Воины-интернационалисты земли владимирской в Алжире и Афганистане АЛЖИР
Сергеев Аркадий Дмитриевич 
Родился 20 октября 1928 г. в Татарии.
2 июня 1947 г. из Карелии, был призван в ряды Советской Армии в воздушно-десантные войска.
В 1951 г. закончил Сазраньское авиационное училище летчиков.
Летал на тяжелых десантных планерах Г-11, Ц-25, самолетах ТО-2, ЛИ-2, АН-2, вертолетах МИ-4, МИ-6, МИ-8, МИ-10.
Закончил военную службу в 1976 году в должности первого заместителя командира отдельного вертолетного полка.
СЛУЖЕБНАЯ КОМАНДИРОВКА В 1974 году мне была предложена длительная командировка в Алжир в порядке интернациональной помощи молодой демократической республике: быть консультантом на их авиационной базе и старшим группы Советских военных специалистов.
Люди старшего поколения хорошо помнят революционную обстановку в мире в начале второй половины прошлого века. Продолжались национально-освободительные войны в колониальных и зависимых странах на всех континентах Земли. Шла жестокая борьба народов за свою национальную независимость, за свободу и социальную справедливость.
Все национально-освободительные революции усиленно поддерживались идеологически и материально странами социалистического блока, возглавляемого Советским Союзом.
В эти страны, в том числе и в Африканские, СССР направлял советников, консультантов, специалистов, вооружение, специальную и боевую технику. Одновременно в различных учебных заведениях Советского Союза обучались десятки тысяч молодых представителей этих стран, будущих специалистов, интеллигентов молодых независимых государств.
В конце октября 1974 года, после медицинских обследований, обязательного собеседования в отделе Министерства Обороны, сдачи на хранение партийного билета в отдел ЦК КПСС и получения сопроводительных документов на группу очередных заменщиков-консультантов и их жен (всего 10 человек), мы из аэропорта Шереметьево на самолете ИЛ-18 вылетели в Алжир, с посадкой для дозаправки самолета в г. София в Болгарии.
В аэропорту Алжира группу встретил представитель Советского посольства. После таможенного досмотра, нас автобусом доставили на ночлег в какое-то неприспособленное для гостиницы помещение. На следующий день нашей группе вручили проездные документы в различные пункты назначения, где находилась на вооружении наша - Советская военная техника и советские военные специалисты.
Я со своей женой Любовью Ивановной на машине был доставлен на ж/д вокзал к пассажирскому поезду Алжир - Бешар. В поезде вагоны были старые, с разбитыми окнами и полками, грязные. Как будто их после французов никогда не убирали.
В пути находились около суток. Были довольны тем, что взяли с собой в дорогу воду и продукты, которых нам хватило до конца дороги.
Город Бешар от столицы Алжира расположен в юго-западном направлении на удалении около 1000 км. в полупустынной, песчано-каменистой местности. За годы колонизации Алжира Франция создала там крупную военную базу, аэродром со стоянками для самолетов, ангары, лаборатории для подготовки к испытаниям атомных бомб и другие технические сооружения. Теперь все это стало национальной собственностью государства, Алжирской военной базой.
В г. Бешар на ж/д вокзале нас встретили загорелые "земляки” - наши специалисты и офицер командира базы. Родная речь, рукопожатия, обмен новостями и деликатесами ускорили наше знакомство. Сразу поехали в город к месту нашего будущего проживания. Просторный трех этажный блочный дом с отдельными для каждой семьи квартирами, системами охлаждающих кондиционеров, все оставленное французами, вполне устраивало каждую семью. Кондиционеры там необходимы в жаркое время года, когда температура воздуха в тени поднимается свыше +45°"С".
Моя группа в составе шести семей была из различных городов Советского Союза:
Переводчик (французского языка) Леонид Цыбулько из г. Киева;
Врач-медик Орест Ковтун из г. Саратова;
Авиационный техник Василий Мельник из г. Пугачева;
Авиационный инженер Владимир Цветков из г. Новосибирска;
Я, консультант, старший группы;
Летчик-инструктор Гелий Куров из г. Харькова.
Все были с женами, а жены Л. Цыбулько и Г. Курова были с детьми дошкольного возраста.
С первого дня пребывания на базе у нас установились хорошие, дружеские отношения с командованием базы и летным составом. Этому способствовало то, что многие офицеры летного и инженерно-технического состава по 2-3 года обучались в военных учебных центрах республик Советского Союза. Они сносно владели русским языком и старались сохранить его в памяти, разговаривая с нами по-русски.
Большинство молодых офицеров были потомками Алжирской знати. Оканчивали Французские школы и между собой общались только на французском языке. Вообще этот язык официально является в Алжире вторым государственным языком. Основным языком нации является Арабский язык. Но многие арабы его просто не знают или забыли. По этой причине для всего офицерского и сержантского состава армии ввели специальные занятия арабского языка по 2 часа два, три раза в неделю.
На военном аэродроме (он же и гражданский) базировались эскадрилья боевых самолетов МИГ-17 (командир эскадрильи лейтенант Люнес Мухамед) и эскадрилья транспортно-боевых вертолетов МИ-4 (командир эскадрильи лейтенант Бенамин Таеб). Командир авиагруппы капитан Генефи. Командир базы майор Бенаис.
В зимние месяцы (там снега и морозов не бывает) полеты проводились больше в дневное время. В остальное время года эту работу выполняли в ранние утренние часы или ночью. Обучали в первую очередь командиров полетам днем и ночью на боевое применение: полетам, взлетам и посадкам на песчано-пыльных площадках, боевым стрельбам по наземным целям, полетам на предельно малых высотах и т.д. Определяли практические навыки по действиям в особых случаях полетов и инструкторские способности командиров по обучению своих летчиков. Давали им письменные допуска к выполнению полетов по установленной программе. Проводился необходимый, привычный учебный процесс с передачей своего опыта.
В 1975 году резко обострились политические отношения между Алжирской республикой и королевством соседнего Марокко из-за претензий к территории Западной Сахары, откуда Испания вывела свой военный гарнизон. Западная Сахара - пустынная, песчаная земля, в недрах которой достаточно много имеется полезных ископаемых. Кроме того, она обеспечивала Алжиру прямой выход к Атлантическому побережью и усиление роли страны в арабском мире.
Король Марокко Хасан-II так же был заинтересован к присоединению этой территории к своему королевству. На основании исторических толкований он объявил эти земли своей собственностью и разрешил своим подданным свободно занимать и осваивать эту пустынную горную территорию. В летнюю, знойную жару, через горы и пустыни из Марокко в Западную Сахару Марокканские крестьяне и кочевники со своими большими семьями стали перебираться на новые поселения, погибая в пути от жары и болезней. Отмечались вооруженные стычки в приграничных с Алжиром участках местности.
В ответ на такие действия Короля Марокко, Президент Алжира X. Бумедьен стал перебрасывать в район гарнизона Бешар дополнительные воинские формирования, подтягивать к границе с Марокко боевую технику, в том числе большое количество танков. Эти танки я заметил с воздуха, выполняя учебный полет с алжирским летчиком. Я насчитал тогда шестьдесят Т-62, рассредоточенных по периметру окраины города и замаскированных под цвет окружающей местности. После полетов об увиденном сообщил в установленное время в Алжир своему военному атташе капитану I ранга Амосову Игорю Александровичу. В то время послом в Алжире был Рыков Василий Назарович. От них я получил напоминание о том чтобы, в случае боевых действий в военных операциях не участвовать, а продолжать работу в соответствии с поставленными задачами.
