Градоначальник может быть и не ел целый день, — до нас-ли ему было, а тут только у дворца пакет показали — сейчас же нас и на двор пустили. Ввели в какую то комнату. Писаря сидят, в другую — полковник занимается. Отдали мы пакет, написали на листе кто мы, чем занимаемся, где живем, зачем приехали, и понес это солдатик к коменданту. Долго мы ждали. Только мы слышим за дверью кто-то говорит, и вдруг вышел старичок в штатском платье лицо эдакое грустное. — Что, говорит, за люди? От крестьян, говорим, венок положить. — Какие, говорит теперь венки. Никого во дворец допускать нельзя. Без позволения Государя никому вход не дозволен. Ну, думаем мы себе; хоть бы и к Государю — так к Государю. Поедем, будем кланяться, слезно будем просить, авось и выпросим. А тут полковник со старичком что-то по-французски говорить начал. Старичок успокоился и вышел. — Кто бы это такой мог быть — спрашиваем у солдатика. — Формы на нем нет, человек, должно быть, важный. — И лакеи то нам во дворце рады. Крестьяне, говорят, приехали, ходят около нас. — Камердинер, — говорят, покойного Государя слуга. Уж очень он убивается... Еще немножко посидели, приходит человек. В четыре часа, говорит, явиться приказано. Ну, думаем себе, слава тебе, Господи. Живым манером в гостиницу за венками. Водой сбрызнули, чтобы свежее были. У старосты кафтан жалованный был — прихватили кафтан, венки и поехали. Об еде и не вспомнили, — не до того было. Подъезжаем ко дворцу. Там видят, что те же самые лица, которым приказано, — пропустили без всякого прекословия. Подождали немножко, входит генерал Рылеев, пожилой уж человек, лет шестидесяти. Откройте, говорит, венки. Открыли. Взглянул он и повел нас к церкви. Пошли мы коридором, генерал впереди, а мы с венками позади. В коридоре какие то фонари в полу вделаны, — должно быть свет через них вниз проходит. Стены выкрашены светлой краской, — широкие коридоры, просторные. Потом поднялись по лестнице, опять пошли коридором. Тут генерал Рылеев и спрашивает: «А что, говорит, у вас на ленте написано?» - Извольте посмотреть, ваше высокопревосходительство. Стал он читать «Отцу нашему Царю Освободителю», потом, как дошел до слов: «Ты безсмертен в сердцах наших», как заплачет, как зарыдает. — Да!.. Он вас любил — говорит генерал. — И так-то нам жутко стало. Без того-то расстроены, а тут как генерал заплакал, так слезы и подступают. Взяли у нас венки, внесли в какую-то комнату, кухня что-ли она, лаборатория-ли — не знаю, только минут через десять вынесли и пошли мы дальше. Стали спускаться по мраморной лестнице, генерал и говорит: «Если у вас сапоги гвоздями подбиты, так вы господа поосторожнее, а то поскользнетесь». Прошли однако благополучно... И чем ближе мы подходили к церкви, тем все больше сердце падало. Наконец и в церковь вступили: великолепие, золото везде... только как это все сделано — не могу описать, половины не видал, так глаза слезами и застлало. Стоит посередине балдахин парчовый, три широкие ступени ко гробу ведут, в головах Государя аналой и священник читает Евангелие; впереди балдахина на трех столах ордена разложены и балясником отделены от балдахина, а кругом стоят все генералы... Много генералов, человек тридцать, если не больше. Посторонились они, дали нам дорогу, и мы вошли на первую ступень. Тут я уж и помню-то мало (на глазах рассказчика снова выступили слезы); пали мы все на колени и зарыдали. В землю поклонились, а слезам удержу нет, так и льются, так и льются, точно ручей какой. Полез было я за платком в карман — нету. В попыхах из Москвы не захватил. Горе такое. Встали. Я кое-как утер кулаком глаза, и генералов-то мне стыдно, и слез-то никак невозможно удержать. Опять мы упали, и опять разрыдались... и так до трех