Рабочее движение на фабрике Дербеневых в Камешково на рубеже ХІХ-ХХ веков Начало »»» Прядильная и ткацкая фабрика Дербеневых в местечке «Камешки»
Рабочее движение в Ковровском крае зародилось еще в 70-е годы XIX столетия. В 1890-1899 гг. во Владимирской губернии произошло 75 стачек и 65 волнений с участием свыше 100 тысяч рабочих. Поэтому, когда иваново-вознесенские фабриканты Дербеневы решили построить текстильную фабрику на месте пустоши Камешки, с таким явлением, как рабочие волнения они уже были знакомы не понаслышке.
Предприятие начало работать в конце 1892 г., а первые волнения прошли уже в марте 1896-го, в ходе которых ткачи требовали изменения графика работ накануне пасхальных праздников.
В этом же году, с 26 сентября по 9 октября прошла стачка рабочих, в которой принимали участие до 400 человек. О начале стачки Дербеневым сообщил конторщик Иван Степанович Даманин: «Сим имею честь уведомить Вас, что ткачи из мужской смены с 1 часу дня на работу не пошли, а пошли прямо за ворота и сидели у ворот до 3 ½ ч., а потом все пошли в Григорково и там выпили немного, а в 4 ½ ч. вечера подошли к воротам, в которые ходят в больницу, и тут сидели дожидаясь, когда пойдут женщины на смену. Мы дали свисток в 4 ½. В это время женщины должны идти на работу, но мужчины их не пустили. Исправник, становой и Алексей Иванович пошли за ворота, где стоял народ. Подошел к ним исправник и стал с ними разговаривать - чего вам нужно, ребята, а они говорили, что им хочется работать 18 часов, как в Иванове».
Рабочие настаивали на сокращении рабочего дня с 24 до 18 часов (для женщин - две смены по 9 часов, для мужчин - 3 смены по 8 часов), а также 5% надбавке за работу в ночные смены, т.е. уравнять в условиях труда с ивановскими текстильщиками предприятия Дербеневых. В эти дни фабрику посетил Павел Никанорович Дербенев. В письме от 28 сентября 1896 г. он так описывает события в Камешково: «Любезнейшие братцы! На вокзале в Новках я получил вашу депешу о том, чтобы быть осторожным, но за нами становой выслал урядника, которого я спросил, можно ли сейчас ехать на фабрику? Он сказал, что сейчас приехал и ничего не видел. Еще я спросил его, можно ли ехать с деньгами. И на это он ответил утвердительно. Так мы решились ехать на фабрику, а урядник поехал впереди. Доехали мы хорошо. У Алексея Ивановича я увиделся с фабричным инспектором Астафьевым. При разговоре с ним выяснилось, что он тоже держится того взгляда, чтобы теперь не уступать и спросил, как бы мы думали поступить с Пасхи. Я сказал, что с Пасхи мы бы, пожалуй, сделали 18-часовую работу, но это надо обсудить с ними совместно, чтобы цены были не выше других здешних фабрик. Тут он задал вопрос, как поступить с рабочими, сказать ли или намекнуть им на то, что с Пасхи может устроится 18-часовая работа или погодить, чтобы не сочли за уступку. И меня просил подумать о том же. О ценах я говорил, что во всяком случае, они не должны быть ивановскими, а именно здешними. На счет продолжительности остановки работы он предупредил, что она, по его соображениям, не должна быть короткой, если не пойдем на уступки. А об уступках я прямо заявил, что о них и речи быть не может.
До сих пор ткачи никаких доводов ни инспектора, ни полиции не слушают. Держат себя смирно и это перед инспектором выставляют особой заслугой, но из своей братии нескольких побили, кажется 4-х, за то, что разговаривали с Алексеем Ивановичем, а другие отказывались... В фабрике и во дворе ткачи ничего не ломают. А зато в лесу наломали на дороге деревьев, чтобы нельзя было по ней ходить. Это по той, что ведет от провалихи к «трубочке». Расчет ткачи едва ли возьмут. Не знаю, как все выйдет, а только на скорое окончание рассчитывать трудно...
Пошлите сказать моей жене, чтобы не беспокоилась; защиты много: сотских, десятников до 40 человек, урядник и пр.
Любящий Вас Павел».
30 сентября 1896 г. А.И. Самойлов в письме Дербеневым констатировал: «Ткачи сегодня на фабрику не явились. Становой составил протокол об оставлении самовольно ткачами работы. Приложили списки всех рабочих, оставивших самовольно работу... ».
Приехавший фабричный инспектор попытался уговорить забастовщиков возобновить работы, однако, вместо этого забастовщики напрямую спросили, сможет ли он воздействовать на хозяина фабрики, чтобы тот удовлетворил их требования. Когда инспектор сообщил, что не имеет такой возможности, рабочие ответили: «Тогда мы найдем того, кто может». Разговор с инспектором происходил в лесу, без присутствия членов администрации предприятия, поскольку рабочие опасались увольнения за участие в стачке. Посланная ими телеграмма в адрес губернатора с просьбой приехать на фабрику и разобраться в ситуации осталась без ответа. В продолжение всех событий полицейский исправник отмечал, что забастовщики вели себя совершенно спокойно. 3 октября они начали работу на прежних условиях. Однако, едва утихнув, стачка вновь грозила возобновиться спустя несколько дней. Размышляя над причинами произошедшей забастовки, старший фабричный инспектор А.С. Астафьев отмечал, что материальное положение рабочих «вовсе не такое плохое, если сравнивать их с подобными же, находящимися в данном районе». Волнения 9 октября, по его мнению, были вызваны забастовкой на фабрике Треумова в Коврове и «не без влияния подстрекателей, подбивших их поддержать своих ковровских сотоварищей».
