М.В. Касаткин Не только умением в гимназии заполнялись наши гимназические годы. Много времени и досуга мы уделяли чтению книг. Гимназисты ходили всюду, где можно было заполучить их: в лавчонку под колокольней Николо-городской церкви, где продавались дешевенькие книги-копейки, в «ряды», где в шкафчиках можно было купить книжки приключений, в лавки букинистов и, особенно в летнюю пору, на ярмарку на Никитской площади, где в мае месяце разворачивалась эта ярмарка. На нее приезжали букинисты из Москвы, и у них можно было приобрести даже редкие книги за бесценок. Главным же книжным источником была для нас, гимназистов, городская публичная библиотека. Она в то время помещалась над проходом на базарную площадь, что было посередине Торговых рядов. Размещалась она в двух комнатах: в одной находились книги, а в другой происходила выдача книг и нечто вроде читальни, где сидели посетители за чтением газет и журналов. Конечно, книг было немного, и сама библиотека была открыта только с 3 до 8-9 часов и посещалась нами только по воскресеньям. Вход в библиотеку был сбоку через тугую и трудно отворяющуюся дверь, мы поднимались по каменной лестнице и выходили в тускло освещенную комнату, всегда переполненную посетителями. Книги выдавали наши друзья - библиотекарши Мария Степановна Савина и Анна Ивановна Капацинская, всегда знавшие, что нам надо выдать, хотя мы выбирали книги предварительно по имевшемуся печатному каталогу. Книг в библиотеке было до 10 тысяч томов, и сама она содержалась на общественные средства, главным образом, за плату за чтение по 20 коп. - за книгу в месяц, и на частные пожертвования. Основанная в 1898 году группой местной интеллигенции, она управлялась их советом, в состав которого входили: член окружного суда П.Н. Баскарев, С.Е. Воскресенский - работник земства, Г.Г. Козлов - присяжный поверенный, он же и казначей библиотеки и Н.А. Парков - владелец книжного магазина, через который библиотека приобретала для себя книги и выписывала журналы. Я лично больше читал в ней книги по естествознанию, путешествия, по истории, а когда повзрослел - книги по философии и журналы. Огромное спасибо библиотеке и ее деятелям. Они много, очень много сделали для нас, и память о них почтительно нами сохраняется, особенно о милейшем Геннадии Григорьевиче Козлове, благороднейшем человеке, дарившем нам свои книги. Во многом восполнявшим наши знания и направлявшим их был своеобразный лекторий, созданный Владимирским женским комитетом, общественной организацией для помощи обездоленным детям. Для пополнения средств комитета и в стремлении выполнять свои функции в форме просветительной деятельности женский комитет организовывал систематические приглашения во Владимир выдающихся лекторов, и, главным образом, доцентов из Москвы для чтения лекций. Каждый понедельник мы слушали в Народном доме лекции видных московских лекторов, главным образом, профессоров и приват-доцентов Московского университета и Высших женских курсов. Они происходили вечером, преимущественно на темы о новейших писателях, произведения которых нами в гимназии не изучались. Насколько помнится, то были лекции проф. Бродского о Л. Толстом и Белинском, Ю. Айхенвальда о Метерлинке и об О. Уайльде и Гамсуне, П.П. Когана о Л. Андрееве, Ю. Соболева о Чехове и Куприне, местного преподавателя В.П. Тепина о Художественном театре, владимирского писателя П.П. Булыгина о Достоевском и В.Г. Короленко, М.П. Кутанина о Дарвине, П.О. Потемкина о Людовике XIV. Особенно часто приезжал с лекциями об открытом тогда радии профессор Московского технического института А.Н. Шилов. Лекции эти привлекали множество учащихся и выслушивались нами с большим удовольствием и пользой.