раз... Что в это время мы перечувствовали, как переболела душа у гроба нашего Отца и Благодетеля — выразить невозможно! Слов таких нет, да и быть не может!.. И какой же чести нас удостоили! Много венков и раньше лежало на гробе и прислонено к нему много было, а наш-то венок, как взял генерал Рылеев, так прямо на грудь к нашему Батюшке и возложил. Сдвинул те венки поближе к ногам, а мужицкий-то, мужицкий-то венок прямо к Нему на сердце. Как, то есть, были мы у Него на сердце целую жизнь, так и после смерти наша благодарность легла к Нему на мученическую грудь. И так это нас тронуло, что мы опять заплакали. Тут генерал позволил нам проститься с Государем, к ручке Его приложиться, и верите-ли... только что взглянул и на Него — так и остолбенел. Что портреты-то мы видим — никакого подобия. На портретах у него прическа пышная, виски зачесаны и волосы только с проседью, а тут лежит Он, Батюшка, седой, худой, истомленный, волосы короткие, усы совсем седые. Правое веко рассечено, бровь как будто опалена, а с левой стороны все лицо в черненьких пятнышках, точно рябое сделалось. Динамит этот, проклятый, говорят, так действует. И лежит наш Царь-Мученик в гробу с кротким и любящим лицом, точно заснул Он, Батюшка. Образ Спасителя в руках у Него, цветы вокруг головы, и столько благости на Его лице, столько доброты и любви, что будь каменное сердце — и то дрогнуло-бы при виде этого мученика. В голосе рассказчика зазвенели слезы; голова грустно опустилась на грудь, и он задумался... — Вот так-то мы и сподобились проститься с нашим Благодетелем. Не посрамили себя неблагодарностью, а как и быть должно — первые пошли плакать у гроба своего Отца, и за это благодарим Бога, что вразумил нас. Теперь пускай и другие сословия идут — мужицкое дело сделано!
ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ:
БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ МЫ, АЛЕКСАНДР ТРЕТИЙ, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский, и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем всем верным Нашим подданным: Господу Богу угодно было в неисповедимых путях Своих поразить Россию роковым ударом и внезапно отозвать к Себе ея благодетеля ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА II-го. ОН пал от святотатственной руки убийц, неоднократно покушавшихся на ЕГО драгоценную жизнь. Они посягали на сию столь драгоценную жизнь, потому что в ней видели оплот и залог величия России и благоденствия Русского народа. Смиряясь пред таинственными велениями Божественного Промысла, и вознося ко Всевышнему мольбы об упокоении чистой души усопшего Родителя НАШЕГО, МЫ вступаем на Прародительский НАШ Престол Российской Империи и нераздельных с нею Царства Польского и Великого Княжества Финляндского. Подъемлем тяжкое бремя Богом на НАС возлагаемое с твердым упованием на Его Всемогущую помощь. Да благословит Он труды НАШИ ко благу возлюбленного нашего отечества и да направит Он силы НAШИ к устроению счастия всех НАШИХ верноподданных. Повторяя данный Родителем НАШИМ Священный пред Господом Вседержителем обет посвятить по завету НАШИХ предков всю жизнь НАШУ попечениям о благоденствии, могуществе и славе России, МЫ призываем НАШИХ верноподданных соединить их молитвы с НАШИМИ мольбами пред Алтарем Всевышнего и повелеваем им учинить присягу в верности НАМ и Наследнику НАШЕМУ, Его Императорскому Высочеству Цесаревичу Великому Князю Николая Александровичу. Дан в С.-Петербурге в 1-й день Марта, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят первое, Царствования же НАШЕГО в первое. На подлинном Собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою подписано: «АЛЕКСАНДР». Печатано в С.-Петербурге, при Святейшем Синоде, Марта 2-го дня 1881 года.
