Степан Петрович Хметевский (ок. 28 октября 1730 — 27 декабря 1800, Переславль-Залесский) — контр-адмирал, герой Чесменского морского сражения.
Степан Петрович Хметевский родился в 1730 году (по старому стилю — около 28 октября) в родовом сельце Хомяковка Переславского уезда Владимирской губернии.
Он происходил из старинного дворянского рода, родоначальником которого был Тимофей Хметевский, упомянутый в Дмитрове еще под 1504 годом.
Вначале Степан учился в Навигацкой школе в Москве, затем в Морской академии в Петербурге. С 1747 года служил на Балтике, во время войны с Пруссией командовал транспортным судном «Вологда». Около года был морским адъютантом при цесаревиче Павле.
Осенью 1768 года, с началом русско-турецкой войны, Хметевский, как один из лучших капитанов, был включен в состав Архипелагской экспедиции. Поочередно командовал тремя линейными кораблями — «Не Тронь Меня», «Святослав», «Три Святителя». С самых первых столкновений с турецкими кораблями проявил себя превосходным тактиком и храбрым моряком, пользуясь огромным авторитетом у своих матросов.
Звездным часом С.П. Хметевского стали сражение в Хиосском проливе и Чесменская битва. В Хиосском проливе его корабль «Три Святителя», ведя бой сразу с четырьмя 90-пущечными турецкими линкорами и шебекой, совершил маневр, распоров строй линейных кораблей противника. Потопив два вражеских судна, корабль Хметевского занял свое место в линии русского флота. Результатом подобных слаженных действий всей нашей эскадры стало паническое бегство турецкого флота в Чесменскую бухту, где через сутки он был полностью уничтожен. Продолжением боевых действий русского флота на Средиземном море стала блокада Дарданелл. Командуя «Святителями», Хметевский перехватывает неприятельские суда с военными грузами. Возглавляя одну из эскадр, он крейсирует в Эгейском море, участвует в осаде острова Лемноса, городов Метелино, Будрума и Станчо. Серьезная рана, полученная еще во время Хиосского сражения, вынудила его просить об увольнении для лечения. В начале 1774 года получает разрешение отбыть в Россию для лечения.
За свою доблесть был награжден орденом Георгия 4-й и 3-й степеней.
После Архипелагской экспедиции продолжил службу на флоте в чине контр-адмирала. В 1779 году командовал эскадрой в Баренцевом море, составляя подробные карты побережья. В 1780 году из-за расстроенного здоровья вышел в отставку и поселился в своем имении во Владимирской губернии, под Переславлем.
В 1788—91 годах был уездным предводителем дворянства.
В 1780-е годы постоянно общался со своим бывшим командующим по Архипелагской экспедиции адмиралом Г.А. Спиридовым, жившим неподалеку, в с. Нагорье. Возможно, именно эти встречи и подтолкнули С.П. Хметевского к написанию воспоминаний: Спиридов скончался в 1790 году, именно этим годом датируется и почти вся бумага рукописи!
Степан Петрович скончался 10 лет спустя, 24 (по другим сведениям — 27) декабря 1800 года. Похоронен в Переславле-Залесском. Могила находится на территории Никитского монастыря.
Рукописный дневник адмирала С.П. Хметевского в собрании ВСМЗ
Ил. 1. Современный вид дневника Хметевского
8 марта 1961 года при осмотре восьми книг, предложенных на закупку в музей-заповедник жителем г. Владимира Говоровым В.В., фондово-закупочная комиссия в составе замдиректора Кондакова В.П., главного хранителя Шлионского Г.Б. и еще трех сотрудников согласилась купить три книги, определив их стоимость в 10 рублей.
Одной из этих трех книг была рукопись, определенная как «Воспоминания русского морского офицера, командира корабля «Три Святителя» Степана Хметевского о событиях конца XVIII века, связанных с действиями русского флота», с датировкой: «начало XIX века» (В-9642).
Однако к данному факту необходимо добавить следующую информацию. В публикации сообщения о заседании Владимирской Ученой Архивной Комиссии, которая была сделана Н.Н. Ушаковым во «Владимирских епархиальных ведомостях» в 1907 году, упоминается о С.П. Хметевском и его дневнике, т.н. «Журнале». И в этой связи говорится буквально следующее: «По счастливой случайности самый подлинник «Журнала» имеется в нашем Музее: это очень большая, красиво и тщательно переписанная рукопись с несколькими ландкартами; она была принесена в заседание и рассматривалась членами» Ученой комиссии.