Однажды утром поздней осенью 1906 года на уличных заборах нашего городка появились большие, необычные для нас, молодежи, афиши. Они возвещали, что в ближайшие дни на сцене только что построенного Народного дома начнутся спектакли прибывшей на зимний театральный сезон драматической труппы под руководством артиста, режиссера и директора ее Глеба Павловича Ростова. На афише был приведен и состав труппы - около тридцати человек, и ближайший репертуар. С нетерпеливым любопытством, как особого праздника, ждали мы первого спектакля, долго стоя в очереди у билетной кассы, для нас еще совершенно тогда непривычной. И вот в начале октября театр открыл свои двери, и театральный сезон начался. Само театральное здание, только что построенное городским архитектором, впоследствии большим моим приятелем Я.Г. Ревякиным, и внутренняя отделка с претензией на модный тогда стиль «ампир», нас не поразили. Они остаются и теперь такими же. Но зато первые же спектакли взволновали и очаровали нас и проходили при полном зале, полном сборе. Выпускаемые для нас, учащейся молодежи, билеты на свободные места за 42 копейки редко давали возможность просидеть весь спектакль, так как таких, свободных мест не оказывалось. Несмотря на протесты полиции, молодежь с такими билетами заполняла проходы, толпилась по бокам рампы, забиралась и в оркестр, и даже за кулисы. Такое переполнение театра было особенно частым по субботам и воскресеньям, в будни же учащимся посещение театра воспрещалось. Но театр играл не реже четырех раз в неделю, а в рождественские каникулы и на Масленице каждый день и утром, и вечером, заканчивая сезон в «прощальное воскресенье» накануне Великого поста. Таким образом, театр Ростова, играя шесть месяцев в сезон, давая в каждый из них 200 спектаклей, повторял некоторые из них не реже трех-четырех раз. Приходилось только удивляться, когда и как труппа успевала срепетировать и подготовить новую постановку в том широком репертуаре пьес старых и новых, которые проходили здесь перед нами. Тут были и классики: Гоголь, Грибоедов, Островский, Шекспир, Гюго, Шиллер и масса новинок, включительно до модных пьес Л. Андреева, Горького, Чирикова, Чехова, Найденова, Шпажинского, Гауптмана и даже Метерлинка. Трогательная добросовестность, серьезность и любовь к своему делу, как к большому общественному подвигу, чувствовалась во всей работе этой труппы и, в первую очередь, у ее руководителя и подлинного вдохновителя - Ростова. Ни дешевой бутафории, ни крикливых эффектов, в том числе - музыкального сопровождения, к которому часто прибегают современные театры, чтобы скрасить бледность впечатления от актерского исполнения. Наоборот, у Ростова вся сила, вся душа спектакля заключалась именно в артистах, в их одушевленной, сердечной, глубоко искренней, прочувствованной и продуманной игре. Оттого исполняемые сценические образы были как живые, глубоко захватывая нас, создавая то душевное единство артистов со зрителями, которое является залогом всякого сценического успеха. Да мы и не обращали внимания на обстановку, для нас дорог и близок был сам артист, и оттого, что все артисты труппы Ростова были артистами не наигранных внешних приемов, заключался, по моему мнению, успех этого театра. Незримым, а потому мало ценимым, оказывался непосредственный помощник Ростова режиссер С.