Формирование дружин Владимирского ополчения 1855 г.
Формирование дружин Подвижного Владимирского ополчения 1855-56 гг.
Подвижному Ополчению пешему, а в двух малороссийских губерниях конному, предшествовало сформирование морского ополчения и стрелкового полка Императорской фамилии. Высочайший Указ о сформировании морского ополчения дан Правительствующему Сенату 2-го апреля 1854 года; повелевалось образовать 4 дружины гребцов для сформирования резервной гребной флотилии в охрану берегов Финского залива; дружины эти должны были составиться из охотников Петербургской, Новгородской, Псковской и Тверской губерний; ополченцу полагалось 8 рублей в месяц жалования, довольство морских нижних чинов и одежда крестьянского образца, с дозволением ношения бороды и стрижки по-крестьянски, срок же службы назначался по 1-е ноября. На вызов желающих явились массы и не только из тех губерний, откуда назначался вызов, но и из других, причем, в некоторых местностях возникли даже беспорядки: так, для устранения их между заводскими мастеровыми и крестьянами, на заводы, расположенные близ Мурома, приезжал флигель-адъютант гр. Строганов; но все окончилось благополучно без особых последствии. За Высочайшим повелением 2-го апреля о сформировании морского ополчения, 25-го октября последовал рескрипт на имя министра уделов гр. Перовского — о сформировании из удельных крестьян полка Императорской фамилии, родоначальника нынешнего гвардейского стрелкового батальона Императорской фамилии. Стрелкам полагалось жалование 8 руб. в месяц, довольство, одежда, обувь и вооружение; места же формирования — Новгород, Владимир и Нижний-Новгород. Обмундирование как морского ополчения, Императорских стрелков, так и сформированного впоследствии подвижного ополчения было приспособлено к обыкновенной крестьянской одежде с разницею в головных уборах: стрелкам даны были шапки с четвероугольным верхом и меховым барашковым околышем, без козырька, спереди шапки над околышем крест; ратники морского и подвижного ополчения имели фуражки с козырьком и крестом по средине верхней передней части, короткий полукафтан или казакин, стянутый ремнем, шаровары, поверх которых высокие сапоги, и черный суконный галстук; у урядников галун по борту полукафтана до кушака. Цвет кафтанов морского ополчения я не припомню, так как мне не удалось его видеть, но кажется, что серый. Императорские стрелки имели кафтаны темного цвета; подвижному ополчению был предоставлен выбор сукна и цвета по местным условиям и по дружинам: черное крестьянское, белое, серое армейское и желтое верблюжье.
Ратник
Все дружины Владимирского ополчения были одеты в серое армейское шинельное сукно и отличались только цветом погонов, дружины №№ 117, 118, 119 и 120 имели погоны желтого цвета, №№ 121 и 122 — красного, №№ 123 и 124 — белого, №№ 125 и 126 - светло синего и № 127 темно-зеленого. Соседнее Нижегородское ополчение, шедшее за нами, имело обмундирование разных цветов: черного, серого, темно-зеленого армейского и одна дружина желтого верблюжьего сукна. Стрелки и ополченцы имели ранцы и патронные сумы кожаные тогдашнего Кавказского образца; вооружение состояло из ружья со штыком и топора, за исключением 60-ти ратников, имевших лопаты, саперные же дружины - по 614-ти лопат на дружину. Манерки и котелки. Для стрелков ружья были изготовлены или куплены за границей новые и много лучше не только тех, коими были вооружены армейские полки, но и гвардейские, ополчению же достались ружья старые кремневые, со времен Турецкой и Польской кампаний лежавшие в арсеналах. Среди тревожного и напряженного состояния, в котором находились все слои общества, последовал 29-го января 1855 года Высочайший Манифест о сформировании „Государственного Подвижного Ополчения" следующего содержания:
Божией Милостью МЫ НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ ИМПЕРАТОР и САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ
ЦАРЬ Польский и проч. и проч. и проч. Объявляем всенародно:
Желание Наше мирного, без употребления силы оружия, без продолжения кровопролития, достижения постоянной Нашей цели, защиты прав единоверцев наших и вообще всего христианства на Востоке, известно любезным верным Нашим подданным. Оно известно и всем тщательно и беспристрастно наблюдавшим за ходом событий и неуклонным направлением Наших действий. Мы были и останемся навсегда чужды всяким иным побуждениям и видам в деле веры и совести. Следуя и ныне сим принятым Нами правилам, Мы изъявили согласие на открытие переговоров с западными державами, вступившими в неприязненный противу Нас с Портою Оттоманскою союз. Считаем справедливым ожидать от них такой же искренности, такого-ж бескорыстия в намерениях и не теряем надежды восстановить желаемый, драгоценный для всего христианства, мир. Но между тем однако ж при виде собираемых ими сил и других к борьбе с Нами приготовлений, кои, несмотря на начинающиеся переговоры, не прекращаются и еще беспрестанно с каждым почти днем достигают обширнейшего развития, Мы обязаны и с своей стороны помышлять не медля об усилении данных Нам от Бога средств для обороны Отечества, для того, чтобы поставить твердый, могущественный оплот против всех враждебных на Россию покушений, противу всех замыслов на ее безопасность и величие. Исполняем сей первейший Наш долг, и, призвав на помощь Всевышнего, с полным упованием на милость Его, с полным доверием к любви Наших подданных, единодушных с Нами в чувстве преданности к Вере, к Церкви Православной и к любезному Отечеству Нашему, обращаемся с сим новым воззванием ко всем сословиям Государства, повелевая приступить к всеобщему Государственному Ополчению. Правила о составе и устройстве сего ополчения рассмотрены и утверждены Нами и подробно обозначаются в особом Положении. Они будут в точности и с рвением повсюду приведены в исполнение. Не раз уже России предстояли и постигали ее тягостные, иногда жестокие, испытания. Но ее спасали всегда смиренная вера в Провидение и тесная ничем незыблемая связь Царя с подданными, усердными детьми Его. Да будет так и ныне: да поможет Нам читающий в сердцах благословляющий чистые намерения Бог. Дан в С.-Петербурге, в 29 день января месяца, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот пятьдесят пятое, Царствования же Нашего в тридцатое. На подлинном собственною Его Императорского Величества рукою написано „Николай".
Одновременно с Манифестом 29-го января последовали Высочайшие Указы Правительствующему Сенату, 1-й о приведении в исполнение Высочайшего повеления о сформировании Государственного Подвижного Ополчения и 2-ой о немедленном приведении его в исполнение по губерниям С.-Петербургской, Олонецкой, Новгородской, Тверской, Смоленской и Курской, а по губерниям Московской, Вологодской, Костромской, Нижегородской, Ярославской, Калужской, Орловской, Тульской, Рязанской, Владимирской, Тамбовской и Пензенской, по случаю предстоявшего рекрутского набора, с 1-го апреля 55 года. Того же 29-го января Высочайше утверждено и „Положение о Государственном Подвижном Ополчении", заключавшее в себе 97 параграфов, из коих помешаются здесь более подходящие для настоящего „Обзора".