К глубокому сожалению и без боевых действий избежать людских потерь не удалось. Это случилось при выполнении полета на самолете МИГ-17. Над полигоном на предельно малой высоте при выполнении боевых стрельб по наземным целям, на самолете загорелся двигатель. Самолет начал резко терять высоту и скорость. При касании земли ударился о камни. Летчики воспользоваться парашютами не успели и погибли. Я с командиром базы сразу же вылетел на вертолете на место катастрофы. Приблизиться к горящему самолету было невозможно. Там продолжали взрываться остатки комплекта боеприпасов. После прекращения взрывов мы перенесли останки погибших товарищей на борт вертолета и доставили их на аэродром. Командир авиагруппы, я и наш врач поехали в город к жене Гелия Курова, чтобы сообщить ей о случившейся трагедии. Затем по радиосвязи об этой катастрофе я передал донесение в г. Алжир, в свое посольство. На следующий день оттуда прибыл самолет, в который загрузили цинковый гроб нашего боевого товарища, проводили его жену и дочь. Через сутки из г. Алжира нам сообщили, что все они, без задержки доставлены в г. Харьков. Вот так трагично для его семьи и для нас закончилась их заграничная командировка.
Другое происшествие, но уже только с алжирцами, произошло 29 июля 1975 года. Был обычный безоблачный жаркий день. На аэродроме проводились плановые работы по подготовке авиатехники к очередным полетам. На одном из вертолетов нужно было провести пристрелку бортового крупнокалиберного пулемета. Летчик-штурман этого экипажа сержант Рекху Али с бортовым техником решили без своего командира, без разрешения командного пункта, без радиосвязи выполнить на малой высоте подлет в стрелковый тир, который находился на окраине аэродрома. В тире, при зависании вертолета перед приземлением, от вращающихся винтов поднялся большой, плотный пыльный вихрь. Летчик не справился с управлением, зацепил хвостовым винтом за капонир, вертолет накренился влево и завалился на бок. Борттехник успел выключить электросистему и двигатель, предотвратив пожар. Лопасти несущего винта, ударяясь о землю и ломаясь, продолжали по инерции вращаться. В эти секунды виновники происшествия попытались выбежать из зоны вращения лопастей вертолета, но летчик-штурман не успел, ему лопастью винта напрочь отрубило ниже колена левую ногу. Командир эскадрильи и я, без промедления на машине, быстро подъехали к тиру и увидели ужасную картину: летчик-штурман сидит на земле с искаженным от боли лицом и сумасшедшим взглядом, в руках держит обутую в армейский ботинок отрубленную часть ноги и пытается пристроить ее на свое "родное" место к отрубленной окровавленной культе. Борттехник, не замечая нас, бегает вокруг вертолета, что-то кричит и, грозит своими кулаками в сторону летчика. Нам пришлось быстро и туго перетянуть шнуром культю ноги, срочно отвезти пострадавшего в медицинский пункт. Так закончилась для летчика его профессиональная карьера. По своей недисциплинированности стал на всю жизнь инвалидом.
Несмотря на жару, пыльные бури и непредвиденные происшествия, были у нас в Алжире и приятные, забавные дни и часы отдыха.
В один из выходных дней нам предоставили автобус для поездки в туристический оазис "Тарид". Этот райский уголок Сахары, находится на удалении от г. Бешар в 100 км в юго-восточном направлении. Занимает площадь не более 10-12 гектаров, где в небольшой долине среди песков растет роща финиковых пальм. В центре оазиса сооружен большой плавательный бассейн, облицованный белой плиткой. В бассейне постоянно чистая, пресная, теплая вода для купания. Рядом с бассейном стоит просторный бар и ресторан. Вокруг на каждом свободном клочке земли круглый год выращиваются столовая зелень и корнеплоды. На запад от оазиса каменисто-песчаная пустыня, а на востоке возвышаются огромные песчаные барханы высотой 100-150 метров. Когда поднимешься на такой холм, то над собой видишь темно-синий, до фиолетового оттенка, небосвод, а слева, справа и вдаль на восток просматривается-желтое песчаное пространство без растительности и без видимой жизни. У подножья высоких барханов всегда находятся несколько арабов с верблюдами для фотографирования и катания на них приезжающих туристов. Такое удовольствие видеть и ощущать окружающее, запоминается надолго.
В г. Бешар нам удалось близко познакомиться с правилами и ритуалом проведения свадебных торжеств для кадровых военных. Мы побывали в гостях на свадьбе у одного офицера-летчика, там узнали порядки проведения такого события. При решении военного обзавестись семьей, он должен получить разрешение своего старшего командира, а для этого, предъявить ему документы о своих финансовых возможностях содержания жены и будущих детей. Если таких возможностей нет - ему будет отказано, а если он совершит нарушение установленного порядка, то будет сурово наказан денежным штрафом или увольнением из армии. После официального оформления брака начинается свадебный праздник с обязательного кортежа колонны автомобилей по центральным улицам города с включенными сиренами. За это "удовольствие" заранее платят в городскую казну, определенную сумму, которая зависит от количества единиц автотранспорта. На свадьбу обязательно режут барана. Приготовленного и заправленного внутри различными пряностями, его зажаривают на вертеле, на костре до готовности. На столы ставятся кондитерские изделия, фрукты, соки, цитрусовые прохладительные напитки и крепкий горячий кофе. Алкогольные напитки запрещены. Барана едят без столовых принадлежностей. Каждый отрывает себе кусок чистыми руками и идет к столу на трапезу. Трапеза сопровождается шутками, плясками, играми. Чем богаче молодожены и их родители, тем богаче стол продолжительней свадьба.
Нам посчастливилось побывать на государственном мусульманском празднике Рамадан. В 1975 году он состоялся в жаркое летнее время. Мы, советские специалисты, были приглашены командиром базы на торжественный обед, который состоялся на базе в специальном помещении для командного состава. В зале были расставлены узкие длинные столы без мест для сидения. На столах стояли бутылки с прохладительными напитками, соки, фрукты, тарелки с зеленью и кусочками белого хлеба. Столовых приборов и алкогольных напитков мы не обнаружили. На отдельном столе на специальных подставках и вертеле висел большой приготовленный для трапезы баран. После краткого поздравления с праздником на арабском языке, командир базы и другие офицеры, улыбаясь и тихо разговаривая, подошли к туше барана, стали отрывать руками от него куски мяса и удаляться к своим столам. Мы тоже делали как другие офицеры - выбирали себе место на баране, где можно было оторвать лакомый кусочек. Нам показалось все это забавным, но не веселым. Мы продолжили этот праздник вместе с ближайшими командирами у себя дома по-европейски, по-славянски.
В период пребывания в г. Бешар мы познакомились с советскими геологами из Москвы Кулагиным и Жуковым. Они по контракту работали в окрестностях города по отысканию и определению запасов пресной воды для нужд населения. Оба москвича большие любители игр в шахматы и преферанс. В дни отдыха они приходили к нам как партнеры по играм.