Е. Броневский. Пройдя режиссерскую школу Московского Малого театра с его традициями русского реалистического театрального мастерства, Броневский воплощал эти традиции и в своих владимирских постановках. Вспоминается изумительно яркий по своему сценическому типажу, игре и пониманию всей пьесы «Ревизор» Гоголя. Стройность всей постановки, легкость игры, сверкающий юмор и зримая трагедия - все сочеталось в этом прелестном спектакле с его великолепными мизансценами и всем дружным ансамблем исполнителей. Этим спектаклем, почти первым в сезоне, труппа сразу зарекомендовала себя как серьезный высококультурный коллектив, стоявший на высоте исполняемою им репертуара. Теперь, через 70 лет, многое забылось, не сохранилось ни афиш, ни программ, которые, бывало, выпускались к каждому спектаклю с перечнем всех участников. Но все же память сохранила главных артистов этой труппы и некоторые, наиболее яркие их роли. Это, конечно, сам Ростов, Шумилов, Соколов, Туманова, Тефилова и Карташова. Как сейчас видишь этого среднего роста худощавого брюнета, с типично актерским бритым, посиневшим от грима лицом - Г.П. Ростова. Ему было тогда 35-40. Удивительно энергичный и подвижный, он до начала спектакля мелькал повсюду по театру и, окруженный толпой молодежи у кассы, продавшей все билеты, наспех выписывал пропуска или выпускал дополнительные билеты, всячески стремясь пропустить всех желающих. А через какую-нибудь четверть часа он уже на сцене в одной из пьес своего огромного репертуара. Какие только роли он не исполнял, и почти во всех был интересен и незабываем. Вот развязно беспечный Хлестаков в «Ревизоре» - светский барин и враль в удивительно легкой, непринужденной, в такой естественной игре Ростова. А вот страстно влюбленный юноша Фердинанд из пьесы «Коварство и любовь» Шиллера, а рядом мятущийся Франц из «Разбойников». Вместе с тем, это и захватывающий своим трагизмом Свенгали из «Трильби» и вдохновенный Сольнес Ибсена. Огромное многообразие сценических образов дал нам этот
прекрасным артист, и в каждой роли сквозила его трепещущая и тонкая душа в красивых переливах его журчащего тенора с небольшой хрипотцой, придававшей его интонации какую-то особенную прелесть, и, быть может, в этом и был секрет его обаяния. Неизменным и, пожалуй, еще большим обаянием и какой-то волнующей любовью всех зрителей, особенно молодежи, пользовалась прелестная Туманова Нина Владимировна. Это была скромная молодая женщина тоже небольшого роста, шатенка с поразительно проникновенными глазами, всегда сиявшими какой-то светлой грустью и удивительной задушевностью. Этой задушевностью были пронизаны все многочисленные роли Н.В. Тумановой. Едва ли был хоть один спектакль, в котором она бы не участвовала, придавая ему какую-то душевную праздничность и вызывая радостное волнение у зрителей. Помнится трогательная Маша из «Дела» Сухово-Кобылина, или задумчивая и восторженно скромная Лиза из «Дворянского гнезда» Тургенева, дивная по глубине душевных переживаний и родственная Луиза из спектакля «Коварство и любовь» и целая галерея других сценических образов, которые Туманова передавала с трогательной искренностью переживаний и какой-то правдивой простотой, при этом не утрачивая свою индивидуальность, а наоборот, раскрывая себя во всем трогательном богатстве своей красивой души. Какой-то светлой элегией веяло от игры этой чудесной артистки и кажется, это она привила нам, юнцам, любовь к подобному типу девушки, женщины, тонко и красиво чувствующей, проходящей по жизни с грустным раздумьем, но со светлой улыбкой на устах. Такой изобразил ее владимирский поэт Яков Коробов в своем стихотворении «Ты прошла...». Ты прошла... (Н.В. Т-вой) Ты прошла, молчаливая, нежная, С неизбывной тоскою в очах, С затаенною страстью мятежною, Без улыбки на гордых устах.
Ты, всегда неустанно искавшая Неизведанных, новых путей И была нам, как сказка нелгавшая, Светлый праздник средь будничных дней.
Многогранной души отражения, Как пронизанный солнцем хрусталь, Нам дарила, а мы в восхищении Так твою полюбили печаль. Я. К. (Старый владимирец. 1910 г. № 46).
