Савелий Карлович фон-Ферельцт Савелий Карлович фон-Ферельцт (1771 - 1838) - учитель Владимирского главного народного училища.
В 1818 г. в Москве, в типографии С. Селивановского, была издана книга, которая оказалась незамеченной современниками. Она не была зарегистрирована в библиографических справочниках. И даже имя автора долгое время было неизвестно — он скрылся под инициалами С. фон Ф. Книга называлась «Путешествие критики, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которым большею частию сам был очевидным свидетелем». Переизданная более чем через 130 лет Московским университетом (1951) с подзаголовком «Памятник русской сатирической публицистики начала XIX в.», она продолжала хранить свою тайну; имя автора по-прежнему было неизвестно. Высказывались предположения, что им мог быть племянник известного писателя Д.И. Фонвизина — С.П. Фонвизин. И лишь в 1950-е гг. в Ленинградском историческом архиве были обнаружены цензурные ведомости за 1810 г., которые и позволили установить имя автора.
Им оказался учитель Владимирской мужской гимназии Савелий Карлович фон Ферельцт.
Савелий Карлович фон-Ферельцт, скромный труженик в г. Владимире, занимает очень маленькое место и в истории русского просвещения. Подобные личности, конечно, не могли и не могут претендовать, чтобы они были всесторонне освещены в последующее время. Их, в сущности, и освещать нечего, да пожалуй и нечем. Но раз в нашем распоряжении есть хотя бы очень небольшие материалы, думаем — поделиться этими материалами следует.
С.К. фон-Ферельцт был уроженцем города Аугсбурга, происходил из дворян римской империи, был сыном генерал-лейтенанта и родился около 1771 г. Его отец, генерал-лейтенант, приехав в 1774 г. в Россию, поселился в Москве. Будущий писатель рано осиротел, и ребенка отдали на воспитание в католический монастырь в Москве. Образование он продолжил в частном пансионе в Санкт-Петербурге. Вынужденный самостоятельно зарабатывать на жизнь, он в 1792 г. приехал во Владимирскую губернию.
Служил гувернёром в дворянских семьях в Муроме, а с 1799 г. жил в г. Меленки, где занимался воспитанием детей уездного предводителя дворянства Н. Названова. В 1803 г. жил в г. Суздале.
В 1803 г. он обращается с прошением об открытии частного пансиона во Владимире. Разрешение было получено, и в 1804 — 1807 гг. он содержал частный пансион для дворянских детей, преподавая им также иностранные языки.
Улица Б. Московская, д. 37. Здание Главного народного училища
В 1804 году фон-Ферельцт является учителем Главного народного училища, где только что открыты были классы немецкого и французского языков, — в училище он был определен 14 марта 1804 года.
В 1804 году Главное народное училище было преобразовано в Владимирскую губернскую мужскую гимназию. Когда открылась во Владимире гимназия (7 августа 1804 г.), фон-Ферельцт уже был утвержден Московским Университетом (4 августа) учителем не только французского, но и немецкого языка, и эту двойную должность исправлял три года и 5 месяцев.
Когда при открытии гимназии учителям была дана инструкция касательно ведения дела в новоустроенной гимназии, Савелию Карловичу было особо сказано, что он «тем с большою ревностью и прилежанием обязан обучать французскому и немецкому языкам, в гимназии, что содержит частный пансион. Ибо малейшее его в оной нерадение подаст вероятный повод к заключению, что он, руководствуясь корыстолюбивыми видами, желает ко вреду гимназии умножить число учащихся в своем пансионе, через что он может лишиться не только выгод и преимуществ, с учительским званием сопряженных, но и права содержать пансион. Таковыя же следствия иметь будет и внезапное его намерение прежде определения на место его других учителей оставить нынешнюю должность свою в гимназии».
Так, видимо, дорожили тогда учителями, хотя Ферельцт, не имеющий никакого документа об образовательном цензе, как занимающий должность младшего учителя, получал жалования только 400 р. асс. и 75 р. на дрова и свечи.
В конце 1806 г., с 5 декабря фон-Ферельцт, сверх занимаемой должности в гимназии, был прикомандирован к гражданской полиции гор. Владимира для перевода на французский язык иностранных паспортов и видов. Эго поручение он исполнял шесть недель.