На другой день по Высочайшем утверждении положения об Ополчении, т. е. 30 января, последовало также Высочайшее утверждение секретной инструкции Начальникам губерний. Надо полагать, что поводом послужили беспорядки, хотя и в весьма ограниченном числе, возникавшие между помещичьими крестьянами, при вызове охотников в морское Ополчение. Беспорядки эти заключались в том, что некоторым губерниям, не подлежавшим вызову, помещичьи крестьяне, самовольно, без разрешения отправлялись в губернские города и даже в Петербург, для изъявления желания поступить в Ополчение; желание же это было вызвано злонамеренно распущенными слухами, что служба в Ополчении избавляет в будущем от крепостной зависимости. Инструкция эта заключалась в следующих шести параграфах: § 1-й. В Высочайше утвержденном 29-го января сего года положении о составлении Подвижного Государственного Ополчения изъяснено в подробности — какие Начальникам губерний предлежат обязанности относительно своевременного составления Ополчения, согласно Высочайшему Манифесту от того же 29-го января. § 2-й. Но независимо от прямых и положительных действий в Высочайшем Манифесте и в положении указанных, Начальники губерний обязываются распорядиться, чтобы положение это принято было на местах в истинном его значении и чтобы не возникло где-либо неправильных о нем суждений и толков. § 3-й. Всем известно, что со времени Высочайших Манифестов о бойне с Турцией, Англией и Францией Дворянство Русское, верное своему долгу, и вместе с ним и все другие сословия в многочисленным постановлениях и адресах своих изъявили повсеместно свою готовность жертвовать жизнью и всем своим имуществом за Веру, Царя и Отечество. По сему положению об Ополчении есть только последствие и приведение в стройный порядок этого общего стремления, а как не предстоит надобности в таком числе людей, сколько могло бы быть желающих, то решено сформировать губернские дружины и то лишь в некоторых губерниях, допустив в оные не более 23 человек с 1000 ревизских душ. § 4-й. Ополчение составляет лишь меру временную. Имеющие, поступать в оные ратники не переменяют своего состояния. Они и на службе остаются принадлежащими мещане и цеховые своим городским обществами., государственные и других наименований крестьяне — своим волостям и селениям, к коим по отпуске из Ополчения и возвращаются. Следовательно мещанин опять будет в том же городе, где был и прежде, мещанином; государственный крестьянин в той же волости и селении — государственным крестьянином, а помещичий крестьянин — своего помещика; все возвратятся в свои семейства, свои дома к своему обычному быту и занятиям. § 5-й. Вменяется гражданским губернаторам в строгую обязанность распространять и сохранять везде по вверенным им губерниям правильное разумение предшествующего параграфа, как важнейшую часть настоящей инструкции; в особенности же они должны обратить внимание на помещичьих крестьян, ибо если где-либо, то в сем сословии люди злонамеренные могут находить более доступное поприще для своих действий. Исполнение сего на местах относится к чиновникам земских и городских полиций, то весьма полезно, при посредстве предводителей дворянства, пригласить к содействию в сем случае самих дворян, как имеющих ближайшее сношение с крестьянами, чтобы они и с своей стороны старались бы возбуждать в сих последних чувства священного долга к Вере, Царю и Отечеству. § 6-й. Но если бы, паче чаяния, несмотря на все меры благоразумной предосторожности, возникли где либо неправильные толки, и тем более неблагоприятное расположение умов и движение между помещичьими крестьянами, то гг. Предводители Дворянства и сами владельцы обязываются подавлять их в самом начале и о том доводить до сведения г. Начальника губернии и полиции. Министр Внутренних Дел Генерал-Адъютант Бибиков.
Считаю у места привести Высочайшие Повеления, которые последовали позднее положения 29-го января, но относились до сформирования и снаряжения Ополчения и были изложены в циркулярных сообщениях г.г. Министров Военного и Внутренних Дел на имя Начальников губерний: Буде по народности губернии число ратников превысит то число, которое определено § 11-м положения об Ополчении, то распределять их по дружинам сверх, комплекта. Равным образом если бы по числу дружин собранных ратников несколько недоставало, то этот недостаток также распределять поровну по дружинам. Сообщ. Г. Воен. Мин. 16 фев. 55 г. № 2640. О принятии молодых дворян в Ополчение не ранее, как по получении ими первого офицерского чина. Сообщ. Г. Мин. Внутр. Дел 26 фев. № 33. По случаю недостатка врачей, поступающих в Ополчение, лечение больных ратников в местах расположения возлагается на уездных и городских врачей с приглашением к тому же и вольно практикующих; а на походе на тех же врачей, по распоряжению Губернского Начальства. Сообщ. Г. Мин. Внутр. Дел 2 марта № 37. На крестах Ополчения, а равно и на знаменах оставить вензелевое изображение в Бозе почившего Государя Императора Николая Павловича. Сообщ. Г. Мин. Внутр. Дел 4 марта № 40. Генералам, штаб- и обер-офицерам и классным чиновникам Государственного Подвижного Ополчения повелено: носить кокарды установленного образца на околыше фуражки, ниже креста. Сообщ. Г. Мин. Внутр. Дел 1 апр. № 72. Морским офицерам при поступлении в Ополчение повелено: переименовывать лейтенантов — в капитаны, а мичманов — в поручики. Сообщ. Г. Мин. Внутр. Дел 3 апр. № 76. О сохранении отставным военным офицерам и гражданским чиновникам пенсий во все время пребывания их в Ополчении; а воспитанникам Императорского Александровского Лицея права на получение производимого им из Государственного Казначейства жалования, впредь до выступления в поход их дружин. Сообщ. Г. Мин. Внутр. Дел 3 апр. № 77. О принятии купцов, поступающих по собственному желанию в Ополчение, на общем основании для мещан, не предоставляя прав и преимуществ по службе присвоенных вольно-определяющим. Сообщ. Г. Мин. Внутр. Дел 25 апр. № 93. Об употреблении при командовании слов «Дружина», а не батальон. Сообщ. Г. Мин. Внутр. Дел 2 мая № 106. О замене держания ружья «по унтер-офицерски» во всех случаях, когда по уставу строевой пехотной службы требовалось держать ружья под приклад. Сообщ. Г. Воен. Мин. 17 мая № 1160.
При обнародовании Манифеста жестокая война велась уже в пределах России, по всем ее приморским окраинам; наши войска ретировались
из княжеств, Севастополь громили четыре нации, прибрежья Крыма, Новороссийского края, Балтики и Камчатки подверглись нападениям, все порта были в блокаде, крепости Очаков, Кимбурн, Бомарзунд пали, на юге Одесса, Петропавловский порт в Камчатке и другие места по Финскому заливу и берегам Черного и Азовского морей подверглись бомбандированию. Англичане побывали на берегах Крыма, на Аландских островах, в Соловецком монастыре, Рига, Ревель, Свеаборг и сам Петербург были не в безопасности; на сухопутной западной границе висели грозные тучи. Тяжело жилось в ту пору России. По общепринятому обычаю, по официальным известиям, неприятельские успехи умалялись, а наши небольшие удачи превращались в победы, а сколько-нибудь выдающиеся дела, как например Щеголевской батареи, в геройские подвиги; но частные слухи говорили не то; как ни храбро сражались русские войска, но не могли справиться с неприятелем, превосходящим численностью, снабженным лучшим вооружением и всем необходимым; мы же страдали и от плохого вооружения и от недостатка боевых припасов, а еще более от недостатка перевозочных средств по неимению железных дорог и обширности района военных действий.