В наш небольшой коллектив незаметно вошла супружеская пара из Болгарии. Это были Гоша Митков - ветеринарный врач и его жена Тоша Иванова с шестилетней дочерью Янчей. Удивительный ребенок. Она с отцом разговаривала по-болгарски, с матерью и нами лепетала на русском языке (мать Тоша раньше училась в г. Ленинграде и хорошо усвоила русскую речь). С детьми офицеров базы объяснялась по-французски, а на улице с арабами, спрашивала и отвечала на вопросы на арабском языке. Наши женщины, когда ходили на рынок за покупками, брали с собой Янчу в качестве переводчика. Однажды Гоша и Тоша, на своей машине, решили по своим делам на неделю съездить в г. Алжир, свою девочку они доверили нам с женой. Оставили нам свои болгарские адреса на случай какой-либо беды с ними в дороге, чтобы мы, при необходимости, могли туда сообщить и отправить Янчу.
Беда в этой семье случилась позднее, после нашего возвращения в Советский Союз.
Какие бы не были разнообразия в повседневной жизни и работе, меня всегда тянуло домой в Россию. Хотелось быть около родных речек и озер, лиственных деревьев и кустарников. Влекло к зеленым лугам и летним, грозовым дождям, которых не бывает в пустыне. Я не понимаю души диссидентов, покинувших свою родину, землю своих предков, вековые традиции своего народа, родную разговорную речь. Это преступление в первую очередь перед самим собой, перед своим отечеством.
Шел декабрь 1975 года. Моя командировка заканчивалась. За нами в г. Бешар прибыл попутный наш военно-транспортный самолет АН-12. Мы по-дружески, по-товарищески распрощались с арабскими военными и своими специалистами. Загрузились в пилотский отсек самолета и ночью прилетели в аэропорт г. Алжира, где нас встретили свои представители. На следующий день в посольстве я отчитался, о работе. Получил денежный расчет, документы-сертификаты и ордер на приобретение автомобиля "Волга".
В Москву вылететь пришлось только через трое суток, т.к. у жены случился гипертонический криз, и ей не разрешили продолжать воздушное "путешествие". Оказали медицинскую помощь и положили в медицинском пункте, в посольстве. Я был вынужден находиться рядом до ее полного выздоровления. В Москву возвратились на самолете "Боинг" Алжирской авиакомпании. Прибыли ночью. Было морозно и ветрено, а мы были одеты по-осеннему. Пришлось около двух часов просидеть в зале аэропорта, пока смогли перехватить такси и уехать в город до ближайшей гостиницы. На следующий день я прибыл в отдел Министерства обороны, оставил там подробный письменный отчет за период командировки. Получил свои документы, которые оставлял на хранение, и возвратился в гостиницу. В этот же день приобрели билеты на поезд Москва-Львов, сделали необходимые предновогодние закупки и поехали домой в г. Самбор, где нас ждали сыновья и родители.
Так закончилась моя длительная, насыщенная впечатлениями командировка в жаркой Африке по выполнению интернациональной помощи демократической республике Алжир.
Прошло полгода после нашего возвращения из Алжира. Неожиданно получаем письмо из Болгарии от Тоши Ивановой, о которой я рассказывал в очерке "Служебная командировка".
В письме она сообщила нам, что ее муж Гоша Митков, которому, по его просьбе продлили срок командировки в Алжире, умер 9 мая 1976 года (в день Победы над фашизмом). Смерть наступила в результате пищевого отравления на территории базы, где он выполнял свои служебные обязанности. Подробно рассказала нам о своих мытарствах и переживаниях при возвращении в Болгарию со своей дочерью и гробом мужа. Проклинала себя за то, что согласилась с мужем на продление ему срока пребывания в Алжире.
Вот так жестоко распорядилась судьба с этой болгарской дружной семьей.
АФГАНИСТАН
Лобыничев Анатолий Николаевич
Полковник запаса, командир мотострелкового батальона.
Участие в боевых действиях в ДРА: с декабря 1979 года по декабрь 1981 года.
Награжден двумя орденами Красной Звезды, медалью ДРА «От благодарного афганского народа», медалью «За боевое содружество».
2 июля 1979 года мне присвоено воинское звание майор.
Накануне нового, 1979-го года, я, получил воинское звание майор. До этого я уже командовал мотострелковым батальоном, и мы с другом одновременно, одним приказом, получили воинские звания. В семейном кругу сидели у них в гостях и размышляли, как это дело будем отмечать. Вот за этим нас и застал звонок в дверь, когда супруга товарища открыла дверь, то удивилась: на пороге стоял солдат и просил пригласить меня. Как сейчас помню, фамилия его была Акбуюков, родом из Южной Киргизии. Я подошел, он сказал: "Товариса майера, тревога". Мы все переглянулись. И я ушел одеваться по тревоге, успокоил жену и отбыл в часть. В полку пришел в комнату дежурного, там уже был командир полка и следил за всеми световыми и звуковыми сигналами, которые говорили о том, что в полку введена полная степень готовности. По этой команде полк должен был провести полное отмобилизование и быть готовым для выполнения задач.
Это было 23-го декабря вечером. Мы приступили к отмобилизованию полка. По тревоге к нам пошли те, кто был приписан на военное время в наши части. В течение 4-х дней мы в запасном районе получали людей, оружие, боеприпасы, поставлялась нам техника... И 27-го декабря полк вышел в назначенный район под Термез. Мы были в полном неведении, никто ничего ясно не говорил, просто было объявлено, что проводится полное отмобилизование полка и даже дивизии до штатов военного времени - это свыше 13-ти тысяч человек.
Это были предновогодние дни. Душанбе жил предпраздничными хлопотами, а этой командой весь город был взбудоражен. Началось большое движение, стали вызывать людей, ставить в строй. Танки тут перемещались, техника..., а дивизия стояла в центре города, поэтому все это было очень заметно. А в воздухе постоянно стоял гул самолетов, потом мы узнали, что перебрасывались части 103 воздушно-десантной дивизии из Витебска.
Но нам ничего не было ясно все эти дни... И только в районе Термеза, где мы проводили боевое слаживание, стали кое о чем догадываться.
У нас было мало солдат, техники, все это на хранении стояло. И учения, которые мы проводили до этого, были оторваны от реальной действительности. И вот, когда мы проводили отмобилизование, мы выглядели очень жалко. Достаточно сказать, что у меня из 11-ти бронетранспортеров только 6-ть смогли выйти. А у остальных не заводились из-за разных неисправностей двигатели. …и в артиллерийском дивизионе нашего полка из 24-х автомобилей у 12-ти были двигатели разгорожены, тоже не мог выйти дивизион. Ну и масса-масса других проблем... Например, когда вскрыли обмундирование, которое находилось на хранении, оно оказалось настолько прелым... зеленым буквально, заплесневелым, и пришлось подвозить из каких-то других запасов, потому что не могли экипировать в это гнилье. Хотя незадолго до этого мы показывались командованию - и все было лакировано-отполировано, все хорошо.
29-го или 30 декабря меня вызвал командир полка в штаб и объявил, что принято решение о вводе одного мотострелкового батальона на территорию Афганистана. И поскольку я был командиром 1-го батальона, выбор пал на меня. Мне была поставлена задача доукомплектоваться, получить продукты питания, сухой паек, боеприпасы, палатки, теплое белье - все то, что необходимо было для самостоятельных действий подразделения. Все было исполнено.