Рядом с лирически-нежной Н. В. Тумановой вспоминается прекрасная трагическая артистка Е.Л. Карташова, средних лет женщина, прекрасной фигуры и осанки, и замечательного контральтового голоса. Ее монологи Марии Стюарт и Жанны д’Арк еще как бы звучат в ушах, и слышится потрясающий стон Катерины из «Грозы» Островского. Могучей трагической силы достигала игра культурнейшего артиста М.А. Шумилова. Уже пожилой, среднего роста, несколько полный. М.А. Шумилов был типичным провинциальным актером-энтузиастом. Говорили, что он имел высшее образование, когда-то был учителем гимназии, откуда ушел на сцену и здесь оказался учителем жизни и литературы в замечательном исполнении ролей Фамусова в «Горе от ума», городничего в «Ревизоре», Карла Моора в «Разбойниках» и в других многих пьесах классического репертуара. Его громовой бас потрясал в патетических сценах, а страстная игра захватывала до самозабвения. Старый холостяк, милый комик, В.А. Соколов был смешон и трогателен. Это волнующий Лемм из «Дворянского гнезда» и столяр из «Безработных» с грустной песенкой «гробики дубовые, гробики еловые строю для людей». Слова этой песни и самый ее тон в исполнении В.А. Соколова до сих пор звучат в наших ушах. Прекрасные артисты в отдельности, они создавали и великолепные ансамбли. Живы встречи Лаврецкого - Г.П. Ростова с Лизой - Н.В. Тумановой, незабываемы они же в «Цape Федоре Иоанновиче» А. Толстого. Кстати сказать, здесь Г.П. Ростов был особенно хорош и, по отзывам даже опытных театралов, следивших тогда за спектаклями Художественного театра, был в данной роли не ниже прославленного тогда в ней Орленева. Спектакль «Царь Федор Иоаннович»» Ростов ставил в свой прощальный бенефис первого сезона и не поскупился ни на труды, ни на затраты. С помощью талантливого режиссера Броневского он сделал этот спектакль особенно праздничным и интересным, несмотря на то, что эта же пьеса в это время была в полном своем расцвете на сцене Московского Художественного театра. Новые блестящие декорации царских палат, богатейшие костюмы и утварь, прекрасная срепетированность и углубленность в понимании ролей и на фоне этого удивительное соответствие ролей Ростова - Федор и Тумановой - Ирина с Шумиловым - Годуновым. Как сейчас видишь одиноких среди нищих Федора и Ирину на паперти Успенского собора, в последнем акте пьесы, когда на трагический стон Федора - «Одни с тобою мы, Арина, стали...» она, как нежная мать, с грустной и светлой улыбкой утешает, как сына, этого своего светлого сердцем, но слабого волей мужа. Вспоминается и другой бенефисный спектакль - уже самой Тумановой. На него тоже не пожалели денег и создали прекрасный спектакль-песню «Ванька-ключник», красочную в декорациях, шелках и кумачах, в кокошниках и в каменьях драгоценных, словесными монологами и дуэтами любви и разлуки, звучавшими в чарующе задушевном голосе Тумановой. А вот еще бенефисный спектакль и опять самого Ростова, прощальный спектакль второго театральною его сезона. Шла известная тогда пьеса драма Шпажинского - «Весенний поток». Роль дяди, еще нестарого интеллигентного помещика, исполнял сам Ростов, его племянницы - Туманова. Опять новые декорации: на этот раз старой усадьбы и полуразрушенного барского дома, а на фоне - светлая мечтательная девушка и влюбленный в нее последней вспыхнувшей страстью и больной страшной болезнью дядя. Красота и страдание, молодость и смерть борются здесь, и в этих ролях Ростов и Туманова достигли, пожалуй, вершин своего артистического и творческою исполнения. Пьеса кончается выстрелом, это застрелился дядя, так же, как незадолго до того покончил с собою сам Шпажинский. Поэтому пьеса звучала особенно волнующе и трагично, оставляя, в конце концов, радостное чувство высокого творческого успеха и самого автора, и артистов. Вспоминается игра и Броневского. Удивительно скромный, уйдя в режиссуру, он не показывался на сцене зрителям и выступал в спектаклях очень редко. Вспоминается его бенефисный спектакль «Дело» Сухово-Кобылина, где он дал тонко отделанный трогательный образ раздавленного дельцами-хищниками благородного старого помещика Муромского, стоящего на защите чести своей дочери. С большой грустью и с чувством глубокой благодарности прощались с труппой Ростова ее постоянные зрители в последний спектакль. Вся труппа тогда выступила в дивертисменте, где сам Ростов великолепно прочел «Шибанова» А.