Санктпетербургъ. Издание книгопродавца и типографа М.О. Вольфа, въ Гостиномъ Дворе, № 19. 1860.
КНЯГИНЯ
Огромный каменный дом отличной архитектуры, украшенный богатыми и прекрасными статуями, выдавался из ряда других, стоявших на дворцовой набережной. Парадная лестница, устланная мягкими коврами, вела в богато – убранные комнаты со всей изысканностью роскоши, моды и вкуса. Чрезвычайной величины зеркала, столы из лучшего карарского мрамора, малахита и порфира, часы разнообразнейших форм с бронзовыми украшениями, канделябры, люстры из самого чистого хрусталя, дорогие картины, паркетные полы, гладкие как стекло, богатые ковры, еще богатейшие, покрытые бархатом и шелковыми материями диваны, кресла и стулья, занавески у окон, портьеры у дверей из самых дорогих толстых материй, затканные золотом,- словом, тут было все, что только в состоянии придумать самая требовательная роскошь и богатство. Но, по-моему, самым лучшим украшением этого великолепного жилища были живые цветы, расставленные группами во всех горницах; деревья пальмовые, банановые, апельсинные и лимонные в полном цвете разливали благоухание по всему дому. Входя в это очаровательное жилище, особенно в то время, когда на дворе трещал мороз, точно казалось будто каким-то волшебством переносишься под жаркое солнце роскошных тропических стран. Тут же в одной комнате стояла раззолоченная клетка и в ней красовался большой зеленый попугай, а в другой комнате перепрыгивал с жердочки на жердочку белый как снег какаду. У каждой двери стояло по два официанта, готовые по первому данному знаку на всякого рода услуги. Дочь знатного и чрезмерно богатого вельможи, маленькая Саша, пяти лет была фрейлиной самого блестящего двора. На все выходы и праздничные поздравления привозил ее отец к Императрице, одетую очень богато с бриллиантовым шифром на плече. Пятилетняя дочь его на этих важных представлениях вела себя не как ребенок, а как взрослая; со всею осторожностью подходила к Императрице, делала самый учтивый низкий поклон, никогда не путаясь в своем длинном шлейфе. Удивительно и смешно было видеть эту крошечную фигурку в собрании прочих фрейлин. Ее хорошенькое личико, большие темно-синие глаза, которые, казалось, огнем горели, ее вежливое обхождение и умение вести разговор о предметах интересных обращали на нее всеобщее внимание. Исполнив свою важную фрейлинскую должность, она так мало об этом думала, что самой веселой минутой для нее была та, когда отец привозил ее домой, где она освобождалась от нарядов и переодевалась в простое домашнее платье; она тогда как птичка из клетки вылетала на волю: свободно бегала по всем комнатам, принималась за самые простые игрушки, хотя комната ее была наполнена множеством самых дорогих. Роскошь и пышность не могли испортить чистую душу скромной Саши; она восхищалась и любила все простое, не заражаясь ни гордостью, ни тщеславием. Достигши совершеннолетия, она вышла замуж за князя, такого же знатного и богатого человека, как отец ее, и сделалась владетельницей упомянутого нами выше великолепного дома. Муж Саши был человек очень добрый и умный и всею душей любил жену свою. У них было двое детей, сын и дочь, судьба которых была самая блистательная. Родители их, оставшись одни, доживали век свой среди изобилия и роскоши. Но как в малолетстве не мог испортить свет милую Сашу, теперешнюю Александру Алексеевну, так и во все продолжение своей жизни она была чужда его недостатков. С младенчества она более всего любила молиться Богу, первым утешением считала помогать бедным и делала это не из тщеславия, а единственно из любви к ближним; ей даже и на ум не приходило, что, поддерживая целые семейства, или неусыпными попечениями своими облегчая многим больным жестокость их страдания, она совершала истинно великие дела. Все это делала она так просто, с такой скромностью, что никто не знал, кроме Бога, сколько для исполнения таких подвигов проведено бессонных ночей, сколько пожертвовано собственным спокойствием, сколько преодолено препятствий светской невозможности. Александра Алексеевна, как нежная, покорная жена своего мужа, исполняла во всем его волю. Он любил жить роскошно,- и она старалась великолепно убрать дом свой. Он любил жить открыто, давать праздники, угощать обедами, веселить балами,- и Александра Алексеевна чрезвычайно ласково и приветливо принимала многолюдное общество; казалось, что вся душа ее была тут, хотя напротив роскошные пиры совсем ей не нравились. Она была гораздо выше этих пустых удовольствий мелочной жизни,- она испытала наслаждения истинные и жила настоящей, а не поддельной жизнью людей светских. По принятому обыкновению знатных домов, обеды, визиты, балы, все это сменялось одно другим, начиналось очень поздно, а оканчивалось же еще гораздо позже: полдневное время всегда заставало в постели жителей знатных домов, а полночь, когда все в природе покоится и спит, часто была для них самым деятельным временем светских удовольствий. Представьте себе, есть ли возможность при такой жизни сделать что-нибудь хорошее и полезное? Однако Александра Алексеевна успевала в своих добрых намерениях. Конечно, молитвой своей выпросила она у Бога ту великую благодать Его, что нега и роскошь не расслабили ее тела и не убили ее души. Она осталась непоколебимой против всех приманок света. Не редко случалось, что прямо с бала, когда другие подобные ей бросаются прямо на постель и просыпают половину следующего дня, она, сохраняя бодрость духа и тела, переодевалась в старенькое платье, надевала изношенный салоп, старомодную шляпку и на саночках или на дрожках с одной верной своей прислужницей отправлялась к заутрени и ранней обедни, и раздавала нищим множество денег от имени неизвестной княгини. Иногда в эти утренние путешествия успевала она съездить и в тюрьму, и в больницу; везде помогала или деньгами, или попечением своим и просьбами оказывала облегчение участи этих несчастных. Многие, выкупленные ею из тюрьмы, с ее помощью делались порядочными людьми. В больницах случалось ей присутствовать при самых трудных операциях, и она умела ободрить страдальцев утешительными словами, обращая внимание их и надежду на всемогущую помощь Божию. Все это совершалось в то время, когда подобные ей светские дамы наслаждались приятным и спокойным сном, теряя даром и время и способности, данные человеку,- она везде была деятельной, неутомимой. Случалось, что