Алексей Григорьевич был сын священника. Родился он в селе Ченцах-Ильинских, Шуйского уезда. Село это находится верстах в 12-ти от Шуи на реке Тезе, которая протекала возле самого дома его отца. С этой рекой связано было много самых лучших, детских воспоминаний Алексея Григорьевича. Здесь он получил любовь к рыбной ловле, которая потом составляла самое любимое его занятие в течение всей жизни. На этой реке немало было проведено им ночей за рыбной ловлей. Алексей с особенной любовью всегда вспоминал счастливые времена своего детства, проведенные на этой реке.
Первоначальное образование А. Г. получил в Шуйском духовном училище, откуда, по окончании курса, в 1866 г., был переведен в семинарию. Любимым занятием его в училище было плетение лес и сетей, по свидетельству его товарищей по училищу. Этому занятию он предавался далее в школе, во время уроков, за что не раз получал и наказания от начальства. С наступлением весны он все свободное от занятий время посвящал рыбной ловле на р. Тезе. В этом занятии, в старших классах училища, он был соучастником и своего учителя, также страстного рыболова, ныне протоиерея о.
Евл. Правдина. Самым любимым предметом в училище для Ал. Гр. был Греческий язык. Среди своих товарищей он считался знатоком этого предмета пред всеми другими. Всякому обращавшемуся к нему за разъяснениями по Греческому языку он охотно помогал. Вообще о нем среди его товарищей осталось воспоминание, как о добром товарище, готовом всякому помочь, чем мог.
По окончании курса во Владимирской Духовной Семинарии в 1875 г. А. Г. некоторое время был на гражданской службе. Затем, когда во Владимирском духовном училище открылась в 1876 г. вакансия учителя Греческого языка, он занял этот, с детства любимый им, предмет, который и преподавал до самой своей смерти, в течение почти 22 лет. Как учитель, он отличался основательным знанием своего предмета, особенной преданностью делу преподавания, аккуратным и добросовестным ведением его. Вся его жизнь и деятельность прошла в училище. Не было, кажется, здесь ни одной должности, которую он не проходил бы. А. Гр. Был и надзирателем, проходя эту должность совместно с учительством (с 1884), и членом-делопроизводителем Правления (1878 — 1881 гг.), исправлял неоднократно должность помощника смотрителя, был избираем в комиссии по освидетельствованию училищного имущества. В последнее время, по назначению Высокопреосвященнейшего Сергия, он состоял членом Строительного Комитета, по постройке нового здания общежития. Долгое время он занимался письмоводством в Училищном Правлении. Эта должность не редко заставляла его работать в училище по прекращении учебных занятий и лишаться чрез это летних каникул, которые, как известно, составляют одно из главных преимуществ должности учителя.
29-го ноября 1897 года Владимирское духовное училище понесло тяжелую утрату. В этот день, в 11 час. ночи, в полном расцвете сил и здоровья, на 46 году своей жизни, умер один из самых усердных членов его корпорации, учитель Греческого языка параллельных классов А. Г. Розанов. Это событие особенно поразило всех своею неожиданностью.
Роковая болезнь, унесшая в могилу, подкралась к нему совершенно неожиданно. Всего менее возможно было предположить, что именно он ближе других из своих сослуживцев стоял к тому роковому пределу, «его же не прейдеши», который Провидением положен каждому из нас в нашей земной жизни, так как пред всеми сослуживцами Алексей отличался своим могучим телосложением и, по-видимому, несокрушимым здоровьем.