30-го мы сосредоточились в исходном районе для перехода границы. Вкратце нам сказали, что мы войдем в Афганистан, чтобы обеспечить там, мирную жизнь, иначе раньше там окажутся американцы, и страна выйдет из-под нашего влияния. Но тогда никто никаких вопросов не задавал: отдавались приказы, а мы их выполняли.
Границу переходили очень буднично: 31-го декабря в 5 часов утра двинулись к границе, подошли к КПП, пересекли границу, перейдя по мосту через Амударью. Наведен был понтонный мост, его навели еще раньше - все еще задолго было готово к вторжению. Называлось это "ввод", но... может быть, фактора вероломности не было, и все же это, конечно, вторжение.
В районе Ташкургана уже был запасной командный пункт армии, а в Кабуле - уже передовой командный пункт... Так что тут уже все было спланировано, все подготовлено, я считаю. Одна рота и я вместе с ней остались на охране моста через Амударью, одна рота ушла в Ташкурган, тот самый запасной командный пункт охраняли, а одна рота ушла на дорожное регулирование пропуска войск и обеспечение пропуска войск. Вот так тремя ротами на глубину 150 км батальон расположился на начальном этапе.
Надо сказать, что мы сменяли подразделение 108 МСД, которая дислоцировалась в Термезе, мы уже были подразделением 201 МСД с дислокацией в г. Душанбе, которая и ныне обеспечивает безопасность Республики Таджикистан. Мы сменяли подразделение, а они переходили дальше вглубь страны.
Новый, 80-й год, мы встречали уже на территории Афганистана, поставив лагерь. Мы оборудовали инженерные позиции, огневые позиции... Это был начальный период, месяц... мы просто обеспечивали охрану и оборону: заняли огневые позиции, поставили технику, были готовы к отражению нападения и пропускали войска. Но боев, как таковых, не было. До 30-го января 1980 г. этим составом и выполняли поставленную задачу. Условия были суровые... ведь просто в поле выгнали, выставили; обеспечения, как такового, - никакого! Мы были полностью на самообеспечении. Поскольку у нас был сухой паек и вода, питались тушенкой и концентратами, картофель сушеный, чай... ну, и хлеб. Но через некоторое время наладили снабжение через полк: брали машину, пересекали границу, привозили продовольствие. На начальном периоде все было нормально: никаких болезней, никаких вшей. Во-первых, у меня в батальоне было всего 60 человек солдат срочной службы, а 340 было из запаса. Они очень хорошо несли службу, у них гораздо выше ответственность была и с ними было очень надежно. Они знали дело... Кроме того занятия по-боевому слапиванию проверились под Термезом. Поэтому этот первый месяц был очень спокойным.
Ну, а 30 января батальону было приказано сняться и прибыть снова в район Термеза. Команду мы выполнили, прибыли туда, личный состав сдал оружие, боеприпасы, технику, запасников посадили в автобусы и отвезли в Душанбе. А нас ожидали новые "великие дела".
В то время в полк прибыло пополнение из Венгрии, техника пришла из Сибирского военного округа... или из Уральского, не помню... совершенно новая. А личный состав, солдаты срочной службы и офицеры, - из Венгрии. Полк опять доукомплектовался, я вообще получил новых людей, новых офицеров. Мне дали возможность съездить в Душанбе, я с семьей встретился буквально на какие-то часы - и снова в полк. И уже 2-го февраля 1980 года полк полным составом входил в Афганистан... и уже насовсем, на весь период, пока там были наши войска.
Я получил задачу действовать самостоятельно и ушел со своим батальоном на охрану совместного объекта советско-афганского сотрудничества - газового комплекса в районе города Шабарган. Нам была поставлена задача... причем ставил ее не кто иной, как генерал армии Ахромеев... Он прилетел и сказал: обеспечить охрану и оборону этого комплекса. Ну, позиции отрыли - и стали выполнять задачу. Там жизнь была комфортнее: я, например, жил с нашими специалистами в модуле со всеми удобствами. И в этот период мы не слышали ни выстрелов, ничего подобного. Доходили слухи, что в районе Кабула были стычки, но у нас - тишина. В то время к нам приезжал наш посол, и ребята из его сопровождения рассказали нам, что штурмовали дворец Амина, что его расстреляли и рассеяли всю его гвардию... и что привезли в Кабул Бабрака Кармаля, по-моему. Недели через две вышел со мною на связь командир полка и сказал: хватит, ты там зажирел, будешь выполнять другую задачу... И была поставлена задача совершить марш и прибыть в район Нахрина - 50 км восточнее Баглана. Там восстал артиллерийский полк афганский, убили переводчика, советника. И мы с двух направлений - один батальон на боевых машинах пехоты, а мы ни бронетранспортерах - должны были овладеть этим населенным пунктом и уничтожить мятежников. Так мы их тогда называли.
Мы атаковали... но как такового сопротивления уже не оказывал никто, потому что они захватили склады с оружием, взяли легкое вооружение - и отошли в горы. Правда, они пытались обороняться, вытащили и разместили на высотах свои орудия, но совершенно безграмотно. Их, естественно, всех раздавили, рассеяли... Но как таковой, в классическом понимании, атаки не было.
Овладели этим населенным пунктом, взяли трофеи, было много винтовок, автоматов, артиллерийского оружия. Вот первое, можно сказать, мое боевое крещение было таким.
Ну, там же мы разместились, чтоб обеспечить нормальную жизнь и порядок - такой была задача. Встали мы там гарнизоном, занимались боевой подготовкой, обеспечивали жизнедеятельность... Ну, поскольку пункт был мятежный, были в готовности противостоять различным проискам.
Вот в этот период уже началось минирование дорог душманами, начались подрывы нашей боевой техники, начались жертвы. Надо сказать, у нас было 6-ть чрезвычайных происшествий, связанных с гибелью солдат по собственной вине: неосторожное обращение с оружием, самострел один был и один подорвал себя по неизвестной причине.
Недели через три к нам подошла первая баня, поскольку уже начали жаловаться на грязь, на бытовую неустроенность. Грязь месили - это что-то ужасное! А еще в один из дней паводок размыл все ПХД у нас, все огневые позиции... Нас никто не предупредил об этом и мы не учли: небольшое сухое русло вмиг наполнилось водой... везде ведь горы были, место гиблое, очень такое неуютное. Но мы выстояли, выждали.
А потом, в первых числах апреля, меня вызвали в штаб полка и поставили задачу в составе полка совершить марш 150 км южнее Кабула, город Газни.
И 9-го апреля, совершив марш, мы прибыли в Газни, там заняли полевой лагерь, начали обустраиваться. В период марша у нас никаких чрезвычайных происшествий не было, все дошли, никто нас не обстреливал. Это апрель уже был 1980 года, а обстановка, можно сказать, была еще спокойная. Хотя другие батальоны уже выходили на боевые задачи и имели потери... Я же действовал все же самостоятельно.