ее видели в один день заключенные в тюрьме, страждущие в больнице и бедные в своих холодных подвалах, или на тесных чердаках. Первые лучи солнца встречали ее в церкви; успев сделать очень многое, возвращалась она к себе, когда все еще покоилось глубоким сном в ее великолепном доме; уснув часа два или три, она вставала бодро, молилась Богу, одевалась. В полдень ее можно было встретить в щегольской карете, запряженной отличными лошадьми, с одетым в богатую ливрею кучером и двумя лакеями огромного роста, качающимися на задних рессорах. Это значило, что Александра Алексеевна делает визиты, как следует светской даме; но здесь очень часто случалось, что и это пустое обыкновение обращала она в полезное. Посещая своих знакомых, выпрашивала у должностных лиц какое-нибудь место для бедного чиновника, обремененного многочисленным семейством, или помещала сирот в казенное заведение; иногда же избавляла от нарекания невинно оклеветанного и возвращала ему честное имя. Все это знала она, потому что бедные и несчастные стекались к ней со всех сторон: она не только не тяготилась их просьбами, а напротив, старалась всей душей помочь всякому. Потом тоже солнце опускалось за горизонт, освещая последними лучами роскошные их обеды, которые украшала она своей любезностью умными и приятными разговорами, оживлявшими беседу за столом, как для нежно-любящего ее супруга, так и для всех присутствующих. Но не одно солнце во время дня любовалось великими подвигами Александры Алексеевны,- и серебристая луна, его спутница, задумчиво проглядывала сквозь розовые занавески в окна великолепной залы, где очаровательная хозяйка была душою многолюдного общества, где все кружилось в вихре бальных танцев, где гремела музыка, где, едва прикасаясь к гладкому паркету, носилось мимо нее несколько пар в быстром вальсе, и где по ее же распоряжению подавали на серебряных подносах и в хрустальных вазах всевозможные лакомства: фрукты, конфеты, мороженое, оршад, лимонад и прочее; где все шумело, говорило, смеялось, шутило, но только – не злословило. Зная, что хозяйка сплетен, этого мнимо-невинного препровождения времени, терпеть не может, все старались сколько можно воздерживаться от легкомысленных толков о людях и поступках их. Однако от того вечера у них не были скучны, а напротив чрезвычайно веселы и приятны. Если гости званы были не на бал, а просто на вечер, то благоразумная хозяйка с искусством умела вести разговор о разных предметах, интересных для людей образованных: о политике, о событиях отечественных, о замечательных предметах и случаях в чужих землях, об открытиях в науках и художествах; все чрезвычайно заняты были разговорами, и тот, кто говорил, и те, которые слушали,- а это, само собой разумеется, мешало сплетням и пересуживанию чужих поступков. Притом же все знали, что в этом доме едкие слова припишут не уму, а дурному воспитанию, и не сочувствие, а напротив отвращение заслужит такой человек среди ее избранного общества, состоящего из людей образованных в полном значении этого слова. Александра Алексеевна умела отыскать их среди многолюдной столицы и вечера ее имели какой-то особенный характер. Муж Александры Алексеевны был человек добрый; но, увлекаясь светской жизнью, не мог достигнуть высоких добродетелей своей супруги и, чувствуя все превосходство прекрасной ее души, любил ее, как ангела, посланного ему от Бога, уважал ее мнение, старался исполнить советы и желания тем более, что они всегда клонились к добру собственного семейства или посторонних людей. Дети, можно сказать, боготворили ее; слова ее почитались святым и воля неизменным законом. Все люди, как дворовые, так и крестьяне, называли ее своей истинной матерью и покровительницей. Все знакомые и незнакомые считали ее каким-то особенным существом; хотя в ней ничего не было сверхъестественного; она была только настоящая христианка, какими должны быть и все те, которые имели счастье креститься в этот великий святой закон! Но познакомимся несколько ближе с жизнью Александры Алексеевны, вспомним еще некоторые случаи из ее деятельности.
Однажды летом Александра Алексеевна прогуливалась по своей обширной даче, недалеко от триумфальных ворот нашей столицы. Как женщина чрезвычайно любознательная, имея охоту ко всему и восхищаясь природой со всей поэзией горячей души, она с неизъяснимым удовольствием рассматривала каждый цветок, всякий камушек, бабочку, насекомое, удивляясь премудрости Божией во всяком Его прекрасном создании, от малейшей травки до огромного дуба, от муравья, ползающего по земле в своих непрестанных трудах, до жаворонка под облаками, наполняющего воздух своим очаровательным пением, и до человека, совершеннейшего творения Божия. Все любила Александра Алексеевна, все привлекало ее внимание, все занимало ее чрезвычайно. Часы проходили незаметно в созерцании природы; она, любуясь то одним, то другим, подвигалась все далее и далее и наконец на самом отдаленном углу сада, где решетка на улицу остановила ее, она вспомнила, что далеко зашла от дому, что солнце уже село и что давно пора возвратиться назад. Александра Алексеевна пустилась в обратный путь; но, не успев сделать и десяти шагов, услышала стон на большой дороге, проходившей подле ее дачи. Тут уже не думая ни о чем более, как только о том, чтобы подать помощь страдающему человеку, проворно выскочила в калитку и очутилась на проезжей дороге, среди которой лежала женщина и громко стонала. Подбежав к ней, она узнала, что кто-то наехал на эту несчастную и переломил ей ногу. Что делать? Сперва хотела она ее приподнять, чтобы отвести в сторону, для предупреждения подобного же несчастья в другой раз. Притом же, видя, что ей необходима скорая помощь, добрая Александра Алексеевна с радостью заметила двух извозчиков, едущих по дороге; она подозвала их и, обещав щедро заплатить, уговорила, чтобы они подняли женщину и положили осторожно на дрожки; на другие же села сама и велела ехать в самую ближнюю больницу, бывшую не далеко за триумфальными воротами. Подъехав к крыльцу, она оставила женщину на дрожках, а сама пошла отыскивать смотрителя, чтобы просить о принятии больной. Привратник показал ей на крыльцо небольшого флигеля, стоявшего в конце чрезвычайно грязного двора. Александра Алексеевна отправилась туда; долго не могла достучаться, наконец с бранью отворились двери, в которых показался человек в халате.