К. Толстого, его же «Эх, кабы Волга...» и популярную тогда сатирическую басню «Тетенькин хвостик». На этом прощальном спектакле группа зрителей-почитателей театра выступила с адресом благодарности и от лица всех зрителей расцеловались с Ростовым и ведущими артистами, как со своими дорогими и незабвенными друзьями. А такая дружба театра и зрителя была, и ею, быть может, объясняется очарование театра и труд самих артистов. Объединенные культурным энтузиастом - Ростовым, и сами преданные идейному служению в театре, они, не жалея сил и с малым вознаграждением, трудились для нас без всяких крикливых реклам и дешевых приманок, воспитывая наш вкус на подлинных художественных ценностях и передовых произведениях эпохи. В этом состояло большое просветительное значение театра Ростова, и он в части художественного, эстетического и литературного образования дал нам куда больше, чем наша старая бездушная школа, и потому так усердно помогали Ростову все, кто мог быть полезным ему в его скромных, но серьезных постановках. Как умело, почти неслышно даже в первых рядах, суфлировала артистам знаменитая еще от старого театра Виссариона Федоровича Бурлакова суфлерша Барановская, держа на подаваемом ею тексте весь спектакль, наскоро поставленный. Великолепно, очень выразительно, но без всякой мазни, режущей глаза, гримировал и парикировал милый М.В. Петров, этот скромный культурный деятель старого Владимира. Его здесь все знали как парикмахера, а между тем он в этой роли много поработал для нас в театре Ростова. Особенно же он дорог владимирцам как первый издатель почтовых открыток с фотографическими на них снимками Владимира, чем популяризовал его достопримечательности и сохранил для нас облик города Владимира того времени. А это делалось тогда, да и теперь, далеко не во всех городах. Горячо трудился для театра и Г.О. Яхонтов, интересный человек, фельдшер и механик. Открытая тогда же электростанция и самом Народном доме дала возможность снабжать театр электросветом. И уж Яхонтов потрудился дать всевозможные и совершенно новые и необычайные световые театральные эффекты. Тут и молнии, и солнечные зори, и тихо спускающийся ночной мрак, и лунные вечера, и пожары. Чего стоил один пожар Рима, представленный Яхонтовым в «Камо грядеши» Сенкевича. Много красоты и радости вносил в театр, настраивая публику уже перед спектаклями на художественные переживания, духовой оркестр Сибирского полка, игравший здесь перед началом спектаклей и в антрактах, под управлением известного тогда тонкого музыканта, а по внешности, наоборот, налитого толстяка Дышмана. Бывало, в воскресенье, откатавшись на катке, мы поспешно собирались с радостным волнением в театр, предвкушая предстоящее наслаждение. Бегом стремились с горы через площадь под моторный стук электростанции. Перед нами непрерывно хлопала дверями входившая в театр публика, празднично разодетая, веселая, взаимно знакомая. Звучал задорный смех молодежи, рокот общих разговоров. Зрительный зал быстро наполнялся, потухал свет, перед слабо освещенной рампой играл оркестр, он замолкал, медленно раздвигался занавес и начинался спектакль. А в антракте шумное, играющее улыбками молодежи фойе и рядом всем доступный буфет с водами, яблоками, пирожными. Всюду красавицы-девушки, немного кокетства, много искристого смеха и юной радости. Быстро проходил спектакль, как красивый сон, от которого не хотелось просыпания, да еще с перспективой казенных уроков целой недели впереди. После спектакля публика густой, широкой волной выливалась в гардеробную, мы быстро одевались и полные впечатлений, радостно взаимно делились переживаниями и незаметно оказывались уже в тихом, спящем доме. Таким красивым сном представляется нам ростовский театр и после. И эти воспоминания не затмили другие театральные постановки, не раз проходившие потом в Народном доме, бывшие порой высокого художественного достоинства. Большим наслаждением для нас были вот хотя бы спектакли украинской оперетты