Погребение ИМПЕРАТОРА
В воскресенье, 15 марта, согласно Высочайше утвержденному церемониалу, совершено в Петропавловском соборе — усыпальнице особ царствующего дома, начиная с Петра Великого, погребение тела в почившего ИМПЕРАТОРА. Газеты сообщают следующие подробности о погребении. Начало отдания последнего христианского долга усопшему ГОСУДАРЮ было возвещено жителям столицы в 10 часов утра тремя пушечными выстрелами с Петропавловской крепости. К этому времени в Петропавловский собор стали съезжаться все высшие государственные чины и особы, которым по церемониалу предоставлено было присутствовать при погребении ГОСУДАРЯ, а также иностранные послы и представители иностранных государей и правительств. Несмотря на то, что впуск в собор был крайне ограниченный и делался с большим разбором, собрание молящихся было чрезвычайное. К 12 ½ часам собор был до того переполнен, что занявшие однажды место, казалось, лишены были возможности сделать малейшее движение. В числе молящихся видное место заняли представители Москвы. Почётный караул в Петропавловском соборе держала Государева рота Преображенского полка со знаменем и музыкантами. В 10 ¾ ч. съезд в собор окончился. Герольды в трауре стояли у входа; церемониймейстеры наблюдали, чтобы в собор никто не проник без особого билета. Благодаря просвещенной внимательности и обязательному содействию нового градоначальника, в собор были допущены корреспонденты некоторых русских и иностранных газет. Посреди храма — широкий проход для следования Их Величеств и Августейших Особ. Великие Князья и Княгини собрались в шатер с левой стороны у входа в собор, ожидая Их Величеств!.. С прибытием Его Величества в собор началось Богослужение. ГОСУДАРЬ подъехал к паперти, вместе с Императрицей, в 11 часов. Выходя из экипажа ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР приветствовал карауля, затем вместе с Государыней Императрицей вступил в собор. ГОСУДАРЬ был в генерал-адъютантской форме; Императрица имела через правое плечо Екатерининскую красную, ленту, с левой стороны большую звезду, несколько иностранных орденов, знак Красного Креста. По занятии Их Величествами места на возвышении у гроба, после того как, встреченные митрополитом, Они приложились ко кресту, началась литургия. Богослужение совершал митрополит Исидор. Торжественность обстановки, необычайность события, превосходное пение двух хоров придворного и лаврского производили необычайное впечатление на молящихся, не исключая иностранцев, которые с напряженным и благоговейным вниманием следили за ходом Богослужения. Литургия окончилась в 12 ½ ч. Иностранные принцы стали прибывать во время литургии и до ее окончания оставались в шатре у входа в собор. Перед началом панихиды августейшие иностранные особы направились ко гробу и заняли места среди Царской Семьи. Впереди шел Германский наследный принц, ведя принцессу Вельсскую под руку. Принцы были при русских лентах. Панихиду совершал митрополит Исидор в сослужении преосвященных Макария и Филофея, прот. Бажанова и других членов высшего духовенства. Перед окончанием отпевания ГОСУДАРЬ, а за Ним остальные члены Царской Семьи, приблизясь ко гробу, приложились ко праху Усопшего. В это время Императорское знамя, стоявшее в минувшие скорбные дни у изголовья гроба, было взято, и ГОСУДАРЬ встал у изголовья гроба. При возглашении вечной памяти все преклонили колена. Затем наступила торжественная трогательная минута, ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР, все Великие Князья, Великие Княгини и августейшие иностранные особы вновь приблизились ко праху Почившего ЦАРЯ и отдали последнее целование. ГОСУДАРЬ сильно взволнованный не удерживал слез струившихся по лицу. По принесении восемью генерал-адъютантами крышки гроба и по снятии восемью генералами свиты Его Величества покрова и отнесении оного в алтарь, ГОСУДАРЬ, согласно установленному церемониалу, уложил порфиру во гроб. Последовало прикрепление крыши ко гробу. Затем гроб был поднят для перенесения к месту вечного успокоения. Гроб несли ГОСУДАРЬ и все члены Царской Семьи и Августейшие родственники. ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР нес гроб у изголовья, рядом с Ним поддерживали гроб Великие Князья Владимир и Алексий Александровичи. Торжественная процессия, имея во главе трех митрополитов и члена Синода прот. Бажанова, приблизилась к могиле. Здесь была отслужена краткая лития с возглашением вечной памяти. Все пали на колена; во храме послышались рыдания. Печальный обряд окончился; гроб опустили в могилу. Это было в час тридцать минут. Тогда же по сигналу коменданта раздались залпы крепости и войск бывших в строю. При этом соблюдалась известная очередь, так что в течении получаса продолжалась перекатная стрельба. Помолившись еще несколько минуть у могилы, ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР с Государыней Императрицею отбыли из собора. Их Величества были глубоко взволнованы, и покидая могилу плакали. Глубокая скорбь выражалась на лицах всех членов Царской Семьи; бывшие во храме долго не расходились, окружив могилу. Многие покинули собор унося с собою в память листки из лавровых венков покрывавших гроб. («Моск. Церк. Вед.» № 12-й, за 1881 г.).
ДЕЯНИЯ ИМПЕРАТОРА ДЛЯ БЛАГА ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЦЕРКВИ
Император был христианином глубокой веры, одушевленной сильной, возвышенной и широко христианской любовью. Дух этой веры и любви слышится во всех манифестах и речах Его, касающихся важнейших эпох и преобразовательных деяний Его царствования, ощущается и в самых этих деяниях. В манифесте при вступлении на престол светятся следующие слова веры и любви: «вступая на прародительский Наш престол Российской Империи и нераздельных с нею царства Польского и Великого Княжества Финляндского, пред лицом невидимо соприсутствующего Нам Бога, приемлем священный обет иметь всегда единою целью благоденствие отечества Нашего»... Манифест 19 марта 1856 г., по окончании Крымской войны, еще более открывавший России великие мысли и возвышенные намерения Государя, заключался следующими словами: «наконец — и сие есть первое, важнейшее желание Наше — свет спасительной веры, озаряя умы, укрепляя сердца, да сохраняет и улучшает более и более общественную нравственность, сей вернейший залог порядка и счастия». Тот же дух веры и любви слышен и в Манифесте 26 августа 1856 г., в день коронования Государя, которое сопровождалось целым потоком благотворных, желанных, полных милосердия и мудрости мер, проливших светлую радость во все края необъятной России. Приступая к величайшему подвигу Своего царствования, к делу освобождения крестьян, Монарх, в речи своей в Государственном Совете 26 января 1861 года, сказал в заключение следующие, полные веры, слова: «приступая к этому великому делу, Я не скрывал от себя всех его затруднений, которые нас ожидали, и не скрываю их и теперь, но твердо уповая на милость Божию и уверенный в святости этого дела, Я надеюсь, что Бог нас не оставит и благословит нас кончить его для будущего благоденствия любезного нам отечества. Теперь с Божиею помощию приступим к своему делу». И совершилось это великое дело, на веки остающееся свидетельством царственно-христианской любви его совершителя, воспитанной под наитием евангельской веры, столько живой и сильной в Нем. Сердцу цареву, исполненному живой веры и любви, дорого и близко было все, что могло относиться к преспеянию веры и церкви в народе русском. Мыслью об этом отмечены все мероприятия царствования Государя в области церковного устройства. Начальным и важнейшим из них было издание для всенародного чтения всей Библии на русском языке, впервые совершившееся в это царствование. Труд перевода и издания, начатый, с соизволения Государя, в 1856 г., завершен после ряда изданий отдельных частей Библии, изданием всей Библии к концу 1876 г. Рескрипт Государя Императора, данный по этому поводу Святейшему Синоду 27 марта 1877 года, заключался словами: «Молю Бога, да явит Он Спасительную силу Своего Слова к преуспеянию православного русского народа в вере и благочестии, на коих зиждется истинное благо царств и народов». Рядом с трудами по переводу и изданию Свящ. Писания принимались меры к возможно большему распространению книг его в народе и обществе, к чему содействовало между прочим «Общество распространения Священного Писания», Высочайше утвержденное в 1869 г. Великой мыслью Государя было то, чтобы народ, призванный к свободе, к свободному труду, более и более поднимался в образовании, так нужном ему при новом положении его, но чтобы в этом образовании заняло подобающее