Революционные события 1905 года широкой волной прокатились по всей России. Хозяева камешковского предприятия были обеспокоены реакцией рабочих на события в Санкт-Петербурге, но в январских письмах А.И. Самойлова ничего не сообщалось о недовольствах рабочих:
В письме от 17 января 1905 г. он пишет: «Уведомляю Вас, что сегодня получено от станового пристава 2 печатных объявления по Высочайшему Его Императорского Высочества повелению, от министра финансов относительно беспорядков в Санкт-Петербурге. Такие объявления, наверное, и у Вас получены. Объявления эти прибили на дверях фабрики. Многие рабочие читали эти объявления, начали говорить: зачем они нам? Другие говорили - зачем ругаете, эти объявления от Государя... Между рабочими пока ничего не замечается».
В письмах в последующие дни также говорилось, что «при фабрике все благополучно, между рабочими ничего не заметно».
И только к осени 1905 г. настроение рабочих стало меняться. Об этом свидетельствует письмо А.И. Самойлова от 11 октября 1905 г.:
«В Коврове, говорят, не работает механическая мастерская и треумовская фабрика. Поезда к Москве и от Москвы еще не ходят. Вообще настроение как фабричных рабочих, так и крестьян изменилось. Видимо, стало много разбрасываться прокламаций по деревням».
Первое выражение недовольства рабочих было описано в письме от 5 ноября 1905 г.: «Уведомляю Вас, что сегодня в 7 часов утра в механической мастерской объявили сбаву жалованья плотникам и кровельщикам с 1 ноября. Через полчаса вся механическая мастерская прекратила работу и вышла на волю. Рабочим дали ответ, что сбавы с 1 ноября не будет, обещали вежливое обращение и будет обращено внимание на выдачу или замену инструментов и просили работников встать на работу. Через полчаса все встали на работу и сегодня проработали до окончания благополучно... Как видится теперь едва ли кончится на этом, а с понедельника надо ждать еще объявления требований».
7 ноября 1905 г. директор фабрики Эдуард Иванович Магнус писал: «Говорят будто бы рабочие запаслись водкой и обещали остановить фабрику если не приедет Павел Никанорович для выслушивания из претензий...
Сегодня рабочие прядильной, отработав утреннюю смену, и, следовательно, не нарушая хода работы фабрики, собрались и пригласили меня для переговоров. Говорил один от лица всех рабочих, прося меня ходатайствовать перед Вами. Рабочие вели себя вполне прилично, озлобленности не видно. Переговоры вести с ними условились через подмастеров».
8 ноября 1905 г. рабочие механического отделения предъявили администрации следующие требования: выделение квартир для слесарей, прибавка 10% к жалованию, сокращение рабочего дня, увольнение старшего слесаря Белова. Прядильщики присоединились со своими требованиями: свободный выбор товаров в продуктовой лавке, бесплатное лечение в фабричной больнице не только рабочих, но и всех их родственников, увольнение прядильного мастера Масленникова, запрет на увольнение трудящихся без ведома рабочей депутации. Ткачи настаивали на увольнении мастера Зимина. Иван Степанович Даманин, по этому поводу писал П.Н. Дербеневу, что, «не останавливая фабрики, обе смены требовали одно и тоже. Смена, которая пошла домой, зашла в столовую и там распили две четверти водки и разошлись по домам. Все спокойно, прядильная и механическая работают». В письме директора фабрики Э. Магнуса сообщалось, что «рабочие ждут ответа на их заявления. Вызывал подмастеров и говорил им, что решения всех этих вопросов потребует некоторого времени, чтобы они не думали, что сразу будет получен Ваш ответ».
От правления Товарищества мануфактур Дербеневых из Иваново-Вознесенска пришел отказ в ответ на все требования. О реакции А.И. Самойлов телеграфировал Дербеневым 9 ноября в 12.15: «По объявлению ответа в 11 часов остались недовольны. Требуют по всему удовлетворения. Паровую остановили силой. Всех рабочих из корпусов выгнали».
10 ноября Э.И. Магнус сообщал, что фабрика стоит: «С утра рабочие послонялись кучками у столовой. Переговоров никаких не было. В два часа дня приехал фабричный инспектор Бобковский. Ему передали заявления рабочих и ответы на них. С этими документами фабричный инспектор отправился к рабочим вести переговоры. Мы сидим и ждем результатов...
Фабричный инспектор возвратился через три часа и сообщил, что рабочие согласны встать на работу, но, чтобы не было Зимина. Решили временно, до разбора этого вопроса Зимина отстранить. Объявить об этом рабочим отправились фабричный инспектор с Алексеем Ивановичем».
В волнениях участвовали около 1900 человек, поэтому хозяева были всерьез обеспокоены возможностью выхода ситуации из-под контроля: ими несколько раз на имя губернатора направлялись прошения об отправке роты солдат для под держания общественного спокойствия. Ковровский уездный полицейский исправник Яковлев не исключал возможности погрома на фабрике. Также указывалось, что волнения на предприятии возникли под воздействием посторонних агитаторов.