Василенко. Оперетта подвизалась во Владимире двумя сезонами после первого и второго года пребывания здесь труппы Ростова. Великолепный антрепренер, артист, старик Василенко, его жена - красочная украинская старая кума, их зять - статный красивый мужчина с приятным баритоном - Чаплицкий и его жена - небольшого роста пухленькая брюнетка, очень изящная, прекрасная певица сопрано была подлинным украшением и примадонной этой труппы. Оперетта имела небольшой, но хорошо налаженный струнный оркестр, скромный стройный хор и ансамбль великолепных плясунов. Словом, оперетта в полном составе, вполне без каких-либо досадных провалов владевшая полным репертуаром своего жанра. Помню, с каким наслаждением мы смотрели здесь совершенно для нас новые прелестные украинские оперетты: «Запорожец за Дунаем», «На вечерницах», « Тарас Бульба», «Сорочинская ярмарка», «Вий», «Ой, не ходи Грицю», «Наймичка», «Наталка Полтавка». Не с таким энтузиазмом, но, конечно, с интересом посещали спектакли позже приехавшей в наш город и в тот же Народный дом классической оперетты. Это были сценические для нас новинки, но уже чуждые высокой художественной выразительности и бывшие больше забавой и развлечением, чем подлинно творческим наслаждением. Тут прошли и «Король веселится», и «Гейша», и «Ночь любви», «Веселая вдова» и прочие модные тогда оперетты. Но они не оставили глубоких воспоминаний. Зато наряду с труппой Ростова вспоминаются еще в юности впервые виденные нами оперы, которые примерно в 1909 году поставила в том же Народном доме небольшая оперная группа артистов петербургского Мариинского театра, направляясь через Владимир на Нижегородскую ярмарку. В составе этой группы был знаменитый тогда бас профундо Серебряков, прелестный молодой баритон Ермаков, фамилии других артистов не помню. Хотя оперы проходили без оркестра, под рояль и без хоров, но они производили на нас огромное впечатление, пленив впервые нами слышанными операми «Евгений Онегин», «Травиата», «Демон». Эта последняя опера была самой любимой у многих, особенно знаменитая «Ноченька». Неизгладимым впечатлением остались на всю жизнь и спектакли мировых трагиков братьев Адельгейм, которые в своих постоянных странствиях по свету не раз заезжали с гастролями вместе со своей небольшой труппой и во Владимир, преимущественно в летнюю пору. Ставились пьесы «Трильби», «Кин», «Гамлет», «Коварство и любовь», «Казнь», «Кручина». Но от всей этой труппы у нас не осталось особых впечатлений. Вообще театр занимал огромное место в наших духовных интересах, и мы при первой возможности стремились попасть в него, и бывали очень благодарны за доставленные нам наслаждения. В летние дни проходили гастроли театральных знаменитостей. Они занимали, но не очаровывали нас. Это гастроли таких мастеров, как Максимов и Рощина-Инсарова, премьеров Московского Малого театра, бывших тогда и расцвете своей великолепной артистичности. Они ставили «Герцогиню Падуанскую» Ростова и его же «Принцессу Грезу». Оба эти спектакля запомнились как некий неповторимый театральный дуэт чудных романтических душ, прозвучавший и умерший. Впечатление мимолетной бесплотной красоты, впечатление мига, а не живых воспоминаний. Вспоминаются и другие спектакли здесь же наших великих мастеров - того же Максимова, Яблочкиной и старого Садовского в «Привидении» Ибсена. Спектакль этот прошел как миниатюра самого Малого театра. Подобное же впечатление оставил замечательный, также всероссийски тогда известный Мариус Мариусович Петипа. С большой труппой он прогастролировал здесь примерно в 1909 году в «Дон Жуане» и «Кине», обольстив нас - зрителей - филигранной отделкой роли, легкостью манер и каким-то чисто французским очарованием этих искрившихся темпераментным задором ролей. Он блеснул как метеор, не затмив глубоко впитавшихся воспоминаний о спектаклях Ростова. Мы бегло обрисовали театральную жизнь города Владимира начала нынешнего столетия и никак не можем сказать, что она была бледна и не интересна. Наоборот, много, очень много дал нам, молодежи, владимирский театр и мы теперь на старости вспоминаем его. А ведь тогда же Владимир жил и большой вокальной жизнью. Но об этом поговорим особо.