место и образование религиозно-нравственное. Плодом этого было небывалое дотоле развитие начальных народных школ, предначатое усиленным распространением и церковно-приходских школ. Они так близки и дороги были сердцу Царя, что ведомости о состоянии их повелено было подносить на Высочайшее воззрение за каждый месяц года, исключая времени полевых работ, а потом, когда дело поустановилось, Высочайше повелено было (17 декабря 1865 г.) представлять Его Величеству такие ведомости уже дважды в год. Рядом узаконений о начальных школах народных и церковно-приходских и других правительственных, земских, общественных и церковных мероприятий по этому предмету дело народного образования сделало замечательные успехи в минувшее царствование, дающие светлые надежды на будущее время, и служащие сильнейшим подспорьем и делу религиозно-церковного просвещения народа. К мероприятиям минувшего царствования, направленным к преспеянию собственно церковного служения, относятся: учреждение новых епархий, особенно на окраинах империи, учреждение многих викариатств, улучшения в епархиальной администрации, ряд новых учреждений в среде епархиального духовенства, призывающих его к более живому и самодеятельному отношению к обязанностям своего служения, материальные улучшения в быту духовенства, новые учреждения в приходах, каковы напр. церковно-приходские попечительства. Дух общественной самодеятельности, сильно возбужденный постоянным покровительством ей Государя, сказался в развитии весьма многих церковно-общественных учреждений, под названием «обществ, союзов, попечительств, братств», возникших почти во всех епархиях, особенно епархиальных городах, и преследующих разнообразные и весьма важные задачи — миссионерские, религиозно-просветительные, учебно-воспитательные, церковно-хозяйственные, благотворительные и т. д. Духовная школа и наука приобрели новые силы и средства для своего развития и преуспеяния, благодаря преобразованиям в высших, средних и низших духовно-учебных заведениях, значительно более возвышенному и обеспеченному содержанию их, лучшим порядкам в устройстве административной, хозяйственной и учебно-воспитательной частях. Благодаря большей свободе мысли и слова, предоставленной благодушием и мудростью Государя Императора, значительно оживилась и духовная литература, обогатилась длинным рядом новых периодических изданий, столичных и епархиальных, запаслась весьма почтенными и ценными трудами ученого характера, представляющими плоды самостоятельной богословской науки в России и в церкви Русской. Дело церковного учительства, кроме собственно церковной проповеди, много оживившейся в сравнении с прежним временем, проявилось еще в новых способах религиозно христианского назидания, каковы внецерковные воскресные беседы, публичные чтения, миссионерские собеседования. А интересы духовной науки, и литературы, высшего духовного просвещения нашли опору в свободно возникавших и теперь уже довольно многочисленных учено-литературных обществах, учрежденных при разных духовно-учебных заведениях или в среде священно-служащего духовенства, особенно в столицах. Наконец царствование Государя Императора ознаменовано и новыми внешними приобретениями для отечественной православной церкви. Значительно укрепив свое духовно-народное значение в западном и юго-западном крае России, православная церковь утешена новыми приобретениями в Привислянском крае, в составе Холмско-Варшавской епархии, на Кавказе, в епархиях Сибири, даже за пределами России, где зародились почтенные начатки православной церкви в Японии. В среде иноисповедных христианских обществ Запада Русская православная церковь, за истекшие последние десятилетия, приобрела друзей и почитателей, сочувствующих основам ее догматического вероучения, началам ее устройства или даже всецело вступивших в общение с ней, присоединившихся к ней душой и сердцем с полной готовностью служить вместе с ней интересам православия, как высшей, наиболее твердой и полной христианской истины. Славяно-Русская православная церковь имела радость видеть славные плоды великодушных усилий Государя к освобождению или облегчению участи единоверных или единоплеменных народов юго-востока Европы, как-то: болгар, сербов, черногорцев, румын с задатками такой же лучшей в будущем участи и греков.