Офицер
Первоначальные действия для исполнения Высочайшего повеления о сформировании Ополчения состояли в немедленном образовании Губернского Комитета Ополчения, экстренного собрания дворян в губернском городе для избрания Начальника Ополчения, Начальников дружин, офицеров и несколько позднее в открытии уездных присутствий для приема ратников. Владимирский Губернский Комитет, открыв свои действия, приступил первоначально к исчислению и распределению ратников, долженствующих согласно § 6 положения поступить в дружины Ополчения. По общему количеству 524797 ревизских душ, обязанных выставить ратников, таковых должно было простираться до 12070 человек; отдельно же по обществам и сословиям с мещан следовало 450 ратников, с крестьян Государевых волостей 203, с Государственных — 3062, с крестьян удельных 670, с крестьян горно-заводских 80, с крестьян благотворительных заведении 32 и с крестьян помещичьих 7573 человека. По уездам число ратников было определено не по общему числу жителей уезда, несущих повинность; несмотря по тому, к какому уезду, какой участок приписан; вследствие чего по уездам приходилось число ратников: с Владимирского — 1264, Суздальского — 879, Муромского — 1205, Переславского — 719, Гороховецкого — 1110, Юрьевского — 876, Александровского - 835, Шуйского — 976, Покровского - 1062, Меленковского — 1010, Ковровского — 928, Судогодского — 576 и Вязниковского — 630 ратников. От накопившихся дробей, к первоначальному расчислению прибавилось семь целых, так что по Владимирской губернии в действительности поступило 12077 ратников. Подробная раскладка ратников между помещичьими крестьянами была сделана Комитетом на основаниях, им выработанных, по всем же прочим сословиям — их отдельным начальством. Из общего числа ратников 12077 составилось 11 дружин, которым на основании Высочайшего повеления, выраженного в сообщении Г. Министра Внутренних Дел, были присвоены №№ от 117 до 127-го включительно; а как во Владимирской губернии 13-ть уездов, дружин же выставлялось 11-ть, то два уезда Судогодский и Вязниковский своих дружин не имели. В § 50 положения были обозначены те вещи, которые ратники при приеме должны были иметь, то для однообразия в обмундировании было принято снабдить этими вещами дружины, заготовленными через подряд, применяясь к ценам доставленным Комиссариатским ведомством, при чем все эти вещи за исключением рубах и нижнего белья, поставленных натурою, обошлись по 15 руб. 70 коп. на каждого ратника. Тем же способом т. е. через подряд и хозяйственным заготовлением через членов Комитета были снабжены дружины вещами, приобретение которых было отнесено на общий Государственный сбор, а также обоз и лошади. Дворянское Собрание с своей стороны на пособие офицерам недостаточного состояния ассигновало сумму по размеру, определенному Высочайше утвержденным положением об Ополчении, которая и была внесена в смету, представленную Г. Министру Внутренних Дел. Независимо от сего для обеспечения участи семейств недостаточных офицеров из потомственных дворян Владимирской губернии предположено было собрать из доходов помещиков до 9 тыс. руб. и такую же сумму для пособия офицерам во время похода, предоставя последнюю в распоряжение Начальника Ополчения. При сформировании Ополчения послужили три источника на покрытие издержек: из сумм Государственного земского сбора, губернского земского сбора и из сумм представленных отдатчиками при поставке ратников взамен следовавших при них вещей натурою.
Экстренное Губернское Дворянское Собрание, происходившее 14 февраля 1855 года для избрания Начальника Ополчения, начальников дружин и офицеров, было несравненно многочисленнее обыкновенных дворянских съездов, в нем участвовало 262 лица; появилось несколько отставных военных и статских генералов, конкурентов в начальники Ополчения; для избрания же на эту должность уезды обозначали своих кандидатов, каковых оказалось 6-ть и из них выбраны двое - генерал-майор Карл Карлович Фридрихс 132 голосами закрытою подачею, но отказавшийся по расстроенному здоровью, и отставной гвардии полковник Михаил Андреевич Катенин 240 избирательными против 21 неизбирательного шара. Михаил Андреевич, бывший преображенец и адъютант Великого Князя Михаила Павловича, незадолго перед тем вышедший в отставку и поселившийся в своем имении „Михайловском" Судогодского уезда, в первый раз появился в общем съезде Владимирских дворян; последнее обстоятельство при таком блестящем результате поразило не только его самого, но и всех его избиравших и еще тем более, что между желавшими самому быть избранным были лица более его чиновные и занимавшие прежде более выдающиеся должности, как напр. губернаторские и губернских предводителей. Все мы, оставшиеся в живых и товарищи наши, отошедшие в вечность, ни разу не имели случая раскаяться, что выбрали себе в начальники Михаила Андреевича. Выбор, столь удачный для нас, был весьма лестен и для него, как он сам неоднократно о том говорил, да и не могло быть иначе, — быть избранным в одно время и на одинаковый пост с А. П. Ермоловым и гр. С. Г. Строгоновым не могло быть не лестным для отставного, хотя бы гвардейского полковника; кроме того, впоследствии стало известным, что из всех 28-ми начальников ополчений обеих призывов он один только был в чине полковника. Сам Михаил Андреевич чрезвычайно дорожил этим избранием, что и доказал на деле, когда Владимирское Ополчение вошло в состав Средней армии и дружины были присоединены к полкам. Хотя должность Начальника Ополчения равнялась с должностью начальника дивизии, но Мих. Андр. присваивал себе власть только по обязанности и любил себя больше называть старшим товарищем Владимирских дворян ополченцев.Быть в одно время начальником и товарищем дело нелегкое, но он сумел совместить в себе то и другое. Равные между собою должности начальника дивизии и начальника ополчения не могли идти в параллель одна другой; взаимные отношения чинов военной иерархии не согласовались со службою в Ополчении; в военной службе всякое повышение в чине влечет за собою отдаление высших лиц от низших, — генерал не может быть товарищем не только прапорщика, но и седому капитану, в Ополчении же было не то, — в нем были поручики и прапорщики не моложе своего высшего начальника, отцы семейств, люди не менее его пользовавшиеся уважением и с равным положением в обществе. Вчера начальник Ополчения был равный, местный дворянин, с избранием он делается начальником, а с расформированием опять дворянин, помещик. Михаил Андреевич понял свою задачу, по службе он был начальник, запросто — старший товарищ, иногда по обязанности делающий упреки и всегда и всем от него зависящим готовый на помощь. Правда, чтобы поддержать избранное им положение много зависело и от его подчиненных; как ни товарищески и просто было его обращение, но все из нас, в особенности молодёжь, не забывали при сношениях с ним не выходить из того положения и тех границ, в которые поставило нас исполнение долга русского дворянина. Согласно положения об Ополчении, начальники дружин, не ниже состоявших в штаб-офицерских чинах, подлежали избранию, по выбору всей губернии; но дворяне каждого уезда заранее согласились между собой в выборе начальника дружины по своему уезду и потому выбор по губернии делался только для формы. Все уезды исполняли лишь желание того уезда, дружиною которого должен был командовать избираемый. Таким порядком были избраны начальниками дружин: № 117, Владимирской — майор Михаил Иванович Уманов, бывший офицер Софийского пехотного полка. № 118, Суздальской — полковник Василий Ефимович Меркулов, Тенгинского пехотного полка. № 119, Муромской — полковник Константин Павлович Бурцев, драгунского Е. В. Великого князя Константина Николаевича полка. № 120, Переславской — подполковник Григорий Илларионович Повалишин, Белогородского уланского полка. № 121, Юрьевской — полковник Павел Петрович Чечерин, конного полка. № 122, Гороховецкой — полковник Петр Иванович Языков, Московского полка. № 123, Шуйской — капитан конной артиллерии Петр Сергеевич Иконников. № 124, Александровской — капитан гвардейской