- Что тебе надобно? – спросил он грубым голосом, прищурясь и рассматривая ее с ног до головы, и вдруг попятился назад. - Извините, сударыня, я в халате,- сказал он, смягчив свой голос, и хотел запереть дверь. - Нужды нет! – воскликнула она,- ради Бога не уходите, а поскорее подайте помощь несчастной. - Что вам угодно? Какой несчастной? – спросил он, отворив дверь. - Я привезла больную… - Теперь не время,- произнес он опять очень грубо. - А когда же, скажите, пожалуйста? - Завтра, часу в первом. - Да она до этого времени умрет; ей необходима скорая помощь. Но смотритель все-таки отказывался исполнить просьбу Александры Алексеевны, несмотря на то, что больная действительно была в безнадежном положении. Наконец Александра Алексеевна, не вытерпев более, схватила смотрителя за руку и заставила его выйти за ворота, где лежала без чувств ее больная. - Видите, в каком она положении,- сказала Александра Алексеевна:- вы непременно должны поместить ее в больницу и позвать дежурного доктора, или я буду жаловаться начальству. Смотритель заметил из ее слов и наружности, что эта была не простая просительница, принялся хлопотать: женщина была перенесена в больницу, положена на постель; дежурный лекарь, осмотрев ее ногу, объявил, что у нее раздроблена кость и что операция необходима, или больная к утру умрет, потому что уже заметны признаки Антонова огня. - Надобно послать за оператором,- сказала Александра Алексеевна. - Да, вы думаете, что это так легко. Он конечно живет недалеко отсюда; но вечером не пойдет для простой бабы. Завтра часу в двенадцатом, он и сам приедет сюда и тогда… - Но вы говорите, что она к утру умрет? - Ну, тогда и операции не нужно будет делать. - Как хладнокровно вы говорите об этом, г. лекарь,- сказала с негодованием Александра Алексеевна и, вынув из кармана бумажник, дала ему 25 рублей сереб. Лекарь с удивлением посмотрел на нее и на бумажку. - Я не пожалею денег,- прибавила она,- только бы помочь этой несчастной. Слова Александры Алексеевны произвели желаемое ею действие. Смотритель кинулся на дрожки и поскакал за оператором; тотчас явилась прислужница с бинтами и с теплым питьем для больной. Лекарь хотел непременно тащить больную в другую лучшую комнату, но Александра Алексеевна, видя, что она успокоилась и не так стонала, не позволила ему этого сделать. Через четверть часа, приехал оператор; лекарь суетился и приготовлял все, что нужно. Женщина, опомнясь и увидя приготовление, заплакала и стала просить оставить ее лучше умереть, потому что она не хочет жить без ноги. Но Александра Алексеевна, расспросив оператора и убедившись сама, что операция необходима, принялась уговаривать больную своим убедительным душевным красноречием, и та наконец согласилась, только с условием, чтобы добрая барыня не отходила от нее. Из любви к ближнему Александра Алексеевна не отказалась исполнить ее желание и держала за руку больную во время этой жестокой операции. Когда же все было кончено и больная успокоилась, то только в это время добрая Александра Алексеевна вспомнила, что ей надобно спешить домой, что муж ее вероятно беспокоится о ней, что скоро станут собираться гости на вечер. Попросивши доктора и смотрителя иметь попечение о больной, она отправилась на извощике домой, и чтобы никто не заметил беспорядка в ее костюме, вошла прямо в комнату горничных, где переодевшись, явилась в гостиную, успокоила мужа, и с обыкновенным радушием начала принимать гостей, которых собралось довольно много, не подозревая даже, что за несколько времени хозяйка дома совершила великий подвиг, спасши человека от смерти. Между тем Александра Алексеевна не забывала о своей больной и каждое утро посещала ее в больнице, этим участием обратила на больную внимание доктора и смотрителя, которые особенно заботились о покровительствуемой ею пациентке. Больная в скором времени выздоровела и вышла из больницы, заменив природную здоровую ногу неуклюжей бесчувственной деревяшкой. Но спасением от неминуемой смерти не окончились благодеяния Александры Алексеевны; она устроила все семейство этой бедной женщины: сыновей и дочек отдала в казенные заведения, где их учили различным мастерствам. Матери их назначила пансион на всю жизнь, так что она могла спокойно доживать свой век.
Вспомним и еще один случай из жизни Александры Алексеевны. Дело происходило таким образом. Однажды горничная Александры Алексеевны доложила ей, что молоденькая девушка принесла разные вышивания и предлагает купить у ней что-нибудь; сначала горничная отказала этой девушке, зная, что у княгини слишком много всяких вышиваний, но, тронутая страдальческой болезненной наружностью девушки, решилась доложить об ней своей госпоже. Александра Алексеевна одобрила поступок своей прислужницы и велела ей призвать просительницу. При первом взгляде на молоденькую торговку, жалость проникла добрую ее душу. Эта девочка была лет четырнадцати, недурна собой, но видно было, что измучена была работой: веки глаз ее были красны, лицо худое и свежесть молодости совершенно исчезла. Александра Алексеевна, так только для виду, взяла вышитый воротничек и, рассматривая его, спросила молодую торговку. - Ты, милая, сама это вышиваешь? - Сама, сударыня, с помощью сестер. - Ты не одна? - Нас пятеро. - Есть у вас отец и мать? - Есть,- проговорила девушка чуть слышным голосом и слезы покатились на шитье, которое она держала в руках. - о чем же ты плачешь, душа моя? - Извините, сударыня, не могла удержаться: батюшка и матушка в таком жалком положении… - Отчего же? - У батюшки отняли последний домик, и мы теперь не имеем куска хлеба. Что выработаю с сестрами, тем мы и кормимся; батюшка убит горем и беспрерывными трудами, а матушка совсем слегла в постели, у ней отнялись ноги. Тут снова ручьи слез подтвердили слова несчастной девушки. - Успокойся, душа моя, Бог не без милости: найдутся добрые люди, которые вам помогут. - Конечно, сударыня,- одна надежда на Бога, а люди такие злые, что не пощадили моего доброго батюшку, который никого не обидел во всю жизнь свою. - Как же это случилось? Расскажи-ка мне, друг мой. - Батюшка мой чиновник Ольхин был управляющим у одного очень богатого графа (тут назвала она его фамилия), на дворе его огромного дома был небольшой флигель; его покойный граф подарил батюшке за услуги и честность. Это было уже так давно, что батюшка мой и женился в нем и мы все там родились. Покойный граф назначил еще и пенсию отцу моему. Но когда старик умер, то злые люди оклеветали перед молодым графом отца моего, наговорили, что у него много денег, что