В том же 1806 г. он принял русское подданство и приписался к Владимирскому дворянству, хотя в дворянские родословные книги и не внесен за не утверждением Правительствующим Сенатом. За ним в Угличским уезде Ярославской губернии состояла д. Мартьяново с 15 душами крепостных крестьян.
31 декабря 1808 г. Ферельцт был произведен в чин коллежского регистратора.
В 1808 году С.К. фон-Ферельцт напечатал в Москве составленный им «План Географии, или практическое изъяснение терминам и естественным изображениям географическим». М., 1808 г., на двух открытых листах. Этот «План», сочиненный в свободное от должности время в пользу обучающегося юношества, фон-Ферельцт в 1810 г. представил на рассмотрение Училищного Комитета. Комитет хотя и выразил свое удовольствие по поводу того, что учителя свободное от трудов время употребляют на полезное, однако отказал автору в просьбе — ввести означенную карту в качестве руководства в училищах.Тикое решение Комитета, естественно, обескуражило автора: он понес убытки за издание, а издание без одобрения совсем не пошло в ход. Долго он хранил его и только в 1820 году, уже покидая службу в гимназии, С. К. принес все издание целиком в дар Московскому университету, прося его распространить по училищам, а во Владимирскую гимназию пожертвовал 50 экземпляров для раздачи учащимся. За такое «пожертвование своих сочинений во все гимназии Московского учебного округа, сверх благодарности в ведомостях», С. К. получил еще 28 июня 1820 г. такую же благодарность письменно от попечителя округа кн. Оболенского.
Ферельцт писал на русском языке. Главное и бесспорно принадлежавшее ему произведение - «Путешествие критики, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которых большей частью сам был очевидным свидетелем». Написано оно было в 1810 г., а напечатано в 1818 г. в Москве, в типографии С. Сельвинского. Его сближает с книгой А. Н. Радищева как ярко выраженная антикрепостническая направленность, так и литературный прием: сочинение написано в виде записок путешественника о всем виденном им в пути.
С. К. Ферельцт начинает свое повествование со спора с авторами сентиментальных романов о сельской жизни: «Не везде миртовые аллеи, не везде резвые ручейки с нежным журчанием пробегают по камешкам; не везде слышно сладкогласное пение соловья. Есть места дикие...», - пишет он. И вот, задав вопрос одному седовласому старцу: «Почему деревня страшится помещика?», - получает ответ: «Страшен, что как задумаешь на него, так волосы дыбом ставятся. Десять лет как мы ему достались в руки, десять лет он гнетет страшными налогами, сосет нашу кровь. Работаем день и ночь и все на него, он же последний кусок ото рта отнимает у нас».
В другом месте путешественник встретил крестьян, закованных в кандалы. Помещик, картежник и кутила, проигравшись, продал их на фабрику. А вот помещик, владелец 700 душ, дошел до состояния патологической жадности и стад брать деньги «с себя самого за каждый обед и ужин». Свою задачу, как и всех просвещенных людей, автор видит в том, чтобы «без лести и прикрас говорить русскую правду».
«Путешествие» Ферельцта увидело свет с дозволения цензуры. В отличие от «Путешествия» А. Н. Радищева оно не получило большого общественного резонанса и скоро было забыто. Даже авторство его установили только в советское время.
В 1809 году С. К. составил проект обложения денежным сбором всех вольных учителей и учительниц — на предмет содержания бедных учеников гимназий. Проект этот, представленный в университет, произвел там на столько сильное впечатление, что сочли нужным отправить его в Главное правление училищ, где однако проект не был признан заслуживающим уважения, хотя позднее идея С.К. Ферельцта нашла воплощение — был установлен сбор с домашних учителей.
Вероятно, в то отдаленное от нас время люди с каким бы то ни было образованием ценились не по нынешнему курсу, — доказательство этого видим на том же Ферельцте: 6 июля 1811 г. он был откомандирован директором училищ для собирания статистических и топографических сведений по Судогодкой и Меленковской округам Владимирской губернии, в чем и дал начальству отчет; кроме того, в том же году (3 августа) и тем же директором он был откомандирован для открытия 6 приходских училищ в удельном имении Императорской фамилии по Владимирской губернии.
В Государственном архиве Владимирской области хранится документ, связанный с важным событием в жизни С.К. фон Ферельцта — его прошение, написанное в октябре 1812 г. на имя епископа Владимирского и Суздальского Ксенофонта, где он пишет, что «возымел сердечное желание» присоединиться к православной вере. Крещение состоялось в Воскресенской церкви Владимира.