Возвращаясь к художественным интересам в годы нашей юности, конечно, нельзя пройти мимо тех светлых юных воспоминаний, которые связаны у владимирцев нашего поколения с мои у ментальным, величественным зданием и ныне красующимся в центре самого города по его главной улице. Это - ныне «Дом офицеров», а в прошлом губернское Дворянское собрание - самое роскошное помещение старого Владимира. С внешней стороны - это здание старого классического стиля с колоннадой и фризами, а внутри роскошное, отделанное еще в 60-х годах XIX века архитектором Никитиным, незадолго до того выполнившим огромные работы по украшению всего внутреннего убранства Большого театра в Москве.
В большом зале этого «собрания» бывало, особенно по субботам и воскресеньям, и происходили концерты многих приезжавших сюда артистов, главным образом, из Москвы, и мы в наши юные ученические годы побывали почти на всех таких концертах, благодаря тому, что один из наших приятелей, недавно умерший, доставал ключ от боковой со двора двери, и мы тайком проникали на концерты, что называется «зайцами»». Но при этом всегда празднично одетые, и там разгуливали, как ни и чем небывало. Посещаемые нами концерты относятся к 1907-1911 годам, и каких только артистов мы здесь не перевидали и не переслушали, хотя, впрочем, большинство их - это были артисты замечательной тогда оперы Зимина, конкурировавшей даже с Большим театром. Особенный восторг у большинства ценителей вызывали: замечательный тенор того времени Дамаев, лучший Садко, и прелестный баритон - Шевелев идеальный Онегин. Наряду с ними вспоминаются знаменитые певцы: Боначич, Мигай, тогда еще молодой Петров, Юдин, Никиш, Пикок, знаменитая тогда сопрано Петрова-Званцева, Друзякина, молоденькая, а теперь уже сошедшая со сцены за возрастом, прелестная Степанова и многие другие. Много приезжало и рассказчиков, например, знаменитый комик Малого театра Лебедев, уже давно умерший, чудесный мелодекламатор под рояль Миклашевский из тогдашнего Петербурга, красавец исполнитель романсов Северский, скрипачи - Мейчик, Сибор. Не раз мы здесь же любовались и популярным тогда трио семьи Любошиц: Лея - скрипка, Анна - виолончель и брат Петр - рояль, замечательное родное содружество красивой музыкальной молодости. Нередко заезжал и выступал и Собрании известный тогда народный хор Д.И. Агренена-Славянского с песнями народов России и знаменитыми частушками. Заезжала сюда с тем же хором позднее и дочь Д.И. - Любовь Дмитриевна Славянская. Большим событием и наслаждением бывали здесь же концерты хоров: знаменитого московского хора Архангельского, киевского - Давидовского. Своеобразным событием бывали и выступления каждый год в Великий пост и местного архиерейского хора под руководством старика А.Е. Ставровского, тем более, что в хоре этом было и немало наших знакомых и приятелей, и сам хор имел большие вокальные силы и славился своим исполнительским мастерством. Особенно интересны бывали блестящие концерты, балы, устраиваемые студентами каждый год на второй день Святок 26 декабря в пользу своего землячества. На этот концерт приглашались лучшие артисты, сюда собиралось особенно много молодежи, и концерт заканчивался большим блестящим балом, в котором одна пара соревновалась с другой под звуки великолепного военного оркестра 10-го Гренадерского полка, управляемого общелюбимым капельмейстером Бановичем. Исполняемые им танцы, особенно вальсы, восхитительно звучали даже как отдельные номера, и под них танцевать было одно наслаждение. В устройстве изящных павильонов из хвои для продажи вина мы принимали самое деятельное участие с помощью своих приятельниц-курсисток, награждаемые ими за это затейливыми бомбоньетками. Действительно, этот зал был прекрасен. Снизу - из вестибюля с боковыми широкими колоннадами для раздевалок, изгибающаяся мраморная лестница с бархатно золочеными перилами вела в небольшую наверху прихожую, а отсюда налево через высокие двери в самый зал. Этот зал был высокий и просторный с лепными бордюрами у потолка, с мраморным обрамлением стен, украшенных золочеными канделябрами и золочеными досками, с зеркальными окнами, боковыми колоннами и огромными хрустальными люстрами. Весь залитый электрическим светом зал, заполненный нарядно одетой публикой, радостной, в звуках оркестра, льющихся высоких хор, действительно был как-то сказочно прекрасен на общем довольно будничном фоне городского быта.