он нечестно управлял имением, и довели до того, что молодой граф велел отнять у нас домик и выгнать родителей моих на улицу. Не знаю, как остались мы живы после такого горя! - Когда это случилось? - Да, уж с полгода прошло. - Где же вы живете? - Далеко, сударыня, на «Козьем Болоте». Батюшка нанимает небольшой уголок в доме купчихи Золотовой, подле церкви Покрова Богородицы, и вот одно утешение моих родителей, что по близости батюшка может с нами ходить к службе Божией и молиться единственной нашей Заступнице. Бедная матушка и того не может делать. Я с двумя меньшими сестрами работаю, ношу продавать шитье, и счастлив тот день, когда что-нибудь купят, но, видя нашу крайность, всегда дают очень дешево и часто едва окупится кисея и бумага. Батюшка берет иногда переписывать бумаги, матушка вяжет чулки и так кое-как питаемся. Такого рода был разговор Александры Алексеевны с бедной швеёй. Александра Алексеевна купила все, что та принесла, вновь заказала несколько воротничков, велела приходит к себе почаще и с тем отпустила бедную швею, чрезвычайно обрадованную ее щедростью, и уже не слезы, а радость блистала в глазах милой девушки. Но добрая душа Александры Алексеевны не довольствовалась этим, потому что первым правилом ее была истина, сказанная поэтом нашим Державиным: »Добро творить не собираться А если делать, делать в миг!» Так поступала она всю жизнь свою и теперь, отпустив швею, велела подавать себе одеваться и заложить карету. - Княгиня опять едет с визитами,- говорили горничные, другие же спорили, что этого не может быть, потому что вчера ездила. - Однако едет и сегодня. Я слышала, что княгиня приказывала сыскать визитные карточки. - Удивительно дело: ведь князь сегодня утром сказал, что сегодня раньше приедет из сената: ну, если она запоздает? - Так, что ж, князь так ее любит, что никогда не рассердится, если она и промешкает. - Да, уж точно любит, впрочем как и не любить такого ангела? Между тем во время этого разговора горничных второй степени, главные прислужницы очень пышно нарядили свою госпожу и подали ей щегольскую книжку с визитными карточками; она вышла в переднюю, человек накинул ей на плечи бархатный салоп чернобурой лисицы и княгиня отправилась кататься по городу, точно также, как и многие другие, ей подобные, от безделья и скуки пускаются на такие путешествия. Но наша княгиня и самое безделье умела обратить в дело. Александра Алексеевна поехала прямо в огромный дом знатного графа, того самого, который так несправедливо поступил с семейством бедной швеи. К счастью, хозяева были дома и приняли ее тотчас: всякий был рад такой милой гостье. Сам граф и жена его очень дружно ее встретили; она как всегда обворожила их своею любезностью и потом сказала, что приехала к ним не как гостья, а как просительница. - Как я рад, что могу служить вам! Скажите же, почтеннейшая Александра Алексеевна, чем могу быть для вас полезным? Я всеми силами постараюсь исполнить ваше желание,- воскликнул граф. Александра Алексеевна объявила свою просьбу. Но тут граф переменил тон. - Это невозможно,- произнес он сухо: - я выгнал Ольхина, как мошенника, который обокрал меня. - Но если он, напротив, человек честный? - Быть не может, княгиня! Человек, который донес мне на него, вполне заслуживает доверия. - А ведь он завладел домом оклеветанного? - Да, я отдал ему этот домик и пенсию Ольхина. Не говорите мне более об этом, добрейшая Александра Алексеевна, дурных людей должно наказывать. - А если я докажу вам, граф, что он невинен? - Напрасно будете беспокоиться, никогда этого не докажете. И возможно ли вам знать все подробности жизни так ничтожного человека? Он не из нашего круга, какой-то чиновник; это такого рода люди, с которыми, конечно, ни вы, ни я, никогда не говаривали и говорить не будем. - Пусть так, граф, но позвольте мне сделать некоторые справки и приехать к вам с новой просьбой. - Сделайте одолжение, княгиня, очень буду рад, хотя подобная безделица приведет вас опять к нам. Искренно сожалею о том, что вы будете жестоко разочарованы вашими надеждами, я знаю, что этот мнимо-несчастный человек купил себе дом на мои деньги и теперь в совершенном довольстве живет в нем. - Посмотрим, граф, прежде постараемся узнать всю истину и тогда решим, чья правда: ваша или моя? До тех же пор позвольте мне остаться в недоверчивости к вашим донощикам. После этого разговора княгиня, садясь в карету, прямо из великолепного графского дома приказала ехать к церкви Покрова Богородицы, близ «Козьего Болота». Пробило три часа на городской башне, везде благовестили к вечерне. Княгиня в своем щегольском экипаже, одетая чрезвычайно богато, полетела на рысаках своих в отдаленную и мало известную часть города. Остановясь у церкви, она вошла в нее, отслушала вечерню и оттуда пешком отправилась в дом купчихи Золотовой. Долго она не могла найти квартиры, где живет чиновник Ольхин. Дворник, видя такую нарядную госпожу с человеком в знатной ливрее, не верил ушам своим, что она точно спрашивает о бедном, почти нищем Ольхине, он долго уверял ее, что в хороших квартирах нет постояльца такой фамилии, а только на чердаке, почти под крышей живет какой-то Ольхин; да этот очень беден,- прибавил дворник, - и едва ли может быть нужен вам. - Его-то мне и надобно, проведи меня к нему. - Позвольте, сударыня, - с предупредительностью сказал дворник:- я вызову его сюда. - Нет, нет, я сама хочу видеть, как он живет. - да лестница очень крута, нечиста и темна. - Ничего, я ведь сказала тебе, веди меня к нему. Удивленный дворник повел княгиню по закоулкам грязного коридора, потом по развалившейся лестнице, прямо на самый верх и, отворив дверь в темный чулан, сказал: - Вот здесь-то он поживает. Александра Алексеевна переступила через порог этого нищенского жилища, пройдя через темную кухню, она вошла в комнату с одним окном. Видно было, что жильцы старались сколько можно прибрать ее, в ней не было ужасной грязи прежних переходов, пол вымыт и несколько плетеных стульев стояли в порядке, у стола сидел старик с белыми, как снег, волосами и наклонясь писал что-то очень прилежно, в углу помещалась кровать, на которой сидела старуха и вязала чулок; подле окна три молоденькие девочки вышивали на пяльцах; два мальчика сидели на полу, один держал, а другой разматывал шерсть; моток был так велик, что меньший мальчик принужден был совершенно протянуть свои коротенькие ручонки, а старший едва держал огромный клубок шерсти. Вообще все так были заняты каждый своим делом, что глубокое молчание сопровождало эту дружную работу. Скрип