11 ноября 1905 г. в 13.00 рабочие получили повторный ответ от Правления товарищества. Из всех требований хозяева удовлетворили лишь одно - ткацкий мастер Зимин был уволен. При этом было высказано предупреждение о том, что фабрика будет закрыта, если рабочие не возобновят работу. В рапорте полицейского исправника Яковлева сообщалось, что в ответ на это из толпы раздавались угрозы сжечь предприятие.
В то же время директор фабрики Э. Магнус сообщал: «Сейчас у меня были подмастера прядильной фабрики и заявили от лица всех рабочих прядильной фабрики, что они согласны стать на работу и что вовсе не думали производить забастовку, а спокойно через своих выбранных вести переговоры относительно их требований».
14 ноября коллектив предприятия приступил к работе на прежних условиях, о чем П.Н. Дербенев был извещен телеграммами в 8.50: «За работу принялись. Все благополучно» и 15.45: «Вторая смена за работу принялась. Все благополучно».
Однако обстановка на протяжении некоторого времени оставалась тревожной, о чем свидетельствует письмо фабричного инспектора Бобковского от 13 января 1906 г.: «Прислан на фабрику по извещению от заведующего ткацкой фабрикой и по телеграмме от рабочих. Ткачи обеих смен пригласили меня в столовую и здесь я узнал следующее: уволенный 13 ноября за грубое отношение к рабочим мастер Зимин был вновь принят на фабрику в склад и держит себя относительно рабочих вызывающе, а именно: 1) говорил своим знакомым, что с Пасхи вновь будет мастером; 2) обещал некоторым деньги за поддержку; 3) родственники Зимина побили одного ткача, приговаривая: «Вот тебе за мастера». Кроме того, есть слух, что он указал на 2-х рабочих хозяевам, как на смутьянов в фабрике. Видно, что озлобление ткачей на Зимина очень сильное и если его не удалить с фабрики, то, наверное, можно ожидать беспорядков. А по сему рекомендую управляющему фабрикой А.И. Самойлову уволить Зимина за сеяние смуты среди рабочих и уволить его позже 16 января, т.к. рабочие порешили ждать ответа хозяев до 16 января. Прошу Самойлова довести все вышеизложенное до сведения хозяев».
В 1908 году на фабрике начали устанавливать новое оборудование - ватера. При их освоении естественно произошло снижение норм выработки, что отразилось на зарплате рабочих прядильной фабрики. 9 июня 1908 г. ватерщицы в количестве 98 человек прекратили работу и обратились к бывшему в тот момент на фабрике П.Н. Дербеневу. Требования касались увеличения заработной платы. Владелец фабрики им отказал и в тот же день с предприятия уехал. На следующий день к ватерщицам присоединились и все рабочие прядильной фабрики. Вслед за прядильным остановилось ткацкое отделение. Общее число рабочих, прекративших работу, достигло 2540 человек. Старший фабричный инспектор Свирский отмечал, что жалоба ватерщиц о сокращении выработки «не лишена оснований»: снижение производственных показателей было вызвано недостатком съемщиц и повлекло сокращение заработной платы на 1-2 рубля в месяц. Прядильщики требовали установить оплату за поденный труд не менее 60 копеек в день, кроме этого за пьянство рабочие просили их не увольнять, а подвергать штрафам; работающим после получения травмы на производстве платить полную заработную плату, а не половину; выплачивать процент от выработки не только сдельным рабочим, но и поденным; устроить квартиры для рабочих. Кроме прочего просили принять обратно на работу рабочего Юскова, уволенного за пьянство. Ткачи требовали улучшения качества сырья, поскольку от этого напрямую зависел размер заработной платы, а также выплаты за простой, происходящий не по их вине. Ковровский уездный полицейский исправник Саваренский указывал, что забастовка произошла внезапно, без предварительного соглашения рабочих, так что о ней не знал и управляющий фабрикой А.И. Самойлов.
11 июня 1908 г. дирекцией фабрики сообщалось: «После приезда старшего рабочего инспектора произошли следующие события: рабочие прядильной и ткацкой собрались на четвертом этаже и выразили желание говорить с фабричным инспектором. Последний прислал сказать, что по распоряжению Губернатора он не должен выходить к толпе и предлагает рабочим выбрать из своей среды человек по 5-6 с прядильной и ткацкой фабрик и придти для переговоров к квартире Самойлова. Когда я пришел на четвертый этаж, чтобы объявить им об этом, то там оказалось рабочих совсем немного, около 100, только с прядильной фабрики. Я объявил заявление фабричного инспектора и предложил им спокойно разойтись, что и было сделано. После ухода рабочих у ворот были расставлены стражники, чтобы не пускать во двор новую смену рабочих. К этому времени у ворот уже было вывешено объявление. Говорят, что за воротами было столкновение и есть много побитых. Теперь в ворота пропускают рабочих только с билетами, выданными из соответствующей конторы. Оборудование фабрики мы продолжаем и вызываем соответствующих рабочих».
Всем работникам фабрики выдали расчет, о чем было сделано следующее сообщение: «Расчет выдали почти всем, не явились немного более 30 человек. Все обошлось спокойно. В начале 7 часов вечера собрались депутаты от разных категорий рабочих и им объявили содержание Вашего письма от 13 с/м. Это по-видимому их очень огорчило, и они просили Вас начать фабричную работу на прежних условиях, отказываясь от своих требований. Всех депутатов было около 150 человек».