Вот в районе Газни мы перешли уже к активным боевым действиям. И надо сказать, что к апрелю нам стало ясно, для чего мы там... Прибыли уже поли-торганы из Ташкента, доводили задачи, которые стояли перед нами по оказанию интернациональной помощи. Но все это, звучало наивно для нас, поскольку мы уже в течение нескольких месяцев находились в Афганистане и видели все это. А он приехал из Ташкента и пытался учить нас жить... Ну, и под неодобрительный гул он покинул "трибуну" - отрытую траншею.
И с нашими семьями проводили работу, сказали им, что это все ненадолго, еще чуть-чуть - и ваши мужья приедут.
Так вот: начались военные действия; мы выходили в заданные районы, атаковали опорные пункты, встречали, конечно, сопротивление, было огневое противодействие, были удары с воздуха, были артиллерийские огневые налеты. Появились и у нас первые жертвы. На выполнении одной боевой задачи у нас погибло 2 человека и 6-ть было ранено. Началась настоящая военная жизнь.
Потом у меня случилось чрезвычайное происшествие: лейтенант со своим подразделением расстрелял и ограбил афганца, который был на заработках в Пакистане и Индии. Он заработал большие деньги, ехал в свою провинцию, а лейтенант, выполняя контрольные и разведывательные действия, превышая свои полномочия, остановил автобус, обнаружил одного в цивильной одежде, вывел его из автобуса, вывез в безлюдное место... Причиной-то послужило ограбление, а потом нужно было убрать концы в землю. Он расстрелял его, сделал это с солдатами, завладел большой суммой денег и вещей. Обнаружилось это очень просто: в Кабуле этого афганца встречал брат, и он в том же автобусе был и брат обо всем этом рассказал. А ни солдаты, ни лейтенант никому не гу-гу.
Это чрезвычайное происшествие повлекло за собой разбирательство, а потом и уголовное преследование, а меня наказа ли очень строго: объявили партийное взыскание и не пустили в академию. Я как раз должен был уже ехать в академию поступать, вызов уже пришел.
В общем, я вынужден был сменить место службы. Наш полк сильно "перетряхнули", мы обовшивели, мы имели неприятный вид. Когда нас проверили, оказалось, что мы, как крохоборы, имели имущество афганское, у некоторых офицеров и кровати были, и сервизы, и ковры. Все это появилось в ходе боевых действий, жители покидали дома... Афганцы к тому времени действовали малочисленными группами: займут позиции, сделают несколько прицельных выстрелов, у нас появятся жертвы - и перемещаются, занимают другие позиции. А мы в это время по прежним их позициям долбим артиллерией, авиацией, когда там уже никого нет. Это сплошь и рядом так было. Только потом мы это усвоили... Ну, а дома пустые, вот солдаты идут... ведь у нас снабжение было отвратительное: только концентраты, только тушенка... Она уже у всех в горле стояла. Убивали баранов, потому что в ходе боевых действий и они попадали, резали их, варили себе горячую пищу, ели мясо свежее. Наш полк был отдельным армейским полком, мы напрямую подчинялись командованию 40-й армии, и когда нас собирали там - там жизнь совершенно другая была. Там, извините, питались мясом и овощами, отдельные командиры обогащались, потому что выехали с войсками военторги, появились валютные операции.
Но нам, солдатам войны, было не до того... И поэтому вынуждали... Надо было как-то жить... Брали лук, во многих бронетранспортерах был лук, были тарелки, потому что котелок нечем было мыть: ни горячей воды, ничего. Потом-то мы организовали очажные кухни... Но на боевых действиях, в основном, некогда это все разводить. Брали с собой всего две кухни - и уходили на боевые задачи. Ну, полк обовшивел... и в связи с этим чрезвычайным происшествием получили большую встряску, и командир полка стал ко мне относиться несколько иначе, предвзято... Хоть там в 3-м батальоне трупы, ругают меня почему-то... Как говорит восточная пословица, если хотят обвинить человека, то и навоз его осла припишут ему все равно. Тут еще в ходе боевых действий я был ранен, меня увезли в Ташкентский госпиталь. В течение 55-ти дней я там находился на излечении, после чего съездил в штаб армии, попросил о переводе. И меня перевели совершенно в другой полк, который прибыл из Прибалтики. Наш полк ушел на юг, а наше место занял 395-ый мотострелковый, в него я и попал. Но, правда, мне пришлось уже выполнять другие задачи - по пропуску войск по дороге Хайратон – Кабул.
В то время Хайратон стал уже большим портом, тут пошла техника водным путем, в основном, буксирно-паромную переправу организовали... Миллионы ведь тонн грузов техники переправлялось афганцам. Мы все это видели, все это было на наших глазах... Афганцы совершенно не были готовы к этому. Ну, во-первых, не обучены; не владели ничем. Было видно, как они гробят нашу технику. Это все удручало нас. Новую технику получают, пока ее сгрузят с парома, уже ударят, в ходе движения и в обрыв улетали, и все, что угодно! Вообще дорога, на которой мы стояли, представляла собою ужасное зрелище: это была дорога, заваленная по обочинам техникой - битой, подорванной, расстрелянной... Огромные деньги в совершенно непонятное предприятие выбрасывались! К тому времени нам уже стало ясно, что мы делаем и во что мы влипли. К тому времени уже следовали приказы командования: стереть с лица земли, уничтожить, расстрелять. Эти команды давали люди, облеченные генеральскими полномочиями. Начались большие войсковые операции по овладению какими-то районами. Несметная масса воинской техники приводилась в движение, громыхало все по дорогам, какие-то перемещения. Выходили, занимали какие-то районы, но, как правило, там ни крупных отрядов, ни банд, ни формирований - ничего не было. Потом, очевидно, командованию стало ясно, что подобная тактика действий малоэффективна... Тем более, что афганцы-то в своих родных
горах, в своих родных кишлаках, все отлично знали, прекрасно ориентировались...
К тому же мы видели, что там беспросветная тьма, дикий феодализм, жуткая нищета, массы прокаженных в резервациях. И это все мы пытались в социализм втянуть... Безумие! Да еще и с помощью оружия, на штыках.
Было ясно, куда мы попали и что творим... Первые мысли тогда пришли. А наши большезвездные и партийные начальники ничего этого не учитывали. Они, видно, даже исторических "букварей" не читали. И когда я подвергся партийной чистке, на партийной комиссии когда заслушивали, как я командовал и что делал, мне пришлось приоткрыть им глаза, что мы вообще там делаем. Когда поступает команда: стереть с лица земли кишлак или расстрелять всех - что это?
Часто ведь пленили душманов, а поступала команда: пленных не брать. Что значит это - пленных не брать? Были ведь и расстрелы - в одном из полков судили командира и двух офицеров и приговорили к расстрелу за самосуд, учиненный над тридцатью жителями кишлака... Были случаи, когда в ходе боевых действий по блокированию, солдат наших находили с пулями, выпущенными не в грудную часть, а в спину... И это было... как на любой войне, наверное.
И на той партийной чистке я сказал, что надо смотреть глубже: почему лейтенант ограбил и убил? Понятно, он совершил преступление, но его могло бы не быть, если бы нас тут не было. И у парня по-другому бы судьба сложилась. Совершили вначале преступление те, кто вверг нас в это... Но об этом никто не хотел слушать, этому даже не придали значения. Из партии меня не "вычистили" только потому, наверное, что я к тому времени уже был награжден орденом "Красной Звезды".