В 1813 г., по отношению Владимирского гражданского губернатора, от 29 сентября, к директору училищ был прикомандирован в свободное от учения время к переводам послужных списков всем во Владимирской губернии находящимся французской армии военнопленным, как высших, так и низших чинов на русский язык, и это поручение он исполнял в течение целого года, за что от гражданского губернатора получил по начальству письменную благодарность. Добавим еще, что в 1813 г. он получил чин коллежского секретаря, а в 1814 г. — титулярного советника.
Как учитель гимназии, надо полагать, Савелий Карлович фон-Ферельцт был не из особенно сильных: об этом отчасти свидетельствует и то, что полагавшееся по уставу гимназии чтение авторов было совершенно выпущено, а все дело ограничивалось изучением грамматики, переводами из хрестоматии да заучиванием разговоров, тем более, что по понятиям того времени гимназии должны были только научить — вести незамысловатые разговоры да сочинять краткие письма на иностранных языках.
Впрочем, надо оговориться: Ферельцт если и был слаб в познаниях, как учитель, то только с современной точки зрения; по тому времени, — как рекомендовал его директор при определении на учительскую должность, — С. К. «обучал новым языкам с похвалою во многих дворянских домах». Надо думать — с тою же похвалою учительствовал Ферельцт и в гимназии, — 2 декабря 1812 г. из Училищного Комитета при Московском Университете он даже получил через начальство благодарность за ревностную и усердную службу.
Как член учительской корпорации в гимназии фон-Ферельцт тоже не остался в тени. Правда, заняв место учителя гимназии по новым языкам, Савелий Карлович, не имевший, повторяем, никакого аттестата, выставлял себя каким-то энциклопедистом, способным преподавать французский и русский языки, географию, историю, христианский закон, арифметику, рисование, танцевание и фехтование; но он, видимо, был не чужд, и даже очень, педагогического такта. Так, напр., в самом начале существования гимназии во Владимире — возник у педагогического персонала вопрос — можно ли дозволить ученикам переходить из класса в класс и по воле их чему хотят обучаться? На «ученом прении» голоса педагогов разделились и фон-Ферельцт стоял на стороне единственно справедливой: с этим после и пришлось согласиться; он был враг манкировок учениками.
Ферельцт получил в 1816 г. бронзовую медаль за пожертвование по содержанию Высочайшего манифеста от 30 августа 1814 г.
1818-1820 гг. – Фон-Ферельтц Савелий Карлович (титульн. советн.) - ковровский уездный депутат.
22 декабря 1820 г. С.К. фон-Ферельцт вышел в отставку из гимназии и при этом произведен был в чин коллежского асессора.
26 января 1821 г. он был выбран дворянством во Владимирский уездный суд дворянским заседателем, а по окончании трехлетия — тем же дворянством был избран с 1-го января 1824 г. дворянским заседателем во Владимирскую палату гражданского суда.
1824-1826 гг. – Фон-Ферельтц Савелий Карлович (коллеж. асесс.) - муромский уездный депутат.
В 1824-1826 гг. он являлся дворянским заседателем во Владимирской палате гражданского суда. После 1826 года Савелий Карлович уже нигде не служил.
Фрагмент карты Менде Владимирской губернии 1850 года
Жил в имении жены в сельце Горки недалеко от Владимира. Здесь он и умер 7(19) января 1838 г. В метрической книге Троицкой церкви села Ставрово Владимирского уезда (ныне — посёлок Ставрово Собинского района) записано, что 7 января 1838 г. в сельце Горки скончался «коллежский асессор Савелий Карлов фон Ферельцт от чахотки, 66 лет. Похоронен близ Троицкой церкви».
Как мы видели, в 1820 году С. К. фон-Ферельцт получил благодарность за свои сочинения. Какие же это сочинения, когда известен только «План географии»? Ни у Сопикова, ни у Смирдина, ни у Плавильщикова мы не находим других его сочинений, хотя, конечно, это не говорит о том, что их и не было, — могли быть изданы анонимно. К такой осторожности особенно нас обязывает разысканное В. Н. Рогожиным и приводимое им указание, что в 1797 г. было представлено в Московскую цензуру сочинение — «Сифроа и Жиневия или изобличенная повинность, драма в 5 действиях, сочиненная фон-Ферельцтом». Очень вероятно, что это сочинение Савелия Карловича, — в 1797 г. ему было не менее 27 лет.