Ил. 2. Публикация 1855 года в журнале «Современник»
В 1855 году И.А. Некрасов, будучи одним из издателей и редактором журнала «Современник», опубликовал сокращенный вариант рукописи, которую, по его воспоминаниям, нашел в одном из уездных городов Владимирской губернии. (Предположительно, он получил ее в 1853 году от некоего вязниковского аптекаря, путешествуя из своего муромского села Алешунино в Холуй.). Рукопись была опубликована с большими пропусками ввиду «крайней ее сухости для литературного журнала». С тех пор все исследователи истории русского флота вынуждены обращаться именно к тому сокращенному журнальному варианту.
Трудно сказать с абсолютной уверенностью, является ли наша рукопись той самой, что держал в своих руках Некрасов. Скорее всего, нет. Поскольку при сравнении ее с опубликованным текстом очевидны не только сокращения в публикации, но и некоторые расхождения. Может быть, это редакторская правка. Правда, местами она выглядит слишком вольной — вплоть до фактических разногласий. Замеченных расхождений больше всего в первой (и наиболее важной) четверти книги, далее тексты почти идентичны. Очевидно, существовала другая рукописная копия. Тем более настораживает то, что в журнальном предисловии указан объем рукописи, использованной для публикации: 133 листа. И это очень сильно отличается от объема нашего экземпляра. Кроме того, при тщательном сличении рукописи с журнальным текстом на одном из ее листов был выявлен механический пропуск ровно одной строки текста, допущенный, видимо, при переписывании.
В настоящее время наш книжный памятник представляет собой фолиант из 246 листов (считая несколько фрагментарно сохранившихся). Начальные и конечные листы утрачены. Судя по изначальной нумерации, утрачено и значительное число листов внутри блока. Несколько сохранившихся начальных листов рукописи перепутаны при переплете. Размер по листу 32,8x21 см. Вся бумага голубого цвета различных оттенков. Почти вся бумага хорошо поддается датировке и определяется 1790 (большая часть) и 1792 (один важный лист) годами. Водяные знаки бумаги: «ЯМВСЯ», «РФ JЯ», Гербы Ярославля и Ростова. Исходя из этого, рукопись можно смело датировать около 1792 года.
Текст написан очень типичной скорописью конца XVIII века, тремя почерками в таком соотношении: I. Л. 1—76 (30%); II. Л. 77-232 (64%); III. Л. 233-246 (6%). Цвел чернил во всей рукописи варьируется от рыжеватого и светло-коричневого до темно-коричневого, почти черного. Все три почерка со своими особенностями. Кстати, при сверке текстов публикации журнала «Современник» и нашей рукописи выявилась любопытная особенность. Публикация журнала обрывает текст ровно в том месте, где в нашей рукописи начинается третий почерк, несмотря на очевидную (по нашей копии) непрерывность повествования.
Первый почерк — крупный, ровный, в среднем по 26 строк на странице. Немалое количество выносных вверх букв, особенно в конце строк. Слово «месяц» пишется исключительно в сокращении, под титлом.
Владелец второго почерка в целом показывает себя более грамотным человеком. Его почерк несколько мельче и плотнее, отчего на странице умещается в среднем на 1—2 строки больше. Выносных букв меньше, слово «месяц» пишется только полностью. Многочисленны варианты написания одних и тех же букв, встречаются как архаичная «кси», так и недавно введенная «э». На некоторых страницах уклон строк почерка слева направо вверх достигает 5—7 градусов.
Косвенным датирующим элементом можно считать следующий. И в первом и во втором почерках в ряде слов, где после 1797 года стали писать «е» («все», «лен», «пек») наблюдается сложная конструкция с диакритическим знаком «i о» («всио», «лион», «пиок»).
Третий почерк еще более плотный и мелкий, что в среднем добавляет еще одну строку на страницу. Здесь вновь большое количество выносных букв, а слово «месяц» вновь пишется только сокращенным.
Ил. 3. Одна из акварельных карт Чесменского сражения
Не остается почти никаких сомнений в том, что все три почерка принадлежат профессиональным писарям. Предположения о том, что в книге может встретиться автограф самого Хметевского, по-видимому, приходится отвести.