двери заставил обернуться старушку. - Настенька, кто это? – спросила она, увидя богато одетую посетительницу. И Настенька, знакомая нам швея, взглянув на вошедшую тихо княгиню, вскрикнула от удивления и радости, вскочив из-за пяльцев так проворно, что сестры ее едва успели подхватить, чтоб не упали они на пол. - Благодетельница моя! Вы ли сами пришли посетить нас? - Молчи, Настя, не говори, что ты меня знаешь, - сказала в полголоса княгиня. Между тем старик, уронив очки на пол, спешил встать, а старуха кланялась на постели, извиняясь, что ноги не позволяют ей подняться с места: девочки также скромно и вежливо поклонились, а ребятишки, бросив и моток и клубок, подбежали к ней и смотрели на нее, не спуская глаз с нарядной барыни. - Не тревожьтесь, пожалуйста,- сказала Александра Алексеевна, кланяясь всем и, взяв старика за руку, заставила его сесть рядом с ней. - Я пришла навестить вас, Федор Григорьич,- начала Александра Алексеевна. - Каким образом изволите знать мое имя? - Также точно, как знаю вас, вы были управляющим у графа Н. и с вами там несправедливо поступили? - Очень несправедливо, милостивая государыня, видно, Богу было угодно наказать меня. Каждый день молюсь за обидевших меня, прости им Господи! Поверьте, что их положение гораздо тяжелее моего, у меня по крайней мере спокойна совесть, потому что я никогда не изменял честному имени и теперь готов умереть за правду. А что люди во мне ошиблись, так это им простительно, конечно, чужая душа потемки. Мы все люди со слабостями, а потому ошибаемся очень легко. - Однако они отняли у вас дом? - Да, милостивая государыня, и лишили мое семейство последнего достояния. Но я не ропщу: боюсь прогневать Бога, единственного моего покровителя, будь имя Его благословенно! Он дал, Он и взял, все делается по Его благому Промыслу и к нашей же пользе, а люди только орудия Его святой воли. - Чем же вы живете? - А вот извольте видеть, трудимся, сколько можем, и живем. Я беру переписывать бумаги и получаю за это небольшую плату, жена вяжет чулки, дочери вышивают наряды для богатых барынь и продают, даже эти маленькие ребятишки, сыновья мои, помогают матери, разматывают для нее нитки и шерсть, вот так и достаем себе пропитание. - Но, я думаю, очень недостаточное. - Конечно, сударыня: щи да хлеб, чего еще надобно? Велика милость Божия, что еще не сидим совершенно голодные… - Да, тятя! Я вчера просил поужинать и плакал, а мама сказала, что нечего дать ему,- отозвался старший мальчик. - Не гневите Бога, дети! – сказал отец, - а благодарите Его за все! Видите, какую радость послал Он нам, так неожиданную, милостивую гостью! Расспросив обо всем и вполне уверившись, что у бедного чиновника не только не было так много денег, чтобы купить дом, но едва доставало на пищу самую скудную, Александра Алексеевна, утешив их надеждой на Бога и на помощь добрых людей, положила тихонько на стол несколько денег и спешила удалиться. Можно себе представить, как все жильцы этого не богатого дома были поражены удивлением, что госпожа в бархатном салопе и в шляпке с перьями, пришла пешком из церкви и ходила на чердак к бедным Ольхиным; потом, сойдя оттуда, села в щегольскую карету, промчалась мимо их окон и скрылась из глаз. «Какой счастливец этот Ольхин!» раздавалось со всех сторон. Не нужно, кажется, рассказывать о том, что добродетельная Александра Алексеевна не успокоилась до тех пор, пока не сняла клеветы с чистой души честного человека, открыв всю истину перед молодым графом, который за претерпенные обиды Ольхиным подарил другой лучший еще домик и обязался давать пенсию всему его семейству. Александра Алексеевна при этом также не оставалась в бездействии и сама помогла им во многом. Поместила в институт обеих меньших девочек, а Настеньку, когда она достигла совершеннолетия, выдала замуж за честного и благородного человека, снабдив ее всем нужным для заведения хозяйства. И старики под ее присмотром дожили спокойно век свой, поручив детей ее покровительству. Для мальчиков наняла умного дядьку и когда они подросли, записала их в корпус.
Почти все роды благотворений исполнила Александра Алексеевна; одно еще не было известно ей, это – странноприимство, но нечаянный случай дал ей возможность и здесь принести пользу. Однажды княгиня, проживая в деревнях своих по некоторым делам, зимой уже возвращалась в столицу, случилась в это время сильная метель, так что ямщик и вперед, до того измучил лошадей, что они едва добежали до небольшой деревни, остановились подле первой избы, увязнув в сугробе нанесенного снега. Мороз был сильный, добрая Александра Алексеевна не столько для себя, как для людей своих, желала погреться в избе и напоить их горячим чаем, для чего и послала спросить хозяев, пустят ли они ее к себе часа на два. Человек побежал на крыльцо, и в ту самую минуту вышла из избы женщина. - Ты, что ли, хозяйка? – спросил он ее. - Я, мой батюшка. Что угодно вашей милости? - У нас лошади стали: барыня хочет погреться у тебя в избе. - Очень бы рада, мой голубчик, да не можно. - Как не можно? - Да вот видишь, мой батюшка, сегодня, как нарочно, очень много собралось у меня странников, погода загнала, так барыне-то твоей не будет спокойно, избенка очень тесна. - Ну, вот хороша же ты хозяйка! Выгони всех на улицу, то и будет просторно! Барыня моя очень богата, она верно заплатит тебе в десятеро больше, нежели сколько дадут эти нищие. - Вестимо, батюшка, и по кибитке-то видно, что она знатная барыня… - Ну, так пускаешь, что ли? - Да вот что, боюсь променять на деньги царство небесное… - Что ты еще городишь? - А то, мой сударик, что уж если я из-за денег выгоню на мороз нищую братию, то уже не куплю, а продам царство небесное… нет, оборони Господь!.. Поди, постучись к соседке, у нее изба не хуже моей, она баба добрая, авось пустить твою барыню. Прощай, голубчик. С этим словом старуха хлопнула дверью и ушла в избу. Человек махнул рукой в знак негодования и побежал к соседке. В это время Александра Алексеевна, сидя в своем возке, слышала весь разговор, который заставил ее крепко призадуматься. Человек, проворно возвратясь, вместе с кучером принялись стегать лошадей и принудили их подвинуть возок к другой избе, из окна которой хозяйка кричала: милости просим к нам! Тогда уже Александра Алексеевна вошла в избу приветливой соседки, велела поставить дорожный самовар и расположилась отдохнуть и погреться, пока приведут свежих лошадей с ближней станции. Между тем у нее все одно было на уме, рассуждение старухи удивляли ее, и она желала расспросить об ней хорошенько, для