артиллерии Михаил Львович Катынский. № 125, Покровской — капитан Николай Сергеевич Наумов, Л. гв. драгунского полка. № 126, Меленковской — г-майор Петр Алексеевич Чижов, Сибирского гренадерского полка. № 127, Ковровской — подполковник Константин Иванович Бороздин. Из числа их двое командовали дружинами недолго, полковник Языков оставил службу по болезни ранее выступления в поход, а подполковник Бороздин по той же причине уволен на походе 12-го июня. Гороховецкую дружину после Языкова принял в командование капитан, камер-юнкер князь Григорий Алексеевич Щербатов и, быв впоследствии произведен за отличие в майоры, утвержден начальником дружины; а после Бороздина остался командующим дружиною капитан Флегонт Иванович Секерин. Все они, за исключением князя Щербатова, выбывшего из Ополчения для определения по статским делам в апреле 1856 года, привели дружины обратно в свои уезды и оставались до расформирования, во время которого, к общему сожалению всех знавших и преимущественно сослуживцев, внезапно скончался от холеры уважаемый и любимый начальник Муромской дружины Константин Павлович Бурцев. По избрании Начальника Ополчения и начальников дружин составлены были по уездам списки дворян, согласно Положения 29-го января и постановления Дворянского Собрания, которые и были переданы в Комитет Ополчения, а последним были внесены в добавление к комплекту по желанию и лица недворянского происхождения, состоявшие на гражданской службе, и по них состоялись Высочайший приказы, по определению офицеров в дружины. По поводу участия Дворянства в Ополчении от недостаточности точных сведений о числе дворян, поступивших в него, впоследствии сложились различные мнения. Были и не совсем лестные отзывы по случаю уклонения большинства, как это случилось в одной из губерний. В статье о Ю. Ф. Самарине, помещенной во 2-ой книге „Русского Архива" за 1877 г., бывший начальник дружины № 270 говорит, что большая часть лучших дворян, несмотря на патриотические заявления и адресы, отказались идти в Ополчение или по действительной старости, или по мнимой болезни; в ряды его попали те безгласные или бедные дворяне, которые не умели отыграться; почти тоже говорит и бывший Ново-Оскольский предводитель дворянства Г. Решетов о Курском Ополчении в своей статье „Дела давно минувших дней". Между тем приводимыми цифрами и данными через несколько строк будет доказано, что Владимирское дворянство свято исполнило свой долг перед Государем и Россией в трудную войну 1855- 56 годов не одними патриотическими заявлениями и адресами, но всегдашнею готовностью жертвовать всем достоянием и жизнью по первому призыву Царскому. По постановлению экстренного Собрания, причины, по коим г.г. дворяне могли быть увольняемы от избрания в офицеры Ополчения, были следующие: 1) Преклонность лет (выше шестидесяти лет). 2) Известная всем тяжкая болезнь, лишающая всякой возможности нести службу. Болезнь же временная не может быть принята в уважение. Способ же избрания: 1) Призвать отставных военных офицеров не служащих. 2) Отставных гражданских чиновников, служивших в строю. 3) Отставных гражданских чиновников, не служивших в военной службе. 4) За тем, в случае недостатка, обратиться к служащим, по усмотрению г.г. дворян по уездам и с окончательного утверждения их назначения губернией. 5) Независимо этого принять желающих поступить в Ополчение из дворян и чиновников. Принимая в основание правила Положения 29-го января и постановление дворянского Собрания, в составленные списки были внесены 164 дворянина; но как из числа их некоторые не были на лицо, вследствие чего лишены были возможности заявить своевременно о своей неспособности к службе по летам или болезни, другие же почувствовали невозможность по тем же причинам продолжать службу в Ополчении уже по вступлении, то те и другие принуждены были просить об увольнении от службы; почему из числа всех внесенных в первоначальные списки дворян 164-х были уволены по болезни 40, умерло во время состояния на службе 5-ро и более 110-ти оставили службу только по расформировании Ополчения, — в общем расчете более 10-ти человек на дружину. При этом следует добавить, что Владимирское дворянство поступление в Ополчение не считало какой-либо повинностью, которой не охотно подчиняются, а долгом и обязанностью дворянина, чему доказательством служит поступление в Суздальскую дружину 2-х братьев Трегубовых, в Муромскую 4-х братьев Бурцевых и 3-х Бычковых, в Переславскую отца и сына Тихменевых и 2-х братьев Товаровых, в Юрьевскую 3-х братцев Есиповых, в Меленковскую 3-х братьев Дубенских (из них один вступивший в Ополчение позднее, за неимением вакансии, был зачислен в Юрьевскую дружину) и 2-х братьев Антоньевых; все они оставались в Ополчении до его расформирования, исключая одного из Бурцевых и Дубенского, умерших во время стоянки на зимних квартирах, и Есипова уволенного по болезни. Трудно передать все чувства, волновавшие каждого из нас, в общем же утро это было не шумное празднование какого-либо торжества или радостного события, не было и уныния и соболезнования по случаю какого-либо постигшего несчастия; резко выдавалась одна особенность — это сплочение отдельных личностей в одну братскую семью. Всякие враждебные отношения, существовавшие по несколько лет, прекратились в это утро сами собой; название „Ополченец" соединяло миром и дружбой давнишних врагов; на долю же Михаила Андреевича выпал счастливый жребий стать во главе возникшего братства. Съезд окончился эпизодом, и теперь рисующимся в памяти. При разъезде, на лестнице, все посторонились, чтобы дать дорогу Мих. Андр. и он вышел первым на площадку крыльца; заметив его в Преображенском мундире, жандарм крикнул: „сани полковника Катенина", кто-то поправил: „сани Начальника Ополчения", несколько голосов повторили тоже; этот крик электрическою искрою коснулся толпы занимавшей всю площадь перед дворянским домом, из тысячи грудей раздалось громкое „ура“ и ни одной шапки не осталось на голове. Мих. Андр., сбросив с себя шинель и сняв с головы каску, сказал несколько приличных слов. Вторичное громкое „ура" ему было ответом. Вероятно, эту минуту он помнил до конца жизни. Завершив то, к чему призывал долг и обязанность, молодёжь, а за ними кто и постарше не преминули спрыснуть свое поступление в Ополчение. В маленьком ресторане, где теперь магазины Гончарова В.П., и др., постоянно можно было встретить будущих ополченцев, я говорю будущих, потому что об определении еще не состоялись Высочайшие приказы и никто еще не надел формы. Не обошлось и без шалостей: так одного некоего N отказавшегося вступить в Ополчение по болезни, которою он в действительности никогда одержим не был, при входе в ресторан подняли „на ура" за его храбрость и прозвище „храбрый", присоединенное к его фамилии, оставалось за ним долгое время; другому же, которого лета освобождали от обязанности вступить в Ополчение, но который, как узнали, вступил в него за другого, получив за него приличный куш, поднесли гармонику и красный шелковый платок, непременную принадлежность „охотников" как тогда называли лиц из податных сословий, поступающих в военную службу по найму за других. Пока шли приготовления, известия с театра войны день ото дня становились печальнее и вдруг разразился удар, неожиданный, непредвидимый, никому даже на мысль не приходивший. 