Помимо текста все сочинение сопровождается большим количеством морских карт с указанием промеров глубин, стоянок кораблей, дислокаций противоборствующих сторон. Сохранилось 35 карт, превосходно выполненных акварельными красками (с использованием синего, зеленого, красного, коричневого и желтого цветов) и черной тушью. Все карты выполнены профессионально и несомненно базируются на картах самого Хметевского, о коем известно, что он сам был прекрасным картографом. Исходя из этого, можно осторожно предположить, что если и не все, то отдельные карты могут быть авторской работой (имеется некоторая стилистическая разница между ними). Ряд карт утрачен, две незакончены.
Как уже отмечалось, крупные утраты имеет и текст. Утрачен ряд листов в начале и в конце книги. Лист «314» в нумерации XVIII века в настоящее время соответствует листу «246». Т.е., утрачено не менее 68 листов. В середине книги, согласно нумерации XVIII века, отсутствует текст в 8 случаях: между Л. 108—114, 115—121, 138—145, 187— 192, 193-196, 219-229, 240-243, 255-258.
Но даже в таком неполном виде данный дневник представляет собой совершенно уникальный памятник.
Несколько слов о тех событиях, рассказу о которых он и посвящен. Это — события русско-турецкой войны 1768—1774 годов, войны не совсем обычной. Военные действия начала Оттоманская империя, активно подстрекаемая Францией для ослабления влияния России в Польше. Но именно в это время до предела обострились взаимоотношения Франции и Англии из-за потери Францией канадских владений и французской поддержки северо-американских колонистов в их стремлении к независимости от Англии. В этой ситуации Англия безоговорочно поддержала Россию, став серьезным противовесом Франции. Англия даже вынашивала планы создания т.н. «Северного союза» с Россией и Пруссией против т.н. «Бурбонского блока» (Франция, Испания, Неаполь).
Екатерина II, учитывая все вышесказанное и проводя очень топкую дипломатическую игру, инициировала экспедицию значительной части русского флота в Греческий Архипелаг для «учинения неприятелю чувствительной диверсии». Она понимала, что риск очень велик — совершенно не было опыта подобных предприятий: российский военно-морской флот еще никогда не действовал настолько далеко от родных берегов. Враждебный нейтралитет Франции, сдерживаемый английским флотом, мог быть нарушен в любой момент. Однако игра стоила свеч, поскольку Турция удара с юга не ожидала, и в случае успеха русского флота в Архипелаге ей пришлось бы сражаться на два фронта, а это оттянуло бы значительные османские силы с северного театра военных действий. Что и произошло. После полного разгрома численно превосходящего турецкого флота в Чесменском сражении в 1770 году, русский флот стал господствующим в восточном Средиземноморье на протяжении более четырех лет. Крейсируя, он осуществлял блокаду всего турецкого побережья, замер остатки оттоманского флота в Дарданеллах и, что самое важное, препятствуя всякой торговле по Эгейскому морю, поставил Константинополь на грань голода.
Все эти действия вкупе с победами русских войск на Балканах вынудили в 1774 году Турцию к заключению мира на самых выгодных для России условиях.
Конечно, все это было бы невозможно без дружественной политики Англии. Но это было достигнуто русской дипломатией без малейших жертв, уступок, обещаний в пользу англичан. Екатерина просто правильно учла всю расстановку сил на дипломатической шахматной доске и сделала должные выводы. Все ее расчеты блестяще оправдались, и русский флот получил возможность вписать одну из самых ярких страниц в летописи русской славы. «Сказочный русский морской поход, который, по предсказаниям чуть ли не всей Европы, мог кончиться страшной катастрофой, завершился блистательной победой» (Тарле). И Екатерина отдавала себе полный отчет в громадном впечатлении на Европу, произведенном победоносными действиями русских эскадр в этих далеких средиземноморских водах.
Т.е., события этой войны — это не просто участие России в общеевропейских делах (причем с первым в своей истории дальним походом русского флота), это первая заявка России на участие в общемировых делах. В событиях этой войны Россия впервые начинает выступать как мировая держава.
Именно этим событиям, описанным с точки зрения офицера среднего командного состава, и посвящены воспоминания С.П. Хметевского.
Содержание дневника С.П. Хметевского таково.
Самое начало его «Журнала» у нас утрачено. Судя по публикации «Современника», в начале рассказа Степан Петрович вкратце описывает события своей жизни, предшествовавшие его участию в русско-турецкой войне.
На первых листах нашей рукописи мы встречаем подробное описание похода одной из эскадр русских кораблей из Балтики, вокруг Европы, в Средиземное море. Эскадры под командой английского моряка на русской службе, позже печально прославившегося Д. Эльфинстона. Здесь Хметевский — капитан одного из линейных кораблей (вначале «Не Тронь Меня», затем «Святослав»). Он останавливается на описании своего конфликта с контр-адмиралом Эльфинстоном.