В общем, после всех тех передряг я с батальоном стоял перед подъемом на перевал Саланг, обеспечивал пропуск войск и постоянно выходили мы на боевые задачи по уничтожению групп и банд... тогда их уже стали называть душманами, духами, всяко разно, но уже не мятежниками. И вот однажды увидел меня на этой дороге командир дивизии полковник Степанов Валерий Алексеевич: "Ты чего тут в этом отстойнике делаешь?"
И отдает распоряжение о переводе меня в другой полк - 149-ый мотострелковый. Командиром полка был подполковник Пузанов Игорь Евгеньевич, он сейчас командующий войсками Московского военного округа, и я командовал у него первым батальоном... И до самой замены 31-го декабря 1981-го года командовал этим батальоном, задачи выполнял самостоятельно. Поскольку там горная местность, очень сложные, тяжелые климатические условия, гораздо эффективнее действовать отдельными тактическими подразделениями. Поэтому практически постоянно я направлялся на выполнение самостоятельных боевых задач: прямо буквально командир дивизии вызывал или командир полка, или начальник штаба, ставились задачи, я брал свои подразделения - и уходил на выполнение боевых задач. Погибшие были, конечно, но мало... Или везло, или мы действовали правильно, но за весь период у меня шесть человек всего погибло в ходе боевых действий. За все время! Однажды вторая рота попала в засаду, двое погибло, ротный был ранен, были и другие случаи, но больших потерь не было. Был случай - лейтенант наркотики принимал, но с ним быстро разобрались, отправили. Это негативные стороны войны, как контрабанда, как и приказы начальства найти какой-нибудь необычный бинокль или пистолет, или автомат - это было. Но высшему начальству многое было дозволено...
А солдат войны... было и геройство, и отвага наших бойцов. Вообще я для себя сделал такой вывод: наш солдат, наш человек беззаветно предан своему делу, не родине, какая там родина была? Делу солдатскому. И высочайшей воли, выносливости, долга эти наши люди. Такая же и техника у нас - я в восторге был от нашей техники, ее прочности, ее защищенности. Выдающаяся техника, я бы сказал, именно там я это понял. И это для меня очень многое значит, это со мной все эти годы. Время отдалило боль, страдания, разочарования, даже отчаяние, острое сознание глупости, ненужности, преступности всего происходящего тогда, и осталось только это: восхищение простыми солдатами войны и техникой, сделанной умнейшими нашими людьми.
Владимир Смирнов
«НА ТРАССАХ, ПРОЧЕРЧЕННЫХ ОГНЕМ
В коридоре Муромского горкома комсомола я узнал его сразу. Нет, в облике Владимира Смирнова не было ничего героического — ни богатырского разворота плеч, ни широкого волевого подбородка. Он среднего роста, сухощав. Вот только глаза... Есть у Смирнова какая-то твердость во взгляде и, я бы сказал, умудренность жизненным опытом. Верно в народе говорят, что на войне люди не взрослеют, на ней стареют, и Володя прошел испытание огнем в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане в течение всей солдатской службы.
Скажем сразу, что Владимир Смирнов не был десантником и не служил в разведроте. Армейская специальность у него скромная — он был водителем-радиомехаником. Сидел он за рулем БТРа, переоборудованного в подвижный узел
связи, и накручивал на колеса своего вездехода сотню за сотней верст каменистых афганских дорог.
Конечно, спокойной такую службу даже с большим натягом назвать трудно, ибо каждый метр дороги не прост. Каждый метр — испытание. Часто рядом с колесами, в каких-то нескольких сантиметрах затаилась смерть. Итальянские, американские и иные мины западного производства душманы искусно маскировали, а бывало, что у иной мины взрыватель настроен не на первую, а на третью или десятую машину. Первые прошли – нормально, а под твоей... Страшная сила рвет броню, подбрасывает в воздух колеса, катки и траки танков, уносит человеческие жизни. Случались на маршах обстрелы, душманы поджигали машины. Поистине, то были огненные трассы.
Однажды, когда колонна армейских машин совершала марш по старой дороге Джелллабад-Кабул, вытулил Смирнев на своем БТРе из-за закрытого скалой поворота, а прямо перед ним на дороге камень величиной с бульдозер. Очередная «шутка» душманов. Объехать нельзя – дорога узка. Володя на тормоз да так иуперся радиатором в каменную глыбу, а сверху со скалы пулеметные очереди. Пули выбивают на броне дробь, внутри машины звон, как в железной бочке, а экипажу ответить нечем — вместо пулеметов торчат из БТРа хлысты радиоантенн. Хорошо, что вовремя подоспели боевые машины пехоты, и душманов отогнали, камень спихнули прочь с дороги.
И снова вперед. По восемнадцать часов в сутки приходилось сидеть Владимиру за рулем. Жара адская. К броне голой рукой не притронуться - получишь ожог третьей степени. Пылища, грохот моторов. В голове к концу дня будто тоже дизель молотит, а надо держать колею. В четыре глаза смотрят из машины за колеей Владимир из люка БТР, а прапорщик Швыдкий, начальник радиостанции, сверху, с брони. Чуть отклонится колесо от колеи, как тот кричит во все горло:
— Смирнов, держи колею. Два танка сегодня уже подзалетели. Чуешь, чем это может кончиться?
Чует Смирнов, чует... Только пальцы уже судорогой стало сводить, глаза застилает туманом. Есть же предел человеческим силам.
Командир Юшко посмотрел на карту — и Владимиру:
— Держись, служба! Еще десяток километров — и передохнем.
«Служба». Так командир называл солдат, когда хотел их подбодрить.
Володя стряхнул с себя сонную одурь, крепче вцепился в руль, точно выдерживая курс за впереди идущей машиной.
Только не помогла на этот раз точность. На самом узком месте шоссе сработала все-таки коварная мина правым передним колесом.
Смирнов ударился головой о броню, потерял сознание. Очнулся — и горы, и машины плыли в сером тумане. Смрадный дух сгоревшего тела ударил в нос. Смирнов схватил автомат и с трудом выбрался из люка. В полметре от машины — пропасть. И прапорщик, и командир без сознания, а возле его БТРа распоряжается незнакомый офицер.
— Людей в санитарную машину, поврежденный БTP в припасть. Он нам всю дорогу перегородил, колонну на две части разорвал. — И рукой офицер уже танк подгоняет, чтобы поскорей дорогу расчистить.
Владимир Смирнов как услышал такие слова, вмиг соскочил на землю.
— Нельзя мой БТР в пропасть. Он связь с вертолетами обеспечивает.
Но тот и слушать не стал.
— Отойдите, товарищ солдат, в сторону. Вы раненый, у вас голова в крови. Ступайте к санитарией машине,— и снова механику-водителю танка делает знак рукой: давай, мол, не мешкай.
Видит Владимир - дело плохо. Минута-другая и будет его БTP грудой металла ржаветь на дне ущелья.
— Тут на миллион рублей оборудования! — доказывает он.
— Приказ! Отойди, солдат, в сторону. — И команда танкисту: — Пошел!
Лицо Смирнова закаменело от гнева, будто вытесали его из гранита.