В последние годы царствования Императора ощущалось новое оживление в никогда впрочем не прерывавшихся стремлениях этого великого царствования к лучшему благоустроению отечественной церкви и ее отношений к обществу и народу. В этих стремлениях с новой выразительностью выступала и та главная, средоточная возвышенная мысль, которая возвещена была Государем в самом начале Его царствования: «И сие есть первое, живейшее желание Наше — свет спасительной веры, озаряя умы, укрепляя сердца, да сохраняет и улучшает более и более общественную нравственность, сей вернейший залог порядка и счастия!». Глубоко истинны и по истинне святы эти слова державного Вождя и Воспитателя народа русского! («Киев. Епарх. Вед. № 11, за 1881 г.).
Поучение, сказанное ректором Семинарии протоиереем М. Херасковым на заупокойной литургии, во Владимирском кафедральном Соборе, по почившем Императоре
Итак ГОСУДАРЯ нашего не стало. Благодетеля народа русского, Царя-Освободителя, Царя-Обновителя русской жизни по всем сторонам ее, горячего радетеля о всем единоплеменном и родном для нас славянском мире — не стало. Среди бела дня, в своей столице, среди массы своего народа и на службе ему, — пал ОН жертвою свирепой крамолы и ее зверских замыслов; пал он, как агнец, закланный за свою кротость и любовь к России; пал как мученик от предательской руки! Этого ли мы ждали для такого любвеобильного ГОСУДАРЯ, и этим ли должны были кончиться для нас все великие ЕГО деяния? Неисповедимы судьбы Божии! Мысль теряется понять и разъяснить ужасный смысл совершившегося злодеяния, облекшего в траур всю православную Россию, еще не видавшую доселе ничего подобного на всем пространстве своей истории. Ужас о случившемся, негодование на совершителей цареубийства, страх за наше благоденствие, и много-много других тяжелых и болезненных чувств толпою теснятся теперь в сердце каждого русского человека. Но всех горячее и больнее сказывается сожаление о столь безвременно и внезапно погасшем светиле земли русской, о столь безжалостно и злобно похищенном от нас Отце нашего отечества. Собравшись помолиться об Нем в сии скорбные минуты, вознесем молитвенный вопль к Царю царей, да вчинит ЕГО в селениях праведных и да подаст ЕМУ мир и упокоение, которого не знала душа ЕГО в последнее время здесь на земле, несмотря на царское величие, окружавшее трон его. Горячая слезная молитва теперь единственно возможная нам верноподданническая дань любви и преданности к Нему за испитую Им смертную чашу, в которой растворены были быть может наши же народные неправды и беззакония. Не сберегли мы ЕГО живого, не вырвали с корнем разросшуюся крамольную заразу, не подавили ее своей внутренней религиозной и патриотической мощью русской, не умолили Господа, дабы отстранил висевшую над Ним и над нами опасность; тем глубже должна быть национальная скорбь наша, и тем горячее молитва об усопшем ЦАРЕ своем, да покроет Господь своим милосердием вольные и невольные прегрешения Его, и да вменит Ему в оправдание на суде своем Его царственное мученичество за народ свой. История опишет подробно подвиги ЕГО и славные деяния, возвеличившие Россию, и произнесет свой суд над отребиями русского общества, святотатственно посягнувшими на нашу русскую честь и унизившими нас в самых священных наших чувствованиях любви и преданности Престолу православных царей наших. Но не в человеческих похвалах и не в человеческом суде нуждается теперь почивший ГОСУДАРЬ наш. Пред лице Небесного судии предстал ОН дать отчет о деяниях своих и о царственной службе своей православному народу русскому. О, да помилует Господь на суде своем праведном новопреставленного ГОСУДАРЯ нашего, и да упокоит Его в месте злачне, в месте покойне, отнюду