Служащих фабрики в десятидневный срок обязали освободить служебные квартиры. «Письмо Ваше получено. Объявление служащим расчета поразило всех, как гром и буквально пришибло. Все растерялись совершенно и не знают, что делать. Сегодня у меня перебывала масса рабочих, все огорчены страшно и говорят чуть ли не со слезами и собираются ехать к Вам с просьбой пустить фабрику». Из-за остановки прядильного производства близлежащие ткацкие фабрики в Вахромееве и Тынцах, ввиду отсутствия сырья, получаемого из Камешково, также вынуждены были приостановить работу.
Вместе с тем, от старшего фабричного инспектора Свирского в адрес правления была направлена записка, с просьбой как можно скорее запустить фабрику, поскольку «продолжительная остановка производства, подрывая благосостояние рабочих, озлобляя и деморализуя их безделием, создает восприимчивую среду для преступной агитации». Отреагировал на это обращение П.Н. Дербенев достаточно спокойно, заявив, что «прогуляем мы не особенно долго, т. к. надеюсь, что рабочие образумятся и будут всеми силами просить пустить в ход фабрику, что мы, вероятно и не замедлим сделать».
К администрации начали приходить депутации с просьбой пустить фабрику. «Сегодня у меня были депутаты от рабочих, просят начать работу на прежних условиях... и отказываются от своих претензий».
Обстановку в Камешково полицейские оценивали как спокойную, отмечали, что каких-либо сходок рабочих в окрестностях предприятия не было. «Судя по настроению рабочих, - сообщалось в записке, адресованной в Департамент полиции, - нет оснований ожидать каких-либо насилий со стороны рабочих по отношению к администрации фабрики». Прошло около двух недель, прежде чем снова начали принимать рабочих, которые возобновили работу на прежних условиях. Естественно, что тех, кто был замечен среди организаторов и активных участников волнений, вновь на работу уже не приняли. В числе подозреваемых оказался и директор фабрики Э.И. Магнус, который также был уволен. Надо отметить, что он расстался с Дербеневыми вполне мирно, о чем свидетельствует переписка Э.И. Магнуса с П.Н. Дербеневым: «Подчиняясь Вашему решению я не могу не высказать чувства большого сожаления, что мне приходится с Вами расставаться после стольких лет совместной и, как мне кажется, согласной работы на пользу Товарищества. Беру на себя смелость обратиться к Вам с просьбой выдать мне удостоверение и если можно, то одобрение в моей службе в Товариществе». А в ответном письме Павел Никанорович написал: «Милостивый государь Эдуард Иванович! И мы огорчены тем оборотом забастовки, который она приняла. И в силу необходимости прибегли к крутой мере - увольнению служащих. Удостоверение мы Вам выдадим, какое пожелаете, поэтому будьте любезны прислать черновичок оного, также и одобрение». Трех арестованных рабочих Грязнова, Мартынова и Соколова, замеченных в подстрекательстве к забастовке, выпустили из-под стражи спустя полтора месяца.
Через два года, ситуация грозила повторением: в рапорте ковровского уездного исправника Саваренского указывалось, что крестьяне из близлежащего села Коверино Палишкин и Жирнов, уволенные с предприятия за забастовку 1908 г., подговаривали односельчан устроить после Пасхи волнения на фабрике, склонив на свою сторону до 50 человек. За рабочими фабрики было установлено негласное наблюдение. В начале апреля представители от ткацкого и механического отделений обратились через управляющего А.И. Самойлова и заведующего механическим отделением Г.В. Полторацкого с просьбой к владельцу фабрики о выдаче им «квартирного рубля» (компенсации за арендуемое жилье), введения сокращенных предпраздничных дней, отмененных в 1909 году, а также о 5% надбавке с каждого выработанного рубля. П.Н. Дербенев, как и ожидалось, ответил отказом. Рабочие продолжали трудиться на прежних условиях.
Накануне Пасхи 1914 г. сложилась схожая ситуация: рабочие жаловались на усиленные штрафы, уменьшение заработка при вынужденном переходе на другие станки. Многие были недовольны директором А.А. Лебедевым. Рабочие пригрозили, что если его не уволят, то они, не прибегая к забастовке, преследованием вынудят его оставить службу. Через некоторое время А.А. Лебедев покинул фабрику. Забастовка на фабрике проходила и 3 сентября 1916 года.
В 1917 году к волнениям, вызванным экономическими причинами, прибавились политические. «На фабрику в Камешках весть о свержении самодержавия долетела 3 марта. Остановили фабрику и устроили митинг, на который прибыло 3000 человек. По окончании митинга с красным флагом пошли с песнями в поселок, где рабочие слушали их любимую песню «Вставай, поднимайся рабочий народ». В тот же день избрали революционный комитет в количестве 20 человек, в котором председателем стал Долбилкин Петр Осипович, а секретарем Анастасия Корунова». 16 марта комитет был переименован в Совет рабочих депутатов. Совет разоружил членов полиции во главе с урядником, не оказавших при этом никакого сопротивления, и избрал 7 человек из своих рядов в состав милиции, которую возглавил М.Т. Барабанов. 23 марта Совет постановил провести траурное торжество, где предполагалось отслужить панихиду по «павшим борцам за свободу, а также о воинах наших союзников, на поле брани убиенных». Хотя в этот период Дербеневы формально еще находились во главе предприятия, реальное руководство постепенно переходило в руки Совета. Об этом свидетельствует принятое Советом постановление от 9 апреля, из которого следовало, что «в случае [если] последует распоряжение владельца фабрики о закрытии фабрики на неопределенное время, то, вопреки распоряжению владельца, работы не останавливать и инициативу управления взять на себя, т.е. Совет рабочих депутатов, а рабочим стараться работать, не снижая производительности товара». Также постановлением Совета с Пасхи 1917 г. был введен 8-часовой рабочий день. Представители новой власти занимались обеспечением бесперебойной поставки сырья, продовольствия для населения, своевременной выплаты зарплаты рабочим и многими другими насущными вопросами. Совет поддерживал связь с 250-м Ковровским пехотным полком, Ковровским уездным Советом. 1 мая при фабрике была легально организована ячейка ВКП (б). Так в 1917 году страна вступила в новую эпоху.