Особое место в духовной жизни владимирской молодежи занимала Владимиpская духовная семинаpия, как учебное заведение для юношей духовного сословия, изображенное некогда Помяловским в «Бурсе». В наше время семинария превратилась в учебное заведение, мало чем уступающее гимназии. В семинарии всегда царила несколько благодушная атмосфера всего учебного процесса и своеобразные традиции этого колоритного по своим нравам учебного заведения. Надо сказать, что к тому времени, 1903-1910 гг., семинария значительно улучшилась по сравнению с прошлым: увеличилось число светских дисциплин, улучшился состав преподавателей; самый внешний облик учащихся здесь, в большинстве случаев жителей сел, резко поднялся в опрятности и даже форсовитости, а учащиеся из самого города Владимира не уступали в манерах гимназистам и реалистам. Эти последние даже пасовали перед семинаристами и физически, и духовно. Великолепные певцы и музыканты, страстно предававшиеся на досуге скромному искусству, они в то же время были удивительно даровиты на всякие ремесла, и даже живопись, со вкусом украшая стены классов своими картинами, живыми цветами на окнах, организуя и открытые выставки своих произведений в актовом зале. Здесь, в этом большом и недавно отделанном зале, и устраивались каждый год ученические концертные вечера. Было как-то особенно весело, душевно той размашистой простотой, которая всегда отличала эту симпатичную молодежь. И вечера здесь были богаты силами и великолепным исполнением. Ведь это и был источник вокализма, и поэтому в программе всегда были великолепные певцы. Вот хотя бы великолепный баритональный бас, украшение архиерейского хора, Сережа Вознесенский, или тоже баритон Коля Горбунов, обладатель поразительного бархатного дисканта Коля Булыгин. Артистческой душой всех вечеров был удивительно талантливый и бесшабашный Ясон Валединский - мастер на все руки. Он был великолепный художник, музыкант, певец и декламатор и, бывало, в нескольких жанрах и номерах он выступал в одном и том же вечере, и всегда с огромным успехом. За это начальство много прощало ему за ухарские проделки, нередко буквально поразительные по своей смелости и дерзости, когда он ухитрился, замаскировавшись, выступить в концерте в городском театре как знаменитый певец Сальвини, забыв, правда, что он был не певец, а трагический артист, и давно умер. Но наивная публика отнеслась к афише доверчиво, наполнила театр до отказа, но лишь только Ясон начал первый номер, как с галерки закричали: «Ясон, Ясон» и он тут же был сцапан на сцене семинарской инспекцией, направлен в карцер, для видимости исключен из семинарии, но обратно принят по экзамену, проведенному, впрочем, лишь для видимости. Впоследствии из него вышел талантливый профессор русской литературы, но он вскоре умер... Большим успехом на тех же вечерах пользовался и общий любимец, помощник инспектора гуманный и культурный Вячеслав Снегирев, отличный баритон и красавец по внешности. Замечательно, конечно, звучал хор из русских песен и оперных отрывков, играл и струнный оркестр, и оркестр народных инструментов, но, пожалуй, самыми прекрасными бывали дуэты и трио вроде «Не искушай», «Нелюдимо наше море» и прочее. Вообще это были вечера очень красочных впечатлений от всесторонне талантливой молодежи, и заканчивались они балом в общем зале и танцульками под гитары или гармошку по классам. Это получалось особенно радостно, увлекательно в силу искренней простоты и хорошего увлечения молодости. Веселились от души, сердечно, красиво до самозабвения, и мы, гимназисты, по приглашению семинаристов с удовольствием посещали те вечера.
Театры города Владимира Кинотеатры города Владимира ДК, концертные залы города Владимира. Библиотеки города Владимира