же отбеже болезнь, печаль и воздыхание. Но возвращаясь сокрушенной мыслью к себе самим и к настоящему своему положению, не должны ли мы, сыны России, так внезапно осужденные скорбеть о похищенном рукою смерти ЦАРЬ своем, — не должны ли стать и сами на суде своей совести и вопросить себя: доколе же будут продолжаться среди нас все эти смятения и страхи, ставшие как бы обычным знамением переживаемого нами времени, эта борьба закона и власти с беззаконием и возбужденными страстями всевозможных наших свободолюбцев? От чего не уменьшается число их и не слабеет злоба, не смотря ни на какие вразумления им и увещания нашего лучшего печатного слова и на всю снисходительность и кротость правительственных мер по отношению ко всем мятущимся, и несмотря на самое горячее стремление улучшить все, нуждающееся в улучшении, успокоить и умиротворить, если можно, всех недовольных? Что мешает нашему отечеству мирно развиваться на пути своей гражданственности? На что Господь наказует нас то разными язвами смертоносными, то голодом и всеобщим материальным обеднением, то губительным огнем пожаров, истребляющих наши города и веси, то зловредными насекомыми, поедающими наши нивы и поля, то мором, истребляющим наши стада, то увеличением наших недругов в политическом мире, единодушно и успешно устремляющих свою зависть и недоброжелательство на ослабление нашего могущества и политического значения там, где было оно прежде сильно и широко, то смятением даже в ученом нашем мире, принижением нашей родной науки и оскудением достойных ее борцов и истинных представителен, то умножением разных невежественных и суеверных сект, то развитием и ожесточением разных враждебных друг другу сословных и общественных партий, то наконец цареубийством?.. Какое повсюду замечается страстное стремление к земному и материальному, какая ненасытная жажда непрерывных чувственных удовольствий, и в тоже время какая холодность к потребностям духа, какое неведение догматов и правил веры, незнакомство с словом Божиим и безвкусие ко всему церковно-библейскому! Какое равнодушие к уставам церкви и холодное безразличие к судьбам православия в нашей обширнейшей православной империи! А вследствие сего иссякла братская любовь и взаимное доверие как между целыми сословиями, клеветливо и бранчиво подрывающимися под взаимные интересы, так и между отдельными членами общества. На то умножились повсюдные беззаконии и пороки, утончились злодеяния, ослабело чувство долга и радения об общем благе, развилась эгоистическая обособленность и стремление поживиться на чужой и больше всего на общественный счет. Чем обыкновенно бывают наполнены ежедневные наши газеты и текущие журналы, как не известиями и описаниями подобных грустных проявлений помутившейся и испортившейся нравственной жизни нашего общества? И прежде конечно не безупречны были люди во всем том, что сейчас исчислено нами: но нынешний холодный и мрачный материализм, отражающийся особенною какою-то распущенностью в жизни и в нравственных убеждениях, налагает на все и на всех, даже на юность нашу, какую-то особую тяжелую печать растления, пустоты и неверия. Все, что прежде было может быть только дурным порывом и случайным нестроением, теперь приводится в какую-то мрачную систему, делается огулом и въявь, и так сказать без зазрения совести. Покуда не обновится в этом отношении наше общество и не возвратится к религиозным своим преданиям, издревле составлявшим нашу народную святыню, нашу крепость и могущество политическое; до тех пор никакие общественные порядки, хотя бы прямо взятые у просвещенной Европы и целиком пересаженные на нашу русскую почву, и никакие либеральнейшие реформы не принесут нам спокойствия, не удовлетворят