Источник: С.Б. Кудряшова, С. С. Харитонов, г. Камешково Владимирской обл. Рождественский сборник. Выпуск XXII. - Под общей редакцией директора Ковровского историко-мемориального музея Моняковой О.А., доктора исторических наук. Составление - Зудина И.Н., Монякова О.А. - Ковров - Шуя: «ПолиЦентр», 2017. - 302 с.: илл.
Горькая доля Долго, надрывисто завывал гудок, сзывая рабочих поселка и окружающих селений на смену. Бабы и девки шли босиком с плетеными корзиночками на руке, в которых лежала немудреная снедь — хлеб, картошка, огурец, реже — бутылочка молока или яйцо. Подмастерья важно вышагивали в кожаных сапогах, густо смазанных дегтем, в рубашках-косоворотках, в фуражках из грубого сукна. Чем ближе подходили к фабрике, тем реже слышались смех и шутки. Слово застревало в горле, когда представлялся полумрачный цех с грохотом станков, с тяжелой горьковатой массой, которую с очень большой натяжкой можно назвать воздухом.
По закону рабочий день не должен превышать 10 часов, а фактически продолжался значительно больше. Заработок у прядильщиц, ткачей и других квалифицированных рабочих составлял 10—12 рублей в. месяц. Для того, чтобы представить, как низок был прожиточный минимум, укажем, что жилая каморка стоила 4 рубля в месяц, мука ржаная 1 рубль 20 копеек за пуд, ситец 17 копеек за аршин. На зиму квартиросъемщик должен был еще купить сажень дров, стоившую также около четырех рублей, да керосина. Нелегко было хозяйке сводить концы с концами, вот и приходилось нажимать на хлеб, картошку, овощи из собственного огорода да кислый до оскомины квас.
Фабриканты знали немало способов залезть текстильщику и в без того тощий карман. Значительная часть зарплаты изымалась у рабочих в виде штрафов. Раскроем «Книгу штрафов» за 1909 год. Подсчеты показывают, что только за второе полугодие оштрафовано 1618 человек на сумму 449 рублей 78 коп. Дербеневы и их прислужники все оценивали по твердой шкале: недобросовестная работа — 30 копеек — почти дневной заработок ватерщицы и ткачихи, порча орудий труда — 40 копеек, опоздание — 10 копеек. Особенно многочисленными были штрафы за брак. Каждая подплетина, недосека, грязное пятно стоили рабочему от 5 до 10 копеек. И все эти деньги шли в тугой фабрикантский кошелек.
Широко использовался труд детей, заработок которых был в два-три раза ниже заработка взрослого. П.Н. Дербенев говорил: «В моем производстве большой грамотности не требуется. Исполнилось двенадцать лет, пусть приходит срезать уток с бобинок, это вполне избавит семью от лишнего рта». Можно было видеть, как впритруску за взрослыми спешили на работу дети.
Нельзя без волнения читать воспоминания П.Д. Клочковой, начавшей трудовой путь в 1896 году: «Мне было десять лет, когда родители устроили меня на фабрику Дербенева. Пять лет работала я малолеткой за 3 рубля в месяц, затем перешла учиться в ткацкую фабрику. Выучилась и ждала того дня, когда поставят на станки. Но вместо этого меня поставили в поденные. В мои обязанности входило: прикладка дров, чистка выгребных ям, заставляли качать в баню воду, убирать мусор во дворе. Работала по 16 часов в день. Часто табельщик посылал к управляющему мыть полы, чистить самовар, стирать белье. За все это платили 5 рублей в месяц. Потом, из поденных перевели в запас. Чтобы попасть на станки, надо было табельщику дать взятку. На станках зарабатывали по 9—10 рублей. Полностью их работница никогда не получала».
Руководствуясь исключительно интересами наживы, Дербеневы не заботились о здоровье рабочих, облегчении их труда, о технике безопасности.
Отсутствие вентиляции приводило к частым заболеваниям рабочих. Профессиональным бичом текстильщиков был туберкулез, или, как его называли сами рабочие, чахотка. От чахотки ежегодно умирали десятки людей. Грязь и плохая освещенность были причиной широкого распространения другого заболевания — трахомы. Часто были увечья и травмы. Возмутительный случай произошел с четырнадцатилетней съемщицей А.Е. Корниловой из деревни Берково, попавшей рукой в шестеренную передачу. Приведем дословно акт об увечьи, составленный урядником при фабрике Дербеневых: «1904 года в октябре у съемщицы Аксиньи Корниловой третья и вторая фаланги указательного пальца правой руки оторваны напрочь, мелкие ткани первой фаланги того же пальца сорваны более чем на половину. Увечье более или менее тяжелое». Характерно, что в графе акта, где должно говориться о компенсации потерпевшей, нет никакой записи. Получилось, видимо, так: покалечили девочку и выбросили за ворота без гроша для существования. В самом деле, что могла предпринять в свою защиту неграмотная Аксюша Корнилова и ее не менее забитые родители?