18 февраля не стало Императора Николая Павловича. Кончина его повергла всех в ужас и в оцепенение. Личность Императора для современников включала в себе что-то необычайное. Привожу недавно мною прочитанный и как нельзя более верный и справедливый о нем отзыв: «Император Николай Павлович был легендарным героем, коронованным рыцарем, истинным представителем царского величия, цельным, последовательным человеком и властелином, поднявшим царское достоинство и обаяние власти с высоты, дальше которой начинается уже божеское величие». Смерть не пощадила и этого исполина нашего века. Впоследствии стало известным о кратковременной болезни усопшего Государя, но сначала об ней знали немногие и в Петербурге, вся же остальная Россия была в полном неведении, о ней ничего не знали не только из газет, но и по слухам. Горестное и потрясающее известие дошло до нас частным путем. Лакей какого-то проезжавшего через Муром визового помещика, быв послан в лавку, стал рассказывать о кончине Государя, дали знать полиции, розыскали проезжего барина и тот не только подтвердил о кончине Императора, но что он уже сам в Москве присягал новому Государю. Тогда еще не существовало телеграфов и железных дорог в том количестве, как теперь, быстрые сообщения производились посредством курьеров и эстафет и только на другой день вечером соборный колокол возвестил о кончине Императора — о чем до того избегали говорить — созывая в Божий храм помолиться о душе почившего Монарха и принести верноподданническую присягу Августейшему его Преемнику. Впоследствии, через 26-ть лет, также было неожиданно и ужасно известие о кончине Императора Александра Николаевича, полученное утром 2-го марта 1881 года и также в тяжелую пору, для России страдавшей не от нашествия врагов внешних, но потрясаемой крамолою внутреннею.
Зачисление наше в Ополчение теми же чинами, в которых мы находились в отставке, а гражданских с заменою соответствующими военными, согласно § 26 Положения об Ополчении, последовало по Высочайшему приказу 10-го апреля. Все торопились надеть ополченскую форму; мне это удалось ранее других, благодаря моему двоюродному брату, бывшему в Москве, который закупил все необходимые принадлежности и прислал мне их по почте. Требование на ополченские вещи было так велико, что обратившиеся письменно в магазины долго ожидали их присылки. Я впервые и первый из нашей дружины надел ополченскую форму к заутрени Св. Пасхи и был предметом любопытства всех бывших в церкви, утром же когда поехал с визитом к родным и знакомым, то моя серая ополченская фуражка с сияющим бронзовым крестом останавливала встречавшихся прохожих. Слухи о появившемся ополченце уже разнеслись по городу, и в домах меня ожидали, чтобы посмотреть на невиданный до того наряд. Соединение военных принадлежностей с русским национальным костюмом, да еще с крестом на шапке, действительно внове не могло не обратить на себя внимания. Ополченская офицерская форма заключалась из обыкновенной офицерской фуражки с крестом и кокардою, черного галстука, который впрочем, скоро перестали носить, в особенности молодёжь, и вместо него шею обхватывал красный ворот рубашки, иногда шелковый, обшитый по краям узким черкесским галуном, — края шелковые черные, за тем две золотые полоски, а в средине серебряная, — очень красивым на вид; ворот с левого бока застегивался двумя или тремя золотыми пуговками: кафтан и шаровары в нашем Владимирском Ополчении были серые, сапоги высокие, щегольские, из лаковой кожи с красными сафьянными отворотами, и утех, кто должен быть в строю на коне, шпоры; эполеты, полусабля в кожаных ножнах на лаковом ремне через плечо и красный кушак. Впоследствии произошли некоторые изменения, частью установленные, частью произвольные, эполеты вовсе были отменены, их заменили погонами, а штаб-офицерам был присвоен галун по борту полукафтана до кушака; у полагавшихся быть в строю верхом, т. е. у начальников дружин, адъютантов и казначеев полусабли были заменены саблями в стальных ножнах на обыкновенной поясной, того времени, портупее; четыре дружины Владимирская, Суздальская, Муромская и Переславская, по первому расписанию, были причислены к 3-й гренадерской дивизии, в состав которой однако никогда не поступали, что давало им прей преимущество пощеголять перед другими, так как при замене полусабель пехотного образца кавалерийскими саблями, гренадерскому корпусу даны были портупеи золотого галуна, а прочие дружины, приписанные к армейским дивизиям, получили их из лакированной черной кожи. Произвольных отступлений от установленной формы было несколько: пожарному времени полукафтаны и шаровары стали носить не суконные, а из легкой летней материи; высокие сапоги, вследствие тяжести, вне строя, заменились обыкновенными короткими; красный кушак, имевший форму нынешнего офицерского кушака, с гайкой, покрывавшей пряжку, стали заменять несшитым куском красной шерстяной материи, завязывая его напереди узлом, как обыкновенно подпоясываются крестьяне, засовывая концы за самый кушак. По возникшему вопросу хотя и последовало разъяснение, что ополченцам вне фронта присваиваются обыкновенные офицерские шинели серого сукна с таковым же воротником и медными гладкими пуговицами, но носили и обыкновенные офицерские пальто или длиннополые кафтаны, без талии, с погонами, а зимой с бобровыми воротниками и погонами; последние были очень красивы. Вскоре после Святой недели стали собираться в город ополченцы-офицеры и приехал начальник дружины Константин Павлович Бурцев; об нем здесь у места сказать несколько слов и помянуть добрым словом вполне достойного своего назначения, честного и доброго человека; уверен, что не один я, но и все оставшиеся в живых бывшие ополченцы и ратники Муромской дружины помянут его тем же. Прежде он служил в гвардейских драгунах, потом в армейских, в чине полковника вышел в отставку и поселился в Москве, поэтому из нас, Муромских жителей, мало кто хорошо его знал; с ним случилось тоже, что и с М. А. Катениным, оба были избраны, не быв достаточно известны своим избирателям, и оба как нельзя лучше оправдали свое избрание, разница только в том, что у Мих. Андр. было много конкурентов, а Бурцев был единственным подходящим лицом для командования дружиною, так как дворян хотя и было много, но чины не дозволяли занять место, требующее штаб-офицерского чина. С прибытием в Муром начальника дружины и назначенных командирами рот, начался прием ратников. Приемное присутствие состояло согласно § 46-го Положения из уездного предводителя дворянства, начальника дружины и звездного врача; здесь, к сожалению, не прошло без прискорбных случаев, проявилось желание сбыть в Ополчение людей слабых и с физическими недостатками, плохих работников в хозяйстве и которых нельзя было сдать в предшествовавшие рекрутские наборы; но начальник дружины, поддерживаемый дворянами-ополченцами, дал такой отпор, что сразу прекратил дальнейшие попытки и потому дружина сформировалась из людей бодрых, здоровых, рослых и красивых, так что Мих. Андр. здороваясь с людьми, называл их Муромскими богатырями. Желание спустить в дружины людей нравственно порочных также практиковалось повсюду и преимущественно в мещанских и крестьянских обществах, таить нечего — и в помещичьих имениях, а как нравственность не то, что физические недостатки и не могли быть видимы при приеме, то во всех дружинах оказалось не мало людей, с которыми много