Здесь же видим детальное описание захода и пребывания в английском Портсмуте. Удивляет то внимание, которое уделяет автор рассказу обо всем необычном, что встречается на его пути: от особенностей английского города, его быта, восхитившего автора устройства госпиталя, до отличий в постройке и эксплуатации английских военных судов.
(Вообще, судостроение и судоремонт — темы, очень важные для Хметевского и занимающие огромное место в его рассказе на протяжении всего повествования. Он рассказывает о снаряжении и починке кораблей — подробности вплоть до цен и количества снастей. Он как будто дает советы, делится своим опытом с читателем. Ныне же это очень интересная для исследователей истории русского флота «живая» деталь его бытия.)
Значительную часть его воспоминаний (Л. 5, 6, 10, 12—43) занимает описание преследования турецкого флота в Эгейском море, и сражений при Наполи-ди-Романи, в Хиосском проливе, и уничтожения турецкого флота в Чесменской бухте.
Причем его совершенно бесхитростный рассказ, абсолютно лишенный излишнего пафоса, выглядит весьма убедительным. Вот, скажем, его рассуждения об отваге во время сражения:
«...Столько прилетало от неприятеля много ядер, что называется как град, и потому-то человек в сражении будто бывает отважнее того: как идет атаковать, посему и доказательно, когда ядра или пули прилетают еще редко, то и наводят оным страх, а когда уж быв в сражении и около его с визгом летает такое множество, то он, не знав с которой стороны больше опасаться, забывает страх и определяет свою смерть судьбине...».
Надо отдать должное и тому, насколько честно автор пишет о событиях, коим был свидетелем. Он нисколько не таит и неприглядных фактов, имевших место даже во время эпохального Чесменского сражения:
«Корабль Саратов, сколько от графа Алексея Григорьевича Орлова, и адмирала ни понуждаем был, чтобы он шел по диспозиции немедленно, но он, вымышляя по своей трусости, делал всякую медленность, не прежде пошел, как уже увидел, что загорелся Турецкой флот, и не дошед лежащих в бухте наших кораблей лег на якорь...».
Этот эпизод, кстати, при публикации полтора века назад был вырезан.
Как не был опубликован рассказ Хметевского о погибшей во время Хиосского сражения на линкоре «Евстафии» казне русской эскадры:
«...На оном же было денежной казны в ведении графа Федора Григорьевича около 200, а адмирала, полтора ста тысяч рублей, сервиз серебренной, и великое множество венецианских ружей и пистолет из взятых турецких призов, богатых вещей; напротив же того, как рассказывали греки, что и на пашинском корабле, на котором собрана была всего Архипелага подать, состоящая будто до полумиллиона пиастров, и все оное без возврату море поглотило...».
Самым подробным образом на протяжении всей книги рассказывает Хметевский и о людских потерях. А в отношении командного состава российского экспедиционного корпуса даже называет имена погибших в 1770—1773 годах.
Ил. 4. Острова Эгейского моря, принадлежавшие России в 1770—74 гг.
Упоминает о громадных потерях турок во время Чесменской битвы, о которых рассказывали пленные:
«...Я спрашивал его, сколько с оного корабля спаслось людей, он мне сказывал, что меньше ста из числа почти 900 человек, что мне показалось невероятно, потому что Турки мастера плавать, да берег был не так далече... которым однородцы в спасении помогали, он мне сказал противное, что и с ними свои, не лучше как с нашими поступали, убивая и грабя... он говорил... поехать морем лучше — желал быть у россиян в полону, знав, что меня не умертвят, и со временем в свое отечество возвратись, нежели отдаться в руки своим однородцам, которые неминуемо бы лишили жизни; много говорил похвалы о милостивых поступках наших россиян...».
(Известно, что во время Чесменского сражения соотношение потерь сторон было беспрецедентным — 1 к 1000 в пользу русского флота!)
После собственного рассказа о Чесме Хметевский воспроизводит полную реляцию графа Алексея Орлова императрице о победе в Чесменском сражении и аттестат адмирала Григория Спиридова о капитане погибшего линкора «Евстафия» Александре Крузе. Когда речь заходит о воспроизведении подлинных документов, Хметевский так и говорит: «вношу оригиналом».