Только в прядильном производстве за 1904 год зарегистрировано 55 несчастных случаев, не меньше их было в ткацком производстве, в механической мастерской и хозяйственном отделе.
Пожалуй, самое безрадостное зрелище поселковой жизни дореволюционной поры представляли жилищно-бытовые условия текстильщиков. Каморка рабочей семьи состояла из кухни и передней общей площадью около 18 кв. метров. Стоимость каморки относительно заработка текстильщика была столь велика, что квартиросъемщик, чтобы иметь средства к существованию, пускал многочисленных квартирантов. Набивалось по 15—20 человек. Спали на полу, на полатях. Ложились на бок, так как лечь на спину не хватало места. Бывало и так, что одни вставали и шли на работу, а возвратившиеся с работы ложились на их место. О постельных принадлежностях — простынях, пододеяльниках — не имели представления даже в более обеспеченных семьях. Вонь и духота в каморке становились невыносимыми зимой, когда за печь ставили народившегося теленка, а под печь пускали кур. Антисанитарное состояние жилищ, отсутствие сменного нательного белья приводило к столь бесчисленному размножению вшей, клопов и тараканов, что бороться с ними было бесполезно.
Владимирский губернский врач С.В. Любимский, исследовавший в конце XIX века условия работы текстильщиков Ковровского уезда, отмечал: «Общий вид рабочих — ткачей был не вполне удовлетворительным. Здесь часто попадались образцы большего или меньшего истощения и исхудания, общая бледность покровов, усталое, сонливое выражение лица представлялись взору не раз. Одним из главных условий подобного истощения служит весьма незначительное количество часов сна и отдыха вообще, так как работающие на фабрике в большинстве случаев — из окружающих деревень, расположенных от фабрики до 6 верст. Пользуясь в сутки лишь 12 часами отдыха, рабочие чуть ли не половину этого времени употребляют на прохождение с фабрики по домам и обратно, а из 6—7 часов, остающихся им для сна часть времени употребляется на пищу, на починку одежды, обуви, белья и другие хозяйственные нужды. В результате же является вывод, что количество часов сна для рабочих дальних, а их немало, не превышает 4-х в сутки». Картина, нарисованная Любимским, характерна и для фабрики Дербенева.
Построенная в 1904 году небольшая деревянная больница обслуживала целую округу. Она имела всего 15 коек, персона состоял из одного врача, фельдшера и аптекаря. На одну койку приходилось более тысячи жителей.
Культурный досуг ограничивался посиделками да гулянием по улицам, так как очагов культуры в поселке не было. Не случайно вечерами, когда опускались сумерки, парни и девушки под гармошку пели такие частушки:
Дербеневская контора,
Сам буржуй и сыновья —
На него, на злого вора,
Много лет работал я.
Кто на фабрике не живал,
Тот и горя не видал,
А моя головушка
Натерпелась горюшка.
Встань-ка, маменька, поутру
Да послушай на заре:
Не твоя ли дочка плачет
На фабричной стороне?
У нас фабрика высока,
На ней крыша зелена.
Помолитесь, девки, богу.
Провалилась бы она.
Атаки на капитал Формирование пролетариата на Дербеневской мануфактуре в Камешках происходило на грани двух веков. Этот период в истории России отмечен волной забастовочного движения, распространением марксизма, выходом на арену политической деятельности В.И. Ленина, созданием им в Петербурге «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», изданием газеты «Искра».
«Пусть сильнее грянет буря!» — страстный призыв горьковской «Песни о Буревестнике» ярко отражал революционное настроение широких масс трудящихся.
В таких условиях быстро созревало классовое самосознание камешковских текстильщиков, нарастал протест против грабительства и произвола хозяев.
Отзвуком прокатившегося по стране забастовочного движения явилась стачка ткачей на фабрике Треумова (имени Абельмана) в Коврове в октябре 1896 года. Основные требования ковровских ткачей — ликвидация ночных смен и увеличение расценок. По требованию фабриканта в город для подавления забастовки был прислан отряд солдат. Рабочие продолжали сопротивляться, но силой оружия их снова возвратили к станкам.
В знак солидарности с текстильщиками треумовской фабрики ткачи фабрики Дербенева в Камешках провели семидневную стачку, в которой участвовало более 400 человек. Это свидетельствовало о зарождении классовой солидарности среди пролетариев, начало ей одними из первых в стачечной борьбе положили камешковцы.
В декабре 1900 года вышел первый номер ленинской газеты «Искра». Через пропагандистов, приезжавших из Коврова и Иваново-Вознесенска, а также через организованный М.А. Багаевым марксистский кружок в Новках, газета попадала на фабрику в Камешки. Один экземпляр первого номера «Искры» был обнаружен в конце 60-х годов в старом журнале «Нива» во время ремонта одного из домов в городе. Он хранился в музее истории и трудовой славы фабрики имени Я.М. Свердлова.