11-го ноября А. Г. был в училище, при отправлении своих обычных обязанностей. Все видели его в свойственном ему добродушном настроении, он шутил и смеялся с своими сослуживцами. По окончании уроков, он пришел домой совершенно здоровым. Обедал и, отдохнувши после обеда, сел за свои обычные занятия, за чтение ученических упражнений. Вдруг во время этой работы, в 7 час. вечера, с ним случился сильный сердечный припадок. Захватило дыхание, деятельность сердца начала слабеть. Хотели бежать за доктором; но А. Г. почувствовал себя настолько слабым, что просил прежде всего послать за священником, который и явился немедленно и приобщил его Св. Таин. Явились потом и врачи и констатировали болезнь, почти не поддающуюся лечению, «воспаление около сердечной сумки». Первый припадок был настолько силен, что А. Г. мог бы умереть моментально, но остался жив, только благодаря своему могучему здоровью, и прожил до 29-го ноября. Призваны были на помощь почти все медицинские силы гор. Владимира. Несколько раз собирался консилиум, но человеческие силы были не в состоянии предупредить рокового исхода. Только чудо могло спасти его. Безнадежность положения была признана врачами на первых же днях его болезни. Промежуток времени, с 11-го по 29-е ноября, прошел в мучительной борьбе его могучего организма с страшным смертельным недугом. В последние дни он уже не мог лежать, а все время проводил сидя, облокотясь на стол. Сердечные припадки то усиливались, то ослабевали. Чем дальше шло время, тем чаще они повторялись и тем продолжительнее делались. Воспаленная, распухшая оболочка сдавливала сердце, стесняла легкие; воспаление распространилось и на них; все это захватывало его дыхание, сильно душило его, и в это время из могучей груди его невольно вырывались страшные стоны. Но все мучения А. Г. выносил замечательно стоически. Мысль, которая удручала его во время болезни, это та, что он не может быть в училище при отправлении своих служебных обязанностей. В короткие минуты полузабвения он бредил училищем: вызывал учеников, объяснял разнообразные формы греческих склонений и спряжений. «Плюну на всю эту мазьню, как называл лечение, встану и пойду на уроки», говорил он. Но дух был бодр, а плоть немощна. Смертельный недуг приковал его к одру, и в училище принесли только уже бездыханный труп его. В последний день своей жизни, 29-го ноября, он пожелал видеть своих товарищей-сослуживцев и проститься с ними. Явились сослуживцы, и без сердечного содрогания не могли смотреть на своего товарища. Что было и что сталось с ним. Это была тень прежнего А. Г. Лицо почернело и приняло землистый предсмертный оттенок, глаза и щеки ввалились, голос упал. Потухающим взглядом, на который уже ложилась тень смерти, обвел он своих товарищей. Голос его прерывался, слезы волнения и предсмертной тоски душили его. Со слезами все простились с ним. Невыносимо тяжело было сослуживцам говорить ему слова утешения: «до свидания, завтра, Бог даст, увидимся». — «Ну, отвечал больной на это, какое тут, может быть, увидимся». Прежде еще можно было надеяться на это, а теперь нет. Едва ли доживу и до вечера. Кончено!
Вечером этого дня, часу в 9-м, один из сослуживцев зашел к нему, думая, что все уже кончено. Но каково же было его удивление, когда ему сказали, что А. Г. жив и ужинает. Войдя в комнату, сослуживец-товарищ увидел, что А. Г., действительно, сидел за столом и с аппетитом ел суп. — «И не знаю, сказал больной, где я подцепил эту болезнь. Плохо сплю, а вот теперь, кажется, хорошо усну». «До свидания», сказал ему товарищ на прощанье. «Да, теперь, может быть, увидимся, а вот когда утром прихватило, то думал, что совсем смерть»,- ответил больной. После этого он выпил молока, стакан кофе с коньяком, лег на спину и заснул ровным, спокойным и, по-видимому, здоровым сном, но сон этот, к сожалению, был не к животу, а к смерти, он уснул, и больше не просыпался... А, Г. умер между 11 — 12 часами ночи на 30-е ноября.
Погребение покойного состоялось 1-го Декабря. Заупокойная литургия и отпевание были торжественно совершены в училищной церкви. Литургию совершал Смотритель училища, Протоиерей М.П. Введенский в сослужении с членом уч. Правления, Протоиереем И. Красовским, и братом покойного, священником города Переславля А. Г. Розановым. В отпевании принял участие бывший сослуживец покойного по Владимирскому Духовному училищу Протоиерей В. В. Касаткин. По окончании литургии, о. Смотритель училища сказал речь, посвященную памяти почившего.