чего пригласила хозяйку сесть поближе, чтобы напиться чаю вместе, и начала с ней разговор. - Скажи, пожалуйста,- начала она:- добра или нет твоя соседка, которая не пустила меня к себе? - Неужто не пустила тебя, сударыня? Это что-то неладно. - Как неладно, моя голубушка? Я сама слышала, что она не хотела принять меня. - С нами сила крестная! Что бы это значило? – произнесла женщина, качая головой,- соседка моя Лаврентьевна, принимает не только вас, господ, но и самую нищую братию: она такая добрая, что подобной ей, я думаю, и между вашими немного. - Что же она сделала такого доброго, моя голубушка? - Да вот видишь, сударыня, она сама вдова горемышная, однакож вскормила многих сирот трудами своими, да и такая жалостливая, что пущает к себе всякого странника, напоит, накормит чем Бог послал, обогреет в мороз, укроет от темной ночи и всякой непогоды, а иного, который расслаб ногами или болен, оставит у себя дня на два, истопит баню, стараясь помочь бедняку этим русским обычаем очень полезным, да еще и снадобья даст, напоит на ночь мятой или зверобойцем, и посмотришь – бедный человек, который притащился к ней чуть живой, станет вдруг красным молодцем и пойдет себе в путь с крестным знамением и молитвою за нее к Богу. Как же после этого она недобрая, да неласковая? Грех сказать об ней, что-нибудь дурное, Господь накажет. - Откуда она? - Здешняя, матушка, наша сестра, крестьянка, в этой древне родилась и выросла, а теперь уж и состарилась. - Кто же ее наставил на такую добродетель? - А вот видишь, сударыня, она измала приучена была ходить в церковь в ближнее село. Вот однажды, как рассказывает сама Лаврентьевна, священник в том селе толковал прихожанам, какое великое дело – не отказать человеку в ночлеге, принять странника и успокоить его. Что, мол, какой-то великий святой Авраам принял таким образом трех Ангелов в дом свой и что сам Господь велел исполнять этот святой обычай. Вот с той поры соседка моя Лаврентьевна и стала принимать к себе всякого заезжего человека и особливо пешехода и нищего, и Господь ей помогает. Не надивимся, откуда достает она столько хлеба, чтобы прокормить такое множество приходящих. Она давно уже это исполняет, слава ее разнеслась далеко, и посмотришь, осенью в темные ночи или зимой в холод так уж прямо и бредут к ней странные люди. - Она верно из богатого дома? - Нет, сударыня, отец и мать ее были очень бедные люди, да и она вот уж годов десяток, как овдовела и всегда была в большой бедности, с кучей ребят, которых помог ей Бог пристроить. Дочек повыдала замуж, а сынки ходят на заработки и иногда помогают ей. У нее же как-то все спорно идет, хлебца ли посеет небольшую полоску, капусты ли посадить в огороде, все у нее растет и поспевает скорее и лучше, нежели у всех нас, ясно, что сам Господь помогает ей за добрые дела. Ведь и мы простые люди знаем, что призреть странника – великое дело. В это время пришли доложить, что лошади готовы. Александра Алексеевна, видя, что люди отогрелись горячим чаем, поблагодарила хозяйку и, щедро заплатив ей за постой, завернула в бумажку несколько целковых и просила передать Лаврентьевне на угощение ее странников. Само собой разумеется, что это было добрым поступком со стороны Александры Алексеевны, но главное дело в том, что такой случай открыл ей новое поприще для благородной деятельности на пользу человечества. Проживая в богатом доме, имея множество привратников и прислужников, ей никогда не случалось видеть так называемого странника или странницу, к ней, разумеется, не допускали такого рода людей, и приходили за милостыней только те, которых она сама приказывала принимать. Теперь урок, данный Лаврентьевной, не выходил у нее из головы, и она всю дорогу составляла планы, как бы привести их в исполнение. Но в столице, на Дворцовой набережной, в пышном совсем доме она не имела никакой возможности осуществить задушевные свои мысли. Тем более, что она желала творить добро втайне, опасаясь, как огня, тщеславия или гордости. Наконец она решилась устроить странноприимный дом в одной из своих деревень, но кому поручить это трудное дело? Управители и старосты будут только брать хлеб и прочее и не исполнят того, что должно. - Боже мой, если бы у меня была добрая Лаврентьевна! - думала Александра Алексеевна. Не раз, даже ночью, эта мысль не давала ей покоя: она бредила Лаврентьевной. Сколько раз советовалась она с своим мужем! Он тоже сочувствовал ее предприятию, но тоже говорил, что всякий, кого бы пришлось определить к этой должности, будет или нерадив, или станет обманывать, странники ничего не получат, а грех падет на этого человека, трудно найти вторую Лаврентьевну. Добрые желания так и оставались только желаниями несколько времени. Но в одно прекрасное утро, князь, который был очень неповоротлив, вдруг, как молоденький, выскочил из своего кабинета и. прибежав в комнату своей супруги, воскликнул: «Вот! Посмотри, душа моя!» С этими словами подал он ей № газет; «прочти сама эти строки». Удивленная неожиданным проворством князя, Александра Алексеевна засмеялась, не понимая, чтобы могло быть такого интересного в полицейской газете. - Прочти, прочти скорее,- твердил князь. Александра Алексеевна прочла следующее: «Орловской губернии, Трубчевского уезда, продается лесная дача; при ней 20 душ крестьян, в деревне Калиновке, недалеко от большой дороги. О чем узнать от самого помещика Г.Н. на Петербургской стороне, в доме под №…» Прочитав эти строки, княгиня в свою очередь воскликнула дрожащим голосом от радости: - Неужели это та самая деревня? - Та самая, душа моя! – подтвердил князь,- вот как милостив к тебе Бог! Сию минуту еду на Петербургскую сторону, отыщу продавца, куплю деревню, чего бы она ни стоила, и подарю тебе ее вместе с Лаврентьевной. Довершай, ангел мой, свои подвиги. Княгиня заплакала от удовольствия и любви к своему мужу; она обняла его и сказала ему, что еще ни один подарок его не был для нее так приятен, как этот. Через несколько часов князь возвратился с планами и купчею на вновь приобретенное имение. По отдаленности и небольшому числу душ, за него просили очень недорого, не ожидая такого покупщика, который, я думаю, в своем энтузиазме не пожалел бы нескольких тысяч. Князь с охотой заплатил продавцу и еще расцеловал его, как своего первого приятеля. Тот, видя такой восторг князя, пришел в изумление и не мог объяснить себе его восторженности. Можно себе представить, как довольна была княгиня, с каким искренним чувством благодарила она своего доброго мужа. Теперь она еще более прежнего принялась