Камешковские текстильщики приняли активное участие в первой русской революции 1905—1907 гг. Волна народного возмущения, вызванного расстрелом рабочих 9 января, вызвала гнев и протест пролетариев текстильной мануфактуры. Инициаторами забастовки были рабочие механической мастерской и прядильного производства, которых быстро поддержал весь коллектив. В один из дней утренняя смена, придя на работу, не встала к машинам. В цехах воцарилась непривычная жутковатая тишина. Люди или толпились в проходах, или сидели на подоконниках и лестницах, шепотом обсуждали события «кровавого воскресенья», охали, вздыхали. Через некоторое время ткачи остановили станки. Замелькали фигуры встревоженной администрации. Пытались уговорить рабочих начать работу, но на увещевание дербеневских прислужников никто не поддавался. Возглавили забастовку передовые рабочие, в числе их — подмастерье ткацкой фабрики М. Жирнов, слесарь механической мастерской М. Загромов, браковщик товара Е. Карташов, конторщик П. Палишкин, рабочий А. Беляев и К. Бездушнов. Они поддерживали связь с Ковровским комитетом РСДРП (б).
Были выработаны следующие требования к фабрикантам:
— увеличить расценки прядильщикам на все сорта пряжи на 5 копеек за каждые 10 кг. пряжи;
— увеличить расценки ткачам на все сорта ткани по 5 коп. за каждый сработанный кусок;
— повысить оплату труда поденным;
— установить восьмичасовой рабочий день;
— на праздники сменным кончать работу в 6 часов вечера денным — в 2 часа дня;
— построить для рабочих квартиры, а до момента предоставления жилья каждому рабочему выплачивать квартирные по рублю в месяц;
— разрешить организовать больничную страховую кассу взаимопомощи и использовать в ней штрафные деньги.
Рабочие настаивали также на увольнении грубо обращавшихся с ними представителей администрации, в частности, механика Иванова, прядильного мастера Лямина и ткацкого мастера Зимина.
Фабрикант обратился к властям за помощью. На фабрику прибыл отряд казаков. Они избивали рабочих нагайками.
На силу бастующие ответили тем же. Чей-то мужской голос приказал:
— Бей архангелов! — так презрительно камешковцы называли казаков.
Все, что было под руками, полетело в насильников.
Вечером жандармы забирали всех, кого подозревали зачинщиками забастовки. Но рабочие держались стойко. Три недели продолжалась нелегкая для рабочих борьба, и, несмотря на все трудности, рабочие вышли из нее победителями. Хозяин вынужден был пойти на уступки. Прибавил зарплату. Согласился выплачивать квартирный рубль. Уволил чрезмерно ретивых мастеров. Не удовлетворил лишь требование о 8-ми часовом рабочем дне.
После этой забастовки зазвучала новая, задиристая частушка:
В пятом мы держались крепко,
Все нам было нипочем.
Если нас казаки — плеткой,
Мы казаков — кирпичом.
В 1905 году камешковские текстильщики впервые нелегально праздновали Первомай. Собирались в лесу у деревни Остров. В целях конспирации применялась «ниточка». В начале леса привязывали к дереву нитку с. фабричного початка и по стволам тянули ее в глубь леса к месту маевки. Так рабочим легче было найти место сбора. Выступали местные и приезжие из Иваново-Вознесенска ораторы. Тут же распространялись листовки и нелегальная литература.
Активно развивалась политическая жизнь на фабрике и в 1906 году. В этом году помощником механика на фабрике стал работать Петр Осипович Долбилкин, родом из Коврова, из революционно-настроенной семьи. Ковровские социал-демократы решили организовать подпольную типографию. Нужен был печатный станок. Изготовление его поручили П.О. Долбилкину.
«... в 1906 году, — пишет в своих автобиографических записках Петр Осипович Долбилкин,— мне поручили по чертежам сделать печатный станок размером в 1/4 листа писчей бумаги, что я выполнил весьма аккуратно, бывши помощником механика в механической мастерской. Я раздавал каждую деталь отдельно слесарим и токарям и по выполнении их собрал и передал Як. Малееву. Станком пользовались...»
Когда наладили выпуск листовок, Долбилкин стал получать их и распространять в поселке и окружающих деревнях, развешивал на столбах и деревьях по дорогам в Камешки.
Не дремала и царская охранка. Урядник Сильянов, полицейские Кабанцов и Козлов шашками счищали наклеенные листовки, разыскивали «крамольников». Арестовали ряд вожаков забастовки. В тюрьму были посажены М. Жирнов, П. Палишкин, А. Беляев.
Одним из способов наживы фабрикантов за счет рабочих была хозяйская харчевая лавка. Продукты продавались в ней по повышенным ценам, порой испорченные. В среде рабочих и передовых служащих возникла мысль создать общество потребителей. Такая работа началась в 1907 году. Собрания, созываемые по этому поводу, открывали возможность в условиях наступившей после революции 1905 года реакции легально вести революционную работу. Председателем общества избрали Э.И. Магнуса, секретарем — П.О. Долбилкина. В качестве заведующего лавкой и Москвы был прислан социал-демократ А.Н. Ласкин. Хозяйская лавка вынуждена была прекратить свое существование. Однако и Дербеневы, и урядник Сильянов знали, что общество занимается не только продовольственными вопросами, и искали удобного случая расправиться с теми, кто выступал против хозяйских порядков. Такой случай представился.
В 1907 году, расширяя производство, Дербеневы установили прядильные машины английского производства — ватера. Всю тяжесть освоения нового оборудования фабриканты возложили на плечи прядильщиц. И без того мизерная зарплата сократилась почти вдвое.
Летом 1908 года стихийно вспыхнула забастовка с требованиями повысить зарплату.
— Прибавьте заработок, на хлеб не хватает, дети голодают,— обратились текстильщики к хозяевам.
В ответ:
— Нет! Прибавки не ждите.