Пред началом» отпевания учитель училища Н. М. Соловьев сказал следующее прочувствованное слово: «Дорогой сослуживец! Мы долго ждали твоего прибытия в училище. Мы звали тебя, но ты не мог откликнуться на наш зов: силы твои не подчинялись желанию; и вот мы принесли тебя сюда. ... Взгляни, мы все здесь. Вот и дети твои, — питомцы нашей школы. ... Посмотри, какое горе отражается на их лицах! Как они любили тебя! и их печальных взорах ты увидишь свою награду за труд и убедишься, что твои труды не пропали даром. Слезы детей — непритворные слезы. Но смерть закрыла от тебя эту картину, подобно тому, как она покрыла мраком ночи для тебя и красоту Божьего мира, красоту природы, которую ты так любил и на лоне которой отдыхал душой. А вот и твои сослуживцы. Их горе так же велико, как и горе питомцев твоих. Но они не узнают тебя. Неужели это бездыханное тело было обителью твоего мощного духа? Неужели это все, что осталось нам от тебя, наш незабвенный товарищ? Где тот решительный и смелый голос, который раздавался в этих стенах? Где твой умный и выразительный взор, где тот огонь, который горел в твоих очах и освещал тайники твоего доброго сердца, только что переставшего биться? Не о судьбе твоей скорбим мы. Веруем, что такие труженики, как ты, получат достойную награду на небесах. Для них обители Отца небесного открыты. Нет, мы скорбим о себе. Мы жалеем о том, что мы лишаемся в тебе доброго товарища и друга, что мы в последний раз видим тебя здесь, да и не тебя, а только храмину твоего духа, бывшее вместилище твоих физических и нравственных сил. Единственное утешение для всех нас, — окружающих твой гроб, остается то, — что смерть застала тебя, как часового, на своем посту. Ты встретил первый удар этого неприятеля, как воин в сражении, — среди занятий твоего звания. Посмотри в последний раз на все окружающее, особенно на эти стены. В них вся твоя история: твое прошлое, настоящее и будущее, — все, чем ты жил, что составляло твою цель и с чем ты явишься пред Богом. Здесь, — в этих стенах, засияло для тебя утро, наступил и прошел день твоей трудовой жизни. Тут же покрывает тебя своим покровом и темная смертная ночь. Училищу ты посвятил свои силы, свои дарования и свое здоровье. Для училища ты был столпом, на который падала большая тяжесть трудов. Ты был и учителем, и воспитателем, и письмоводителем и репетитором учеников. Чем только не был ты? И за что только брался, ты был хозяином дела. В последнее время ты, не покладая рук своих, день и ночь проводил за работой. Ты не жил,- а горел; горел, как свеча, поджигаемая с обоих концов, которая чем ярче и сильнее горит, тем скорей догорает. Светлые дни выпадали в твоей жизни так же часто, как часто солнышко показывается на осеннем, задернутом густыми облаками, небе. Такие люда, такие труженики, как ты, дорогой собрат, в праве рассчитывать на счастливую старость. Но Бог не привел увидеть тебе заката дней твоей жизни. — Как спелый колос, сломившийся неожиданно от налетевшего вихря, сломился и ты под напором тяжкой болезни и безвременно угас. Но не пропали труды твои: они здесь, — в этих юных существах, которые с такою любовью и скорбью окружают твой гроб.
Прими же дорогой собрат от твоих сослуживцев и учеников последнее «прости» и верь, что память о тебе долго, долго сохранится среди нас. Вечная память тебе, великий и честный труженик!»
В конце отпевания учитель И. В. Малиновский сказал следующее, обратившись ко гробу покойного:
«Дорогой товарищ! Давно ли мы видели тебя бодрым и здоровым, полным сил и неутомимой энергии в труде? Давно ли ты жил нашею общею учительскою жизнью? Давно ли волновался нашими общими заботами и интересами? ... И вот теперь ты лежишь пред нами бездыханный, точно могучий дуб, сраженный внезапно налетевшей грозой. Давно ли это сердце билось, было исполнено любви к вам, дети, заботами о вас? Да, видно, много забот и волнений выпало на долю его, что не выдержало оно, наконец, и надорвалось. Тяжелую скорбь вызывает в нас гроб твой, наш нежданный покойник, живот свой положивший на поле брани житейской, как доблестный воин, с оружием в руках. Слишком много, должно быть, ты понадеялся на свои могучие силы, не рассчитал их, посвятивши себя всецело делу обучения и воспитания «малых сих», отдавши им лучшие годы твоей жизни. В общем строе нашей училищной жизни не было, кажется, ни одного пункта, с которым не соприкасалась бы твоя деятельность. Даже летние каникулы, эта единственная привилегия нашей учительской службы, когда мы можем отдохнуть от трудов, освежить свои силы и впечатления, — не существовали для тебя, и их ты отдавал на службу училищу. Скромна и незаметна, по своему общественному положению, учебно-воспитательная деятельность, тем не менее из всех общественных званий и положений она едва ли не самая трудная и ответственная. Учителю приходятся иметь дело с