обдумывать это дело. - Мне кажется, душа моя, что Лаврентьевна поглотила все твои мысли,- сказал однажды князь, когда остались они одни. - Да, признаюсь, так бы и полетела туда, чтобы переговорить с Лаврентьевной и устроить, как следует, дом странноприимный. - Вот видишь, друг мой, теперь февраль, пройдет март, апрель, наконец в мае дорога просохнет, и мы с тобой полетим в новокупленное имение. Не правда ли, что оно лучше всех наших богатых поместьев? - О, конечно! Ни об одном я столько не думала, но три месяца, как это еще долго! - Потерпи, душа моя, ты настоящий ребенок в этом случае. - Признаюсь, это правда, друг мой! Впрочем я постараюсь умерять свое нетерпение, пользуясь временем, чтобы обдумать хорошенько и составить самый полезный и удобный план для постройки дома и для устройства в нем порядка. - ты хочешь, душа моя, и дом выстроить? - Да, разумеется, в самой деревне Калиновке. Я хочу из избы Лаврентьевны сделать настоящую странноприимницу, то есть на этом месте выстроить просторный дом с огромной кухней, где бы всегда кипели щи в котлах и варилась каша день и ночь. Так что когда бы ни пришел странник, во всякое время мог бы отогреться горячей пищей. Поблизости я сделаю и баню, для исполнения русского обычая очень полезного, найму несколько поварих и поручу все заведение доброй моей Лаврентьевне, в полной уверенности, что с ее врожденной добротой все пойдет, как нельзя лучше: странники как следует будут призрены, накормлены и даже вымыты в бане. Я между тем от времени до времени буду посылать ей самую простую одежду, также чулки, сапоги и башмаки для того, чтобы Лаврентьевна снабжала этим самих бедных, оборванных нищих. Не правда ли, друг мой, что это будет хорошо? - Да, конечно, ты, как Ангел, посланный от Бога, пробудила и во мне это благожеланное чувство! Теперь вижу всю истину, сказанную великим нашим поэтом Державиным: «Почувствовать добра приятство, Такое есть души богатство, Какого Крез не собирал!» В таком роде бывали разговоры князя с княгиней и нетерпение последней успокоилось только тогда, когда она стала еще чаще посещать разные богоугодные заведения, замечать их устройство, расспрашивать, составлять планы удобнейшего расположения во всех частях. Таким образом нечувствительно прошли три месяца, и цветущий май встретил Александру Алексеевну в ее новокупленном имении. Можно представить, с какой радостью подъезжала она к этой маленькой деревеньке, ничтожной, в сравнении с другими ее усадьбами, украшенными садами, оранжереями и другими предметами удобства и даже роскоши. В Калиновке ничего такого не было, деревня в десять дворов, среди леса, на берегу небольшой речки; крестьяне чрезвычайно бедные, так что и остановиться такой важной госпоже было негде! Почти все избы от ветхости покривились на бок, крыльца подгнили и едва держались, в окнах вместо стекол была вставлена слюда. Или даже и того не было,- отверстие задвигалось толстой доской, в виде ставни; крестьяне малоземельные едва-едва доставали себе хлеб насущный. Все это знала Александра Алексеевна и однако чувствовала, что сердце ее от радости сильно забилось, когда она подъезжала к Калиновке! Въехав в деревню, она велела остановиться у крыльца домика той старухи, которая не пустила ее прошлого года. - А вот,- сказал сопровождающий ее тот же человек, который и прежде был с ней,- посмотрим, что-то скажет теперь старая хричевка. Чай до смерти перепугается, когда узнает, что не только она сама, да и вся их деревушка принадлежит нам! Они подъехали к развалившемуся крыльцу; вся деревня взволновалась; мужчины и женщины выбегали посмотреть на знатную карету, запряженную четверней отличных лошадей; кучер и лакей одеты были великолепно. Ребятишки бежали со всех сторон и останавливались толпами вокруг кареты. Но еще никто не знал, что приехавшая госпожа была их новая барыня. Александра Алексеевна приказала вызвать Лаврентьевну, которая поспешно и с низкими поклонами подошла к опущенному окну кареты. - Здравствуй, Лаврентьевна! Пустишь ли ты меня к себе? – спросила княгиня. - Изволь, матушка, с удовольствием. Странники теперь перемежились; видно весна: все работают по домам. Александра Алексеевна вышла из кареты и в сопровождении Лаврентьевны вступила с уважением в то жилище, где обитала великая добродетель странноприимства. Снаружи изба покривилась; но внутри все было хорошо: стол и лавки чисто вымыты, печка выбелена, медные оклады на образах вычищены и блистали от теплеющейся лампадки. Два мальчика тотчас встали, когда вошла незнакомая барыня, и низко поклонились. По всему видно было, что живут тут порядочные люди. Осмотревшись в избе и поговоривши с хозяйкой, Александра Алексеевна принялась пить чай. Посадив с собой Лаврентьевну, она вступила с ней в разговор и нашла в ее ответах столько здравого ума, такие основательные рассуждения, такие меткие замечания, что точно было чего научиться у этой простой крестьянки. – Вот, думала княгиня, что значит наше воспитание, что все ученье пред этой светлой головой? Правда, что где природный ум и любовь к Богу и ближнему, там уже все есть! Человек в низкой доле возвышается сам собою и безграмотный становится истинным мудрецом! Так рассуждала Александра Алексеевна, сидя в бедной хижине и разговаривая с простой крестьянкой. Но вдруг эта беседа была прервана, множеством вошедших в избу крестьян, с женами и детьми и ни один не пришел с пустыми руками: кто нес на деревянном блюдечке сотовый мед, кто яйца, кто мешочек сухой малины, маку, или даже тащил живого петуха, жареного поросенка, и все с низкими поклонами, обступив княгиню, просили принять свои усердные дары. - Что это значит, мои любезные? Зачем принесли вы мне все это? – спросила Александра Алексеевна. - Как же, матушка, ваше сиятельство! – отвечал за всех староста, кланяясь в пояс,- теперь ведь ты наша барыня. - Что это он говорит? – вскрикнула Лаврентьевна. - Встань, бабушка скорее,- шептал старший внук, таща ее за рукав,- ведь эта барыня купила нашу деревню и теперь мы все принадлежим ей. - Ахти, мои батюшки! А мне и не вдомек… Ну, православные! – прибавила она, обращаясь к крестьянам,- благодарите Господа Бога: Он послал нам своего Ангела небесного,- произнесла Лаврентьевна. – Этакой доброй госпожи я еще и не видывала, а кажись давно живу на свете… Петруша! Васька! – закричала она своим внукам,- бегите скорей, приведите сюда овцу с ягнятками, надо поклониться нашей голубушке барыне, авось примет она и наши дары: овцу от меня, а ягняточек от вас. - Хорошо, хорошо, я принимаю дары ваши, добрые