пришлось хлопотать ротным командирам, нам казначеем, как заведующим обозом и нестроевыми, и самим начальникам дружин. У нас в дружине в особенности досталось много трудов на долю командира 8-й роты, штабс-капитана Войникова, отставного пехотинца, командовавшего ротою еще в полку и делавшего Турецкую кампанию в Закавказском крае в 1823 году; к нему в роту начальник дружины назначил сданных из мещанского общества, не отличавшихся нравственными качествами. В. хотя и ворчал, но вел дело как опытный служака и держал роту в полном порядке, как при учебных занятиях, так и в свободное время, когда требовался более бдительный надзор за людьми, еще не привыкшими и не усвоившими военной дисциплины и порядков. Первое время рота его квартировала в пригородной слободе и ратники по окончании учения и по ночам уходили в город, где не обходилось без шалостей и небольших скандалов. Чтобы положить этому конец, он стал делать тревоги; у его квартиры был врыт высокий шест, на вершине которого по его приказу днем выкидывался флаг, а ночью подымался фонарь; по этому сигналу нанятый им отставной барабанщик бил сбор и рота должна была собраться в указанном месте, здесь производилась перекличка и не явившийся подвергался ответственности. До получения обмундирования, чтобы отличить ратников, носивших еще свое платье, приказано было нашить погоны из желтого коленкора, это много способствовало надзору и останавливало от кутежей и бесчинств. При назначении людей в ездовые при обозе, начальник дружины отделил туда всех, кто имел прежде какое либо отношение к лошадям — мелких барышников, кономенов, коновалов, ямщиков, задавшись мыслью, что они скорее свыкнутся с уходом за лошадьми; мнение его оправдалось вполне; но как народ этот был порядочная вольница, то на первых порах и мне не мало было с ними хлопот. Обучение дружин производилось согласно Высочайше утвержденной 21 февраля 55 года инструкции, которая помещается вполне: § 1. Ратники в дружинах обучаются только вольному и беглому шагу. § 2. Ружье они держат вольно. § 3. Из ружейных приемов они обучаются: а) на караул, б) на руку, в) на перевес, г) ружье вольно, д) заряжение без счета, е) от дождя. § 4. Главное внимание должно быть обращено на обучение стрелков в цель. § 5. В сомкнутом строе признается достаточным, если ратники будут строить: а) колонну справа по первому и пятому взводу, б) колонну из середины по знаменному полувзводу, в) колонну в атаке, г) каре. § 6. Что касается до егерского учения, как в сомкнутом фронте, так и в рассыпном строю, то в сем отношении дружины должны быть доведены до желаемого совершенства, руководствуясь правилами, предписанными в Уставе, о полевой службе, и обращая особенное внимание на обучение сигналов. § 7. Для устройства дружины и скорейшего обучения ратников в каждую дружину, по особенному распоряжению Инспекторского Департамента Военного Министерства, назначаются в виде кадров старослужащие и благонадежные по нравственности и знанию фронта нижние чины из батальонов внутренней стражи и инвалидных команд. Кадр каждой дружины должен состоять из 1 унтер-офицера, знаменщика, 8 унтер-офицеров, 8 вице-унтер-офицеров и 32 ефрейторов. Сии нижние чины поступают в число старших и младших урядников и получают ратничье обмундирование. Прочие урядники производятся из ратников по мере способности их и успехов учения.
Кадровых чинов мы получили из местной инвалидной команды, и надо отдать справедливость бывшему тогда начальником команды капитану Ильину, что он отобрал для дружины лучших людей как по фронтовому образованию, так и по нравственности, а для обучения горнистов и барабанщиков были присланы по одному из гарнизонного батальона, фельдшер был также прислан из военного ведомства.
Барабанщик и горнист
По мере приема ратников начались усиленные занятия ротных командиров с людьми, а мои и адъютанта по письменной части. Впоследствии мне судьба послала весьма способного малого, он был сдан в ратники за какую то провинность из Карачаровской вотчинной гр. Уварова конторы, где он заведывал счетною частью, с прекрасным почерком и знавший превосходно счетное дело; у меня его едва не взяли в Канцелярию начальника Ополчения; но Мих. Андр. по просьбе моей и начальника дружины отменил сделанное уже распоряжение. Он поступил ко мне в конце приема, до того же времени для переписки ведомостей и бумаг я нанимал писцов из присутственных мест. Как по письменной части, так и вне дома и канцелярии по распорядительной, работы было множество, к тому же время стояло прежаркое, то я шутя обратился к знакомому врачу М. В. Покровскому; он посоветовал мне пить слегка теплый чай и я на опыте убедился, что это лучшее средство при усиленной работе в жаркое время. По приеме, людей распределяли по ротам и комплектовалась моя нестроевая часть. До получения обмундирования, когда ратники имели еще свою одежду, как я сказал выше, были нашиты присвоенного цвета погоны, и в таком виде и в том объеме, как предписывалось инструкцией, начались учения, вместо же ружей понаделали деревянные им подобия. Самые ружья мы получили вскоре; но, Бог мой, что это были за ружья, старые, кремневые, годные для драки только прикладами, но отнюдь не для стрельбы; привезшие их арсенальные служителя сказывали нам, что они хранились в арсенале с Турецкой кампании 28-го года. Чтобы сколько-нибудь сделать из них годными к своему назначению, по выступлении в поход, пройдя Владимир, я был послан начальником дружины вперед в Тулу поправить необходимое; неисправных частей оказалось так много, что я должен был брать особую повозку; из числа 800 присланных в дружину ружей около 100 полок за отсутствием стали не давали огня, немного менее этого количества пружин и других внутренностей замков нужно было поправить или вовсе сменить; но серьезнее всего, что у двух стволов затравки были только намечены, но не просверлены сквозь всю стенку их, и с этими то ружьями мы пошли против неприятеля столь хорошо вооруженного и так напрактиковавшегося в стрельбе, что наши штуцерные, на которых возлагались большие надежды, при первой встрече на Альме, оказались несостоятельными, и наши офицеры, чтобы не служить мишенью неприятельским стрелкам, так как они поражали их на выбор, принуждены были надеть солдатские шинели, отличаясь от последних одними погонами. Подобными ружьями было наделено не одно Владимирское Ополчение, но и те дружины, которые участвовали в обороне Севастополя; по словам Г. Решетова в Ново-Оскольскую № 49 дружину Курского Ополчения были присланы из Киевского арсенала ружья, которые даже самим артиллерийским ведомством признавались лишь „безопасными для употребления" (буквальное выражение в препроводительной бумаге), фраза вероятно с целью успокоения вооружаемых; но кроме этого достоинства, как огнестрельного оружия, они должно быть также были безопасны и для неприятеля в рукопашных схватках, так как известно, что при штурме ратники их побросали и взялись за топоры, и раны, нанесенные последними, ставили в недоумение неприятельских врачей об оружии, которым они нанесены, что и послужило темой, при удобном случае, распространиться о варварстве русских. По обмундированию дружин не приходится много говорить; подрядчик, по примеру всех подрядчиков в мире, попробовал было сдать худшее из того, что было у него из заготовленного; но как это, не смотря на многократные попытки, ему не удавалось, то пришлось поставить в дружину что было лучшего в его тайниках. Получив обмундирование и вооружение, дружина приняла иной вид, из пестрой разнообразной толпы преобразилась в стройную массу, осененную блестящею щетиною штыков.