— Машину в пропасть сбросите только со мной, — крикнул он, кидаясь в кабину и захлопывая за собой люк. Теперь никакими клещами не вытянуть его из БТР.
Смотрит Владимир в триплекс, а к его БТРу другой офицер подбежал. Ругается на чем свет стоит. Почему колонну задержали? Почему приказ не выполнен?
Первый ему что-то объяснил и застучал прикладом автомата по броне.
— Вылезай!
Делать нечего, выбрался из кабины Владимир Смирнов… Так, мол, и так. Не простой это БТР, в нем три радиостанции. Вся связь с «вертушками» только через него.
Убедил солдат, который за все другие подразделения думает, решения принимает и на своем до конца стоит.
- Сколько времени нужно на ремонт?
- Полчаса, — ответил Владимир…
- Даю двадцать минут. — И к подчиненному: — Окажите всемерную помощь. Вначале прикажите перевязать солдату голову.
— Некогда, — повеселел Смирнов и стремглав кинулся к БТРу.
Владимир быстро поддомкратил передок, и вот уже из-под машины слышится его голос: «Ключ на семнадцать», а добровольцы-помощники без суеты подают нужный инструмент. Через двадцать минут Смирнов был готов к движению. Две БМП приставили к машине Смирнова. Одну спереди, другую сзади для подстраховки при подъемах и спусках, так как вышла из строя тормозная система, а в горах без тормозов... Немыслимое дело. Вскоре и прапорщик Швыдкий подсел в БТР. Пришел в себя после контузии.
Как дотянул Смирнов до пункта сбора, он не помнит. Голова раскалывалась от острой боли, а ехать пришлось через перевал.
Но и на пункте сбора было не до отдыха. Прапорщик Швыдкий встревоженно сообщил, что все до единой радиостанции взрывом выведены из строя. У длинноволновой один блок разбит, у коротковолновой другой. Нет связи ни с аэродромом, ни с вертолетами. Тут уж не до отдыха, не до санитарной части, куда вознамерился было идти Смирнов. Вдвоем с прапорщиком возились они допоздна. Из трех радиостанций с трудом собрали одну, вышли на связь с аэродромом, доложили о повреждениях, попросили срочно прислать вертолетом запасные части к радиостанциям и БТРу. И только после этого Смирнов отключился. Тяжелой оказалась у него контузия. Силой духа все эти часы и держался. Двадцать один день пролежал он на госпитальной койке, а первое, что спросил, когда очнулся, разгромили ли душманов на Черной горе?
Вскоре из части пришло сообщение: «За мужество, проявленное при выполнении интернационального долга. Владимир Смирнов награжден орденом Красной Звезды».
На этом можно было бы поставить точку, но хочется поразмыслить, а что же толкнуло Владимира там, на горной дороге, когда его БТР наскочил на мину, к «невыполнению» приказа? Ну кто бы его, раненого, упрекнул, если бы он покинул машину и направился в санитарную часть? «Пусть думает начальство», — разве редко слышим мы вокруг эту фразу? Не таков Смирнов.
Сейчас Владимир — рабочий Муромского завода им. Ф.Э. Дзержинского. Работа ему нравится. Бригада одна из передовых на заводе, занята сборкой тепловозов ТГМ-23.
Допоздна засиделись мы с Владимиром в тот вечер в горкоме комсомола. И показалось мне, что в его взгляде мелькает иногда какая-то горчинка. В чем, спрашиваю, дело? Что не так? Давай разберемся вместе.
Володя помедлил и рассказал, что с большой теплотой вспоминает боевых друзей. И что важно, в Афганистане рядового солдата обязательно выслушает любого ранга офицер и не оставит без внимания его слова. Там солдаты, сержанты и офицеры - люди одной судьбы. А на производстве, открылся мне Смирнов, пошел он как-то с предложением к одному руководителю. Тот выслушал его, глядя в стену, и спросил:
— Вам что, делать нечего? Почему за нас думаете? - и распорядился. — Отправляйтесь на рабочее место!
Вот какую позицию занимает товарищ в руководящем кресле. Думать, выходит, должен только он, а остальные винтики. Старая теория, да, видно, не у всех еще ветер перестройки вычистил ее из мозгов.
Солдаты из Афганистана... На этой истерзанной земле они проявили образцы служения своей Отчизне. И пришлось пережить то, что пережили их деды и прадеды в Великую Отечественную. Раны, смерть друзей, боевые награды заставили их по-новому осмыслить действительность. И активно включаться в жизнь предприятия, страны, в перестройку.
Ю. ШИКАНОВ, член Союза журналистов СССР » («Призыв», 22 июля 1987).
«ДАВАЙТЕ ЖИТЬ ВСЕРЬЁЗ
Передо мной письмо, адресованное первому секретарю горкома КПСС, первому секретарю горкома ВЛКСМ, редактору газеты. «Собрание актива воинов-интернационалистов... обращается к вам с предложением о всестороннем изучении вопроса о создании в короткие сроки в городе - Союза воинов-интернационалистов... Сегодня неоправданно не замечать нас, тем более не использовать наш опыт и энергию в военно-патриотическом воспитании и других важных делах. Опыт создания, практической работы аналогичных организаций уже есть в стране, да и в нашей области, и он призывает нас действовать».
Под текстом 12 фамилий. Не берусь упрекать их, вчерашних воинов, за то, что назвали действием написание под копирку и рассылку в инстанции писем. Наверное, были на это у них какие-то резоны. Расскажу о других. Они не просили обратить на себя внимание. За них говорило дело.
Репетиция
О своей службе в Афганистане Тарасов говорит скупо: «Служил, как все». Водил Анатолий по горным дорогам «наливник» с дизтопливом или бензином. При нападении душманов ехать с полной цистерной все равно, что сидеть на бочке с порохом. Терпел адскую жару, не сбавляя скорости МАЗа, отстреливался из автомата от засевших на трассе душманов, видел на обочинах остовы сгоревших машин, пережил смерть друга-туркмена Мамедова из города Мары, с которым всю службу прошел бок о бок. Погиб Мамедов в своем последнем рейсе от выстрела душманского гранатометчика.
И сейчас, когда Тарасов вспоминает о друге, глаза его наливаются синью и застывают в неподвижности.
Может быть, память о друге подсказало ему и его товарищам — Юрию Меньшову, Николаю Меркурьеву, Игорю Качанову — построить в городе памятник воинам-интернационалистам. Раз решили — надо делать.
Пошли в горком ВЛКСМ. Идея нашла поддержку, и вскоре бывшие солдаты разошлись по школам, профессионально-техническим училищам, предприятиям города, рассказывая о своей идее. И сбор средств на памятник превратился в общегородское дело. Комсомольцы многих предприятий провели субботники, а средства перечислили на специально открытый в Госбанке счет. В горком ВЛКСМ в те дни комсомольцы-школьники приносили десятки заявок с просьбой подыскать работу, чтобы заработанные деньги перечислить в фонд постройки памятника.
Памятник воинам-интернационалистам в гор. Александрове
Сейчас все это позади, средства собраны, строительство памятника идет к завершению, осталось назначить день открытия.
В марте по инициативе А. Тарасова и совета ветеранов войны горком комсомола провел в клубе комбината «Искож» слет бывших воинов-интернационалистов. Пригласили на него родителей погибших солдат. С тех пор они под опекой.