люди. И благодарю за усердие,- сказала Александра Алексеевна. – Буду молить Господа, чтобы Он помог мне беречь вас, как детей своих, и делать все, что можно к пользе вашей. Это будет всегдашнею моею молитвой с тех пор, как вы принадлежите мне. Но как узнали вы, друзья мои, что я ваша госпожа? - А приехавший- то с тобой, наша матушка, молодой парень проговорился, что, дескать, вы мужички смотрите розиня рот на карету нашу, ведь эта приехавшая госпожа купила всех вас и с деревней вашей. Вот тут-то, матушка, мы и догадались и побежали по избам своим, чтобы не с пустыми руками придти на поклон к вашему сиятельству, примите, ваше благородие, наши скудные дары и сочтите их за большие. От всего усердия принесли мы их тебе, наша милостивая госпожа, барыня! Познакомившись хорошо с крестьянами и со средствами, какие можно было найти в деревне, благоразумная Александра Алексеевна приступила к делу. Она начала с того, что, переведя Лаврентьевну к себе, с ее внуками, наняла плотников, приказала им сломать ее избу, с принадлежащими к ней ветхими постройками, и на месте ее строить новый дом в одно жилье, спокойный и теплый, с большой кухней, чтобы открыть в нем странноприимницу. Таким образом при неусыпном старании самой госпожи и щедрой плате работникам, строение это отделывалась чрезвычайно скоро; в самое короткое время окончен был довольно обширный очень прочно и хорошо построенный дом, со всеми удобствами; даже и баня устроена была поблизости. Александра Алексеевна, приискав надежных людей, способных содействовать ее благородной цели, ввела свою любезную Лаврентьевну на жительство в этот дом с правами главной надзирательницы. С помощью Божией, выбор Александры Алексеевны был оправдан вполне; Лаврентьевна, женщина умная от природы, с деятельным и твердым характером, всей душей разделяла высокие чувства госпожи своей и усердно трудилась не для вида, чтобы получить какую-нибудь награду, но с полным убеждением, что служит доброму делу. Заведение Александры Алексеевны процветало. Сам Господь благословлял доброе намерение и труды, как учредительницы, так и ее помощницы. Еще при начале осени, до отъезда в столицу князя и княгини, начали приходить странники, и доброй Александре Алексеевне удалось самой видеть, что уже многие были укрыты от темной ночи, обогреты, накормлены и отпущены в новых кафтанах и сапогах, а женщины в крепких, чистеньких сарафанах и в теплой обуви. Все это доставляло величайшее удовольствие Александре Алексеевне, всегда расположенной к любви ближнего, но она, к сожалению, должна была оставить неизвестный, но приятный для нее уголок, чтобы возвратиться в столицу в богатый дом свой. Впрочем и там встретят ее те же бедные, и там вихрь светской жизни не закружит своими мелочами светлый ум этой благонамеренной женщины, напротив, она и там найдет пищу своей неутомимой деятельности. Благородная душа чуждается светской суетности, а жаждет занятий и трудов полезных для человечества.
- Неужели конец? – воскликнули дети, когда Александр Николаич, кончив чтение, остановился. - Да, мои душеньки, а не правда ли, что тут было много хорошего? - Очень много, кажется, все бы слушал, так прекрасно, так справедливо описала милая тетенька мою несравненную бабушку, - сказала Софья Федоровна. - Как бабушку? Разве Александра Алексеевна, эта чудная женщина – родная вам? – спросила Лиза. - Очень близкая, душа моя. - Стало быть и нам нечужая! – воскликнул Владимир. - Да, друзья мои, эта истинно добродетельная женщина была мать отца Сонечки, моего двоюродного брата, потому-то и могла я так подробно описать некоторые из ее великих подвигов. Не очень давно она скончалась и чистая, святая душа ее переселилась в царство небесное, где ее ожидала вечная награда! - Не правда ли, дети, что творить добро может всякий, в каком бы состоянии ни был? – прибавила Прасковья Михайловна. - Да, милая маменька! – отвечали они оба, торопясь поцеловать ее ручки,- эти четыре повести: Нищая, Миллионщик, Мальчик Сиротка и Княгиня доказали нам это, как нельзя лучше! - Но как вы счастливы, душенька мамаша,- прибавил Володя,- что видели и знали таких людей! - а мы вдвое счастливее тем, - сказала Варвара Михайловна, что из записок милой сестры имеем понятие об их полезной жизни. - Точно, милая тетенька, и мы должны просить Бога, чтобы Он помог хотя не много подражать им. - Да, Лиза! А к тому же еще у нас есть и живой пример перед глазами милого нашего братца, Мальчика-Сиротки, которого так щедро наградил Бог за его добрые дела. - Пожалуйста, не хвали меня, дружок мой, Володя! – возразил скромный Александр Николаич. – Не по моим заслугам, а по великой своей милости, послал мне Господь величайшую награду на земле, такую добрую, милую жену и таких хороших родных, за что должен благодарить Бога всю жизнь, не забывая того, что я был прежде и что теперь! - Все это очень весело было слушать,- сказала Лиза,- жаль только, что уже кончилось. - Когда так нравятся вам подобные чтения, друзья мои, то и я не хочу оставаться в долгу,- сказала Варвара Михайловна,- я могу прочитать вам еще две небольшие повести, которые подтверждают туже истину, что во всяком звании можно делать добро. - Ах, как вы добры, милая тетенька! Прикажите же принести вашу тетрадку! – вскрикнул Владимир, спрыгнув с своего места. - Нет, дружок мой, на сегодняшний день довольно уже чтения, мы скоро уже будем обедать, да кроме того. Если прочтем сегодня все, то в будущее воскресенье нечего будет читать. - Да, милая тетенька, но ждать до воскресенья так еще долго! - Будь терпелив, Володя! Знаешь, что при занятиях время у нас незаметно проходит, неделя пролетит, как час, и даст Бог, в следующее воскресение прочтем и мои две последние повести. Послушные дети покорились необходимости, занялись другим, занимали и гостей своих музыкой, танцами, повторяли разные музыкальные пьесы, шутили, смеялись, и вечер прошел очень скоро. Потом наступил понедельник, дети наши с не ослабевшей энергией принялись за свои обыкновенные занятия, учение и прочее, а при этом время быстро летит. И так день за днем прошла вся неделя, наступило давно ожидаемое воскресенье. Дети пошли в церковь и, возвратясь от обедни, рассказали, по обыкновению, больной тетке текст читанного в тот день евангелия и Апостола. Объясняя им смысл слышанного ими слова Божии о повиновении подчиненных своим начальникам, Варвара Михайловна заметила им, что в следующих ее повестях они найдут подробный рассказ, содержанием своим объясняющий слышанные ими в церкви Евангельские истины и за тем приступила к чтению.