Знаменщик
Вскоре мы получили и знамя, оно имело форму обыкновенного пехотного знамени и состояло из шелкового, зеленого цвета, квадрата с золотым ополченским крестом на обеих сторонах полотна и с надписью поверх креста, как и на самом кресте „За Веру и Царя", а в средине шифр Императора: Н. I. Знамя было нам привезено офицером Владимирской дружины, прибитие его к древку происходило на квартире начальника дружины, а на другой день по освящении дружина приняла его на соборной площади, торжественно принеся клятву защищать свою Святыню до последней капли крови. Хотя по инструкции полагался особый унтер-офицер для ношения знамени из кадровых, но в нашей дружине в знаменщики был назначен из ратников урядник Татаркин, молодец вершков 12-ти роста, богатырь по сложению и с темною густою бородою по пояс; он все время был при знамени, принял его по освящении, нес оба похода и поставил во Владимирском соборе, при возвращении дружин в свои города. Другая Святыня сопутствовавшая дружине был образ, большой складень, благословение муромских граждан, который в настоящее время поставлен в Муромском Богородицком соборе. Не много было хлопот с приемом обмундирования и амуниции, но далеко не то с приемом обоза и лошадей. Подряд этот принял на себя некто Е…; он и прежде занимался подрядами, по большей части по постройкам, и проживал в Муроме, где делал и все заготовления, вследствие чего мы естественно знали обо всех недостатках заготовляемого: что фуры и патронные ящики делаются из сырого леса, для покрышки фур, так называемых брезентов, кожи покупаются не воловьи, а конские, легко принимающие и передающие сырость, лошади скупаются у барышников, по большей части выкормки, ненадежные для трудного и дальнего похода. Я был знаком с Е... и предупреждал его; но сознательно или нет он уверял в противном, когда же настало время сдавать обоз в дружину, то все мною ему говоренное оказалось вполне справедливым. Начальник дружины забраковал весь обоз и большую часть лошадей; а как наша дружина принимала первою, то те из начальников дружин, которым прием предстоял также от Е... и кое что уже знавшие, отдаляли приемку, выжидая, чем она кончится в нашей дружине. Дело принимало для обеих сторон серьезный оборот, Е... не мог сдать обоза, а дружина не могла без него выступить. Е... поехал во Владимир и через несколько дней приехали в Муром два члена губернского комитета по Ополчению, председатель казенной палаты П. и Владимирский градский голова Н.; по приезде они пригласили меня к себе, вероятно как казначея, в заведывание которого должны были поступить лошади и обоз; первоначально просили рассказать, что именно препятствует приему, а затем просили передать начальнику дружины, что Е... предлагает сделать наддачу деньгами на поправку обоза и промен лошадей, которые окажутся неспособными, что расценку можно сделать немедленно и Е... внесет деньги; если же начальник дружины на это не согласится, то им самим поручено от комитета принять обоз и лошадей и сделать исправления на счет подрядчика. Первое предложение они основывали на существовавшем в то время обычае (о чем знало и правительство), что при сдаче полков прежние полковые командиры приплачивали своим приемщикам известную сумму, смотря по тому, в каком состоянии находилась хозяйственная часть сдаваемого полка. Мне, как служившему прежде в военной службе, был известен этот порядок; но я так же знал, что Бурцев ни в каком случае на это не согласится, и, вполне разделяя его мнение, отказался от передачи этого предложения. Тогда они просили меня передать только постановление комитета относительно исправления на счет подрядчика и просили Бурцева прибыть к осмотру, чтобы слышать от него, что он найдет нужным исправить. Доложив обо всем начальнику дружины и получив от него приказания, я возвратился к членам комитета с ответом, что он к осмотру не будет и если обоз и лошади будут приняты помимо его, то он откажется от командования дружиною. Переданное мною несколько смутило г. г. членов комитета; но, по совещанию между собой, они пригласили меня ехать с ними и указать те неисправности, которые были замечены начальником дружины и послужил и причиною отказа в приеме; на это я им ответил, что, не имея приказания от начальника дружины, приглашения этого я принять не могу, а только перед тем слышав мнение некоторых из товарищей, бывших в квартире Бурцева, что по выходе его и нам не след оставаться, добавил, что если прием состоится помимо начальника дружины и он откажется от командования ею, в чем я нисколько не сомневаюсь, то мы все офицеры дворяне не только не останемся в Муромской дружине, но перейдем в дружины других губерний, в чем и поручился честным словом за себя и тех, которые на то меня уполномочили. Слышали мы потом, что П. и Н. смотрели всю заготовку Е..., но не сделав ничего, уехали из Мурома. Через несколько дней Бурцев получил вызов и, взяв меня с собой, поехал во Владимир, куда Е... отправил обоз, выбрав, что было у него лучшего, нам же поручено было иметь при себе людей на случай приема. Явясь к начальнику Ополчения и к генерал-майору Астафьеву, командированному по Высочайшему повелению для осмотра дружин Владимирского ополчения, мы отправились к Губернатору. В то время Владимирским губернатором был генерал-лейтенант Анненков Владимир Егорович, он принял нас весьма любезно и сказал, что был бы очень рад, если его посредничество будет иметь успех. Прибывший обоз и лошади были изготовлены на площади перед дворянским домом; прежде всего приступили к осмотру патронных ящиков, колеса которых оказались не по образцу артиллерийских, делаемых из косяков, а из составных ободьев, вследствие чего не могли иметь надлежащей прочности; но как об них был уже разговор и прежде, и Е... сказал, что им заказаны в Москве другие колеса из косяков и он ежедневно ожидает их присылки (вскоре затем мы их и получили), то перешли к прочим частям. Вообще ящики, фуры и лошади были лучше тех, которые сдавались в Муроме; слух о том, что Е... послал во Владимир лучшее из своего заготовления, подтвердился, но все же многое требовало исправления. При осмотре брезентов случилось нечто комическое: Губернатор, вероятно введенный в заблуждение, не соглашался с мнением Бурцева на их счет и, чтобы разрешить недоумение, предложил показать их кожевникам и сапожникам, добавив, что он предвидел это недоразумение и потому сделал распоряжение о вызове тех и других Бурцев, пожав плечами, ответил, что он удивляется такому предложению, так как спор между начальником губернии и начальником дружины будут решать сапожники; губернатор видимо сконфузился и предложил Бурцеву самому избрать способ для разрешения, на что последний ответил, что всего лучше покрышки отправить в Москву, в комиссариатскую комиссию и просить ее дать свое заключение. Не знаю, что последовало далее, так как я был отвлечен