Но это было лишь начало.
За неперспективных
Кому первому пришла в голову мысль создать в городе Александрове военно-патриотическое объединение, сказать сейчас трудно, но родилась она в спорах, в полемике. Надо увлечь молодежь интересными делами, чтобы не было на улицах праздношатающихся, не знающих, куда девать свое время подростков. Инициаторов — бывших воинов-интернационалистов А. Тарасова, В. Журавкова, мастера завода имени 50-летия СССР С. Бегму, секретаря комитета комсомола СПТУ № 28 Д. Полтавченко — горячо поддержали в горкоме ВЛКСМ.
Так в апреле 1987 года родилось военно-патриотическое объединение «Спартанец». По сути — это объединение молодежных клубов. Однако функции его шире — не только организация досуга молодежи, но и работа по воспитанию у нее беззаветной преданности Родине, патриотизма и пролетарского интернационализма, по развитию социальной активности.
И это не громкие фразы. За ними уже стоят дела. Конечно, сейчас еще рано делать какие-либо выводы, но молодежь поверила в организаторов «Спартанца», пошла за ними. В микрорайонах города при средних школах действуют три военно-патриотические школы. В них под руководством инструкторов воинов запаса, ребята занимаются туризмом, спортом, учатся играть на гитаре. Планируется создание секций стрельбы.
В «Спартанец» сошли ранее существовавшие клубы — самодеятельной песни, туризма, дельтапланеризма, создаются новые — коневодства, собаководства, любителей рок-музыки. Объединение открыло двери для всех желающих.
Напрашиваются вопросы: зачем секция собаководства, когда такая уже есть при организации ДОСААФ? Зачем еще спортклубы, когда они уже есть при добровольных спортивных обществах? Зачем создавать клубы в подвалах, когда есть Дома культуры?
На действие толкает аллергия к формализму. Дом культуры открыт «от» и «до», а иной директор порой боится пустить ребят из опасения, что они намусорят, наследят, поцарапают мебель. Ребята бегут из таких учреждений культуры, куда глаза глядят.
В «Спартанце» нет формализма. В спортивные секции могут ходить и перспективные, и неперспективные подростки. Было бы желание. Скажите, кто возьмет в спортшколу неперспективного подростка? И примут ли в клуб собаководства ДОСААФ с обыкновенной дворнягой?
В последнее время Александровский горком комсомола изменил стиль работы, и вместо надзора за клубами по интересам тесно сотрудничает с ними. Тот же Сергей Хоршунов, первый секретарь горкома, не только принимает участие в создании клубов, но и сам поет под гитару в клубе самодеятельной песни. И еще работает на субботниках. Он организатор, но в то же время рядовой участник.
В «Спартанце» есть и свой стройотряд. Участие в нем добровольное. Стройотрядовцы заключают договоры с предприятиями на выполнение работ, а заработанные средства, так же как и от субботников, идут на оборудование клубов, приобретение спортинвентаря. В будущем объединение планирует зарабатывать деньги как хозрасчетная организация: концертами, работой тира, опылением полей с помощью дельтапланов. Но пока у организации тысяча проблем. И разрешимых, и пока не поддающихся решению.
Взять хотя бы секцию дельтапланеризма. Поначалу никто не верил, что в Александрове могут летать дельтапланы. Гор-то нет, но есть горячие сердца, талантливые конструкторы и механики. Соорудили лебедку для разгона дельтаплана, и теперь летают не только сами, но и приглашают дельтапланеристов из Москвы. На празднике города 31 мая тысячи александровцев любовались этим красивым зрелищем. Много в Александрове желающих заниматься дельтапланеризмом, но скольким людям Михаил Лукшин, руководитель секции, вынужден отказывать в приеме, так как нечем их занять. Секция располагается в подвале общежития завода имени 50-летия СССР, но лишена даже простейших металлообрабатывающих станков. Нет электродрели, не говоря уже о средствах для приобретения необходимого материала. Нет калориферов, и зимой нужно обладать якутской морозоустойчивостью, чтобы посещать секцию.
„Корыстные" люди
Мне представляется, что руководители «Спартанца» неплохие психологи. Тяга к риску присуща многим подросткам. Где ребята до армии могут испытать себя? Горнолыжный спорт, альпинизм, дельтапланеризм, мото- и конный спорт… Может ли молодежь свободно заниматься этими видами спорта? Где? Видимо, мудро поступают руководители «Спартанца», задумав создать конноспортивный клуб. Недалеко от города выпросили заброшенную свиноферму. Ее-то и оборудуют под клуб коневодства. И новая проблема — где взять лошадей?
Сейчас они решают вопрос с помещениями для клубов и их оборудованием. Разумеется, своими силами. Труд не только сплачивает, но и воспитывает.
Я не раз задавал себе вопрос, а что толкает организаторов «Спортанца» к занятиям с молодежью, что побуждает их к работе? Какая сила, какая пружина движет ими? Посудите сами, зачем семейному человеку «вкалывать» в свободное от основной работы время в стройотряде и не один вечер, не два — постоянно, и все заработанные деньги не откладывать на сберкнижку, а отдавать на нужды «Спартанца»?
Зачем Анатолий Тарасов, сержант милиции, с раннего утра и в течение всего дня носится по городу, решая проблемы объединения, а к пяти вечера ежедневно является на развод и заступает на дежурство? Две рабочие смены в день. Зачем тратить время, здоровье? Материальной выгоды нет, и на продвижение по служебной лестнице не влияет.
Наверное, Анатолий и сам задает себе этот вопрос, оттого и в глазах его редкого голубого цвета возникает временами какая-то дымка.
Я знаю точно: он и его друзья — мечтатели, но мечта их светлая. Они хотят всех ребят г. Александрова вовлечь в клубы и спортивные секции. Представляете, в городе — ни одного хулигана! Правда, и сейчас уже в медвытрезвителе не найдешь ни одного человека комсомольского возраста. Но не будем обольщаться.
...И все-таки мне удалось докопаться до истины: «корыстные» эти люди — руководители «Спартанца», ищут они свою «выгоду». Во-первых, как заявил Сергей Бегма, увидеть, как твоими руками в городе что-то сделано, что воплощаются в жизнь твои задумки — это моральная награда. А во-вторых, он хочет, чтобы его дети, когда подрастут, не приходили домой с сузившимися зрачками, а на венах у них не было бы следов от иглы шприца. Он за то, чтобы его дети росли здоровыми. Вот поэтому у Бегмы тоже две смены.
Ю. ШИКАНОВ, полковник запаса, член Союза журналистов СССР» («Призыв», 15 июля 1987).
Источник:
Шмуратко Н.А. Воины-интернационалисты земли владимирской. ООО “Принт Стайл”, г. Владимир, 2003 г.
1. Воины-интернационалисты земли владимирской на войне в Корее
2. Воины-интернационалисты земли владимирской на о. Куба
3. Воины-интернационалисты земли владимирской во Вьетнаме
4. Воины-интернационалисты земли владимирской в Чехословакии
5. Воины-интернационалисты земли владимирской в Египте
6. Воины-интернационалисты земли владимирской в Эфиопии, Сирии, Анголе, Перу
7. Воины-интернационалисты земли владимирской в Алжире и Афганистане
|