наших недовольных и не заставят замолчать и исчезнуть крамольников, которым тягостен будет всякий вид правительственной власти, и даже слабые попытки народную жизнь поставить в религиозные условия все будут казаться несносной и докучливой опекой над свободой народных убеждений и над его умственным развитием. А это все куда же может наконец привести нас? Вот о чем нужно всего серьезнее подумать нам, православные сыны России, по смерти нашего добрейшего ГОСУДАРЯ, погибшего от свирепых рук наших подпольных крамольников. Больше всего нам нужно позаботиться о своем религиозной обновлении и возвышении своей нравственной жизни, ослабленной и расшатанной современными научными теориями и социалистическими мечтаниями потерявших веру в Бога и его правосудие нынешних материальных философов. Сомкнемся же вокруг нового нашего ГОСУДАРЯ, и поможем ему нашими единодушными усилиями создать народное благо наше и упрочить наше политическое могущество на религиозной и национальной почве русской, и стереть и изгладить с лица русской земли столь обильно разросшиеся на ней плевелы всяких безбожных и безнравственных лжеучений. Господи Боже! Спаси наше отечество от несчастий и потрясений. Пошли дух крепости и силы новому ГОСУДАРЮ нашему; дай ЕМУ силы нервность поразившее всех нас, а ЕГО в особенности горе о потере Своего Державного и Царственного Родителя, и не по мнозех днех сподоби ЕГО возрадоваться духом о всецелом и искреннем возрождении своего народа к новой и лучшей во всех отношениях жизни!
Епархиальный Приют для престарелых и неизличимо-больных лиц духовного звания был открыт во Владимире 6 мая 1881 г. в память 25-летия царствования Императора Александра II (с 1856 г.), в день рождения Наследника Цесаревича Николая Александровича.
В памятный для Русского народа день, 19 февраля 1882 г., как день Высочайше дарованного ему освобождения от крепостной зависимости, Преосвященнейший Феогност, Епископ Владимирский и Суздальский совершил заупокойную литургию в Кафедральном соборе и панихиду о почившем ГОСУДАРЕ ИМПЕРАТОРЕ АЛЕКСАНДРЕ НИКОЛАЕВИЧЕ. — В тот же день в Богородицкой, что при Семинарии, церкви, в присутствии всех учащихся и учащих в семинарии, в 1 час дня была совершена Ректором семинарии протоиереем о. М.И. Херасковым в сослужении с преподавателем семинарии о. И. Любимовым панихида о мученически почившем ГОСУДАРЕ ИМПЕРАТОРЕ АЛЕКСАНДРЕ НИКОЛАЕВИЧЕ, жизнь и деятельность Которого во благо церкви и отечества всегда и для всех ясна и незабвенна. Трогательно было видеть как все молящиеся благоговейно и единодушно, как один человек, по провозглашении памяти Царю-Отцу и Благодетелю, преклонили колена пред Царем-царей за Царя мученика.
1-го марта 1882 г., по случаю годовщины дня мученической кончины ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА II-го с 9-ти часов утра народ толпами спешил в храмы на молитву. Еще более собралось богомольцев в Успенский кафедральный собор, где Преосвященнейший Феогност, Епископ Владимирский и Суздальский в соучастии духовенства гор. Владимира, в присутствии всех властей, представителей города и несметной толпы коленопреклоненных молящихся, отслужил заупокойную литургию и панихиду по незабвенном мученике, Царе-Освободителе АЛЕКСАНДРЕ II-м. Многие из присутствовавших горько рыдали, оплакивая кончину своего Цари-Отца. В 12 часов дня отслужены были панихиды во всех учебных заведениях гор. Владимира. Во 2-м часу пополудни отслужена панихида, которую пели певчие архиерейские и с протодьяконом, в зале Городской Думы; пред началом панихиды Гласный Думы, протоиерей о. Александр Сервицкий обратился к собравшимся на молитву с речью…
15 мая 1883 года - Празднование дня Коронования Александра III.