Подобных документов в воспоминаниях немало. Помимо чисто информационной ценности, хорошо рисующей панораму кампании, эти документы — реляции, аттестаты, артикулы, указы, дипломатические письма, ультиматумы — дают представление о капитанском архиве времен данной Экспедиции.
После описания неудавшейся попытки захвата острова Лемноса, где предполагалось разместить главную базу русского флота в Эгейском море, автор повествует об обустройстве такой базы в бухте Ауза на острове Парос, который и становится центром российского протектората в Средиземном море:
«Сколько отдались под протекциею России в Архипелаге Островов: при сем предлагаю Реэстр: Андро. Типо. Миконо. Зеа. Термия. Сифано. Нио. Сичино. Поликандро. Серфо. Паро. Aнmunapoc. Наксио. Сантарин. Чимело. Милло. Сиро. Морго».
Всего 18 больших и малых островов, ныне это т.н. Киклады, которые на протяжении пяти лет были территорией России в Средиземном море!
Что интересно, автор дает текст письма греческих епископов на имя Екатерины II, которое как бы обосновывает эти российские приобретения в Архипелаге:
«Слезно убо просим ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА принять в вечное защищение и покровительство нещастливой Архипелаг, при котором повелеть и нам быть под правительством Всероссийского Синода».
Далее очень подробно, с большим числом деталей Хметевский описывает российское крейсерство в Архипелаге и осуществляемую блокаду турецких портов:
«...Во 770 год взято в полон рагузинских трехмачтовых Фрегатов со всем их грузом. Люди с Экипажем отпущены на одном судне в Рагузу, а суда причислены ко Флоту; призовых Французских, Аглицких, идущих с Турецкими товарами и с хозяевами товару из Туниса, Алжира, Александрии, Смирны, Салоники и других мест множество...».
Дает таблицей подробный список захваченных при крейсерстве турецких фрегатов с их переименованием и новыми на них командирами.
Несколько раз возвращается к подробному перечислению всех судов российского флота в Архипелаге: в 1772 году — 68 судов разного класса (из них 11 линкоров); в 1773 году — 74 судна разного класса (из них 13 линкоров).
Одновременно, как человек неравнодушный и очень наблюдательный, Хметевский описывает жизнь и быт греческого населения на островах. Нередко с большим чувством юмора:
«...Одним словом сказать, что с нашими церковными церемониями благочинием и украшением весьма несходно, и церковники завистливость больше, нежели наши имеют. Попы со крестом и с потрахелью всегда ходят. И где только встретится с нашим Русским, то где б то ни было, надев потрахель, тотчас свершит молебен за налишния деньги. Из наших были такие, которые в церкви после службы Божией бросали нищим братиям и робятишкам мелкия деньги, которые по жадности бросятся подбирать, то и поп, выскоча из Олтаря, в ризах тут же с ребятишками хватает и его повалят на пол. И так более смешны, нежели благочинны...
...Суеверы, великия лжецы, в которых редко сыскать можно правду. Сами мне признавались в том, что у них тот справедливым почитается, кто девять слов солжет, а десятое правду скажет...».
(Эти фрагменты также были изъяты из публикации «Современника»; очевидно, по цензурным мотивам.)
Непосредственно и очень живо описывает как греков и турок, так и нравы российских наемников из числа албанцев и балканских славян:
«Их бедность весьма велика. Они голы и голодны. Питаются одной травой. И вид их показывал одну человеческую тень. Напротив того, так ленивый и ни к какой работе несклонный, что лучше согласится есть одное траву, и ходить голому, нежели работать. Брал я таких без хлеба шатающихся к себе на корабль с жалованьем по четыре пиастра на месяц; но они не могли ужиться, предав себя не ограниченной лености: почему и отпущены на прежнее место и состояние. Можно сказать, что и вся Греция в лености совсем погружена...
Я нашел молодого Грека, которой от 20, до 25-ти лет питается травным былием. Он собою весьма худ и весь почти гол. Я его взял к себе на корабль в службу, давая ему провиант равно, как и своим матросам, и на месяц по два рубли с полтиною денег. Он пробыв у меня двои сутки, на корабле быть не захотел. И лучше согласился, будучи в праздности, есть траву и ходить голым; нежели быть под какою либо властию. Да и много толь подобных...
Во время перемирия турки были у меня на корабле и по нем ходили, как на чистоту, так и на порядочные Экипажи со удовольствием смотрели. Пили водку, только с смешною оговоркою, что по закону их водку пить не велено, однако на Христианском корабле можно. И они, как видно, великие охотники, когда выпили без всякой отговорки по три рюмки...».