обстоятельством, решившим самый прием. В это время подъехали начальник Ополчения и генерал Астафьев; поговоря немного с Губернатором и Бурцевым, пошли к экипажу и Мих. Андр. незаметно сказал мне, чтобы я тотчас же к нему приехал. Сказав об этом Конст. Павл., я успел их нагнать, когда они только что входили в квартиру; Мих. Андр., пропустив во внутренние комнаты генерала и оставшись со мной в зале, стал говорить, что генерал Астафьев очень беспокоится тем, что дружины еще не приняли обозов, отчего и не готовы к походу, что он постоянно получает по этому поводу запросы из Петербурга, что в строевом отношении он при осмотре их нашел в удовлетворительном состоянии, и единственная причина, почему он не может донести о готовности дружин к выступлению — это неимение обозов, и уже от себя — что Бурцев, отказывая в приеме, как бы подает, пример прочим дружинным начальникам, которые ссылаются на него, как на лицо, ближе знакомое с делом, на глазах которого делались все заготовления, и что он лично, не принимая на себя никакой роли в приеме, просит обо всем, этом немедленно передать Бурцеву, — что мною и было исполнено по возвращении на площадь. Конст. Павл., выслушав меня, как человек мало знакомый с местными условиями, спросил моего мнения, может ли он, имея собственных наличных денег 2 т. рублей и в случае недостаточности призаняв, еще тысячу, исправить обоз и обменить неспособных лошадей; посоветовавшись, решено было, что это дело возможное. Окончив разговор, Бурцев, подошел к Губернатору, сказал ему, что лошадей и обоз он принимает без брака, а мне приказал распорядиться, чтобы наши люди сменили людей Е... и отправить их на постоялый двор, сами же поехали с докладом о приеме к начальнику Ополчения и генералу Астафьеву. Очень сходное произошло впоследствии, когда дружины принимали свои обозы и лошадей от полковых командиров тех полков, к коим были прикомандированы, — тогда Бурцев также вследствие разговора с Мих. Андр. выдал полковому командиру квитанцию, приказав мне только сосчитать телеги и лошадей. Несколько еще ранее между Мих. Андр. и Бурцевым отношения охладились, так как последний был недоволен тем, что Мих. Анд. не принимал на себя поддержки от давления комитета, и я должен сказать по совести, что в этом случае он был прав, сдача и прием обоза и лошадей служат тому доказательством, не говоря о других мелких случаях. Однако спешу оговориться, что это было единственное обстоятельство за все время командования Мих. Андр. Владимирским Ополчением, когда начальники дружин должны были отступать от своих справедливых требований; но за всем тем с этого времени еще более усилились между ними скрытые неприязненные отношения, так что большая часть сношений велась через меня; выполнение выпавшей на меня задачи представляло не мало трудностей, но я, будучи душевно предан обоим, был так счастлив, что приобрел расположение того и другого; в доказательство приведу два случая; когда Бурцев привел обратно в Муром дружину, то после молебна, не заезжая к себе, приехал ко мне, и не застав меня дома, был у моей матери и сказал, что он приехал благодарить меня за службу и дружбу и что считает меня своим искренним другом, а Михаил Андреевич, по расформировании ополчения, при получении наград, по эстафете известил меня, прислав поздравление в самых искренних и лестных выражениях, которым я до сего времени дорожу и храню. Как визит начальника дружины, так и поздравление начальника Ополчения, я считаю для себя таким аттестатом за службу свою в Ополчении, что лучшего не желаю и не нахожу. Причина, почему Михаил Андреевич не поддерживал начальников дружин и Бурцева, в особенности в препирательствах с Ополченским комитетом, была та, что он считал их требования более излишними, чем бы следовало; мне однажды самому довелось слышать, как он сказал; „Бурцев хочет перещеголять гвардию"; но что он мог и сумел бы отстоять эти требования, не подлежало сомнению. Когда нужно было, отстаивал и их самих пред такими высшими властями, как Военный Министр и Командующий армией, при чем в последнем случае, о котором я буду говорить ниже в своем месте, он уже не командовал Ополчением, теперь же передам первый. Вследствие доклада командированного для осмотра дружин Владимирского Ополчения свиты его Величества генерал-майора Астафьева, начальник Ополчения и 9-ть начальников дружин, за успешное сформирование дружин и удовлетворительное состояние по строевой части, удостоились получить Монаршее благоволение, отданное в Высочайшем приказе по Ополчению 15-то июля за № 35; что же касается остальных двух, то Мих. Андр. было получено от Военного Министра предложение донести, признает-ли он их способными к дальнейшему командованию и в таком случае, кем предполагает заменить их, так как по отзыву генерала Астафьева „оба эти штаб-офицера не в состоянии и не должны командовать вверенными им дружинами, один по слабому характеру и как отставший от службы, а другой за слабостью здоровья, которое не дозволяло ему исполнять с должным вниманием обязанности службы по званию начальника дружины". В донесении Военному Министру Мих. Андр. представил на усмотрение те обстоятельства, которые имели влияние на неудовлетворительное состояние обеих дружин, отстоял их и тем отвратил немедленное их удаление от командования, что шокировало-бы не только их самих, но и все избравшее их дворянство. Из них один вскоре затем получил увольнение по собственному желанию, другой же, не взирая на мягкость характера и долговременную отвычку от службы, усердием и старанием довел свою дружину до того состояния, что она ничем не была слабее других, и не только наравне с прочими получил благодарность от Командовавшего Средней армией, но и удостоился получить Монаршее благоволение, по представлению осматривавшего дружины под Киевом флигель-адъютанта полковника барона фон-Мирбаха, и оставался на своем месте до расформирования. По возвращении из Владимира, мы занялись исправлением обоза: между ратниками нашлось не мало способных мастеровых, они поощряемые чаркой водки, калачом и красной рубашкой живо окончили работу, подошедшая же ярмарка дала возможность обменить неспособных лошадей и закупить артельных для рот. С приведением в надлежащее состояние обоза и укомплектовавшись лошадьми, дружина была в полной готовности и ждала только маршрута, получив который должна была выступить из Мурома 18 июля 1855 года.
1. Причины и начало Крымской войны 1853-1856 гг.
2. Формирование дружин Подвижного Владимирского ополчения 1855 г.
3. Поход Владимирского ополчения 1855-56 гг.
4. Зимние квартиры Владимирского ополчения 1855-56 гг.
5. Обратный поход и расформирование Владимирского ополчения 1856 г. Вахрушев Никанор Васильевич (1815-1886) - командир 1-й роты Ковровской ополченческой дружины № 123 Владимирского ополчения 1855 г. Вязниковцы в Крымской войне 1853–1856 гг.