Источник:
Уроженцы и деятели Владимирской губернии, получившие известность на различных поприщах общественной пользы. Собрал и дополнил А.В. Смирнов. Выпуск 4-й.
ЖИВОЙ ТОВАР САВЕЛИЙ ФЕРЕЛЬЦТ. Из книги «Путешествие критики»
Сие пишу я к тебе, любезный друг! Из одной деревни, в которой, остановясь обедать, пробыл я долее обыкновенного, и охотно согласился бы пробыть еще долее; но есть-ли бы судьба меня не привела в нее, то никогда бы не согласился не только быть в ней, но даже и знать об ней. Как сладко утешать нещастных, и вместе как горестно видеть нещастных, не имея возможности отвратить от них нещастие! Сие-то самое было причиною того, что я желал быть и не быть в этой деревне.
Какая разница, друг мой! Между нещастными, которых мы видим на театре, и нещастными в самом деле! Там угнетаемый бедствиями, желая возбудить в зрителях сожаление, силится выжать из сердца своего слезы; но сердце его каменно, глаза сухи. Здесь страждущий, желая скрыть скорбь свою от других, силится удержать слезы: но слезы стремительными потоками текут из глаз его.
Подъежжая к сей деревне, приметил я на улице во множестве собравшийся народ. При виде меня, или лучше сказать, повозки моей толпа сия пришла в беспокойное движение. Многие, как казалось, побежали по домам. Я подъежжаю ближе. Горестные рыдания поражают слух мой.
- Что это значит? - спросил я извощика.
— Они верно почли вас за Исправника, или за Заседателя, - ответствовал он хладнокровно.
- Да разве вы боитесь Исправников да Заседателей? - подхватил я с живостью.
— Кого же нам еще так бояться, как не их? Еже-ли один из нас виноват, он для оправдания своего оклеветывает десятерых, коих всех потащут к ответу; и мы люди как безграмотны, так и робки, отчего нередко сами на себя надеваем кандалы.
— Да они по окончании дела невинных оправдают.
— Ах сударь, вить часто невинный от робости своей страждет за виновного смельчака, и Земской судья не святодух: как же их не бояться.
Разговаривая таким образом, подъехали мы к самому тому месту, где народ, кажется, предуведомленный о нашем прибытии, нарочно собрался и ожидал нас. — Они все униженно кланялись мне, окидывая меня печальными взорами. Сердечная скорбь живо была начертана на лицах их.
— Здравствуйте добрые люди! - сказал я им, так же кланяясь.
- Здравствуйте сударь! - говорили они сквозь зубов.
- Вы, кажется мне, что-то печальны? - спросил я.
- Чему батюшка! радоваться, коли Господь послал на нас такую страшную планиду? — ответствовал мне один старик. Казалось, он хотел еще что-то прибавить, но горестные всхлипывания попрепятствовали ему говорить более.
Причина грусти их мне была неизвестна; но при виде сего седого старца, который от старости и печали едва стоял на ногах, насилу мог я остановить в глазах моих слезы, которые вытекли уже из моего сердца.
— Бог столько же и милостив, сколько правосуден. Он послал на вас невзгоду, Он же может и отвратить ее,- сказал я с сострадательным видом.
- Вера-та неймется, батюшка! - отвечал мне другой старик, у коего глаза покраснели и опухли от слез.
— Я прошу у Вас гостеприимства. (Надобно знать, что эта деревня стоит не на большой дороге.).
— Милости просим! Но скажи нам, батюшка, как далеко остался барин наш и скоро ли к нам будет?
— Я вовсе не знаю, кто таков барин ваш. Следовательно, не могу знать и того, как далеко он едет и скоро ли будет.
— Так ваша милость кто же? - спросил он, несколько поободрясь.
Я дал ему в коротких словах знать о себе.
- Ах! батюшка! как ты нас напужал! — вскричал он, - мы думали, что ты тот самый, который приедешь к нам с барином нашим. Теперь с нас как гора какая свалилась. Потом, обращаясь к товарищам, продолжал: еще таки, братцы Господь до нас милостив! еще таки хоть денек, хоть часок, хоть минуточку побудем мы вместе с детьми своими, друзьями и братьями.
Я. - Как зовут вашего барина?
Ст. Н. М. Я. - Вы не знаете его?
Я. - Нет! да почему он вам так страшен?