О чем бы ни говорил Хметевский в своем дневнике, он постоянно возвращается к описанию повседневной жизни российского флота, которая состояла из регулярных крейсерских походов по Эгейскому морю и восточному Средиземноморью, ремонта судов, рассказов о действиях флота во время перемирий. Здесь подробно выписанные по дням походы тех или иных кораблей (а с 1772 года Хметевский — командир эскадры из пяти судов), переплетаются с рассказами о нападениях на турецкие крепости в городах Будрум, Бейрут, а также на островах Метелин и Станчо.
О непредвзятости его рассказа можно судить по тому, что не только об успехах российских сил, но и о неудачах (коих было отнюдь немало!) автор говорит без какой бы то ни было аффектации.
Спокойно и обстоятельно рассказывает о неудачном нападении Грейга на город Чесму в 1772 году:
«...В рассуждении так великой крепости, из чего предвидится больше быть нашего ущербу, без славы и военной прибыли, десанту же нам по малости высадить не можно, и так хотя и стыдненько, но все покушения против неприятеля и всего города оставил...».
Сам же он был свидетелем катастрофы, постигшей российский десант на острове Станчо, когда обессилевшие солдаты «от жару и от усталости падали на землю полумертвыми» и «до тех пор имели турки власть наших рубить; доколе не подъехали под пушки фрегатов» и далее добавляет:
«Почти все пишу невероятное. Однако еще для наших людей не все кончилось бедствие. Когда уже пришли под защищение пушек и больше неприятеля не видят: то лезли без памяти в воду, и от бессилия падали и тонули в море. Других от безумия вязали и перевозили на суда. Еще два Офицера и пятнадцать человек солдат молодых и здоровых, приехав уже на суда, не чувствуя боли померли в одну четверть часа. И так нещастливая для нас баталия тем и кончилась...».
Страшный мор перенес в 1772 году один из десантных полков — Шлиссельбургский, потеряв свыше 1200 человек:
«У нас в Архипелаге Шлюшенбурской полк, живучи на острове Паросе, почти весь болен, и в три месяца, начиная с Июля, померло солдат больше девяти сот; и тридцати человек Штаб и Обер-Офицеров, да и поныне еще остальные мрут...».
Таким образом, данный дневник — документ, ярко демонстрирующий, что Архипелагская экспедиция была отнюдь не легкой прогулкой в южные моря. У самого Хметевского, получившего серьезное ранение в голову во время Хиосского сражения 1770 года, обострялась болезнь. Как писал он сам: «имею в голове боль, глухоту и обмороки». Два раза он испрашивал разрешения отправиться на лечение в Россию вместе с партиями других офицеров. Но А.Г. Орлов слишком дорожил этим опытным капитаном и лично просил его задержаться в Архипелаге. Лишь третье прошение увенчалось результатом: 28 декабря 1773 года ордером адмирала Г. А. Спиридова капитану 1-го ранга С.П. Хметевскому разрешалось отбыть на лечение в Россию. Однако отправление задержалось до весны следующего года. Получилось, что волею судеб капитан Хметевский оказался участником и свидетелем большей части событий знаменитой 1-й Архипелагской экспедиции.
В заключительной части воспоминаний Степан Петрович приводит свой послужной список, начиная с 1747 года, подробнейшим образом описывает свое возвращение в Россию: морем до Ливорно, а далее через Италию и Австрию. По окончании войны описывает торжества, имевшие место на флоте в присутствии императрицы, после возвращения всей эскадры в Кронштадт. А также дает полный текст высочайшего указа о денежном награждении и о присвоении новых чинов участникам кампании.
Таково краткое содержание данной рукописи — честного и бесхитростного изложения хода Архипелагской кампании, которое в сокращенной журнальной редакции на протяжении вот уже полутора веков привлекает внимание всех исследователей истории русского флота.
Дневник полностью подготовлен для современной публикации: оцифрован с восстановлением утрат текста по журналу «Современник».
Источник:
М.Ю. Глазков. Рукописный дневник адмирала С.П. Хметевского в собрании ВСМЗ. Государственный Владимиро-Суздальский историко-архитектурный и художественный музей-заповедник «Материалы исследований» Выпуск 14. 2008.
Петр Андреевич Хметевской (1757 - 1799) - Суздальский городничий (1785—1796).
Хметевской Андрей Петрович (16.08.1784 – 14.10.1849)