живым, разумным материалом, — с детьми, основа развития которых лежит в них самих, в природе каждого порознь, в их индивидуальности. Учителю и воспитателю необходимо знать личные свойства питомца, чтобы правильно сообразовать с ними воспитательные меры и средства. А какая громадная ответственность лежит на лицах, отдавшихся учебно-воспитательному делу. Из детей развиваются юноши, потом мужи, следовательно, учебно-воспитательное воздействие на детей известного возраста простирается на целое поколение и, еще более, на будущность всего народа. Затем, в лице детей каждый отец и мать вручают нам самое дорогое свое достояние, свои лучшие надежды. Оправдать эти надежды — вот наша обязанность, и в этом опять великое значение воспитателя. Но для исполнения всего этого требуются от нас и особенные труды. А сколько препятствий встречает учитель в своей учебно-воспитательной деятельности со всех сторон. Природа человека развивается медленно и с большими трудами иногда поддается воздействию обучения и воспитания. Плоды воспитания и обучения созревают и оцениваются уже потом, самый корень учения нередко кажется горьким. Вследствие этого бывает то, что самые благие воспитательные действия учителя бывают не поняты, его особенные усилия и труды не оценены вовремя и по достоинству. Все это заставляет учителя мучиться, нравственно болеть душою и сердцем, и отражается на том органе человеческого существа, который служит выразителем всех его душевных волнений, на сердце. Отсюда мы поймем, что та трудовая жизнь, которой так беззаветно отдал себя наш покойный сотоварищ, соединенная с свойственными ей тревогами и волнениями сердца, и зародила тот роковой, смертельный недуг, который и свел его в могилу. По-видимому ровный, благодушный и невозмутимый, он все переживал внутри, страдал и мучился, не показывая другим своих страданий. Только изредка прорывалась эта сердечная горечь, — мы видывали его слезы. Медленно накоплялась она в сердце, не разряжаясь вовне, точно вода в плотине, которая, по капле просачиваясь, разразилась, наконец, смертельным сердечным ударом.
Дети, ради вас, вашей пользы, в течении почти 22-х лет так самоотверженно трудился почивший ваш наставник. Любовию и заботами о вас было наполнено его сердце. Прикованный к своему смертному одру, он рвался к вам, желая видеть вас, заниматься с вами. В нечеловеческой борьбе с своим страшным смертельным недугом он помнил вас, в смертной агонии он бредил вами; так велика была его любовь в вам. Чем же вознаградите вы его за все это? Молитесь за него, поминайте в своих чистых детских молитвах имя раба Божия Алексия, да упокоить его Господь Бог в селении праведных. Многие из вас, сделавшись священнослужителями, будут возносить бескровную жертву пред алтарем Всевышнего; поминайте и тогда его, — вот лучшая награда, которой вы можете вознаградить вашего почившего наставника за его заботы и любовь к вам. Прощай, дорогой товарищ! Господу Богу угодно было положить предел твоей жизни, а нас до времени еще оставил здесь. Ты вступил уже в вечность, а мы еще будем жить в этой земной юдоли переходящих радостей и печалей. Все мы, друзья твои, товарищи, сродники и ученики твои, обратим нашу любовь к тебе в горячую молитву пред Господом о спасении души твоей и об упокоении ее с праведными».
На отпевание Алексея Григорьевича собралось много народа. Кроме учителей, учеников и родственников покойного, здесь можно было встретить не мало и граждан города Владимира, так как покойный многим был известен здесь. Стройное, умилительное пение училищного хора, под управлением учителя училища Н. М. Соловьева, производило глубокое впечатление на всех собравшихся отдать «последнее целование» почившему, у многих можно было видеть на глазах искренние слезы. Плакали по нем почти все ученики его. По окончании отпевания, вынесли гроб из училища и поставили на дроги. Погребальное шествие, сопровождаемое пением «Святый Боже», медленно и торжественно двинулось по направлению к кладбищу. Пришли, наконец, к могиле, и зазияло страшное отверстие последнего убежища нашей земной жизни. Раздался глухой звук земли о крышку гроба, приводя в содрогание сердце каждого из присутствовавших при мысли, что это общий удел каждого из нас, и сырая земля на веки сокрыла от нас нашего товарища, так безвременно похищенного у жизни. На гроб покойного были возложены венки от учителей и учеников Владимирского Духовного училища. Мир праху твоему, добрый труженик на ниве духовной! Не велика была твоя жизнь, но много потрудился ты в ней на пользу подрастающего поколения. Да воздаст же тебе Господь в селении праведных за труды твои и за те страдания, которые перенес ты в своей мучительной предсмертной болезни.
И. Малиновский (Владимирские Епархиальные Ведомости. Отдел неофициальный. № 7-й. 1-го апреля 1898 года).
Владимирское Духовное училище