Ст. - Да так-то, батюшка! страшен, что как вздумаешь про него, так волосы дыбом становятся. Десять лет, как мы ему достались в руки; десять лет он гнетет нас страшными налогами, десять лет сосет кровь нашу. Работаем и день и ночь — а все на него. Он же последний кусок ото рту отнимает у нас. Да уж добро бы хоть жил он, как люди-то: а то в дому у него собаки нечем выманить. Хошь бы денек когда вздохнули, хоть бы на минуту кручина отвязалась от нас. И не знаем, что такое за радость; поглядим на добрых-то людей, так и Господи тошно! живут, как милой свет — только тешатся. А у нас ложишься плачешь; встаешь — опять за то же.
Я. - И при всем том он беден?
Ст. - Беден, батюшка! как Ирха.— Умком-то, вишь ты, ветрен. — Бегуны, псовая охота — да уж вот больно, картежная та игра сманила его! Проигравшись кругом, до последней нитки, вздумал знать за ум схватиться: хочется, видно, долги-то кое-кому заплатить: так по зиме-то пятнадцать человек продал в рекруты. А ныне поднялся на новые фигли: всех до одного молодых-то ребят перехватал, сковал в железы — да и карауль мы же деток-то своих!
Я. - Что же он намерен с ними сделать?
Ст. - Продает какому-то фабриканту.
Я. - Как зовут этого фабриканта?
Ст. - Не знаем; слышали только, что он живет отсюда тысячи за три верст — там где-то неподалеку от каторги, и держит суконную фабрику. С ним-то барин наш ныне или завтра обещался приехать к нам.
Я. - И разлучить вас навсегда с детьми вашими?
Ст. - Навсегда... навсегда... на веки!
Заговорившись со мной, они, казалось, несколько позабыли горесть свою; но последние слова напомнили им об ней, и она поразила их с большею против прежнего жестокостию.— Они так сильно смутились, что, казалось, были совершенно вне себя.
Дав время несколько поутишиться первому жестокому движению, спросил я их: - Не можете ли вы как-нибудь пособить горю своему?
Ст. - Как бы могли, так бы не стали доводить себя до такой напасти.
Я. - Не в состоянии ли вы, как говорится, хоть себя урвавши оплатить долги его?
Ст. - Мы бы последние с себя рубашки продали, хоть бы мы, примером, и заплатили, он через неделю наживет долгов еще больше. Тогда что будешь делать?
Я. - По крайней мере вы можете просить его, чтобы он позволил вам самим выбрать для себя господина, который бы вас купил у него.
Ст. - Такой ли у него обычай, батюшка! дастся ли он на подлад: как что задумал, то и будь по его. Мало ли мы просили его и об этом!
Я. - Что же он вам сказал?
Ст. - Вот что! ваше дело молчать и делать то, что я приказываю; а я приказываю то, что мне хочется, или сию же минуту палок... плетей!.. Спину мягче брюха сделаю!
Я. - Видно он мало знает Бога?
Ст. - Какой, батюшка, бог! он и знать не знает, что за Бог. У меня таки было два сына, молодец молодца чище. Я любовался, глядя на них. А теперь обоих не стало. Одного по зиме продал в рекруты, а другого продает теперь. Жена подавно померла с печали. Да вечная ей память! теперь умирать же бы... А и похоронить-то нечем. Я остаюсь без всякого призрения — с одной нищетой, безсилием и тоскою. Не токмо что работать, и помирать-то ходить мочи нет. Ах! если бы Господь услышал молитву мою, да прибрал меня поскорее! Говоря слова сии, он устремил взор свой на небо.— Слезы были сопутниками сердечной молитвы его.
Я. - Добрый старик! ни одна слеза твоя не пропадет понапрасну: оне со временем все соберутся в один состав, превратятся в пламень и будут пожирать сердце виновника горестей твоих. Ты и теперь нещастлив, но еще в тысячу крат будешь нещастливее, есть ли станешь воображать себя нещастным. Бог по испытании твердости твоей, может быть, успокоит старость твою.
Ст. - Я желаю, чтобы он успокоил меня в гробе.
Я. - А еще лучше, есть ли бы он успокоил тебя в блаженной вечности.
- Ст. Буди Его святая воля!
1818
Основная статья: Писатели и поэты Владимирской губернии XIX столетия
Уроженцы и деятели Владимирской губернии
|