Работницы возвратились к машинам, но к работе не приступали. Вскоре из Иванова приехал П.Н. Дербенев и в окружении свиты пошел по цехам.
— Работать будешь? — спросил он молодую работницу Настю Корунову.
— Как все, так и я, — не сробев, ответила она.
Дербенев нахмурился и ушел из цеха.
Обстановка реакции и террора позволила фабрикантам использовать тактику наступления. Из Владимира прибыли казаки, вооруженные винтовками и нагайками. Сопротивлявшихся рабочих выгнали из помещения и на дверях фабрики повесили замок. Управляющему было дано распоряжение уволить всех рабочих, а фабрику остановить на неопределенное время. Прошло несколько недель. Отсутствие заработка губительно сказывалось на всех, особенно на многодетных семьях. Тогда рабочие решили организовать взаимопомощь. Однако ресурсы были крайне скудными. Послали делегацию из 30-ти человек в Иваново для переговоров. П.Н. Дербенев, чувствуя за собой силу столыпинского режима, отказал в просьбе открыть фабрику. Между тем голод продолжал подрывать физические и моральные силы бастующих. Стихийно собралось около 300 человек, преимущественно женщины с детьми, и пешком под палящим солнцем отправились к другому совладельцу фабрики — И.Н. Дербеневу, дача которого с оранжереей и большой конюшней находилась в селе Великово, что в двенадцати верстах от Камешков. Шествие оборванных, голодных людей было скорбным, терзающим сердце. Не дрогнуло только черствое сердце хозяина.
— Всю фабрику по кирпичу разбросаем, а копейки не прибавим, — заявил и этот «истинный ревнитель христианства» голодной толпе.
Насладившись вдоволь зрелищем унижения рабочих, Дербеневы решили, однако, вновь пустить фабрику: простой машин и станков невыгоден был и им.
Управляющему дали указание принять рабочих на следующих условиях: все, что было дано рабочим в 1905 году, отнимается, закрывается лавка общества потребителей. При найме рабочих и служащих велась жесточайшая «просевка». Замеченным и неблагонадежности отказывали в работе. С «волчьими билетами» оказались А. Назимов, С. Мартынов, А. Корунова, Василий Федорович Цыганов. Не забыли и активистов создания общества потребителей — Э. Магнуса и П. Долбилкина, которые также оказались среди уволенных.
Долбилкин Петр Иосифович (1871—1938) - один из организаторов большевистской организации в Камешково. После Февральской революции был избран председателем первого Камешковского Совета рабочих депутатов. Был председателем ревкома, организовывал Камешковский отряд Красной гвардии. Руководил предоктябрьской стачкой камешковских текстильщиков. В 1918 году активно работал в Ковровской уездной партийной организации. Принимал деятельное участие в осуществлении национализации прядильно-ткацких предприятий, вошедших в первые годы Советской власти в ковровскую группу фабрик Иваново-Кинешемского объединения текстильной промышленности. Избирался делегатом III и IV Всероссийских съездов Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. До марта 1919 года состоял членом правления Иваново-Вознесенского областного профсоюза текстильщиков. В 1919—1924 гг. работал председателем Ковровского группового правления треста текстильной промышленности. В 1925— 1928 гг. — директор камешковской фабрики имени Я.М. Свердлова, директор фабрики имени К. Либкнехта (д. Сергеиха). В 1929—1930 гг. — председатель Владимирского городского Совета депутатов трудящихся. Последние годы был на пенсии.
Мемориальная доска в честь Долбилкина Петра Осиповича. г. Камешково, ул. Долбилкина
Но недолго наслаждались своей победой фабриканты Дербеневы. Начавшийся в стране после Ленского расстрела революционный подъем чувствовался и в Камешках. Снова появились листовки, призывающие рабочих к революционной борьбе. Снова молодежь распевала частушки, в которых звучала угроза эксплуататорам:
Ты, тальяночка моя,
Мне с тобою весело,
Фабриканты все у нас
Что-то нос повесили.
Фабрикантам красоваться,
Знать, недолго уж везде,
Им придется убираться —
Возьмем фабрики себе.
В это время техническим директором фабрики был Лебедев, примыкавший к меньшевикам. Он проводил жесткую политику в отношении рабочих: усилились штрафы, по разным поводам урезывалась зарплата, проявлялось бездушное отношение к просьбам людей. Вот, в частности, что писал в донесении начальник Владимирского губернского жандармского управления в департамент полиции 8 апреля 1914 года под грифом «секретно»:
«Рабочие фабрики Дербенева в с. Камешках Ковровского уезда после праздников святой пасхи предполагают предъявить к владельцу фабрики П.Н. Дербеневу требование об увольнении директора фабрики Лебедева.
В случае неудовлетворения этой просьбы рабочие решили, не прибегая к забастовке, различным преследованием довести директора Лебедева до положения, при котором он сам должен будет оставить службу.
Донося об изложенном, докладываю, что наблюдение за рабочими установлено».
Забегая вперед, скажем, что Лебедеву все-таки пришлось под давлением рабочих оставить свой пост.
В предреволюционные годы на фабрике уже создалось ядро из революционно настроенных рабочих, которые хотя и не были оформлены в партийную ячейку, но твердо стояли на ленинских позициях и активно руководили нараставшими классовыми битвами.
Источник:
М. Воронцов. «Живая нить». Очерки о родном городе. 1984.
Далее »» «Камешки» в 1917 году
Город Камешково
|
